Можно было оступиться на крутом подъёме, сорваться со скалы, утонуть в Реке, угодить в лапы степным разбойникам, провалиться под лёд зимой или под землю – летом. Смерть ходила за каждым, родившимся здесь, след в след. И иногда её ледяное дыхание становилось настолько зримым, что удавалось предугадать беду и с ней разминуться, но – почти всегда на пределе сил. После чего
А Камень стоял здесь уже седьмой год. Как дыра, как тяжёлая незаживающая рана. Иногда Эна с ужасом думала, что через двадцать лет скажет о Камне – двадцать седьмой год… Двадцать лет казались каким-то безумным временем, столько не живут, по крайней мере, здесь. А тридцать? Сколько лет матери? Однажды и её Камень встанет рядом с отцовским. Детский страх сбудется: Эна останется в постылой пещере одна.
– Неужели совсем ничего нельзя сделать?! – вырвалось у неё против воли.
– Следи за небом, – ответила мать, не отводя взгляда от Камня. – Может быть, когда-нибудь, кто-нибудь...
– Или нет.
– Или нет, – мать встала, отряхнула колени. – И, тем не менее, следи за небом, Эна. Встретились же однажды здесь две пылинки, отец твой и я. Может быть, однажды повезёт и тебе.
Повезёт… Эна ненавидела зависеть от чего бы то ни было, особенно если это нельзя было взять в руки и разбить, если оно бесит. Она предпочитала действовать – вместо того, чтобы пялиться в стену потухшим взглядом и плакать над неудачами. Неудачи приносили урок, который стоило запомнить на будущее, чтобы не ошибаться впредь. Но и – всего лишь.
Солнце выползло на небо, пригрело. Эна стянула с плеч меховую безрукавку, осталась в рубашке из тонко выделанной кожи топотунов. Ей вспомнился громадный зверь, которого не так -то просто было загнать в ловушку. Один на один на земле даже с поддержкой Лесных Братьев с ним справиться было невозможно. Только яма с вбитыми в дно кольями. И – милосердный бросок ножа в глаз.
Эна не промахивалась. Отцовский десантный нож с гнутой деревянной рукоятью и идеограммой его семейного Древа на торце служил девушке безупречно и верно.
Она выдвинула клинок из ножен и поцеловала его.
– Я не посрамлю тебя, Отец. Никогда.
Гранит равнодушно принимал на себя тусклый багровый свет нового дня. Души Старших не ищут извне. Они приходят изнутри, из наследственной памяти рода, из тех чёрных озёр, что навеки впечатываются в поколения и передаются младшим снова и снова. Если сам механизм наследования не сбит каким-либо генетическими отклонениями. Как у брата.
Эна надеялась на то, что уж с ней-то всё будет хорошо. Она не отдавала себе отчёта, но её злость на брата происходила ещё и из страха самой однажды когда-нибудь оказаться в подобном состоянии. Утратить разум… И мать не поможет, как не может она вытащить из ямы брата. Нет уж, лучше сразу умереть!
Летом пришли долгие буйные грозы. Ливень шёл стеной – поистине, состояние мира за пологом пещеры можно было определить как «вода с прослойками воздуха». Всё живое попряталось в укрытиях, даже деревья скручивали ветви вокруг стволов, чтобы устоять перед порывами ураганного ветра.
Слева от входа в пещеру гремел водопад. Там текла обычно тоненькая, шипящая струйка, не замерзающая до середины зимы, когда устанавливаются окончательно сильные морозы. Эту воду можно было пить, хотя для приготовления пищи или технических нужд она не годилась: слишком насыщена газом, да и струйка тоненькая, попробуй котёл набери – ждать придётся половину суток, не меньше.
