Следующие дни прошли спокойно и безмятежно. Я ни о чём не спрашивала Матео, однако он счёл нужным сообщить мне, что договоры о браках улажены и в декабре состоятся оба венчания. Что Альфонсо вполне доволен и старый герцог Козимо писал, что ждёт невестку и готовит для неё дворец. А юный наследник Рудольф отбыл в Вену и теперь Матео может быть свободным от обязательств перед ним и перед императором.
В один из дней я видела пышный охотничий выезд, во главе которого в дорого украшенных сёдлах ехали две богато одетые девушки и Альфонсо. Принцессы Барбара и Иоанна. Я сразу поняла, что это они. Обе некрасивые, обе с выдающейся вперёд нижней честью – признак рода Габсбургов. Обе – весьма гордые и надменные особы. Правда, Барбара мне показалась более мягкой. Или ее меняло присутствие жениха, который был явно приятен ей. Что же, Альфонсо был красив и ещё достаточно молод. С ними был и Эрнандо, и я вполне насладилась его изумлённым видом, когда его взгляд упал на меня. Это было в тот момент, когда охотники изъявили желание проехать мимо дома Аурелии и попросили воды. Аурелия была им хорошо известна, и Барбара весьма благосклонно беседовала с ней, но Иоанна, которая всё время смотрела перед собой, не обращая ни на кого внимания, просто молча приняла бокал с водой. Обе принцессы не спешивались. Потом взгляд Барбары упал на меня, стоящую рядом с Матео, и в нём скользнуло недоумённое высокомерие с ноткой растерянности. Принцессы – они не посмели задать обо мне вопроса, который так явственно читался в глазах обеих. Полагаю, они обе потом изумлялись сами себе: что их удержало?
Охотники уехали, а Аурелия долго смеялась, уделяя особое внимание недоуменному выражению лиц принцесс. Мы с Аурелией провели некоторое время наедине. Она долго всматривалась в моё лицо, а потом пояснила мне, что я – часть того мира, которому всегда служила она. Я – часть той священной рощи, близ которой проходила почти вся её жизнь. «Туата де Дананн» - всё повторяла и повторяла она. А потом сказала:
-Нет! Не Туата де Дананн! Ты – наравне с Дану. Ты не народ её. Ты – её любимая дочь. Неужто есть пределы, где до сих пор живёт её народ и правит она сама? Неужто холмы и впрямь живы?
А потом мы узнали, что в Инсбрук прибыл отряд во главе с Ферранте и Боло и принцессе Иоанне были принесены богатые дары, которые её весьма порадовали. После того принцессы отбыли в Вену, а Матео объявил нашим спутникам, что назад они поедут без нас. Он обязал Амато доставить Сирину в Венецию, где она должна была ожидать нас. На все расспросы он ничего никому не ответил. Мне же оставалось только наслаждаться удивлением в глазах Эрнандо, Боло и Ферранте. Ведь я изменилась и очень сильно. Эрнандо отметил это так:
-Госпожа, если б я не видел вас ранее, то никогда бы не узнал. Вы как юная дева-воительница, о которых я читал в старых легендах. Ваши глаза блестят, волосы шёлком окутывают вам плечи, и вы даже не находите, что это неприлично – распускать их. И, право, кто бы ни смотрел на вас, он тоже не счел бы это неприличным, ведь вы несёте себя, как истинная королева. И ещё… вы молоды. Вы так молоды!
-В вас появилась сила, - прибавил тогда Амато. – И это – ваша сила. Уж поверьте, это ни с чем не спутать. Я удивлён… не думал, что вы настолько существо…
-Но разве госпожа существо? – встречал тогда Эрнандо. - Она человек!
-Нет, мой господин, - ответил ему Амато снисходительно. – Она – существо. И такое, с которым мало кто может равняться.
И тогда в глазах юного кардинала, устремлённых на меня, появился страх. А я рассмеялась и ответила:
-Не бойтесь, милый Эрнандо. Вам нечего бояться. Ни вам и никому иному. Мой путь намечен, и он не пересечётся с вашим. Разве только, если вам понадобится моя помощь, мы ведь останемся друзьями.
