С бритой, чёрной от загара, головы одиноко свисал длинный седой чуб, который воевода по обыкновению забирал за левое ухо, украшенное скифской серьгой из серебра. Седые же густые усы воеводы свисали ниже бритого подбородка, едва не касаясь груди. От тёмно-синих, почти чёрных, глаз воеводы Ратибора, веяло сильной волей и многоопытной мудростью. Широченные мозолистые ладони могли в равной степени, как держать тонкую рукодельную иголку, заплатку пришить иль одёжку заштопать, так и крутить, складывая смертельные узоры, тяжеленную боевую булаву, что невесомое пёрышко.
- Звал, воевода. Надобно варягов, что с Ольгердом пришли, разместить. Среди дружинных или по домам разобрать.
- Уже позаботились, княже. Могута, купец, свою новую житницу не пожалел. Хотел под товары использовать, но, узнав такое дело, ладно, говорит, берите. Варяги ж селиться общинами привыкли, вот пусть под общинный дом используют. Перегородят по-своему, места там ещё на стольких же хватит.
- Надобно Могуту-то одарить.
- Подарок, говорит, на свадьбу для славной дружины молодого Труворовича. Чай защитниками городскими станут, в дружину княжескую вольются, стало быть, не чужие уже, а китежские. А я, говорит, не обеднею.
- Ну, добро, коли так.
- Ну, что, поспеваем, княже?- воевода пригладил усы, оглядывая кипящие работы мастеровых, строящих жильё для молодых.
- Поспеваем. Даже не верится, воевода, что дочь замуж скоро выйдет. Только вот малая по двору бегала, а, поди, ж ты…, невеста! Почитай совершеннолетняя уже, седмицу только переждать и осталось.
Воевода кивнул.
- Ольгерд-то тебя в сваты, небось, заприметил?- князь, усмехнувшись, поддел Ратибора локтем. – А, друже?
- А, то! – Ратибор усмехнулся в усы.
Седмицу спустя, почитай, чуть не с раннего утра, к княжьему двору начал стягиваться народ. Все пришли по такому случаю, приодевшись во всё лучшее и праздничное. Во дворе детинца перед красным крыльцом стояли, и дружинные и простой люд. Места занимали чуть не с вечера, но всё равно всех желающих двор вместить не мог: забрались даже на тын и сторожевые башни, ребятня, так и вовсе оседлали ближайшие крыши. Тем, кому во дворе места не хватило, расположились перед крепостцой, заняв все прилегающие улицы. Остальные улицы и внутри и на выселках словно вымерли, даже тех, кто сам идти не мог, принесли.
Князь сидел в своих палатах, приодевшись, как подобает князю в таких случаях. Расписная белоснежная рубаха лучшего заморского шёлка, добротные штаны заткнуты в узорчатые сафьяновые сапоги. Позади и по бокам князя сидели его ближники и старосты посадов, да окрестных деревень и хуторов, что приехали в город по случаю праздника, все, как и князь, в праздничных одеждах.
Самих-то молодых, ради коих собственно всё и было затеяно, видно нигде не было. Они в данный момент по своим светёлкам сидели, в одиночку ожидая, что там старшие решат. Хоть и знали, чем всё закончится, но волновались всё ж, как без этого.
В двери, пригнувшись, ступил воевода Ратибор, сменивший кольчугу на дорогой атласный кафтан, подпоясанный расписным кушаком. Следом за ним вошли остальные сваты, в числе коих был и купец Могута. Двое варягов внесли тяжеленный сундук.
- Добро тебе, князь! Добро вам, старейшины!- Ратибор и остальные вошедшие, низко поклонились сидящим князю и старостам.
- И вам того же, люди добрые, - в глазах князя плясали весёлые огоньки.
- Ведомо ль, тебе, княже, с чем мы пожаловали?
- Ой, не ведомо. Поведайте же, люди добрые.
И хотя все присутствующие прекрасно знали, что привело воеводу, но, стараясь сохранить невозмутимость на лицах, всё ж не могли удержать в глазах пляшущее веселье. Как бы ни известно, да решено, всё было за ранее, обычай надобно соблюдать.
- Слыхал ли ты княже, об Ольгерде, сыне Трувора?
- Слыхал, как не слыхать. Справный витязь.
- Послал он нас к тебе, князь, чтоб от имени его просили мы у тебя, Ярослав, сын Мстислава, руки дочери твоей – Марьяны. И шлёт он тебе для выкупа за неё виру богатую, - по знаку Ратибора, варяги вынесли на середину сундук и поставили его перед князем. - Отдашь ли ты, князь Ярославну в жёны Ольгерду Труворовичу?
Люди во дворе и на улицах гудели как растревоженный улей. Всем не терпелось, чтоб воевода поскорее вышел из княжьего дома и сообщил радостную весть. Наконец их терпение было вознаграждено. Ратибор появился на крыльце и стал спускаться к народу. Люди во дворе сдали назад, освободив пустое пространство в две дюжины шагов. Ратибор остановился на последней ступени и, заткнув руки за кушак, оглядел собравшихся горожан.
- Князь, дал добро! – провозгласил воевода. – Свадьбе быть!
Он ещё не успел договорить, а толпа уже разразилась ликующими криками, которые волнами побежали, охватывая всё больше и больше жителей. Быть свадьбе! Быть! Ох, как гулять будет, Китеж!
Колонна псиглавов, мерно печатая шаг, двигалась по ночной дороге. Мрак созывал свои войска, и псиглавы шли без остановок на отдых, покрывая огромные расстояния за день.
Их было много. Очень много.