Но по весне, когда выше в скалах таял снег или летом, в сезон ураганов и гроз, ручеёк превращался в грязный ревущий поток, от которого в любое время можно было дождаться и града камней с высоты. Песчаник и известняк, составлявшие основное тело гряды, особо прочной горной породой не назовёшь. Счастье, что бешеный напор не касался ступеней, а пролетал от них в стороне! Иначе лестница за пару лет основательно бы разрушилась. И как тогда спускаться в Лес на охоту? Только мучиться с вырубанием новых ступенек…
Буйство стихии всегда завораживало. Мощь. Сила. Ярость. Можно бесконечно смотреть на идущий сплошной стеной дождь, пронизанный высверками молний. Особенно хорошо смотреть из надёжного укрытия. Под ливень Эна попадала не раз, будучи в Лесу. И, хотя умела стойко переносить удары бури и там, всё же предпочитала пережидать непогоду в пещере. Здесь, по крайней мере, не вымокнешь насквозь. И одежду не придётся сушить несколько суток, а потом и чинить, если разошлись швы...
Трах! От грохота сотряслись стены, посыпалась сверху каменная крошка. Слух вернулся не сразу. Кажется, молния ударила совсем рядом…
– Отойди от проёма, – немедленно велела мать.
Эна поспешно отступила, несмотря на то, что приказ заставил стискивать зубы до скрипа и отбитой эмали. Никто не смеет приказывать, никто! Уверенность росла изнутри, от того предназначения, которое ждало девушку, родись она в цивилизации.
Но молния могла поджечь полог, такое на её памяти уже случалось. Именно поэтому в пещере всегда есть запасное полотнище, даже два. ( И лучше бы к зиме сделать ещё и третье…) Остаться в зиму без защиты от ледяного ветра, задувающего снаружи, очень плохая идея.
Да сплошь кругом идеи одна другой хуже! Остаться без запасов. Остаться без воды. Без одежды. Без жизни. Подчиняться матери, человеку, одной из тех, с кем народ Отца воевал вот уже какую сотню лет. Бесит!
Брат снова возился с камешками. Не надоедает ему выкладывать свою проклятую звезду! Но в привычном и обычном внезапно проявилось нечто странное. Эна споткнулась, пытаясь осознать увиденное.
Камешки складывались в слова.
Общий для всего Народа язык, базовый, как его иногда называют, приходит к ребёнку вместе с первым каскадом наследственной памяти. Голосовая речь, а иногда и письменная тоже. Хотя обычно письму детей учат, но случаи врождённой грамотности не так уж и редки. Иногда грамотность смазана, и тогда приходится переучивать, а иногда в память приходят совсем уже древние знания, среди современников уже утраченные.
– Мать! – позвала Эна. – Подойди.
Какое-то время они смотрели на выложенную камнями надпись. Потом Эна поймала взгляд брата. В его глазах уже не было прежней пустоты, но то, что было, немного пугало.
– Ты можешь прочесть это? – спросила мать.
Она не знала высокой письменности Народа. А здесь была именно она. Эна помнила эхом – кто-то из дальних предков занимался археологическими изысканиями. Неприятное ощущение. Не понимать смысла, и вместе с тем уметь читать. И только после прочтения осознавать воспринятое.
– Это имя, – сказала девушка. – Он написал своё Имя. Он взял себе твоё имя, мать. Теперь он у нас – Эн.
А разговаривать не может, всё же. При том, что «чёрное безмолвие» у него в мозаичной форме: голосовые связки всё-таки есть, но не работают, потому что неправильно включившаяся наследственная память их блокирует.
Мать молчала. Эна знала, о чём та думает. Третий круг. Брат не смог стать взрослым снова. К нему снова пришёл первый каскад, в третий уже раз. О, он быстро наверстает утраченное. С ним снова можно будет общаться, даже дружить. Вот только слишком сильно привязываться к нему не стоит. Наследственная память рано или поздно взбунтуется снова. Подарит ли она Эну взрослое Имя или снова отбросит в детство – уже никто не скажет.
А вот! Нечего рождаться с битыми генами. Никто не спасёт. Особенно здесь.