Амато удовлетворённо улыбнулся, а Эрнандо покраснел и, склонившись, произнёс:
-Благодарю вас, госпожа моя Оливи. Я бы хотел быть вашим другом.
Когда все ушли, я долго смотрела на себя в зеркало, оставшись в комнате одна. Да, я изменилась. Измождённое лицо, усталые глаза, годы и страдания, которые были так явно написаны на моём лице… ничего этого не было. Я будто бы начинала свою жизнь с новой страницы, с чистого лица.
На другой день мужчины уехали, а ещё через день и мы с Матео распрощались с Аурелией. Наш путь лежал в Венецию.
Мы ехали через небольшой городок Штайнах, который расположился в долине реки Силл, окруженный горами, как заботливыми материнскими руками. Местечко красивое и безмятежное на вид, но, как и всё в этом мире, обманчивое в своих покое и красоте. Уже при подъезде к городу ощущался запах нечистот, слышались визгливые крики базарных торговок и грубый смех стражников.
-Отец нынешнего императора часто любил бывать здесь, - заметил, усмехнувшись, Матео, когда мы въезжали в город. – Он большой ценитель здешних красот.
Здесь, как и везде, никто из стражников не посмел задержать нас. Мы же проследовали через весь город, а он совсем был небольшим, желая как можно скорее покинуть его. Миновать его совсем было нельзя, проезжий тракт вёл не в объезд, а потому волей или неволей нам пришлось ехать по центральной улице и достигнуть ратуши и церкви святой Урсулы.
Возле церкви мы наткнулись на толпу. Это напомнило мне тот день, когда мы познакомились с комедиантами. И каково же было моё удивление, когда я увидела тот самый балаганчик, а подле него красавчика Орацио, который таскал за ухо какого-то мальчишку. Мальчишка был худ, одет в совершенные лохмотья и даже не кричал. Не потому, что ему не было больно, а потому, что у него вовсе не было сил от голода. Мне это было ясно, как Божий день. Полагаю, что зрелище чужих страданий и вызвало у собравшейся многочисленной публики такое удовольствие. Ещё бы: не каждый день удаётся увидеть, что кому-то хуже, чем тебе. Я даже приметила пару слепых калек, которые с удовольствием прислушивались к крикам и звукам ударов и даже, кажется, подбадривали Орацио возгласами: «Сильнее! Сильнее стучи!» и тот был рад стараться.
Но особую усладу доставлял зрителям довольно крупный рыжий щенок, который громко лаял и пытался нападать на Орацио в нелепой попытке защитить мальчишку. Орацио же бесцеремонно и грубо отталкивал щенка ногой, а один раз пнул так его, что бедняга, визжа, отлетел в сторону и не смог подняться. Он визжал и пытался ползти, хотя из-под брюшка его текла на землю кровь, а задние лапы вовсе не слушались. Но щенок до последнего желал вступиться за своего маленького хозяина.
Орацио же не унимался и, слушая смех почтеннейшей публики, кричал:
-Маленький воришка! Вот я тебе! Ты посмел красть хлеб у нас, у почтенных комедиантов! И чем! Своими пустыми фокусами с этим шелудивым псом!
Кто-то вновь закричал, подбадривая Орацио и желая ему «наподдать как следует этому маленькому мерзавцу», какая-то женщина молила о снисхождении, но, в целом, собравшиеся люди были на стороне комедианта.
Быть может, я бы не обратила внимания на бедного мальчишку: мало ли страдания в нашем мире? Разве саму меня не мучили образом более худшим? И ненамного я была старше этого ребёнка, когда попала в руки Цезарио. Но вот щенок… Отчего-то именно его беззаветная преданность тронула меня.
Я направила коня в самую гущу собравшейся толпы. Мой скакун своей грудью и копытами прокладывал мне дорогу, а возмущенные крики быстро затихали за моей спиной. Так я и знала! Над слабыми легко издеваться, протестовать же против сильного мало кто решится. Матео, я чувствовала это, следовал за мной.
-Эй, ты! – крикнула я. – Комедиант!
Орацио остановился и поднял голову. Он не узнал меня! А на его лице я прочла гамму самых любопытных чувств, основным из которых было желание мне понравиться. О, он слишком держался за свою красоту и полагал, что всякая женщина станет восхищаться им. Тщеславец!
