– Не знаю… думаю, Полина сочла свои ощущения субъективными… а потом уже было поздно…
– Субъективными?
– Ну да… Творческое перевоплощение вообще загадка! Актер может испытывать не только эмоции своего героя, но и физические проявления, боль, психическое расстройство… что угодно.
– Мм-м… интересный подход, – скептически произнес следователь. – Хотя я полагаю, актриса понимала, что умирает. Ведь она сознательно приняла смертельную дозу яда… и до последней минуты маскировала симптомы отравления, делая вид, что погибает Клеопатра, а не она сама.
– В таком случае, Полина могла принять яд дома, в своей квартире… где ей никто не помешал бы отойти в мир иной! – рассвирепел Зубов. – А не умирать на глазах у всех, рискуя оказаться в реанимации!
Но у следователя и на этот аргумент нашлось возражение.
– Возможно, Жемчужная подсознательно надеялась, что ей помешают, – возразил он. – Или хотела кого-то испугать. Например, вас… уважаемый господин Зубов.
– Меня? С какой стати?
– Должно быть, ее угнетало положение любовницы… каждая женщина стремится выйти замуж, обрести статус законной супруги…
– Из-за этого не убивают себя!
– Я говорю о том же, – терпеливо объяснял следователь. – Она не собиралась умирать. Надеялась, что ей вовремя окажут медицинскую помощь, и все обойдется. Зато вы получите урок! И, боясь повторения попытки суицида, предложите любовнице руку и сердце. Чем не мотив для столь отчаянного поступка? Актрисы весьма э-э… импульсивны…
Его доводы не возымели действия. Зубов еще сильнее разъярился.
– Чушь собачья! – рявкнул он. – Вы просто хотите квалифицировать убийство как суицид и умыть руки. Я угадал? Между прочим, Полина перед началом репетиции призналась мне, что ей страшно… Она что-то предчувствовала. Боялась!
– Конечно, боялась, – охотно согласился следователь. – Любой на ее месте испытывал бы мандраж. Ей предстояло принять яд, а это опасная процедура.
– Я буду настаивать на том, чтобы по факту ее смерти возбудили уголовное дело.
– Это ваше право, – со стоическим смирением промолвил следователь. – Только где же доказательства? Я их пока не вижу. Дело все равно закроют. Кому, по-вашему, понадобилось убивать актрису?
– Любой мог подсыпать в чай яд… еще в гримерной. Чтобы это сделать, не обязательно прикасаться к чашке. В гримерке толкутся все! Никто ни на кого не обращает внимания. Столик, где обычно заваривают чай или кофе, отгорожен ширмами, но чисто условно. Кстати, другие актрисы тоже любят выпить чаю в перерывах или после спектакля. А чашки у нас одинаковые, из одного сервиза.
– Вы намекаете, что яд предназначался не Жемчужной? Хм… Такого, разумеется, исключить нельзя, но…
Зубов мог бы поклясться: яд попал в чашку Полины не случайно… и выпила она его не по ошибке. Конечно, хлебнуть из ее чашки мог кто угодно, – однако судьба распорядилась иначе. Бедную Прасковью Жемчугову тоже отравили, и ни любовь графа, ни все его несметные богатства не спасли актрису от смерти…
– Это рок… – пробормотал он, не глядя на следователя. – Рок…
– Не спорю. Я бы хотел уточнить. Видите ли, следов препарата из наперстянки не нашли ни в чайнике, ни в заварке… только в чашке погибшей. По показаниям очевидцев, Жемчужная в тот день вела себя необыкновенно нервозно, рассеянно… Я полагаю, что она никак не решалась сделать непоправимый шаг. В перерыве перед последним актом она все же взяла со столика чашку с уже остывшим напитком и… выпила его. Никто, кроме нее, не пил чай. Одна актриса сделала себе кофе, другая принесла с собой апельсиновый сок... кто-то брал минералку из холодильника…
– Если бы Полина изменила своей привычке, она осталась бы жива!
– Все указывает на самоубийство, – гнул свою линию следователь. – Возможно, с целью напугать окружающих. Погибшая не оставила предсмертной записки, значит, не собиралась умирать по-настоящему. Допускаю, что она не рассчитала дозу… в общем, это уже детали…
– Вы нашли в гримерной упаковку от лекарства?
