Но сегодня ей страстно хотелось, чтобы некий магический обряд, неотвратимый, как сама судьба, подействовал на мужчину, которого она решила заполучить в мужья любой ценой.
– Не о том думаешь, девонька, – вдруг тихо шепнула ей на ушко Марфа. – Мужчина должен стать не мужем, – это пустое… Возлюбленным! Преданным в жизни и в смерти. Чтобы вся его кровь закипала при одном взгляде твоем… и был он весь в твоей власти, безвременно, на всех путях земных и небесных…
– Что ты говоришь, бабушка? Где ты?
– Ты, часом, не захворала? – обеспокоено посмотрела на внучку баба Надя. И впрямь не в себе девка! Вот беда.
– Мне показалось, Марфа здесь! Шепчет что-то мне на ухо. Какие она странные слова сказала…
– Устала ты. Иди спать. Утро вечера мудренее. А я посижу, подумаю, чем еще подсобить можно.
Баба Надя зажгла свечу и полезла на чердак, где стоял ее девичий ларь, покрытый толстым слоем пыли и паутины. Тяжелая крышка натужно заскрипела. Тонкий неистребимый запах лилий сразу заполнил легкие. Женщина закашлялась. Сколько лет прошло! Она достала плоскую бутылочку из толстого стекла. Флакон был до половины наполнен зеленовато-прозрачной маслянистой жидкостью. Такой легкой, что плотно пригнанную крышку открывать без надобности нельзя, – сразу начнет испаряться летучее зелье.
«Халдейская трава», как называла ее Марфа. Лунное растение. Сила его уменьшается и вырастает согласно фазам Луны. Корни этой редкой лилии и белоснежные листья ее собраны были, когда Марс, Венера и Луна находились в знаке Весов, – времени, возбуждающем любовную тягу. Сок лилии собирали в хрустальную чашу, читался нужный псалом, после чего надобно было произнести имя Анаэля и любимой особы…
– Имя ангела напиши на кипарисовой щепочке, опусти ее в летучий лилейный сок, помажь себе тем брови, а кипарисовую щепочку привяжи к правой руке и в благоприятный момент коснись ею правой руки того, кого желаешь всем сердцем иметь своим возлюбленным… Соверши это в пятницу, при новой луне, при восходе солнца…
Шепот Марфы растаял под сводами нагретой за день крыши. Баба Надя вздрогнула. Показалось ей, что ли?
Кипарисовые щепочки были завернуты в белый платок. Баба Надя достала их тоже.
Богоугодное ли дело они с Аленкой затеяли? Марфу такие вопросы никогда не волновали. Баба Надя же, помолившись и испросив «помощи свыше», пришла к убеждению, что ничего злого они с внучкой не делают, и на том успокоилась…
Сергей, проснувшись, немало удивился. Алена ничуть не напоминала ту девчонку, пусть и очень красивую, которую он впервые увидел на выставке Артура Корнилина. Перед ним сидела холеная и уверенная в себе, модно одетая и причесанная городская девица.
Он паршиво себя чувствовал после выпитого, что было ему не свойственно. Спиртное Горский переносил хорошо, а в таких мизерных дозах оно и вовсе не действовало. Недомогание и туман в голове он списал на усталость с дороги, напряжение последних дней.
– Ты голоден?
– Нет…
– Идем ужинать. Я окорок из деревни привезла.
Он смотрел на Аленины ноги, гладкие и соблазнительно высоко открытые, ощущая, как его стремительно захлестывает тяжелая волна желания. Забыться, потерять себя в объятиях этой женщины, сжечь в огне страсти навалившуюся невесть откуда тоску – все это заволокло сознание, помутило рассудок. Он набросился на Алену, овладел ею с яростью. Дикие необузданные ласки, которые он не мог и не хотел останавливать, затопили его и понесли…
Придя в себя, Сергей долго не мог понять, что привело его в такое маниакальное возбуждение. Лежащее рядом красивое тело Алены вызвало у него приступ тошноты. Горький запах трав напомнил ему мокрые смятые венки, среди которых он пытался выловить Аленин… Что с ним? Вялая мысль о колдовстве промелькнула и исчезла, уступив место резкому спазму в желудке.
