ЗАПРЕДЕЛЬЕ
ЗА ГРАНЬЮ СНА
В варежки ночь одевает ладони,
Млечной дороги шарфом греет шею.
Призрачно-снежные ладные кони
Мчат ее ввысь, вечнозвездную фею.
Спишь. В отраженьи высот зазеркалья
Сон твой похож на холсты демиурга.
Сладок поход по мирам процветанья –
Славный сюжет для пера драматурга:
Жизнь напридумывать праздничной сказкой,
Мудрости - скромный наряд предоставить,
Скинуть с навязчивым смыслом подсказку,
Сердцем творя, ход сценария править.
День растянуть на года и минуты:
Счастье – надолго, на миг – все невзгоды.
Мыслей наивность прочтя, почему-то
Время на окнах малюет разводы.
Скроется сказка в межзвездном портале.
Вспыхнет мгновение. Искрами стает.
Вскинешься… – сутью еще в зазеркалье.
Вспомнишь…
Бумага…
Перо…
Рассветает…
С КЕМ
Ленты дорог вплетены
в златокудрость лесов.
Осень не знает –
что осень уже –
до поры.
Долог подъём.
Реже суетность лиц,
голосов.
Дашь ли, Господь,
с кем молчать
на вершине горы?...
Всё когда-то кончается…
Говорят,
нет дорогам конца…
Это да…
Уплывает в безвременье долгий взгляд.
Гаснет, вспыхнув, седьмая звезда.
На развилке дорог, средь травы и мха,
старый камень, на нём – танец рун.
Мне узнать бы язык, чтоб наверняка
слог твой выведать, древний валун.
Только Некто, живущий везде-нигде,
шепчет в сердце мне:
«Не дано
видеть путь целиком – ни в воде, ни в огне
не ищи тень его…»
Всё равно
ухожу, испаряюсь.
И тает след.
Не смотрю на пожар за спиной.
По рассыпанным знакам, горсти примет
ляжет новый мой путь – путь домой.
Потому что Живущий везде-нигде,
в час, когда просыпался рассвет,
написал ветерком на тихой воде:
«Ты свободна… Тебя больше нет…»
ОДНАЖДЫ ОСЕННИМ ВЕЧЕРОМ
А я – под влиянием фильмов Кустурицы…
Одевшись теплее, молюсь и мечтаю.
Вновь ранняя осень. Мрачнеет и хмурится.
Но нет сожаленья, как нет и печали.
А полнится сердце горячею радостью:
когда мы уйдём, дорогие, родные,
мы встретимся там, где нет боли и старости.
Мы будем немного… ну, как бы… другие…
Обняться, и плакать! Дарить то, что спрятано…
Устроить застолье и танцы с оркестром.
Я всех вас люблю! До последнего атома!
Бо-го-тво-рю – до улыбок и жестов!
Когда мы вернёмся –кто в вёсны, кто в осень –
то помнить не будем лиц`а или имени,
но память всегда на поверхность выносит
Вселенскую Радость от Встречи с Любимыми.
ВСЕ ВОРОТА
Все ворота (рая или ада)
приоткрылись. Это потому,
что чужого ничего не надо
ни душе, ни сердцу, ни уму.
Потому что в одночасье Лета
стала течь из огненной груди.
Слово, не озвученное Кем-то
прорастает споро: впереди
обернулось деревом забвенья.
В судный день легла я спать под ним,
и приснился первый день творенья:
ты и я, и Он, непостижим...
СТАРИК
Покрытый инеем старик
в сети морщин,
печальный древний материк
среди мужчин,
глядит сычом, исподтишка,
в туманный след, -
в пески пустынного божка,
чьё имя Сет…
Прошли тысячелетья, но –
всё тот же раб
душой и телом. И давно
печалью слаб,
силён отчаяньем понять
(но мысль без дна):
на ум и сердце Чья печать
поставлена?...
Была покорна и глупа –
ведь из ребра –
жена. Давно ушла она –
не от добра.
Восстал на сына втОрый сын,
и сгинул тот.
Что толку ждать ушедших в сны,
за разворот…
Ещё была она – Лилит…
Кто подослал?
И до сих пор ещё звенит
пустой кимвал...
«Кто ты, Отец? Мой взор во мгле!
Ты – Свет иль Тьма?
Ты обещал явиться мне…
На мне ль вина?