– Нет. Вероятно, погибшая выбросила ее в мусорную корзину. В вашем театре полно мусорных корзин! Не рыться же в каждой? А вечером того же дня уборщица вынесла мусор в контейнер…
Зубов понимал, как глупо выглядят его вопросы, но ничего не мог с собой поделать. Ему было отлично известно, что в корзинах никто не рылся, и что уборщица, которую никто ни о чем не предупредил, навела повсюду порядок.
– Это не меняет дела, – добавил следователь. – Останкинский район считается неблагоприятной для психики зоной… и самоубийства у нас не редкость. Причем без всякой видимой причины. Еще Шереметевские актрисы подали дурной пример. Взялись топиться в прудах! Раньше прудов на территории усадьбы Останкино было множество. Теперь на их месте стоят дома… и малое здание телецентра, между прочим. На людей что-то влияет. У них нервы и так не железные, а при нынешней жизни…
Он завзято рассуждал о влиянии геопатогенных зон на склонность жителей к суициду и сыпал статистическими данными. Напоследок он задал Зубову стандартный вопрос: не заметил ли тот чего-нибудь необычного в поведении Жемчужной.
– Она боялась…
По лицу следователя он понял, что ответ удовлетворил его.
Зубов умолчал о деньгах, которые актриса просила у него в долг. Это уже не важно. Какая разница, куда она их потратила?..
Похороны Полины были самыми скромными. По желанию ее родителей, тело доставили в Ярославль. Сопровождали актрису в последний путь несколько человек. Зубов оплатил дорогой гроб, живые цветы, всю процедуру погребения и поминки в одном из лучших ресторанов.
Он все еще не осознавал в полной мере свою потерю. Жил по инерции, словно в бредовом сне. Интерес его к театру угас… и он перестал ходить на репетиции. Там каждая мелочь напоминала ему о Полине…
Из всей труппы искренне оплакивала покойную только актриса Лихвицкая, которая на злополучной генеральной репетиции играла Ираду, верную служанку Клеопатры. Злые языки приписывали сию безутешную скорбь нетрадиционным чувствам, которые девушка питала к Жемчужной. Лихвицкая даже попросила режиссера дать ей отпуск за свой счет. Глаза у нее при этом были мокры, нос покраснел, а губы дрожали.
– Иди, гуляй, – махнул рукой Канавкин. – Нам всем впору отпуска брать. Свалилась беда нежданно-негаданно! Упаси, Бог, от такой напасти.
Афиши с «Антонием и Клеопатрой» сняли, зрителям вернули деньги за проданные заранее билеты на премьеру. Наримова наотрез отказалась играть египетскую царицу и заявила, что лучше уволиться, чем оказаться на кладбище.
Жизнь в театре замерла…
Когда в вестибюле снова появился мнимый корреспондент, Канавкин, который в одиночестве курил у окна, несказанно обрадовался. Хоть какое-то оживление.
– Ах, это опять вы? Желаете очерк написать о нашей незабвенной Полинушке? О ее ярком, но коротком творческом пути? Милости прошу в мой кабинет. Может, по стопочке на помин ее души?
Время, проведенное вместе у двери следователя, необыкновенно сближает
– Я не репортер, – признался Лавров. – Я… веду частное расследование. По поручению одного заинтересованного лица.
Это смелое заявление привело режиссера в восторг.
– Вы сыщик? Вот это да! Ни разу не видел настоящего частного детектива. Только в кино.
Начальник охраны компании «Зебрович и партнеры» скромно потупился. Не признаваться же, что он всего лишь подручный взбалмошной дамочки, которая с ума сходит от скуки? Сегодня ей взбрело в голову во что бы то ни стало разоблачить убийцу актрисы, пока еще кто-нибудь не отправился в мир иной. А что она придумает завтра, страшно вообразить.
– Кто вас нанял? – заинтересовался Канавкин. – Неужто, сам…
– Вы поразительно догадливы, – не дал ему договорить Лавров. – Однако тс-ссс! Мой работодатель желает хранить инкогнито.
