– В твоей прихожей не видно ни зги, лампочка никуда не годится! – разозлился Виктор. – Сколько раз я тебе предлагал вкрутить другую? Хотя… короля, если честно, я на этажерке не замечал.
– Вот! – произнесла Грёза, выразительно поднимая вверх указательный палец. – Что и требовалось доказать. До прихода Глинского фигурки не было! А потом она появилась. Кстати, директор агентства так и не признал этого факта. Какой можно сделать вывод? Он что-то скрывает!
– Что ему скрывать?
– Свое знакомство с Фаиной. Неужели не ясно? И как ты только в уголовном розыске работал?
– По-твоему, Фаина – колдунья? Или американская шпионка? А вместо шифра она использовала шахматы! – ехидно улыбнулся молодой человек. – И теперь ее сообщник принял тебя за… за…
Он не выдержал и прыснул со смеху. Грёза обиделась.
– Выходи за меня замуж, и всем твоим неприятностям придет конец, – сказал Виктор, делая попытку обнять ее. – Тебе просто нужен защитник.
– Вот еще!
* * *
Глинский придумал, как объяснить патрону, почему он не в полной мере выполнил его поручение. Бедная сиротка оказалась на редкость строптивой и упрямой, с ней придется действовать не наобум, а осторожно, рассчитывая каждый шаг. Чего стоит эта ее дурацкая выходка с шахматным королем?! Барышня устроила Жоржу допрос с пристрастием – не он ли подкинул ей старинную фигурку.
– Вещица, между прочим, антикварная, – докладывал директор агентства Ирбелину. – Из дерева и слоновой кости, инкрустированная перламутром, с эмалью и позолотой, тончайшей ручной работы. Приблизительно, навскидку… я бы датировал сие изделие пятнадцатым-шестнадцатым веком.
– Испания? – приподнял брови патрон. – Там обожали делать роскошные шахматы.
– Стал бы я подбрасывать такую ценность первой встречной? Правда, без набора фигурка на большую сумму не потянет, хотя… можно найти любителя.
Ирбелин нахмурился. О чем они говорят? Какие-то шахматы…
– Вижу, знакомство с Субботиной не привело тебя в восторг, – заметил он. – Девушка не понравилась или ты не сумел расположить ее к себе?
– Девица оголтелая и привередливая. От денег отказалась наотрез. Гордая! Или умная.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… с одной стороны, она не взяла конверт с материальной помощью, значит… собирается сорвать с нас более крупный куш. С другой стороны, барышня набросилась на меня с нелепыми обвинениями по поводу шахматного короля. Дескать, я зачем-то принес с собой фигурку и втихаря поставил на этажерку в прихожей. По-моему, она даже… испугалась.
– Тебя, что ли? – усмехнулся патрон. – Какую-то околесицу ты несешь, Жорж. Неужели сам не понимаешь?
– Я не знаю, как расценивать поведение Субботиной, – признался Глинский. – Вы сами с ней беседовали?
– Так, перебросились парой слов, – отвел глаза господин Ирбелин. – Девочка нервничает, надо быть снисходительнее. Чего ты прицепился к недоразумению с шахматным королем? Мало ли, что ей показалось? Мы же совершенно ничего не знаем о ее жизни, вероятно, нелегкой.
Он снова ощутил волнение и дрожь, которая пронизала его при виде молодой женщины – словно с призраком столкнулся в полутемном коридоре. О, черт!
«Точно, патрон к ней неравнодушен, – подумал Глинский и похвалил себя за проницательность. – Следует быть весьма корректным с этой импульсивной барышней. Вдруг Ирбелин решится за ней поухаживать? Тогда она отыграется за каждую мою оплошность, отомстит. Обиженные судьбой люди бывают ужасно злопамятными».
– Купи ей что-нибудь из одежды, платье… или красивую шубку, – подтвердил его догадки Ирбелин. – Вот деньги. Скажи, что это от меня.
– Хорошо.
Жорж больше не задавал вопросов, и патрон оценил его сдержанность.
– Документы по сделке оформляются? – сменил он тему.
– Конечно. Все идет по плану. Есть некоторые заминки, но, полагаю, мы их устраним в ближайшее время.
– Поторопись, Георгий Иванович.
