Мало того, что над ними издевались и били, так еще и кормили впроголодь. У членов труппы было два оборудованных под уютное жилье фургона. А клетки на колесах для животных стояли под открытым небом, доступные и дождю, и палящему солнцу. У них даже соломенных крыш не было, одни голые решетки. Смотреть на изможденных зверей радости мало, потому и сборы у цирковой труппы были низкими. Тем более, артистов других цирковых направлений, таких, как гимнасты или фокусники, у них не было. В труппе было трое дрессировщиков, один клоун, двое рабочих, ухаживавших за животными, и один руководитель.
Когда я проходила мимо клеток, мне казалось, звери безмолвно взывали о помощи, они так на меня смотрели, что мне казалось, будто они понимали, кто я. Может, и понимали. Я ведь помогала не только людям, но и разным магическим существам, которые встречались мне на пути, и некоторые из них немногим отличались от животных. Однажды я помогла лисе снять ненавистный ошейник. Может, потому я и пересеклась с этим цирком, чтобы помочь несчастным животным.
Я решила поговорить с руководителем труппы, господином Дарреллом. Имя его я узнала из крикливо-яркой вывески на головном фургоне «Цирк зверей Даррелла». Он, конечно, увидев меня, сначала обрадовался. Ну, как же, странствующая колдунья, встреча с ней приносит удачу. Но когда я заговорила о том, что в его цирке к зверям плохо относятся, и я хотела бы, чтобы к ним относились лучше, он сразу помрачнел, и довольно грубо ответил:
– К зверям в моем цирке относятся так, как они того заслуживают.
Тогда я сказала:
– Вы не знали, что странствующие колдуньи могут приносить не только удачу?
– Вы мне угрожаете, госпожа странница? – мужчина спрятал испуг за нервным смешком.
– Ну что вы, предупреждаю, – ответила я.
– Томас, – он остановил проходившего мимо нас служителя, который убирал клетки и кормил животных. – Дайте сегодня всем выступавшим дармоедам двойную порцию.
– Слушаюсь, господин Даррелл, – меланхолично ответил Томас.
– Вы довольны, госпожа? – спросил Даррелл.
– Каждый день двойную порцию, – с изрядной долей магии в голосе добавила я.
– Слушаюсь, госпожа, – ответил Томас и пошел к клеткам.
Я проследила за тем, как кормили животных, и видела в их глазах благодарность. Но мне всё равно не нравилось, как относятся к ним в этом цирке. Три дня я жила рядом с цирком, сделав себя незаметной. За это время звери стали чувствовать себя лучше, но дрессировщики не перестали их бить. Я размышляла, что еще могу для них сделать, но ничего придумать не могла.
Цирк давал два представления в день – одно утром и одно вечером. На первое представление собралось много народу, все места были заняты, но треть зрителей ушла, не дождавшись конца. На второе представление амфитеатр был заполнен только наполовину, а на последующие приходило и того меньше народу.
Поэтому через три дня цирк закончил представления в том городе, и приготовился ехать в другой. Шатер-шапито и расположенные амфитеатром скамейки разобрали на части и сложили на клетки. Я порадовалась, что, по крайней мере, в дороге у животных будет крыша над головой. Я решила пойти за цирком, и понаблюдать еще пару дней. Всё равно пока я не чувствовала тяги в каком-либо направлении.
Цирковой караван двинулся по дороге в степи, а я пошла следом.
Но я еще не успела покинуть поляну, на которой час назад стоял цирк, как из придорожной канавы услышала какой-то писк.
Подбежав к тому месту, я увидела животное, одновременно похожее на обычную домашнюю кошку и на рысь. Оно было больше кошки, но меньше рыси, очень красивой желто-коричневой пятнистой окраски. Уши были без кисточек, а хвост длиннее, чем у рыси, но короче, чем у леопарда, которого я видела в другом передвижном зверинце.
