Внезапно ожгло бедро. Боль была... словами не описать. Иларийон отпрыгнул и только потом посмотрел, в чем дело.
Росток. Мелкий, но уже с цветочком, и по стеблю что-то передвигается, какой-то ком... ну да, какой-то! Клок его, Иларийона, собственной плоти, выдранный из бедра!
Да чтоб им...
Он поспешил убраться. От цветочного поля и из леса. Как можно быстрее, домой, в родную пещеру. В безопасное место. На скалах такие цветочки вырасти не могли.
... Рана оказалась небольшой, но очень глубокой, едва ли не до самой кости. Миррари долго держал в руках колбочку из аптечки. Аптечку он берег на самый крайний случай, предпочитая обходиться силами тренированного организма. Аптечка – это уже совсем когда деваться некуда. Вот как сейчас. Рана слишком глубокая и слишком узкая, чтобы ее можно прижечь. Не ковырять же ножом по живому!
Миррари решительно вскрыл колбочку. Тонкая серебряная пыль опустилась на рану. Ударило копьем внезапной боли... Впрочем боль тут же унялась. А рана начала заживать буквально на глазах
Наутро Миррари взял плазмоган, спустился в лес, к речке, и не пожалел остатков заряда, выжег цветочные берега дотла.
Шёл снег.
Первый серьезный снег в этом году. Он срывался и раньше, но быстро подтаивал. Земля отдавала накопленный за лето жар и не торопилась замерзать. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Долгую осень сменила зима.
Ветер с утра гнул деревья, а снег шел косой стеной, размывая день в сиренево-смуглую сумрачную мглу. В такую погоду по лесу бродить нечего. Только и остается, что сидеть в пещерном уюте, у костра... день за днем.
Миррари поворошил угли длинной веткой, метнулись по потолку багровые блики. Как там птички, готовы ли? Глина высохла и потрескивала, значит, готовы. Теперь аккуратно – чтоб не разбить прежде времени – выкатить несколько штук из жара, дать остыть. Остальное – назавтра. Утихнет же эта метель когда-нибудь. И тогда можно будет пойти на охоту. Чтобы запасы не трогать как можно дольше. Успеется, зима здесь долгая.
Прогоревший костер отдавал багровое тепло. От стен несло промозглой сыростью, затхлым запахом плохо проветриваемого жилья. Высокий свод терялся в полумраке, но даже невидимый, ощутимо давил на сознание. Не дело человеку отсиживаться в камнях! То ли дело – открытый всем ветрам склон, высокое небо и лес под ногами... Но долго там не проживешь. Особенно ночью и особенно зимой.
Полог, закрывавший вход в пещеру, трепало: ветер не собирался утихать. Поневоле думалось о стае мохнатых ублюдков, которые не пожелали покидать лес, остались зимовать практически под боком. Странно, что ни один зверь не рисковал подниматься наверх. Будто знал, что тут ему не обрадуются. Хотя откуда бы им знать это? Зверь, он и есть зверь. Неразумный то есть.
Миррари обдумывал, что делать, если стая все-таки решит заявиться в гости. Несколько ловушек на тропе и перед входом в пещеру он соорудил, теперь бы самому в них не попасться. Мысль о защите телепатической, поначалу отброшенная, обрела строгий порядок ежедневного ритуала: каждое утро Миррари обходил свои каменные владения и думал об огне, о всепожирающем огне, выжигавшем все живое в мертвый пепел. Наверное, стаю этот воображаемый огонь впечатлял: не лезли. Выли в лесу, поодаль от скал, но к самим скалам не лезли.
Метель бушевала без малого суток восемь. Потом снег стал сыпаться реже и реже, толстое одеяло облаков истончилось, разорвалось лохмотьями и разошлось в стороны, открывая тусклое, сизое от мороза солнце. Миррари надел снегоступы, отправился в лес.
Деревья стояли согнувшись. Их будет гнуть всю зиму, ниже и ниже, пока совсем не укроет снегом, причем с изрядной горой. До самой весны с порога родной пещеры будет великолепно просматриваться даль до самого горизонта – унылая белая пустыня, лишенная жизни. В ясный и морозный день, разумеется. В метельный и снежный в двух шагах ничего не увидишь.