Зачем из зверя воскресил,
сломал мой крест?
Из глины я, и я без сил -
пустой замес...»
Всё так же глушит тишина –
творитель нем…
Старик, ты, верно, без ума…
молись…
омен*…
________________
*аминь - омен – немо – никто
О, ДЕВОЧКИ, О, МАЛЬЧИКИ...
О, девочки, бедовые мои,
о, мальчики, воспитанные болью,
когда б замешан мир не на крови,
то, кроме лишь любви - чего б вам?!
Несытость мира. Кто подножный корм?
Судача про удачу, утекаем
из жизни под нещадный метроном.
Безумный часовщик неподкупаем:
торгует временем из-под полы,
пока пытаемся составить пазлы.
И стены есть, и маслом хлеб намазан,
и умностей полны умы.
Зеркалит: что снаружи - то внутри.
Но птицы улетают из неволи.
О, девочки, о, мальчики мои...
Играй и веселись, пока не понял...
ЗАВОДИЛА
Моисей, Моисей,
не паши, не жни, не сей,
а води по бездорожью
то ль овец, а то ль царей..
Год води, два води…
Что там брезжит впереди?
Впереди лет тридцать восемь
некошерного пути.
«Шу-шу-шу, шу-шу-шу…» -
по ушам развесь лапшу,
осыпай их манкой щедро,
пресекай роптанья шум.
Людям – друг, небу – друг –
на подходе сотый круг.
Не забудет это небо
Моисеевых заслуг.
Кто прозрел, кто поспел,
ну, а кто поднаторел.
Смейся, плачь, народ заблудший –
рок и слёзы твой удел.
Словом свят, словом клят,
этот жрец твой старший брат,
через годы и народы
всё ведёт он свой отряд.
Всё ведёт, всё ведёт, -
только задом наперёд,
возвращенье будет долгим:
день – за месяц, два – за год.
Не отдать, только взять,
неугодного распять…
Кто-то в маске в закулисье
направляет время вспять…
ЛЕДНИКОВОЕ
Подай убогим, Господи,
и света, и ума…
В любой заблудшей особи -
дремучая зима,
и мамонты могучие
по снегу тяжело
бредут на земли лучшие,
где сытно и тепло.
Там люди гибнут ордами
под толстым слоем льда –
убогие, убогие,
и в этом их вина.
Покрыты шерстью колкою
и шкурами зверей,
безумными потомками
космических людей –
стенают самки злобные,
и гукают самцы,
но речи их утробные
не слушают «жнецы».
Пройдут века-громадины,
но будут, как всегда,
на дармовщину жадные
разгуливать в стадах,
вождями одурачены,
на ложный блеск идти
по тракту леденящему,
искать и не найти.
Темна утроба пропасти,
до ужаса темна…
Подай убогим, Господи,
и света, и ума…
ЗАБЫТЫЙ СОН
Забытый сон на нитке виснет,
вдыхая жажду бытия.
Он – цвета перезрелой вишни.
Два близнеца в нём - ты и я,
привычные меняться снами.
На циферблате сотый час.
Жирафа кормит Пиросмани,
рисуя человечий глаз
на конопатой дивной морде,
а дворнику – жирафий глаз.
Усталый Мастер пишет в ворде
роман про нас, но не о нас.
Кричат встревоженные чайки:
чужак проник в запретный сон.
Ассолька первенца качает,
но взор на море устремлён.
Мальчишка на лошадке-палке
всё скачет около меня,
и ждут дебелые русалки
купанья красного коня…
СНОВА ПТИЧЬЕ
Когда человеки немного еще оставались птицами,
в городах росли деревянные и каменные дома,
купола птичьих храмов уплывали ранним утром в зарницы,
трамваи останавливались – где сами хотели всегда.
Когда человеки немного еще оставались птицами,
в клювах любимым они приносили брашно: фасоль, зерно,
кисть винограда, медовые соты, капли росной водицы;
домой заходили не в дверь – залетали, обычно, в окно.
Когда человеки почему-то устали быть птицами,
начали вить гнёзда на вершинах дубов, баобабов, осин.
Насочиняли себе новомодных гламурных традиций,
понаписали допотопных древнептичьих эпичных былин.
Сшили одежды из перьев: гусиных, куриных, павлиновых, -
и всею пёстрою стаей на юг полетели в Боинге.