-Блистательная госпожа! – Орацио глубоко поклонился мне, не отпуская, однако, мальчишку. – Готов служить вам!
-Почему ты бьёшь этого мальчика? – спросила я.
-Этот негодяй посмел представлять здесь вместе со своим щенком! В то время, как это наше время и наше место! Мы – почтенные комедианты, артисты, известные в самом Париже! Я не мог стерпеть оскорбления!
Лицо Орацио выразило самый выспренний гнев, который он мог позволить себе вообразить. Я заметила, что из повозки, стоявшей тут же, выглянули и Тарталья, и Фьяметта, и другие их спутники.
-Если пожелаете, я насмерть забью этого негодяя для вашей потехи, - осклабился Орацио. – А его злобную собаку мы повесим прямо тут, на ратушной площади, для утешения и успокоения господ зрителей, - это уже предназначалось горожанам.
При этих словах взгляд мой упал на лицо мальчика. В глазах его застыла тоскливая безысходность, а весь вид его говорил: «Поскорее! Поскорее избавьте меня от земных мучений! Ну же!» Вдруг щенок мальчика кратко и жалобно взлаял и взгляд ребёнка упал на него. И тогда тот, кто не боялся уже за свою жизнь, посмотрел на меня, а на глазах его заблестели слёзы:
-Умоляю, прекрасная госпожа, спасите Счастливчика!
Что? Он назвал щенка Счастливчиком? И просит за него, а не за себя?
-Счастливчик! – между тем упражнялся в остроумии Орацио. – Дурацкая кличка, самая дурацкая, что мог придумать этот мерзкий маленький воришка!
-Довольно! – резко оборвала я забаву комедианта. – Ты утомил меня, плут.
Я не ожидала, но в голосе моём, прежде столь тихом и робком, внезапно прозвучали сталь и властность, в нём прозвучал морозный холод, от которого замер Орацио, затихли люди на площади, а прочие господа комедианты будто бы даже стали ниже ростом.
-О, госпожа… - заюлил было Орацио.
Я подъехала к нему ближе.
-Я, так и быть, не убью тебя, - моим голосом можно было заморозить море. – Но подпорчу тебе твоё личико, мерзавец, - я подняла руку и хлыстом ударила комедианта по лицу.
Я знала, что теперь его щёку рассечёт шрам, который он не сможет никогда вывести со своего лица. Комедиант взвыл и отпустил мальчишку, который пошатнулся от слабости, утеряв свою столь сомнительную опору в лице своего мучителя.
Матео подъехал к ребёнку и, склонившись, легко поднял его на седло.
-Счастливчик! – только и пискнул мальчик.
-Подай мне щенка, ты, - я в упор посмотрела на Тарталью.
Тот, бледный от ужаса, не посмел меня ослушаться и подал мне собаку. Бедняга попытался укусить Тарталью, но был слишком слаб. Орацио же, между тем, выл:
-Моё лицо! Моё лицо! Моя красота!
-Если ты не прекратишь выть, то лишишься и жизни! – крикнула я.
При этих словах он немедленно заткнулся и в ужасе, тихо поскуливая, смотрел на меня.
Мы с Матео, не говоря более ни слова, тронули своих коней и через несколько минут покинули Штайнах.
Городишко довольно быстро скрылся из виду и нас опять окутали безмятежность и тишина горной природы. Мальчик и щенок ехали тихо, будто бы притаились. Мы с Матео тоже молчали. Я положила собаку перед собой и придерживала её рукой. У щенка были забавные торчащие уши и розовый нос, больше похожий на свиной пятачок. Он был рыжего цвета и с очень короткой шерстью, а хвоста бедняга был лишен, по всему видно, насильственным способом. Размер у щенка был небольшой, но притом Счастливчик был довольно крупным, а если бы его вдоволь кормили, то мог бы нажить и лоснящиеся бока, и холку. Из глаз его, как мне показалось, текли слёзы. Бедняга! Люди жестоки не только друг к другу, но и к таким, как ты.