Миррари собирал хворост. Несмотря на внушительные запасы, сделанные за лето, лишние вязанки в тягость не будут. Места в пещере хоть отбавляй. А пойдешь на поводу у лени, потом после десятой по счету метели наплачешься откапывать. Не сам ли недавно тяготился бездельем? Теперь работай, да успевай, пока погода звенит.
... Свирепый ветер повалил дерево, вывернул его с комлем, оставив внушительную яму, наполовину засыпанную снегом. Миррари ходил вокруг могучего ствола, пытаясь сообразить, как бы его дотянуть к дому. Задача казалась непосильной. Распилить? Ага, сейчас, ножом. Можно лазером разрезать, но... заряд... заряд лучше приберечь. Зимой, редкими ясными днями, батарея сутками от солнца подпитывается, да и то, хватает ненадолго, костер разжигать, если потухнет. Так-то в пещере температура постоянная, особый микроклимат. Но если в летнюю жару пещерный микроклимат в самый раз, то зимой хоть вешайся: холодно. Снаружи намерзнешься, потом дома сидишь, зубами клацаешь. Только огонь и спасает.
Миррари еще раз обошел ствол. Он и раньше слышал какой-то царапающий скулящий звук, но как-то без внимания оставил, а тут разглядел: дерево придавило зверя. Одного из тех самых безглазых тварей, что так доставали все лето. В последнее время они, правда, притихли, старались больше не нарываться. Но и Миррари не зевал. Вот и в этот раз стремительно обернулся, настороженно вслушиваясь, внюхиваясь в молчаливый, пришибленный морозом лес. Где один хищник, там, как правило, ошивается и вся стая. Только стаи голохвостов сейчас для полного счастья и не хватало.
Отобьемся, если что. Но не вздумали бы со спины атаковать... навалятся толпой, сожрут.
Зверь лежал обреченно, даже не дернулся, хотя врага, конечно, учуял. Миррари чувствовал его страх как свой собственный. Сколько же этот гаденыш тут лежал, придавленный? И почему своих рядом нет. Интересно, можно ли вытащить... Теоретически, снега много выпало, может быть, просто придавило, а так-то кости целые. А что своих рядом нет, может, и к лучшему. В таких стаях больных да увечных просто и без особых затей жрут.
Сам Миррари предпочитал хищников – любых – не жрать. Брезговал. Хотя с голодухи, понятно, сожрешь все, до чего дотянешься. Но если есть выбор, то хищников лучше не трогать. Мало ли какие у них там паразиты в кишках и мясе из-за неправильного режима питания!
Мясо в любом случае лучше выдерживать в костре, при высоких температурах, и как можно дольше. Чтобы уж наверняка. Миррари старался не думать о своих собственных паразитах, возможно, подцепленных на этой милой планетке. Пока со здоровьем проблем не намечалось. Будем надеяться, что проблемы не возникнут и впредь.
Придавленный зверь вдруг вскинул слепую морду и обреченно взвыл.
– Эх ты, бедолага, – сказал ему Миррари, и сам поразился своему хриплому, сорванному вынужденным молчанием голосу. Надо будет позаботиться как-нибудь на досуге... песни попеть, что ли... или просто орать в свое удовольствие... Мысль мелькнула быстро и так же быстро пропала.
Надо помочь зверюге выбраться. Не все же время убивать их... пусть живет.
Миррари прилаживался, как сдвинуть проклятое дерево и при том не получить зубами от спасаемого (никакой благодарности тут не дождешься, это само собой), а сам думал. Воображение у тварей богатое, причем крепко завязано на физиологию. Тогда, летом, когда пришлось пугнуть стаю воображаемым огнем, по лесу потом валялось несколько трупов с вполне реальными ожогами. Интересно провести эксперимент. Даже если у этого экземпляра поврежден позвоночник, если внушить ему, что все в порядке, перелом – срастется?
Но для начала надо сдвинуть проклятое дерево. Ну или хотя бы его приподнять...