Меня заинтересовало, почему эта кошка здесь, и в таком ужасном виде? Кошка была настолько худа и ослабла так, что даже не могла подняться на ноги, и только тихонько пищала, будто плакала. Такого зверя я на цирковых представлениях не видела. Но оставить ее здесь мог только цирк. Но почему ее не кормили, даже после того, как я приказала?
– Милая моя, у каких же зверей ты жила? – я бросилась к кошке, на ходу доставая из контейнера в посохе бутылку с молоком и чашку.
Мне пришлось приподнять кошку, поставить на ноги и поддерживать, пока она лакала молоко, с благодарностью поглядывая на меня. А я поняла, почему не видела кошку на представлениях, и почему ее не кормили. Даррелл тогда сказал, чтобы двойную порцию давали только выступавшим в представлениях животным, а я и не подумала о том, что у него есть еще звери, которые не выступают. А кошки, как мне известно, очень плохо поддаются дрессировке. Наверное, ее пытались выдрессировать, но ничего не получилось. Довели до невменяемого состояния, и выкинули.
Кошка съела всё молоко, и продолжала смотреть на меня голодными глазами, но я больше не дала. Во-первых, молоко кончилось, во-вторых, наедаться сразу после длительного воздержания нельзя.
Дорога меня уже звала, но я не могла оставить кошку в канаве. На обочине не было ни деревца, ни кустика, чтобы дать тень, а самой кошке не уйти. Если оставить ее здесь, она неминуемо умрет. Поэтому я взяла кошку на руки. Я просто кипела от ярости от такого обращения с животными, и шла за цирком, так как дорога моя лежала в ту же сторону. Наверное, я еще не всё сделала для зверей этого цирка.
Вскоре мы догнали цирковой караван. Ехал он медленно, потому что лошади, тянувшие повозки, тоже были не слишком упитанные. Я подумала, если с помощью магии открыть клетки, звери разбегутся. Но ни тигры, ни львы, ни обезьяны, ни медведи в этой местности не водятся, и могут напугать местное население. И если они давно в неволе, то могут и не выжить в степи или в лесу. А если они повадятся воровать в деревнях домашний скот или вообще на людей станут нападать, я никогда себе этого простить не смогу.
Вечером мы с кошкой остановились недалеко от цирка, который тоже решил заночевать у небольшого селения. Представления они не давали, посчитав, что нет смысла собирать шапито для столь малой аудитории. Просто выстроили клетки в круг, и брали деньги с желающих посмотреть на зверей. Чтобы животные не лежали всё время, и показали себя во всей красе, Томас время от времени тыкал их в бока острой палкой. Я оставила кошку в шатре, а сама подошла к каравану и встала неподалёку, всё еще размышляя, как помочь зверям. И услышала, как двое мужчин, только что вышедшие из круга клеток, разговаривали о цирке.
– Я бы убил Даррелла за такое отношение к животным! – раздраженно сказал один.
– Я бы тоже, – согласился второй. – Да только в тюрьму из-за такой дряни попадать неохота.
– Верно, верно, – закивал первый.
– А я хотел выкупить цирк у этого урода, – присоединился к беседе третий мужчина. – У меня бы звери так не бедствовали. Да только он дорого просит, у меня таких денег нет.
– Вы, правда, готовы выкупить цирк? – спросила я, выступив из тени.
– Да, был, пока цену не услышал, – кивнул он, и, заметив звезды на моем платье, с восторгом добавил: – Странствующая колдунья! К удаче! Теперь точно уговорю его продать цирк!
И он направился к головному фургону. Остальные двое собеседников пошли за ним из любопытства. Я снова сделалась незаметной и тоже пошла за ними. Встав под окном, прислушалась к беседе.
– А, это опять ты, – сказал Даррелл посетителю недовольным тоном.
– Господин Даррелл, так, может, договоримся? Я предлагаю хорошую цену.
Даррелл набрал в грудь воздуха, чтобы сказать, что та цена его не устраивает, и очень удивился, когда произнес совсем не то, что хотел:
– Да это... это даже много, господин Омели. Может быть, договоримся за половину вашей цены?