Он вскочил и понесся в ванную. Там его вырвало… Он скрючился над унитазом, проклиная «паленый» коньяк и собственное неуемное вожделение. Плеская в лицо холодной водой, он подумал, что надо бы извиниться…
Что на него нашло? Как будто сто лет баб не видел! Набросился на девчонку, порвал белье. Кажется, у нее на теле ссадины… Господи, этого только не хватало! Придется заглаживать вину.
Он вернулся в гостиную присмиревший, смущенный.
Алена восприняла перемену в настроении Сергея по-своему. Должно быть, подействовало зелье, которое она предусмотрительно добавила в коньяк. Теперь можно заводить разговор о женитьбе.
– У нас будет ребенок…
– В самом деле? – Горский уже ничему не удивлялся. На этот крючок она его не поймает.
– Помнишь, тогда… в купальскую ночь…
– Вот деньги, – он потянулся к стулу, на котором висел пиджак, достал несколько купюр. – Сделай все, что нужно.
У Алены пропал дар речи. Из глаз ручьями хлынули слезы. Он равнодушно слушал ее истерические вопли, просьбы и проклятия, потом повернулся на бок и заснул.
Ему снился Артур Корнилин, небритый, с мутными глазами, который уговаривал не бороться больше.
– Я пытался, и видишь, чем все закончилось? – художник плакал, размазывая слезы испачканными в краске руками. – Теперь твоя очередь. Но ты будь умнее, отдай им все, что они попросят.
Сергей не понимал, что он должен отдать. Амулет из старинного золота качался перед ним, как маятник. Какая-то женщина с глазами Царицы Змей наливала желтоватый напиток с запахом лилий в два кубка. За окнами, в густой черноте ночи шумел сад, раздавались крики сторожей…
– Пей, не бойся, – шелестел голос.
Или это шелестели листья в оливковой роще? Или шелестело по плитам мраморного пола платье из золотой парчи, с корсажем из зеленого бархата, в которое одета стоящая рядом с ним женщина, испуганная и печальная?..
Она говорила ему что-то о ребенке. В ее голосе звучали отчаяние и решимость. Он взял женщину за руку, и его сердце сладко замерло, как будто свершилось некое интимное таинство…
И вот он уже стоит между двумя женщинами. У одной в волосах цветы, а у другой – змеи. Он должен сделать свой выбор. Невидимый наблюдатель следит за ним. Это могучий Архангел не сводит с него сурового взгляда…
Царица Змей протягивает кому-то золотой флорентийский амулет.
– По нему вы узнаете друг друга…
– О чем она говорит? – спрашивает Сергей у Артура Корнилина. – Ты же знаешь Царицу, объясни мне, что происходит?
Тот пьяно качает головой, отмахивается дрожащими руками. Не то, мол, спрашиваешь, не то…
Горский проснулся с привкусом лилий во рту и тяжелой головой.
«…аще пойду посреде скорби, живиши мя, на гнев враг моих простеря еси руку Твою и спасет мя десница Твоя! Господь воздаст за мя. Господи, милость Твоя во век, дел руку Твоею не презри…»
Горячий шепот Алены сменился ее долгими поцелуями, от которых опять все помутилось. Он снова отдался сумасшедшей страсти, в угаре которой не ведал, что творит. Клялся в любви Алене, обещал жениться, быть верным до гроба, осыпать деньгами и ласками, бормотал что-то о Флоренции, ее мандариновых садах и журчании фонтанов… Он словно обезумел, его куда-то несло, и не за что было уцепиться, дабы остановить пьяный ураган желания.
Казалось, за эту ночь он прошел через горнило «геенны огненной», в пламени которой сгорело все, что еще оставалось в нем от того Сергея, который писал письмо о любви девочке с большими глазами и тоненькими косичками.