– Да-да… я понимаю…
Режиссер с видом заговорщика подмигнул визитеру, увлекая его по коридору к своему кабинету.
– Здесь нам никто не помешает!
– Надеюсь…
В кабинете было светло. Окна выходили на южную сторону, и все уголки маленькой комнаты заливало солнце. Канавкин расположился за своим столом, а гостю предложил на выбор стул или жесткий диванчик.
Лавров выбрал стул, – чем ближе к собеседнику, тем доверительнее разговор.
– Скажите, те девушки, которые играли служанок Клеопатры… где они?
– А что? – насторожился режиссер.
– С ними все в порядке?
Канавкин кашлянул и подозрительно уставился на Лаврова.
– Вроде бы здоровы… Одна в отпуске, другая репетирует новую роль…
– Можно с ними встретиться?
– Только с Хармианой, – кивнул режиссер. – То есть с Бузеевой. Она здесь, в соседней комнате. А к Лихвицкой вам придется домой идти. Адрес я дам.
Казалось, он был не на шутку огорчен, что к нему у сыщика пока нет вопросов…
Катенька Бузеева оказалась очень милой улыбчивой молодой женщиной. Лавров ей понравился еще в прошлый раз, когда она приняла его за журналиста.
Следователю Роман сразу признался, что служит начальником охраны в частной фирме, а на злополучную репетицию пришел как тайный поклонник Тамары Наримовой: надеялся-де завязать знакомство. Тот пообещал не выдавать его, и сдержал слово. Так что теперь Лавров разоблачал себя сам. Туманными намеками, как в случае с режиссером, он подводил сотрудников к выводу, что действует по указанию Зубова. Это ни у кого не вызывало сомнений.
Неожиданная смерть ведущей актрисы все еще оставалась в театре темой номер один.
Глаза Бузеевой наполнились слезами, едва Лавров упомянул о Полине Жемчужной.
– Жалко ее, сил нет, – призналась «Хармиана». – Совсем молодая была…
– Могла она покончить с собой?
– В жизни всякое случается. В последнее время Полина выглядела удрученной. Часто задумывалась, даже здороваться забывала. Кое-кто из наших обвинял ее в зазнайстве. Но только не я! Чего ей зазнаваться? У нас ведь частный театр… зрительный зал маленький, и вообще… настоящей звездой здесь не станешь.
– У каждого свой путь к вершине…
– Да, конечно, – соглашалась Бузеева. – Думаю, Полина страдала. Ее жизнь не складывалась… я имею в виду, личная. Наверное, она хотела иметь семью, детей, как любая женщина. Временные отношения не всех устраивают.
Она тактично обходила острые углы, избегая называть фамилию Зубова.
– Скажите, вы запомнили, кто в тот день… подходил к столику за ширмами, где Жемчужная готовила себе чай?
– Зачем мне было запоминать? Кто угодно мог подойти… В нашей гримерной постоянно проходной двор. Все снуют… включают чайник, пьют воду. Лихвицкая, например, пьет только кипяченую. А вы думаете, Полину отравили?
– Я должен убедиться, что это не так, – уклонился от прямого ответа Лавров.
– Некоторые актеры считают ее смерть насильственной. Но знаете… из ее чашки мог выпить любой. По ошибке… или назло. Тамара Наримова иногда это делала, нарочно, чтобы досадить Полине. Они не очень-то ладили. Тамара… ой, я, наверное, болтаю лишнее…
– Все, что вы скажете, останется между нами, – заверил ее Лавров. – Поверьте, Катя, любая мелочь может оказаться важной. Если Жемчужную отравили, убийца находится среди вас.
По лицу Бузеевой пошли красные пятна. Она занервничала.
– Я не хочу прослыть сплетницей…
– Ни в коем случае.
– В общем… Тамара ревновала Полину… вы понимаете, к кому.
– Допустим, – кивнул Лавров. – И что же?
– Они соперничали. Из-за ролей, из-за мужчины… даже из-за внешности. Тамара болезненно воспринимала превосходство Полины, за которой ей было не угнаться. Понимаете, она все деньги тратила на одежду, но Полина все равно одевалась лучше. У нее вдруг появлялись то шубка, то новые сапожки, то золотой браслет.