Ирбелин редко обращался к сотрудникам по имени-отчеству: это свидетельствовало о серьезности момента.
Глинский сразу подтянулся, убрал с лица улыбку. Деловые отношения – прежде всего! Он вышел из кабинета босса и занялся работой: звонки, поездки, встречи. Недавно Жорж купил себе новую машину, черный «Фольксваген Пассат», и с удовольствием сидел за рулем. Проезжая мимо антикварного салона, он невольно вспомнил шахматного короля и встревоженное лицо Грёзы. Ей-богу, она похожа на мадонн Рафаэля или Фра Анджелико.
– Тьфу-тьфу! Чур, меня! – прошептал Жорж, тряхнув головой. – Не хватало еще попасть в сети полоумной барышни. Довольно того, что патрона зацепило.
Несмотря на эти здравые рассуждения, он пару раз на протяжении дня возвращался мыслями к перебранке в прихожей девицы Субботиной, с трудом заставляя себя думать о делах.
Месяц назад Глинский расстался со своей замужней любовницей, они поссорились на почве ревности. Дама желала безраздельно завладеть Жоржем, ради чего готова была подать на развод с законным супругом. Это не входило в планы Глинского, который дорожил свободой и был доволен холостяцкой жизнью. Ему совершенно не хотелось вешать на шею семейное ярмо. О чем Жорж и заявил с присущей ему в сексуальных отношениях откровенностью. Дама закатила истерику, пыталась даже ударить любовника, но он не допустил рукоприкладства.
– Все, Маша, прощай навеки! – театрально крикнул он ей, хлопнул дверью и был таков.
Брошенная возлюбленная заливалась слезами, а Глинский смеялся – он отлично знал цену фальшивому горю, которое она разыгрывала. Его дешевым спектаклем не проймешь. Жениться на Маше? Спаси господи! Через пару лет она станет изменять ему с тем же рвением, с каким изменяла своему мужу. Честно говоря, Маша ему наскучила. Общение с ней ограничивалось постелью, большего Глинский не вынес бы, сбежал еще раньше.
Он был не особенно падок на женщин – короткий школьный роман, беспорядочные студенческие связи, интрижка с секретаршей и Маша: вот и весь список. Не густо, но и не пусто. К дамам Жорж относился с прохладцей, а о любви говорил не иначе, как скептически ухмыляясь. Любовь придумали лирики, чтобы распускать сопли и ваять печальные вирши. А господин Глинский был физиком – реалистом-материалистом с легким оттенком цинизма. Где-то он вычитал фразу, что циник – это тот, кто разочаровался в иллюзиях. Сам Жорж, к счастью, никогда ни по какому поводу иллюзий не питал, но фразой мог блеснуть, выдавая ее за некое личное жизненное кредо.
Глупая история с жиличкой из аварийного дома и – кто бы мог подумать?! – с шахматным королем отчего-то завладела вниманием Глинского. Наверное, инцидент поразил его своей абсурдностью, нелогичностью. Как бы там ни было, но Жорж радовался возможности еще раз увидеться с Грёзой и попробовать вручить ей уже не коробку конфет и шампанское, а шубку. Ему стало интересно: что еще выкинет эксцентричная барышня. А по виду – невинная скромница!
Он зашел в магазин, где продавались меховые изделия, выбрал шубку средней длины из серебристой норки, расплатился деньгами Ирбелина, и, улыбаясь, наблюдал, как тощая продавщица упаковывает покупку. Неужели у Грёзы хватит духу отказаться от такого роскошного подарка?
– Если она не возьмет шубу, то я ничего не смыслю в женщинах, – пробормотал Жорж, усаживаясь в машину. – Девица обомлеет от восхищения! А патрон вовсе не так скуп, как казалось…
Предстоящий переезд волновал не только молодых жильцов, но и пожилых. Варвара и Полина не желали, чтобы их опекал кто-либо, кроме Грёзы – они привыкли к девушке и потребовали учесть их интересы. Глинский как раз подбирал такой вариант: квартиры старушек должны были соседствовать с новым местом проживания Субботиной.
– Умереть спокойно не дадут, – ворчала Полина.
– У меня астма обострилась, – жаловалась Варвара. – И все из-за этой суматохи!