Песни их стали скрипучими и по-вороньи крикливыми,
птичий привычный санскрит давно превратился в диковинку.
Если бы человеки хоть немного оставались птицами,
что было бы?....
Я не знаю…
Просто не спится мне…
ПОДВОДНЫЙ НАБРОСОК
Рыбы молчаливы и полны загадок.
Отстранённо взирают они на коллизии мира,
куря сиреневые водоросли…
Рыбы слишком старые и мудрые,
чтобы бросать слова на ветер.
Да и ветра не найти
под многометровым слоем
тягучей, пустынной воды…
Океан – барханная пустыня,
где рыбы-верблюды
пьют изнуряющую вечность,
мечтая о том времени, когда они станут
разноцветными планетами
в желудке бесцветного Будды…
НЕ ЗАМОРСКИЕ ГРОМКИЕ ВИНА
Не заморские громкие вина,
у которых заоблачный срок,
приготовленный несуетливо,
доморощенный дую квасок.
Всё путём: по рядку, по порядку.
Жизнь – как баба с колхозным лицом,
в пёстром фартуке, с красной заплаткой –
притороченной крепко ленцой.
На безрыбье и овощ – граната,
на бездарье – сума да петля.
Заморщинилось что-то, ребята,
житие моё, ж`изня моя…
Проложившим в иное дорогу -
и хвала, и осанна.
Мой Свет,
я ведь тоже Тебя понемногу
постигаю.
Но путаю след.
Оттого – то приближусь, то пячусь,
будто шведский киношный посол.
То блуждаю в садах Фибоначчи,
то взлетаю, то – фейсем об стол.
Не заморские громкие вина
иль иной дорогой разносол -
родниковых бы вод пригубила,
села б в белом за княжеский стол…
ЗАЙДИ ЗА МНОЙ, РАССВЕТ ОСЕННИЙ
Зайди за мной, рассвет осенний,
не ёжься знобко под окном.
Пойдём гулять под воскресенье,
послушать спящий город.
В нём
всё тихо и спокойно будто,
и каждый будто вдохновен
невинным сном своим.
Минуты,
что вечность тянутся.
Взамен
на время отложились ссоры,
разлады, козни, воровство,
пустые, злые разговоры,
стяжательство и кумовство.
Все те, кому гармоний стройность
претит, а хаос как бальзам,
сейчас сквозь злую непокорность,
возможно, входят в личный храм.
И на мгновение
земное
становится не бренным, а
непостижимо-многослойным,
и прозревает слепота,
и жизнь видна с иных задворок,
и с головы на ноги всё,
и без подложек, без подпорок
возможна жизнь и суть её.
Мечты, мечты…
Рассвет растаял,
меня одну оставив. Но…
Смотрю в озябшее окно:
неуловимо тьму ломая,
занялся день.
И мне светло…
СТО СОРОК ПРИЧИН, ЧТОБЫ СПРАГНУТЬ С УМА
Сто сорок причин, чтобы спрыгнуть с ума.
С дырявой сумою по свету
отправиться в путь, словно гонит чума,
загадочной дурой с приветом.
Кто – корочку хлеба, кто – чая глоток,
кто с барского – доброе слово.
Бывает такой вот по жизни урок,
бывает и хлеще такого.
И встретить в потёртом пальто дурака
с такой же дырявой котомкой.
В глазах его призрачна, но и близка
страна Беловодье: под ломкой,
обманною корочкой тёмного льда
её города с теремами,
и жителей смутно слышны имена,
и реки под шапкой тумана.
Двоим дуракам – на ветру танцевать
среди многолюдья и пыли,
то дервишам вещим, то птицам под стать,
то вторить офеням былинным.
Подарит мальчонка на ниточке шар,
а девочка сунет конфету.
Играй мой рожок, не печалься, душа.
Будь лёгкой, сума, у поэта…
СТОЙ НА ГОРЕ
« …с вершины горы лучше видно,
как незначительно всё, что внизу.»
П. Коэльо
Мир и велик, и ничтожен;
упруг и текуч;
непреложно обманчив.
Мир – горний сон –
он рекуч и летуч –
так летуч в семенах одуванчик.
Стой на горе и смотри с высоты
гордых птиц и богов,
и столетий,
как
раскрываются веером дни,
утекают пески и моря
в междометья.
Вечный Безмолвный
рождает Слова
и всегда поглощает их снова.