Утром, взглянув на Алену, он отшатнулся в ужасе. Ненавистная красавица спала, прижавшись к нему гибким горячим телом, от которого хотелось отодвинуться подальше. Сергей вспомнил все, что говорил ей ночью во время бешеных ласк, и понял, что он сделал свой выбор и уже не сможет отказаться. Роковой круг замкнулся, и в середине его была печать лилии. Странное сравнение…
О Лиде он так и не вспомнил. Находясь еще во власти сна, он потянулся рукой к амулету на шее. Украшения не было. Сергей вскочил, холодная волна прокатилась по позвоночнику, в голове стало пусто до звона.
– Цепочка такая прочная, что порваться никак не могла, значит…
Он перерыл постель, не обращая внимания на недовольство Алены, обыскал свой единственный чемодан, одежду, карманы, потом ванную, и, наконец, всю квартиру. Медальон исчез бесследно.
– Где подвеска? – он готов был убить проклятую девчонку. – Твоих рук дело?
– Че ты орешь? – она лениво перевернулась на другой бок, не потрудившись даже прикрыться. И это взбесило его по-настоящему.
– Где подвеска, я спрашиваю? – рявкнул он, теряя контроль над собой.
– Откуда я знаю? Ищи!
Сергей развернулся и отправился в ванную принимать душ. Нужно съездить к Нине, поговорить с ней. Он набрал знакомый номер, но ему снова никто не ответил. Нина то ли уехала, то ли не желала ни с кем общаться. Он понимал ее. Сейчас ему самому хотелось бежать, куда глаза глядят. Только тогда он сможет успокоиться, все обдумать. Поискать без нервов пропавший медальон. Куда он мог деться из квартиры? Может, еще в поезде потерялся?
Одеваясь перед зеркалом, Сергей вздрагивал от воспоминаний прошедшей ночи, не находя объяснений своим чувствам и поступкам. Бросив в очередной раз взгляд на свое отражение, он застыл, пораженный. Золотой флорентийский амулет, как ни в чем не бывало, висел у него на шее, на толстой витой цепочке.
– Черт, я схожу с ума? – он вытер испарину со лба и потрогал подвеску. Она была твердой и теплой, как его тело, приятно льнула к пальцам.
В дверях гостиной показалась Алена, раскрасневшаяся после бурной ночи, с синими тенями под глазами, утомленная и довольная.
– Когда свадьба? – спросила она, как о само собой разумеющемся.
– Когда захочешь! – ответил Горский, хлопнув входной дверью.
Выходя из подъезда, он едва не столкнулся с высоким, одетым во все черное мужчиной. Уже в такси Сергей подумал о «черном человеке», который якобы преследовал Артура. Злой гений? Или просто прохожий?
Дом Корнилиных с занавешенными окнами встретил Сергея тишиной и запустением. Дверь была закрыта. На стук никто не вышел…
Луиджи вернулся из палаццо Альбицци в глубоком раздумье. Маттео выздоравливал медленно и как бы нехотя. Юная жена его, «дитя певучее печали», молча ухаживала за ним. Она ни на что не жаловалась, ни о чем не просила, только смотрела своими большими блестящими глазами.
Луиджи часто заставал ее одиноко стоящей у окна и глядящей в темные заросли дворцового сада. В ароматной тьме густо звенели цикады…
Честно говоря, Луиджи гораздо больше волновало состояние здоровья молодой женщины, нежели ее престарелого супруга.
Маттео был человеком вспыльчивого и необузданного нрава, его жестокость и коварство давно стало притчей во языцех. Подобные качества сгущают кровь и ведут к возникновению тяжелых недугов, что и произошло с сеньором Альбицци. Вылечить его было так же невозможно, как и изменить его отвратительный злобный характер. Луиджи терпеть не мог таких типов, но его ремесло предполагало бесстрастие и милосердие к больному.
Врач вовсе не был ни сентиментальным, ни излишне жалостливым, но Антония ему нравилась. К тому же очень хотелось насолить Маттео Альбицци, утереть нос старому мерзавцу. Поэтому Луиджи сообщил своему знатному пациенту, что теперь к нему будет приходить его ученик, молодой Манфред, который в искусстве целительства давно превзошел своего учителя. Его свежий взгляд и смелые решения помогут добиться перелома в болезни. Брюзгливый старик после долгих препирательств и придирчивых расспросов, наконец, согласился. Луиджи оставил ему очередную порцию микстуры, которую умели готовить только он и Манфред, и ушел, напевая что-то себе под нос и потирая руки.