«Еще бы, – отметил про себя Лавров. – Откуда Наримовой взять столько денег, чтобы перещеголять ненавистную конкурентку? Ведь той наряды и украшения дарил Зубов. Он ей и машину купил, а Тамара добиралась на работу и с работы в общественном транспорте…»
– Тамара горячая… – донеслось до него, и он снова включился в разговор. – У нее эмоции бьют через край. Вы слышали про горбатую старуху, которая напророчила Полине смерть? Так это был не призрак!
– Вот как?
Комната, в которой они с Бузеевой беседовали, напоминала нечто среднее между учебным классом и библиотекой. Застекленные стеллажи с книгами, портреты драматургов на стенах, столы, стулья и мягкий диван в углу. На этом диване Лавров и застал молодую актрису. Она перебирала листы бумаги, по-видимому, с распечатанной ролью. В комнате резко пахло ее сладкими духами.
– Это была Тамара! – выпалила Катенька. От смущения пятна на ее лице сделались еще ярче. – Она хотела запугать Полину, довести до нервного срыва. Отомстить за все свои душевные муки! Тамара ничем не рисковала. Если бы ее узнали, она бы выдала эту проделку за невинный розыгрыш… Дескать, хотела подшутить над коллегами, а Полина попалась навстречу случайно. На ее месте мог оказаться любой.
– Вы уверены?
– Я… в общем… я видела, как она переодевалась в туалете. Именно в тот вечер. У нас в женской уборной несколько закрытых кабинок. Тамара не подозревала, что в крайней кабинке кто-то есть. Она очень торопилась. Напялила лохмотья, парик, маску… и выскользнула в коридор. Мне стало любопытно, зачем ей понадобился этот маскарад. Потом я услышала от гримерши про «вещунью» и обо всем догадалась.
– Вы хорошо рассмотрели Наримову?
– Думаете, я обозналась? Когда Тамара ворвалась в туалет, я выглянула из кабинки. Она меня не заметила, потому что спешила и была занята своими мыслями.
– Вы кому-нибудь говорили об этом? Я имею в виду, что «вещуньей» прикинулась Наримова?
– Нет-нет! Что вы? Я не хочу нажить себе врага… К тому же я не могу утверждать с точностью. Это мои догадки, только и всего. Я только видела, как Тамара переодевалась…
– Неужели, вы ни с кем не поделились своими предположениями?
– Я бы сразу оказалась в эпицентре скандала, – покачала головой Бузеева. – Тамара обвинила бы меня во лжи, а Полина пожаловалась бы… вы понимаете, кому. Неизвестно, как отнеслись бы к моему поступку остальные актеры. Думаете, приятно, когда вас считают доносчицей? Нет, я решила промолчать. Никогда не знаешь, чем обернется опрометчивое слово. Особенно в нашем коллективе…
Лавров не стал убеждать ее в обратном. Он сюда пришел не воспитывать, а искать доказательства убийства… либо самоубийства Полины Жемчужной. И первое, и второе было трудной задачей. Официальное следствие выбрало первый вариант, тем самым избавив отдел от «висяка». Лавров это прекрасно понимал. Он пришел сюда убедиться, что «служанкам Клеопатры» не грозит участь их «госпожи». Бузеева, слава богу, жива и здорова. И на нее, похоже, никто не покушается.
– Катенька, вы мне очень помогли, – улыбнулся он.
– У нас все обсуждают ужасную смерть Полины, шушукаются, строят версии… Наша билетерша где-то вычитала, что раньше на месте Останкина была болотистая пустошь, примыкающая к лесу. И на этой пустоши хоронили самоубийц. Просто привозили и сбрасывали в яму со стоячей водой. Кошмар, правда?
– Вряд ли в городе с многовековой историей найдется место, где никогда никого не хоронили, – философски рассудил Лавров. – Давайте искать живого виновника убийства, если таковое состоялось, а не перекладывать ответственность на мертвых.
– Давайте…
Бузеева демонстрировала вялую покорность вместо ожидаемого воодушевления. Впрочем, с чего бы ей проявлять энтузиазм? Она чувствовала, что наговорила лишнего про Тамару, и ее грызла совесть.