Выдох и вдох.
Сон. Улыбка. Игра.
Всё – ничто.
Вечна – магия слова.
Стой на горе:
сам себе и пророк,
и судья, и учитель, и милость.
Стой на горе –
так понятней урок…
Быстротечность и неотвратимость…
ЕСЛИ ВСЁ В МИРЕ ИМЕЕТ ДУШУ...
Если всё в мире имеет душу –
то и горы, конечно?
А мне всё глядеть бы на них.
Да всё слушать,
как рождается мысль в голове
исполинов,
припудренных снегом, с волосами деревьев.
И, древним, мудрым подобные ведам,
знают всё, прозревают они.
Только вот засургучен на время
немотой их утробчатый бас,
до поры в чреве каменном зреет
бремя истины.
В избранный час
разнесётся над спятившим миром
распечатанный огненный глас.
Горы тоже, как люди, ранимы,
горы чём-то похожи на нас.
А пока дремлют ветры и птицы
в волосах добрых чудищ, и мы
муравьиной ползём вереницей,
чтоб на дымчатой с небом границе
мир увидеть, как видят они.
И БУДЕТ УТРО
Часы отсчитывают жизнь...
Соседи, как всегда, в раздоре.
Грустинки соль в любимом взоре.
Метель рисует витражи.
А в новостях опять ЧП,
опять скандалы и пиары.
Судачат бойко - тары-бары -
о выгоде в любом ключе.
Спит сытый кот. Луна в окне
и равнодушна, и сакральна.
Народ бодрится моментально,
чтоб истину найти в вине.
В панельных норках смех и плач,
и мелодрамы, и войнушки
из-за наследства иль губнушки,
и - сам себе палач и врач.
И будет утро, новый день,
и, заведённая, по кругу,
всё возведя себе в заслугу
кружится жизни светотень...
Но был однажды день иной:
в златосеребряных краях
неизречённо пела лира,
и в книге, сшитой тишиной, -
заметка чья-то на полях:
"С утра начать созданье мира..."
НЕМНОГО ВСЕ МЫ..
Немного все мы дерева и травы,
цветы, дожди, барашки облаков.
И правы мы, иль вовсе мы не правы,
считая мир игрушкою богов?
На выселках вселенной дремлет время,
скрывая от людей запретный плод –
живём вслепую, веря и не веря:
то – ангелы,
а то – наоборот.
Куда зовут нас волны, реки, звёзды?
Зачем в сердца приходит пустота?
Всё вперемежку здесь:
и боль, и слёзы,
и вечная природы красота.
В промозглой засыпающей глубинке,
в палате, где казённых коек ряд,
девчушка маму ждёт – глаза-слезинки –
неужто кто придумал этот взгляд?
Неужто поиграться этой болью,
струящейся из глаз, - пришло богам? -
Все дерева, все травы –
к изголовью,
цветы, ветра, дожди –
к ногам...
ПРЕДРАССВЕТНОЕ
Зашаркивает утро свет туманом
и дремлет на плече немого дня
кусочек темноты, как покаянье,
как сл`епица, просящая огня.
Великого не просит – только малость:
всего лишь искру с неба алтаря,
скупую очищающую радость:
всего лишь знать, что в жизни всё не зря.
Ещё закрыты веки сонных окон –
досматривает город наши сны…
Но хочется разрезать душный кокон,
увидеть запредельного черты…
Намедни не хотелось бы ослепнуть,
когда всё только начинает жить.
Сжимаются в скулящую нелепость
вчерашних размышлений мятежи.
Но вот из многомерности тумана,
из апатичной стылости в окне
немного робко, будто покаянно
пробился луч и тянется ко мне.
И тянет за собою нить тугую
и без раздумий начинает шить.
Нет, – вышивать на полотне вживую
мой новый день.
Нет, – маленькую жизнь….
КОГДА МЫ НАЧНЁМ ЖИТЬ КРАСИВО И ПРОСТО?
Когда мы начнём жить красиво и просто:
ничем не тревожась, вставать по утрам;
на завтрак - два яблока, семечек горстка,
на ужин - любовь и молитвы ветрам;
в трудах незатейливых день коротая -
цветы посадить, повозиться с детьми -
под вечер приятно устав, после чая,
на свет вольный выпустить стайкой стихи;
стать братьями птицам, деревьям и людям -
***
ЗА ГРАНЬЮ СНА
В варежки ночь одевает ладони,
Млечной дороги шарфом греет шею.
