Подумав, Берта рассудила, что тащат тут вещи или не тащат, все же своя рубашка ближе к телу, и взвалила за плечо так и не распакованный мешок.
Ей казалось, что смеется и разговаривает она больше и громче всех.
Хотя окружающие точно так же галдели, кричали, кое-где и пели: горячее вино очень этому способствовало. Оно же и грело. Как и костры – самый большой в центре, четыре по углам широкой площади, что расположена перед подъемом на замковый холм. Сейчас замок полностью сливался с темным небом, лишь у главных врат горела пара факелов. Подумалось мельком: как огненные глаза ночного зверя. Подумалось и забылось: не до прошлых и будущих страхов сейчас, когда в животе полно (Хозяева расстарались, зажарив на огне лосиные туши), в голове легко и хмельно, губы и пальцы липкие от сластей и вкусного печева, которые продают снующие в толпе лоточники (не забыть прикупить сестренкам!). Подруг то и дело подхватывали и выводили в танцевальный круг незнакомые парни, а то и взрослые мужчины. Девушки и отнекивались, и отбивались, хохотали и били по рукам особо приставучих – и всё танцевали, танцевали. Хотя большинство танцев Берта знать не знала, и плясала не всегда в такт мелодии или хлопанью в ладоши, сегодня это ни ее, ни окружающих нисколько не волновало. Как и то, что завтра кто-то проснется с хмельною головою, кто-то в обнимку с незнакомцем-незнакомкой; а кто и вовсе в теплом хлеву, не найдя в себе сил дойти до постоя…
Запыхавшаяся, разогревшаяся от плясок, вина и жара близких костров, Берта полностью расстегнула свой шугай . Эта одежда – нарядная куртка с беличьей оторочкой, подбитая заячьим мехом; материн нарядный платок, сейчас уже просто повязанный вокруг пояса; да нарядное платье, шитое и вышитое самой Бертой – с тех добрых времен на родине, совсем недавних, но теперь таких далеких…
Когда еще был жив отец.
Внезапная печаль окатила водой ледяной, отрезвила. Шум и музыка стали слишком громкими и надоедливыми, народу было слишком много, на хмельных и вовсе бы глаза не смотрели: весело им, как бы завтра стыдно не стало! Ой, нет, просто она притомилась уже. Надо найти место потише и потеплее, передохнуть чуток.
Проводив взглядом хохочущую Гутрун, которую затянул в себя пляшущий вокруг большого костра круг, девушка рассеянно перекинула косу на грудь, потянулась поправить сбившуюся головную повязку.
– Ох! – той как ни бывало. Видно, обронила, ослабшую, во время очередного танца и даже не заметила. Берта наклонилась, осматривая утоптанный снег под ногами – где там! Ее тут же толкнули, чуть не уронили, извинились, заругались… Вконец расстроенная девушка выбралась из толпы, присела на длинном бревне у дальнего костра. Сегодня, конечно, уже не найти, да и завтра вряд ли, когда тут столько людей побывало… Не то, чтобы повязка была шибко дорогой, простенькая, но украшена затейливо, да и височные кольца еще отец привез с Сунгана: посеребренные, с диковинным иноземным узором. Берта со вздохом обхватила руками колени, уткнулась в них подбородком, глядя на пляшущие языки костра и пляшущие перед ними темные тени людей. Пойти, что ли, спать? Все одно веселиться уже совсем не хочется.
Сильные руки легли на плечи. Горячий вкрадчивый выдох прямо ей в ухо:
– Заскучала?
Сердце забилось: неужели?! Берта оглянулась – и затрепетавшая было улыбка сползла с губ. Моди.
– Не по тебе! – отрезала, отворачиваясь к костру. Моди перешагнул бревно, шлепнулся рядом, сильно толкнув ее. Ноги его уже не шибко держали: видно, прикладывался к хмельному не раз и не два. Двинул локтем в бок.
– А по кому тогда? Неужто кого себе на ярмарке высмотрела и теперь ждешь-поджидаешь?
– На кого гляжу и кого ожидаю – забота не твоя! – отозвалась Берта.
