Или все просто: сам не хочешь ни видеться, ни говорить со мной. Так скажи, я не обижусь (еще как обижусь!), мы же с тобой просто знакомцы. Да еще и недавние.
По лицу парня словно судорога прошла. Вскинул глаза: без обычного прищура они были сейчас беззащитно-печальными, как у обиженного щенка.
– Берта, я…
И вдруг вскочив, рванул ее со скамьи, дернул на себя, закружил в стремительном почти-танце. Девушка и охнуть не успела, как через несколько шагов-поворотов оказалась за углом лабаза, зажатая между стеной и телом Эрина. Не успела возмутиться, спросить, даже вздохнуть, как он плотно прикрыл ее рот мозолистой ладонью. Берта замотала головой в немом протесте и стихла, услышав скрип снега под множеством ног, смех, разноголосый говор. Приостановившиеся люди окликнули – Берта сумела разобрать только «Эрин». Парень ответил что-то тоже на незнакомом языке, прохожие рассмеялись и дальше пошли. Двое послушали удалявшийся разговор, поглядели друг на друга. Девушка шевельнула губами под прижатой ладонью, спохватившийся Эрин убрал руку.
– Ты и впрямь боишься своих сородичей! – пробормотала Берта, прислушиваясь к стихающим голосам.
– Нет.
Девушка взглянула в близкое лицо Эрина – тот и не подумал отодвинуться, рассматривая ее так внимательно, словно в первый раз увидел. Ей и самой совершенно не хотелось шевелиться: стояла бы так и стояла… Костер освещал ровно половину его худощавого лица, глаза, казалось, тоже светились. Берта спросила с осторожной насмешкой:
– Уже не боишься?
– Нет, – снова повторил парень. Но прежде чем Берта продолжила расспросы, с чего такое чудо приключилось, продолжил: – Мы – не просто знакомцы!
– Нет? – по-детски переспросила она: кроме этого простого повтора из головы разом вылетели все остальные слова.
– Нет.
Кажется, и у него тоже беда со словами! А через миг девушка и вовсе онемела: Эрин взял ее лицо в широкие твердые ладони и целовать принялся. Рот, глаза, брови, щеки, снова рот… Не осталось и малюсенькой частички лица, где бы не коснулись его губы: обжигали они сильнее самого лютого ветра и самого близкого пламени – глядишь, ожоги останутся на много-много дней. Чистое горячее дыхание, невнятный шепот, снова огненные прикосновения губ… Почувствовав, что задыхается, Берта отвернула голову, чтобы хоть немного перевести дух. Про обмякшие ноги и говорить нечего – если б Эрин не прижимал ее к стене, давно уже упала. Парень замер, дыша ей в щеку часто и тяжело, словно после долгого бега. Медленно отстранился.
– Прости, не хотел… обидеть…
Берта глубоко вздохнула, глянула вверх, на беззвездное небо. Дурачок, боги, какой же он дурачок! В свою очередь потянулась к лицу парня: твердые линии скул, жесткие волосы свешиваются на лоб, непослушными прямыми прядями выбиваются из-за ушей, щеки горят, горят глаза и – вновь обжигающие губы; кто знал, что их прикосновение такое сладкое… Эрин застонал, стиснул ее так, что аж ребра затрещали, Берта полувскрикнула, полузасмеялась:
– Задушишь же!
– Ох… прости, – отпустил, но стоял по-прежнему тесно, приглаживая ее растрепавшиеся волосы. Берта пояснила зачем-то:
– Головную повязку потеряла где-то, не найти уже, жалко... Отцов подарок.
– Найду, – уверенно пообещал Эрин.
– И как? – хмыкнула Берта. – По запаху, что ли?
Эрин кивнул серьезно.
– По нему.
– А заслонял ты меня до… сейчас… от своих?
– Да.
– А…
– Потом. Всё потом. Пошли. – И потянул ее за руку – назад к площади.
– Куда? Ты же не хотел, чтобы нас увидели!
– Я увижу их раньше!