Наконец, мы достигли пригодного для длительной остановки места. Тут был и бурный ручей, и небольшая пещера, которая могла бы защитить от непогоды, и мягкая изумрудная трава, на которой так удобно было бы расположиться. Матео спешился сам, снял мальчика, помог спуститься и мне со щенком.
-Что же, - сказал он. – Как зовут твоего пса мы теперь знаем. А как твоё имя?
Ребёнок исподлобья посмотрел на нас, а потом спросил:
-Зачем оно вам? Коли что недоброе удумали, то прошу, убейте уж лучше сразу!
-Похвальная предусмотрительность, малыш! И всё же, как тебя зовут? – спросила я.
Мальчишка посопел, а потом ответил:
-Мать прозывала меня Матиушем.
Я рассмеялась:
-О, мальчишка твой тёзка, Матео! Полагаю, это добрый знак.
Я опустилась на траву, не отпуская щенка.
-Ну, Счастливчик, а что же с тобой?
Щенок жалобно заскулил под моими руками, и наш новый знакомый кинулся к нему на помощь. Малыш обхватил обеими руками морду щенка, поцеловал его в нос и тот в ответ лизнул своего хозяина, а после заскулил от боли.
-Он не двигает лапами! Совсем не двигает! – чуть не плакал Матиуш. – Не убивайте его! Я не хочу, чтобы он умирал! – мальчик схватил меня за руку. – Я знаю, так бывает! Я стану заботиться о нем и сделаю для его задних лап тележку… - слезы потекли по его грязным щекам.
-Ну-ну, - удержал его Матео. – Не мешай госпоже. Нам надо собрать хвороста и развести огня. Полагаю, ты голоден, да и мы бы перекусили.
-Но что она хочет делать? – воскликнул мальчик, вырываясь от Матео.
-Не волнуйся, госпоже можно доверять, - Матео мягко, но твёрдо уводил мальчика прочь и вскоре они скрылись из глаз.
Я же посмотрела на Счастливчика. Бедняге переломили хребет. Потому-то он всю дорогу и лежал так смирно. Его лапы попросту не двигались. Щенок посмотрел на меня, а потом приподнялся и лизнул меня в нос.
-Да, малыш Счастливчик, тяжко тебе пришлось, - сказала я. – Ну, да мы беду твою поправим. Негоже, чтобы такой славный пёс при таком славном хозяине так грустно окончил свои дни, с тележкой вместо лап.
Я положила руки на исхудавшее собачье тельце, исступлённо пахнувшее псиной, и заглянула внутрь себя. Мои силы. Вот они. И даже ничего особенного не нужно, чтобы призвать их. Они жили во мне и кипели, требуя работы.
-Так срастите же его кости, соедините жилы и нервы, - велела я. – Пусть станет, как прежде! Felix sanabitur!
Щенок вздрогнул, заскулил, когда лёгкий порыв ветра приподнял его над землёй, а после вскочил на ноги и начал носиться, как безумный, вокруг меня, будто бы навёрстывая свою вынужденную неподвижность.
- Felix sanatus… Так вот ты какой живчик, малыш, - прошептала я, ложась на траву.
Земля приятно холодила мне спину, а небо было таким исступленно голубым!... Но я знала, что осень придёт уже совсем скоро, и небо заволокут свинцовые тучи, прольются дожди… Но счастье, оно будет со мной. Оно будет с нами, ведь не зря этот Счастливчик так скачет вокруг меня и лает, и скулит, и пытается лизать меня в нос.
Но вот лай щенка переменил свою тональность, и я поняла, что он кинулся навстречу своему маленькому хозяину. Я поднялась, чтобы увидеть картину целиком. Мальчик кричал от радости, щенок наскакивал на него, пытаясь лизнуть хозяина в нос и всячески демонстрируя ему свою радость и своё здоровье, а Матео стоял рядом и… смеялся?
-Счастливчик! Счастливчик! – радостно кричал мальчик, роняя хворост и хватая собаку в объятия. – Госпожа! – Матиуш бросился ко мне и остановился, не решаясь подойти ближе. – Вы исцелили Счастливчика… Я теперь на веки ваш слуга, госпожа.
Я улыбнулась пылкости этого доброго малыша. Он был худ, измождён, избит и, я видела, с трудом шёл за Матео. Но готов был простить этому миру зло за исцеление его собаки.
