Не превратиться в зомби! Рецепт.

20.02.2019, 19:05 Автор: Нина Запольская

Глава "Остров Гаити".

роман "Жареный козлёнок бокора Вальдеса"
https://feisovet.ru/магазин/Жареный-козленок-бокора-Вальдеса-Нина-Запольская

– Здесь есть тропа, в этой трясине… Её сплели из лозы мароны много-много лет назад, – сказал бокор Вальдес и сплюнул в жижу, простирающуюся перед ним.
– Эта лоза уже сгнила, наверное, – ответил сквайр, он поморщился и брезгливо посмотрел на белёсый плевок бокора, расходящийся по тёмной мутной воде.
– Может и сгнила, – согласился бокор. – Только в таких болотах всё гниёт очень медленно.
Он опять сплюнул и повернулся к капитану, который стал переводить этот диалог доктору Леггу.
– Это от танина, который содержится в листьях мангровых, – вдруг пояснил доктор.
Бокор Вальдес вопросительно глянул на капитана. Капитан перевёл ему ответ доктора, и бокор удивлённо посмотрел на доктора Легга, потом – опять на капитана: он словно не понял, что капитан ему сказал, или очень удивился. Немного помолчав, бокор произнёс:
– Я пойду впереди, первым… Вы все – следом за мной, немного отступив. Только близко ко мне не приближайтесь… И двигайтесь быстро, я умоляю вас, быстро! В этом месте нельзя задерживаться.
Он немного постоял, словно собираясь с духом, и вдруг буквально ринулся в жижу, сразу провалившись в неё по пояс, потом, помедлив, неуверенно пошёл, странно покачиваясь из стороны в сторону. Корзинку с жабой он поставил к себе на голову и придерживал длинной цепкой рукой. Мистер Трелони, пропустив его шагов на пять, пошёл следом. Капитан, придирчиво поглядев в спину сквайру, повернулся к доктору Леггу и кивнул ему, разрешая движение. Доктор Легг поднял свою сумку над головой и двинулся за сквайром, буркнув сердито:
– Твою мать наперекосяк!
Капитан, сначала ощупав окружающие их заросли настороженным взглядом, медленно повернулся к этим зарослям спиной, и вступил в жижу за доктором Леггом.
Трясина под ногами капитана булькала и воняла. Это была какая-то мёртвая трясина – над ней не вились москиты, не было слышно лягушачьего крика, уток тоже не было. Даже меч-трава здесь не росла, а торчала кое-где из воды высохшими чёрными обломками среди наносов ила и ядовито-зелёной тины.
Капитан подумал, что они сейчас – как на блюде, и если к ним из-за спины сейчас кто-нибудь выйдет… Оглядываться, а тем более додумывать эту свою мысль до конца капитан не стал, внутренним окриком резко оборвав себя. Он шёл за доктором Леггом, привычно посматривая по сторонам, а под ногами его что-то пружиняще колыхалось… Что-то упругое… «Ну и хорошо», – опять подумал капитан.
И тут же ему в голову влезла, нахально и без спроса, чья-то странная мысль: «Мертвецы работают на плантациях сахарного тростника» … Что это были за мертвецы, и почему они вдруг работали на плантации, капитан не знал, и сколько он не старался разгадать эту загадку, у него ничего не выходило – чужая мысль кривлялась, дёргалась, выгибаясь в диких конвульсиях, падала в корчах и жмурилась так сыто, нагло и отвратительно, что хотелось ей врезать по липким усам… Пивной кружкой!
– Быстрей, быстрее! – вдруг стал подгонять их всех бокор Вальдес, он, видимо почувствовал или услышал что-то.
Капитан прибавил шаг и затряс головой, и какие-то хвойные деревья впереди, наползающие на них потихоньку с того берега по мере их продвижения по трясине, зашевелились и заплясали у него перед глазами, а их ветки закачались в каком-то непристойном хоропо , и лианы, опутывающие эти ветки, зазмеились, не пуская его вперёд – они цеплялись за одежду и за абордажную саблю, норовя вырвать её из ножен, и всё время выхватывали из-за пояса его пистолеты… Чёрт! Он с ними измучился, с этими грёбаными лианами!
Наконец, беглецы выкарабкались из трясины на берег и сели в изнеможении. Тут капитан тоже что-то услышал – это был далёкий лай собак, чьи-то истошные вопли, а может быть, это кричали деревья.
– Странные деревья! – сдавленно выкрикнул капитан, с трудом переводя дух.
– Это саман . Они всегда так, – спокойно, даже равнодушно ответил бокор про деревья и добавил: – Мы здесь отсидимся, на этом островке… Хоть какое-то время переждём облаву. А завтра пойдём опять.
– Нам надо попасть в Северную бухту, – сказал капитан. – Там нас будут ждать корабли.
– Это в какую бухту? – на лице бокора Вальдеса было написано недоумение, он пояснил: – У нас тут свои названия, сеньор капитан.
– Ну… Там ещё камень такой… Странный, – попробовал объяснить капитан, но скоро запутался: он почему-то не смог подобрать нужные слова или, скорее, не смог произнести эти слова вслух.
– А-а, это, наверное, бухта Рити , – догадался бокор. – Мы так её называем.
– Да, камень, пожалуй, похож на скрипку, – согласился капитан, окончательно обессилев.
Он стал трясущимися руками стаскивать с ног сапоги и выливать из них воду, чтобы легче было идти. Его примеру последовали удивительно молчаливый сквайр и доктор Легг, выпачканный грязью с ног до головы. Подождав пока белые обуются, бокор Вальдес повёл их за собой через лес, опять тщательно выбирая места для прохода.
Болотная грязь стала подсыхать и больно стягивать тело, но мистер Трелони словно не чувствовал это – он шёл за бокором Вальдесом по тропическому, дикому лесу и, не переставая, смотрел по сторонам, и вековые деревья этого леса завораживали его своей грандиозностью. Он любовался листьями на этих деревьях, большими и маленькими, он слушал их шорохи, он видел их трепетанье и понимал, что эти листья осознанны, потому что они осознают себя и осознают друг друга, и каждый самый последний листочек на самой дальней ветке занимает идеальное место, и каждый расположен так, чтобы не только самому получать достаточно солнечного света, но ещё и не загораживать солнце остальным… «Ах, если бы человеческие существа могли стать такими же совершенными творениями, как листья!» – думал сквайр.
Бокор Вальдес остановился и, дождавшись, когда мистер Трелони с ним поравняется, сказал ему, доверительно коснувшись светлыми пальцами его предплечья.
– Вы не умеете ходить по здешнему лесу, amigo , – сказал бокор сквайру. – Я бы не советовал вам глядеть на деревья, потому что они приманивают нас к себе… Я бы не советовал вам слушать шелест их листьев, потому что этот шелест подражает человеческим голосам. С этим лесом нельзя шутить! Потому что он готов напустить на нас свои чары… А они пагубны, как зараза.
– И что тогда? – недоумённо спросил сквайр.
– Здесь полно злых духов, клянусь папой Иисусом, – сказал бокор так, словно это всё объясняло.
Мистер Трелони продолжал непонимающе смотреть на него.
– Сами увидите, – отрывисто бросил бокор и опять пошёл вперёд.
Мистер Трелони стал быстро переводить доктору Леггу слова бокора. Доктор скептически поджал губы и пошёл догонять капитана. Мистер Трелони двинулся за доктором.
Скоро они очутились в таких зарослях, что им пришлось буквально ползком перебираться по корням каких-то деревьев. Потом под их ногами оказался известняк, весь изъеденным карстом, и приходилось долго выбирать, куда поставить ногу, чтобы не провалиться в расщелину.
– Куда мы идём? – спросил капитан в спину бокора Вальдеса.
– Я ищу удобное место с источником, – ответил бокор Вальдес. – Для стоянки.
– То-то я смотрю, что вы ходите кругами, – ответил капитан и добавил, протягивая руку и показывая направление: – Родник находится там!
Бокор дико посмотрел на него, но пошёл туда, куда показывал капитан, и скоро они, в самом деле, нашли родник, вода которого была чистая и почти не солёная.

