Получилась крепкая длинная веревка, которую мы тут же испытали на прочность. Дальше уже началось скалолазание. Ваську отправили первым. Леночке понравилось взбираться по скале, а потом спускаться вниз. При этом она отчаянно визжала. В ее визге был страх и восторг. Это еще одна из сторон загадочной женской натуры. Спустившись, она дала торжественное обещание записаться в секцию скалолазания. Оказывается, была и такая в нашем городке. Горы есть не только в Аиде. Так? Неизвестно, куда судьба еще может нас занести. Хотя наш провинциальный городок расположен на просторах равнины. И большинство жителей его никаких гор в помине не видели.
Кто знает, каким боком повернется жизнь? Поэтому всё может когда-нибудь пригодиться. Так же? Может, и мен стоит записаться в секцию скалолазания. Не все же время книжки читать.
- Вот кто-то с горочки спустился. Наверно, милый мой идет, - горланил Васька, пока мы спускались вниз. – Теперь я знаю, что такое, когда дух захватывает. Это круто!
Идти вниз, думаю никто не будет спорить со мной, это не то же самое, что карабкаться вверх. Откуда Васька знал эту старинную песню, ума не приложу. Что-то раньше я за ним хореографических талантов не наблюдал. Вообще, сколько у человека может быть талантов? Нам не дано предугадать. Он могут раскрыться совершенно неожиданно для нас. Сейчас я имею в виду Ваську. Наверно, он и сам удивился тому, что запел. Может, эту старинную песню он слышал от своей бабушки в деревне.
С голосом у него всё нормально. То есть и голос, и слух совершенно отсутствуют. Поэтому к его пению нужно привыкнуть, как к горловому пению акынов степей и таежных проторов. Васькин главный талант – его беззастенчивость. В этом с ним невозможно соперничать. На сцене Большого театра он будет петь арию Ленского и крутить па-де-де, будучи уверенным, что он это делает не хуже профессиональных актеров. И никто его не сможет убедить в обратном. Это даже не самоуверенность, а нечто большее. Таким людям легко живется на свете. Даже обладая комплексом неполноценности, они никогда не узнают об этом.
- Кончай базлать! – не выдержал Большой Василий, который и так был расстроен сверх меры. – Ты у меня сейчас не спустишься, а полетишь с горочки, как гордый буревестник. Ты видел, как летают гордые буревестники? Вот то-то же! Увидишь себя в полете.
Его напарники захохотали. Наверно, представили летящего Ваську. И хором добавили:
- С ускорением, как фанера над Парижем! Вот она была и нету. Фьють! И нету фанеры! Потому что мы тебя будем подгонять пинками как футбольный мяч в ворота. Эх, не зря у нас чесались ноги! А вот и представился случай поиграть в футбол!
Снова сдружились. Видно, драка идет на пользу, сплачивает и укрепляет связи между людьми. Говорится же: «Если бьет – значит, любит». И что это за дружба, если друзья время от времени не бьют друг другу морды? Но я бы никогда не поднял на Леночку руку. Разве только для того, чтобы медленно опустить ее и погладить ее шелковистые волосы. И сердце мое учащенно забилось бы в упоении, и для него воскресли вновь…А что воскресло-то? Ах, да! И божество, и вдохновенье, и само собой любовь.
Я знаю, что волосы у нее шелковистые. Однажды наш класс после окончания учебного года отправился в поход. И когда утром все спали, я проснулся. Проходил мимо Леночки. Я присел на корточки и долго смотрел на ее лицо. Она так была прекрасна! Эти губки! Это же Шехерезада. Два маленьких алых серпика. Чуть приоткрыты. Носик! Брови! А длинные черные веки, которые, как опахала, прикрывают ее глаза, чтобы солнечный свет не ранил их нежности и не посмел заглянуть в их глубину. Опустил руку. Если она проснется, то скажу, что хотел сбросить жучка, который имел наглость без всякого приглашения бежать по ее личику. Не проснулась. Ее лицо оставалось по-прежнему сонно безмятежным. И только легкое дыхание отлетало от ее губок.