Будто двое малых детишек, без спросу удравших на ночную ярмарку, думалось Берте. Они лакомились сладостями, катались с длинной ледяной горки, глазели на пляски, наблюдали за акробатами и фокусниками. «Это же колдовство, прямо колдовство!» – восхищалась Берта, Эрин хмыкал: «Ты просто настоящего волшебства не видела!» Пару раз Берта замечала в толпе Моди – и как до сих пор на ногах стоит? Но тот вроде бы их не увидел. Эрин тоже поглядывал по сторонам, своих родичей как раз не обнаруживал. Что за страшные у него родные-соседи, раз сумели запугать такого храброго сильного парня?
Сжимая в руке связанный в узел материн платок с подарками – Эрин успел накупить ей ленты, сладостей для сестренок, новые крючки для деда и узорчатый поясок для родительницы (Берта радовалась и отбивалась: «Ты же так всю ярмарку скоро скупишь!», «И скуплю», – серьезно отвечал Эрин) – она показала на красно-черную палатку гадалки.
– Зайдем? – поддразнила, когда парень заколебался: – Там уж точно твои родичи в засаде не сидят!
Слабо улыбнувшись, он откинул плотный полог, скользнул первым в наполненный тяжелыми ароматами полумрак шатра. Было здесь удивительно тихо: войлочные стены приглушили звуки близкого празднества. На родине Берте уже приходилось гадать у бродячих предсказателей (жених – король и полный мешок золота, да!), и потому она смотрела на раскладываемые карты со снисходительным весельем. Карты оказались незнакомыми: вот пестрая птичка, следующая – алая роза, это голубая пантера, вот гигантский змей – дракон? – с плавниками… А где же, наконец, дамы-короли или, на худой конец, лукавые джокеры?
– Ну что ж, начнем? – спросила женщина, окидывая их внимательным взглядом молодых ярко-синих глаз – почему она поначалу показалась старухой? Из-за распущенных длинных белых волос? Кивнула Берте. – Сначала – ты.
Потянула из стопки первую карту. Вымолвила, почти на изображение не глядя:
– Вижу, нелегка твоя жизнь, девушка.
Берта наморщила нос: а у кого она легкая, скажите?
– И трудностей случится еще немало…
Это каких же? Девушка вытянула шею, разглядывая следующую карту: что за черная дорога?
– Скоро придется расстаться с родными, с домом своим…
Только же приехали в Приграничье, куда опять? Разве что… Берта стрельнула глазами в Эрина: тот внимательно слушал. Девушка ведь покидает свой дом, когда замуж выходит; разве что жених решит войти в ее семью… Гадалка скользнула пальцами по следующей карте, но перевернула рубашкой вверх так быстро, что Берта успела заметить только что-то алое. Отложила в сторону. Вытянула еще три карты с разных мест колоды, покрыла четвертой. На узком лице женщины, расцвеченном то ли красно-черными красками, то ли просто отсветами пламени многочисленных светильников и движущимися тенями, разгладились морщинки озабоченности.
– О да, как я и думала! Проживешь ты, девушка, долгую, хорошую жизнь в новом доме, там же обретешь любовь и новую семью.
Ну, за такое неплохое, пусть и обычное, предсказание и заплатить не жалко: всем в многотрудной жизни требуются ободрение и надежда! Берта с улыбкой глянула на Эрина. Тот наблюдал за гадалкой так настороженно, что захотелось даже подтолкнуть его локтем: да не будь таким серьезным, это же Зимнеповоротная ночь, мы просто веселимся!
– Теперь о тебе, парень, – гадалка вновь перетасовала колоду; уставилась на вынутую карту так, словно впервые обнаружила ее в своей колоде. Бросила искоса взгляд на Эрина: – Вот как? Я не знала.
Лицо парня даже не дрогнуло: как смотрел исподлобья, так и смотрит, ничем не показывая, что понял слова гадалки, и не показывая, что не понял. Берта сунулась к расстеленному шелковому платку, на котором раскладывались карты. Да у гадалки в колоде целый зверинец!
– А что волк означает?
– Ничего плохого и ничего хорошего, – вот же, попробуй от этих предсказателей добиться понятного и честного ответа! Легла следующая карта, и гадалка задумчиво покачала головой: – Трудную ты, парень, выбрал себе любовь. Много препятствий, много злобы.