Придя домой, он застал юношу в алхимической лаборатории. Луиджи не кривил душой, заявляя, что молодой человек превзошел своего учителя. Иногда это так и выглядело. Манфред вдруг высказывал такие предложения, что знаменитый лекарь не знал, что и думать. Часто ученик делился с ним настолько оригинальными идеями, что Луиджи только диву давался.
– У меня есть хорошая новость!
Манфред поднял голову от колбы, в которой что-то бурлило, и посмотрел на учителя отсутствующим взглядом. Алхимия увлекала его. То, что Луиджи постигал путем нелегких раздумий и утомительных опытов, Манфред улавливал интуитивно. Он помнил слова Луиджи: «…Построй, мой друг, храм, который не имеет ни начала, ни конца. Внутри этого храма помести источник чистейшей, блестящей как солнце, воды. Проникнуть туда можно с мечом в руке, ибо вход узок и охраняется драконом. Убей дракона… и попадешь в храм. Найдешь там то, что ищешь, ибо жрец – этот медный человек, что сидит у источника, меняется в своей природе и превращается в серебряного человека и может, если ты этого пожелаешь, превратиться и в золото...»
– У меня тоже новость для тебя, Луиджи. Сегодня я видел странного человека, который прятался в саду за домом. То ли монах, то ли странник. Мне он не понравился. Не следил ли он за нами, когда мы выкапывали трупы людей на кладбище?
Луиджи задумался. Вскрытие трупов было опасным делом, и приходилось тщательно скрывать это занятие. Если кто-то стал случайным свидетелем, то можно ожидать или доноса, или требования денег за молчание.
– Не думаю, – наконец, ответил врач. – Вероятно, ты принял за монаха нерешительного посетителя или случайного прохожего.
– Пусть будет так. – Манфред пожал плечами. – А у тебя что за новость?
– О! – врач воодушевился. – Завтра пойдешь к старому Маттео, отнесешь ему бальзам, который мы приготовили. Кстати, поговори с Антонией. Мне кажется, она нездорова.
Манфред оставил в покое бурлящую в колбе жидкость и уставился на Луиджи. Мысль о том, что завтра он увидит женщину, о которой мечтал бессонными ночами, привела его в трепет. Неужели это произойдет? Загадочная Флоренция откроет, наконец, и для него свои жаркие объятия, в которых властительные принцы грезили о крови, золоте и любви…
* * *
Осень пришла тихо, как прохладный туман опускается в долины. Золотые листья опадали в синие воды прудов. Рубиновыми огнями горели на солнце клены…
Алена сшила на свадьбу платье из желтой парчи с корсажем зеленого бархата и такими же отворотами длинных, спадающих складками рукавов. Ее причуда привела в ужас портниху. Богемный вкус! Эпатажный и легкомысленный.
Приглашенных практически не было. Подружкой невесты пригласили молодую гримершу из студии, с которой Алена часто сплетничала, а свидетелем, конечно, оказался Богдан. Это получилось само собой. Он не мог остаться в стороне от значительного события в жизни своей возлюбленной, и если он понадобился ей в таком качестве, что ж… Судьбу не выбирают, – ее принимают, а там… как получится…
Лида помогала Ивану и бабе Наде собирать зимние яблоки. В саду дымился костер из облетевших листьев.
Почтальон принес конверт с приглашением на свадьбу. Алена писала сестре, чтобы та обязательно приезжала, но только одна. Все будет скромно, по-домашнему. Никакого обильного застолья, пьяных гостей и бестолковой сутолоки. Это нынче не в моде. Да и денег много тратить не стоит. Бабе Наде, Марфе с Ильей и отцу ничего говорить не надо, а то обидятся, что их не пригласили. Пусть для них окажется приятным сюрпризом, когда молодые приедут в деревню провести медовый месяц…
Богдан прожил эти последние недели, словно в угаре. Его никто не узнавал, приятели шарахались в испуге, встречаясь с его воспаленным горящим взглядом.