****

– Как называется это место? – спросил капитан и подложил в костёр ещё пару веток.
Они уже сидели возле костра и даже успели обсушить на себе одежду, кое-как замытую в роднике.
Бокор Вальдес охотно отозвался:
– Название этого места переводится с аравакского, как «место жительства злых духов».
Потом он заговорил каким-то замогильным голосом:
– Это место, где души умерших спрашивают себе дорогу в иной мир. И по поверьям араваков, души умерших, не нашедшие дорогу, не нашедшие себе пристанища, превращаются в духов… В злых духов!
Произнеся это, бокор Вальдес зловеще сощурился и посмотрел на доктора Легга. Капитан хмыкнул и стал переводить доктору слова бокора. Доктор Легг поморщился: по своему обыкновению он уже начинал покрываться красными пятнами от возмущения, потому что, как и все рыжие люди, он краснел и вспыхивал очень быстро.
– Слушайте, Вальдес! – резко сказал доктор, обращаясь к бокору. – Хватит кривляться!
Бокор, не дожидаясь перевода слов доктора, ядовито захихикал и мелко закачал косматой головой из стороны в сторону.
– А идите вы нахрен в свою канаву! – огрызнулся доктор по-русски, отворачиваясь от бокора.
Бокор Вальдес расхохотался уже по-настоящему, от души. Потом он посмотрел на капитана, и в его чёрных глазах капитан прочитал:
– Вот чудак!.. Уже и пошутить нельзя!
Полные губы бокора Вальдеса смеялись, только чёрное лицо, на котором страдания проложили множество резких морщин, было абсолютно серьёзным.
Тут над их поляной полетела бабочка, сверкая ярко-голубыми крыльями, огромными, как крылья летучей мыши.
– Какая красавица! – воскликнул сквайр, всегда более остальных чуткий к проявлениям прекрасного.
– Это полетела душа умершего от лихорадки, – тихо сказал бокор и добавил, словно извиняясь. – У нас так верят.
Мистер Трелони, опешив, поспешил отвести от бабочки взгляд.
– А откуда вы родом, сеньор Вальдес? – спросил у бокора капитан.
Бокор вытянул полные губы так, словно собирался присвистнуть, погладил подбородок большим и указательным пальцами и сказал:
– Вы, белые, называете мою страну «Невольничий берег» .
– А-а… Известное место, – проговорил капитан.
Он вытянул ноги в сторону от костра, подтащил к себе свой мешок и лёг на него головой, стараясь устроиться удобнее.
– Я немного посплю… Сегодня ночью я буду на вахте, – пояснил он и стал сдвигать на глаза свою шляпу, и уже из-под шляпы он добавил: – Вам всем надо хорошо выспаться, завтра с рассветом мы пойдём в бухту Рити.
Неожиданно бокор Вальдес произнёс:
– Ещё раз хочу напомнить вам, сеньор капитан, о вашем согласии взять меня на борт пассажиром.
Капитан сдвинул шляпу обратно с глаз на затылок и внимательно посмотрел на бокора. Голос бокора Вальдеса прозвучал, как всегда, насмешливо, но в горьких морщинках у рта и в умных глазах его затаилась тоска. Капитан, испытывающий почему-то тревогу последние несколько часов, – что-то не нравилось ему в происходящем, что-то, по его мнению, всё складывалось слишком гладко, – всё же сумел улыбнуться бокору и ответить ему укоризненно:
– Но мы же уже договорились, сеньор Вальдес.
Капитан опять накрылся шляпой и расслабил лицо, стараясь заснуть: он очень устал за этот кошмарный день, но засыпал тяжело – ему был не по душе и этот странный островок, и этот странный лес с его колдовскими деревьями, и вся эта их странная, чудовищная ситуация, в которую они неожиданно попали помимо своей воли, и даже запах охапки листьев, на которых он лежал сейчас, такой нежный, томительный, не туманил почему-то ему голову, а наоборот, словно бы возбуждал, заставляя кровь двигаться по жилам быстрее, отчего у него во всём теле словно бы гудели весенние шмели. Где-то неподалёку раздался крик птицы или зверя. Капитан с неохотой оторвался от гула своих внутренних шмелей и прислушался к тому, что бокор Вальдес рассказывал сейчас мистеру Трелони и доктору Леггу…
«А бокор зачем-то специально заводит нашего доктора», – спустя какое-то время подумал капитан и провалился в сон…

