Она вспомнила, как ездила с отцом в станицу, как лежала в мягких шелковых облаках ковыля, вспомнила проезжавших мимо казаков, пристальный взгляд серых глаз, заставивший сердце биться быстрее. А оказалось, что это и был ее нынешний хозяин.
       
       Анна живо представила себе, что бы сказал отец, если бы казак пришел к нему ее сватать. Его, вероятнее всего, чуть не хватил бы удар. Счастье, что она была еще слишком мала для подобного предложения. В тот день отец очень испугался за нее, он будто бы что-то предчувствовал и оказался прав.
       
       Подумав об этом, Анна устыдилась своего смеха. Она уже готова была чуть ли не разрыдаться от стыда, но неожиданно почувствовала, как Аникей сжал ее в крепких объятиях, коснулся губами щеки, приник к ее губам, настойчиво приоткрывая их, вовлекая в долгий жаркий поцелуй.
       
       За всю жизнь Анна целовалась всего пару раз — с Ильей Бунчуком, но он целовал осторожно и нежно, а Аникей вкладывал в поцелуй всю свою страсть. У нее закружилась голова, по телу разлилась сладкая истома. Желания сопротивляться не было, и лишь мысль о том, что в любой момент может войти Евдокия заставила Анну отпрянуть, разорвав порочный поцелуй.
       
       — Не надо… Пожалуйста. — Она поднесла руку к горящим губам, на щеках выступили алые пятна. — Евдокия Степановна может увидеть.
       
       — Нехай видит. Она знает.
       
       — Что знает? — удивленно спросила Анна.
       
       — Что ты мне люба. Я вас двух дюже люблю. — Аникей вновь притянул ее к себе, обнял, нежно погладил по черным, собранным в узел волосам. — Видать, судьба не зря ко мне привела.
       
       — Поздно, — грустно улыбнулась Анна, высвобождаясь из его объятий. — Ты женат. Ты уж не взыщи, Аникей Андрианович.
       
       — Не кличь так больше. А что женат, не беда. Вместе уживемся. Дуня к тебе, как к родной прикипела.
       
       — Что ты такое говоришь? — покачала головой Анна. — Не стыдно тебе, казак?
       
       — Не стыдно, ягодка. Не стыдно, милая. Коли любишь, чего стыдиться? — Аникей взял ее руку в свою, прижался к ней губами.
       
       В ответ Анна провела рукой по его кудрявому чубу, пригладила, и опустив глаза, выбежала на баз.
       

       
       Прода от 15.02.2024, 16:03

       
       
       — Идем шибче, Анюта. Идем же, небось. — Приобняв Анну за плечи, Дуняша вывела ее за калитку, на проселочную дорогу.
       
       
       
       Остановившись в нерешительности, Анна сжимала в руках белую вышитую утирку — носовой платочек, подаренный Евдокией. Она не могла поверить, что давняя мечта наконец-то осуществится и она сможет искупаться в Дону.
       
       Дуняша и Дарья упросили Аникея отпустить Анну с ними на реку, клятвенно пообещав за ней присмотреть. Хотя даже без особого присмотра Анна вряд ли бы куда-нибудь ушла, так как совершенно не ориентировалась на хуторе и не имела денег. Да и идти ей было, скорее всего, уже некуда.
       
       Анна ждала ответного известия от матери. Но его не было. Значило ли это, что письмо не дошло? Либо мать больше не желала иметь ничего общего с дочерью, опозоренной пленом? Думать об этом было тяжело, и Анна предпочитала не думать, а принимать жизнь такой, какая она есть. Выдержать все испытания, которые она посылает, и насладиться всеми радостями, которые жизнь все еще может предложить.
       
       Когда они пришли к привольно раскинувшемуся Дону, Анна с замиранием сердца подошла к кромке прохладной утренней воды. Присев на корточки, она зачерпнула ее руками, омыла потемневшее от солнца лицо.
       
       Каждый раз, когда они с отцом приезжали в станицу, Анна просила отвести ее к Дону, чтобы просто посмотреть на его течение и помочить руки. Но отец всякий раз отказывался. И только когда произошло то, чего от так боялся, она наконец-то могла позволить себе нарушить его запрет. Мысль об этом заставила горько улыбнуться, по щеке невольно скатилась слеза.
       