-Подойди ко мне, - велела я. – Не бойся.
Матуиш, хоть и с опаской, по приблизился ко мне, прижимая щенка к груди.
В один из дней я видела пышный охотничий выезд, во главе которого в дорого украшенных сёдлах ехали две богато одетые девушки и Альфонсо. Принцессы Барбара и Иоанна. Я сразу поняла, что это они. Обе некрасивые, обе с выдающейся вперёд нижней честью – признак рода Габсбургов. Обе – весьма гордые и надменные особы. Правда, Барбара мне показалась более мягкой. Или ее меняло присутствие жениха, который был явно приятен ей. Что же, Альфонсо был красив и ещё достаточно молод. С ними был и Эрнандо, и я вполне насладилась его изумлённым видом, когда его взгляд упал на меня. Это было в тот момент, когда охотники изъявили желание проехать мимо дома Аурелии и попросили воды. Аурелия была им хорошо известна, и Барбара весьма благосклонно беседовала с ней, но Иоанна, которая всё время смотрела перед собой, не обращая ни на кого внимания, просто молча приняла бокал с водой. Обе принцессы не спешивались. Потом взгляд Барбары упал на меня, стоящую рядом с Матео, и в нём скользнуло недоумённое высокомерие с ноткой растерянности. Принцессы – они не посмели задать обо мне вопроса, который так явственно читался в глазах обеих. Полагаю, они обе потом изумлялись сами себе: что их удержало?
Охотники уехали, а Аурелия долго смеялась, уделяя особое внимание недоуменному выражению лиц принцесс. Мы с Аурелией провели некоторое время наедине. Она долго всматривалась в моё лицо, а потом пояснила мне, что я – часть того мира, которому всегда служила она. Я – часть той священной рощи, близ которой проходила почти вся её жизнь. «Туата де Дананн» - всё повторяла и повторяла она. А потом сказала:
-Нет! Не Туата де Дананн! Ты – наравне с Дану. Ты не народ её. Ты – её любимая дочь. Неужто есть пределы, где до сих пор живёт её народ и правит она сама? Неужто холмы и впрямь живы?
А потом мы узнали, что в Инсбрук прибыл отряд во главе с Ферранте и Боло и принцессе Иоанне были принесены богатые дары, которые её весьма порадовали. После того принцессы отбыли в Вену, а Матео объявил нашим спутникам, что назад они поедут без нас. Он обязал Амато доставить Сирину в Венецию, где она должна была ожидать нас. На все расспросы он ничего никому не ответил. Мне же оставалось только наслаждаться удивлением в глазах Эрнандо, Боло и Ферранте. Ведь я изменилась и очень сильно. Эрнандо отметил это так:
-Госпожа, если б я не видел вас ранее, то никогда бы не узнал. Вы как юная дева-воительница, о которых я читал в старых легендах. Ваши глаза блестят, волосы шёлком окутывают вам плечи, и вы даже не находите, что это неприлично – распускать их. И, право, кто бы ни смотрел на вас, он тоже не счел бы это неприличным, ведь вы несёте себя, как истинная королева. И ещё… вы молоды. Вы так молоды!
-В вас появилась сила, - прибавил тогда Амато. – И это – ваша сила. Уж поверьте, это ни с чем не спутать. Я удивлён… не думал, что вы настолько существо…
-Но разве госпожа существо? – встречал тогда Эрнандо. - Она человек!
-Нет, мой господин, - ответил ему Амато снисходительно. – Она – существо. И такое, с которым мало кто может равняться.
И тогда в глазах юного кардинала, устремлённых на меня, появился страх. А я рассмеялась и ответила:
-Не бойтесь, милый Эрнандо. Вам нечего бояться. Ни вам и никому иному. Мой путь намечен, и он не пересечётся с вашим. Разве только, если вам понадобится моя помощь, мы ведь останемся друзьями.
Амато удовлетворённо улыбнулся, а Эрнандо покраснел и, склонившись, произнёс:
-Благодарю вас, госпожа моя Оливи. Я бы хотел быть вашим другом.