После нескольких неудачных попыток это, наконец, удалось. Мысленный пинок, и зверь пополз, выгребая всеми лапами. Успел да не весь: ствол вывернуло обратно, он грузно плюхнулся на прежнее место и придавил голый, в серых чешуйках, хвост. Воздух разодрало отчаянным визгом.
– Ну, приятель, – сказал Миррари, вынимая нож, – извини. А ты как думал? Ничего. Без хвоста прожить можно... Лежать!!!
Команда подействовала. Миррари не знал, надолго ли. Поэтому одним движением оттяпал придавленный хвост, и тут же отскочил назад и вверх, на ствол (а куда отскакивать – продумал заранее, по привычке уже, на всякий случай). И вовремя: пасть клацнула аккурат в том месте, где Иларийон только что был. Чуть замешкался бы, и остался б сначала без ноги, а потом уже и без всего остального...
Зверь поднялся. Его мотало из стороны в сторону, но на лапах он все-таки держался. Значит, не было перелома, просто придавило, бывает. Или был перелом? Да как узнаешь...
– Иди, – велел ему Иларийон. – Иди отсюда. Пош-шёл!
И тут же сам понял, что лучше бы убраться самому, пока он не созвал своим воплями всю стаю.
Миррари спрыгнул по ту сторону ствола, подхватил на закорки вязанку, – чтобы день совсем уж даром не прошел, – и пустился домой, напряженно ожидая погони. Погони не было. Но напряжение не отпускало до самого порога родных скал...
Позже, у костра, обгладывая кость, Миррари вспоминал дневной лес и улыбался, сам не зная, чему.
Дни шли, безликие в своей одинаковости. Миррари вел им счет, вырезая на деревянных столбиках фигурные выемки. Внутреннее упрямство заставляло делать эти столбики с филигранной ажурной точностью.
Однажды Миррари вырезал из все того же дерева фигурки семьи – мужчину, женщину и детей разного возраста. Сделал им правильный дом в виде цветущего дерева химм... увидел бы кто из сослуживцев, живот надорвал бы от хохота. Совсем с ума съехал десантник, в куклы играется... Но злая насмешка над самим собой прогоняла тоску не настолько долго, как того бы хотелось.
Время шло. Никто не появлялся. Ни Служба Изысканий, ни девушка на подбитом истребителе, ни враги. Чувства постепенно переплавились в глухую неизбывную тоску.
Иногда Миррари с отчаянием думал: пусть хоть кто-нибудь сюда явится! Кто-нибудь, с кем можно заговорить и услышать ответ. Не обязательно женщина и не обязательно человек. Иларийон обрадовался бы даже федералу-гентбарцу.
Безжалостное Небо не торопилось внимать его молчаливым метаниям.
Жизнь постепенно теряла всякий смысл.
Но огонь в пещере пока еще горел.
Ранней весной, когда солнце наконец-то пробилось сквозь толстую пелену облаков, над горами возник знакомый тяжёлый гул. Он возрастал и возрастал, пока не стал нестерпимым. Иларийон выскочил из пещеры: точно!
На Нижний лес падал космолёт из внешнего мира.
Иларийон узнал хищный силуэт универсального одиночного истребителя Земной Федерации. И дела у пилота шли плохо. Сейчас ка-ак мякнется о скалы. И – в мясо… Но, может быть, удастся поживиться чем-нибудь ценным. Сигнал-пульсатор вырубить, чтоб федералы не нашли, например. Мало радости спасаться из пещерной жизни прямиком в плен. Не пощадят!
А улететь отсюда на неисправной вражеской машине за гранью самой смелой фантазии. Нет уж, будет реалистами. Гнить на планетке придётся и дальше, но, возможно, с чуть лучшим комфортом, чем раньше.
Иларийон быстро собрался, прихватил оружие, – вот что значит, мозги в черепушке держать! Давным-давно мог посадить батарею в ноль, но нет, берёг, трясся над нею, добывал огонь самым маразматическим способом из всех возможных: трением. Теперь пригодилось. Если пилот-федерал выжил, придётся драться. И, желательно, сохранить поганцу жизнь без серьёзных травм. Враг, ублюдок, но – не голохвост, уже счастье.