****

Капитан проснулся ближе к вечеру от яркого и острого видения: он увидел Марианну, которая что-то делала возле него, что-то плела из ниток своими звериными когтями…
«Кажется, мы скоро получим весточку от капитана Грей», – подумал капитан и проснулся окончательно. Он прислушался к окружающим его звукам, потом сел, поднимая с глаз шляпу, и огляделся: солнце явно стремилось к закату, а у почти погасшего костра бокор Вальдес что-то рассказывал мистеру Трелони, и тот записывал за ним в свою тетрадь для путевых заметок.
– Духи умерших очень обидчивы, клянусь папой Иисусом, – тихим, вкрадчивым голосом говорил бокор. – О них нельзя забывать, о них надо всегда помнить… Им надо на ночь обязательно оставлять немного еды в калебасе.
– В калебасе, – повторил мистер Трелони, старательно записывая, и, оторвавшись от своей тетради, спросил: – А почему на ночь?
– Потому, что они выходят из-под пола только ночью, – ответил бокор.
Мистер Трелони заморгал круглыми глазами.
– А почему из-под пола? – спросил он недоумённо.
– Потому что умершие там похоронены, – пояснил бокор.
Мистер Трелони продолжал непонимающе смотреть на него. Бокор Вальдес снисходительно кивнул головой и терпеливо добавил:
– Ну, в том месте, где я родился, такой обычай – хоронить умерших близких под полом своего дома.
– А-а, – протянул потрясённый сквайр, он опять склонился над тетрадью и стал быстро писать.
Бокор Вальдес поморщился и пояснил в оправдание:
– Но вы не думайте, сеньор Трелони… Класть в могилу вместе с усопшим, в качестве заупокойной жертвы, ребёнка с перерезанным горлом было принято только в семьях вождей. Среди простых людей ничего подобного не встречалось, клянусь папой Иисусом!
– Да-да, – быстро, но как-то невнятно поддакнул сквайр, продолжая записывать.
Успокоенный сквайром бокор Вальдес заметно приободрился. Потом он прищурился, приподнял левую бровь, словно в раздумьях, оценивающе посмотрел на сквайра, помолчал так какое-то время и, наконец, произнёс:
– Ладно! Теперь я расскажу вам, как сделать так, чтобы ваш умерший родственник, не дай бог, не превратился в зомби… А то станет бродить по дому! Не выведешь потом!
Мистер Трелони округлил глаза и с готовностью отложил тетрадь, сложив руки на коленях и весь превратившись в слух.
– Нет, вы лучше запишите это! – чуть ли не с отчаянием вскричал бокор Вальдес, вытягивая длинную чёрную руку к тетради сквайра и указывая на неё пальцем со светлым ногтем. – Ведь забудете же, а это очень важно!.. Это жизненно необходимо! Спасибо мне потом скажите!
Мистер Трелони схватил тетрадь и, моментально раскрыв её, приготовился писать. Тут капитан не выдержал и спросил у бокора:
– А я думал, сеньор Вальдес, что все бокоры специально оживляют себе мертвецов… Для услуг, так сказать.
Зрачки бокора Вальдеса, неподвижные и чёрные, как угли, расширились, белки глаз выкатились и стали огромными от изумления, готовыми, казалось, выпасть из орбит.
– Caramba! – воскликнул он и щёлкнул пальцами. – Зачем мне оживлять мертвецов, когда кругом полно живых, всегда покорных моей воле? А мертвецы и пахнут неприятно, и характер у них, знаете ли… Да и хлопот с ними, опять же, не оберёшься!
Тут мистер Трелони с упрёком, искоса посмотрел на капитана, поймал его взгляд и выразительно поджал губы.
– Ну-ну… Не буду вам мешать, – поспешно сказал капитан и спросил, вставая: – А где наш доктор?.. Где наше светило современной медицины?
Мистер Трелони нетерпеливо выдохнул, фыркнув носом. Капитан примиряюще поднял ладони обеих рук и произнёс:
– Не беспокойтесь, господа! Я сам его поищу!

****

Прода от 20.02.19.

