Если бы не моё упрямство, этих переживаний сейчас не было бы. Не было бы того дня в кубовой — ну, и, естественно, не было бы Сенечки, Коля не спутался бы с Лёлькой, и не было бы у нас Егорки. Уже и не знаю, что хуже, что лучше. Такой силы материнских чувств, как с Егоркой, я не испытывала никогда, но и так тяжело мне тоже никогда не было.
То, что я на грани срыва, заметила даже свекровь. Проникнувшись сочувствием, она подарила мне кассету с музыкой и посоветовала хоть немножко расслабиться, а то так и в депрессию впасть недолго. За окном сгущались ноябрьские сумерки, гудел холодный ветер. Закончив домашние дела, я сунула кассету в магнитофон… Эту песню я сразу узнала, Вертинский на стихи Блока.
В голубой, далёкой спаленке твой ребёнок опочил.
Тихо вылез карлик маленький и часы остановил.
Спасибо, баба Галя. Сейчас самое оно. Я чуть не саданула магнитофон об стену.
По сути, дилемма оставалась только одна: отберут у меня Егорку в зале суда или сделают это дома, на глазах у других детей. Поразмыслив, я решила взять его с собой на последнее заседание: судьи же не дураки, и, увидев своими глазами ребёнка, поймут, где настоящая мать. Это была моя последняя надежда.
— Мама, что ты пишешь? — любопытная Аля просунулась мне под локоть.
— Не мешай, — сухо сказала я. — Иди учи уроки.
— Я не могу учить букву «Щ», я её уже знаю. «Аллергия на цитрусовые. Любимая сказка — про…»
— Прекрати читать, не для тебя написано. Пошла в детскую.
— Егорка уезжает?
— Кто тебе сказал?
— Я видела, ты его одежду в сумку укладывала.
— Пошла в детскую, я сказала! А то ремня ввалю.
Нужно было подготовить Егорку, и я наговорила ему много хорошего про маму Лёлю, которая сначала потерялась, а теперь нашлась — как в мексиканском сериале. Если мы выиграем дело — призрачная надежда не покидала меня до последнего — то я ничего не теряю, а если выиграет Лёлька, Егорка должен быть как можно менее травмирован. Коля верил в успех. О том, что покажет экспертиза, знали только я да Лёлька. Когда я начала одевать Егорку в парадный костюмчик, дитя спросило:
— Мы наконец-то идём искать Барсика?
— Барсик под машину попал, — ляпнула моя мама. — Одевайся быстрее.
Егорка заревел.
— Мама, ну зачем ты выдумываешь? Ты видела?
— Он так скорее перестанет про кошку спрашивать.
Мы потеряли ещё десять минут и чуть не опоздали к началу слушания. Всю дорогу я твердила Егорке, что ему надо погостить у мамы Лёли, которая очень соскучилась. «Не надо, — упрямился он. — Лучше пойдём искать Барсика».
Повторяю, я не хочу переживать этот ужас ещё раз и не могу изложить всё в подробностях. Взять Егорку в зал суда мне не разрешили, моя мама сидела с ним в коридоре, ожидая постановления. Когда огласили результаты экспертизы, Колин боевой настрой резко сдулся, и я увидела, как человек впадает в меланхолию в течение одной секунды.
— А я её, гадюку, обеспечивал, — вполголоса пробормотал Коля, но Лёлька услышала.
— Прошу отметить факт нанесения оскорбления! — воскликнула Лёлька, эффектно откинув чёлку со лба.
Вот так-то, Коля. Теперь не будешь обеспечивать. Заседание окончилось.
— Я подожду в машине, — буркнул Коля. Он потерял интерес к Егорке мгновенно, как только узнал, что сын не родной.
Едва я успела подойти к маме и Егорке, Лёлька увидела ребёнка и сделала логический вывод, что это и есть её сын. На её стороне были судебные исполнители, поэтому я не могла уже абсолютно ничего. Мне в голову ударил жар, когда Лёлька заорала не своим голосом:
— Кр-ровиночка моя!!! — и, выпучив глаза, кинулась к Егору.