Тоска по разумной речи перебивала голос рассудка, советующий вражину просто и без затей, ножом по горлу, прикончить. Потому что проблем не оберёшься с ним. Подлая мелкая сволочь, как любой федерал, да не приведи Небо, если ещё гентбарец-кисмирув. Этот подвид врага – самый, пожалуй, склочный из всех.
… Истребитель врылся носом в болото, до того пропахав изрядную дорожку по лесу, и теперь медленно погружался в бездну. Нечего лезть, можно не выбраться. А где пилот? Не было видно следов отделения спасательной капсулы. Значит, пилот внутри. Может быть, ещё живой. Но, судя по тому, что никаких попыток выбраться проклятый федерал не предпринимал, скорее всего, на ложементе управления лежал его труп.
В Просторе так: или живёшь или дохнешь сразу.
Федералы обычно летают в ментальном слиянии, группами. Если удаётся нарушить их единение, группа распадается на травмированных обрывом телепатической связи одиночек, с которыми легче справиться. Не – легко! А – легче, чем с группой. Принципиальная разница.
Где же этот гад? Неужели всё-таки сдох? Как невовремя. Поговорить по душам очень хотелось.
Вражеского пилота Иларийон нашёл метрах в десяти от тонущего корабля. Спасательная капсула всё-таки выстрелила, но позже, чем нужно, и приземление получилось очень жёстким. Оболочка капсулы развалилась, но основной удар всё же успела погасить. Тело лежало лицом вниз, раскинув руки и ноги. Без брони.
Иларийон поневоле поморщился. Идиот! Кто в бой без брони летает. Кто этого, Небо прости, умственно неполноценного без брони к полётам допустил? Ну, хоть не гентбарец, те мелкие и тощие, ручки-ножки тростиночками. Живой он там или как?
– Эй. Эй, ты… – собственный голос прозвучал в стылом воздухе глухо и по чужому дико. – Ты живой там?
Молчание. Может, помер. А может, притворяется дохлым! Но делать нечего, проверить как-то надо. Иларийон подошёл поближе, попинал – слегка – ногой безжизненное тело. Тело даже не думало реагировать.
Точно, помер. Или без сознания. Иларийон остановился возле бритой головы раненого. Лысый череп с татуировкой во весь затылок ни о чём не говорил, у них к волосам отношение полностью наплевательское. Хоть косы отращивай, хоть вообще без волос ходи, лишь бы в бою не мешало. Федералы, что с них взять. Уроды во всех смыслах сразу.
Иларион осторожно наклонился, пытаясь понять, дышит враг или не дышит.
И в тот же миг угодил в смертельный захват!
Спасло только то, что федерал был ранен, и сил довести до конца задуманное убийство ему не хватило. Сник раньше, чем у Иларийона закончился воздух или всерьёз хрустнули позвонки. Круги под глазами, мертвенная синева на висках говорили о том, что рассогласование с общим ментальным полем своей группы далось ему очень нелегко. Скорее всего, микроинсульт там. Возможно, не один. Скверно. В условиях натурального пещерного быта такое либо само как-то зарастёт, с инвалидизацией разной степени тяжести, либо в первые же дни доконает с гарантией.
Яркий голографический просверк привлёк внимание. Иларийон, всё ещё держась одной рукой за горло, второй разодрал до конца рукав и увидел на предплечье вражеского пилота татуировку. Точнее, девять круглых печатей.
Альфа-Геспин!
Девять «альф», полных девять кругов обучения. Космодесант, элита армии Земной Федерации. Что он в пилотах забыл – да чёрные дыры знают, что! Неважно.
Важно, что с ним, даже с раненым, делать нечего. Болит шея, Иларийон? Болит. Чего тебе ещё надо? Доставай нож, по горлу и в болото ублюдка. Благодарности от него не дождёшься, а вот неприятностей…
Солнце ушло в плотные тучи. Подмораживало, лужицы от растаявшего в момент падения чужого истребителя снега начали схватываться тонким ледком. И где-то вдалеке – пока ещё вдалеке! – возле Первого ручья, если судить по звуку, взбудоражил морозный воздух характерный полулай-полувой.