Призрачно-снежные ладные кони
Мчат ее ввысь, вечнозвездную фею.
Спишь. В отраженьи высот зазеркалья
Сон твой похож на холсты демиурга.
Сладок поход по мирам процветанья –
Славный сюжет для пера драматурга:
Жизнь напридумывать праздничной сказкой,
Мудрости - скромный наряд предоставить,
Скинуть с навязчивым смыслом подсказку,
Сердцем творя, ход сценария править.
День растянуть на года и минуты:
Счастье – надолго, на миг – все невзгоды.
Мыслей наивность прочтя, почему-то
Время на окнах малюет разводы.
Скроется сказка в межзвездном портале.
Вспыхнет мгновение. Искрами стает.
Вскинешься… – сутью еще в зазеркалье.
Вспомнишь…
Бумага…
Перо…
Рассветает…
***
С КЕМ
Ленты дорог вплетены
в златокудрость лесов.
Осень не знает –
что осень уже –
до поры.
Долог подъём.
Реже суетность лиц,
голосов.
Дашь ли, Господь,
с кем молчать
на вершине горы?...
***
Всё когда-то кончается…
Говорят,
нет дорогам конца…
Это да…
Уплывает в безвременье долгий взгляд.
Гаснет, вспыхнув, седьмая звезда.
На развилке дорог, средь травы и мха,
старый камень, на нём – танец рун.
Мне узнать бы язык, чтоб наверняка
слог твой выведать, древний валун.
Только Некто, живущий везде-нигде,
шепчет в сердце мне:
«Не дано
видеть путь целиком – ни в воде, ни в огне
не ищи тень его…»
Всё равно
ухожу, испаряюсь.
И тает след.
Не смотрю на пожар за спиной.
По рассыпанным знакам, горсти примет
ляжет новый мой путь – путь домой.
Потому что Живущий везде-нигде,
в час, когда просыпался рассвет,
написал ветерком на тихой воде:
«Ты свободна… Тебя больше нет…»
***
ОДНАЖДЫ ОСЕННИМ ВЕЧЕРОМ
А я – под влиянием фильмов Кустурицы…
Одевшись теплее, молюсь и мечтаю.
Вновь ранняя осень. Мрачнеет и хмурится.
Но нет сожаленья, как нет и печали.
А полнится сердце горячею радостью:
когда мы уйдём, дорогие, родные,
мы встретимся там, где нет боли и старости.
Мы будем немного… ну, как бы… другие…
Обняться, и плакать! Дарить то, что спрятано…
Устроить застолье и танцы с оркестром.
Я всех вас люблю! До последнего атома!
Бо-го-тво-рю – до улыбок и жестов!
Когда мы вернёмся –кто в вёсны, кто в осень –
то помнить не будем лиц`а или имени,
но память всегда на поверхность выносит
Вселенскую Радость от Встречи с Любимыми.
***
ВСЕ ВОРОТА
Все ворота (рая или ада)
приоткрылись. Это потому,
что чужого ничего не надо
ни душе, ни сердцу, ни уму.
Потому что в одночасье Лета
стала течь из огненной груди.
Слово, не озвученное Кем-то
прорастает споро: впереди
обернулось деревом забвенья.
В судный день легла я спать под ним,
и приснился первый день творенья:
ты и я, и Он, непостижим...
***
СТАРИК
Покрытый инеем старик
в сети морщин,
печальный древний материк
среди мужчин,
глядит сычом, исподтишка,
в туманный след, -
в пески пустынного божка,
чьё имя Сет…
Прошли тысячелетья, но –
всё тот же раб
душой и телом. И давно
печалью слаб,
силён отчаяньем понять
(но мысль без дна):
на ум и сердце Чья печать
поставлена?...
Была покорна и глупа –
ведь из ребра –
жена. Давно ушла она –
не от добра.
Восстал на сына втОрый сын,
и сгинул тот.
Что толку ждать ушедших в сны,
за разворот…
Ещё была она – Лилит…
Кто подослал?
И до сих пор ещё звенит
пустой кимвал...
«Кто ты, Отец? Мой взор во мгле!
Ты – Свет иль Тьма?
Ты обещал явиться мне…
На мне ль вина?
Зачем из зверя воскресил,
сломал мой крест?