– Не о том думаешь, девонька, – вдруг тихо шепнула ей на ушко Марфа. – Мужчина должен стать не мужем, – это пустое… Возлюбленным! Преданным в жизни и в смерти. Чтобы вся его кровь закипала при одном взгляде твоем… и был он весь в твоей власти, безвременно, на всех путях земных и небесных…
– Что ты говоришь, бабушка? Где ты?
– Ты, часом, не захворала? – обеспокоено посмотрела на внучку баба Надя. И впрямь не в себе девка! Вот беда.
– Мне показалось, Марфа здесь! Шепчет что-то мне на ухо. Какие она странные слова сказала…
– Устала ты. Иди спать. Утро вечера мудренее. А я посижу, подумаю, чем еще подсобить можно.
Баба Надя зажгла свечу и полезла на чердак, где стоял ее девичий ларь, покрытый толстым слоем пыли и паутины. Тяжелая крышка натужно заскрипела. Тонкий неистребимый запах лилий сразу заполнил легкие. Женщина закашлялась. Сколько лет прошло! Она достала плоскую бутылочку из толстого стекла. Флакон был до половины наполнен зеленовато-прозрачной маслянистой жидкостью. Такой легкой, что плотно пригнанную крышку открывать без надобности нельзя, – сразу начнет испаряться летучее зелье.
«Халдейская трава», как называла ее Марфа. Лунное растение. Сила его уменьшается и вырастает согласно фазам Луны. Корни этой редкой лилии и белоснежные листья ее собраны были, когда Марс, Венера и Луна находились в знаке Весов, – времени, возбуждающем любовную тягу. Сок лилии собирали в хрустальную чашу, читался нужный псалом, после чего надобно было произнести имя Анаэля и любимой особы…
– Имя ангела напиши на кипарисовой щепочке, опусти ее в летучий лилейный сок, помажь себе тем брови, а кипарисовую щепочку привяжи к правой руке и в благоприятный момент коснись ею правой руки того, кого желаешь всем сердцем иметь своим возлюбленным… Соверши это в пятницу, при новой луне, при восходе солнца…
Шепот Марфы растаял под сводами нагретой за день крыши. Баба Надя вздрогнула. Показалось ей, что ли?
Кипарисовые щепочки были завернуты в белый платок. Баба Надя достала их тоже.
Богоугодное ли дело они с Аленкой затеяли? Марфу такие вопросы никогда не волновали. Баба Надя же, помолившись и испросив «помощи свыше», пришла к убеждению, что ничего злого они с внучкой не делают, и на том успокоилась…
Сергей, проснувшись, немало удивился. Алена ничуть не напоминала ту девчонку, пусть и очень красивую, которую он впервые увидел на выставке Артура Корнилина. Перед ним сидела холеная и уверенная в себе, модно одетая и причесанная городская девица.
Он паршиво себя чувствовал после выпитого, что было ему не свойственно. Спиртное Горский переносил хорошо, а в таких мизерных дозах оно и вовсе не действовало. Недомогание и туман в голове он списал на усталость с дороги, напряжение последних дней.
– Ты голоден?
– Нет…
– Идем ужинать. Я окорок из деревни привезла.
Он смотрел на Аленины ноги, гладкие и соблазнительно высоко открытые, ощущая, как его стремительно захлестывает тяжелая волна желания. Забыться, потерять себя в объятиях этой женщины, сжечь в огне страсти навалившуюся невесть откуда тоску – все это заволокло сознание, помутило рассудок. Он набросился на Алену, овладел ею с яростью. Дикие необузданные ласки, которые он не мог и не хотел останавливать, затопили его и понесли…
Придя в себя, Сергей долго не мог понять, что привело его в такое маниакальное возбуждение. Лежащее рядом красивое тело Алены вызвало у него приступ тошноты. Горький запах трав напомнил ему мокрые смятые венки, среди которых он пытался выловить Аленин… Что с ним? Вялая мысль о колдовстве промелькнула и исчезла, уступив место резкому спазму в желудке.