Грёза бегала от одной пожилой дамы к другой, кормила, давала лекарства и успокаивала.
– Все утрясется, – убеждала она своих подопечных. – Вот увидите. Мы поселимся рядышком, и я буду приходить к вам, как и сейчас, каждый день.
Перед ужином, умаявшись, она заглянула к Полине.
– Вам лучше?
– Какое там… в груди жмет и жмет, кашель, одышка. Едва до туалета добрела.
– Я позвонила в поликлинику, завтра врач придет, – сказала Грёза.
– В моем возрасте и с моими болезнями не врача надо вызывать, а священника, – вздохнула старушка. – Жаль, я в атеизме воспитана, в загробную жизнь не верю, стало быть, и каяться в грехах бесполезно. Придется помирать на свой страх и риск.
Полина шутила, а Грёза поглаживала ее по жилистой руке с подагрическими суставами. У нее на языке вертелся вопрос о шахматах.
– Вы не помните, Фаина Спиридоновна говорила что-нибудь о шахматных фигурках, ну, что они исчезли… то есть… пропали?
– С головой-то у меня совсем плохо, – горестно вздохнула Полина. – Я давеча очки искала – не нашла. Куда подевались, ума не приложу! А утром – глядь, они у меня под подушкой. Хорошо хоть целы остались, не раздавила. Уж что Фая говорила про шахматы, я и подавно запамятовала. Может, и не было такого разговора, потому как вроде все фигуры лежали в сундучке. Но ручаться не стану.
Грёза наклонилась к ее уху и прошептала:
– Белый король появился… на этажерке в прихожей.
– Нашелся, что ли?
– Нет. Появился… откуда ни возьмись!
– Ты не путаешь? – удивилась старушка. – У тебя не горячка ли? Как это – появился? Из воздуха?
– Понятия не имею. Думаю, его Глинский принес. Только откуда он его взял?
Полина долго молчала, наморщив бледный желтоватый лоб.
– Нехорошо, – выдохнула она. – Фая не любила об этих шахматах распространяться. Вещь редкая, старинная. Мы с Варькой-то допытывались, как они к ней попали, от кого. Да покойница все отмалчивалась, так и унесла тайну в могилу. Нехорошо…
– Что «нехорошо»? Вы меня пугаете! – схватила ее за руку Грёза.
– Не должны фигурки сами по себе исчезать, появляться… Не к добру это.
– Всякое бывает. Вот у Виктора в его коробке с шахматами тех же фигур не хватает.
– Тех же самых? – не поверила Полина. – Совсем плохо, дочка!
– Полина Прокофьевна! – взмолилась девушка. – Я же не усну, я и так боюсь! Вы шутите или серьезно?
– Шучу, шучу… Тебе Глинский по душе пришелся? – лукаво прищурилась старушка. – Мужчина видный, хоть куда. Чем не жених? Я старая, и то загляделась. Хорош, негодяй!
– Почему же негодяй?
– Потому что такой красавец – погибель для женского сердца.
– А мне он не понравился.
– Ты уверена? – усмехнулась Полина. – Почему же покраснела? Чай, этот не чета Витьке твоему. И собой пригож, и при деньгах. А Витька твой – шантрапа!
– Никакой он не мой, – насупилась Грёза. – Вы лучше постарайтесь что-нибудь вспомнить про шахматы.
– Ладно. Попроси Варвару зайти ко мне, если она сможет. Гипертония у нее разыгралась. Коли придет, мы с нею попробуем вместе покумекать, авось, что и надумаем про шахматы. Ох-хо-хо! Не о том заботишься, дочка. Тебе жизнь устраивать надо! Да не с Витькой-шалопаем, а с основательным, надежным человеком.
– Разве есть такие?
Полина закрыла глаза и махнула рукой – иди, мол, не зли меня понапрасну.
Грёза вышла от нее удрученная, расстроенная. Она отправилась к Варваре Игнатьевне, измерила ей давление, сделала травяной чай и передала старушке просьбу подруги. Та с готовностью засобиралась.