Он инстинктивно спрятался за меня, намертво вцепившись в подол юбки. Льющая слёзы Лёлька схватила его в свои крепкие объятия, не прекращая причитать:
— Кровиночка! КР-РОВЬ моя родная!!! — и Егорка заревел.
— Он боится крови, вы не могли бы другое слово подобрать? — осторожно попросила я.
— Не учи меня, шалава подзаборная! Я его мать, а ты ему никто! Посмотрите, до чего они ребёнка запугали! Нет, вы посмотрите, посмотрите! До чего они его довели!
С помощью судебных исполнителей Егорку от меня оторвали и понесли к выходу. Я бежала следом с его вещами и списком. Её настоящее имя вылетело у меня из головы. Ольга, Елена, Елизавета? Ведь сто раз на судах слышала…
— Лёля, подождите. Я тут написала, какие лекарства он принимает, какую еду любит, что ему нельзя.
Лёлька порвала листок в клочья.
— Я вам не Лёля! Мне передали все его документы. Этого достаточно, — сквозь зубы ответила она.
— Вот его одежда и любимые игрушки.
Сумка с Егоркиными вещами полетела в мусорный контейнер.
— Не нужно мне ваше грязное барахло! Я сама в состоянии обеспечить своего сына.
Егорка звал меня, а я беспомощно стояла на тротуаре, слушая Лёлькины выкрики:
— Твоя мама я, а не эта корова очкастая!
Заходя в троллейбус, она подняла его за руку, и я охнула.
— Конечно, так нехорошо поднимать детей, — прокомментировала моя мама, — но она имеет на это право.
— Его же так нельзя, у него суставы больные после осложнения! Он тяжело перенёс АКДС.
— Не говори глупости. Все дети хорошо переносят прививки. Просто ты слишком с ним носилась. У Лёли ему будет лучше, — успокаивала меня мама.
— Лучше? У этой визгливой, у этой…
— Это не твой ребёнок. И никогда не был твоим. Идём в машину, Коля ждёт.
Когда мы не нашли нашу машину на стоянке, мама с чувством произнесла:
— Какая скотина! Давай хоть в магазин зайдём — когда ещё вместе в городе окажемся.
Мама хотела меня отвлечь, я её понимаю, но сегодня для меня мир рухнул. Кончилось тем, что мы зашли в аптеку и купили современный аппарат для измерения давления. Там же его и проверили — у обеих было повышенное, и мы купили таблетки.
Коля вернулся в полночь пьяный. Я ни слова ему не сказала.
Вот и всё. Егорку я больше не видела. Через неделю в областной жёлтой газете вышла статья «Спасённый ребенок» с Лёлькиной счастливой мордой. «В момент долгожданной встречи исстрадавшаяся мать не могла сдержать эмоций», — упивался автор. Прочитав свою фамилию с эпитетом «безответственная», я чуть не поехала в редакцию требовать опровержения, но Коля осадил меня двумя словами:
— «Попал под лошадь», — и я сникла. Никогда в жизни не видела мужа читающим. Удивил Коля, опять удивил…
Я была безумно благодарна редакции, что не указали мой адрес, но соседи меня и так вычислили. Что мне от них пришлось выслушать, не поддаётся описанию. А ведь камни летели и в моих старших. Походы в школу превратились в пытку. Коля стал забирать детей на машине, что вызвало у одноклассников новый шквал насмешек: «Папенькин сынок, папенькина дочка, за вами самосвал приехал!»
Тот, кто писал статью, именно на такой эффект и рассчитывал. У меня забрали любимого ребёнка, но этого было мало, и они устроили травлю. Кто такие «они», я не знала, но подозревала, что всё происходит не само собой. Теперь думаю, что это был всего лишь приступ паранойи. Мою апелляцию в суде отклонили. (Стоит ли говорить, что я пыталась вернуть Егорку!) Дети спрашивали, где братик, я врала.
Однажды возле наших ворот затормозил грузовик — я как раз шла домой — и незнакомый мужик из кабины гаркнул:
— Женщина!
Я обернулась.
— Это у вас кот жил, серый такой, с белым носом, пушистый?
— У нас, — ответила я. По описанию это был Барсик.
— Вы уж простите великодушно, я его украл у вас. Моя жена так его любит, он спит на диване, мы его Барсиком назвали.