К вечеру следующего дня они вышли из леса на берег океана и пошли по высокой траве, продираясь в густом колючем кустарнике, по направлению к пляжу с ослепительно белым песком.
Корабли были на месте – шхуна и бригантина лениво качались на волне, развёрнутые носом к берегу. Капитан помахал рукой в сторону кораблей, надеясь, что вахтенные их уже заметили. Он достал из своего мешка зрительную трубу и, оставив мешок на траве, вышел на песок к самой воде.
– Сейчас за нами пришлют шлюпку, – сказал он, оборачиваясь к джентльменам.
Открыв трубу, капитан принялся пристально рассматривать корабли. Сквайр и доктор Легг сложили свои вещи в тени кустарника и неспешно подходили к нему. Бокор Вальдес задержался на траве, разговаривая о чём-то со своей жабой.
– Что такое? – через какое-то время удивлённо произнёс капитан, опуская трубу. – Не понимаю!
Он опять поднял трубу к глазу, вгляделся и вдруг закричал, уже начиная отходить, пятиться от воды, привычным жестом складывая трубу и закидывая её себе на плечо:
– За камень все!.. Быстро!
Мистер Трелони моментально вернулся назад, подхватил свой заплечный мешок и ринулся со всех ног к камню – огромному угловатому валуну, одиноко лежащему неподалёку. Доктор Легг сначала закрутил головой, недоумённо оглядываясь, потом стал медленно, словно у него не сгибалась спина, наклоняться за своей сумкой. Капитан повернул к доктору, схватил его за руку, второй рукой поднял его сумку и буквально поволок доктора за камень.
Всё это время бокор Вальдес озадаченно смотрел на капитана, явно ничего не понимая. Мистер Трелони, уже без своего дорожного мешка, выскочил из-за камня, подбежал к бокору Вальдесу, что-то истошно крича ему, вцепился в его одежду и потянул, увлекая того за собой. Бокор Вальдес побежал за сквайром с клеткой и котомкой, крепко зажатыми в руках.
Все четверо, наконец, присели за камнем.
И тут грянул пушечный выстрел, и совсем рядом рвануло так, что в глазах у них потемнело, а грудь сдавило, и сейчас же по их спинам, плечам и шляпам забарабанили падающие комья земли и каменные осколки. Англичане и бокор Вальдес склонились к самой траве, обхватив головы руками.
– Это носовая пушка с «Архистар», – страшным, хриплым голосом выговорил капитан и тихо, с горечью выругался.
Тут ударил второй пушечный выстрел.
– А это носовое орудие с бригантины, – сказал сквайр, он расцепил руки, прикрывавшие голову, и потрясённо посмотрел на капитана круглыми от изумления глазами.
– Будь я проклят!.. А как же Платон? – вдруг воскликнул капитан и стал подниматься из-за камня.