Провел ладонью по ее волосам. Это было нечто мягкое, теплое и нежное. Словно гладишь котенка. Теперь я всегда помню ее волоса и продолжаю их мысленно гладить. Закрываю глаза и провожу ладошкой по ее голове, впитывая теплоту и нежность. Какое это неземное блаженство! Если бы умел это воспеть, как Петрарка!
Но я не поэт. У меня нет способностей к рифмам и сладкозвучным метафорам. Мои сладостные воспоминания были грубо прерваны воплем (вот так всегда, к сожалению):
- Река! Ребята! Посмотрите туда! Там река! Мы вышли из этого проклятого Аида! Ура!
Там внизу сверкала лента реки. Она переливалась разными цветами радуги. Это было замечательно! Стикс, за которым кончаются владения Аида и его власть. Там уже наш дом! Мы будем сидеть в родных квартирах. И родители будут с любовью глядеть на нас. Они уверены, что всё это время мы с опытным тренером сплавлялись по реке. Да тренер у нас был опытный, только не по сплаву. Древние римляне этим не интересовались. Не звонили мы потому, что там нет никакой связи, но мысленно мы всегда были дома и думали о наших родителях, также, как и они думали о нас. Вот только сейчас я почувствовал, как мне близки и дороги мои родители.
Побежали. И вот мы уже у подножья горы. Прощайте, скалистые горы! Мы совершили то, что когда-то сделали Ганнибал и Суворов. Шагаем к реке. Ну, здравствуй, родимая! Река широким потоком устремлялась вдаль. А там на другой берегу – жизнь.
- Здорово, дружбан! – вопит Васька, приветствуя нашего старого знакомца угрюмого неразговорчивого Харона. – Что, старина, видно скучал за нами? Думал, что больше не увидишь нас?
Харон глядит на нас с удивлением. Он не верит своим глазам, а поэтому начинает протирать их. А то, что он угрюмый, так это вполне объяснимо: он же не таксист, который подвозит пассажиров в увеселительные заведения, а перевозчик в загробное царство, где смех и веселие., согласитесь, не совсем уместны. Поэтому его вид нисколько нас не огорчает. Мы ему радуемся, как старинному другу, которого не видели тысячи лет.
Васька протягивает пятерню с призывом дать краба. Лицо его сияет довольством, как будто он встретил закадычного друга. Харон глядит на протянутую руку непонимающим взглядом. Еще никто ему не подавал руки, и он не знает значение этого жеста. Краба он, конечно, Ваське не дает. Совсем не потому, что не уважает его. В его реке ни крабы, ни рыбы, ни даже акулы с китами не водятся. И он даже приблизительно не знает, как выглядит вся эта живность. Поэтому никакого краба он дать не может.
- Смотри какой! Считает выше своего достоинства поздороваться с лучшим представителем подрастающего поколения, - комментирует Васька ситуацию, которая не доставляет ему особого удовольствия. Кто-то посмел не уважать его. Смотри какой!
Прогресс на лицо! Когда Васька придет в школу, учителя решат, что это совсем никакой не Васька, а его близнец, которого родители, чтобы не утруждать память множеством имен, тоже назвали Васькой. А может быть, у мамы с папой бедная фантазия! Тот Васька бэкал и мэкал. Видно, его отправили в спецшколу. И там он прогрессировал.
Харон заговорил с Вергилием на древнегреческом языке. Древний он для нас. А для них, естественно, самый современный. Я не буду преувеличивать свои достоинства, которых у меня и так вагон и маленькая тележка. Древнегреческим я владел на уровне знания нескольких слов. Поэтому из их беседы я понял только два слова «антропос» и «Аид». Но я же не виноват, что не родился в девятнадцатом веке, когда язык Гомера и Гесиода был обязательным для гимназистов. Так же, как и латынь.
Вергилий горячился. Харон качал головой. Не нужно было быть знатоком древнегреческого языка, чтобы уловить главное. Тут с Хароном начали происходить странные вещи. Глаза его расширились, а смуглое и морщинистое лицо стало светлеть и разглаживаться. Просто какой-то Голливуд! Как такое могло случиться? А главное – почему? Эту метаморфозу вызвал Цербер, который вышел из-за огромного камня и вальяжно шествовал к нам. Так ходят вельможи, которые всех считают своими холопами. А может быть, так оно и было в Аиде, где Цербер был весьма высокопоставленной особой.