Когда все ушли, я долго смотрела на себя в зеркало, оставшись в комнате одна. Да, я изменилась. Измождённое лицо, усталые глаза, годы и страдания, которые были так явно написаны на моём лице… ничего этого не было. Я будто бы начинала свою жизнь с новой страницы, с чистого лица.
На другой день мужчины уехали, а ещё через день и мы с Матео распрощались с Аурелией. Наш путь лежал в Венецию.
***
Мы ехали через небольшой городок Штайнах, который расположился в долине реки Силл, окруженный горами, как заботливыми материнскими руками. Местечко красивое и безмятежное на вид, но, как и всё в этом мире, обманчивое в своих покое и красоте. Уже при подъезде к городу ощущался запах нечистот, слышались визгливые крики базарных торговок и грубый смех стражников.
-Отец нынешнего императора часто любил бывать здесь, - заметил, усмехнувшись, Матео, когда мы въезжали в город. – Он большой ценитель здешних красот.
Здесь, как и везде, никто из стражников не посмел задержать нас. Мы же проследовали через весь город, а он совсем был небольшим, желая как можно скорее покинуть его. Миновать его совсем было нельзя, проезжий тракт вёл не в объезд, а потому волей или неволей нам пришлось ехать по центральной улице и достигнуть ратуши и церкви святой Урсулы.
Возле церкви мы наткнулись на толпу. Это напомнило мне тот день, когда мы познакомились с комедиантами. И каково же было моё удивление, когда я увидела тот самый балаганчик, а подле него красавчика Орацио, который таскал за ухо какого-то мальчишку. Мальчишка был худ, одет в совершенные лохмотья и даже не кричал. Не потому, что ему не было больно, а потому, что у него вовсе не было сил от голода. Мне это было ясно, как Божий день. Полагаю, что зрелище чужих страданий и вызвало у собравшейся многочисленной публики такое удовольствие. Ещё бы: не каждый день удаётся увидеть, что кому-то хуже, чем тебе. Я даже приметила пару слепых калек, которые с удовольствием прислушивались к крикам и звукам ударов и даже, кажется, подбадривали Орацио возгласами: «Сильнее! Сильнее стучи!» и тот был рад стараться.
Но особую усладу доставлял зрителям довольно крупный рыжий щенок, который громко лаял и пытался нападать на Орацио в нелепой попытке защитить мальчишку. Орацио же бесцеремонно и грубо отталкивал щенка ногой, а один раз пнул так его, что бедняга, визжа, отлетел в сторону и не смог подняться. Он визжал и пытался ползти, хотя из-под брюшка его текла на землю кровь, а задние лапы вовсе не слушались. Но щенок до последнего желал вступиться за своего маленького хозяина.
Орацио же не унимался и, слушая смех почтеннейшей публики, кричал:
-Маленький воришка! Вот я тебе! Ты посмел красть хлеб у нас, у почтенных комедиантов! И чем! Своими пустыми фокусами с этим шелудивым псом!
Кто-то вновь закричал, подбадривая Орацио и желая ему «наподдать как следует этому маленькому мерзавцу», какая-то женщина молила о снисхождении, но, в целом, собравшиеся люди были на стороне комедианта.
Быть может, я бы не обратила внимания на бедного мальчишку: мало ли страдания в нашем мире? Разве саму меня не мучили образом более худшим? И ненамного я была старше этого ребёнка, когда попала в руки Цезарио. Но вот щенок… Отчего-то именно его беззаветная преданность тронула меня.
Я направила коня в самую гущу собравшейся толпы. Мой скакун своей грудью и копытами прокладывал мне дорогу, а возмущенные крики быстро затихали за моей спиной. Так я и знала! Над слабыми легко издеваться, протестовать же против сильного мало кто решится. Матео, я чувствовала это, следовал за мной.
-Эй, ты! – крикнула я. – Комедиант!
Орацио остановился и поднял голову. Он не узнал меня! А на его лице я прочла гамму самых любопытных чувств, основным из которых было желание мне понравиться. О, он слишком держался за свою красоту и полагал, что всякая женщина станет восхищаться им. Тщеславец!
-Блистательная госпожа! – Орацио глубоко поклонился мне, не отпуская, однако, мальчишку. – Готов служить вам!