Грёза еще сбегала в аптеку за лекарствами, заскочила в булочную и, кутаясь в тонкое пальтецо, торопливо зашагала назад. Время на этой старой городской улице, казалось, остановилось. Шел мокрый снег, в окнах домов, выкрашенных в бледные тона, горел желтый свет. Прохожих было мало, и Грёзе почудилось, будто из-за поворота вот-вот выедет элегантный экипаж, и мелькнет под крытым верхом коляски лицо дамы в шляпе с большими полями, в меховом манто – прелестное, загадочное, с мечтательными и страстными глазами…
Девушка едва не ступила в выемку на тротуаре, полную грязной снежной кашицы, и одернула себя: «Будь внимательнее, Грёза, гляди под ноги, а не то шлепнешься в лужу!»
В парадном тускло мигала лампочка, то ли проводка прохудилась и требовала ремонта, то ли напряжение падало. В темном коридоре, там, где располагались двери квартир, стоял человек.
– Не пугайтесь, – произнес приятный мужской голос. – Это я, Глинский.
– Что вам нужно? Что вы здесь делаете?
– Вас поджидаю, Грёза Дмитриевна.
Он просто над ней издевался, этим обращением по имени-отчеству подчеркивая свое превосходство!
– Зачем?
– Вы негостеприимны. Сжальтесь и впустите меня!
Ей стало неловко, и она поспешно достала ключ. Замок, как на грех, не поддавался.
– Позвольте? Подержите-ка… – Незваный гость дал ей в руки объемный пакет и быстро открыл дверь. – Прошу!
В прихожей Грёза сразу, без стеснения, зажгла свет и окинула взглядом этажерку. На полках ничего, хотя бы отдаленно напоминающего шахматные фигурки, не было.
– Желаете меня обыскать? – Глинский смешным жестом поднял руки вверх. – Не возражаю. Приступайте, не стесняйтесь! Никаких шахмат я с собой не брал.
– Прекратите паясничать, – фыркнула она. – Опять деньги будете предлагать?
– На сей раз предлагаю не я, а небезызвестный вам господин Ирбелин.
– Мне ничего не нужно. Вам не удастся поселить меня на окраине города! Я не требую чего-то особенного, но в плохой район ехать отказываюсь.
– Кто вам сказал, что район плохой? Вы уже знаете, какие варианты вам предложат? И вообще, мой визит не связан с жилищным вопросом. Господин Ирбелин дарит вам… новые тапочки, как передовику социальной службы.
– Та… тапочки? – у Грёзы пересохло в горле от такой наглости. – Тапочки! Ясно, что за птица ваш Ирбелин.
– Не отказывайтесь. – Гость развернул упаковку и протянул девушке пару розовых атласных туфелек с лебяжьей опушкой. – Посмотрите, какая прелесть.
Грёза никогда не держала в руках таких восхитительных тапочек, не то, чтобы носить. Ей захотелось примерить их, но неловко было за поношенные колготки с штопкой на самых видных местах.
– Проверьте, угадал ли я ваш размер, – настаивал Глинский. – Зовите меня просто Жоржем.
Смущение помешало Грёзе шумно выразить негодование по поводу его фамильярного тона. Туфельки заворожили ее – кажется, она с детства мечтала о таких.
– Ладно, – поспешно кивнула она. – Они мне будут впору, я вижу.
– Это еще не все, – повеселел Глинский. – Это только начало. А сейчас… закройте глаза… или нет, можете не закрывать. – Эффектным жестом он вытащил из пакета норковую шубку, развернул ее и встряхнул. – Оп-ля! Как вам шубейка?!
У Грёзы пропал дар речи, она тут же забыла о «тапочках» и откровенно залюбовалась нежнейшим серебристым мехом.
– Это… мне?
– Вам! – охотно подтвердил молодой человек. – Господин Ирбелин покорно просит принять в знак его особого расположения.
– Какого ра… расположения? Вы на что намекаете?
– На ваше неотразимое очарование.
Глинскому плохо удалось скрыть иронию, и барышня ее уловила. Краска бросилась ей в лицо, а гость кинулся исправлять положение. Ох, уж этот его неистребимый сарказм!
– Вы только лишнего не придумывайте, – заговорил он, не выпуская из рук шубку, – Патрону свойственны широкие жесты! Ничего личного – обыкновенная галантность, желание доставить даме удовольствие. Для него купить такую шубку – все равно что для вас приобрести… перчатки.