Харон поклонился. Теперь разговор принял другой поворот. Цербер что-то отрывисто гавкал на своем родном древнегречески-собачьем языке. Так командиры отдают команды. Харон услужливо кивал головой. Вергилию лишь изредка удавалось ввернуть словечко.
- Милости прошу на борт! Ну, чего же вы застыли, ребята? Никак не можете поверить?
Вергилий показал на ладью. Она была наполовину вытащена на берег, чтобы ее не унесло течением. Этому челну уже три тысячи лет, а может быть и больше. И до сих ор он исправно служит.
- «Спартак» - чемпион! – завопил Васька и первым ринулся к берегу, развив космическую скорость.
Может быть, он боялся, что ему не достанется места и придется вечно скитаться по кругам Аида? Оставим это на его совести. Или намеревался занять самое лучшее место.
- Леночка! Ваш выход! Дамы проходят первыми. Но некоторым товарищам это правило этикета чуждо.
Я галантно поклонился и чуть не махнул шляпой, которой, в прочем, у меня не было. Леночка поняла, что ее приглашают на посадку и благодарно поглядела на меня. Я никогда не забуду ее взгляд. Он как пепел Клааса стучится в сердце Уленшпигеля. И будет стучаться до тех пор, пока стучится мое любящее сердце. Как-то я неудачно выразился.
Чуть ли не бегом рванулась троица подельников. Но тут их ожидал полный облом. Сначала даже не могли поверить, что им придется остаться на берегу. Харон выставил весло как шлагбаум и не пропустил их к ладье. Они попытались оттолкнуть весло.
- Еще что за фокусы? – возмутился Большой Василий. – Ты чего, дед, берега попутал?
- Про вас уговора не было, - хмуро проговорил Харон. И оттолкнул их подальше. – Давай!
Легко отодвинул их веслом от берега. А то еще сдуру бросятся вплавь. А это противопоказано для здоровья. И для жизни. А впрочем, они и сами понимали это. Огненная река!
- Да мы все вместе! – закричал Большой Василий. – Я, ты, он, она – вместе дружная семья!
- Ничего подобного! – пророкотал Харон. – Вы из другой компании. Или чтобы было понятней, из другого полиса. Проникли вы сюда другим путем. Незаконным. Можете тем же путем возвращаться назад. А через реку я вас не повезу. Так что отходите! Не доводите меня до греха! А то я могу этим веслом погладить по бокам. Мало не покажется.
Большой Василий взвыл. Вергилий был для них последней надеждой. Не Цербера же умолять? Вергилий отвел взгляд. И не глядел на них. Может быть, он и жалел их.
- Тут я бессилен. Мне поручили только этих троих ребят. Харона уговорить невозможно! Он не уговариваемый. И вы лучше с ним, ребята, не связывайтесь. Себе дороже!
- Босс! Слышь-ка! Я что хочу сказать? Я вот тут подумал и вспомнил. Ну, чего ты отвернулся?
Стас дернул Большого Василия сзади. Большой Василий даже не повернулся. Он был зол.
- Со мной как-то было такое. Тоже не пускали. Ну, пошел я в игровые автоматы игрануть…Я раньше этим делом очень увлекался. Хорошо, что их потом запретили. А то бы…
- Пошел ты со своими историями! – отмахнулся Большой Василий. – Задолбал ты ими!
- Да куда идти-то? Тут сильно-то не разойдешься. Ну, вот, значит. Пошел я игрануть. А меня не пускают в этот зал. Такой амблаюга стоит на входе и не пускает. Пшел, мол, отсюда! Нет, мол, свободных автоматов и всё. Все места заняты. Иди, мол, гуляй! Я ему полкосаря дал, он меня и пропустил. Правда, я тогда всё проиграл. Я вообще всегда проигрываю. Даже бабушкину дачу проиграл. Правда, дом уже на даче сгнил. И развалился. И бабушка ничего там не садила. Старая была. Ей было тяжело ездить. Она даже и не знает, что я продал ее дачу. А то было бы вони выше крыши.