– Согласен! По рукам?
– По рукам! – ответил ошарашенный Даррел.
Сделка считается свершившейся, если ее засвидетельствуют два человека. Свидетелями стали как раз те двое любопытных.
Через час Омели принес Даррелу деньги, и уволил всех дрессировщиков цирка, запретил служителям тыкать зверей палками, и сменил название «Цирк зверей Дарелла» на «Передвижной зверинец Омели». Зверей тут же хорошо накормили.
Я с чувством выполненного долга вернулась в шатер и легла спать, а наутро отправилась дальше.
Я несла кошку три дня, покупая ей молоко, а потом и мясо в придорожных трактирах. В первый же вечер мы вместе помылись под моим дождем, и вместе легли спать в шатре. Так приятно было засыпать под кошачье мурлыканье, а проснувшись, протянуть руку и погладить мягкую шелковистую шерстку, пожелать доброго утра и услышать в ответ ласковое: «Муррр». С кошкой мой шатер стал в два раза уютнее.
Через три дня она уже шла сама, и сама обеспечивала себя мясом, ловя полевых мышей и других мелких зверушек, а в ручьях и речках – рыбу. И мне приносила. Только я разделывать дичь не умела, поэтому отдавала кошке мою долю. А вот рыбой с удовольствием лакомилась, запекая ее в углях.
Я думала, теперь, полностью поправившись, кошка уйдет, поселится где-нибудь в лесу или в степи. Но она неизменно шла со мной, исчезая только для того, чтобы поймать какую-нибудь живность на обед. Она скоро поняла, что дичь я не ем, и стала приносить мне только рыбу. А если в моем шатре появлялся мужчина, она деликатно оставалась снаружи.
Вскоре я поняла, что у меня появилась подруга-попутчица. И раз уж мы вместе путешествовали, я решила дать кошке имя. Люди всегда дают своим домашним животным имена. Хотя я расценивала кошку не как домашнее животное, а как равноправную спутницу, всё равно ей было нужно имя.
– Меня зовут Иванна, – церемонно представилась я кошке. – А как мне звать тебя?
Кошка взглянула на меня, будто поняла, жаль только, ответить не могла.
– Маша? – спросила я. – Или Муся?
Она никак не отреагировала, и я поняла, что эти имена ей не нравятся.
– Может быть, Пушинка? – спросила я, вспомнив, что у дяди Ивана в гостинице жила белая пушистая кошка, которую так звали.
Нет, такое изнеженное имя моей подруге тоже не подходило, хотя шерсть у нее тоже пушистая. А глаза – как две янтарные бусины. И тут меня осенило:
– Бусинка?
Кошка потерлась о мою ногу, показывая, что имя пришлось ей по душе.
Три года мы с Бусей путешествовали вместе. Мы с ней были друзьями по несчастью, потому что нигде не встречали ни других странниц, ни других кошек, похожих на Бусю. Правда, один мужчина объяснил мне, что Бусинка – камышовая рысь, а они в этих краях не водятся.
Мы были настоящими подругами. Я всегда путешествовала одна, после того, как рассталась с мамой, и теперь путешествовать вдвоем было очень здорово. Я могла поговорить с Бусей, хотя она не могла мне ответить, но я уверена, всё понимала. Если мне было грустно, она терлась о мою ногу и мурчала. Когда у меня было хорошее настроение, Буся вела себя игриво, пряталась за кустами, а потом неожиданно выпрыгивала, понарошку пугая меня, или играла кистями моего шарфа.
Правда, входить в города с такой большой кошкой было проблематично. Да она и не хотела идти со мной туда, и, пока я шла по городу, Бусинка обходила его стороной, и мы встречались за воротами. Я не задерживалась долго в городах, и всё было нормально. Я приносила ей молоко, которое кошка очень любила, а она встречала меня со свежей форелью в зубах.