— Ну и слава богу, — сказала я. — Можете ещё взять, у нас много.
— Не, нам один нужен.
Он посигналил и уехал. Где ж ты раньше был, придурок? Значит, Барсик жив, и даже неплохо устроился, а Егорка там изводится. И нет возможности его навестить — мне по суду запретили «преследовать» их с Лёлькой. После клеветнической статьи нашу газету я видеть не могла и использовала её, не читая, для уборки грязи за кошками. Но однажды, рванув ненавистную жёлтую бумагу, я увидела небольшую заметку на полях и чуть не рухнула на пол.
«Молодая женщина покончила с собой, открыв на кухне газ. Вместе с ней погиб четырёхлетний ребенок. Позже выяснилось, что женщина страдала депрессией. Несчастный случай произошёл в …-м микрорайоне». Это же где Лёлька живёт! Её адрес столько раз был зачитан на заседаниях, что врезался мне в память навсегда. Как назло, и Коля, и обе мамы уехали, и оставить детей было не с кем. Я провела как на иголках целые сутки, прежде чем смогла отправиться в тот самый микрорайон. Лифт не работал, и я заработала одышку, поднимаясь на седьмой этаж. С замиранием сердца я позвонила, и мне открыла живая Лёлька. Слава богу.
— Чего надо? — поздоровалась она.
— Пожалуйста, передайте Егорке, что Барсик жив.
— Женщина, вы в своем уме? Какой Барсик? Прекратите меня преследовать!
— Я только хотела…
— Хотела меня до могилы довести, да? — взревела Лёлька. — Но так и знай, я сына с собой заберу! Пусть он лучше умрёт, чем тебе достанется! Не видать тебе его!
Я повернулась и ушла. Она ещё долго орала, выла и рыдала на весь подъезд. Мне бы записать всё это на диктофон, и ведь была уже тогда техника, но я просто не умела записывать. Я до сих пор не умею телевизорным пультом пользоваться, что уж говорить о диктофоне. Вот такой результат моего похода. Егорка жив, Лёлька жива, газом отравилась другая дура, но мне от этого не легче.
Через месяц меня оштрафовали за преследование. Старушка из Лёлькиного подъезда дала показания: «Я свидетель, она бедную мать до нервного срыва довела, Лёлечка из-за неё жить не хочет». Пришлось взять ссуду. На Новый год я не сшила детям костюмы и забыла купить подарки — хорошо, что бабушки выручили. Двадцать третьего не поздравила Колю. Восьмого марта он что-то буркнул и предложил разъехаться в разные комнаты, мотивируя это нашим возрастом — дескать, пора.
Я не возражала. Ему сорок восемь, мне тридцать пять — самое время. Теперь я спала в мансарде на складном диванчике — вот только Егорка уже никогда не залезет на мою постель и не попросит сочинить сказку. Именно так — не любит он книжные истории, хочет, чтобы я сама сочиняла. Хотел.
А незадолго до своего дня рождения я обнаружила в газете, которую муж упорно продолжал выписывать, заголовок на первой странице: «Несчастный случай. Молодая мать с ребёнком выбросилась с седьмого этажа». С седьмого. У меня подогнулись колени, я попыталась развернуть газету, чтобы прочесть продолжение, но руки буквально онемели, и я только шуршала бумагой, сползая по стене на пол.
— Ты чего творишь? — угрюмо спросил Коля, вошедший на кухню за чаем, потом увидел заголовок, выругался, взял газету и просмотрел. — И чего ты дёргаешься? Тут русским по белому сказано: «трёхлетняя дочь».
— Дай посмотреть.
Я убедилась, что это не моего Егорку сбросили с балкона, села на диванчик и вздохнула. Не он. Но кто-то другой. Ни в чём не повинная девочка.
— Ну чего ты всё думаешь, пора забыть, — сказал Коля, насыпая заварку. — Это не твой ребёнок и не мой.
— Все вы, коты, одинаковые. А для меня он родной.
— Я не буду больше выписывать эту дрянь, — пообещал Коля и бросил газету в ведро.