****

ГЛАВА 11. И никакой мистики

– Доктор, когда я говорю «быстро» – это значит, как можно быстрее, не рассуждая, – рявкнул капитан свирепым голосом.
– Простите, капитан, у меня что-то в спину вступило, – ответил доктор виновато, он потянул свой бакенбард, тут же опустил руку и добавил, покривившись. – Не смог быстро нагнуться за сумкой, мать твою.
– Надо было бросить свою сумку, – заспорил капитан, но уже спокойнее, без былой злости.
– Да, конечно, – вяло согласился доктор Легг. – Бросить все свои инструменты и перевязочный материал.
Капитан сердито выдохнул, фыркнув носом.
– Но что могло случиться с нашими кораблями? – явно не слыша капитана и доктора, недоумённо спросил сквайр.
– Случилось то, что они теперь не наши, – ответил ему капитан.
– Не наши? – потрясённо переспросил мистер Трелони и округлил глаза. – Как это – не наши?.. А чьи же?
– Вот это мне тоже хотелось бы знать! – отрезал капитан.
Только что англичане и бокор Вальдес пробежали под ядрами через пальмовую рощицу и надёжно укрылись в лесу – пушки стреляли отчего-то неумело и никого не зацепили, только бокору Вальдесу пальмовой щепой посекло щеку. Капитан, после того как отчитал доктора Легга за смертельно опасную медлительность, опять снял трубу с плеча и стал обозревать окрестности.
– А как же Платон? – спросил доктор. – Что с ним случилось?
– С ним всё в порядке, – ответил капитан, не отрываясь от трубы.
– Всё в порядке? – недоверчиво переспросил доктор Легг.
– Да, – подтвердил капитан. – Мы остаёмся здесь и будем его ждать.
– Ждать? – переспросил сквайр, из-за глухоты не расслышавший капитана.
– Да, мистер Трелони, – повторил капитан чуть громче.
Неожиданно бокор Вальдес, до этого не участвующий в разговоре, потому что тёр свою окровавленную щеку каким-то листом, сорванным под ногами, сказал с нажимом, аффектированно, как заклинание или как приказ:
– Сейчас кто-нибудь придёт к нам и принесёт нам поесть, клянусь папой Иисусом!
– Кто-нибудь придёт? – опять переспросил мистер Трелони, теперь уже удивлённо.
– Ну, конечно, amigo, – подтвердил бокор Вальдес. – Рабы всегда в курсе всего, происходящего в округе… А тут такой грохот.
Когда ошарашенный мистер Трелони перевёл доктору Леггу слова бокора, доктор довольно зашептал ему на ухо:
– Я же говорил. Никакой мистики… А то заладили все: вуду, вуду!
Доктор презрительно фыркнул и покосился в сторону бокора Вальдеса. Бокор был занят. Он доставал из корзинки свою жабу, чтобы выпустить её погулять, и та, замерев в его руках, даже не шевелила длинными ногами. Доктор с интересом присмотрелся к жабе, потом придвинулся поближе, желая при свете дня рассмотреть её, как следует.
Жаба была большая. Кожа у неё была ороговевшая, сильно бородавчатая, с неяркой тёмно-бурой окраской, перемежающейся большими тёмными пятнами. Крупные глаза вуду-жабы были лучистые, почти человеческие, какие обычно и бывают у жаб и лягушек. Короткими скачками, почти вперевалку, жаба заскакала куда-то.
– Похоже, сеньор Вальдес, что ваша жаба не всегда ядовита, – сказал капитан, тоже обративший внимание на жабу.
Капитан сложил трубу о свой живот и привалился спиной к стволу какого-то дерева, с облегчением вытянув ноги.
– Чтобы она не была ядовита, её не надо выпускать гулять в определённых местах, – с большой охотой откликнулся бокор Вальдес. – Яд моя жаба получает от клещей… И я даже знаю, от каких именно. Причём сами эти клещи совершенно неядовитые.
Капитан удивлённо хмыкнул, поднял выгоревшие брови и спросил:
– Интересно, и как вот такие жабы и ядовитые лягушки умудряются не травиться собственным ядом?
– Интересно другое, господа! – воскликнул мистер Трелони. – Как змеи, поедая таких лягушек, не подыхают тут же в страшных муках?
Он стал быстро переводить доктору Леггу их разговор с бокором. Доктор довольно хохотнул.
– А может, как раз наоборот? – воскликнул он. – Змеи накапливают лягушиный яд в своих ядовитых железах!..
– Ну, вы скажите тоже, доктор, – ответил сквайр и стал переводить бокору слова доктора о яде.
Неожиданно для всех бокор утвердительно кивнул головой.
– Я тоже так думаю, amigo, – сказал он.
Когда сквайр перевёл это доктору Леггу, тот самодовольно улыбнулся, а потом гордо покосился на капитана. Капитан, с усмешкой глядя на доктора, сунул пальцы в пальцы, потянулся всем телом и с усталым вздохом надвинул шляпу себе на глаза, явно собираясь поспать.
Капитан только что пережил олибу. Это произошло с ним, когда он, испугавшись за Платона, поднялся из-за камня, за которым они все сидели, прячась от артиллерийского обстрела. Он поднялся и тут же попал под выстрел – на кораблях опять успели перезарядить какую-то пушку. Ядро упало буквально в шаге от него.
Капитан рухнул и закрыл голову руками: уши его заложило от грохота, а руки почему-то были холодны, как лёд, он затылком почувствовал их холод, и этот холод вдруг стал растекаться по всему его телу, расти в животе тяжёлым мёрзлым комком, леденя кишки и наматывая их на себя. Когда этот холод начал заползать капитану в мозг, в душу, он понял, что попал в олибу: знакомое ощущение муторного томления подступило к горлу. Потом капитан увидел Платона…
Находясь под дулом пистолета, который держал капитан Слоу, Платон медленно протянул одноглазому матросу свои пистолеты – сначала один, потом второй. Матрос принимал пистолеты и пронзительно смотрел на Платона своим единственным чёрным глазом,
– Вы уверены, что поступаете правильно? – спросил Платон у капитана Слоу.
– Садись в шлюпку, в рот тебе не хорошо! – рявкнул в ответ тот.
Платон посмотрел в сторону шлюпки, вытащенной на берег – возле неё стояли гребцы и глядели на них, но это были матросы не с «Архистар», а с бригантины. Платон покривил полные красные губы, опять покосился на пистолет в руке капитана Слоу и сказал:
– Хорошо! Только опустите свой пистолет, чёрт вас возьми, а то выстрелите ещё с перепугу… Если вы меня убьёте у всех на виду, команда «Архистар» вам не подчинится.
Платон двинулся к шлюпке. Капитан Слоу нахмурился, опустил пистолет и пошёл по песку за его спиной. Следом за капитаном Слоу, чуть сбоку, неловко запинаясь носками громоздких сапог, шёл одноглазый матрос – пистолеты Платона он засунул за свой пояс. Гребцы, уже готовясь стащить шлюпку в воду, стояли и ждали, когда начальство подойдёт к ним.
Но когда Платон поравнялся с носом шлюпки, он вдруг сделал резкий нырок вперёд и схватил лежавший в шлюпке багор. Миг – и Платон, развернувшись всем телом, ударил капитана Слоу крюком багра по руке, держащей пистолет, и пистолет полетел далеко в сторону по широкой дуге. Капитан Слоу вскрикнул, быстро вскинулся, но выхватить из-за пояса свой другой пистолет не успел – он, выбитый ударом багра, полетел вслед за первым, а сам капитан Слоу схватился за кисть правой руки – из этой кисти, дважды пробитой багром, хлестала кровь…
…каждый китайский фехтовальщик знает, что палка (или шест) справедливо считается матерью всякого оружия. Шест, как известно, всегда держат двумя руками, а основное положение тела для работы шестом – это стойка с выставленной вперёд ногой. При этом передний конец шеста находится выше заднего и располагается на уровне головы, шеи или груди противника. Левая рука (у левшей – правая) значительно выдвинута вперёд, она поддерживает шест, тогда как правая управляет шестом.
…Каждый китайский фехтовальщик знает, что основные удары шестом – это рубящие удары сверху вниз по прямой линии и по диагонали; хлещущие удары сбоку в горизонтальной плоскости или под небольшим углом; вспарывающие удары концом шеста снизу вверх; подсекающие удары по ногам, а также, без всякого сомнения, тычки или уколы по всем направлениям, как вперёд и назад, так вверх и вниз…
Поэтому следующим движением багра Платон нанёс тычковый удар в горло одноглазому матросу. Тот схватился за горло, падая навзничь. Платон развернулся в полуприсяди (правая нога позади левой) и ткнул крюком багра гребца в голую ступню, ещё разворот – и другой гребец получил удар в грудь, третий – в живот. После этого гребцы бросились в рассыпную. Платон рухнул на песок за шлюпку, и тут же в том месте, где он только что стоял, просвистела пуля. Платон перекатился к баркасу рыбаков, лежащему поодаль, и неравномерными рывками, не выпуская багор из рук, заполз за баркас. Справа совсем рядом прогремел второй выстрел.
– Из моих же пистолетов, – с горечью пробормотал Платон…

****

Прода от 21.02.19.