Из глины я, и я без сил -
пустой замес...»
Всё так же глушит тишина –
творитель нем…
Старик, ты, верно, без ума…
молись…
омен*…
________________
*аминь - омен – немо – никто
***
О, ДЕВОЧКИ, О, МАЛЬЧИКИ...
О, девочки, бедовые мои,
о, мальчики, воспитанные болью,
когда б замешан мир не на крови,
то, кроме лишь любви - чего б вам?!
Несытость мира. Кто подножный корм?
Судача про удачу, утекаем
из жизни под нещадный метроном.
Безумный часовщик неподкупаем:
торгует временем из-под полы,
пока пытаемся составить пазлы.
И стены есть, и маслом хлеб намазан,
и умностей полны умы.
Зеркалит: что снаружи - то внутри.
Но птицы улетают из неволи.
О, девочки, о, мальчики мои...
Играй и веселись, пока не понял...
***
ЗАВОДИЛА
Моисей, Моисей,
не паши, не жни, не сей,
а води по бездорожью
то ль овец, а то ль царей..
Год води, два води…
Что там брезжит впереди?
Впереди лет тридцать восемь
некошерного пути.
«Шу-шу-шу, шу-шу-шу…» -
по ушам развесь лапшу,
осыпай их манкой щедро,
пресекай роптанья шум.
Людям – друг, небу – друг –
на подходе сотый круг.
Не забудет это небо
Моисеевых заслуг.
Кто прозрел, кто поспел,
ну, а кто поднаторел.
Смейся, плачь, народ заблудший –
рок и слёзы твой удел.
Словом свят, словом клят,
этот жрец твой старший брат,
через годы и народы
всё ведёт он свой отряд.
Всё ведёт, всё ведёт, -
только задом наперёд,
возвращенье будет долгим:
день – за месяц, два – за год.
Не отдать, только взять,
неугодного распять…
Кто-то в маске в закулисье
направляет время вспять…
***
ЛЕДНИКОВОЕ
Подай убогим, Господи,
и света, и ума…
В любой заблудшей особи -
дремучая зима,
и мамонты могучие
по снегу тяжело
бредут на земли лучшие,
где сытно и тепло.
Там люди гибнут ордами
под толстым слоем льда –
убогие, убогие,
и в этом их вина.
Покрыты шерстью колкою
и шкурами зверей,
безумными потомками
космических людей –
стенают самки злобные,
и гукают самцы,
но речи их утробные
не слушают «жнецы».
Пройдут века-громадины,
но будут, как всегда,
на дармовщину жадные
разгуливать в стадах,
вождями одурачены,
на ложный блеск идти
по тракту леденящему,
искать и не найти.
Темна утроба пропасти,
до ужаса темна…
Подай убогим, Господи,
и света, и ума…
***
ЗАБЫТЫЙ СОН
Забытый сон на нитке виснет,
вдыхая жажду бытия.
Он – цвета перезрелой вишни.
Два близнеца в нём - ты и я,
привычные меняться снами.
На циферблате сотый час.
Жирафа кормит Пиросмани,
рисуя человечий глаз
на конопатой дивной морде,
а дворнику – жирафий глаз.
Усталый Мастер пишет в ворде
роман про нас, но не о нас.
Кричат встревоженные чайки:
чужак проник в запретный сон.
Ассолька первенца качает,
но взор на море устремлён.
Мальчишка на лошадке-палке
всё скачет около меня,
и ждут дебелые русалки
купанья красного коня…
***
СНОВА ПТИЧЬЕ
Когда человеки немного еще оставались птицами,
в городах росли деревянные и каменные дома,
купола птичьих храмов уплывали ранним утром в зарницы,
трамваи останавливались – где сами хотели всегда.
Когда человеки немного еще оставались птицами,
в клювах любимым они приносили брашно: фасоль, зерно,
кисть винограда, медовые соты, капли росной водицы;
домой заходили не в дверь – залетали, обычно, в окно.
Когда человеки почему-то устали быть птицами,
начали вить гнёзда на вершинах дубов, баобабов, осин.
Насочиняли себе новомодных гламурных традиций,
понаписали допотопных древнептичьих эпичных былин.
Сшили одежды из перьев: гусиных, куриных, павлиновых, -
и всею пёстрою стаей на юг полетели в Боинге.