- И чо? – спросил Большой Василий. – Зачем ты это рассказал? Лишь бы рассказать?
- Ничо! – Стас пожал плечами. – Рассказать что ли нельзя? Всем можно, а мне нельзя?
- Ты зачем мне это рассказал, упырок? Тут вопрос о жизни и смерти, а он со своими историями! Дачу какую-то приплел. Да гори она синима пламенем твоя дурацкая дача!
- А чо? И сгорит невелика потеря. Я ее все равно проиграл. Новые хозяева, наверно, ее сами спалили.
- Придурок! – вздохнул Большой Василий. – Как тебя еще назвать? С кем приходится дело иметь.
- Кто придурок? - спросил Стас и огляделся вокруг. Наверно, он надеялся увидеть придурка. Но таковых не обнаружил. – Босс! Так ты скажи, кто тут придурок-то?
- Я! – рассвирепел Большой Василий. – Ты заткнешься, в конце-то концов или нет?
- А я тебя, босс, умным считал. Ты же голова! Всегда что-нибудь такое замутишь, хоть стой, хоть падай. А сейчас ты пытаешься убедить меня, что ты придурок. Всё равно мне не верится. Ты уж прости, если что не так. Я же бухну, как всегда, не подумавши.
Завыл Большой Василий. Обхватил голову руками и закачал ею из стороны в сторону.
- Ну, мы отчаливаем или на клоунов этих будем смотреть? – крикнул Васька, подпрыгивая. Махнул Харону. – Эй, дед! Тебя одного ждем! Давай дуй сюда со своим коромыслом
- А ведь это идея! – воскликнул Большой Василий. – Коррупция и взяточничество неистребимы! Хоть в той жизни, хоть в этой загробной. Надо ему что-то дать, чтобы он не отказался.
- Что мы ему дадим, если на нас даже одежды нет? – удивился Стас. – Может быть, кто-нибудь пожертвует почкой? Эй, пацаны! Выручайте! У кого лишняя почка? Ну?
Внимательно огляделся. Да! На них были трусы и кроссовки. Трусы древние греки не носят. Китайские кроссовки Харон тоже не возьмет. У него вон какие классные котурны! Покруче любых лабутенов! Почему таких не продают в супермаркетах? Модницы расхватали бы в мгновение ока. Я представил городскую улицу.
У Стаса на груди висела камера. Классная полупрофессиональная камера, которая досталась ему от старшего брата. Тот подарил ему на день рождения. Большой Василий скомандовал:
- Снимай! Дай сюда! Ну, чего ты застыл как соляной столп? Снимай давай камеру! Оглох что ли? У нас ничего не осталось, кроме этой камеры. Так что снимай! Поживее!
- Я лучше трусы сниму! А камеру никогда! – заявил Стас, прикрывая камеру руками. – Я даже девчонки не постесняюсь, хотя я очень стеснительный и уважаю девушек. Руки прочь от камеры! Подарки нельзя перепроподаривать! Это от старшего брата!
- Камеру сюда дай, идиот! Ты голову-то включай! Совсем что ли, подудурок, рехнулся?
Большой Василий шагнул к Стасу и сжал кулаки, выбирая, куда лучше ударить, если он будет упрямиться. Кажется, сейчас мы станем зрителями очередной потасовки.
- Наши деньги, яхты, «гелендсвагены», средиземноморские круизы – всё здесь! И ты это хочешь забрать? Камеру я не отдам! Только через мой труп! И даже через мой труп не отдам!
- Послушай! Станислав! Ты же разумный парень! Я всегда тебя глубоко уважал и уважаю.
Большой Василий положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. Что он там увидел? Ненависть? Любопытство? Стас, скорей всего, таких комплиментов в свой адрес не слыхал.
- Харон уже идет к ладье. Сейчас они отчалят. Мы навеки останемся в Аиде. Ты этого хочешь? Черти нас тут же схватят и потащат в котел с кипящей смолой или нечистотами.