– Плазма, труп или мочало, начинаем всё сначала, – подытожила событие мать. – Планшет с песком. И пусть пишет…
Планшетом называлась плоская длинная чаша, вырезанная из половинки ствола молодого дерева и заполненная песком. По песку удобно было пальцем чертить слова. Эна выучила так эсперанто Земной Федерации – самой захотелось. Голосовая речь пришла при первом каскаде, а вот письменная – нет. А кто не знает языков, тот калека. Даже если это язык недружественной расы.
А за пологом продолжала идти артиллерийская дуэль земли и неба. Гроза разбушевалась не на шутку, и утихать не собиралась. Только глупец высунет сейчас нос наружу. Или неудачник, которого буря застала в дороге.
Как хорошо, что у пещеры было несколько выходов, в том числе и в соседние подземные залы. Когда-то здесь нёсся бурный поток подземной реки. Потом вода ушла, и остались причудливые, заваленные гигантскими камнями полости. В одном из нижних залов обнаружилась удачная каверна: её заполняли льдом, который резали в зимнюю пору на ближайшем озере. И льда хватало до начала новых холодов. От мелких вредителей запасы защищал всё тот же лёд, уложенный высокими бортиками, и плотно накрытый сверху шкурой топотуна.
Каменный потолок нижних залов содержал в себе вкрапления фосфора. Из-за этого можно было приходить сюда безо всяких факелов, что радовало – не нужно занимать на обратном пути и без того нагруженные руки. Своды светились синевато-бирюзовыми звёздами, отражались в полупрозрачных глыбах льда, просвечивали со дна сквозь стоячую воду небольшого озерца.
Можно было бы оборудовать здесь купальню, интереснее вышло бы, чем наверху. И не надо по полдня крутить проклятый ворот, чтобы набрать нужный объём. Вот только вода здесь была безумно холодной. Она обжигала, как кипяток, если оступишься сдуру и всей ногой, по самое колено, в неё въедешь.
В озере водились слепые чёрные рыбы в добрый локоть размером. Эна подкармливала их, чтоб плодились, как следует. Зимой, когда снаружи завывают вьюги, неплохая добавка к обеду. Но слишком много рыбы здесь не бывало никогда, и в ход она шла только тогда, когда наступал совсем уже край. Да и тогда старались не съедать подчистую всё. Что тогда следующей зимой делать? То-то же.
Пока готовилась похлёбка, Эна ушла в дальний конец пещеры. Долго метала отцовский нож в деревянную мишень. И здесь наследственная память ничем не могла помочь ей: Отец, как и все его старшие по прямой линии, не принадлежал к воинскому роду. Навык, самостоятельно приобретённый в течение жизни, передаётся только через два поколения и дальше, это закон. Поначалу Эне помогала мать, для людей это привычно, учиться всему с чистого листа и передавать знания детям через внешнее обучение. Потом девушка взялась экспериментировать сама.
Такой уж тут мир. Не научишься хорошо управляться с ножом, кто-нибудь расторопный однажды управится с тобой. Погибать на чьих-нибудь клыках Эне отчаянно не хотелось…
Гроза утихла к середине ночи. Эна проснулась, как всегда, от холода. Очаг прогорел, лишь угли рдели тусклым багрянцем, напомнившим дневное бурое солнце. Девушка разворошила их, добавила заранее выложенные рядом поленья. Подождала, пока не возродится пламя, проследила, чтобы оно не сожрало полено сразу, а перешло в тихое горение. Долго грела руки над огнём, вдыхая горьковатый, чуть щиплющий дымок.
Скорей бы уже уходил сезон ненастий! Тогда придёт в мир летнее тепло, можно будет по-настоящему согреться под солнцем, и не знать горя до середины осени, когда всё вокруг снова начнёт остывать.
Мать и брат спали, прижавшись друг к другу спинами. Так им было теплее. Эна осторожно натянула на них вязаное покрывало. Сама и вязала. Вязать приходилось много, одежда и покрывала изнашивались быстро. Благо Лесные Братья не уставали исправно поставлять шерсть, особенно зимой. Чешешь кого-нибудь из них, и думаешь, что поговорить-то толком с ними невозможно.
