— Я бы и сюда принесла, но не хочу, чтобы другие завидовали. Это было бы некрасиво.
Это далеко не всё, что я услышала от своих близких. Мне говорили, что детей, конечно, жалко, но я сама виновата. Ведь это я же взяла в дом драчуна. Наверняка и Ване он синяк поставил... Наверняка он ворует. Нужно отвезти его обратно! Да и остальных тоже. Неужели во мне никогда не проснётся совесть? И так далее.
Это была не жадность, отнюдь нет. Обе мамы готовы были отдать последнюю рубашку, но только родным внукам! Не детдомовским детям. Приёмных мои родные вообще не считали за людей. Ни маме, ни свекрови в голову не приходило, что эти ребята тоже могут что-то чувствовать и понимать, поэтому обе добрые женщины говорили при них всё, что вздумается. А после их ухода я объясняла ревущим от обиды девчонкам, что бабушки не хотели ничего плохого.
По всему выходило, что Новый год мы будем отмечать порознь: я с детьми, мама одна, свекровь одна, Коля чёрт знает с кем. Когда-то дружная семья рассыпалась на глазах. Впервые дети пошли на школьный утренник без костюмов. Аля не могла надеть прошлогоднее платье, оно стало мало, и я немножко принарядила её, но это было не то. Она вообще не хотела идти, но Васька обещал её защищать. Аля посмотрела на него так грустно-грустно, мол, где ты раньше был? Арминэ доучивала стихи — у неё было выступление.
Во всей беллетристике о школе, что мне довелось прочесть, у детей то утренник, то профессиональный кружок, то интересное задание, которое поручил мудрый учитель, и счастливые родители помогают счастливым детям всем этим заниматься. В реальности не так.
Не знаю, как в городе, а здесь у нас не школа, а болото какое-то. За три неполных года учёбы у меня создалось впечатление, что там не преподают ничего, кроме ненависти. Алю из жизнерадостной талантливой девочки превратили в забитое, искалеченное существо. Дом знаний, да. Ей этих знаний теперь на всю жизнь хватит. Да и Ване досталось будь любезен. После знаменитой драки от него отстали, он начал обедать в школьной столовой, и анализы немного улучшились, но чего стоили ему эти три года!
— Это потому что Вася рядом, — сказал он мне. — Если Вася уедет, все начнётся сначала.
А Васька очень боялся, что я верну его в детдом. Он знал, что семья сидит на бобах из-за него, старался вести себя тише воды, ниже травы и изо всех сил помогал по хозяйству. Он образумился и прекратил учить Ваню всяким ужасным «приёмам», как они называли драку на тюремном жаргоне. Вообще Васька привез много жаргонных словечек, от которых я его упорно отучала, и он был, в принципе, послушным мальчишкой. Вот только иногда от него несло табаком, и четверть он закончил на тройки.
Тридцатого я собрала всех за столом с дымящейся печёной картошкой и объявила, что Дед Мороз в этом году немного запаздывает из-за плохой погоды, поэтому вместо конфет будет пилёный сахар, а вместо торта картошка. Приёмные пожали плечами, им было не привыкать к суровым условиям. Арминэ попросила слова и протянула мне кулёчек с мелочью.
— Мама, мы с ребятами собрали свои карманные деньги. Возьмите, так будет лучше.
Я вздохнула и взяла.
— Когда ситуация стабилизируется, вы всё получите обратно, — сказала я детям. — А пока можно обсудить наши планы. Подарки обязательно будут, просто чуть позже. Какие подарки вы хотели бы получить?
Я поделилась с детьми своими соображениями насчёт мольберта, книги о животных и прочего, но под странным взглядом детей мне было всё труднее и труднее говорить. Они смотрели на меня чуть смущённо, как будто я несла неприличное, и переглядывались. Когда я заявила, что хочу подарить Алине звукосниматель на гитару, они не выдержали и разразились хохотом.
— Не понимаю, что тут смешного, — слегка обиделась я. — В мои годы звукосниматель был несбыточной мечтой всех школьников!
— Это каменный век, — сказала Алина. — Хорошо, что вы не успели его купить.