-Почему ты бьёшь этого мальчика? – спросила я.
-Этот негодяй посмел представлять здесь вместе со своим щенком! В то время, как это наше время и наше место! Мы – почтенные комедианты, артисты, известные в самом Париже! Я не мог стерпеть оскорбления!
Лицо Орацио выразило самый выспренний гнев, который он мог позволить себе вообразить. Я заметила, что из повозки, стоявшей тут же, выглянули и Тарталья, и Фьяметта, и другие их спутники.
-Если пожелаете, я насмерть забью этого негодяя для вашей потехи, - осклабился Орацио. – А его злобную собаку мы повесим прямо тут, на ратушной площади, для утешения и успокоения господ зрителей, - это уже предназначалось горожанам.
При этих словах взгляд мой упал на лицо мальчика. В глазах его застыла тоскливая безысходность, а весь вид его говорил: «Поскорее! Поскорее избавьте меня от земных мучений! Ну же!» Вдруг щенок мальчика кратко и жалобно взлаял и взгляд ребёнка упал на него. И тогда тот, кто не боялся уже за свою жизнь, посмотрел на меня, а на глазах его заблестели слёзы:
-Умоляю, прекрасная госпожа, спасите Счастливчика!
Что? Он назвал щенка Счастливчиком? И просит за него, а не за себя?
-Счастливчик! – между тем упражнялся в остроумии Орацио. – Дурацкая кличка, самая дурацкая, что мог придумать этот мерзкий маленький воришка!
-Довольно! – резко оборвала я забаву комедианта. – Ты утомил меня, плут.
Я не ожидала, но в голосе моём, прежде столь тихом и робком, внезапно прозвучали сталь и властность, в нём прозвучал морозный холод, от которого замер Орацио, затихли люди на площади, а прочие господа комедианты будто бы даже стали ниже ростом.
-О, госпожа… - заюлил было Орацио.
Я подъехала к нему ближе.
-Я, так и быть, не убью тебя, - моим голосом можно было заморозить море. – Но подпорчу тебе твоё личико, мерзавец, - я подняла руку и хлыстом ударила комедианта по лицу.
Я знала, что теперь его щёку рассечёт шрам, который он не сможет никогда вывести со своего лица. Комедиант взвыл и отпустил мальчишку, который пошатнулся от слабости, утеряв свою столь сомнительную опору в лице своего мучителя.
Матео подъехал к ребёнку и, склонившись, легко поднял его на седло.
-Счастливчик! – только и пискнул мальчик.
-Подай мне щенка, ты, - я в упор посмотрела на Тарталью.
Тот, бледный от ужаса, не посмел меня ослушаться и подал мне собаку. Бедняга попытался укусить Тарталью, но был слишком слаб. Орацио же, между тем, выл:
-Моё лицо! Моё лицо! Моя красота!
-Если ты не прекратишь выть, то лишишься и жизни! – крикнула я.
При этих словах он немедленно заткнулся и в ужасе, тихо поскуливая, смотрел на меня.
Мы с Матео, не говоря более ни слова, тронули своих коней и через несколько минут покинули Штайнах.
Городишко довольно быстро скрылся из виду и нас опять окутали безмятежность и тишина горной природы. Мальчик и щенок ехали тихо, будто бы притаились. Мы с Матео тоже молчали. Я положила собаку перед собой и придерживала её рукой. У щенка были забавные торчащие уши и розовый нос, больше похожий на свиной пятачок. Он был рыжего цвета и с очень короткой шерстью, а хвоста бедняга был лишен, по всему видно, насильственным способом. Размер у щенка был небольшой, но притом Счастливчик был довольно крупным, а если бы его вдоволь кормили, то мог бы нажить и лоснящиеся бока, и холку. Из глаз его, как мне показалось, текли слёзы. Бедняга! Люди жестоки не только друг к другу, но и к таким, как ты.
Наконец, мы достигли пригодного для длительной остановки места. Тут был и бурный ручей, и небольшая пещера, которая могла бы защитить от непогоды, и мягкая изумрудная трава, на которой так удобно было бы расположиться. Матео спешился сам, снял мальчика, помог спуститься и мне со щенком.