Он положил вторую руку ему на плечо. Стас даже чуть присел, как будто на его плечи взвалили мешок.
- Сюда дай камеру! – улыбнулся Большой Василий. – У тебя еще будут камеры. Давай!
- Зачем? - удивился Стас. – Я же уже сказал тебе, что с камерой не расстанусь ни за какие коврижки.
Кто знает, каким боком повернется жизнь? Поэтому всё может когда-нибудь пригодиться. Так же? Может, и мен стоит записаться в секцию скалолазания. Не все же время книжки читать.
- Вот кто-то с горочки спустился. Наверно, милый мой идет, - горланил Васька, пока мы спускались вниз. – Теперь я знаю, что такое, когда дух захватывает. Это круто!
Идти вниз, думаю никто не будет спорить со мной, это не то же самое, что карабкаться вверх. Откуда Васька знал эту старинную песню, ума не приложу. Что-то раньше я за ним хореографических талантов не наблюдал. Вообще, сколько у человека может быть талантов? Нам не дано предугадать. Он могут раскрыться совершенно неожиданно для нас. Сейчас я имею в виду Ваську. Наверно, он и сам удивился тому, что запел. Может, эту старинную песню он слышал от своей бабушки в деревне.
С голосом у него всё нормально. То есть и голос, и слух совершенно отсутствуют. Поэтому к его пению нужно привыкнуть, как к горловому пению акынов степей и таежных проторов. Васькин главный талант – его беззастенчивость. В этом с ним невозможно соперничать. На сцене Большого театра он будет петь арию Ленского и крутить па-де-де, будучи уверенным, что он это делает не хуже профессиональных актеров. И никто его не сможет убедить в обратном. Это даже не самоуверенность, а нечто большее. Таким людям легко живется на свете. Даже обладая комплексом неполноценности, они никогда не узнают об этом.
- Кончай базлать! – не выдержал Большой Василий, который и так был расстроен сверх меры. – Ты у меня сейчас не спустишься, а полетишь с горочки, как гордый буревестник. Ты видел, как летают гордые буревестники? Вот то-то же! Увидишь себя в полете.
Его напарники захохотали. Наверно, представили летящего Ваську. И хором добавили:
- С ускорением, как фанера над Парижем! Вот она была и нету. Фьють! И нету фанеры! Потому что мы тебя будем подгонять пинками как футбольный мяч в ворота. Эх, не зря у нас чесались ноги! А вот и представился случай поиграть в футбол!
Снова сдружились. Видно, драка идет на пользу, сплачивает и укрепляет связи между людьми. Говорится же: «Если бьет – значит, любит». И что это за дружба, если друзья время от времени не бьют друг другу морды? Но я бы никогда не поднял на Леночку руку. Разве только для того, чтобы медленно опустить ее и погладить ее шелковистые волосы. И сердце мое учащенно забилось бы в упоении, и для него воскресли вновь…А что воскресло-то? Ах, да! И божество, и вдохновенье, и само собой любовь.
Я знаю, что волосы у нее шелковистые. Однажды наш класс после окончания учебного года отправился в поход. И когда утром все спали, я проснулся. Проходил мимо Леночки. Я присел на корточки и долго смотрел на ее лицо. Она так была прекрасна! Эти губки! Это же Шехерезада. Два маленьких алых серпика. Чуть приоткрыты. Носик! Брови! А длинные черные веки, которые, как опахала, прикрывают ее глаза, чтобы солнечный свет не ранил их нежности и не посмел заглянуть в их глубину. Опустил руку. Если она проснется, то скажу, что хотел сбросить жучка, который имел наглость без всякого приглашения бежать по ее личику. Не проснулась. Ее лицо оставалось по-прежнему сонно безмятежным. И только легкое дыхание отлетало от ее губок.
Провел ладонью по ее волосам. Это было нечто мягкое, теплое и нежное. Словно гладишь котенка. Теперь я всегда помню ее волоса и продолжаю их мысленно гладить. Закрываю глаза и провожу ладошкой по ее голове, впитывая теплоту и нежность. Какое это неземное блаженство! Если бы умел это воспеть, как Петрарка!