Берта втянула голову в плечи: неужто даже карты показывают несговорчивых Эриновых родичей? Три следующих карты – а вот этих чудовищ и зверьми уже не назовешь, увидишь в ночном кошмаре, можешь и не проснуться от страха! Хозяйка по очереди постучала пальцем по каждому из отвратительных созданий.
– Охота. Берегись охоты, парень.
Ой. Хозяева опять пошлют Эрина на какую-нибудь заставу, и там он столкнется с этакими тварями?! Встретились взгляды над картами: непроницаемый серый и твердый синий.
– Но пуще всего, – веско сказала гадалка, – берегись тварей двуногих.
Берта поежилась: наверное, полог за спиной качнуло порывом зимнего ветра, оттого и мурашки, и руки мгновенно озябли. Ветер же притушил часть светильников, и лицо гадалки погрузилось в темноту, когда она перевернула последнюю карту.
– Что, что там? – спросила Берта, наклоняясь вперед, потому что гадалка молчала слишком долго. На белом фоне горели знакомые ягоды. Женщина перевернула отложенную раньше Бертину карту, положила рядом. Теперь на цветастом платке рядом лежали две одинаковые карты с красными, как кровь, ягодами рябины – словно Эрин вынул из кармана подаренные Бертой рукавицы. Рябина – хорошее, доброе дерево, оберег от нечистой силы, отчего же лицо гадалки такое печальное, разом постаревшее? Эрин впервые за все нахождение в палатке разжал губы.
– Одна судьба, – сказал он.
– Одна, – негромко согласилась женщина. – Только эта, – постучала по правой, Бертиной карте, – в начале жизни. – А эта, – коснулась эриновской, – в конце.
Берте внезапно стало страшно.
– Что… что всё это значит? Вы о чем сейчас?
Ей никто не ответил. Двое глядели друг другу в глаза, словно продолжали свой, неслышный никому разговор. Гадалка склонила голову набок, предложила вкрадчиво:
– А хочешь, я изменю твой расклад? Твою судьбу?
– Что… и что для этого нужно?
Происходящее Берте совершенно перестало нравиться. Она сказала нетерпеливо:
– Ой, да раскиньте карты заново, раз эта… рябинка такая страшная!
Ее вновь не услышали. Гадалка пожала плечами, будто на что-то совершенно очевидное.
– Просто – откажись – от нее.
Эрин склонил голову, в раздумье рассматривая две карты: казалось, те становятся все ярче, словно ягодки наливаются алым внутренним цветом. Продолжая вглядываться в его лицо, гадалка подалась вперед, потянулась к отложенной колоде.
– Хочешь?
Эрин мгновенно выбросил вперед руку, разбросав карты по платку. Легко поднялся, потянув за собой Берту – ты вставала медленно, разминая занемевшие от неподвижности ноги. Сказал сухо:
– Не хочу. Идем.
Почти протащил девушку наружу – оглядываясь, Берта видела смотревшую им вслед предсказательницу – и остановился:
– Ты забыла свой узелок!
Задержался дольше, чем нужно, чтобы просто подхватить платок с увязанными подарками. Берта всмотрелась в его лицо: как обычно, спокойное.
– Она что-то еще тебе сказала?
– Нет.
– Ох, Эрин, знай я, что гадалка что попало наболтает, я бы никогда…
– Смотри, – прервал он. – Сейчас будут фейерверки.
– Фейер… что?
И Берта, вскрикнув, пригнулась – что-то, загремев-зарокотав, со свистом пролетело над площадью, окрасив все окружающее разлившимся малиновым светом. Эрин потянул ее за плечо, понуждая выпрямиться. В следующей, цыплячье-желтой, вспышке Берта увидела, как он улыбается.
– Смотри, это очень красиво!