Слишком уж примитивный у них разум, под стать Планете. Добыть еды, выспаться, размножиться. Подраться из-за девчонок. Подраться из-за парней. Пойти к соседям, подраться с ними – не из-за территорий, территории союзников под запретом, а просто так, не до смерти, пар спустить, пока степняков на горизонте не видно. Девчачьи драки иной раз заканчивались печальнее, чем юношеские. Мать безропотно латала поверженных, а они лизали ей руки, смотрели умильно и обещали, что в последний раз…
Но шерсть у них лёгкая, тёплая, длинная, из неё получается отменная пряжа. Сидишь потом и вяжешь, вяжешь, вяжешь, пока голова не упадёт на руки от усталости…
Эна надела безрукавку и осторожно просочилась между пологом и стеной наружу.
Воздух тут же обнял холодом. Пахло сыростью, озоном, влажной травой. Гроза ещё ворчала, успокаиваясь вдали, на закате. А над головой тучи уже разорвало, и по небу неслись чёрные клочья, то открывая, то вновь пряча звёзды.
Какое всё-таки тёмное здесь небо… С тем, что приходило во снах, не сравнить.
Быстрые строчки метеоритов вспыхивали и тут же гасли. Мать сказала однажды, что на падающую звезду можно загадывать желание. Если успеешь мысленно завершить его до того, как она погаснет, значит, оно сбудется.
Желание было коротким и одним-единственным. Эна успевала всегда. Но сбываться оно не торопилось нисколько. Человеческое враньё, насчёт звёзд, исполняющих желания, вот что это такое. Не надо ничего загадывать никогда. Всё равно ничего не исполнится.
Эна обхватила себя руками за плечи. Холод усиливался, начинало уже ощутимо потряхивать. Простыть ещё не хватало… весной это быстро. Мать вылечит, конечно же. Но несколько дней лихорадки и противной слабости не миновать.
И всё же что-то мешало уйти обратно. Может быть, потому, что в пещере пахло дымом костра, недавно приготовленной пищей, затхлой сыростью и влагой, неизбежными и постоянными при таком образе жизни. А вот снаружи дышалось легко и полной грудью, особенно после бешеного ливня, вымывшего из воздуха всю, поднятую недавними суховеями, пыль.
Если у свободы и был вкус, то именно этот. Грозовой, холодный, опасный.
Ещё метеоры… Как будто толкнуло что-то, и Эна смотрела, не в силах оторваться. Метеоры двигались странными рывками, хотя должны были нестись по одной траектории – вниз. Яркие искры, не сгорающие через уже в четвёртый раз произнесённое в мыслях желание.
Узнавание пришло, будто удар в лицо.
Там, наверху, шёл яростный бой.
Сквозь память прорвалась картинка – как будто смотришь с орбиты, из рубки главного флагмана, что ли. Или на тактическом экране. Эна не смогла бы описать словами увиденное сквозь зеркало чужих воспоминаний, пришедших из глубины души, она и слов-то таких – «тактический экран», «флагман», – пока ещё не знала. Они придут позже, когда сознание разложит на составляющие и пришедшую изнутри информацию и происходящее извне событие.
Но девушка уверена была до дрожи во всём деле, что наблюдает именно воздушный бой, потому что противники явно уже вошли в атмосферу.
Слишком далеко. Никакой надежды до них докричаться, да и к кому кричать – к вероятному врагу? Ведь там может быть кто угодно! Как соплеменники матери, так и соплеменники Отца. Или вообще уже кто-то третий, которому вовсе не обязательно проявлять доброту к живущим в пещере изгоям.
Эна не питала никаких иллюзий. Cлабых – убьют.
Но у того, кто свалится на планету, будет работать сигнальный маяк. Эти маяки невозможно уничтожить, их намерено делают устойчивыми к самым агрессивным условиям, какие только могут себе представить. По маякам ориентируются спасательные службы. И вот они-то – спасают всех.