Грёза перевела дух, и ей захотелось примерить шубку.
– Вот! – произнесла Грёза, выразительно поднимая вверх указательный палец. – Что и требовалось доказать. До прихода Глинского фигурки не было! А потом она появилась. Кстати, директор агентства так и не признал этого факта. Какой можно сделать вывод? Он что-то скрывает!
– Что ему скрывать?
– Свое знакомство с Фаиной. Неужели не ясно? И как ты только в уголовном розыске работал?
– По-твоему, Фаина – колдунья? Или американская шпионка? А вместо шифра она использовала шахматы! – ехидно улыбнулся молодой человек. – И теперь ее сообщник принял тебя за… за…
Он не выдержал и прыснул со смеху. Грёза обиделась.
– Выходи за меня замуж, и всем твоим неприятностям придет конец, – сказал Виктор, делая попытку обнять ее. – Тебе просто нужен защитник.
– Вот еще!
* * *
Глинский придумал, как объяснить патрону, почему он не в полной мере выполнил его поручение. Бедная сиротка оказалась на редкость строптивой и упрямой, с ней придется действовать не наобум, а осторожно, рассчитывая каждый шаг. Чего стоит эта ее дурацкая выходка с шахматным королем?! Барышня устроила Жоржу допрос с пристрастием – не он ли подкинул ей старинную фигурку.
– Вещица, между прочим, антикварная, – докладывал директор агентства Ирбелину. – Из дерева и слоновой кости, инкрустированная перламутром, с эмалью и позолотой, тончайшей ручной работы. Приблизительно, навскидку… я бы датировал сие изделие пятнадцатым-шестнадцатым веком.
– Испания? – приподнял брови патрон. – Там обожали делать роскошные шахматы.
– Стал бы я подбрасывать такую ценность первой встречной? Правда, без набора фигурка на большую сумму не потянет, хотя… можно найти любителя.
Ирбелин нахмурился. О чем они говорят? Какие-то шахматы…
– Вижу, знакомство с Субботиной не привело тебя в восторг, – заметил он. – Девушка не понравилась или ты не сумел расположить ее к себе?
– Девица оголтелая и привередливая. От денег отказалась наотрез. Гордая! Или умная.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… с одной стороны, она не взяла конверт с материальной помощью, значит… собирается сорвать с нас более крупный куш. С другой стороны, барышня набросилась на меня с нелепыми обвинениями по поводу шахматного короля. Дескать, я зачем-то принес с собой фигурку и втихаря поставил на этажерку в прихожей. По-моему, она даже… испугалась.
– Тебя, что ли? – усмехнулся патрон. – Какую-то околесицу ты несешь, Жорж. Неужели сам не понимаешь?
– Я не знаю, как расценивать поведение Субботиной, – признался Глинский. – Вы сами с ней беседовали?
– Так, перебросились парой слов, – отвел глаза господин Ирбелин. – Девочка нервничает, надо быть снисходительнее. Чего ты прицепился к недоразумению с шахматным королем? Мало ли, что ей показалось? Мы же совершенно ничего не знаем о ее жизни, вероятно, нелегкой.
Он снова ощутил волнение и дрожь, которая пронизала его при виде молодой женщины – словно с призраком столкнулся в полутемном коридоре. О, черт!
«Точно, патрон к ней неравнодушен, – подумал Глинский и похвалил себя за проницательность. – Следует быть весьма корректным с этой импульсивной барышней. Вдруг Ирбелин решится за ней поухаживать? Тогда она отыграется за каждую мою оплошность, отомстит. Обиженные судьбой люди бывают ужасно злопамятными».
– Купи ей что-нибудь из одежды, платье… или красивую шубку, – подтвердил его догадки Ирбелин. – Вот деньги. Скажи, что это от меня.
– Хорошо.
Жорж больше не задавал вопросов, и патрон оценил его сдержанность.
– Документы по сделке оформляются? – сменил он тему.
– Конечно. Все идет по плану. Есть некоторые заминки, но, полагаю, мы их устраним в ближайшее время.
– Поторопись, Георгий Иванович.
Ирбелин редко обращался к сотрудникам по имени-отчеству: это свидетельствовало о серьезности момента.