Но я не поэт. У меня нет способностей к рифмам и сладкозвучным метафорам. Мои сладостные воспоминания были грубо прерваны воплем (вот так всегда, к сожалению):
- Река! Ребята! Посмотрите туда! Там река! Мы вышли из этого проклятого Аида! Ура!
Там внизу сверкала лента реки. Она переливалась разными цветами радуги. Это было замечательно! Стикс, за которым кончаются владения Аида и его власть. Там уже наш дом! Мы будем сидеть в родных квартирах. И родители будут с любовью глядеть на нас. Они уверены, что всё это время мы с опытным тренером сплавлялись по реке. Да тренер у нас был опытный, только не по сплаву. Древние римляне этим не интересовались. Не звонили мы потому, что там нет никакой связи, но мысленно мы всегда были дома и думали о наших родителях, также, как и они думали о нас. Вот только сейчас я почувствовал, как мне близки и дороги мои родители.
Побежали. И вот мы уже у подножья горы. Прощайте, скалистые горы! Мы совершили то, что когда-то сделали Ганнибал и Суворов. Шагаем к реке. Ну, здравствуй, родимая! Река широким потоком устремлялась вдаль. А там на другой берегу – жизнь.
- Здорово, дружбан! – вопит Васька, приветствуя нашего старого знакомца угрюмого неразговорчивого Харона. – Что, старина, видно скучал за нами? Думал, что больше не увидишь нас?
Харон глядит на нас с удивлением. Он не верит своим глазам, а поэтому начинает протирать их. А то, что он угрюмый, так это вполне объяснимо: он же не таксист, который подвозит пассажиров в увеселительные заведения, а перевозчик в загробное царство, где смех и веселие., согласитесь, не совсем уместны. Поэтому его вид нисколько нас не огорчает. Мы ему радуемся, как старинному другу, которого не видели тысячи лет.
Васька протягивает пятерню с призывом дать краба. Лицо его сияет довольством, как будто он встретил закадычного друга. Харон глядит на протянутую руку непонимающим взглядом. Еще никто ему не подавал руки, и он не знает значение этого жеста. Краба он, конечно, Ваське не дает. Совсем не потому, что не уважает его. В его реке ни крабы, ни рыбы, ни даже акулы с китами не водятся. И он даже приблизительно не знает, как выглядит вся эта живность. Поэтому никакого краба он дать не может.
- Смотри какой! Считает выше своего достоинства поздороваться с лучшим представителем подрастающего поколения, - комментирует Васька ситуацию, которая не доставляет ему особого удовольствия. Кто-то посмел не уважать его. Смотри какой!
Прогресс на лицо! Когда Васька придет в школу, учителя решат, что это совсем никакой не Васька, а его близнец, которого родители, чтобы не утруждать память множеством имен, тоже назвали Васькой. А может быть, у мамы с папой бедная фантазия! Тот Васька бэкал и мэкал. Видно, его отправили в спецшколу. И там он прогрессировал.
Харон заговорил с Вергилием на древнегреческом языке. Древний он для нас. А для них, естественно, самый современный. Я не буду преувеличивать свои достоинства, которых у меня и так вагон и маленькая тележка. Древнегреческим я владел на уровне знания нескольких слов. Поэтому из их беседы я понял только два слова «антропос» и «Аид». Но я же не виноват, что не родился в девятнадцатом веке, когда язык Гомера и Гесиода был обязательным для гимназистов. Так же, как и латынь.
Вергилий горячился. Харон качал головой. Не нужно было быть знатоком древнегреческого языка, чтобы уловить главное. Тут с Хароном начали происходить странные вещи. Глаза его расширились, а смуглое и морщинистое лицо стало светлеть и разглаживаться. Просто какой-то Голливуд! Как такое могло случиться? А главное – почему? Эту метаморфозу вызвал Цербер, который вышел из-за огромного камня и вальяжно шествовал к нам. Так ходят вельможи, которые всех считают своими холопами. А может быть, так оно и было в Аиде, где Цербер был весьма высокопоставленной особой.