Росток. Мелкий, но уже с цветочком, и по стеблю что-то передвигается, какой-то ком... ну да, какой-то! Клок его, Иларийона, собственной плоти, выдранный из бедра!
Да чтоб им...
Он поспешил убраться. От цветочного поля и из леса. Как можно быстрее, домой, в родную пещеру. В безопасное место. На скалах такие цветочки вырасти не могли.
... Рана оказалась небольшой, но очень глубокой, едва ли не до самой кости. Миррари долго держал в руках колбочку из аптечки. Аптечку он берег на самый крайний случай, предпочитая обходиться силами тренированного организма. Аптечка – это уже совсем когда деваться некуда. Вот как сейчас. Рана слишком глубокая и слишком узкая, чтобы ее можно прижечь. Не ковырять же ножом по живому!
Миррари решительно вскрыл колбочку. Тонкая серебряная пыль опустилась на рану. Ударило копьем внезапной боли... Впрочем боль тут же унялась. А рана начала заживать буквально на глазах
Наутро Миррари взял плазмоган, спустился в лес, к речке, и не пожалел остатков заряда, выжег цветочные берега дотла.
***
Шёл снег.
Первый серьезный снег в этом году. Он срывался и раньше, но быстро подтаивал. Земля отдавала накопленный за лето жар и не торопилась замерзать. Но все хорошее рано или поздно заканчивается. Долгую осень сменила зима.
Ветер с утра гнул деревья, а снег шел косой стеной, размывая день в сиренево-смуглую сумрачную мглу. В такую погоду по лесу бродить нечего. Только и остается, что сидеть в пещерном уюте, у костра... день за днем.
Миррари поворошил угли длинной веткой, метнулись по потолку багровые блики. Как там птички, готовы ли? Глина высохла и потрескивала, значит, готовы. Теперь аккуратно – чтоб не разбить прежде времени – выкатить несколько штук из жара, дать остыть. Остальное – назавтра. Утихнет же эта метель когда-нибудь. И тогда можно будет пойти на охоту. Чтобы запасы не трогать как можно дольше. Успеется, зима здесь долгая.
Прогоревший костер отдавал багровое тепло. От стен несло промозглой сыростью, затхлым запахом плохо проветриваемого жилья. Высокий свод терялся в полумраке, но даже невидимый, ощутимо давил на сознание. Не дело человеку отсиживаться в камнях! То ли дело – открытый всем ветрам склон, высокое небо и лес под ногами... Но долго там не проживешь. Особенно ночью и особенно зимой.
Полог, закрывавший вход в пещеру, трепало: ветер не собирался утихать. Поневоле думалось о стае мохнатых ублюдков, которые не пожелали покидать лес, остались зимовать практически под боком. Странно, что ни один зверь не рисковал подниматься наверх. Будто знал, что тут ему не обрадуются. Хотя откуда бы им знать это? Зверь, он и есть зверь. Неразумный то есть.
Миррари обдумывал, что делать, если стая все-таки решит заявиться в гости. Несколько ловушек на тропе и перед входом в пещеру он соорудил, теперь бы самому в них не попасться. Мысль о защите телепатической, поначалу отброшенная, обрела строгий порядок ежедневного ритуала: каждое утро Миррари обходил свои каменные владения и думал об огне, о всепожирающем огне, выжигавшем все живое в мертвый пепел. Наверное, стаю этот воображаемый огонь впечатлял: не лезли. Выли в лесу, поодаль от скал, но к самим скалам не лезли.
Метель бушевала без малого суток восемь. Потом снег стал сыпаться реже и реже, толстое одеяло облаков истончилось, разорвалось лохмотьями и разошлось в стороны, открывая тусклое, сизое от мороза солнце. Миррари надел снегоступы, отправился в лес.
Деревья стояли согнувшись. Их будет гнуть всю зиму, ниже и ниже, пока совсем не укроет снегом, причем с изрядной горой. До самой весны с порога родной пещеры будет великолепно просматриваться даль до самого горизонта – унылая белая пустыня, лишенная жизни. В ясный и морозный день, разумеется. В метельный и снежный в двух шагах ничего не увидишь.