Эрин развернул девушку лицом к площади: сам стал за спиной, обхватив ее обеими руками, словно боясь, что та убежит. Или замерзнет. Следующий фейр… летающий огонь с шумом и треском взлетел в небо – на этот раз синий, как опускающийся на лес зимний вечер. Народ, освободивший площадь для нового развлечения, поддерживал криками каждую новую разноцветную вспышку. Вскоре Берта успокоилась и вместе с остальными приветствовала восторженным криком, топаньем и хлопаньем в ладоши каждый новый взлет разрывающегося огненного цветка или зигзагообразно двигающейся шутихи. Эрин утомился держать ее, стал рядом. Отрывая глаза от очередного завораживающего зрелища, Берта поглядывала на парня в поисках такого же, как у нее, восторженного веселья. Из-за постоянно меняющегося цвета, проливающегося на площадь, выражение его лица казалось каждый раз разным, но он все время смотрел только на нее. И когда последние огни взлетели в небо, словно множество пылающих стрел, сгреб Берту в охапку.
В этот раз его поцелуи были другими: жесткими, сильными, как будто злыми, даже больными. Как укусы. Стало захватывающе-возбуждающе-страшно. Казалось, она сама превратилась в дикую кошку – кусающуюся, царапающуюся и ластящуюся одновременно. Открывая глаза, девушка видела расцветающий и гаснущий мир, зажмуренные, словно в боли, веки Эрина, слышала свист и крики людей, хлопки и треск разрывающихся огней…
В глазах аж потемнело от поцелуев, стискивающих ее рук, бешено колотящегося сердца, шума крови в голове. Но, оказывается, просто перестали взлетать шутихи. Тьма как будто и Эрина отрезвила – парень отодвинул ее на расстояние вытянутых рук. Отвел взлохмаченные пряди волос: надо переплести косу… Пальцы его подрагивали. Сказал негромко, но Берта услышала его сквозь громкие голоса и улюлюканье возвращавшейся на площадь толпы:
– Пойдем?
– Куда? – шепотом спросила Берта, хотя на самом деле ей было все равно – сейчас он мог увести и завести ее куда угодно далеко. Парень вновь повернул ее, послушную, словно малый ребенок, к площади.
– Прыгать через огонь.
Главный костер догорал. Его повалили под крики, свист и улюлюканье, искры разлетелись по всей округе; народ, заслоняясь, отпрыгивал и ругался. Подбросили дров еще, пламя вновь взметнулось – не такое высокое, как до этого, длинно растянувшееся поперек площади.
– А тебе можно? – спросила Берта.
Эрин усмехнулся.
– Теперь – да. Смотри!
Первая пара, взявшись за руки, прыгнула через костер. Окружающие захлопали, встречая их успех: первый прыжок – и удачно, хорошая примета. И пошло! Пары прыгали так и сяк, кто-то с испугу притормаживал у самой кромки, кто спешно тушил загоревшиеся юбки или затлевшие подошвы обуви. Уже и пожилые стали в шутку преодолевать костер – там, где поуже и пониже. Как закончились парочки, ребята без подружек принялись показывать свою удаль: подбросив дров, кувыркались через взметнувшийся костер – и просто, и с поворотом…
Эрин крепко сжал Бертину руку, длинно вздохнул, точно набираясь мужества или что-то про себя решая.
– Идем!
Перед костром аж дух захватило: пламя казалось таким высоким, искры устремлялись в самое небо (приметив запоздавшую парочку, шутники услужливо разворошили горящие дрова и угли). Берта поддернула юбку, заткнув ее за пояс, Эрин поудобнее перехватил ее ладонь со словами:
– Не бойся. Со мной тебе нечего бояться.
Каждый раз при виде эриновской улыбки казалось, что та для него непривычна: словно до этого парень никогда или очень редко улыбался. Несмелая, слабая, подрагивающая, сначала она сияла в его глазах, потом, словно спохватившись, касалась и губ. Стараясь придать себе уверенности, Берта важно заявила:
– И ты не бойся, не уроню тебя в огонь! Давай, на счет раз-два-три!..
Отступив, они разбежались, прыгнули одновременно. Время растянулось, замедлилось, двое словно плыли сквозь него: вверху сине-черное небо; вокруг летящие искры, как сияющие пузырьки воздуха, поднимающиеся со дна озера; внизу – яркое и жаркое огненное донце. Поджимая ноги, Берта успела глянуть на Эрина – оскалив зубы, парень смотрел вперед; костер вызолотил его серые волосы, очертил ярко каждую линию, каждую впадину твердого лица…
Его рука уверенно и сильно потянула ее вперед – и двое приземлились по ту сторону ловящего их пламени, на границе между ним и подтаявшим темным снегом.