       
       
       — Эй, ты чего энто, Анюта? — Дарья подошла к ней и своей грубой ладонью стерла слезу с ее щеки. — Не крушись, глянь, какой рассвет.
       — Ничего, Даша. Это я так. — Улыбнулась Анна и посмотрела на небо.
       
       
       
       Золотистое солнце, поднимающееся над Обдоньем, окрасило небо пурпурно-розовым цветом, вдалеке виднелись черные точки птичьих стай.
       
       Впервые за долгое время Анна почувствовала себя по-настоящему счастливой, будто все пережитые невзгоды остались позади. Хотя будущее по-прежнему представало перед ней туманным и неопределенным, сейчас она хотела жить лишь этим единственным мигом, даже если он больше никогда не повторится.
       
       
       
       — Не думала, что когда-нибудь стану встречать рассвет над Доном. Папе бы тоже понравилась эта красота… Жаль, что он не видит. — Тихо проговорила Анна, чуть дальше заходя в воду.
       
       — Он видит, любушка, видит. Ить там все видать, всю землю видать. — Успокаивающе погладила ее по руке Дарья. — Сымай одежу-то, купаться будем.
       
       — Как снимать? А если кто-нибудь придет? Казаки придут, увидят, — покраснела Анна.
       
       — Пущай токмо заявятся. Мы тех казаков хворостиною, да по хребтине!
       
       — Ой, Даша, ты как скажешь! — рассмеялась она.
       
       — Девоньки, а там зараз кто-то идет! — указала пальцем в сторону дороги Дуняша.
       
       
       
       Уже собиравшаяся раздеваться Анна повернула голову и увидела приближающегося казака в запыленной рубахе, шароварах и фуражке, сдвинутой набок. Из-под фуражки выбивался длинный кучерявый чуб, почти такой же, как у Аникея, но немного светлее. На вид мужчине было около тридцати лет, он был высоким и статным. Когда он подошел ближе, Анна обратила внимание на его большие сильные руки, чем-то похожие на руки Ильи.
       
       
       
       — Здарова заревали, бабоньки! — Усмехнувшись, поздоровался казак.
       
       — Слава богу, соседушка, — игриво улыбнулась ему Дарья. — А ты, Анюта, как в воду глядела — явился, не запылился!
       
       — Запылился! — расхохоталась Дуняша. — Надысь приехал, Степан? — обратилась она к нему.
       
       — Вчерась. Опостылела война, мочи нет. Дома хочу осесть. Иде Аксинья? — Взгляд голубых глаз казака стал стальным, сильные руки сжались в кулаки.
       
       — А она… кубыть, к тетке на хутор уехала, — растерянно ответила Дуняша.
       
       
       
       Тяжело вздохнув, он перевел взгляд на Анну, прищурил свои ярко-голубые, почти синие глаза. Несмотря на смущение, она не отвела взгляд. Его глаза притягивали и завораживали, будто отражая высокое летнее небо.
       
       
       
       — Это Анна, наша новая соседка, — представила ее Дуняша. — А это Степан, живет по права от нас, — добавила она, указывая на казака.
       
       — Я рада с Вами познакомиться, — быстро проговорила Анна, надеясь скрыть свое смущение.
       
       — И я рад, — улыбнулся Степан и пожал ей руку своей большой теплой ладонью.
       
       — Иди уж отсель, Степа. Анна вон во-первой на Дону. Дай нам скупаться-то! — Дарья сняла с головы платок.
       
       — Ну покеличи, бабоньки, — махнул рукой Степан и, еще раз пристально взглянув на Анну, зашагал прочь.
       

       Прода от 06.03.2024, 20:25

       
       Сидя на деревянной лавке возле стола в своем курене и раскуривая самокрутку, Степан Астахов думал о красивой девушке Анне, которую недавно встретил на берегу Дона в компании Дарьи и Дуняши. Думал о ней и о том, в каком странном положении она оказалась по воле судьбы.
       
       Разузнав у Дарьи подробности появления Анны на хуторе, Степан решил отправиться в гости к соседям Антиповым, чтобы еще раз взглянуть на нее и, возможно, выведать что-нибудь еще. Темные глаза Анны привлекли его внимание, они напомнили ему о других глазах — таких же темных и глубоких, но которые никогда не смотрели на него с тем живым интересом, с каким смотрела Анна. Разве что, перед свадьбой.
       