Миррари собирал хворост. Несмотря на внушительные запасы, сделанные за лето, лишние вязанки в тягость не будут. Места в пещере хоть отбавляй. А пойдешь на поводу у лени, потом после десятой по счету метели наплачешься откапывать. Не сам ли недавно тяготился бездельем? Теперь работай, да успевай, пока погода звенит.
... Свирепый ветер повалил дерево, вывернул его с комлем, оставив внушительную яму, наполовину засыпанную снегом. Миррари ходил вокруг могучего ствола, пытаясь сообразить, как бы его дотянуть к дому. Задача казалась непосильной. Распилить? Ага, сейчас, ножом. Можно лазером разрезать, но... заряд... заряд лучше приберечь. Зимой, редкими ясными днями, батарея сутками от солнца подпитывается, да и то, хватает ненадолго, костер разжигать, если потухнет. Так-то в пещере температура постоянная, особый микроклимат. Но если в летнюю жару пещерный микроклимат в самый раз, то зимой хоть вешайся: холодно. Снаружи намерзнешься, потом дома сидишь, зубами клацаешь. Только огонь и спасает.
Миррари еще раз обошел ствол. Он и раньше слышал какой-то царапающий скулящий звук, но как-то без внимания оставил, а тут разглядел: дерево придавило зверя. Одного из тех самых безглазых тварей, что так доставали все лето. В последнее время они, правда, притихли, старались больше не нарываться. Но и Миррари не зевал. Вот и в этот раз стремительно обернулся, настороженно вслушиваясь, внюхиваясь в молчаливый, пришибленный морозом лес. Где один хищник, там, как правило, ошивается и вся стая. Только стаи голохвостов сейчас для полного счастья и не хватало.
Отобьемся, если что. Но не вздумали бы со спины атаковать... навалятся толпой, сожрут.
Зверь лежал обреченно, даже не дернулся, хотя врага, конечно, учуял. Миррари чувствовал его страх как свой собственный. Сколько же этот гаденыш тут лежал, придавленный? И почему своих рядом нет. Интересно, можно ли вытащить... Теоретически, снега много выпало, может быть, просто придавило, а так-то кости целые. А что своих рядом нет, может, и к лучшему. В таких стаях больных да увечных просто и без особых затей жрут.
Сам Миррари предпочитал хищников – любых – не жрать. Брезговал. Хотя с голодухи, понятно, сожрешь все, до чего дотянешься. Но если есть выбор, то хищников лучше не трогать. Мало ли какие у них там паразиты в кишках и мясе из-за неправильного режима питания!
Мясо в любом случае лучше выдерживать в костре, при высоких температурах, и как можно дольше. Чтобы уж наверняка. Миррари старался не думать о своих собственных паразитах, возможно, подцепленных на этой милой планетке. Пока со здоровьем проблем не намечалось. Будем надеяться, что проблемы не возникнут и впредь.
Придавленный зверь вдруг вскинул слепую морду и обреченно взвыл.
– Эх ты, бедолага, – сказал ему Миррари, и сам поразился своему хриплому, сорванному вынужденным молчанием голосу. Надо будет позаботиться как-нибудь на досуге... песни попеть, что ли... или просто орать в свое удовольствие... Мысль мелькнула быстро и так же быстро пропала.
Надо помочь зверюге выбраться. Не все же время убивать их... пусть живет.
Миррари прилаживался, как сдвинуть проклятое дерево и при том не получить зубами от спасаемого (никакой благодарности тут не дождешься, это само собой), а сам думал. Воображение у тварей богатое, причем крепко завязано на физиологию. Тогда, летом, когда пришлось пугнуть стаю воображаемым огнем, по лесу потом валялось несколько трупов с вполне реальными ожогами. Интересно провести эксперимент. Даже если у этого экземпляра поврежден позвоночник, если внушить ему, что все в порядке, перелом – срастется?
Но для начала надо сдвинуть проклятое дерево. Ну или хотя бы его приподнять...