Если нет прямого договора о сотрудничестве, то действует негласный. Ни на одной войне никогда не препятствуют спасателям. Ни на одной войне никто и никогда не использует спасателей как наживку для провокаций или выигрыша в тактической битве. А если такие отщепенцы и возникают иногда, им отгружают ракет и плазмы со всех сторон, и свои и чужие.
А Камень стоял здесь уже седьмой год. Как дыра, как тяжёлая незаживающая рана. Иногда Эна с ужасом думала, что через двадцать лет скажет о Камне – двадцать седьмой год… Двадцать лет казались каким-то безумным временем, столько не живут, по крайней мере, здесь. А тридцать? Сколько лет матери? Однажды и её Камень встанет рядом с отцовским. Детский страх сбудется: Эна останется в постылой пещере одна.
– Неужели совсем ничего нельзя сделать?! – вырвалось у неё против воли.
– Следи за небом, – ответила мать, не отводя взгляда от Камня. – Может быть, когда-нибудь, кто-нибудь...
– Или нет.
– Или нет, – мать встала, отряхнула колени. – И, тем не менее, следи за небом, Эна. Встретились же однажды здесь две пылинки, отец твой и я. Может быть, однажды повезёт и тебе.
Повезёт… Эна ненавидела зависеть от чего бы то ни было, особенно если это нельзя было взять в руки и разбить, если оно бесит. Она предпочитала действовать – вместо того, чтобы пялиться в стену потухшим взглядом и плакать над неудачами. Неудачи приносили урок, который стоило запомнить на будущее, чтобы не ошибаться впредь. Но и – всего лишь.
Солнце выползло на небо, пригрело. Эна стянула с плеч меховую безрукавку, осталась в рубашке из тонко выделанной кожи топотунов. Ей вспомнился громадный зверь, которого не так -то просто было загнать в ловушку. Один на один на земле даже с поддержкой Лесных Братьев с ним справиться было невозможно. Только яма с вбитыми в дно кольями. И – милосердный бросок ножа в глаз.
Эна не промахивалась. Отцовский десантный нож с гнутой деревянной рукоятью и идеограммой его семейного Древа на торце служил девушке безупречно и верно.
Она выдвинула клинок из ножен и поцеловала его.
– Я не посрамлю тебя, Отец. Никогда.
Гранит равнодушно принимал на себя тусклый багровый свет нового дня. Души Старших не ищут извне. Они приходят изнутри, из наследственной памяти рода, из тех чёрных озёр, что навеки впечатываются в поколения и передаются младшим снова и снова. Если сам механизм наследования не сбит каким-либо генетическими отклонениями. Как у брата.
Эна надеялась на то, что уж с ней-то всё будет хорошо. Она не отдавала себе отчёта, но её злость на брата происходила ещё и из страха самой однажды когда-нибудь оказаться в подобном состоянии. Утратить разум… И мать не поможет, как не может она вытащить из ямы брата. Нет уж, лучше сразу умереть!
***
Летом пришли долгие буйные грозы. Ливень шёл стеной – поистине, состояние мира за пологом пещеры можно было определить как «вода с прослойками воздуха». Всё живое попряталось в укрытиях, даже деревья скручивали ветви вокруг стволов, чтобы устоять перед порывами ураганного ветра.
Слева от входа в пещеру гремел водопад. Там текла обычно тоненькая, шипящая струйка, не замерзающая до середины зимы, когда устанавливаются окончательно сильные морозы. Эту воду можно было пить, хотя для приготовления пищи или технических нужд она не годилась: слишком насыщена газом, да и струйка тоненькая, попробуй котёл набери – ждать придётся половину суток, не меньше.