Только я заметила, что стала реже приглашать мужчин в шатер, и ничуть от этого не страдала. Мне нравилось проводить время в обществе Бусинки. В отличие от домашних кошек она любила воду, и мы часто вместе купались в озерах или речках, встречавшихся на пути, и вечером всегда вместе принимали душ из летнего дождя. Нам было весело странствовать вместе.
Вот только людей, всех, кроме меня, Буся не любила. Не доверяла, или боялась, или то и другое. Когда на дороге появлялись попутчики, или встречные, она словно испарялась, и я не могла ее увидеть, даже если на обочинах дороги не было ни кустов, ни деревьев. Но, как только я оставалась на дороге одна, Буся, как ни в чем ни бывало, возникала из ниоткуда.
Однажды мы оказались в предгорьях высоких гор. Тут было много чистых ручьев, полных рыбы, и озер, с берегами, заросшими камышом. Невероятно красивый край. Нам с Бусей там очень нравилось. Буся иногда исчезала на целый день, или на целую ночь, хотя рядом не было ни одного человека. И возвращалась очень довольная.
Пересекать горы на этот раз мне не пришлось. Дорога вела меня к большому озеру, такому большому, что часто его называли морем.
Мы остановились на ночлег в таком месте, в которых я люблю останавливаться: на рубеже старого и нового, прошлого и будущего – у последнего озера с зарослями камыша. Дальше начиналась степь, простиравшаяся до самого моря.
А утром, когда я собрала шатер, и зашагала к дороге, Бусинка не двинулась с места.
– Буся, идем, нам пора, – сказала я кошке, но она не сделала ни шагу, только смотрела на меня блестящими янтарными бусинами глаз. И я поняла, что она дальше не пойдет.
– Почему? – потерянно спросила я.
– Муррр, – сказала кошка.
Тут я увидела, как заросли камыша раздвинулись, и из них показалась желто-коричневая кошачья мордочка, очень похожая на мордочку моей Буси. И я поняла, что она нашла себе пару. Как я могла заставить ее идти со мной после этого? Нет, я, конечно, могла применить магию и заставить Бусинку следовать за мной, но я не хотела делать ее несчастной. Поэтому я сказала:
– Ну что ж, иди к своему мужчине, и будь счастлива.
Буся подошла ко мне, потерлась о ноги, словно попрощалась, и побежала к своему коту. А я пошла вперед. Я не хотела оглядываться, но шагов через сто всё-таки посмотрела назад. Буся и ее партнер уже исчезли в зарослях.
Несколько дней мне казалось, что кошка вернется, догонит меня. Я проснусь утром, и, протянув руку, нащупаю на подушке ее шелковистую шерстку. Иногда я даже жалела, что не заставила Бусю пойти со мной. Я чувствовала себя одинокой без нее, точно так же, как тогда, когда рассталась с мамой.
Но нет, Бусинка не вернулась ко мне. С тех пор, если мне доводилось спасти какое-нибудь животное, я старалась не привязываться к нему, а поскорее пристроить в хорошие руки.
«К счастью, Михаэлю не грозит со мной расстаться, – сказала Селенна, когда я закончила рассказ. – Я не расстанусь с ним, даже если он этого захочет. Наверное, тебе пора проведать его».
– Да, ты права, Селенна, – сказала я, поднялась со ступеней и вошла в замок.
Сначала я забежала на кухню, проверить, готов ли обед. Угли в печи погасли, но картошка с мясом уже была готова, и испускала приятный аромат. Даже мне есть захотелось, хотя еще пару дней я вполне могла обойтись без еды. Оставив варево в печи, чтобы не остыло, я поднялась к Михаэлю.
И была очень удивлена, не увидев его в постели. Михаэль хотя и маг, но не оборотень, на которых всё заживает быстро. А маги сами себя исцелять не могут, когда они больны, их магические способности ослабевают. Так куда он мог деться?
– Михаэль! – позвала я.