Харон поклонился. Теперь разговор принял другой поворот. Цербер что-то отрывисто гавкал на своем родном древнегречески-собачьем языке. Так командиры отдают команды. Харон услужливо кивал головой. Вергилию лишь изредка удавалось ввернуть словечко.
- Милости прошу на борт! Ну, чего же вы застыли, ребята? Никак не можете поверить?
Вергилий показал на ладью. Она была наполовину вытащена на берег, чтобы ее не унесло течением. Этому челну уже три тысячи лет, а может быть и больше. И до сих ор он исправно служит.
- «Спартак» - чемпион! – завопил Васька и первым ринулся к берегу, развив космическую скорость.
Может быть, он боялся, что ему не достанется места и придется вечно скитаться по кругам Аида? Оставим это на его совести. Или намеревался занять самое лучшее место.
- Леночка! Ваш выход! Дамы проходят первыми. Но некоторым товарищам это правило этикета чуждо.
Я галантно поклонился и чуть не махнул шляпой, которой, в прочем, у меня не было. Леночка поняла, что ее приглашают на посадку и благодарно поглядела на меня. Я никогда не забуду ее взгляд. Он как пепел Клааса стучится в сердце Уленшпигеля. И будет стучаться до тех пор, пока стучится мое любящее сердце. Как-то я неудачно выразился.
Чуть ли не бегом рванулась троица подельников. Но тут их ожидал полный облом. Сначала даже не могли поверить, что им придется остаться на берегу. Харон выставил весло как шлагбаум и не пропустил их к ладье. Они попытались оттолкнуть весло.
- Еще что за фокусы? – возмутился Большой Василий. – Ты чего, дед, берега попутал?
- Про вас уговора не было, - хмуро проговорил Харон. И оттолкнул их подальше. – Давай!
Легко отодвинул их веслом от берега. А то еще сдуру бросятся вплавь. А это противопоказано для здоровья. И для жизни. А впрочем, они и сами понимали это. Огненная река!
- Да мы все вместе! – закричал Большой Василий. – Я, ты, он, она – вместе дружная семья!
- Ничего подобного! – пророкотал Харон. – Вы из другой компании. Или чтобы было понятней, из другого полиса. Проникли вы сюда другим путем. Незаконным. Можете тем же путем возвращаться назад. А через реку я вас не повезу. Так что отходите! Не доводите меня до греха! А то я могу этим веслом погладить по бокам. Мало не покажется.
Большой Василий взвыл. Вергилий был для них последней надеждой. Не Цербера же умолять? Вергилий отвел взгляд. И не глядел на них. Может быть, он и жалел их.
- Тут я бессилен. Мне поручили только этих троих ребят. Харона уговорить невозможно! Он не уговариваемый. И вы лучше с ним, ребята, не связывайтесь. Себе дороже!
- Босс! Слышь-ка! Я что хочу сказать? Я вот тут подумал и вспомнил. Ну, чего ты отвернулся?
Стас дернул Большого Василия сзади. Большой Василий даже не повернулся. Он был зол.
- Со мной как-то было такое. Тоже не пускали. Ну, пошел я в игровые автоматы игрануть…Я раньше этим делом очень увлекался. Хорошо, что их потом запретили. А то бы…
- Пошел ты со своими историями! – отмахнулся Большой Василий. – Задолбал ты ими!
- Да куда идти-то? Тут сильно-то не разойдешься. Ну, вот, значит. Пошел я игрануть. А меня не пускают в этот зал. Такой амблаюга стоит на входе и не пускает. Пшел, мол, отсюда! Нет, мол, свободных автоматов и всё. Все места заняты. Иди, мол, гуляй! Я ему полкосаря дал, он меня и пропустил. Правда, я тогда всё проиграл. Я вообще всегда проигрываю. Даже бабушкину дачу проиграл. Правда, дом уже на даче сгнил. И развалился. И бабушка ничего там не садила. Старая была. Ей было тяжело ездить. Она даже и не знает, что я продал ее дачу. А то было бы вони выше крыши.
- И чо? – спросил Большой Василий. – Зачем ты это рассказал? Лишь бы рассказать?
- Ничо! – Стас пожал плечами. – Рассказать что ли нельзя? Всем можно, а мне нельзя?