– Ишь ты! – откинувшись, парень осмотрел ее с головы до ног. Только что считавшая себя если не раскрасавицей, то очень хорошенькой, Берта поняла вдруг, как убого ее платье, и шугай заметно потерся на сгибах, а платок и вовсе годится расцветкой только древним старухам. – Думаешь, кому-то здесь приглянешься? Нищенка на коровенке! Пригрели вас в Краинке из жалости, так можешь теперь нос воротить? Вставай давай, плясать пошла!
Поднялся, за обе руки ее потянул. Силищи, несмотря на хмель, было в нем немеряно: этому точно нищенствовать-голодать не приходилось. Берта изо всех силах упиралась, но подняться пришлось, а то как бы невзначай потерявший равновесие Моди не придавил ее своей тушей.
– Не хочу я плясать. Наплясалась.
– А чего тогда хочешь? – пухлые губы Моди расползлись в пьяной усмешке. – А-а-а… понял! Так и я ж не против! Вон там сарайчик теплый приглядел, да со мной и не замерзнешь. Пошли.
Берта вздохнула: старая песня! Моди все лето ее доставал, с каждым новым отказом злился все больше. Зимой поутих поневоле: далековато до хутора бегать, да и под взглядом родни девку не потискаешь запросто. Но, оказывается, не позабыл-не передумал.
Не стоит Зимний поворот портить, нести ссоры в новый год, порешаем все мирно…
– Моди, ты красавчик, каких поискать, вон вокруг сколько девок хорошеньких да зажиточных, только пальцем помани! Чего я-то тебе сдалась… хм, нищенка страшная-приблудная?
Парень засмеялся:
– Так раздень тебя, разницы никакой! Ты радуйся давай: и тебе приятно, и нам, краинским, благодарность за приют и ласку!
Еще и зад ее облапил.
– Пустил быстро! – выдохнула Берта, глядя в близкие голубые, мутные сейчас глаза.
– А то что? – ухмылявшийся Моди тут же в ее шугай полез. Некоторые слов просто не понимают! Она вон всё лето крепилась, отделываясь шуточками да строгостями – толку чуть.
– А то – то! – и отклонившись в его руках, с размаху залепила кулаком в лицо. Моди шатнулся, отступил на шаг, другой и – много ли пьяному надо – на снег повалился. Забранился, барахтаясь. Ей бы уйти сразу, но задержалась убедиться, что старостин любимый сынок в порядке – рука-то у нее тяжелая. Моди на удивление быстро поднялся, кинулся, что тебе разъяренный бык на красную тряпку.
– Ах ты Хелево отродье!
Она бы увернулась. Наверное.
Но в тот же миг занесенный кулак Моди перехватил…
– Эрин!
Широкая спина закрыла ее от пьяного парня. Ровный голос:
– Хватит.
– Чего хватит?! Ты еще кто такой? Отпусти меня, слышишь?!
– Нельзя драться в Зимний праздник.
Берта хмыкнула: кому ты это говоришь? Моди трезвый-то вытворяет, что пожелает, а пьяному и вовсе плевать на все обычаи-законы. Старостин сынок замахнулся на Эрина свободной рукой: тот и ее перехватил с по-прежнему негромким: «успокойся». Берта заметила двоих, стоявших в отдалении: те внимательно наблюдали за происходящим. Ох, да не Хозяева ли за порядком смотрят?! Пьяный-пьяный, но Моди, кажется, их тоже приметил, или, поняв, что с нежданным защитником запросто не справится, заговорил тоном ниже:
– Ты давай не лезь в чужие дела! Мы с моей девкой как повздорили, так и помиримся, а ты себе шагай, куда шел!
Берта взволновалась: наговорит сейчас чего ни попадя!
– Не слушай его, я вовсе не…
Эрин даже не обернулся. Ответил по-прежнему ровно:
– Только девушка против. Отрезвей, потом мирись.
Отпустил так неожиданно, что парень даже равновесие потерял – тут же поддержал, резко развернул в сторону веселящейся площади – и в спину подтолкнул. Моди пробежал несколько неровных шагов, чтобы не упасть, а когда с бранью развернулся, увидел за спиной лишь темноту да падающий снег.
– Ты вернулся!
– Да, – глухо бросил Эрин, не оглядываясь. Он шагал так быстро, что Берта за ним с трудом поспевала – а ноги-то у нее не короткие! И еще – заметно хромал.