– Субъективными?
– Ну да… Творческое перевоплощение вообще загадка! Актер может испытывать не только эмоции своего героя, но и физические проявления, боль, психическое расстройство… что угодно.
– Мм-м… интересный подход, – скептически произнес следователь. – Хотя я полагаю, актриса понимала, что умирает. Ведь она сознательно приняла смертельную дозу яда… и до последней минуты маскировала симптомы отравления, делая вид, что погибает Клеопатра, а не она сама.
– В таком случае, Полина могла принять яд дома, в своей квартире… где ей никто не помешал бы отойти в мир иной! – рассвирепел Зубов. – А не умирать на глазах у всех, рискуя оказаться в реанимации!
Но у следователя и на этот аргумент нашлось возражение.
– Возможно, Жемчужная подсознательно надеялась, что ей помешают, – возразил он. – Или хотела кого-то испугать. Например, вас… уважаемый господин Зубов.
– Меня? С какой стати?
– Должно быть, ее угнетало положение любовницы… каждая женщина стремится выйти замуж, обрести статус законной супруги…
– Из-за этого не убивают себя!
– Я говорю о том же, – терпеливо объяснял следователь. – Она не собиралась умирать. Надеялась, что ей вовремя окажут медицинскую помощь, и все обойдется. Зато вы получите урок! И, боясь повторения попытки суицида, предложите любовнице руку и сердце. Чем не мотив для столь отчаянного поступка? Актрисы весьма э-э… импульсивны…
Его доводы не возымели действия. Зубов еще сильнее разъярился.
– Чушь собачья! – рявкнул он. – Вы просто хотите квалифицировать убийство как суицид и умыть руки. Я угадал? Между прочим, Полина перед началом репетиции призналась мне, что ей страшно… Она что-то предчувствовала. Боялась!
– Конечно, боялась, – охотно согласился следователь. – Любой на ее месте испытывал бы мандраж. Ей предстояло принять яд, а это опасная процедура.
– Я буду настаивать на том, чтобы по факту ее смерти возбудили уголовное дело.
– Это ваше право, – со стоическим смирением промолвил следователь. – Только где же доказательства? Я их пока не вижу. Дело все равно закроют. Кому, по-вашему, понадобилось убивать актрису?
– Любой мог подсыпать в чай яд… еще в гримерной. Чтобы это сделать, не обязательно прикасаться к чашке. В гримерке толкутся все! Никто ни на кого не обращает внимания. Столик, где обычно заваривают чай или кофе, отгорожен ширмами, но чисто условно. Кстати, другие актрисы тоже любят выпить чаю в перерывах или после спектакля. А чашки у нас одинаковые, из одного сервиза.
– Вы намекаете, что яд предназначался не Жемчужной? Хм… Такого, разумеется, исключить нельзя, но…
Зубов мог бы поклясться: яд попал в чашку Полины не случайно… и выпила она его не по ошибке. Конечно, хлебнуть из ее чашки мог кто угодно, – однако судьба распорядилась иначе. Бедную Прасковью Жемчугову тоже отравили, и ни любовь графа, ни все его несметные богатства не спасли актрису от смерти…
– Это рок… – пробормотал он, не глядя на следователя. – Рок…
– Не спорю. Я бы хотел уточнить. Видите ли, следов препарата из наперстянки не нашли ни в чайнике, ни в заварке… только в чашке погибшей. По показаниям очевидцев, Жемчужная в тот день вела себя необыкновенно нервозно, рассеянно… Я полагаю, что она никак не решалась сделать непоправимый шаг. В перерыве перед последним актом она все же взяла со столика чашку с уже остывшим напитком и… выпила его. Никто, кроме нее, не пил чай. Одна актриса сделала себе кофе, другая принесла с собой апельсиновый сок... кто-то брал минералку из холодильника…
– Если бы Полина изменила своей привычке, она осталась бы жива!
– Все указывает на самоубийство, – гнул свою линию следователь. – Возможно, с целью напугать окружающих. Погибшая не оставила предсмертной записки, значит, не собиралась умирать по-настоящему. Допускаю, что она не рассчитала дозу… в общем, это уже детали…
– Вы нашли в гримерной упаковку от лекарства?