Он не ответил, но я почувствовала какое-то движение в туалетной комнате, и бросилась туда.
Михаэль стоял на коленях, держась руками за край ванны, в которую бежала вода. Повязка была в крови.
– Ты зачем встал? – возмутилась я.
– Должен же я был облегчиться, – ответил он. – Да и помыться хотел.
Когда я проходила мимо клеток, мне казалось, звери безмолвно взывали о помощи, они так на меня смотрели, что мне казалось, будто они понимали, кто я. Может, и понимали. Я ведь помогала не только людям, но и разным магическим существам, которые встречались мне на пути, и некоторые из них немногим отличались от животных. Однажды я помогла лисе снять ненавистный ошейник. Может, потому я и пересеклась с этим цирком, чтобы помочь несчастным животным.
Я решила поговорить с руководителем труппы, господином Дарреллом. Имя его я узнала из крикливо-яркой вывески на головном фургоне «Цирк зверей Даррелла». Он, конечно, увидев меня, сначала обрадовался. Ну, как же, странствующая колдунья, встреча с ней приносит удачу. Но когда я заговорила о том, что в его цирке к зверям плохо относятся, и я хотела бы, чтобы к ним относились лучше, он сразу помрачнел, и довольно грубо ответил:
– К зверям в моем цирке относятся так, как они того заслуживают.
Тогда я сказала:
– Вы не знали, что странствующие колдуньи могут приносить не только удачу?
– Вы мне угрожаете, госпожа странница? – мужчина спрятал испуг за нервным смешком.
– Ну что вы, предупреждаю, – ответила я.
– Томас, – он остановил проходившего мимо нас служителя, который убирал клетки и кормил животных. – Дайте сегодня всем выступавшим дармоедам двойную порцию.
– Слушаюсь, господин Даррелл, – меланхолично ответил Томас.
– Вы довольны, госпожа? – спросил Даррелл.
– Каждый день двойную порцию, – с изрядной долей магии в голосе добавила я.
– Слушаюсь, госпожа, – ответил Томас и пошел к клеткам.
Я проследила за тем, как кормили животных, и видела в их глазах благодарность. Но мне всё равно не нравилось, как относятся к ним в этом цирке. Три дня я жила рядом с цирком, сделав себя незаметной. За это время звери стали чувствовать себя лучше, но дрессировщики не перестали их бить. Я размышляла, что еще могу для них сделать, но ничего придумать не могла.
Цирк давал два представления в день – одно утром и одно вечером. На первое представление собралось много народу, все места были заняты, но треть зрителей ушла, не дождавшись конца. На второе представление амфитеатр был заполнен только наполовину, а на последующие приходило и того меньше народу.
Поэтому через три дня цирк закончил представления в том городе, и приготовился ехать в другой. Шатер-шапито и расположенные амфитеатром скамейки разобрали на части и сложили на клетки. Я порадовалась, что, по крайней мере, в дороге у животных будет крыша над головой. Я решила пойти за цирком, и понаблюдать еще пару дней. Всё равно пока я не чувствовала тяги в каком-либо направлении.
Цирковой караван двинулся по дороге в степи, а я пошла следом.
Но я еще не успела покинуть поляну, на которой час назад стоял цирк, как из придорожной канавы услышала какой-то писк.
Подбежав к тому месту, я увидела животное, одновременно похожее на обычную домашнюю кошку и на рысь. Оно было больше кошки, но меньше рыси, очень красивой желто-коричневой пятнистой окраски. Уши были без кисточек, а хвост длиннее, чем у рыси, но короче, чем у леопарда, которого я видела в другом передвижном зверинце.
Меня заинтересовало, почему эта кошка здесь, и в таком ужасном виде? Кошка была настолько худа и ослабла так, что даже не могла подняться на ноги, и только тихонько пищала, будто плакала. Такого зверя я на цирковых представлениях не видела. Но оставить ее здесь мог только цирк. Но почему ее не кормили, даже после того, как я приказала?