– Эй! – Девушка все же догнала его, схватила за рукав. – Погоди, что с тобой случилось? Ногу подвернул? Поранился?
Эрин остановился. Берте пришлось обойти его, чтобы заглянуть в лицо: обернуться и не подумал. Стоит, снег под ногами разглядывает. Наконец бросил нехотя:
– Поранился. На заставе, – и глянул на нее, наконец. Хоть и исподлобья.
– А… – Берта сморщилась. Так вот куда он уезжал! – Опять эти, вроде Хрустов пролезли, да? Не знала, что Хозяева еще и людей на свои заставы набирают, уже сами не справляются?
Помолчав, Эрин произнес:
– Враг общий. – Не успела Берта сказать «это-то да», добавил – невпопад: – На женщин у нас не нападают.
Берта отмахнулась.
– Да ну, какое «нападает»! Просто Моди сегодня перепил, так-то он хоть и с гонором, но договориться можно… – и оборвала саму себя: с чего это она вдруг решила за краинского дурачка вступиться? Перевела разговор: – А я сегодня твоего Седого видела! И тебя весь день высматривала.
– Да, мне говорили.
И опять умолк. Берта не очень поняла: говорили про Седого, или что она его среди базарной толпы ищет? И тут ей словно пригоршню снега в лицо бросили, даже щеки загорелись. То есть, Эрин знал, что она здесь, но подойти и не пытался – если бы не пьяный Моди, они бы так и не встретились?! Ох, глупая, значит, только ты одна здесь и рада! Перевела дух, чтобы голосом обиду и разочарование не выдать. Сказала как можно веселее:
– Ну что ж, рада была тебя повидать! Пора, Гутрун, поди, уже меня потеряла. Гутрун – это подружка моя, ты ее не знаешь… да ты вообще ничего не знаешь.
– Берта.
– Нас, краинских, немало приехало, торговать, закупать много чего надо, так что завтра с утра до вечера буду занята, вряд ли еще увидимся.
– Берта…
– А, да! – вспомнив, девушка полезла под полу шугая в привязанную к поясу сумочку: другие девицы в таких зеркальце-расческу таскают, а она вот… – Варежки. Тебе отдарочек. Я на ярмарку много лишнего навязала, так что и тебе хватит, бери-носи-владей!
Мысленно себя похвалила, что свой подарок раньше его самого (носки!) не вручила – то-то бы он потешался над нею! Неподвижный Эрин молча смотрел на требовательно сунутые в самое его лицо рукавицы с рябиновым узором. Берта решительно схватила его за руку и всунула в пальцы «отдарочек». Оглянулась на оставленную за спиной светлую гомонящую площадь.
– У-у-у, как далеко-то мы ушли, оказывается! Я там с одним пареньком договорилась через костер прыгать, так что…
– Берта!
Краем глаза увидев, как Эрин шагнул вперед, поспешно попятилась, оступилась – и упала бы, не подхвати он ее под спину. Берта глянула в близкие глаза.
– Не упаду уже. Ну, бывай здоров! Да отпусти ты меня!
– Подожди, не уходи…
Берта что было силы хлопнула его по плечам: вроде бы в шутку, на самом деле от всей ёжившейся от неудобства души.
– Пусти! Ты что как Моди!
Отпустил – но не раньше, чем убедился, что Берта прочно стоит на своих двоих. Однако тут же схватил за руку, потянув за собой.
– Поговорим.
– Так говори!
Вроде и не слишком крупный парень протащил ее, прежде чем вообще заметил сопротивление: Берта что есть силы упиралась ногами в снег, вырвать руку пыталась. В глазах обернувшегося Эрина заплясали отблески костров, только зеленые.
– Прошу: не здесь. Много лишних глаз и ушей!
На языке Берты завертелось предложение об одном неплохом теплом сарайчике… Ладно, выслушает, что он ей такого секретного поведает, прежде чем уж совсем распрощаться.
Сарайчик-не сарайчик, но место для разговоров Эрин выбрал пустынное, у глухой стены какого-то лабаза: площадь как на ладони, а их – как не вглядывайся от костров, не увидишь. Начала все-таки Берта:
– Ну так рассказывай, от кого это мы с тобой должны прятаться? И почему?
Эрин молчал так долго, что она уже была готова решительно уйти.