По лицу парня словно судорога прошла. Вскинул глаза: без обычного прищура они были сейчас беззащитно-печальными, как у обиженного щенка.
– Берта, я…
И вдруг вскочив, рванул ее со скамьи, дернул на себя, закружил в стремительном почти-танце. Девушка и охнуть не успела, как через несколько шагов-поворотов оказалась за углом лабаза, зажатая между стеной и телом Эрина. Не успела возмутиться, спросить, даже вздохнуть, как он плотно прикрыл ее рот мозолистой ладонью. Берта замотала головой в немом протесте и стихла, услышав скрип снега под множеством ног, смех, разноголосый говор. Приостановившиеся люди окликнули – Берта сумела разобрать только «Эрин». Парень ответил что-то тоже на незнакомом языке, прохожие рассмеялись и дальше пошли. Двое послушали удалявшийся разговор, поглядели друг на друга. Девушка шевельнула губами под прижатой ладонью, спохватившийся Эрин убрал руку.
– Ты и впрямь боишься своих сородичей! – пробормотала Берта, прислушиваясь к стихающим голосам.
– Нет.
Девушка взглянула в близкое лицо Эрина – тот и не подумал отодвинуться, рассматривая ее так внимательно, словно в первый раз увидел. Ей и самой совершенно не хотелось шевелиться: стояла бы так и стояла… Костер освещал ровно половину его худощавого лица, глаза, казалось, тоже светились. Берта спросила с осторожной насмешкой:
– Уже не боишься?
– Нет, – снова повторил парень. Но прежде чем Берта продолжила расспросы, с чего такое чудо приключилось, продолжил: – Мы – не просто знакомцы!
– Нет? – по-детски переспросила она: кроме этого простого повтора из головы разом вылетели все остальные слова.
– Нет.
Кажется, и у него тоже беда со словами! А через миг девушка и вовсе онемела: Эрин взял ее лицо в широкие твердые ладони и целовать принялся. Рот, глаза, брови, щеки, снова рот… Не осталось и малюсенькой частички лица, где бы не коснулись его губы: обжигали они сильнее самого лютого ветра и самого близкого пламени – глядишь, ожоги останутся на много-много дней. Чистое горячее дыхание, невнятный шепот, снова огненные прикосновения губ… Почувствовав, что задыхается, Берта отвернула голову, чтобы хоть немного перевести дух. Про обмякшие ноги и говорить нечего – если б Эрин не прижимал ее к стене, давно уже упала. Парень замер, дыша ей в щеку часто и тяжело, словно после долгого бега. Медленно отстранился.
– Прости, не хотел… обидеть…
Берта глубоко вздохнула, глянула вверх, на беззвездное небо. Дурачок, боги, какой же он дурачок! В свою очередь потянулась к лицу парня: твердые линии скул, жесткие волосы свешиваются на лоб, непослушными прямыми прядями выбиваются из-за ушей, щеки горят, горят глаза и – вновь обжигающие губы; кто знал, что их прикосновение такое сладкое… Эрин застонал, стиснул ее так, что аж ребра затрещали, Берта полувскрикнула, полузасмеялась:
– Задушишь же!
– Ох… прости, – отпустил, но стоял по-прежнему тесно, приглаживая ее растрепавшиеся волосы. Берта пояснила зачем-то:
– Головную повязку потеряла где-то, не найти уже, жалко... Отцов подарок.
– Найду, – уверенно пообещал Эрин.
– И как? – хмыкнула Берта. – По запаху, что ли?
Эрин кивнул серьезно.
– По нему.
– А заслонял ты меня до… сейчас… от своих?
– Да.
– А…
– Потом. Всё потом. Пошли. – И потянул ее за руку – назад к площади.
– Куда? Ты же не хотел, чтобы нас увидели!
– Я увижу их раньше!