Но по весне, когда выше в скалах таял снег или летом, в сезон ураганов и гроз, ручеёк превращался в грязный ревущий поток, от которого в любое время можно было дождаться и града камней с высоты. Песчаник и известняк, составлявшие основное тело гряды, особо прочной горной породой не назовёшь. Счастье, что бешеный напор не касался ступеней, а пролетал от них в стороне! Иначе лестница за пару лет основательно бы разрушилась. И как тогда спускаться в Лес на охоту? Только мучиться с вырубанием новых ступенек…
Буйство стихии всегда завораживало. Мощь. Сила. Ярость. Можно бесконечно смотреть на идущий сплошной стеной дождь, пронизанный высверками молний. Особенно хорошо смотреть из надёжного укрытия. Под ливень Эна попадала не раз, будучи в Лесу. И, хотя умела стойко переносить удары бури и там, всё же предпочитала пережидать непогоду в пещере. Здесь, по крайней мере, не вымокнешь насквозь. И одежду не придётся сушить несколько суток, а потом и чинить, если разошлись швы...
Трах! От грохота сотряслись стены, посыпалась сверху каменная крошка. Слух вернулся не сразу. Кажется, молния ударила совсем рядом…
– Отойди от проёма, – немедленно велела мать.
Эна поспешно отступила, несмотря на то, что приказ заставил стискивать зубы до скрипа и отбитой эмали. Никто не смеет приказывать, никто! Уверенность росла изнутри, от того предназначения, которое ждало девушку, родись она в цивилизации.
Но молния могла поджечь полог, такое на её памяти уже случалось. Именно поэтому в пещере всегда есть запасное полотнище, даже два. ( И лучше бы к зиме сделать ещё и третье…) Остаться в зиму без защиты от ледяного ветра, задувающего снаружи, очень плохая идея.
Да сплошь кругом идеи одна другой хуже! Остаться без запасов. Остаться без воды. Без одежды. Без жизни. Подчиняться матери, человеку, одной из тех, с кем народ Отца воевал вот уже какую сотню лет. Бесит!
Брат снова возился с камешками. Не надоедает ему выкладывать свою проклятую звезду! Но в привычном и обычном внезапно проявилось нечто странное. Эна споткнулась, пытаясь осознать увиденное.
Камешки складывались в слова.
Общий для всего Народа язык, базовый, как его иногда называют, приходит к ребёнку вместе с первым каскадом наследственной памяти. Голосовая речь, а иногда и письменная тоже. Хотя обычно письму детей учат, но случаи врождённой грамотности не так уж и редки. Иногда грамотность смазана, и тогда приходится переучивать, а иногда в память приходят совсем уже древние знания, среди современников уже утраченные.
– Мать! – позвала Эна. – Подойди.
Какое-то время они смотрели на выложенную камнями надпись. Потом Эна поймала взгляд брата. В его глазах уже не было прежней пустоты, но то, что было, немного пугало.
– Ты можешь прочесть это? – спросила мать.
Она не знала высокой письменности Народа. А здесь была именно она. Эна помнила эхом – кто-то из дальних предков занимался археологическими изысканиями. Неприятное ощущение. Не понимать смысла, и вместе с тем уметь читать. И только после прочтения осознавать воспринятое.
– Это имя, – сказала девушка. – Он написал своё Имя. Он взял себе твоё имя, мать. Теперь он у нас – Эн.
А разговаривать не может, всё же. При том, что «чёрное безмолвие» у него в мозаичной форме: голосовые связки всё-таки есть, но не работают, потому что неправильно включившаяся наследственная память их блокирует.
Мать молчала. Эна знала, о чём та думает. Третий круг. Брат не смог стать взрослым снова. К нему снова пришёл первый каскад, в третий уже раз. О, он быстро наверстает утраченное. С ним снова можно будет общаться, даже дружить. Вот только слишком сильно привязываться к нему не стоит. Наследственная память рано или поздно взбунтуется снова. Подарит ли она Эну взрослое Имя или снова отбросит в детство – уже никто не скажет.
А вот! Нечего рождаться с битыми генами. Никто не спасёт. Особенно здесь.
– Плазма, труп или мочало, начинаем всё сначала, – подытожила событие мать. – Планшет с песком. И пусть пишет…
Планшетом называлась плоская длинная чаша, вырезанная из половинки ствола молодого дерева и заполненная песком. По песку удобно было пальцем чертить слова. Эна выучила так эсперанто Земной Федерации – самой захотелось. Голосовая речь пришла при первом каскаде, а вот письменная – нет. А кто не знает языков, тот калека. Даже если это язык недружественной расы.