– От моих сородичей.
Берта захлопала глазами.
– Это что ж у вас за порядки: с девушкой и словом не перемолвись? Подумайте, какие строгости! Или… – она чуть не подскочила. – Так ты, может, сговорён?!
Или вообще женат?
С мгновение Эрин выглядел озадаченным, потом широко заулыбался.
– Нет-нет!
Уф. Берта с облегчением опустилась обратно на скамью, но, вспомнив недавние попреки Моди, снова напряглась:
– Или что, тебе с кем попало и дел никаких иметь нельзя?
– Ты – не кто попало, – серьезно ответил Эрин, Берта машинально кивнула.
– Это да, мы еще ни у кого милостыни не просили и не просим! Не богачи, конечно, и трудновато бывает (слукавила, какое «бывает», постоянно!), но всё одно справляемся… – спохватилась, что сейчас неблагодарной себя перед ним выставила. – Хотя помощи твоей рады, да! Так почему все-таки мы от твоих родичей прятаться должны?
Опустивший голову Эрин задумчиво гладил разложенные на коленях подаренные варежки: тщательно, медленно, обводя кончиками пальцев вывязанные веточки рябины. Словно зарисовывал, запоминал, или ему просто нравилось к ним прикасаться. Ладони у него большие, широкие, пальцы длинные. Вдруг привиделось, что он так же касается ее – гладит, чертит линии-рисунки-буквы, оставляющие под кожей невидимые миру огненные следы-искры. Берта принялась обмахиваться концом платка, на всякий случай объяснив свои запылавшие щеки ничего не спрашивающему Эрину:
– Ух, винцо крепкое было, аж до сих пор в жар бросает! Ну, чего молчишь, мил-человек? Сказать совсем нечего?
Эрин спросил, не поднимая головы:
– Берта. Что ты знаешь о… Пограничниках?
Опять разговор в сторону уводит, что ж ты с ним делать будешь! Берта машинально оглянулась на замок. Башни и зубцы стен сейчас посеребрил свет высокой, бледной из-за снежных облаков луны.
– Что все, наверное. Вот удивляюсь, что и они Зимний поворот тоже отмечают.
Местный староста, мужчина богатырского сложения, сказал слово перед началом празднества: мол, так и так, всех поздравляем, желаем благоденствия вашим семьям, мира вашему дому, негаснущего очага, полных закромов, скоту и женщинам плодородия. Всё честь по чести, как оно и положено – не слишком-то здешний праздник отличается от родного Поворота. Но что и у полузверей похожие обычаи, в голове не укладывается.
– У Пограничников, – Берта невольно отметила, что Эрин упорно не зовет их ни Хозяевами, ни Волками, не тем более оборотнями, – тоже есть Зимний праздник.
– Поди, еще и через костры парами прыгают? – спросила девушка с насмешкой и с любопытством. Известно ведь: кто из влюбленных, взявшись за руки, сумеет перепрыгнуть через костер, ни ног, ни одежды не подпалив, в ближайший год свадьбу сыграет.
Эрин откинулся головой на стену. Сказал, глядя на площадь:
– Пограничники не боятся ни огня, ни серебра – что бы там не болтали суеверные. У них тоже есть свои праздники. И законы, иных людских строже. Они так же любят свою семью, своих детей, свой дом, свою землю. Не думаешь, что у тех и других много общего?
Берта свела брови. К чему весь этот разговор?
Хозяева тоже изволили принять участие в празднике: лорд первым поднял кубок с вином из выкаченной на площадь бочки; молодежь участвовала в перетягивании каната (с переменным успехом), лезла на призовой столб, предварительно облитый водой, хохоча, скатываясь по свежему ледку: ни дать ни взять, парни и девушки из соседнего села. Но дальше сидели своей… стаей – отдельно, наблюдая. Между ними и общим весельем пролегало пустое пространство, которое пересекали лишь старосты, подносившие зимние дары (да, Акке отличился, вручив подарок раньше всех), проворные слуги с блюдами, да искры раздуваемого ветром костра. Ни одной самой хмельной забубённой душе не хватило бы смелости ступить на снег прямо перед ними.
– Может, общего и хватает, да что с того сейчас? – нетерпеливо вопросила Берта. – Ты не юли, отвечай впрямую – если, конечно, есть что ответить.