Песни их стали скрипучими и по-вороньи крикливыми,
птичий привычный санскрит давно превратился в диковинку.
Если бы человеки хоть немного оставались птицами,
что было бы?....
Я не знаю…
Просто не спится мне…
***
ПОДВОДНЫЙ НАБРОСОК
Рыбы молчаливы и полны загадок.
Отстранённо взирают они на коллизии мира,
куря сиреневые водоросли…
Рыбы слишком старые и мудрые,
чтобы бросать слова на ветер.
Да и ветра не найти
под многометровым слоем
тягучей, пустынной воды…
Океан – барханная пустыня,
где рыбы-верблюды
пьют изнуряющую вечность,
мечтая о том времени, когда они станут
разноцветными планетами
в желудке бесцветного Будды…
***
НЕ ЗАМОРСКИЕ ГРОМКИЕ ВИНА
Не заморские громкие вина,
у которых заоблачный срок,
приготовленный несуетливо,
доморощенный дую квасок.
Всё путём: по рядку, по порядку.
Жизнь – как баба с колхозным лицом,
в пёстром фартуке, с красной заплаткой –
притороченной крепко ленцой.
На безрыбье и овощ – граната,
на бездарье – сума да петля.
Заморщинилось что-то, ребята,
житие моё, ж`изня моя…
Проложившим в иное дорогу -
и хвала, и осанна.
Мой Свет,
я ведь тоже Тебя понемногу
постигаю.
Но путаю след.
Оттого – то приближусь, то пячусь,
будто шведский киношный посол.
То блуждаю в садах Фибоначчи,
то взлетаю, то – фейсем об стол.
Не заморские громкие вина
иль иной дорогой разносол -
родниковых бы вод пригубила,
села б в белом за княжеский стол…
***
ЗАЙДИ ЗА МНОЙ, РАССВЕТ ОСЕННИЙ
Зайди за мной, рассвет осенний,
не ёжься знобко под окном.
Пойдём гулять под воскресенье,
послушать спящий город.
В нём
всё тихо и спокойно будто,
и каждый будто вдохновен
невинным сном своим.
Минуты,
что вечность тянутся.
Взамен
на время отложились ссоры,
разлады, козни, воровство,
пустые, злые разговоры,
стяжательство и кумовство.
Все те, кому гармоний стройность
претит, а хаос как бальзам,
сейчас сквозь злую непокорность,
возможно, входят в личный храм.
И на мгновение
земное
становится не бренным, а
непостижимо-многослойным,
и прозревает слепота,
и жизнь видна с иных задворок,
и с головы на ноги всё,
и без подложек, без подпорок
возможна жизнь и суть её.
Мечты, мечты…
Рассвет растаял,
меня одну оставив. Но…
Смотрю в озябшее окно:
неуловимо тьму ломая,
занялся день.
И мне светло…
***
СТО СОРОК ПРИЧИН, ЧТОБЫ СПРАГНУТЬ С УМА
Сто сорок причин, чтобы спрыгнуть с ума.
С дырявой сумою по свету
отправиться в путь, словно гонит чума,
загадочной дурой с приветом.
Кто – корочку хлеба, кто – чая глоток,
кто с барского – доброе слово.
Бывает такой вот по жизни урок,
бывает и хлеще такого.
И встретить в потёртом пальто дурака
с такой же дырявой котомкой.
В глазах его призрачна, но и близка
страна Беловодье: под ломкой,
обманною корочкой тёмного льда
её города с теремами,
и жителей смутно слышны имена,
и реки под шапкой тумана.
Двоим дуракам – на ветру танцевать
среди многолюдья и пыли,
то дервишам вещим, то птицам под стать,
то вторить офеням былинным.
Подарит мальчонка на ниточке шар,
а девочка сунет конфету.
Играй мой рожок, не печалься, душа.
Будь лёгкой, сума, у поэта…
***
СТОЙ НА ГОРЕ
« …с вершины горы лучше видно,
как незначительно всё, что внизу.»
П. Коэльо
Мир и велик, и ничтожен;
упруг и текуч;
непреложно обманчив.
Мир – горний сон –
он рекуч и летуч –
так летуч в семенах одуванчик.
Стой на горе и смотри с высоты
гордых птиц и богов,
и столетий,
как
раскрываются веером дни,
утекают пески и моря
в междометья.
Вечный Безмолвный
рождает Слова
и всегда поглощает их снова.