Как будто Егорке от этого станет лучше. Я поняла, что отныне обречена шарахаться от газетных заметок и телевизионных новостей, и с этим ничего нельзя поделать, и вполне может статься, что однажды прочитаю в газете имя Егорки и Лёлькин адрес. Или такая газета минует наш дом, и я по-прежнему буду жить в тягостном ожидании, не зная, что всё уже кончено. Эту битву я проиграла, и мне предстояло смириться с неизвестностью. Мой Егорка остался в Лёлькиных лапах, и пока она не сиганёт из окна вместе с ним, закон и общественность будут на её стороне. Таковы реалии нашей жизни.
========== 5 ==========
Здесь можно упомянуть о финансовом кризисе, который я за всеми треволнениями почти и не заметила, однако с тех пор приучилась делать запасы по принципу «соль — спички — мыло». И крупа, конечно. За два дня до дефолта Коля поменял все свои рубли на доллары, а после дефолта — обратно на рубли, и это помогло их с другом фирме удержаться на плаву. Интуиция у моего мужа всегда работала лучше, чем у меня.
Пока я рожала детей, вся страна обзавелась сотовыми телефонами. Коля купил сотовый ещё давно, когда начинал свою фирму, и теперь подобрал себе поновее, а старый отдал мне. Он потратил целый час, обучая меня тыкать пальцами в кнопки, и за этот час я вспотела.
— Вот так пишут смс. Это вроде как телеграммы. Вот здесь — сохранить, здесь — удалить, — объяснял он, когда мы сидели на моём диване в мансарде. За окном щебетали весенние птицы.
Я покорно двигала джойстиком. Смс, Отправленные, Катя, Просмотреть…
— Коль, а это что: «Я тебя всегда хочу, приеду хоть сейчас».
— Тьфу, это старое, от Лёльки осталось.
— А дата вчерашняя. И написано «Катя».
— Это… Это…
— Коль, сотри весь хлам, который там остался, и отдай игрушку Ване. Мне достаточно домашнего телефона.
У меня всегда были сложности в освоении техники. Сорок восемь ему, состарился, видите ли…
Куй железо, пока горячо. Если я хотела что-то выпросить у мужа, нужно было делать это сейчас, пока он чувствует себя виноватым. И я впервые заговорила о семейном детском доме. Теперь, когда я потеряла Егорку, я смогу найти утешение только в других детях. У нас своих трое, но это же так мало! И так хочется хоть кому-то из брошенных малышей подарить домашний уют.
Коля слушал-слушал, а потом спросил:
— Неужели ты из-за одного Егорки так повернулась?
— Считаешь, все, кто усыновляет, повёрнутые?
— Считаю. Чужой ребёнок никому не нужен.
— Мне нужен. Или пусть лучше они умирают на бетонном полу в больнице?
— Что за бред ты несёшь.
Я рассказала ему о Гоше, но он не поверил.
— Не бывает в нашей стране такого. Ты меня обманываешь. А на приёмных детей у меня денег нет, и не проси.
— А на Катю, значит, есть, — подытожила я. — Как до того на Лёлю было. Когда эта Катя залетит, что делать будешь? Опять по новой?
Этот раунд остался за мной.
В понедельник я позвонила по тому самому номеру в детский дом, а во вторник поехала в город. Одна, на автобусе. Я сказала Коле не всю правду. Не утешения я искала, а искупления вины. Мои документы всех устроили, и директриса предложила мне выбрать ребёнка по фотографии. Я опешила.
— Но что можно узнать о человеке по фотографии? Мне же с ними познакомиться нужно, поговорить, узнать, кто сам захочет ко мне…
— Мы встречаться с детьми не разрешаем, — отрезала директриса. — У нас все выбирают детей по фотографии, вы первые не согласна.
— Я по фотографии не умею, — развела руками я.
— Вы не права! — твёрдо сказала директриса.
— А на работу здесь нельзя устроиться?
— Все вакансии заняты. Хотя, впрочем, скоро уборщица в отпуск уходит, вы могла бы её на месяц подменить.
О лучшем и мечтать было нельзя. Мне ли привыкать с двумя дипломами браться за швабру? Через две недели я надела серый халат и медицинскую шапочку для волос.