***
Ей казалось, что смеется и разговаривает она больше и громче всех.
Хотя окружающие точно так же галдели, кричали, кое-где и пели: горячее вино очень этому способствовало. Оно же и грело. Как и костры – самый большой в центре, четыре по углам широкой площади, что расположена перед подъемом на замковый холм. Сейчас замок полностью сливался с темным небом, лишь у главных врат горела пара факелов. Подумалось мельком: как огненные глаза ночного зверя. Подумалось и забылось: не до прошлых и будущих страхов сейчас, когда в животе полно (Хозяева расстарались, зажарив на огне лосиные туши), в голове легко и хмельно, губы и пальцы липкие от сластей и вкусного печева, которые продают снующие в толпе лоточники (не забыть прикупить сестренкам!). Подруг то и дело подхватывали и выводили в танцевальный круг незнакомые парни, а то и взрослые мужчины. Девушки и отнекивались, и отбивались, хохотали и били по рукам особо приставучих – и всё танцевали, танцевали. Хотя большинство танцев Берта знать не знала, и плясала не всегда в такт мелодии или хлопанью в ладоши, сегодня это ни ее, ни окружающих нисколько не волновало. Как и то, что завтра кто-то проснется с хмельною головою, кто-то в обнимку с незнакомцем-незнакомкой; а кто и вовсе в теплом хлеву, не найдя в себе сил дойти до постоя…
Запыхавшаяся, разогревшаяся от плясок, вина и жара близких костров, Берта полностью расстегнула свой шугай . Эта одежда – нарядная куртка с беличьей оторочкой, подбитая заячьим мехом; материн нарядный платок, сейчас уже просто повязанный вокруг пояса; да нарядное платье, шитое и вышитое самой Бертой – с тех добрых времен на родине, совсем недавних, но теперь таких далеких…
Когда еще был жив отец.
Внезапная печаль окатила водой ледяной, отрезвила. Шум и музыка стали слишком громкими и надоедливыми, народу было слишком много, на хмельных и вовсе бы глаза не смотрели: весело им, как бы завтра стыдно не стало! Ой, нет, просто она притомилась уже. Надо найти место потише и потеплее, передохнуть чуток.
Проводив взглядом хохочущую Гутрун, которую затянул в себя пляшущий вокруг большого костра круг, девушка рассеянно перекинула косу на грудь, потянулась поправить сбившуюся головную повязку.
– Ох! – той как ни бывало. Видно, обронила, ослабшую, во время очередного танца и даже не заметила. Берта наклонилась, осматривая утоптанный снег под ногами – где там! Ее тут же толкнули, чуть не уронили, извинились, заругались… Вконец расстроенная девушка выбралась из толпы, присела на длинном бревне у дальнего костра. Сегодня, конечно, уже не найти, да и завтра вряд ли, когда тут столько людей побывало… Не то, чтобы повязка была шибко дорогой, простенькая, но украшена затейливо, да и височные кольца еще отец привез с Сунгана: посеребренные, с диковинным иноземным узором. Берта со вздохом обхватила руками колени, уткнулась в них подбородком, глядя на пляшущие языки костра и пляшущие перед ними темные тени людей. Пойти, что ли, спать? Все одно веселиться уже совсем не хочется.
Сильные руки легли на плечи. Горячий вкрадчивый выдох прямо ей в ухо:
– Заскучала?
Сердце забилось: неужели?! Берта оглянулась – и затрепетавшая было улыбка сползла с губ. Моди.
– Не по тебе! – отрезала, отворачиваясь к костру. Моди перешагнул бревно, шлепнулся рядом, сильно толкнув ее. Ноги его уже не шибко держали: видно, прикладывался к хмельному не раз и не два. Двинул локтем в бок.
– А по кому тогда? Неужто кого себе на ярмарке высмотрела и теперь ждешь-поджидаешь?
– На кого гляжу и кого ожидаю – забота не твоя! – отозвалась Берта.