Он вскочил и понесся в ванную. Там его вырвало… Он скрючился над унитазом, проклиная «паленый» коньяк и собственное неуемное вожделение. Плеская в лицо холодной водой, он подумал, что надо бы извиниться…
Что на него нашло? Как будто сто лет баб не видел! Набросился на девчонку, порвал белье. Кажется, у нее на теле ссадины… Господи, этого только не хватало! Придется заглаживать вину.
Он вернулся в гостиную присмиревший, смущенный.
Алена восприняла перемену в настроении Сергея по-своему. Должно быть, подействовало зелье, которое она предусмотрительно добавила в коньяк. Теперь можно заводить разговор о женитьбе.
– У нас будет ребенок…
– В самом деле? – Горский уже ничему не удивлялся. На этот крючок она его не поймает.
– Помнишь, тогда… в купальскую ночь…
– Вот деньги, – он потянулся к стулу, на котором висел пиджак, достал несколько купюр. – Сделай все, что нужно.
У Алены пропал дар речи. Из глаз ручьями хлынули слезы. Он равнодушно слушал ее истерические вопли, просьбы и проклятия, потом повернулся на бок и заснул.
Ему снился Артур Корнилин, небритый, с мутными глазами, который уговаривал не бороться больше.
– Я пытался, и видишь, чем все закончилось? – художник плакал, размазывая слезы испачканными в краске руками. – Теперь твоя очередь. Но ты будь умнее, отдай им все, что они попросят.
Сергей не понимал, что он должен отдать. Амулет из старинного золота качался перед ним, как маятник. Какая-то женщина с глазами Царицы Змей наливала желтоватый напиток с запахом лилий в два кубка. За окнами, в густой черноте ночи шумел сад, раздавались крики сторожей…
– Пей, не бойся, – шелестел голос.
Или это шелестели листья в оливковой роще? Или шелестело по плитам мраморного пола платье из золотой парчи, с корсажем из зеленого бархата, в которое одета стоящая рядом с ним женщина, испуганная и печальная?..
Она говорила ему что-то о ребенке. В ее голосе звучали отчаяние и решимость. Он взял женщину за руку, и его сердце сладко замерло, как будто свершилось некое интимное таинство…
И вот он уже стоит между двумя женщинами. У одной в волосах цветы, а у другой – змеи. Он должен сделать свой выбор. Невидимый наблюдатель следит за ним. Это могучий Архангел не сводит с него сурового взгляда…
Царица Змей протягивает кому-то золотой флорентийский амулет.
– По нему вы узнаете друг друга…
– О чем она говорит? – спрашивает Сергей у Артура Корнилина. – Ты же знаешь Царицу, объясни мне, что происходит?
Тот пьяно качает головой, отмахивается дрожащими руками. Не то, мол, спрашиваешь, не то…
Горский проснулся с привкусом лилий во рту и тяжелой головой.
«…аще пойду посреде скорби, живиши мя, на гнев враг моих простеря еси руку Твою и спасет мя десница Твоя! Господь воздаст за мя. Господи, милость Твоя во век, дел руку Твоею не презри…»
Горячий шепот Алены сменился ее долгими поцелуями, от которых опять все помутилось. Он снова отдался сумасшедшей страсти, в угаре которой не ведал, что творит. Клялся в любви Алене, обещал жениться, быть верным до гроба, осыпать деньгами и ласками, бормотал что-то о Флоренции, ее мандариновых садах и журчании фонтанов… Он словно обезумел, его куда-то несло, и не за что было уцепиться, дабы остановить пьяный ураган желания.
Казалось, за эту ночь он прошел через горнило «геенны огненной», в пламени которой сгорело все, что еще оставалось в нем от того Сергея, который писал письмо о любви девочке с большими глазами и тоненькими косичками.
Утром, взглянув на Алену, он отшатнулся в ужасе. Ненавистная красавица спала, прижавшись к нему гибким горячим телом, от которого хотелось отодвинуться подальше. Сергей вспомнил все, что говорил ей ночью во время бешеных ласк, и понял, что он сделал свой выбор и уже не сможет отказаться. Роковой круг замкнулся, и в середине его была печать лилии. Странное сравнение…
О Лиде он так и не вспомнил. Находясь еще во власти сна, он потянулся рукой к амулету на шее. Украшения не было. Сергей вскочил, холодная волна прокатилась по позвоночнику, в голове стало пусто до звона.