— И бумажная книга тоже, — вторил ей Сеня, поправляя очки на носу.
— А мольберт? — растерялась я.
— Музейная редкость, — сказала моя художница Аля. — Можно, конечно, но смысла нет. Лучше графический планшет, он даже дешевле.
Во мне проснулась выпускница филфака, и я сделала дочери замечание.
— Аля, это тавтология. Все планшеты графические.
Дети хором грохнули.
— Так что же вы хотите, умники? — разозлилась я.
— Нам бы это. Компьютер, — сказал Ваня. — Один на всех. Там можно и рисовать, и читать, и музыку записывать. Мы время поделим. Я буду рассказы писать, Аля рисовать маслом, Алина сочинять песни, Сеня читать, Арминэ печатать узоры для кружев, мелкие играть...
Я потеряла дар речи. О компьютерах я слышала только одно: жалобы мам и бабушек, что дети круглосуточно играют и превращаются в зомби.
— Я не хочу, чтобы вы круглосуточно играли и превращались в зомби! И мне компьютер не по карману, так что довольствуйтесь обычными подарками. Точка.
Дети вздохнули.
На карманные деньги я смогла купить кое-какие продукты, чтобы не отмечать Новый год пустой картошкой. Вместо торта мы с девочками напекли сладких пирогов с разной начинкой, я сварила компот из замороженных ягод, и получилось не так уж и страшненько.
Мы включили телевизор, посмотрели фильм про алкоголиков и в одиннадцать вечера собрались у стола провожать Старый год. Я разрешила всем не спать, даже малышам. Дети нацепили на себя мишуру и бегали с визгом по дому. Под столом крутились три кошки и бодали меня носами.
На хорошо отмытой пластмассовой ёлке светилась гирлянда, на столе горели свечи, и только вина не было. Мне хотелось, но напиваться одной в компании детей я не могла себе позволить. В бокалах был рубиновый полусладкий компот.
Пробили Куранты. Посыпались звонки с поздравлениями. Один звонок удивил — меня разыскала подруга детства Анжела, с которой мы ходили в первый класс. Потом она уехала с родителями в соседний город, помахав платочком и крикнув из автобуса: «Я тебе напишу!» — и дружба прекратилась.
Хотя что это была за дружба? Увидев у меня в руках конфету, Анжелка с воплем кидалась выкручивать мне руки, чтобы конфету отобрать и тут же поделить со мной поровну. Она дёргала меня за косы и вешалась мне на шею, объявляя направо и налево, что я её лучшая подруга. Она рвала мои тетрадки и говорила, что это нечаянно, а увидев на моей парте красивый пенал, говорила: «Это ты мне подаришь». И забирала себе. Когда она свалила, я была рада.
И вот теперь, через тридцать лет, она напросилась в гости, и я не смогла ей отказать. Предупредила, конечно, что у меня куча детей, и намекнула, что раньше февраля приезжать нежелательно, если она не любит картошку вкрутую на завтрак, обед и ужин. Анжелка обещала приехать между мужским и женским праздниками, и мы мило попрощались. Оставалось надеяться, что она хоть чуть-чуть изменилась с тех пор.
Над нашим селом рвались петарды. Дети погасили верхний свет и смотрели фейерверк, прильнув к окнам. Увлёкшись телефонными разговорами, я не обращала на них внимания. А положив трубку, заметила, что Васька и Арминэ стоят чуть позади остальных и держатся за руки. Ага. Что-то подсказывало мне, что их дружба началась ещё в детдоме. Может быть, Васька и просился ко мне из-за девчонки? Надо за ними глаз да глаз.
— Дети, уже поздно! Пора спать.
— Ну мам! — послышался недовольный хор.
К половине первого мне удалось уложить мелких. Я уже и сама клевала носом, но девочки хотели послушать концерт, а мальчики не хотели отставать. Кое-как разогнав старших по спальням во втором часу, я выключила телевизор и перемыла посуду, и только после этого разрешила себе лечь.