После нескольких неудачных попыток это, наконец, удалось. Мысленный пинок, и зверь пополз, выгребая всеми лапами. Успел да не весь: ствол вывернуло обратно, он грузно плюхнулся на прежнее место и придавил голый, в серых чешуйках, хвост. Воздух разодрало отчаянным визгом.
– Ну, приятель, – сказал Миррари, вынимая нож, – извини. А ты как думал? Ничего. Без хвоста прожить можно... Лежать!!!
Команда подействовала. Миррари не знал, надолго ли. Поэтому одним движением оттяпал придавленный хвост, и тут же отскочил назад и вверх, на ствол (а куда отскакивать – продумал заранее, по привычке уже, на всякий случай). И вовремя: пасть клацнула аккурат в том месте, где Иларийон только что был. Чуть замешкался бы, и остался б сначала без ноги, а потом уже и без всего остального...
Зверь поднялся. Его мотало из стороны в сторону, но на лапах он все-таки держался. Значит, не было перелома, просто придавило, бывает. Или был перелом? Да как узнаешь...
– Иди, – велел ему Иларийон. – Иди отсюда. Пош-шёл!
И тут же сам понял, что лучше бы убраться самому, пока он не созвал своим воплями всю стаю.
Миррари спрыгнул по ту сторону ствола, подхватил на закорки вязанку, – чтобы день совсем уж даром не прошел, – и пустился домой, напряженно ожидая погони. Погони не было. Но напряжение не отпускало до самого порога родных скал...
Позже, у костра, обгладывая кость, Миррари вспоминал дневной лес и улыбался, сам не зная, чему.
Дни шли, безликие в своей одинаковости. Миррари вел им счет, вырезая на деревянных столбиках фигурные выемки. Внутреннее упрямство заставляло делать эти столбики с филигранной ажурной точностью.
Однажды Миррари вырезал из все того же дерева фигурки семьи – мужчину, женщину и детей разного возраста. Сделал им правильный дом в виде цветущего дерева химм... увидел бы кто из сослуживцев, живот надорвал бы от хохота. Совсем с ума съехал десантник, в куклы играется... Но злая насмешка над самим собой прогоняла тоску не настолько долго, как того бы хотелось.
Время шло. Никто не появлялся. Ни Служба Изысканий, ни девушка на подбитом истребителе, ни враги. Чувства постепенно переплавились в глухую неизбывную тоску.
Иногда Миррари с отчаянием думал: пусть хоть кто-нибудь сюда явится! Кто-нибудь, с кем можно заговорить и услышать ответ. Не обязательно женщина и не обязательно человек. Иларийон обрадовался бы даже федералу-гентбарцу.
Безжалостное Небо не торопилось внимать его молчаливым метаниям.
Жизнь постепенно теряла всякий смысл.
Но огонь в пещере пока еще горел.
ГЛАВА 2
Ранней весной, когда солнце наконец-то пробилось сквозь толстую пелену облаков, над горами возник знакомый тяжёлый гул. Он возрастал и возрастал, пока не стал нестерпимым. Иларийон выскочил из пещеры: точно!
На Нижний лес падал космолёт из внешнего мира.
Иларийон узнал хищный силуэт универсального одиночного истребителя Земной Федерации. И дела у пилота шли плохо. Сейчас ка-ак мякнется о скалы. И – в мясо… Но, может быть, удастся поживиться чем-нибудь ценным. Сигнал-пульсатор вырубить, чтоб федералы не нашли, например. Мало радости спасаться из пещерной жизни прямиком в плен. Не пощадят!
А улететь отсюда на неисправной вражеской машине за гранью самой смелой фантазии. Нет уж, будет реалистами. Гнить на планетке придётся и дальше, но, возможно, с чуть лучшим комфортом, чем раньше.
Иларийон быстро собрался, прихватил оружие, – вот что значит, мозги в черепушке держать! Давным-давно мог посадить батарею в ноль, но нет, берёг, трясся над нею, добывал огонь самым маразматическим способом из всех возможных: трением. Теперь пригодилось. Если пилот-федерал выжил, придётся драться. И, желательно, сохранить поганцу жизнь без серьёзных травм. Враг, ублюдок, но – не голохвост, уже счастье.