Когда в школе на уроках русской литературы мы узнавали, что у какой-то бабы было восемнадцать детей, все ужасались, а я этой бабе завидовала. В раннем детстве у меня была мечта: кукла с коляской.
То, что я на грани срыва, заметила даже свекровь. Проникнувшись сочувствием, она подарила мне кассету с музыкой и посоветовала хоть немножко расслабиться, а то так и в депрессию впасть недолго. За окном сгущались ноябрьские сумерки, гудел холодный ветер. Закончив домашние дела, я сунула кассету в магнитофон… Эту песню я сразу узнала, Вертинский на стихи Блока.
В голубой, далёкой спаленке твой ребёнок опочил.
Тихо вылез карлик маленький и часы остановил.
Спасибо, баба Галя. Сейчас самое оно. Я чуть не саданула магнитофон об стену.
По сути, дилемма оставалась только одна: отберут у меня Егорку в зале суда или сделают это дома, на глазах у других детей. Поразмыслив, я решила взять его с собой на последнее заседание: судьи же не дураки, и, увидев своими глазами ребёнка, поймут, где настоящая мать. Это была моя последняя надежда.
— Мама, что ты пишешь? — любопытная Аля просунулась мне под локоть.
— Не мешай, — сухо сказала я. — Иди учи уроки.
— Я не могу учить букву «Щ», я её уже знаю. «Аллергия на цитрусовые. Любимая сказка — про…»
— Прекрати читать, не для тебя написано. Пошла в детскую.
— Егорка уезжает?
— Кто тебе сказал?
— Я видела, ты его одежду в сумку укладывала.
— Пошла в детскую, я сказала! А то ремня ввалю.
Нужно было подготовить Егорку, и я наговорила ему много хорошего про маму Лёлю, которая сначала потерялась, а теперь нашлась — как в мексиканском сериале. Если мы выиграем дело — призрачная надежда не покидала меня до последнего — то я ничего не теряю, а если выиграет Лёлька, Егорка должен быть как можно менее травмирован. Коля верил в успех. О том, что покажет экспертиза, знали только я да Лёлька. Когда я начала одевать Егорку в парадный костюмчик, дитя спросило:
— Мы наконец-то идём искать Барсика?
— Барсик под машину попал, — ляпнула моя мама. — Одевайся быстрее.
Егорка заревел.
— Мама, ну зачем ты выдумываешь? Ты видела?
— Он так скорее перестанет про кошку спрашивать.
Мы потеряли ещё десять минут и чуть не опоздали к началу слушания. Всю дорогу я твердила Егорке, что ему надо погостить у мамы Лёли, которая очень соскучилась. «Не надо, — упрямился он. — Лучше пойдём искать Барсика».
Повторяю, я не хочу переживать этот ужас ещё раз и не могу изложить всё в подробностях. Взять Егорку в зал суда мне не разрешили, моя мама сидела с ним в коридоре, ожидая постановления. Когда огласили результаты экспертизы, Колин боевой настрой резко сдулся, и я увидела, как человек впадает в меланхолию в течение одной секунды.
— А я её, гадюку, обеспечивал, — вполголоса пробормотал Коля, но Лёлька услышала.
— Прошу отметить факт нанесения оскорбления! — воскликнула Лёлька, эффектно откинув чёлку со лба.
Вот так-то, Коля. Теперь не будешь обеспечивать. Заседание окончилось.
— Я подожду в машине, — буркнул Коля. Он потерял интерес к Егорке мгновенно, как только узнал, что сын не родной.
Едва я успела подойти к маме и Егорке, Лёлька увидела ребёнка и сделала логический вывод, что это и есть её сын. На её стороне были судебные исполнители, поэтому я не могла уже абсолютно ничего. Мне в голову ударил жар, когда Лёлька заорала не своим голосом:
— Кр-ровиночка моя!!! — и, выпучив глаза, кинулась к Егору.
Он инстинктивно спрятался за меня, намертво вцепившись в подол юбки. Льющая слёзы Лёлька схватила его в свои крепкие объятия, не прекращая причитать:
— Кровиночка! КР-РОВЬ моя родная!!! — и Егорка заревел.