Как хорошо и мирно прошёл праздник! Ни Колины выкрутасы, ни финансовая яма не испортили нам Новый год. Может быть, я не такая уж плохая мать! Молодцы у меня дети. Собрали карманные деньги на еду, надо же. Впервые я почувствовала, что мы с детьми одна команда, и в будущем мне не придётся за них краснеть. Я начала размышлять, какими они станут, когда вырастут, и незаметно уснула.
***
В Новогоднюю ночь мне приснилось, будто я опять маленькая, и мама ведёт меня за руку в магазин. На мне моё красное клетчатое пальтишко, серая шапка и новые меховые сапожки, и я отражаюсь в витринах такая красивая, словно это не я, а другая девочка. Мы заходим в игрушечный отдел.
— Что тебе подарить на Новый год? — спрашивает мама. — Выбирай любую игрушку.
Я смотрю на самую верхнюю полку, где стоит она, игрушка моей мечты. Неужели я наконец её получу?
— Можно куклу с коляской? — затаив дыхание, прошу я.
— Нет, — строго отвечает мама. — Только не её. Проси любую другую игрушку.
— Мамочка, ну пожалуйста, я буду есть манную кашу, только купи куклу с коляской! — клянчу я.
— Никогда ты не получишь куклу с коляской! — сердится мама. — Даже не проси! Выбери куклу без коляски или собачку.
— Ладно, тогда собачку, — соглашаюсь я. — А можно хоть посмотреть на ребёночка?
— Посмотреть мы не разрешаем, — говорит продавщица.
Мама просит её показать платья в соседнем отделе и велит мне подождать. Они уходят, другие покупатели тоже куда-то ушли, и я остаюсь совершенно одна. Десятки разноцветных зверей и нарядных кукол смотрят на меня со стеллажей, но они не нужны мне.
Единственное существо, которое мне нужно, находится на другом стеллаже, за прилавком, и его всегда охраняет продавщица. Но она ушла! Безумная мысль приходит в голову: пока никто не видит, надо залезть на стремянку и как следует разглядеть куклу. Знаю, что хорошие дети так не поступают, но ведь я же во сне! Другого шанса рассмотреть куклу и её малыша не будет — значит, надо действовать.
Я захожу за прилавок. Здесь много интересных вещей, которых обычные люди не видят, но я не отвлекаюсь. У меня есть цель. Ухватившись за ножки стремянки, я изо всех сил тащу её к стеллажу и стараюсь не наделать шуму. Кажется, получилось! Даже во сне чувствую, как у меня колотится сердце от волнения. Вот она, кукла с коляской! Я медленно лезу наверх, не отрывая от неё взгляда.
Она стройная и очень красивая, в светлом брючном костюме и с короткой стрижкой. Она брюнетка. Молодая модница. Крохотная коляска приковывает всё моё внимание. Кто там лежит? Какой малыш? Во что он одет? Мне интересно знать всё, и я поднимаюсь на последнюю ступеньку.
Теперь я выше куклы и могу смотреть на неё, сколько душе угодно. На коляске кружевная занавесочка, и я замираю: мне кажется неуважительным тянуть руки к чужому ребёнку. Кукла не шевелится, крепко держа ручку коляски. Если повернуть ключик в спине, кукла будет ходить по полке, укачивая малыша. То есть это я так думаю, а на самом деле, может быть, кукла делала что-то другое — мне так и не довелось увидеть её в движении. Настал мой звёздный час — наконец-то я узнаю, кто лежит в коляске! Я потрогала пальцем волосы куклы — они были мягкие и шёлковые.
— Можно, я посмотрю твоего ребёночка? — шёпотом попросила я. — Я только посмотрю, и всё.
Кукла не ответила. Тогда я оглянулась — не идут ли мама с продавщицей? — и, не дыша, отогнула кружева. Ну, кто же там?
То, что я увидела, повергло меня в такой шок, что я закричала, шарахнулась и упала со стремянки. Я не хотела на это смотреть, я зажмурила глаза и отмахивалась руками от навязчивого видения. Хотела проснуться, но не могла. Исчезли стеллажи, исчез магазин, кругом была тьма, а я всё падала и кричала от ужаса — так меня напугало то, что я увидела в коляске.