– Ишь ты! – откинувшись, парень осмотрел ее с головы до ног. Только что считавшая себя если не раскрасавицей, то очень хорошенькой, Берта поняла вдруг, как убого ее платье, и шугай заметно потерся на сгибах, а платок и вовсе годится расцветкой только древним старухам. – Думаешь, кому-то здесь приглянешься? Нищенка на коровенке! Пригрели вас в Краинке из жалости, так можешь теперь нос воротить? Вставай давай, плясать пошла!
Поднялся, за обе руки ее потянул. Силищи, несмотря на хмель, было в нем немеряно: этому точно нищенствовать-голодать не приходилось. Берта изо всех силах упиралась, но подняться пришлось, а то как бы невзначай потерявший равновесие Моди не придавил ее своей тушей.
– Не хочу я плясать. Наплясалась.
– А чего тогда хочешь? – пухлые губы Моди расползлись в пьяной усмешке. – А-а-а… понял! Так и я ж не против! Вон там сарайчик теплый приглядел, да со мной и не замерзнешь. Пошли.
Берта вздохнула: старая песня! Моди все лето ее доставал, с каждым новым отказом злился все больше. Зимой поутих поневоле: далековато до хутора бегать, да и под взглядом родни девку не потискаешь запросто. Но, оказывается, не позабыл-не передумал.
Не стоит Зимний поворот портить, нести ссоры в новый год, порешаем все мирно…
– Моди, ты красавчик, каких поискать, вон вокруг сколько девок хорошеньких да зажиточных, только пальцем помани! Чего я-то тебе сдалась… хм, нищенка страшная-приблудная?
Парень засмеялся:
– Так раздень тебя, разницы никакой! Ты радуйся давай: и тебе приятно, и нам, краинским, благодарность за приют и ласку!
Еще и зад ее облапил.
– Пустил быстро! – выдохнула Берта, глядя в близкие голубые, мутные сейчас глаза.
– А то что? – ухмылявшийся Моди тут же в ее шугай полез. Некоторые слов просто не понимают! Она вон всё лето крепилась, отделываясь шуточками да строгостями – толку чуть.
– А то – то! – и отклонившись в его руках, с размаху залепила кулаком в лицо. Моди шатнулся, отступил на шаг, другой и – много ли пьяному надо – на снег повалился. Забранился, барахтаясь. Ей бы уйти сразу, но задержалась убедиться, что старостин любимый сынок в порядке – рука-то у нее тяжелая. Моди на удивление быстро поднялся, кинулся, что тебе разъяренный бык на красную тряпку.
– Ах ты Хелево отродье!
Она бы увернулась. Наверное.
Но в тот же миг занесенный кулак Моди перехватил…
– Эрин!
Широкая спина закрыла ее от пьяного парня. Ровный голос:
– Хватит.
– Чего хватит?! Ты еще кто такой? Отпусти меня, слышишь?!
– Нельзя драться в Зимний праздник.
Берта хмыкнула: кому ты это говоришь? Моди трезвый-то вытворяет, что пожелает, а пьяному и вовсе плевать на все обычаи-законы. Старостин сынок замахнулся на Эрина свободной рукой: тот и ее перехватил с по-прежнему негромким: «успокойся». Берта заметила двоих, стоявших в отдалении: те внимательно наблюдали за происходящим. Ох, да не Хозяева ли за порядком смотрят?! Пьяный-пьяный, но Моди, кажется, их тоже приметил, или, поняв, что с нежданным защитником запросто не справится, заговорил тоном ниже:
– Ты давай не лезь в чужие дела! Мы с моей девкой как повздорили, так и помиримся, а ты себе шагай, куда шел!
Берта взволновалась: наговорит сейчас чего ни попадя!
– Не слушай его, я вовсе не…
Эрин даже не обернулся. Ответил по-прежнему ровно:
– Только девушка против. Отрезвей, потом мирись.
Отпустил так неожиданно, что парень даже равновесие потерял – тут же поддержал, резко развернул в сторону веселящейся площади – и в спину подтолкнул. Моди пробежал несколько неровных шагов, чтобы не упасть, а когда с бранью развернулся, увидел за спиной лишь темноту да падающий снег.
***
– Ты вернулся!
– Да, – глухо бросил Эрин, не оглядываясь. Он шагал так быстро, что Берта за ним с трудом поспевала – а ноги-то у нее не короткие! И еще – заметно хромал.
– Эй! – Девушка все же догнала его, схватила за рукав. – Погоди, что с тобой случилось? Ногу подвернул? Поранился?