Капитан пошевелился, просыпаясь.
Всё ещё находясь в состоянии лёгкой дрёмы, он услышал настойчивый голос мистера Трелони.
– Капитан, почему вы думаете, что с Платоном всё хорошо? – спросил сквайр: он явно нервничал.
Капитан проснулся окончательно и тут же, повернув голову, посмотрел вдаль. К ним быстрым шагом, определённо выбирая закрытые места, приближались две чернокожие женщины. Бокор Вальдес, увидев их, встал и пошёл к ним навстречу.
И тут мистер Трелони опять спросил капитана:
– Капитан, почему вы думаете, что с Платоном всё хорошо?
– Да, почему? – поддержал его доктор Легг.
– Ах, господа, ну что вы спрашиваете? – воскликнул капитан в ответ и покривился. – Ну, откуда я знаю, почему?.. С Платоном всё хорошо, потому что он убежал, а вот с нашими кораблями всё плохо, потому что они теперь находятся в руках капитана Слоу!
Джентльмены застыли в изумлении, но больше ничего не спрашивали.
Рабыни принесли мясо козлёнка и пальмовое вино в выдолбленной тыкве. Пробыли они недолго, но прежде чем уйти, они, с интересом поглядывая в сторону капитана, который сидел у дерева и курил трубку, о чём-то пошептались с бокором Вальдесом. Видимо, это что-то бокору Вальдесу очень не понравилось, потому что он пару раз гневно воскликнул, щелкая пальцами:
– Caramba!.. Клянусь папой Иисусом!
После этого он взял свою плечевую торбу и достал оттуда несколько кожаных мешочков и мачете, ритуальное назначение которого не вызвало сомнения даже у доктора Легга, пристально наблюдавшего за происходящим. Этим мачете бокор Вальдес сделал несколько насечек на предплечьях рабынь – сначала одной, потом второй. Потом, в той же последовательности, он втёр рабыням в ранки какие-то порошки из своих мешочков, после чего рабыни, очень довольные с виду, быстро удалились.
Появление женщин немного отвлекло джентльменов от мыслей об их положении, которое было неутешительное. Но как только рабыни ушли, сквайр, нервно хрустнув пальцами, спросил у бокора Вальдеса:
– А асьенда дона Кастильо далеко отсюда?
– Нет, не далеко, – помедлив, ответил бокор и вздохнул. – Вот сразу за этим лесом… Нам бы, конечно, надо уйти из этой бухты… Перебраться в другое место, подальше и поукромнее.
– Мы пока останемся здесь, – отрезал капитан.
Бокор Вальдес кивнул кудлатой головой, соглашаясь.
– Надеюсь, вы понимаете, что делаете, сеньор капитан, – нехотя добавил он. – И ещё, надеюсь, что неотложные дела отвлекли дона Кастильо от охоты на маронов.
Капитан посмотрел на него долгим взглядом и перевёл его слова доктору Леггу. Мистер Трелони опять хрустнул пальцами. Доктор Легг посмотрел на него и улыбнулся ободряюще.
– Конечно же, отвлекло! – воскликнул он. – Мало ли дел у благородных донов!
Ближе к вечеру бокор Вальдес приготовил козлёнка своим собственным способом. Он выкопал яму и развёл в ней огонь. Когда огонь прогорел, он вытащил из ямы угли и, завернув мясо в большой зелёный лист, опустил его в эту яму. Сверху бокор положил плоский, найденный им загодя, камень, на котором он опять развёл костёр.
Доктор Легг не спускал с костра глаз. Он вздыхал, кривился, несколько раз отходил проверить – не виден ли их костёр со стороны. Наконец, он вернулся и сел в скрюченной позе, пристально глядя на огонь. Все молчали, настроение у всех было удручающее. Неожиданно доктор Легг произнёс, выпрямляясь:
– У меня вдруг появилось очень могучее и мужественное, я бы даже сказал, героическое чувство голода!
– А больше у вас ничего героического не появилось? – отозвался со своего места сквайр.
Он сердито помахивал веточкой, отгоняя от себя каких-то насекомых.
– Больше ничего, дружище, – ответил доктор миролюбиво. – Только голод… Зато очень отважный такой и мощный. И он отодвинул на задний план всякие психологические сложности!
Тут доктор Легг посмотрел со значением на капитана, улыбнулся ему и произнёс:
– Я вдруг вспомнил ваши давнишние слова, капитан… Что жизнь хороша!
Неожиданно капитан поддержал доктора и откликнулся:
– Несмотря ни на что!
– А, может, как раз, и поэтому! – закончил доктор Легг.
– Ах, как это верно! – тут же воскликнул сквайр. – Надо выпить за это, господа!
Капитан и мистер Трелони перевели их разговор бокору Вальдесу. Они стали пить пальмовое вино из калебаса, осторожно передавая друг другу по очереди эту небольшую выдолбленную тыкву. Часа через полтора бокор Вальдес достал козлёнка – мясо, покрытое снаружи румяной корочкой, внутри оказалось сочным и необыкновенно вкусным.
– К такому мясу хорошо было бы подать рис с фасолью-ньебе и горохом, – сказал бокор и развёл длинными руками. – Только у меня нет ни риса, ни ньебе, ни гороха… И вы не можете почувствовать, как это вкусно, когда жир струится по руке от пригоршни до самого локтя… Зато у нас есть неплохое пальмовое вино, клянусь папой Иисусом!
По-негритянски полные губы его расплылись в грустной улыбке, лицо же осталось совершенно серьёзным. Доктор Легг почесал нос и опять заулыбался, поглядывая кошачьими зелёными глазами на калебас, который стоял в это время у ног капитана, и в котором ещё что-то оставалось.
Темнота, как обычно, наступила моментально. Капитан подложил ещё плавника в костёр: этот плавник не давал дыма, и он, выбеленный солнцем и морем, был такой гладкий и такой приятный наощупь, что капитану было жалко жечь его. Костёр, совсем небольшой, они развели в узком овражке, и он был не виден ни со стороны плантаций, ни со стороны моря. В свете этого костерка капитан вгляделся в усталое и удручённое лицо сквайра и спросил:
– Джордж, как вы себя чувствуете? Немножко отдохнули?
– Сейчас уже ничего, Дэниэл… А было очень тяжко, – ответил сквайр с благодарной улыбкой. – Стар я стал, наверное, бегать под ядрами… Умирать пора.
И тут доктор Легг, настороженно слушавший ответ сквайра, вдруг воскликнул нарочито весело:
– А вы знаете господа, почему мужчины умирают раньше женщин?