Глинский сразу подтянулся, убрал с лица улыбку. Деловые отношения – прежде всего! Он вышел из кабинета босса и занялся работой: звонки, поездки, встречи. Недавно Жорж купил себе новую машину, черный «Фольксваген Пассат», и с удовольствием сидел за рулем. Проезжая мимо антикварного салона, он невольно вспомнил шахматного короля и встревоженное лицо Грёзы. Ей-богу, она похожа на мадонн Рафаэля или Фра Анджелико.
– Тьфу-тьфу! Чур, меня! – прошептал Жорж, тряхнув головой. – Не хватало еще попасть в сети полоумной барышни. Довольно того, что патрона зацепило.
Несмотря на эти здравые рассуждения, он пару раз на протяжении дня возвращался мыслями к перебранке в прихожей девицы Субботиной, с трудом заставляя себя думать о делах.
Месяц назад Глинский расстался со своей замужней любовницей, они поссорились на почве ревности. Дама желала безраздельно завладеть Жоржем, ради чего готова была подать на развод с законным супругом. Это не входило в планы Глинского, который дорожил свободой и был доволен холостяцкой жизнью. Ему совершенно не хотелось вешать на шею семейное ярмо. О чем Жорж и заявил с присущей ему в сексуальных отношениях откровенностью. Дама закатила истерику, пыталась даже ударить любовника, но он не допустил рукоприкладства.
– Все, Маша, прощай навеки! – театрально крикнул он ей, хлопнул дверью и был таков.
Брошенная возлюбленная заливалась слезами, а Глинский смеялся – он отлично знал цену фальшивому горю, которое она разыгрывала. Его дешевым спектаклем не проймешь. Жениться на Маше? Спаси господи! Через пару лет она станет изменять ему с тем же рвением, с каким изменяла своему мужу. Честно говоря, Маша ему наскучила. Общение с ней ограничивалось постелью, большего Глинский не вынес бы, сбежал еще раньше.
Он был не особенно падок на женщин – короткий школьный роман, беспорядочные студенческие связи, интрижка с секретаршей и Маша: вот и весь список. Не густо, но и не пусто. К дамам Жорж относился с прохладцей, а о любви говорил не иначе, как скептически ухмыляясь. Любовь придумали лирики, чтобы распускать сопли и ваять печальные вирши. А господин Глинский был физиком – реалистом-материалистом с легким оттенком цинизма. Где-то он вычитал фразу, что циник – это тот, кто разочаровался в иллюзиях. Сам Жорж, к счастью, никогда ни по какому поводу иллюзий не питал, но фразой мог блеснуть, выдавая ее за некое личное жизненное кредо.
Глупая история с жиличкой из аварийного дома и – кто бы мог подумать?! – с шахматным королем отчего-то завладела вниманием Глинского. Наверное, инцидент поразил его своей абсурдностью, нелогичностью. Как бы там ни было, но Жорж радовался возможности еще раз увидеться с Грёзой и попробовать вручить ей уже не коробку конфет и шампанское, а шубку. Ему стало интересно: что еще выкинет эксцентричная барышня. А по виду – невинная скромница!
Он зашел в магазин, где продавались меховые изделия, выбрал шубку средней длины из серебристой норки, расплатился деньгами Ирбелина, и, улыбаясь, наблюдал, как тощая продавщица упаковывает покупку. Неужели у Грёзы хватит духу отказаться от такого роскошного подарка?
– Если она не возьмет шубу, то я ничего не смыслю в женщинах, – пробормотал Жорж, усаживаясь в машину. – Девица обомлеет от восхищения! А патрон вовсе не так скуп, как казалось…
ГЛАВА 7
Предстоящий переезд волновал не только молодых жильцов, но и пожилых. Варвара и Полина не желали, чтобы их опекал кто-либо, кроме Грёзы – они привыкли к девушке и потребовали учесть их интересы. Глинский как раз подбирал такой вариант: квартиры старушек должны были соседствовать с новым местом проживания Субботиной.
– Умереть спокойно не дадут, – ворчала Полина.
– У меня астма обострилась, – жаловалась Варвара. – И все из-за этой суматохи!
Грёза бегала от одной пожилой дамы к другой, кормила, давала лекарства и успокаивала.