А за пологом продолжала идти артиллерийская дуэль земли и неба. Гроза разбушевалась не на шутку, и утихать не собиралась. Только глупец высунет сейчас нос наружу. Или неудачник, которого буря застала в дороге.
Как хорошо, что у пещеры было несколько выходов, в том числе и в соседние подземные залы. Когда-то здесь нёсся бурный поток подземной реки. Потом вода ушла, и остались причудливые, заваленные гигантскими камнями полости. В одном из нижних залов обнаружилась удачная каверна: её заполняли льдом, который резали в зимнюю пору на ближайшем озере. И льда хватало до начала новых холодов. От мелких вредителей запасы защищал всё тот же лёд, уложенный высокими бортиками, и плотно накрытый сверху шкурой топотуна.
Каменный потолок нижних залов содержал в себе вкрапления фосфора. Из-за этого можно было приходить сюда безо всяких факелов, что радовало – не нужно занимать на обратном пути и без того нагруженные руки. Своды светились синевато-бирюзовыми звёздами, отражались в полупрозрачных глыбах льда, просвечивали со дна сквозь стоячую воду небольшого озерца.
Можно было бы оборудовать здесь купальню, интереснее вышло бы, чем наверху. И не надо по полдня крутить проклятый ворот, чтобы набрать нужный объём. Вот только вода здесь была безумно холодной. Она обжигала, как кипяток, если оступишься сдуру и всей ногой, по самое колено, в неё въедешь.
В озере водились слепые чёрные рыбы в добрый локоть размером. Эна подкармливала их, чтоб плодились, как следует. Зимой, когда снаружи завывают вьюги, неплохая добавка к обеду. Но слишком много рыбы здесь не бывало никогда, и в ход она шла только тогда, когда наступал совсем уже край. Да и тогда старались не съедать подчистую всё. Что тогда следующей зимой делать? То-то же.
Пока готовилась похлёбка, Эна ушла в дальний конец пещеры. Долго метала отцовский нож в деревянную мишень. И здесь наследственная память ничем не могла помочь ей: Отец, как и все его старшие по прямой линии, не принадлежал к воинскому роду. Навык, самостоятельно приобретённый в течение жизни, передаётся только через два поколения и дальше, это закон. Поначалу Эне помогала мать, для людей это привычно, учиться всему с чистого листа и передавать знания детям через внешнее обучение. Потом девушка взялась экспериментировать сама.
Такой уж тут мир. Не научишься хорошо управляться с ножом, кто-нибудь расторопный однажды управится с тобой. Погибать на чьих-нибудь клыках Эне отчаянно не хотелось…
***
Гроза утихла к середине ночи. Эна проснулась, как всегда, от холода. Очаг прогорел, лишь угли рдели тусклым багрянцем, напомнившим дневное бурое солнце. Девушка разворошила их, добавила заранее выложенные рядом поленья. Подождала, пока не возродится пламя, проследила, чтобы оно не сожрало полено сразу, а перешло в тихое горение. Долго грела руки над огнём, вдыхая горьковатый, чуть щиплющий дымок.
Скорей бы уже уходил сезон ненастий! Тогда придёт в мир летнее тепло, можно будет по-настоящему согреться под солнцем, и не знать горя до середины осени, когда всё вокруг снова начнёт остывать.
Мать и брат спали, прижавшись друг к другу спинами. Так им было теплее. Эна осторожно натянула на них вязаное покрывало. Сама и вязала. Вязать приходилось много, одежда и покрывала изнашивались быстро. Благо Лесные Братья не уставали исправно поставлять шерсть, особенно зимой. Чешешь кого-нибудь из них, и думаешь, что поговорить-то толком с ними невозможно.