— Он боится крови, вы не могли бы другое слово подобрать? — осторожно попросила я.
— Не учи меня, шалава подзаборная! Я его мать, а ты ему никто! Посмотрите, до чего они ребёнка запугали! Нет, вы посмотрите, посмотрите! До чего они его довели!
С помощью судебных исполнителей Егорку от меня оторвали и понесли к выходу. Я бежала следом с его вещами и списком. Её настоящее имя вылетело у меня из головы. Ольга, Елена, Елизавета? Ведь сто раз на судах слышала…
— Лёля, подождите. Я тут написала, какие лекарства он принимает, какую еду любит, что ему нельзя.
Лёлька порвала листок в клочья.
— Я вам не Лёля! Мне передали все его документы. Этого достаточно, — сквозь зубы ответила она.
— Вот его одежда и любимые игрушки.
Сумка с Егоркиными вещами полетела в мусорный контейнер.
— Не нужно мне ваше грязное барахло! Я сама в состоянии обеспечить своего сына.
Егорка звал меня, а я беспомощно стояла на тротуаре, слушая Лёлькины выкрики:
— Твоя мама я, а не эта корова очкастая!
Заходя в троллейбус, она подняла его за руку, и я охнула.
— Конечно, так нехорошо поднимать детей, — прокомментировала моя мама, — но она имеет на это право.
— Его же так нельзя, у него суставы больные после осложнения! Он тяжело перенёс АКДС.
— Не говори глупости. Все дети хорошо переносят прививки. Просто ты слишком с ним носилась. У Лёли ему будет лучше, — успокаивала меня мама.
— Лучше? У этой визгливой, у этой…
— Это не твой ребёнок. И никогда не был твоим. Идём в машину, Коля ждёт.
Когда мы не нашли нашу машину на стоянке, мама с чувством произнесла:
— Какая скотина! Давай хоть в магазин зайдём — когда ещё вместе в городе окажемся.
Мама хотела меня отвлечь, я её понимаю, но сегодня для меня мир рухнул. Кончилось тем, что мы зашли в аптеку и купили современный аппарат для измерения давления. Там же его и проверили — у обеих было повышенное, и мы купили таблетки.
Коля вернулся в полночь пьяный. Я ни слова ему не сказала.
Вот и всё. Егорку я больше не видела. Через неделю в областной жёлтой газете вышла статья «Спасённый ребенок» с Лёлькиной счастливой мордой. «В момент долгожданной встречи исстрадавшаяся мать не могла сдержать эмоций», — упивался автор. Прочитав свою фамилию с эпитетом «безответственная», я чуть не поехала в редакцию требовать опровержения, но Коля осадил меня двумя словами:
— «Попал под лошадь», — и я сникла. Никогда в жизни не видела мужа читающим. Удивил Коля, опять удивил…
Я была безумно благодарна редакции, что не указали мой адрес, но соседи меня и так вычислили. Что мне от них пришлось выслушать, не поддаётся описанию. А ведь камни летели и в моих старших. Походы в школу превратились в пытку. Коля стал забирать детей на машине, что вызвало у одноклассников новый шквал насмешек: «Папенькин сынок, папенькина дочка, за вами самосвал приехал!»
Тот, кто писал статью, именно на такой эффект и рассчитывал. У меня забрали любимого ребёнка, но этого было мало, и они устроили травлю. Кто такие «они», я не знала, но подозревала, что всё происходит не само собой. Теперь думаю, что это был всего лишь приступ паранойи. Мою апелляцию в суде отклонили. (Стоит ли говорить, что я пыталась вернуть Егорку!) Дети спрашивали, где братик, я врала.
Однажды возле наших ворот затормозил грузовик — я как раз шла домой — и незнакомый мужик из кабины гаркнул:
— Женщина!
Я обернулась.
— Это у вас кот жил, серый такой, с белым носом, пушистый?
— У нас, — ответила я. По описанию это был Барсик.
— Вы уж простите великодушно, я его украл у вас. Моя жена так его любит, он спит на диване, мы его Барсиком назвали.
— Ну и слава богу, — сказала я. — Можете ещё взять, у нас много.
— Не, нам один нужен.