– Все утрясется, – убеждала она своих подопечных. – Вот увидите. Мы поселимся рядышком, и я буду приходить к вам, как и сейчас, каждый день.
Перед ужином, умаявшись, она заглянула к Полине.
– Вам лучше?
– Какое там… в груди жмет и жмет, кашель, одышка. Едва до туалета добрела.
– Я позвонила в поликлинику, завтра врач придет, – сказала Грёза.
– В моем возрасте и с моими болезнями не врача надо вызывать, а священника, – вздохнула старушка. – Жаль, я в атеизме воспитана, в загробную жизнь не верю, стало быть, и каяться в грехах бесполезно. Придется помирать на свой страх и риск.
Полина шутила, а Грёза поглаживала ее по жилистой руке с подагрическими суставами. У нее на языке вертелся вопрос о шахматах.
– Вы не помните, Фаина Спиридоновна говорила что-нибудь о шахматных фигурках, ну, что они исчезли… то есть… пропали?
– С головой-то у меня совсем плохо, – горестно вздохнула Полина. – Я давеча очки искала – не нашла. Куда подевались, ума не приложу! А утром – глядь, они у меня под подушкой. Хорошо хоть целы остались, не раздавила. Уж что Фая говорила про шахматы, я и подавно запамятовала. Может, и не было такого разговора, потому как вроде все фигуры лежали в сундучке. Но ручаться не стану.
Грёза наклонилась к ее уху и прошептала:
– Белый король появился… на этажерке в прихожей.
– Нашелся, что ли?
– Нет. Появился… откуда ни возьмись!
– Ты не путаешь? – удивилась старушка. – У тебя не горячка ли? Как это – появился? Из воздуха?
– Понятия не имею. Думаю, его Глинский принес. Только откуда он его взял?
Полина долго молчала, наморщив бледный желтоватый лоб.
– Нехорошо, – выдохнула она. – Фая не любила об этих шахматах распространяться. Вещь редкая, старинная. Мы с Варькой-то допытывались, как они к ней попали, от кого. Да покойница все отмалчивалась, так и унесла тайну в могилу. Нехорошо…
– Что «нехорошо»? Вы меня пугаете! – схватила ее за руку Грёза.
– Не должны фигурки сами по себе исчезать, появляться… Не к добру это.
– Всякое бывает. Вот у Виктора в его коробке с шахматами тех же фигур не хватает.
– Тех же самых? – не поверила Полина. – Совсем плохо, дочка!
– Полина Прокофьевна! – взмолилась девушка. – Я же не усну, я и так боюсь! Вы шутите или серьезно?
– Шучу, шучу… Тебе Глинский по душе пришелся? – лукаво прищурилась старушка. – Мужчина видный, хоть куда. Чем не жених? Я старая, и то загляделась. Хорош, негодяй!
– Почему же негодяй?
– Потому что такой красавец – погибель для женского сердца.
– А мне он не понравился.
– Ты уверена? – усмехнулась Полина. – Почему же покраснела? Чай, этот не чета Витьке твоему. И собой пригож, и при деньгах. А Витька твой – шантрапа!
– Никакой он не мой, – насупилась Грёза. – Вы лучше постарайтесь что-нибудь вспомнить про шахматы.
– Ладно. Попроси Варвару зайти ко мне, если она сможет. Гипертония у нее разыгралась. Коли придет, мы с нею попробуем вместе покумекать, авось, что и надумаем про шахматы. Ох-хо-хо! Не о том заботишься, дочка. Тебе жизнь устраивать надо! Да не с Витькой-шалопаем, а с основательным, надежным человеком.
– Разве есть такие?
Полина закрыла глаза и махнула рукой – иди, мол, не зли меня понапрасну.
Грёза вышла от нее удрученная, расстроенная. Она отправилась к Варваре Игнатьевне, измерила ей давление, сделала травяной чай и передала старушке просьбу подруги. Та с готовностью засобиралась.