– Цепочка такая прочная, что порваться никак не могла, значит…
Он перерыл постель, не обращая внимания на недовольство Алены, обыскал свой единственный чемодан, одежду, карманы, потом ванную, и, наконец, всю квартиру. Медальон исчез бесследно.
– Где подвеска? – он готов был убить проклятую девчонку. – Твоих рук дело?
– Че ты орешь? – она лениво перевернулась на другой бок, не потрудившись даже прикрыться. И это взбесило его по-настоящему.
– Где подвеска, я спрашиваю? – рявкнул он, теряя контроль над собой.
– Откуда я знаю? Ищи!
Сергей развернулся и отправился в ванную принимать душ. Нужно съездить к Нине, поговорить с ней. Он набрал знакомый номер, но ему снова никто не ответил. Нина то ли уехала, то ли не желала ни с кем общаться. Он понимал ее. Сейчас ему самому хотелось бежать, куда глаза глядят. Только тогда он сможет успокоиться, все обдумать. Поискать без нервов пропавший медальон. Куда он мог деться из квартиры? Может, еще в поезде потерялся?
Одеваясь перед зеркалом, Сергей вздрагивал от воспоминаний прошедшей ночи, не находя объяснений своим чувствам и поступкам. Бросив в очередной раз взгляд на свое отражение, он застыл, пораженный. Золотой флорентийский амулет, как ни в чем не бывало, висел у него на шее, на толстой витой цепочке.
– Черт, я схожу с ума? – он вытер испарину со лба и потрогал подвеску. Она была твердой и теплой, как его тело, приятно льнула к пальцам.
В дверях гостиной показалась Алена, раскрасневшаяся после бурной ночи, с синими тенями под глазами, утомленная и довольная.
– Когда свадьба? – спросила она, как о само собой разумеющемся.
– Когда захочешь! – ответил Горский, хлопнув входной дверью.
Выходя из подъезда, он едва не столкнулся с высоким, одетым во все черное мужчиной. Уже в такси Сергей подумал о «черном человеке», который якобы преследовал Артура. Злой гений? Или просто прохожий?
Дом Корнилиных с занавешенными окнами встретил Сергея тишиной и запустением. Дверь была закрыта. На стук никто не вышел…
ГЛАВА 7
Луиджи вернулся из палаццо Альбицци в глубоком раздумье. Маттео выздоравливал медленно и как бы нехотя. Юная жена его, «дитя певучее печали», молча ухаживала за ним. Она ни на что не жаловалась, ни о чем не просила, только смотрела своими большими блестящими глазами.
Луиджи часто заставал ее одиноко стоящей у окна и глядящей в темные заросли дворцового сада. В ароматной тьме густо звенели цикады…
Честно говоря, Луиджи гораздо больше волновало состояние здоровья молодой женщины, нежели ее престарелого супруга.
Маттео был человеком вспыльчивого и необузданного нрава, его жестокость и коварство давно стало притчей во языцех. Подобные качества сгущают кровь и ведут к возникновению тяжелых недугов, что и произошло с сеньором Альбицци. Вылечить его было так же невозможно, как и изменить его отвратительный злобный характер. Луиджи терпеть не мог таких типов, но его ремесло предполагало бесстрастие и милосердие к больному.
Врач вовсе не был ни сентиментальным, ни излишне жалостливым, но Антония ему нравилась. К тому же очень хотелось насолить Маттео Альбицци, утереть нос старому мерзавцу. Поэтому Луиджи сообщил своему знатному пациенту, что теперь к нему будет приходить его ученик, молодой Манфред, который в искусстве целительства давно превзошел своего учителя. Его свежий взгляд и смелые решения помогут добиться перелома в болезни. Брюзгливый старик после долгих препирательств и придирчивых расспросов, наконец, согласился. Луиджи оставил ему очередную порцию микстуры, которую умели готовить только он и Манфред, и ушел, напевая что-то себе под нос и потирая руки.