Эрин остановился. Берте пришлось обойти его, чтобы заглянуть в лицо: обернуться и не подумал. Стоит, снег под ногами разглядывает. Наконец бросил нехотя:
– Поранился. На заставе, – и глянул на нее, наконец. Хоть и исподлобья.
– А… – Берта сморщилась. Так вот куда он уезжал! – Опять эти, вроде Хрустов пролезли, да? Не знала, что Хозяева еще и людей на свои заставы набирают, уже сами не справляются?
Помолчав, Эрин произнес:
– Враг общий. – Не успела Берта сказать «это-то да», добавил – невпопад: – На женщин у нас не нападают.
Берта отмахнулась.
– Да ну, какое «нападает»! Просто Моди сегодня перепил, так-то он хоть и с гонором, но договориться можно… – и оборвала саму себя: с чего это она вдруг решила за краинского дурачка вступиться? Перевела разговор: – А я сегодня твоего Седого видела! И тебя весь день высматривала.
– Да, мне говорили.
И опять умолк. Берта не очень поняла: говорили про Седого, или что она его среди базарной толпы ищет? И тут ей словно пригоршню снега в лицо бросили, даже щеки загорелись. То есть, Эрин знал, что она здесь, но подойти и не пытался – если бы не пьяный Моди, они бы так и не встретились?! Ох, глупая, значит, только ты одна здесь и рада! Перевела дух, чтобы голосом обиду и разочарование не выдать. Сказала как можно веселее:
– Ну что ж, рада была тебя повидать! Пора, Гутрун, поди, уже меня потеряла. Гутрун – это подружка моя, ты ее не знаешь… да ты вообще ничего не знаешь.
– Берта.
– Нас, краинских, немало приехало, торговать, закупать много чего надо, так что завтра с утра до вечера буду занята, вряд ли еще увидимся.
– Берта…
– А, да! – вспомнив, девушка полезла под полу шугая в привязанную к поясу сумочку: другие девицы в таких зеркальце-расческу таскают, а она вот… – Варежки. Тебе отдарочек. Я на ярмарку много лишнего навязала, так что и тебе хватит, бери-носи-владей!
Мысленно себя похвалила, что свой подарок раньше его самого (носки!) не вручила – то-то бы он потешался над нею! Неподвижный Эрин молча смотрел на требовательно сунутые в самое его лицо рукавицы с рябиновым узором. Берта решительно схватила его за руку и всунула в пальцы «отдарочек». Оглянулась на оставленную за спиной светлую гомонящую площадь.
– У-у-у, как далеко-то мы ушли, оказывается! Я там с одним пареньком договорилась через костер прыгать, так что…
– Берта!
Краем глаза увидев, как Эрин шагнул вперед, поспешно попятилась, оступилась – и упала бы, не подхвати он ее под спину. Берта глянула в близкие глаза.
– Не упаду уже. Ну, бывай здоров! Да отпусти ты меня!
– Подожди, не уходи…
Берта что было силы хлопнула его по плечам: вроде бы в шутку, на самом деле от всей ёжившейся от неудобства души.
– Пусти! Ты что как Моди!
Отпустил – но не раньше, чем убедился, что Берта прочно стоит на своих двоих. Однако тут же схватил за руку, потянув за собой.
– Поговорим.
– Так говори!
Вроде и не слишком крупный парень протащил ее, прежде чем вообще заметил сопротивление: Берта что есть силы упиралась ногами в снег, вырвать руку пыталась. В глазах обернувшегося Эрина заплясали отблески костров, только зеленые.
– Прошу: не здесь. Много лишних глаз и ушей!
На языке Берты завертелось предложение об одном неплохом теплом сарайчике… Ладно, выслушает, что он ей такого секретного поведает, прежде чем уж совсем распрощаться.
Сарайчик-не сарайчик, но место для разговоров Эрин выбрал пустынное, у глухой стены какого-то лабаза: площадь как на ладони, а их – как не вглядывайся от костров, не увидишь. Начала все-таки Берта:
– Ну так рассказывай, от кого это мы с тобой должны прятаться? И почему?
Эрин молчал так долго, что она уже была готова решительно уйти.
– От моих сородичей.
Берта захлопала глазами.