       Посватавшись к красавице Аксинье, Степан мечтал о большой семье, о детях, о любви. Он был единственным сыном своей матери, отец погиб, когда ему было еще совсем мало лет. Любимая жена, много детей, справное хозяйство — что еще нужно для счастья?
       
       Степан был уверен, что с Аксиньей они создадут крепкую семью и будут счастливы вместе. Ведь он и сам ей приглянулся. Однако, его мечтам было сбыться не суждено.
       
       После брачной ночи, он обнаружил, что он был у своей милой Аксиньи не первым, что она уже потеряла свою девичью честь до свадьбы. Жгучая обида заставила его выместить боль унижения на своей молодой жене. Тогда Степан избил ее первый раз, избил страшно и обдуманно. Так, чтобы никто не видел следов от побоев его сильных рук, чтобы никто не догадался о его позоре, о том, что происходит за стенами их куреня.
       
       Семейная жизнь превратилась лишь в выполнение долга. О своем прошлом Аксинья ничего не рассказывала, а Степан и не спрашивал, не желая знать, кем был тот человек, в чьих объятиях она впервые испытала блаженство. Возможно, у нее было не одно увлечение. Зачем ему это знать, это лишь добавило бы боли.
       
       Степан все же исполнял свой супружеский долг. Прекрасное тело Аксиньи манило и притягивало округлыми, сочными формами, ее черные глаза сияли, словно звезды, завораживая своей глубиной. Несмотря ни на что, они желали друг друга, и редкие ночи их были полны страстного огня.
       
       Когда у них родился ребенок — маленький черноглазый мальчик, Степан почувствовал себя безмерно счастливым и даже был готов простить жене все ее прошлые грехи. Увы, малыш не дожил до года, мечту о тихом семейном счастье пришлось похоронить вместе с маленьким гробиком младенца. Отчего-то Степан был уверен в том, что детей у них больше никогда не будет.
       
       А потом случилось то, что, вероятнее всего, и должно было случиться. Аксинья полюбила другого. И это было не просто увлечение, она полюбила со всей страстью своего молодого горячего сердца. От их соседа Григория Мелехова Аксинья получила то, что не могла получить от обуреваемого обидой мужа, — тепло, ласку и нежность.
       
       Хотя Степан и любил ее, давняя обида не позволяла проявлять любовь слишком часто: лишний раз обнять, приласкать, провести вместе ночь. Он бил жену, изменял с гулящими жалмерками и в конце концов навсегда потерял возможность обрести семейный уют и покой.
       
       Аксинья ушла с уже женатым в ту пору Григорием с хутора. Жизнь в станице текла своим чередом, он научился жить без нее, хоть и тосковал, вспоминая темные, манящие своей глубиной и страстью глаза.
       
       С началом Первой мировой войны Степан был призван на фронт и попал в плен. В Германии он работал и познакомился с состоятельной молодой вдовой. Некоторое время они жили вместе. Эта женщина не вызывала в нем сильных чувств, но она смотрела на него с нежностью, хотела выйти за него замуж и родить сына. Она признавалась Степану в любви, а он не знал, что сказать в ответ. Кроме симпатии и благодарности, он не испытывал к ней никаких чувств.
       
       Возвратившись в родные края, он узнал, что Аксинья снова осталась одна, а Григорий Мелехов вернулся к своей жене. Степан решил, что должен вернуть ее, и на этот раз всё будет по-другому. Поддавшись на его уговоры, она согласилась возобновить столь печально кончившуюся когда-то семейную жизнь. Степан сдержал обещание, данное Аксинье: он больше не избивал ее, не изменял и старался обращаться нежно и ласково, проявляя заботу и любовь, в том числе на супружеском ложе.
       
       Ему показалось, что они с женой простили друг друга и забыли прошлые обиды. У него даже появилась надежда на рождение ребенка, о котором он когда-то так страстно мечтал. Но мечты так и остались мечтами, счастье с Аксиньей оказалось коротким, словно яркая вспышка молнии перед грозой.
       
       Степан понял, что она вновь оставила его не для того, чтобы повидать свою тетку, а ради встречи с Григорием. Нынче он не сомневался в том, что Аксинья покинула его навсегда. Нет, он больше не желал ее возвращать и о чем-либо униженно просить. Теперь он как никогда ясно осознавал необходимость вырвать ее из сердца, отпустить и начать жизнь заново.
       