Тоска по разумной речи перебивала голос рассудка, советующий вражину просто и без затей, ножом по горлу, прикончить. Потому что проблем не оберёшься с ним. Подлая мелкая сволочь, как любой федерал, да не приведи Небо, если ещё гентбарец-кисмирув. Этот подвид врага – самый, пожалуй, склочный из всех.
… Истребитель врылся носом в болото, до того пропахав изрядную дорожку по лесу, и теперь медленно погружался в бездну. Нечего лезть, можно не выбраться. А где пилот? Не было видно следов отделения спасательной капсулы. Значит, пилот внутри. Может быть, ещё живой. Но, судя по тому, что никаких попыток выбраться проклятый федерал не предпринимал, скорее всего, на ложементе управления лежал его труп.
В Просторе так: или живёшь или дохнешь сразу.
Федералы обычно летают в ментальном слиянии, группами. Если удаётся нарушить их единение, группа распадается на травмированных обрывом телепатической связи одиночек, с которыми легче справиться. Не – легко! А – легче, чем с группой. Принципиальная разница.
Где же этот гад? Неужели всё-таки сдох? Как невовремя. Поговорить по душам очень хотелось.
Вражеского пилота Иларийон нашёл метрах в десяти от тонущего корабля. Спасательная капсула всё-таки выстрелила, но позже, чем нужно, и приземление получилось очень жёстким. Оболочка капсулы развалилась, но основной удар всё же успела погасить. Тело лежало лицом вниз, раскинув руки и ноги. Без брони.
Иларийон поневоле поморщился. Идиот! Кто в бой без брони летает. Кто этого, Небо прости, умственно неполноценного без брони к полётам допустил? Ну, хоть не гентбарец, те мелкие и тощие, ручки-ножки тростиночками. Живой он там или как?
– Эй. Эй, ты… – собственный голос прозвучал в стылом воздухе глухо и по чужому дико. – Ты живой там?
Молчание. Может, помер. А может, притворяется дохлым! Но делать нечего, проверить как-то надо. Иларийон подошёл поближе, попинал – слегка – ногой безжизненное тело. Тело даже не думало реагировать.
Точно, помер. Или без сознания. Иларийон остановился возле бритой головы раненого. Лысый череп с татуировкой во весь затылок ни о чём не говорил, у них к волосам отношение полностью наплевательское. Хоть косы отращивай, хоть вообще без волос ходи, лишь бы в бою не мешало. Федералы, что с них взять. Уроды во всех смыслах сразу.
Иларион осторожно наклонился, пытаясь понять, дышит враг или не дышит.
И в тот же миг угодил в смертельный захват!
Спасло только то, что федерал был ранен, и сил довести до конца задуманное убийство ему не хватило. Сник раньше, чем у Иларийона закончился воздух или всерьёз хрустнули позвонки. Круги под глазами, мертвенная синева на висках говорили о том, что рассогласование с общим ментальным полем своей группы далось ему очень нелегко. Скорее всего, микроинсульт там. Возможно, не один. Скверно. В условиях натурального пещерного быта такое либо само как-то зарастёт, с инвалидизацией разной степени тяжести, либо в первые же дни доконает с гарантией.
Яркий голографический просверк привлёк внимание. Иларийон, всё ещё держась одной рукой за горло, второй разодрал до конца рукав и увидел на предплечье вражеского пилота татуировку. Точнее, девять круглых печатей.
Альфа-Геспин!
Девять «альф», полных девять кругов обучения. Космодесант, элита армии Земной Федерации. Что он в пилотах забыл – да чёрные дыры знают, что! Неважно.
Важно, что с ним, даже с раненым, делать нечего. Болит шея, Иларийон? Болит. Чего тебе ещё надо? Доставай нож, по горлу и в болото ублюдка. Благодарности от него не дождёшься, а вот неприятностей…
Солнце ушло в плотные тучи. Подмораживало, лужицы от растаявшего в момент падения чужого истребителя снега начали схватываться тонким ледком. И где-то вдалеке – пока ещё вдалеке! – возле Первого ручья, если судить по звуку, взбудоражил морозный воздух характерный полулай-полувой.