Он посигналил и уехал. Где ж ты раньше был, придурок? Значит, Барсик жив, и даже неплохо устроился, а Егорка там изводится. И нет возможности его навестить — мне по суду запретили «преследовать» их с Лёлькой. После клеветнической статьи нашу газету я видеть не могла и использовала её, не читая, для уборки грязи за кошками. Но однажды, рванув ненавистную жёлтую бумагу, я увидела небольшую заметку на полях и чуть не рухнула на пол.
«Молодая женщина покончила с собой, открыв на кухне газ. Вместе с ней погиб четырёхлетний ребенок. Позже выяснилось, что женщина страдала депрессией. Несчастный случай произошёл в …-м микрорайоне». Это же где Лёлька живёт! Её адрес столько раз был зачитан на заседаниях, что врезался мне в память навсегда. Как назло, и Коля, и обе мамы уехали, и оставить детей было не с кем. Я провела как на иголках целые сутки, прежде чем смогла отправиться в тот самый микрорайон. Лифт не работал, и я заработала одышку, поднимаясь на седьмой этаж. С замиранием сердца я позвонила, и мне открыла живая Лёлька. Слава богу.
— Чего надо? — поздоровалась она.
— Пожалуйста, передайте Егорке, что Барсик жив.
— Женщина, вы в своем уме? Какой Барсик? Прекратите меня преследовать!
— Я только хотела…
— Хотела меня до могилы довести, да? — взревела Лёлька. — Но так и знай, я сына с собой заберу! Пусть он лучше умрёт, чем тебе достанется! Не видать тебе его!
Я повернулась и ушла. Она ещё долго орала, выла и рыдала на весь подъезд. Мне бы записать всё это на диктофон, и ведь была уже тогда техника, но я просто не умела записывать. Я до сих пор не умею телевизорным пультом пользоваться, что уж говорить о диктофоне. Вот такой результат моего похода. Егорка жив, Лёлька жива, газом отравилась другая дура, но мне от этого не легче.
Через месяц меня оштрафовали за преследование. Старушка из Лёлькиного подъезда дала показания: «Я свидетель, она бедную мать до нервного срыва довела, Лёлечка из-за неё жить не хочет». Пришлось взять ссуду. На Новый год я не сшила детям костюмы и забыла купить подарки — хорошо, что бабушки выручили. Двадцать третьего не поздравила Колю. Восьмого марта он что-то буркнул и предложил разъехаться в разные комнаты, мотивируя это нашим возрастом — дескать, пора.
Я не возражала. Ему сорок восемь, мне тридцать пять — самое время. Теперь я спала в мансарде на складном диванчике — вот только Егорка уже никогда не залезет на мою постель и не попросит сочинить сказку. Именно так — не любит он книжные истории, хочет, чтобы я сама сочиняла. Хотел.
А незадолго до своего дня рождения я обнаружила в газете, которую муж упорно продолжал выписывать, заголовок на первой странице: «Несчастный случай. Молодая мать с ребёнком выбросилась с седьмого этажа». С седьмого. У меня подогнулись колени, я попыталась развернуть газету, чтобы прочесть продолжение, но руки буквально онемели, и я только шуршала бумагой, сползая по стене на пол.
— Ты чего творишь? — угрюмо спросил Коля, вошедший на кухню за чаем, потом увидел заголовок, выругался, взял газету и просмотрел. — И чего ты дёргаешься? Тут русским по белому сказано: «трёхлетняя дочь».
— Дай посмотреть.
Я убедилась, что это не моего Егорку сбросили с балкона, села на диванчик и вздохнула. Не он. Но кто-то другой. Ни в чём не повинная девочка.
— Ну чего ты всё думаешь, пора забыть, — сказал Коля, насыпая заварку. — Это не твой ребёнок и не мой.
— Все вы, коты, одинаковые. А для меня он родной.
— Я не буду больше выписывать эту дрянь, — пообещал Коля и бросил газету в ведро.