– Почему? – заинтересованно спросил сквайр, он уже потрясённо округлил глаза и, казалось, совершенно забыл о том, что говорил только что.
– Потому что в условиях жёсткого полового отбора и давления внешней среды вся энергия самцов уходит на привлечение самок и борьбу за продолжение рода! – торжественно ответил доктор Легг.
Мистер Трелони, явно довольный очередной шуткой доктора, с удовольствием захохотал, откидывая голову. Капитан стал переводить бокору Вальдесу слова доктора Легга. Тот тоже заулыбался, удивлённо глядя на доктора.
– Да что вы смеётесь, джентльмены? – обиженно проговорил доктор и добавил упрямо: – По крайней мере, так происходит у мух!..
– У мух? – ошарашенно переспросил сквайр и снова захохотал.
– Да, у мух, – повторил доктор. – Я ставил опыты с мухами Drosophila simulans .
Доктор ласково посмотрел на мистера Трелони и, улыбнувшись ему, довольно прикрыл глаза: глаза у доктора были усталые, немного хмельные, а мешки под глазами набрякли ещё больше. Доктор вяло потянулся к правому бакенбарду – терзать его по своей давней привычке, но остановился в задумчивости, так и не дотянувшись.
– Расскажите нам, доктор, про своих мух, – попросил его капитан. – У вас опять научный интерес?
– Конечно, интерес самый научный, – оживляясь, стал рассказывать тот. – Я сравнивал две популяции дрозофил: одна у меня в госпитале жила в обычных условиях, а вторая – при повышенной температуре и в условиях борьбы самцов между собой за немногочисленных самок… Так вот, в первой группе и самцы, и самки доживали, приблизительно до одинакового возраста – до тридцати пяти дней… А во второй группе – самцы жили только двадцать четыре дня, а самки – тридцать один день…
– Так вы, доктор, считаете, что люди – как мухи? – потрясённо подытожил сквайр.
– Не знаю, как женщины, в них я сильно сомневаюсь…А вот мужчины – точно мухи и есть, – ответил доктор и растопырил руки, изображая ими крылья. – И жужжат, и кружат!
Тут он сам довольно рассмеялся. Сквайр поддержал его новым взрывом смеха. Улыбающийся капитан стал переводить то, что сказал доктор Легг, бокору Вальдесу, который не спускал с доктора заинтересованных глаз. Доктор, задумчиво склонив голову на одну сторону и улыбаясь, слушал в это время, как шумит недалёкий прибой, чуть заглушаемый трелями цикад.
Скоро разговоры смолкли, и они легли спать. Первым вахтенным в эту ночь вызвался быть мистер Трелони, который, в силу своей особой впечатлительности, не мог сразу заснуть.
А капитан уснул сразу, и ему приснился сон: он стоял в очереди за шубами в каком-то торгово-развлекательном центре. Центр был огромный, и очередь была огромная, и капитан ни за что бы не стал стоять в ней, если бы не жена – та билась в истерике, что всю жизнь копила на шубу, и что теперь из-за какого-то долбанного кризиса она не сможет её купить. И капитан стоял в очереди, хотя уже давно была ночь, стоял среди сверкающих стеклом витрин в плотной толпе мужчин и женщин, которые тоже, наверное, мечтали о шубе всю свою жизнь.
Очередь двигалась медленно и поэтому нервничала: люди стояли давно, они устали, переминались с ноги на ногу и обречённо перебрасывались словами «чёрный вторник», «взаимные неплатежи», «обманутые вкладчики» и «дешёвые макароны». Кто-то сказал, что шуб, вообще-то, мало и на всех может не хватить. Часть людей из очереди тут же побежала на этаж ниже стоять в очереди за телевизорами.
Потом шубы привезли: подошёл воз на тяжело дышащей, косматой от пота лошади, которая, между тем, еле плелась, хотя возница со страшными глазами неистово хлестал её концами вожжей. Возница был в башлыке и в нагольном белом кожухе, он что-то закричал капитану, чего тот не расслышал за скрипом колёс и говором людей, потому что люди в очереди, увидев телегу, стали что-то истерически выкрикивать на разные голоса, друг друга явно не слушая:
– Я точно знаю, что это Роснефть пустил в ход все полученные 650 миллиардов рублей!..
– Но гречки нет совсем!..
– Хорошо будет, если гражданская война не начнётся!..
– Просто мало кто понимает, что это только начало!..
– Я в таких очередях ещё при Союзе стоял! Хорошее было время!..
Потом, присмотревшись, капитан увидел, что на возу с шубами лежит доктор Легг. Доктор был бледен и неподвижен, и увидеть его сразу на этом возу было мудрено: он весь был покрыт шубами, он буквально был зарыт в эти шубы, мех которых, пыльный, свалявшийся, донельзя драный и потемневший от старости, высовывался слипшимися, выгоревшими кусками из-под голых, торчащих рук и ног доктора – капитану бросились в глаза огромные, нелепые ступни доктора со стоптанными пятками, растрескавшимися от долгой ходьбы босиком, и его свесившаяся, набухшая, сильная правая рука, но капитан шёл мимо, захлёбываясь, задыхаясь от рыданий, и он не мог подойти к доктору, потому что стоял за шубой.
Очередь понемногу двигалась, а на руках капитана, судорожно сведённых за спиной, уже появились оковы. Под ослепительным полуденным солнцем он медленно брёл по прибрежному песку в этой длинной, без конца и без края, веренице скованных одной цепью людей, чтобы сесть в лодку, которая отвозила их на невольничий корабль. Когда Дэниэл проходил под красными от крови «Воротами невозвращения» , он нагнулся, взял длинной рукой пригоршню рыжего, раскалённого солнцем песка и, запрокинув голову, высыпал его к себе в рот.
Он хотел запомнить на всю оставшуюся жизнь, если только она у него будет, страшную горечь родной земли…
Капитан проснулся и медленно сел, смаргивая слёзы и оглядываясь на вахтенного-сквайра. Костёр почти прогорел, но сквайр не обращал на это внимания, потому что слушал бокора Вальдеса, который в эту минуту, разводя длинными руками, говорил ему:
– Деньги делают нас рабами… Мы все рабы денег – кроме тех, кто живёт в лесу и в пещерах. Но таких так мало, что не стоит даже брать их в расчёт.
Вытираясь рукавом, капитан встал и подсел к костру, чтобы сменить сквайра на вахте. Сам он спать больше не мог.