-Что же, - сказал он. – Как зовут твоего пса мы теперь знаем. А как твоё имя?
Ребёнок исподлобья посмотрел на нас, а потом спросил:
-Зачем оно вам? Коли что недоброе удумали, то прошу, убейте уж лучше сразу!
-Похвальная предусмотрительность, малыш! И всё же, как тебя зовут? – спросила я.
Мальчишка посопел, а потом ответил:
-Мать прозывала меня Матиушем.
Я рассмеялась:
-О, мальчишка твой тёзка, Матео! Полагаю, это добрый знак.
Я опустилась на траву, не отпуская щенка.
-Ну, Счастливчик, а что же с тобой?
Щенок жалобно заскулил под моими руками, и наш новый знакомый кинулся к нему на помощь. Малыш обхватил обеими руками морду щенка, поцеловал его в нос и тот в ответ лизнул своего хозяина, а после заскулил от боли.
-Он не двигает лапами! Совсем не двигает! – чуть не плакал Матиуш. – Не убивайте его! Я не хочу, чтобы он умирал! – мальчик схватил меня за руку. – Я знаю, так бывает! Я стану заботиться о нем и сделаю для его задних лап тележку… - слезы потекли по его грязным щекам.
-Ну-ну, - удержал его Матео. – Не мешай госпоже. Нам надо собрать хвороста и развести огня. Полагаю, ты голоден, да и мы бы перекусили.
-Но что она хочет делать? – воскликнул мальчик, вырываясь от Матео.
-Не волнуйся, госпоже можно доверять, - Матео мягко, но твёрдо уводил мальчика прочь и вскоре они скрылись из глаз.
Я же посмотрела на Счастливчика. Бедняге переломили хребет. Потому-то он всю дорогу и лежал так смирно. Его лапы попросту не двигались. Щенок посмотрел на меня, а потом приподнялся и лизнул меня в нос.
-Да, малыш Счастливчик, тяжко тебе пришлось, - сказала я. – Ну, да мы беду твою поправим. Негоже, чтобы такой славный пёс при таком славном хозяине так грустно окончил свои дни, с тележкой вместо лап.
Я положила руки на исхудавшее собачье тельце, исступлённо пахнувшее псиной, и заглянула внутрь себя. Мои силы. Вот они. И даже ничего особенного не нужно, чтобы призвать их. Они жили во мне и кипели, требуя работы.
-Так срастите же его кости, соедините жилы и нервы, - велела я. – Пусть станет, как прежде! Felix sanabitur!
Щенок вздрогнул, заскулил, когда лёгкий порыв ветра приподнял его над землёй, а после вскочил на ноги и начал носиться, как безумный, вокруг меня, будто бы навёрстывая свою вынужденную неподвижность.
- Felix sanatus… Так вот ты какой живчик, малыш, - прошептала я, ложась на траву.
Земля приятно холодила мне спину, а небо было таким исступленно голубым!... Но я знала, что осень придёт уже совсем скоро, и небо заволокут свинцовые тучи, прольются дожди… Но счастье, оно будет со мной. Оно будет с нами, ведь не зря этот Счастливчик так скачет вокруг меня и лает, и скулит, и пытается лизать меня в нос.
Но вот лай щенка переменил свою тональность, и я поняла, что он кинулся навстречу своему маленькому хозяину. Я поднялась, чтобы увидеть картину целиком. Мальчик кричал от радости, щенок наскакивал на него, пытаясь лизнуть хозяина в нос и всячески демонстрируя ему свою радость и своё здоровье, а Матео стоял рядом и… смеялся?
-Счастливчик! Счастливчик! – радостно кричал мальчик, роняя хворост и хватая собаку в объятия. – Госпожа! – Матиуш бросился ко мне и остановился, не решаясь подойти ближе. – Вы исцелили Счастливчика… Я теперь на веки ваш слуга, госпожа.
Я улыбнулась пылкости этого доброго малыша. Он был худ, измождён, избит и, я видела, с трудом шёл за Матео. Но готов был простить этому миру зло за исцеление его собаки.
-Подойди ко мне, - велела я. – Не бойся.
Матуиш, хоть и с опаской, по приблизился ко мне, прижимая щенка к груди.