***
Будто двое малых детишек, без спросу удравших на ночную ярмарку, думалось Берте. Они лакомились сладостями, катались с длинной ледяной горки, глазели на пляски, наблюдали за акробатами и фокусниками. «Это же колдовство, прямо колдовство!» – восхищалась Берта, Эрин хмыкал: «Ты просто настоящего волшебства не видела!» Пару раз Берта замечала в толпе Моди – и как до сих пор на ногах стоит? Но тот вроде бы их не увидел. Эрин тоже поглядывал по сторонам, своих родичей как раз не обнаруживал. Что за страшные у него родные-соседи, раз сумели запугать такого храброго сильного парня?
Сжимая в руке связанный в узел материн платок с подарками – Эрин успел накупить ей ленты, сладостей для сестренок, новые крючки для деда и узорчатый поясок для родительницы (Берта радовалась и отбивалась: «Ты же так всю ярмарку скоро скупишь!», «И скуплю», – серьезно отвечал Эрин) – она показала на красно-черную палатку гадалки.
– Зайдем? – поддразнила, когда парень заколебался: – Там уж точно твои родичи в засаде не сидят!
Слабо улыбнувшись, он откинул плотный полог, скользнул первым в наполненный тяжелыми ароматами полумрак шатра. Было здесь удивительно тихо: войлочные стены приглушили звуки близкого празднества. На родине Берте уже приходилось гадать у бродячих предсказателей (жених – король и полный мешок золота, да!), и потому она смотрела на раскладываемые карты со снисходительным весельем. Карты оказались незнакомыми: вот пестрая птичка, следующая – алая роза, это голубая пантера, вот гигантский змей – дракон? – с плавниками… А где же, наконец, дамы-короли или, на худой конец, лукавые джокеры?
– Ну что ж, начнем? – спросила женщина, окидывая их внимательным взглядом молодых ярко-синих глаз – почему она поначалу показалась старухой? Из-за распущенных длинных белых волос? Кивнула Берте. – Сначала – ты.
Потянула из стопки первую карту. Вымолвила, почти на изображение не глядя:
– Вижу, нелегка твоя жизнь, девушка.
Берта наморщила нос: а у кого она легкая, скажите?
– И трудностей случится еще немало…
Это каких же? Девушка вытянула шею, разглядывая следующую карту: что за черная дорога?
– Скоро придется расстаться с родными, с домом своим…
Только же приехали в Приграничье, куда опять? Разве что… Берта стрельнула глазами в Эрина: тот внимательно слушал. Девушка ведь покидает свой дом, когда замуж выходит; разве что жених решит войти в ее семью… Гадалка скользнула пальцами по следующей карте, но перевернула рубашкой вверх так быстро, что Берта успела заметить только что-то алое. Отложила в сторону. Вытянула еще три карты с разных мест колоды, покрыла четвертой. На узком лице женщины, расцвеченном то ли красно-черными красками, то ли просто отсветами пламени многочисленных светильников и движущимися тенями, разгладились морщинки озабоченности.
– О да, как я и думала! Проживешь ты, девушка, долгую, хорошую жизнь в новом доме, там же обретешь любовь и новую семью.
Ну, за такое неплохое, пусть и обычное, предсказание и заплатить не жалко: всем в многотрудной жизни требуются ободрение и надежда! Берта с улыбкой глянула на Эрина. Тот наблюдал за гадалкой так настороженно, что захотелось даже подтолкнуть его локтем: да не будь таким серьезным, это же Зимнеповоротная ночь, мы просто веселимся!
– Теперь о тебе, парень, – гадалка вновь перетасовала колоду; уставилась на вынутую карту так, словно впервые обнаружила ее в своей колоде. Бросила искоса взгляд на Эрина: – Вот как? Я не знала.
Лицо парня даже не дрогнуло: как смотрел исподлобья, так и смотрит, ничем не показывая, что понял слова гадалки, и не показывая, что не понял. Берта сунулась к расстеленному шелковому платку, на котором раскладывались карты. Да у гадалки в колоде целый зверинец!
– А что волк означает?
– Ничего плохого и ничего хорошего, – вот же, попробуй от этих предсказателей добиться понятного и честного ответа! Легла следующая карта, и гадалка задумчиво покачала головой: – Трудную ты, парень, выбрал себе любовь. Много препятствий, много злобы.