– Милая моя, у каких же зверей ты жила? – я бросилась к кошке, на ходу доставая из контейнера в посохе бутылку с молоком и чашку.
Мне пришлось приподнять кошку, поставить на ноги и поддерживать, пока она лакала молоко, с благодарностью поглядывая на меня. А я поняла, почему не видела кошку на представлениях, и почему ее не кормили. Даррелл тогда сказал, чтобы двойную порцию давали только выступавшим в представлениях животным, а я и не подумала о том, что у него есть еще звери, которые не выступают. А кошки, как мне известно, очень плохо поддаются дрессировке. Наверное, ее пытались выдрессировать, но ничего не получилось. Довели до невменяемого состояния, и выкинули.
Кошка съела всё молоко, и продолжала смотреть на меня голодными глазами, но я больше не дала. Во-первых, молоко кончилось, во-вторых, наедаться сразу после длительного воздержания нельзя.
Дорога меня уже звала, но я не могла оставить кошку в канаве. На обочине не было ни деревца, ни кустика, чтобы дать тень, а самой кошке не уйти. Если оставить ее здесь, она неминуемо умрет. Поэтому я взяла кошку на руки. Я просто кипела от ярости от такого обращения с животными, и шла за цирком, так как дорога моя лежала в ту же сторону. Наверное, я еще не всё сделала для зверей этого цирка.
Вскоре мы догнали цирковой караван. Ехал он медленно, потому что лошади, тянувшие повозки, тоже были не слишком упитанные. Я подумала, если с помощью магии открыть клетки, звери разбегутся. Но ни тигры, ни львы, ни обезьяны, ни медведи в этой местности не водятся, и могут напугать местное население. И если они давно в неволе, то могут и не выжить в степи или в лесу. А если они повадятся воровать в деревнях домашний скот или вообще на людей станут нападать, я никогда себе этого простить не смогу.
Вечером мы с кошкой остановились недалеко от цирка, который тоже решил заночевать у небольшого селения. Представления они не давали, посчитав, что нет смысла собирать шапито для столь малой аудитории. Просто выстроили клетки в круг, и брали деньги с желающих посмотреть на зверей. Чтобы животные не лежали всё время, и показали себя во всей красе, Томас время от времени тыкал их в бока острой палкой. Я оставила кошку в шатре, а сама подошла к каравану и встала неподалёку, всё еще размышляя, как помочь зверям. И услышала, как двое мужчин, только что вышедшие из круга клеток, разговаривали о цирке.
– Я бы убил Даррелла за такое отношение к животным! – раздраженно сказал один.
– Я бы тоже, – согласился второй. – Да только в тюрьму из-за такой дряни попадать неохота.
– Верно, верно, – закивал первый.
– А я хотел выкупить цирк у этого урода, – присоединился к беседе третий мужчина. – У меня бы звери так не бедствовали. Да только он дорого просит, у меня таких денег нет.
– Вы, правда, готовы выкупить цирк? – спросила я, выступив из тени.
– Да, был, пока цену не услышал, – кивнул он, и, заметив звезды на моем платье, с восторгом добавил: – Странствующая колдунья! К удаче! Теперь точно уговорю его продать цирк!
И он направился к головному фургону. Остальные двое собеседников пошли за ним из любопытства. Я снова сделалась незаметной и тоже пошла за ними. Встав под окном, прислушалась к беседе.
– А, это опять ты, – сказал Даррелл посетителю недовольным тоном.
– Господин Даррелл, так, может, договоримся? Я предлагаю хорошую цену.
Даррелл набрал в грудь воздуха, чтобы сказать, что та цена его не устраивает, и очень удивился, когда произнес совсем не то, что хотел:
– Да это... это даже много, господин Омели. Может быть, договоримся за половину вашей цены?
– Согласен! По рукам?
– По рукам! – ответил ошарашенный Даррел.
Сделка считается свершившейся, если ее засвидетельствуют два человека. Свидетелями стали как раз те двое любопытных.