Слишком уж примитивный у них разум, под стать Планете. Добыть еды, выспаться, размножиться. Подраться из-за девчонок. Подраться из-за парней. Пойти к соседям, подраться с ними – не из-за территорий, территории союзников под запретом, а просто так, не до смерти, пар спустить, пока степняков на горизонте не видно. Девчачьи драки иной раз заканчивались печальнее, чем юношеские. Мать безропотно латала поверженных, а они лизали ей руки, смотрели умильно и обещали, что в последний раз…
Но шерсть у них лёгкая, тёплая, длинная, из неё получается отменная пряжа. Сидишь потом и вяжешь, вяжешь, вяжешь, пока голова не упадёт на руки от усталости…
Эна надела безрукавку и осторожно просочилась между пологом и стеной наружу.
Воздух тут же обнял холодом. Пахло сыростью, озоном, влажной травой. Гроза ещё ворчала, успокаиваясь вдали, на закате. А над головой тучи уже разорвало, и по небу неслись чёрные клочья, то открывая, то вновь пряча звёзды.
Какое всё-таки тёмное здесь небо… С тем, что приходило во снах, не сравнить.
Быстрые строчки метеоритов вспыхивали и тут же гасли. Мать сказала однажды, что на падающую звезду можно загадывать желание. Если успеешь мысленно завершить его до того, как она погаснет, значит, оно сбудется.
Желание было коротким и одним-единственным. Эна успевала всегда. Но сбываться оно не торопилось нисколько. Человеческое враньё, насчёт звёзд, исполняющих желания, вот что это такое. Не надо ничего загадывать никогда. Всё равно ничего не исполнится.
Эна обхватила себя руками за плечи. Холод усиливался, начинало уже ощутимо потряхивать. Простыть ещё не хватало… весной это быстро. Мать вылечит, конечно же. Но несколько дней лихорадки и противной слабости не миновать.
И всё же что-то мешало уйти обратно. Может быть, потому, что в пещере пахло дымом костра, недавно приготовленной пищей, затхлой сыростью и влагой, неизбежными и постоянными при таком образе жизни. А вот снаружи дышалось легко и полной грудью, особенно после бешеного ливня, вымывшего из воздуха всю, поднятую недавними суховеями, пыль.
Если у свободы и был вкус, то именно этот. Грозовой, холодный, опасный.
Ещё метеоры… Как будто толкнуло что-то, и Эна смотрела, не в силах оторваться. Метеоры двигались странными рывками, хотя должны были нестись по одной траектории – вниз. Яркие искры, не сгорающие через уже в четвёртый раз произнесённое в мыслях желание.
Узнавание пришло, будто удар в лицо.
Там, наверху, шёл яростный бой.
Сквозь память прорвалась картинка – как будто смотришь с орбиты, из рубки главного флагмана, что ли. Или на тактическом экране. Эна не смогла бы описать словами увиденное сквозь зеркало чужих воспоминаний, пришедших из глубины души, она и слов-то таких – «тактический экран», «флагман», – пока ещё не знала. Они придут позже, когда сознание разложит на составляющие и пришедшую изнутри информацию и происходящее извне событие.
Но девушка уверена была до дрожи во всём деле, что наблюдает именно воздушный бой, потому что противники явно уже вошли в атмосферу.
Слишком далеко. Никакой надежды до них докричаться, да и к кому кричать – к вероятному врагу? Ведь там может быть кто угодно! Как соплеменники матери, так и соплеменники Отца. Или вообще уже кто-то третий, которому вовсе не обязательно проявлять доброту к живущим в пещере изгоям.
Эна не питала никаких иллюзий. Cлабых – убьют.
Но у того, кто свалится на планету, будет работать сигнальный маяк. Эти маяки невозможно уничтожить, их намерено делают устойчивыми к самым агрессивным условиям, какие только могут себе представить. По маякам ориентируются спасательные службы. И вот они-то – спасают всех.
Если нет прямого договора о сотрудничестве, то действует негласный. Ни на одной войне никогда не препятствуют спасателям. Ни на одной войне никто и никогда не использует спасателей как наживку для провокаций или выигрыша в тактической битве. А если такие отщепенцы и возникают иногда, им отгружают ракет и плазмы со всех сторон, и свои и чужие.