– Нет. Вероятно, погибшая выбросила ее в мусорную корзину. В вашем театре полно мусорных корзин! Не рыться же в каждой? А вечером того же дня уборщица вынесла мусор в контейнер…
Зубов понимал, как глупо выглядят его вопросы, но ничего не мог с собой поделать. Ему было отлично известно, что в корзинах никто не рылся, и что уборщица, которую никто ни о чем не предупредил, навела повсюду порядок.
– Это не меняет дела, – добавил следователь. – Останкинский район считается неблагоприятной для психики зоной… и самоубийства у нас не редкость. Причем без всякой видимой причины. Еще Шереметевские актрисы подали дурной пример. Взялись топиться в прудах! Раньше прудов на территории усадьбы Останкино было множество. Теперь на их месте стоят дома… и малое здание телецентра, между прочим. На людей что-то влияет. У них нервы и так не железные, а при нынешней жизни…
Он завзято рассуждал о влиянии геопатогенных зон на склонность жителей к суициду и сыпал статистическими данными. Напоследок он задал Зубову стандартный вопрос: не заметил ли тот чего-нибудь необычного в поведении Жемчужной.
– Она боялась…
По лицу следователя он понял, что ответ удовлетворил его.
Зубов умолчал о деньгах, которые актриса просила у него в долг. Это уже не важно. Какая разница, куда она их потратила?..
Похороны Полины были самыми скромными. По желанию ее родителей, тело доставили в Ярославль. Сопровождали актрису в последний путь несколько человек. Зубов оплатил дорогой гроб, живые цветы, всю процедуру погребения и поминки в одном из лучших ресторанов.
Он все еще не осознавал в полной мере свою потерю. Жил по инерции, словно в бредовом сне. Интерес его к театру угас… и он перестал ходить на репетиции. Там каждая мелочь напоминала ему о Полине…
Из всей труппы искренне оплакивала покойную только актриса Лихвицкая, которая на злополучной генеральной репетиции играла Ираду, верную служанку Клеопатры. Злые языки приписывали сию безутешную скорбь нетрадиционным чувствам, которые девушка питала к Жемчужной. Лихвицкая даже попросила режиссера дать ей отпуск за свой счет. Глаза у нее при этом были мокры, нос покраснел, а губы дрожали.
– Иди, гуляй, – махнул рукой Канавкин. – Нам всем впору отпуска брать. Свалилась беда нежданно-негаданно! Упаси, Бог, от такой напасти.
Афиши с «Антонием и Клеопатрой» сняли, зрителям вернули деньги за проданные заранее билеты на премьеру. Наримова наотрез отказалась играть египетскую царицу и заявила, что лучше уволиться, чем оказаться на кладбище.
Жизнь в театре замерла…
Когда в вестибюле снова появился мнимый корреспондент, Канавкин, который в одиночестве курил у окна, несказанно обрадовался. Хоть какое-то оживление.
– Ах, это опять вы? Желаете очерк написать о нашей незабвенной Полинушке? О ее ярком, но коротком творческом пути? Милости прошу в мой кабинет. Может, по стопочке на помин ее души?
Время, проведенное вместе у двери следователя, необыкновенно сближает
– Я не репортер, – признался Лавров. – Я… веду частное расследование. По поручению одного заинтересованного лица.
Это смелое заявление привело режиссера в восторг.
– Вы сыщик? Вот это да! Ни разу не видел настоящего частного детектива. Только в кино.
Начальник охраны компании «Зебрович и партнеры» скромно потупился. Не признаваться же, что он всего лишь подручный взбалмошной дамочки, которая с ума сходит от скуки? Сегодня ей взбрело в голову во что бы то ни стало разоблачить убийцу актрисы, пока еще кто-нибудь не отправился в мир иной. А что она придумает завтра, страшно вообразить.
– Кто вас нанял? – заинтересовался Канавкин. – Неужто, сам…
– Вы поразительно догадливы, – не дал ему договорить Лавров. – Однако тс-ссс! Мой работодатель желает хранить инкогнито.
– Да-да… я понимаю…
Режиссер с видом заговорщика подмигнул визитеру, увлекая его по коридору к своему кабинету.