Через час Омели принес Даррелу деньги, и уволил всех дрессировщиков цирка, запретил служителям тыкать зверей палками, и сменил название «Цирк зверей Дарелла» на «Передвижной зверинец Омели». Зверей тут же хорошо накормили.
Я с чувством выполненного долга вернулась в шатер и легла спать, а наутро отправилась дальше.
Я несла кошку три дня, покупая ей молоко, а потом и мясо в придорожных трактирах. В первый же вечер мы вместе помылись под моим дождем, и вместе легли спать в шатре. Так приятно было засыпать под кошачье мурлыканье, а проснувшись, протянуть руку и погладить мягкую шелковистую шерстку, пожелать доброго утра и услышать в ответ ласковое: «Муррр». С кошкой мой шатер стал в два раза уютнее.
Через три дня она уже шла сама, и сама обеспечивала себя мясом, ловя полевых мышей и других мелких зверушек, а в ручьях и речках – рыбу. И мне приносила. Только я разделывать дичь не умела, поэтому отдавала кошке мою долю. А вот рыбой с удовольствием лакомилась, запекая ее в углях.
Я думала, теперь, полностью поправившись, кошка уйдет, поселится где-нибудь в лесу или в степи. Но она неизменно шла со мной, исчезая только для того, чтобы поймать какую-нибудь живность на обед. Она скоро поняла, что дичь я не ем, и стала приносить мне только рыбу. А если в моем шатре появлялся мужчина, она деликатно оставалась снаружи.
Вскоре я поняла, что у меня появилась подруга-попутчица. И раз уж мы вместе путешествовали, я решила дать кошке имя. Люди всегда дают своим домашним животным имена. Хотя я расценивала кошку не как домашнее животное, а как равноправную спутницу, всё равно ей было нужно имя.
– Меня зовут Иванна, – церемонно представилась я кошке. – А как мне звать тебя?
Кошка взглянула на меня, будто поняла, жаль только, ответить не могла.
– Маша? – спросила я. – Или Муся?
Она никак не отреагировала, и я поняла, что эти имена ей не нравятся.
– Может быть, Пушинка? – спросила я, вспомнив, что у дяди Ивана в гостинице жила белая пушистая кошка, которую так звали.
Нет, такое изнеженное имя моей подруге тоже не подходило, хотя шерсть у нее тоже пушистая. А глаза – как две янтарные бусины. И тут меня осенило:
– Бусинка?
Кошка потерлась о мою ногу, показывая, что имя пришлось ей по душе.
Три года мы с Бусей путешествовали вместе. Мы с ней были друзьями по несчастью, потому что нигде не встречали ни других странниц, ни других кошек, похожих на Бусю. Правда, один мужчина объяснил мне, что Бусинка – камышовая рысь, а они в этих краях не водятся.
Мы были настоящими подругами. Я всегда путешествовала одна, после того, как рассталась с мамой, и теперь путешествовать вдвоем было очень здорово. Я могла поговорить с Бусей, хотя она не могла мне ответить, но я уверена, всё понимала. Если мне было грустно, она терлась о мою ногу и мурчала. Когда у меня было хорошее настроение, Буся вела себя игриво, пряталась за кустами, а потом неожиданно выпрыгивала, понарошку пугая меня, или играла кистями моего шарфа.
Правда, входить в города с такой большой кошкой было проблематично. Да она и не хотела идти со мной туда, и, пока я шла по городу, Бусинка обходила его стороной, и мы встречались за воротами. Я не задерживалась долго в городах, и всё было нормально. Я приносила ей молоко, которое кошка очень любила, а она встречала меня со свежей форелью в зубах.
Только я заметила, что стала реже приглашать мужчин в шатер, и ничуть от этого не страдала. Мне нравилось проводить время в обществе Бусинки. В отличие от домашних кошек она любила воду, и мы часто вместе купались в озерах или речках, встречавшихся на пути, и вечером всегда вместе принимали душ из летнего дождя. Нам было весело странствовать вместе.