Берта втянула голову в плечи: неужто даже карты показывают несговорчивых Эриновых родичей? Три следующих карты – а вот этих чудовищ и зверьми уже не назовешь, увидишь в ночном кошмаре, можешь и не проснуться от страха! Хозяйка по очереди постучала пальцем по каждому из отвратительных созданий.
– Охота. Берегись охоты, парень.
Ой. Хозяева опять пошлют Эрина на какую-нибудь заставу, и там он столкнется с этакими тварями?! Встретились взгляды над картами: непроницаемый серый и твердый синий.
– Но пуще всего, – веско сказала гадалка, – берегись тварей двуногих.
Берта поежилась: наверное, полог за спиной качнуло порывом зимнего ветра, оттого и мурашки, и руки мгновенно озябли. Ветер же притушил часть светильников, и лицо гадалки погрузилось в темноту, когда она перевернула последнюю карту.
– Что, что там? – спросила Берта, наклоняясь вперед, потому что гадалка молчала слишком долго. На белом фоне горели знакомые ягоды. Женщина перевернула отложенную раньше Бертину карту, положила рядом. Теперь на цветастом платке рядом лежали две одинаковые карты с красными, как кровь, ягодами рябины – словно Эрин вынул из кармана подаренные Бертой рукавицы. Рябина – хорошее, доброе дерево, оберег от нечистой силы, отчего же лицо гадалки такое печальное, разом постаревшее? Эрин впервые за все нахождение в палатке разжал губы.
– Одна судьба, – сказал он.
– Одна, – негромко согласилась женщина. – Только эта, – постучала по правой, Бертиной карте, – в начале жизни. – А эта, – коснулась эриновской, – в конце.
Берте внезапно стало страшно.
– Что… что всё это значит? Вы о чем сейчас?
Ей никто не ответил. Двое глядели друг другу в глаза, словно продолжали свой, неслышный никому разговор. Гадалка склонила голову набок, предложила вкрадчиво:
– А хочешь, я изменю твой расклад? Твою судьбу?
– Что… и что для этого нужно?
Происходящее Берте совершенно перестало нравиться. Она сказала нетерпеливо:
– Ой, да раскиньте карты заново, раз эта… рябинка такая страшная!
Ее вновь не услышали. Гадалка пожала плечами, будто на что-то совершенно очевидное.
– Просто – откажись – от нее.
Эрин склонил голову, в раздумье рассматривая две карты: казалось, те становятся все ярче, словно ягодки наливаются алым внутренним цветом. Продолжая вглядываться в его лицо, гадалка подалась вперед, потянулась к отложенной колоде.
– Хочешь?
Эрин мгновенно выбросил вперед руку, разбросав карты по платку. Легко поднялся, потянув за собой Берту – ты вставала медленно, разминая занемевшие от неподвижности ноги. Сказал сухо:
– Не хочу. Идем.
Почти протащил девушку наружу – оглядываясь, Берта видела смотревшую им вслед предсказательницу – и остановился:
– Ты забыла свой узелок!
Задержался дольше, чем нужно, чтобы просто подхватить платок с увязанными подарками. Берта всмотрелась в его лицо: как обычно, спокойное.
– Она что-то еще тебе сказала?
– Нет.
– Ох, Эрин, знай я, что гадалка что попало наболтает, я бы никогда…
– Смотри, – прервал он. – Сейчас будут фейерверки.
– Фейер… что?
И Берта, вскрикнув, пригнулась – что-то, загремев-зарокотав, со свистом пролетело над площадью, окрасив все окружающее разлившимся малиновым светом. Эрин потянул ее за плечо, понуждая выпрямиться. В следующей, цыплячье-желтой, вспышке Берта увидела, как он улыбается.
– Смотри, это очень красиво!
Эрин развернул девушку лицом к площади: сам стал за спиной, обхватив ее обеими руками, словно боясь, что та убежит. Или замерзнет. Следующий фейр… летающий огонь с шумом и треском взлетел в небо – на этот раз синий, как опускающийся на лес зимний вечер. Народ, освободивший площадь для нового развлечения, поддерживал криками каждую новую разноцветную вспышку. Вскоре Берта успокоилась и вместе с остальными приветствовала восторженным криком, топаньем и хлопаньем в ладоши каждый новый взлет разрывающегося огненного цветка или зигзагообразно двигающейся шутихи. Эрин утомился держать ее, стал рядом. Отрывая глаза от очередного завораживающего зрелища, Берта поглядывала на парня в поисках такого же, как у нее, восторженного веселья. Из-за постоянно меняющегося цвета, проливающегося на площадь, выражение его лица казалось каждый раз разным, но он все время смотрел только на нее. И когда последние огни взлетели в небо, словно множество пылающих стрел, сгреб Берту в охапку.