– Здесь нам никто не помешает!
– Надеюсь…
В кабинете было светло. Окна выходили на южную сторону, и все уголки маленькой комнаты заливало солнце. Канавкин расположился за своим столом, а гостю предложил на выбор стул или жесткий диванчик.
Лавров выбрал стул, – чем ближе к собеседнику, тем доверительнее разговор.
– Скажите, те девушки, которые играли служанок Клеопатры… где они?
– А что? – насторожился режиссер.
– С ними все в порядке?
Канавкин кашлянул и подозрительно уставился на Лаврова.
– Вроде бы здоровы… Одна в отпуске, другая репетирует новую роль…
– Можно с ними встретиться?
– Только с Хармианой, – кивнул режиссер. – То есть с Бузеевой. Она здесь, в соседней комнате. А к Лихвицкой вам придется домой идти. Адрес я дам.
Казалось, он был не на шутку огорчен, что к нему у сыщика пока нет вопросов…
ГЛАВА 10
Катенька Бузеева оказалась очень милой улыбчивой молодой женщиной. Лавров ей понравился еще в прошлый раз, когда она приняла его за журналиста.
Следователю Роман сразу признался, что служит начальником охраны в частной фирме, а на злополучную репетицию пришел как тайный поклонник Тамары Наримовой: надеялся-де завязать знакомство. Тот пообещал не выдавать его, и сдержал слово. Так что теперь Лавров разоблачал себя сам. Туманными намеками, как в случае с режиссером, он подводил сотрудников к выводу, что действует по указанию Зубова. Это ни у кого не вызывало сомнений.
Неожиданная смерть ведущей актрисы все еще оставалась в театре темой номер один.
Глаза Бузеевой наполнились слезами, едва Лавров упомянул о Полине Жемчужной.
– Жалко ее, сил нет, – призналась «Хармиана». – Совсем молодая была…
– Могла она покончить с собой?
– В жизни всякое случается. В последнее время Полина выглядела удрученной. Часто задумывалась, даже здороваться забывала. Кое-кто из наших обвинял ее в зазнайстве. Но только не я! Чего ей зазнаваться? У нас ведь частный театр… зрительный зал маленький, и вообще… настоящей звездой здесь не станешь.
– У каждого свой путь к вершине…
– Да, конечно, – соглашалась Бузеева. – Думаю, Полина страдала. Ее жизнь не складывалась… я имею в виду, личная. Наверное, она хотела иметь семью, детей, как любая женщина. Временные отношения не всех устраивают.
Она тактично обходила острые углы, избегая называть фамилию Зубова.
– Скажите, вы запомнили, кто в тот день… подходил к столику за ширмами, где Жемчужная готовила себе чай?
– Зачем мне было запоминать? Кто угодно мог подойти… В нашей гримерной постоянно проходной двор. Все снуют… включают чайник, пьют воду. Лихвицкая, например, пьет только кипяченую. А вы думаете, Полину отравили?
– Я должен убедиться, что это не так, – уклонился от прямого ответа Лавров.
– Некоторые актеры считают ее смерть насильственной. Но знаете… из ее чашки мог выпить любой. По ошибке… или назло. Тамара Наримова иногда это делала, нарочно, чтобы досадить Полине. Они не очень-то ладили. Тамара… ой, я, наверное, болтаю лишнее…
– Все, что вы скажете, останется между нами, – заверил ее Лавров. – Поверьте, Катя, любая мелочь может оказаться важной. Если Жемчужную отравили, убийца находится среди вас.
По лицу Бузеевой пошли красные пятна. Она занервничала.
– Я не хочу прослыть сплетницей…
– Ни в коем случае.
– В общем… Тамара ревновала Полину… вы понимаете, к кому.
– Допустим, – кивнул Лавров. – И что же?
– Они соперничали. Из-за ролей, из-за мужчины… даже из-за внешности. Тамара болезненно воспринимала превосходство Полины, за которой ей было не угнаться. Понимаете, она все деньги тратила на одежду, но Полина все равно одевалась лучше. У нее вдруг появлялись то шубка, то новые сапожки, то золотой браслет.