- Ты зачем мне это рассказал, упырок? Тут вопрос о жизни и смерти, а он со своими историями! Дачу какую-то приплел. Да гори она синима пламенем твоя дурацкая дача!
- А чо? И сгорит невелика потеря. Я ее все равно проиграл. Новые хозяева, наверно, ее сами спалили.
- Придурок! – вздохнул Большой Василий. – Как тебя еще назвать? С кем приходится дело иметь.
- Кто придурок? - спросил Стас и огляделся вокруг. Наверно, он надеялся увидеть придурка. Но таковых не обнаружил. – Босс! Так ты скажи, кто тут придурок-то?
- Я! – рассвирепел Большой Василий. – Ты заткнешься, в конце-то концов или нет?
- А я тебя, босс, умным считал. Ты же голова! Всегда что-нибудь такое замутишь, хоть стой, хоть падай. А сейчас ты пытаешься убедить меня, что ты придурок. Всё равно мне не верится. Ты уж прости, если что не так. Я же бухну, как всегда, не подумавши.
Завыл Большой Василий. Обхватил голову руками и закачал ею из стороны в сторону.
- Ну, мы отчаливаем или на клоунов этих будем смотреть? – крикнул Васька, подпрыгивая. Махнул Харону. – Эй, дед! Тебя одного ждем! Давай дуй сюда со своим коромыслом
- А ведь это идея! – воскликнул Большой Василий. – Коррупция и взяточничество неистребимы! Хоть в той жизни, хоть в этой загробной. Надо ему что-то дать, чтобы он не отказался.
- Что мы ему дадим, если на нас даже одежды нет? – удивился Стас. – Может быть, кто-нибудь пожертвует почкой? Эй, пацаны! Выручайте! У кого лишняя почка? Ну?
Внимательно огляделся. Да! На них были трусы и кроссовки. Трусы древние греки не носят. Китайские кроссовки Харон тоже не возьмет. У него вон какие классные котурны! Покруче любых лабутенов! Почему таких не продают в супермаркетах? Модницы расхватали бы в мгновение ока. Я представил городскую улицу.
У Стаса на груди висела камера. Классная полупрофессиональная камера, которая досталась ему от старшего брата. Тот подарил ему на день рождения. Большой Василий скомандовал:
- Снимай! Дай сюда! Ну, чего ты застыл как соляной столп? Снимай давай камеру! Оглох что ли? У нас ничего не осталось, кроме этой камеры. Так что снимай! Поживее!
- Я лучше трусы сниму! А камеру никогда! – заявил Стас, прикрывая камеру руками. – Я даже девчонки не постесняюсь, хотя я очень стеснительный и уважаю девушек. Руки прочь от камеры! Подарки нельзя перепроподаривать! Это от старшего брата!
- Камеру сюда дай, идиот! Ты голову-то включай! Совсем что ли, подудурок, рехнулся?
Большой Василий шагнул к Стасу и сжал кулаки, выбирая, куда лучше ударить, если он будет упрямиться. Кажется, сейчас мы станем зрителями очередной потасовки.
- Наши деньги, яхты, «гелендсвагены», средиземноморские круизы – всё здесь! И ты это хочешь забрать? Камеру я не отдам! Только через мой труп! И даже через мой труп не отдам!
- Послушай! Станислав! Ты же разумный парень! Я всегда тебя глубоко уважал и уважаю.
Большой Василий положил руку ему на плечо и заглянул в глаза. Что он там увидел? Ненависть? Любопытство? Стас, скорей всего, таких комплиментов в свой адрес не слыхал.
- Харон уже идет к ладье. Сейчас они отчалят. Мы навеки останемся в Аиде. Ты этого хочешь? Черти нас тут же схватят и потащат в котел с кипящей смолой или нечистотами.
Он положил вторую руку ему на плечо. Стас даже чуть присел, как будто на его плечи взвалили мешок.
- Сюда дай камеру! – улыбнулся Большой Василий. – У тебя еще будут камеры. Давай!
- Зачем? - удивился Стас. – Я же уже сказал тебе, что с камерой не расстанусь ни за какие коврижки.