Проснулась, плавая в поту. Прямо в лицо светила луна. В ушах звенело, кружилась голова. Пришлось встать и переодеться. Ко мне постепенно возвращался здравый смысл, и я проанализировала ситуацию. Кошмар я увидела, потому что нарушила два правила: легла спать под толстым одеялом и не закрыла окно от луны. Удивительно, что не упала с кровати! С детства мама мне внушала, что лунный свет для спящих опасен, а слишком тёплая постель провоцирует кошмары.
Теперь понятно, почему я до визгу испугалась там, во сне, безобидного в общем-то видения. Вам интересно, что я увидела в коляске? А ничего.
Пустое дно.
========== 10 ==========
Здесь мне хотелось бы закончить свой рассказ. Ибо то, что произошло дальше и ради чего я его затеяла, настолько черно, что Алькин перелом руки кажется досадной мелочью. Завершение рассказа празднованием Нового года было бы логичным и красивым, и мне совсем не хочется его продолжать. Но жизнь редко бывает красивой и логичной, и мой долг перед детьми довести историю до конца.
В греческом языке словом «чёрный» обозначают всё плохое — чёрная тоска, чёрный день. Есть выражения, не имеющие русского аналога — например, чёрные слёзы, «мавра кламма». Черным можно обозвать всё, что мы называем ужасным или трагичным. По-моему, в этом смысле греческий гораздо ярче и образнее русского. Об этой его особенности я вычитала в журнале несколько лет спустя, когда сидела в коридоре онкологического центра и пыталась забить себе голову любым чтивом, лишь бы не сойти с ума.
Спасибо Таньке. Услышав о наших приключениях, она начала записывать продукты в долг, и я могла нормально кормить детей. Без роскоши типа конфет, но и не пустой картошкой. Наваливая мне как-то мешок продуктов, она сердобольно сказала:
— Здорово ты просчиталась с приёмышами. Вместо навару одни убытки.
— Какой ещё навар? — нахмурилась я.
— Ну ты же их из-за денег набрала.
— Что за бред, кто тебе сказал?
— Да все говорят. «Работать не хочет, детей набрала».
— Дура ты, Тань.
— Я чего, это люди говорят.
«Набрала», опять это слово. Я слышала его со всех сторон, а ещё — что не хочу работать из-за лени. Это я, стало быть, прохлаждаюсь. Мне умыться утром некогда, а люди думают, что моя жизнь сплошной отдых.
Если бы не предприимчивая мать паршивца, я бы купила детям билеты на городскую ёлку, сводила бы в театр, но теперь нам приходилось довольствоваться бесплатными развлечениями, и я повела детей в местный краеведческий музей. Смотритель музея был рад, чуть не прыгал, что вообще кто-то вспомнил о его заведении, и провёл для нас часовую экскурсию. Эля испугалась кабаньего чучела. Мальчики долго толклись у коллекции древнего оружия. Аля с сомнением рассматривала красно-жёлто-синие шедевры местного живописца.
После музея мы сходили к памятнику, сделали несколько фоток, короче, вели себя в родном селе как туристы. Это было интересно и весело. Магазинов мы избегали по понятной причине. Я старалась сделать всё, чтобы зимние каникулы прошли у детей хорошо, даже разрешила старшим участвовать в межрайонных лыжных соревнованиях. Никто не победил, но дети вернулись счастливые. Младшие катались на лыжах по периметру двора.
Дома в конкурсе на лучшую снежинку победила Арминэ, потому что её снежинки были не бумажными, а вязаными. Я устраивала конкурс на лучший рисунок, лучший стишок и даже подобие спортивных состязаний на ковре в зале. Дети с увлечением кувыркались, и я затыкала уши от их визга.
— Мам, — грустно сказал Ваня. — Ну почему ты не разрешаешь нам с Васей тренироваться? Ведь это то же самое.
— Не то же самое, — ответила я, покачав головой. — Он тебя колотит.
— Да никогда Васька мне вреда не причинит! Он меня учит.
— Обучение — это когда один говорит, а другой слушает и записывает в блокнот. А у вас драка.