Выдох и вдох.
Сон. Улыбка. Игра.
Всё – ничто.
Вечна – магия слова.
Стой на горе:
сам себе и пророк,
и судья, и учитель, и милость.
Стой на горе –
так понятней урок…
Быстротечность и неотвратимость…
***
ЕСЛИ ВСЁ В МИРЕ ИМЕЕТ ДУШУ...
Если всё в мире имеет душу –
то и горы, конечно?
А мне всё глядеть бы на них.
Да всё слушать,
как рождается мысль в голове
исполинов,
припудренных снегом, с волосами деревьев.
И, древним, мудрым подобные ведам,
знают всё, прозревают они.
Только вот засургучен на время
немотой их утробчатый бас,
до поры в чреве каменном зреет
бремя истины.
В избранный час
разнесётся над спятившим миром
распечатанный огненный глас.
Горы тоже, как люди, ранимы,
горы чём-то похожи на нас.
А пока дремлют ветры и птицы
в волосах добрых чудищ, и мы
муравьиной ползём вереницей,
чтоб на дымчатой с небом границе
мир увидеть, как видят они.
***
И БУДЕТ УТРО
Часы отсчитывают жизнь...
Соседи, как всегда, в раздоре.
Грустинки соль в любимом взоре.
Метель рисует витражи.
А в новостях опять ЧП,
опять скандалы и пиары.
Судачат бойко - тары-бары -
о выгоде в любом ключе.
Спит сытый кот. Луна в окне
и равнодушна, и сакральна.
Народ бодрится моментально,
чтоб истину найти в вине.
В панельных норках смех и плач,
и мелодрамы, и войнушки
из-за наследства иль губнушки,
и - сам себе палач и врач.
И будет утро, новый день,
и, заведённая, по кругу,
всё возведя себе в заслугу
кружится жизни светотень...
Но был однажды день иной:
в златосеребряных краях
неизречённо пела лира,
и в книге, сшитой тишиной, -
заметка чья-то на полях:
"С утра начать созданье мира..."
***
НЕМНОГО ВСЕ МЫ..
Немного все мы дерева и травы,
цветы, дожди, барашки облаков.
И правы мы, иль вовсе мы не правы,
считая мир игрушкою богов?
На выселках вселенной дремлет время,
скрывая от людей запретный плод –
живём вслепую, веря и не веря:
то – ангелы,
а то – наоборот.
Куда зовут нас волны, реки, звёзды?
Зачем в сердца приходит пустота?
Всё вперемежку здесь:
и боль, и слёзы,
и вечная природы красота.
В промозглой засыпающей глубинке,
в палате, где казённых коек ряд,
девчушка маму ждёт – глаза-слезинки –
неужто кто придумал этот взгляд?
Неужто поиграться этой болью,
струящейся из глаз, - пришло богам? -
Все дерева, все травы –
к изголовью,
цветы, ветра, дожди –
к ногам...
***
ПРЕДРАССВЕТНОЕ
Зашаркивает утро свет туманом
и дремлет на плече немого дня
кусочек темноты, как покаянье,
как сл`епица, просящая огня.
Великого не просит – только малость:
всего лишь искру с неба алтаря,
скупую очищающую радость:
всего лишь знать, что в жизни всё не зря.
Ещё закрыты веки сонных окон –
досматривает город наши сны…
Но хочется разрезать душный кокон,
увидеть запредельного черты…
Намедни не хотелось бы ослепнуть,
когда всё только начинает жить.
Сжимаются в скулящую нелепость
вчерашних размышлений мятежи.
Но вот из многомерности тумана,
из апатичной стылости в окне
немного робко, будто покаянно
пробился луч и тянется ко мне.
И тянет за собою нить тугую
и без раздумий начинает шить.
Нет, – вышивать на полотне вживую
мой новый день.
Нет, – маленькую жизнь….
***
КОГДА МЫ НАЧНЁМ ЖИТЬ КРАСИВО И ПРОСТО?
Когда мы начнём жить красиво и просто:
ничем не тревожась, вставать по утрам;
на завтрак - два яблока, семечек горстка,
на ужин - любовь и молитвы ветрам;
в трудах незатейливых день коротая -
цветы посадить, повозиться с детьми -
под вечер приятно устав, после чая,
на свет вольный выпустить стайкой стихи;
стать братьями птицам, деревьям и людям -