Грёза еще сбегала в аптеку за лекарствами, заскочила в булочную и, кутаясь в тонкое пальтецо, торопливо зашагала назад. Время на этой старой городской улице, казалось, остановилось. Шел мокрый снег, в окнах домов, выкрашенных в бледные тона, горел желтый свет. Прохожих было мало, и Грёзе почудилось, будто из-за поворота вот-вот выедет элегантный экипаж, и мелькнет под крытым верхом коляски лицо дамы в шляпе с большими полями, в меховом манто – прелестное, загадочное, с мечтательными и страстными глазами…
Девушка едва не ступила в выемку на тротуаре, полную грязной снежной кашицы, и одернула себя: «Будь внимательнее, Грёза, гляди под ноги, а не то шлепнешься в лужу!»
В парадном тускло мигала лампочка, то ли проводка прохудилась и требовала ремонта, то ли напряжение падало. В темном коридоре, там, где располагались двери квартир, стоял человек.
– Не пугайтесь, – произнес приятный мужской голос. – Это я, Глинский.
– Что вам нужно? Что вы здесь делаете?
– Вас поджидаю, Грёза Дмитриевна.
Он просто над ней издевался, этим обращением по имени-отчеству подчеркивая свое превосходство!
– Зачем?
– Вы негостеприимны. Сжальтесь и впустите меня!
Ей стало неловко, и она поспешно достала ключ. Замок, как на грех, не поддавался.
– Позвольте? Подержите-ка… – Незваный гость дал ей в руки объемный пакет и быстро открыл дверь. – Прошу!
В прихожей Грёза сразу, без стеснения, зажгла свет и окинула взглядом этажерку. На полках ничего, хотя бы отдаленно напоминающего шахматные фигурки, не было.
– Желаете меня обыскать? – Глинский смешным жестом поднял руки вверх. – Не возражаю. Приступайте, не стесняйтесь! Никаких шахмат я с собой не брал.
– Прекратите паясничать, – фыркнула она. – Опять деньги будете предлагать?
– На сей раз предлагаю не я, а небезызвестный вам господин Ирбелин.
– Мне ничего не нужно. Вам не удастся поселить меня на окраине города! Я не требую чего-то особенного, но в плохой район ехать отказываюсь.
– Кто вам сказал, что район плохой? Вы уже знаете, какие варианты вам предложат? И вообще, мой визит не связан с жилищным вопросом. Господин Ирбелин дарит вам… новые тапочки, как передовику социальной службы.
– Та… тапочки? – у Грёзы пересохло в горле от такой наглости. – Тапочки! Ясно, что за птица ваш Ирбелин.
– Не отказывайтесь. – Гость развернул упаковку и протянул девушке пару розовых атласных туфелек с лебяжьей опушкой. – Посмотрите, какая прелесть.
Грёза никогда не держала в руках таких восхитительных тапочек, не то, чтобы носить. Ей захотелось примерить их, но неловко было за поношенные колготки с штопкой на самых видных местах.
– Проверьте, угадал ли я ваш размер, – настаивал Глинский. – Зовите меня просто Жоржем.
Смущение помешало Грёзе шумно выразить негодование по поводу его фамильярного тона. Туфельки заворожили ее – кажется, она с детства мечтала о таких.
– Ладно, – поспешно кивнула она. – Они мне будут впору, я вижу.
– Это еще не все, – повеселел Глинский. – Это только начало. А сейчас… закройте глаза… или нет, можете не закрывать. – Эффектным жестом он вытащил из пакета норковую шубку, развернул ее и встряхнул. – Оп-ля! Как вам шубейка?!
У Грёзы пропал дар речи, она тут же забыла о «тапочках» и откровенно залюбовалась нежнейшим серебристым мехом.
– Это… мне?
– Вам! – охотно подтвердил молодой человек. – Господин Ирбелин покорно просит принять в знак его особого расположения.
– Какого ра… расположения? Вы на что намекаете?
– На ваше неотразимое очарование.
Глинскому плохо удалось скрыть иронию, и барышня ее уловила. Краска бросилась ей в лицо, а гость кинулся исправлять положение. Ох, уж этот его неистребимый сарказм!
– Вы только лишнего не придумывайте, – заговорил он, не выпуская из рук шубку, – Патрону свойственны широкие жесты! Ничего личного – обыкновенная галантность, желание доставить даме удовольствие. Для него купить такую шубку – все равно что для вас приобрести… перчатки.
Грёза перевела дух, и ей захотелось примерить шубку.