Придя домой, он застал юношу в алхимической лаборатории. Луиджи не кривил душой, заявляя, что молодой человек превзошел своего учителя. Иногда это так и выглядело. Манфред вдруг высказывал такие предложения, что знаменитый лекарь не знал, что и думать. Часто ученик делился с ним настолько оригинальными идеями, что Луиджи только диву давался.
– У меня есть хорошая новость!
Манфред поднял голову от колбы, в которой что-то бурлило, и посмотрел на учителя отсутствующим взглядом. Алхимия увлекала его. То, что Луиджи постигал путем нелегких раздумий и утомительных опытов, Манфред улавливал интуитивно. Он помнил слова Луиджи: «…Построй, мой друг, храм, который не имеет ни начала, ни конца. Внутри этого храма помести источник чистейшей, блестящей как солнце, воды. Проникнуть туда можно с мечом в руке, ибо вход узок и охраняется драконом. Убей дракона… и попадешь в храм. Найдешь там то, что ищешь, ибо жрец – этот медный человек, что сидит у источника, меняется в своей природе и превращается в серебряного человека и может, если ты этого пожелаешь, превратиться и в золото...»
– У меня тоже новость для тебя, Луиджи. Сегодня я видел странного человека, который прятался в саду за домом. То ли монах, то ли странник. Мне он не понравился. Не следил ли он за нами, когда мы выкапывали трупы людей на кладбище?
Луиджи задумался. Вскрытие трупов было опасным делом, и приходилось тщательно скрывать это занятие. Если кто-то стал случайным свидетелем, то можно ожидать или доноса, или требования денег за молчание.
– Не думаю, – наконец, ответил врач. – Вероятно, ты принял за монаха нерешительного посетителя или случайного прохожего.
– Пусть будет так. – Манфред пожал плечами. – А у тебя что за новость?
– О! – врач воодушевился. – Завтра пойдешь к старому Маттео, отнесешь ему бальзам, который мы приготовили. Кстати, поговори с Антонией. Мне кажется, она нездорова.
Манфред оставил в покое бурлящую в колбе жидкость и уставился на Луиджи. Мысль о том, что завтра он увидит женщину, о которой мечтал бессонными ночами, привела его в трепет. Неужели это произойдет? Загадочная Флоренция откроет, наконец, и для него свои жаркие объятия, в которых властительные принцы грезили о крови, золоте и любви…
* * *
Осень пришла тихо, как прохладный туман опускается в долины. Золотые листья опадали в синие воды прудов. Рубиновыми огнями горели на солнце клены…
Алена сшила на свадьбу платье из желтой парчи с корсажем зеленого бархата и такими же отворотами длинных, спадающих складками рукавов. Ее причуда привела в ужас портниху. Богемный вкус! Эпатажный и легкомысленный.
Приглашенных практически не было. Подружкой невесты пригласили молодую гримершу из студии, с которой Алена часто сплетничала, а свидетелем, конечно, оказался Богдан. Это получилось само собой. Он не мог остаться в стороне от значительного события в жизни своей возлюбленной, и если он понадобился ей в таком качестве, что ж… Судьбу не выбирают, – ее принимают, а там… как получится…
Лида помогала Ивану и бабе Наде собирать зимние яблоки. В саду дымился костер из облетевших листьев.
Почтальон принес конверт с приглашением на свадьбу. Алена писала сестре, чтобы та обязательно приезжала, но только одна. Все будет скромно, по-домашнему. Никакого обильного застолья, пьяных гостей и бестолковой сутолоки. Это нынче не в моде. Да и денег много тратить не стоит. Бабе Наде, Марфе с Ильей и отцу ничего говорить не надо, а то обидятся, что их не пригласили. Пусть для них окажется приятным сюрпризом, когда молодые приедут в деревню провести медовый месяц…
Богдан прожил эти последние недели, словно в угаре. Его никто не узнавал, приятели шарахались в испуге, встречаясь с его воспаленным горящим взглядом.