Вот только людей, всех, кроме меня, Буся не любила. Не доверяла, или боялась, или то и другое. Когда на дороге появлялись попутчики, или встречные, она словно испарялась, и я не могла ее увидеть, даже если на обочинах дороги не было ни кустов, ни деревьев. Но, как только я оставалась на дороге одна, Буся, как ни в чем ни бывало, возникала из ниоткуда.
Однажды мы оказались в предгорьях высоких гор. Тут было много чистых ручьев, полных рыбы, и озер, с берегами, заросшими камышом. Невероятно красивый край. Нам с Бусей там очень нравилось. Буся иногда исчезала на целый день, или на целую ночь, хотя рядом не было ни одного человека. И возвращалась очень довольная.
Пересекать горы на этот раз мне не пришлось. Дорога вела меня к большому озеру, такому большому, что часто его называли морем.
Мы остановились на ночлег в таком месте, в которых я люблю останавливаться: на рубеже старого и нового, прошлого и будущего – у последнего озера с зарослями камыша. Дальше начиналась степь, простиравшаяся до самого моря.
А утром, когда я собрала шатер, и зашагала к дороге, Бусинка не двинулась с места.
– Буся, идем, нам пора, – сказала я кошке, но она не сделала ни шагу, только смотрела на меня блестящими янтарными бусинами глаз. И я поняла, что она дальше не пойдет.
– Почему? – потерянно спросила я.
– Муррр, – сказала кошка.
Тут я увидела, как заросли камыша раздвинулись, и из них показалась желто-коричневая кошачья мордочка, очень похожая на мордочку моей Буси. И я поняла, что она нашла себе пару. Как я могла заставить ее идти со мной после этого? Нет, я, конечно, могла применить магию и заставить Бусинку следовать за мной, но я не хотела делать ее несчастной. Поэтому я сказала:
– Ну что ж, иди к своему мужчине, и будь счастлива.
Буся подошла ко мне, потерлась о ноги, словно попрощалась, и побежала к своему коту. А я пошла вперед. Я не хотела оглядываться, но шагов через сто всё-таки посмотрела назад. Буся и ее партнер уже исчезли в зарослях.
Несколько дней мне казалось, что кошка вернется, догонит меня. Я проснусь утром, и, протянув руку, нащупаю на подушке ее шелковистую шерстку. Иногда я даже жалела, что не заставила Бусю пойти со мной. Я чувствовала себя одинокой без нее, точно так же, как тогда, когда рассталась с мамой.
Но нет, Бусинка не вернулась ко мне. С тех пор, если мне доводилось спасти какое-нибудь животное, я старалась не привязываться к нему, а поскорее пристроить в хорошие руки.
***
«К счастью, Михаэлю не грозит со мной расстаться, – сказала Селенна, когда я закончила рассказ. – Я не расстанусь с ним, даже если он этого захочет. Наверное, тебе пора проведать его».
– Да, ты права, Селенна, – сказала я, поднялась со ступеней и вошла в замок.
Сначала я забежала на кухню, проверить, готов ли обед. Угли в печи погасли, но картошка с мясом уже была готова, и испускала приятный аромат. Даже мне есть захотелось, хотя еще пару дней я вполне могла обойтись без еды. Оставив варево в печи, чтобы не остыло, я поднялась к Михаэлю.
И была очень удивлена, не увидев его в постели. Михаэль хотя и маг, но не оборотень, на которых всё заживает быстро. А маги сами себя исцелять не могут, когда они больны, их магические способности ослабевают. Так куда он мог деться?
– Михаэль! – позвала я.
Он не ответил, но я почувствовала какое-то движение в туалетной комнате, и бросилась туда.
Михаэль стоял на коленях, держась руками за край ванны, в которую бежала вода. Повязка была в крови.
– Ты зачем встал? – возмутилась я.
– Должен же я был облегчиться, – ответил он. – Да и помыться хотел.