       

***

       
       Лежа в постели, Анна в смятении комкала в руках листок бумаги — записку от Степана. Нынче днем он заходил к ним проведать Аникея с Евдокией и рассказать о последних новостях с фронта. Когда по настоянию хозяев Анна села с ними обедать, Степан незаметно передал ей эту записку под столом.
       
       Сидя за столом, она практически ничего не ела — внимательный взгляд прозрачных голубых глаз Степана ее смущал и волновал. В записке, переданной им, была просьба прийти ранним утром на Дон, отпроситься у хозяев пойти с Дарьей купаться, а Дарья, если потребуется, все подтвердит. Степан писал, чтобы она ничего не опасалась, что он желает лишь поговорить с ней, быть может, чем-нибудь помочь, если нужна помощь или совет.
       
       Подумав, Анна решила, что ей все же стоит поговорить со Степаном. Ведь в ее непростой ситуации совет был действительно необходим.
       
       

***

       
       — Здарова, заревели, Степан. — Анна смущенно улыбнулась.
       
       Ей казалось, что это приветствие звучит нелепо в ее устах. Выйдя на улицу до рассвета, Анна непрестанно оглядывалась назад, опасаясь, что Аникей будет следить за ней. Хотя он и отпустил ее на Дон, она ясно видела в его глазах тревогу, возможно, даже грусть. Она не сомневалась в его подозрениях, благо, что в течение нескольких минут Дарья провожала ее, а затем быстро вернулась обратно в свой курень. Когда Анна подходила к реке, на горизонте едва заметною розовою дымкой забрезжил рассвет.
       
       Она вновь почувствовала себя счастливой, как и в тот момент, когда впервые встречала рассвет над Доном. Степан уже сидел на берегу и курил самокрутку, и она не могла ответить себе на вопрос, что именно радует ее больше: утренняя красота природы или встреча с ним.
       
       — Слава Богу! — широко улыбнулся в ответ Степан, затушив самокрутку. — Я боялся, что Вы не придете.
       
       — Я пришла. Мне очень нравится встречать рассвет над Доном. Просто я волнуюсь. Если Аникей узнает… — обеспокоенно оглянулась на дорогу Анна.
       
       — А что он? — прищурил глаза Степан. — Охочь до тебя?
       
       — Понимаете, Степан, — покраснела она. — Я была бы не против… отношений с ним, если бы он не был женат. Я не святая. Аникей — приятный, симпатичный мужчина. Но ведь он живет с женой, и я хорошо отношусь к Евдокии. Я не знаю, что мне делать в том положении, в котором я оказалась, это же абсурд!
       
       — А я вон женатый и неженатый, получается. Жена от меня ушла. Другого любит, — горько усмехнулся Степан.
       
       — Ушла от Вас? — удивленно приподняла брови Анна.
       
       Ей показалось странным, что можно уйти от такого интересного и привлекательного мужчины. Его ярко-голубые глаза манили ее своей глубиной.
       
       — Она любит Гришку Мелехова, нашего соседа, — признался Степан.
       
       — Григория? Он благородный человек. Он сохранил мне жизнь. Но я не знаю, что мне теперь с этой жизнью делать? Нет, Вы поймите меня, мне здесь нравится, я нашла здесь поддержку и доброе отношение. Но всё так запуталось. А как распутать этот клубок, я не знаю, в гимназии этому не учили, — невольно рассмеялась она и по щиколотку зашла в щекочущую своей прохладой воду.
       
       — Я с Аникушкой об тебе погутарю, Аннушка. Ты небось. — Подойдя к Анне, он осторожно взял ее за руку и ободряюще сжал ее пальцы в широкой ладони.
       
       Ощутив его теплое прикосновение, она внимательно посмотрела ему в глаза. Степан наклонился вперед, чтобы коснуться губами ее щеки, но Анна, отпрянув, зашла по колено в воду и слегка брызнула на него водой:
       
       — Вы не боитесь воды?
       
       — Казак, да чтоб воды боялся? — Со смехом он начал обдавать ее брызгами воды, а затем подошел и крепко обнял.
       
       Анна не сопротивлялась, она не желала противиться, обняв его в ответ. Мгновение спустя их губы слились в долгом поцелуе.