Как будто Егорке от этого станет лучше. Я поняла, что отныне обречена шарахаться от газетных заметок и телевизионных новостей, и с этим ничего нельзя поделать, и вполне может статься, что однажды прочитаю в газете имя Егорки и Лёлькин адрес. Или такая газета минует наш дом, и я по-прежнему буду жить в тягостном ожидании, не зная, что всё уже кончено. Эту битву я проиграла, и мне предстояло смириться с неизвестностью. Мой Егорка остался в Лёлькиных лапах, и пока она не сиганёт из окна вместе с ним, закон и общественность будут на её стороне. Таковы реалии нашей жизни.
========== 5 ==========
Здесь можно упомянуть о финансовом кризисе, который я за всеми треволнениями почти и не заметила, однако с тех пор приучилась делать запасы по принципу «соль — спички — мыло». И крупа, конечно. За два дня до дефолта Коля поменял все свои рубли на доллары, а после дефолта — обратно на рубли, и это помогло их с другом фирме удержаться на плаву. Интуиция у моего мужа всегда работала лучше, чем у меня.
Пока я рожала детей, вся страна обзавелась сотовыми телефонами. Коля купил сотовый ещё давно, когда начинал свою фирму, и теперь подобрал себе поновее, а старый отдал мне. Он потратил целый час, обучая меня тыкать пальцами в кнопки, и за этот час я вспотела.
— Вот так пишут смс. Это вроде как телеграммы. Вот здесь — сохранить, здесь — удалить, — объяснял он, когда мы сидели на моём диване в мансарде. За окном щебетали весенние птицы.
Я покорно двигала джойстиком. Смс, Отправленные, Катя, Просмотреть…
— Коль, а это что: «Я тебя всегда хочу, приеду хоть сейчас».
— Тьфу, это старое, от Лёльки осталось.
— А дата вчерашняя. И написано «Катя».
— Это… Это…
— Коль, сотри весь хлам, который там остался, и отдай игрушку Ване. Мне достаточно домашнего телефона.
У меня всегда были сложности в освоении техники. Сорок восемь ему, состарился, видите ли…
Куй железо, пока горячо. Если я хотела что-то выпросить у мужа, нужно было делать это сейчас, пока он чувствует себя виноватым. И я впервые заговорила о семейном детском доме. Теперь, когда я потеряла Егорку, я смогу найти утешение только в других детях. У нас своих трое, но это же так мало! И так хочется хоть кому-то из брошенных малышей подарить домашний уют.
Коля слушал-слушал, а потом спросил:
— Неужели ты из-за одного Егорки так повернулась?
— Считаешь, все, кто усыновляет, повёрнутые?
— Считаю. Чужой ребёнок никому не нужен.
— Мне нужен. Или пусть лучше они умирают на бетонном полу в больнице?
— Что за бред ты несёшь.
Я рассказала ему о Гоше, но он не поверил.
— Не бывает в нашей стране такого. Ты меня обманываешь. А на приёмных детей у меня денег нет, и не проси.
— А на Катю, значит, есть, — подытожила я. — Как до того на Лёлю было. Когда эта Катя залетит, что делать будешь? Опять по новой?
Этот раунд остался за мной.
В понедельник я позвонила по тому самому номеру в детский дом, а во вторник поехала в город. Одна, на автобусе. Я сказала Коле не всю правду. Не утешения я искала, а искупления вины. Мои документы всех устроили, и директриса предложила мне выбрать ребёнка по фотографии. Я опешила.
— Но что можно узнать о человеке по фотографии? Мне же с ними познакомиться нужно, поговорить, узнать, кто сам захочет ко мне…
— Мы встречаться с детьми не разрешаем, — отрезала директриса. — У нас все выбирают детей по фотографии, вы первые не согласна.
— Я по фотографии не умею, — развела руками я.
— Вы не права! — твёрдо сказала директриса.
— А на работу здесь нельзя устроиться?
— Все вакансии заняты. Хотя, впрочем, скоро уборщица в отпуск уходит, вы могла бы её на месяц подменить.
О лучшем и мечтать было нельзя. Мне ли привыкать с двумя дипломами браться за швабру? Через две недели я надела серый халат и медицинскую шапочку для волос.
***
Когда в школе на уроках русской литературы мы узнавали, что у какой-то бабы было восемнадцать детей, все ужасались, а я этой бабе завидовала. В раннем детстве у меня была мечта: кукла с коляской.