В этот раз его поцелуи были другими: жесткими, сильными, как будто злыми, даже больными. Как укусы. Стало захватывающе-возбуждающе-страшно. Казалось, она сама превратилась в дикую кошку – кусающуюся, царапающуюся и ластящуюся одновременно. Открывая глаза, девушка видела расцветающий и гаснущий мир, зажмуренные, словно в боли, веки Эрина, слышала свист и крики людей, хлопки и треск разрывающихся огней…
В глазах аж потемнело от поцелуев, стискивающих ее рук, бешено колотящегося сердца, шума крови в голове. Но, оказывается, просто перестали взлетать шутихи. Тьма как будто и Эрина отрезвила – парень отодвинул ее на расстояние вытянутых рук. Отвел взлохмаченные пряди волос: надо переплести косу… Пальцы его подрагивали. Сказал негромко, но Берта услышала его сквозь громкие голоса и улюлюканье возвращавшейся на площадь толпы:
– Пойдем?
– Куда? – шепотом спросила Берта, хотя на самом деле ей было все равно – сейчас он мог увести и завести ее куда угодно далеко. Парень вновь повернул ее, послушную, словно малый ребенок, к площади.
– Прыгать через огонь.
Главный костер догорал. Его повалили под крики, свист и улюлюканье, искры разлетелись по всей округе; народ, заслоняясь, отпрыгивал и ругался. Подбросили дров еще, пламя вновь взметнулось – не такое высокое, как до этого, длинно растянувшееся поперек площади.
– А тебе можно? – спросила Берта.
Эрин усмехнулся.
– Теперь – да. Смотри!
Первая пара, взявшись за руки, прыгнула через костер. Окружающие захлопали, встречая их успех: первый прыжок – и удачно, хорошая примета. И пошло! Пары прыгали так и сяк, кто-то с испугу притормаживал у самой кромки, кто спешно тушил загоревшиеся юбки или затлевшие подошвы обуви. Уже и пожилые стали в шутку преодолевать костер – там, где поуже и пониже. Как закончились парочки, ребята без подружек принялись показывать свою удаль: подбросив дров, кувыркались через взметнувшийся костер – и просто, и с поворотом…
Эрин крепко сжал Бертину руку, длинно вздохнул, точно набираясь мужества или что-то про себя решая.
– Идем!
Перед костром аж дух захватило: пламя казалось таким высоким, искры устремлялись в самое небо (приметив запоздавшую парочку, шутники услужливо разворошили горящие дрова и угли). Берта поддернула юбку, заткнув ее за пояс, Эрин поудобнее перехватил ее ладонь со словами:
– Не бойся. Со мной тебе нечего бояться.
Каждый раз при виде эриновской улыбки казалось, что та для него непривычна: словно до этого парень никогда или очень редко улыбался. Несмелая, слабая, подрагивающая, сначала она сияла в его глазах, потом, словно спохватившись, касалась и губ. Стараясь придать себе уверенности, Берта важно заявила:
– И ты не бойся, не уроню тебя в огонь! Давай, на счет раз-два-три!..
Отступив, они разбежались, прыгнули одновременно. Время растянулось, замедлилось, двое словно плыли сквозь него: вверху сине-черное небо; вокруг летящие искры, как сияющие пузырьки воздуха, поднимающиеся со дна озера; внизу – яркое и жаркое огненное донце. Поджимая ноги, Берта успела глянуть на Эрина – оскалив зубы, парень смотрел вперед; костер вызолотил его серые волосы, очертил ярко каждую линию, каждую впадину твердого лица…
Его рука уверенно и сильно потянула ее вперед – и двое приземлились по ту сторону ловящего их пламени, на границе между ним и подтаявшим темным снегом.