– Это что ж у вас за порядки: с девушкой и словом не перемолвись? Подумайте, какие строгости! Или… – она чуть не подскочила. – Так ты, может, сговорён?!
Или вообще женат?
С мгновение Эрин выглядел озадаченным, потом широко заулыбался.
– Нет-нет!
Уф. Берта с облегчением опустилась обратно на скамью, но, вспомнив недавние попреки Моди, снова напряглась:
– Или что, тебе с кем попало и дел никаких иметь нельзя?
– Ты – не кто попало, – серьезно ответил Эрин, Берта машинально кивнула.
– Это да, мы еще ни у кого милостыни не просили и не просим! Не богачи, конечно, и трудновато бывает (слукавила, какое «бывает», постоянно!), но всё одно справляемся… – спохватилась, что сейчас неблагодарной себя перед ним выставила. – Хотя помощи твоей рады, да! Так почему все-таки мы от твоих родичей прятаться должны?
Опустивший голову Эрин задумчиво гладил разложенные на коленях подаренные варежки: тщательно, медленно, обводя кончиками пальцев вывязанные веточки рябины. Словно зарисовывал, запоминал, или ему просто нравилось к ним прикасаться. Ладони у него большие, широкие, пальцы длинные. Вдруг привиделось, что он так же касается ее – гладит, чертит линии-рисунки-буквы, оставляющие под кожей невидимые миру огненные следы-искры. Берта принялась обмахиваться концом платка, на всякий случай объяснив свои запылавшие щеки ничего не спрашивающему Эрину:
– Ух, винцо крепкое было, аж до сих пор в жар бросает! Ну, чего молчишь, мил-человек? Сказать совсем нечего?
Эрин спросил, не поднимая головы:
– Берта. Что ты знаешь о… Пограничниках?
Опять разговор в сторону уводит, что ж ты с ним делать будешь! Берта машинально оглянулась на замок. Башни и зубцы стен сейчас посеребрил свет высокой, бледной из-за снежных облаков луны.
– Что все, наверное. Вот удивляюсь, что и они Зимний поворот тоже отмечают.
Местный староста, мужчина богатырского сложения, сказал слово перед началом празднества: мол, так и так, всех поздравляем, желаем благоденствия вашим семьям, мира вашему дому, негаснущего очага, полных закромов, скоту и женщинам плодородия. Всё честь по чести, как оно и положено – не слишком-то здешний праздник отличается от родного Поворота. Но что и у полузверей похожие обычаи, в голове не укладывается.
– У Пограничников, – Берта невольно отметила, что Эрин упорно не зовет их ни Хозяевами, ни Волками, не тем более оборотнями, – тоже есть Зимний праздник.
– Поди, еще и через костры парами прыгают? – спросила девушка с насмешкой и с любопытством. Известно ведь: кто из влюбленных, взявшись за руки, сумеет перепрыгнуть через костер, ни ног, ни одежды не подпалив, в ближайший год свадьбу сыграет.
Эрин откинулся головой на стену. Сказал, глядя на площадь:
– Пограничники не боятся ни огня, ни серебра – что бы там не болтали суеверные. У них тоже есть свои праздники. И законы, иных людских строже. Они так же любят свою семью, своих детей, свой дом, свою землю. Не думаешь, что у тех и других много общего?
Берта свела брови. К чему весь этот разговор?
Хозяева тоже изволили принять участие в празднике: лорд первым поднял кубок с вином из выкаченной на площадь бочки; молодежь участвовала в перетягивании каната (с переменным успехом), лезла на призовой столб, предварительно облитый водой, хохоча, скатываясь по свежему ледку: ни дать ни взять, парни и девушки из соседнего села. Но дальше сидели своей… стаей – отдельно, наблюдая. Между ними и общим весельем пролегало пустое пространство, которое пересекали лишь старосты, подносившие зимние дары (да, Акке отличился, вручив подарок раньше всех), проворные слуги с блюдами, да искры раздуваемого ветром костра. Ни одной самой хмельной забубённой душе не хватило бы смелости ступить на снег прямо перед ними.
– Может, общего и хватает, да что с того сейчас? – нетерпеливо вопросила Берта. – Ты не юли, отвечай впрямую – если, конечно, есть что ответить.