****

Утром, когда чуть рассвело, Платон увидел на небе низкие, готовые разразиться мелким дождиком, растрёпанные облака, а в дальнем море – корабль, который направлялся к берегу возле деревни Пунта-Кана, подгоняемый свежим бризом, дующим чуть севернее оста.
Когда корабль подошёл ближе, сердце у Платона забилось надеждой: он различил, что это флейт. Когда этот флейт подошёл ещё ближе, и на нём бросили якорь, Платон узнал корабль – это была «Герцогиня» капитана Марианны Грей.
Скоро на берег стали приходить жители деревни, в основном мужчины. Они стояли небольшими группами, смотрели на флейт и о чём-то тихо переговаривались между собой. Лица их были скучные, недовольные. Платон увидел знакомых рыбаков и подошёл к ним: на плече Платона покоился всё тот же причальный багор, с которым он, как с единственным своим оружием, и не думал расставаться.
– Почему рыбаки не вышли сегодня в море, сеньоры? – спросил Платон у рыбаков.
– Пришёл невольничий корабль, сеньор штурман, – угрюмо ответил один рыбак. – Значит, будут сбрасывать мертвяков в море. Тех черномазых бедолаг, что померли в пути. А потому море сегодня и завтра будет кишмя кишеть акулами… А они распугают всю рыбу.
Платон присмотрелся к кораблю.
– Пока не видно, чтобы сбрасывали, – сказал он.
– Так это никогда не видно, – ответил рыбак. – Сбрасывают-то с того борта, что отвернут от берега…
Платон опять посмотрел на флейт. От него отвалила шлюпка с восемью гребцами. Скоро она ткнулась носом в песок недалеко от Платона. Среди одинаково пёстро одетых гребцов Платон различил Марианну, одетую в мужское платье, и, обрадованный, пошёл к ней навстречу. Марианна узнала Платона, она остановила своих людей, уже доставших сабли из ножен, и ждала, пока Платон подойдёт, не убирая, впрочем, свою саблю и внимательно глядя на него. Платон подошёл, отставил багор в сторону, как светский щёголь свою трость, и низко поклонился женщине.
– Какая неожиданная встреча, капитан Грей, – с чувством произнёс он.
Марианна с треском, явно наслаждаясь произведённым эффектом, бросила в ножны свою саблю.
– Штурман Линч? – несколько церемонно, но с долей насмешки в голосе сказала она. – Что это вы ходите с багром?
– Да вот, взял багор из шлюпки на время, надо бы вернуть обратно, – ответил Платон, приятно улыбаясь.
Марианна опять спросила, и спросила почему-то, как показалось Платону, с надеждой:
– Вас прислал ко мне капитан Линч?
– Нет, но о нём я и хочу поговорить с вами, – ответил Платон.
Лицо Марианны зарделось. Платон стал рассказывать ей, как капитан Слоу захватил оба корабля и ушёл в неизвестном направлении.
– Капитан Слоу? – удивлённо переспросила Марианна и тут же вспомнила: – Ах, да! Так, кажется, зовут капитана «Короля Эдуарда»?
– Да, это капитан бригантины, – подтвердил Платон и спросил: – Вы с ним не знакомы?..
– Нет, даже никогда не имела чести встречаться, – ответила Марианна. – Я же все дела вела с вами и с мистером Трелони.
Марианна пристально посмотрела на Платона своими выразительными глазами, явно стараясь напомнить ему о той роли, которую она сыграла при его освобождении из плена. Серые, ясные и глубокие глаза капитана Марианны были по-прежнему хороши, и Платон с внутренней усмешкой подумал, что женщина знает об этом и старается этим пользоваться.
– Теперь нам опять нужна ваша помощь, капитан Грей, – в голосе Платона зазвучала надежда. – Надо забрать капитана Линча, доктора Легга и мистера Трелони из Северной бухты… Получилось так, что мы остались без кораблей.
– Всегда готова услужить капитану Линчу, штурман, – ответила Марианна, склоняя голову.
Платону почему-то показалось, что этим поклоном она хотела скрыть от него свою радостную улыбку.