«Еще бы, – отметил про себя Лавров. – Откуда Наримовой взять столько денег, чтобы перещеголять ненавистную конкурентку? Ведь той наряды и украшения дарил Зубов. Он ей и машину купил, а Тамара добиралась на работу и с работы в общественном транспорте…»
– Тамара горячая… – донеслось до него, и он снова включился в разговор. – У нее эмоции бьют через край. Вы слышали про горбатую старуху, которая напророчила Полине смерть? Так это был не призрак!
– Вот как?
Комната, в которой они с Бузеевой беседовали, напоминала нечто среднее между учебным классом и библиотекой. Застекленные стеллажи с книгами, портреты драматургов на стенах, столы, стулья и мягкий диван в углу. На этом диване Лавров и застал молодую актрису. Она перебирала листы бумаги, по-видимому, с распечатанной ролью. В комнате резко пахло ее сладкими духами.
– Это была Тамара! – выпалила Катенька. От смущения пятна на ее лице сделались еще ярче. – Она хотела запугать Полину, довести до нервного срыва. Отомстить за все свои душевные муки! Тамара ничем не рисковала. Если бы ее узнали, она бы выдала эту проделку за невинный розыгрыш… Дескать, хотела подшутить над коллегами, а Полина попалась навстречу случайно. На ее месте мог оказаться любой.
– Вы уверены?
– Я… в общем… я видела, как она переодевалась в туалете. Именно в тот вечер. У нас в женской уборной несколько закрытых кабинок. Тамара не подозревала, что в крайней кабинке кто-то есть. Она очень торопилась. Напялила лохмотья, парик, маску… и выскользнула в коридор. Мне стало любопытно, зачем ей понадобился этот маскарад. Потом я услышала от гримерши про «вещунью» и обо всем догадалась.
– Вы хорошо рассмотрели Наримову?
– Думаете, я обозналась? Когда Тамара ворвалась в туалет, я выглянула из кабинки. Она меня не заметила, потому что спешила и была занята своими мыслями.
– Вы кому-нибудь говорили об этом? Я имею в виду, что «вещуньей» прикинулась Наримова?
– Нет-нет! Что вы? Я не хочу нажить себе врага… К тому же я не могу утверждать с точностью. Это мои догадки, только и всего. Я только видела, как Тамара переодевалась…
– Неужели, вы ни с кем не поделились своими предположениями?
– Я бы сразу оказалась в эпицентре скандала, – покачала головой Бузеева. – Тамара обвинила бы меня во лжи, а Полина пожаловалась бы… вы понимаете, кому. Неизвестно, как отнеслись бы к моему поступку остальные актеры. Думаете, приятно, когда вас считают доносчицей? Нет, я решила промолчать. Никогда не знаешь, чем обернется опрометчивое слово. Особенно в нашем коллективе…
Лавров не стал убеждать ее в обратном. Он сюда пришел не воспитывать, а искать доказательства убийства… либо самоубийства Полины Жемчужной. И первое, и второе было трудной задачей. Официальное следствие выбрало первый вариант, тем самым избавив отдел от «висяка». Лавров это прекрасно понимал. Он пришел сюда убедиться, что «служанкам Клеопатры» не грозит участь их «госпожи». Бузеева, слава богу, жива и здорова. И на нее, похоже, никто не покушается.
– Катенька, вы мне очень помогли, – улыбнулся он.
– У нас все обсуждают ужасную смерть Полины, шушукаются, строят версии… Наша билетерша где-то вычитала, что раньше на месте Останкина была болотистая пустошь, примыкающая к лесу. И на этой пустоши хоронили самоубийц. Просто привозили и сбрасывали в яму со стоячей водой. Кошмар, правда?
– Вряд ли в городе с многовековой историей найдется место, где никогда никого не хоронили, – философски рассудил Лавров. – Давайте искать живого виновника убийства, если таковое состоялось, а не перекладывать ответственность на мертвых.
– Давайте…
Бузеева демонстрировала вялую покорность вместо ожидаемого воодушевления. Впрочем, с чего бы ей проявлять энтузиазм? Она чувствовала, что наговорила лишнего про Тамару, и ее грызла совесть.