Рослые люди с головами собак, которые можно было бы принять за искусно сделанные шлемы, хотя на самом деле являлись именно головами, для многих народов являлись лишь легендами. Теперь эти легенды, вырванные колдуном из мрачных глубин мира, шли на соединение с войском Тугарина.
Ловкие, сильные и неимоверно злобные, они и голыми руками могли натворить много бед, а уж оружные и вовсе представляли собой не шуточную угрозу. Вооружённые, как правило, боевыми булавами да секирами псиглавы презирали доспехи. Лишь кожаные кирасы прикрывали их мощные торсы, рельефно подчёркивая и без того ужасающую мускулатуру.
Ворон с хриплым карканьем пал с неба и пронёсся в голову колонны. Шедший впереди воин, должно быть командир, взмахом руки остановил колонну. Глянув на приближающегося ворона, он вытянул вперёд руку, сжимающую секиру. Ворон плавно опустился на протянутое оружие и, усевшись на крестовине, сложил крылья.
Каррр!
Карррр! Карррр!
Жрать. Как же хочется жрать.
Толстый упырь, наполовину вылез из своего болота. Он вертел уродливой головой во все стороны, пытаясь высмотреть хоть что-то, что годилось бы в пищу. Хорошо бы конечно вкусить человеченки, но теперь, с голодухи, годится даже тощая лягушка.
Его блёклые, слегка светящиеся глаза, рыскали вокруг не мигая, но не находили вожделенной добычи. Даже лягушек в этом болоте не было. Всё сожрано уже давным-давно.
Вообще-то упырю еда была без надобности. Мертвяк, которому нет смысла питаться, чтоб поддержать жизненные силы. Но память о том, что когда-то давно ему доводилось, есть пищу настойчиво стучала в, покрытом гнилостной слизью и плесенью, мозгу. Вернее том, что от его мозга уже осталось.
Людские отбросы, безжалостные враги, тати, потерявшие человеческий облик. Проклятые души не достойные быть принятыми в Вирий, в объятия Пресветлых богов. Они так и оставались гнить после смерти не захороненными, не прошедшими очистительного обряда. Даже Мать-земля не желала их принимать. Так и гнили они, постепенно превращаясь в упырей.
Жрать!
Вот единственная мысль, что ещё жила в уродливых головах. Всё что попадало в желудок упырей, так и оставалось там протухать, оттягивая к низу и без того раздувшееся брюхо.
Чёрный ворон приземлился на сухую корягу почти перед самой мордой упыря. У мертвяка тут же потекла слизь из вонючей пасти, его блёклые глаза разгорелись. Пища!
С омерзительным чавканьем вылезла из болотной жижи уродливая рука с кривыми когтями и протянулась к птице, чтоб одним движением схватить, смять, запихать в ненасытную пасть.
Карррр!
Ворон расправил крылья и клюнул упыря в протянутую лапу. Упырь осклабился, выставляя внушительный арсенал полусгнивших, но довольно острых клыков, однако руку убрал.
Он всё понял. Появился тот, кто может повелевать. И с ним лучше не шутить.
Ворон оттолкнулся от коряги, взлетел на засохшее дерево и уселся на ветке, разглядывая раскинувшееся под ним болото.
Каррр! Каррр! Карррр!
Зачавкала жидкая грязь. С потоками лопающихся пузырей стали вылезать на поверхность уродливые головы. Светящиеся буркалы уставились на наглую птицу.
Каррр!
Им обещают пищу! Много пищи! Надо только пойти туда, куда их зовёт ворон, и взять её. Надо подчиниться и сделать то, что им приказывают. Тогда они смогут нажраться вдоволь.
Жрать!
Болото застонало и захлюпало, выпуская из своих недр уродливые тела. Упыри двинулись, пробираясь сквозь грязную жижу и стали вылезать на берег. Они шли медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, стряхивая на ходу липкую грязь и болотную тину. А болото выплёвывало на поверхность всё новых и новых мертвяков.
Медведь крался, опустившись на все четыре лапы, по краю поляны. Ветер дул в другую сторону и олень не мог его учуять. Осторожно ступая, чтоб не хрустнула ни одна ветка, медведь подкрадывался ближе. Он двигался легко и грациозно, словно и не тяжеленный медведь это был, а призрак, тень.
Но как ни осторожен был хищник, чуткие уши оленя вздрогнули и повернулись в сторону, затаившегося на окраине поляны, медведя. Олень не видел врага, но что-то почуял и теперь внимательно осматривал окрестности, втягивая ноздрями воздух.
Резким, молниеносным рывком, медведь вынес свою огромную тушу на поляну. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, мчался он очень быстро. Олень рванулся в сторону, но медведь, последним прыжком успел опустить свои когтистые лапы ему на спину. Олень закричал.
Медведь терзал шею оленя клыками, не переставая лупить огромными лапами уже не сопротивляющуюся жертву, вырывая когтями большие куски. Наконец олень полностью затих и хищник выпрямился.
Каррр!
Граааууу!
Медведь резко обернулся и ощерил окровавленную пасть, показывая ужасающие клыки. Он не станет делиться своей добычей. Но никто, похоже, не собирался посягать на трофей.
Чёрный ворон уселся на ближайшем дереве и, склонив голову, стал разглядывать место битвы двух зверей. Медведь выжидающе смотрел на ворона. Он не доверял этим птицам, уж слишком много о них знал. А этот ворон был не здешний, и от него можно было ждать любой пакости. К тому же эта птица была, ой как, не проста. Медведь это чуял, и шерсть на его загривке шевелилась.
Каррр! Каррр!
Так вот оно, что?
Медведь задрожал всей тушей. Косматая шерсть заходила волнами и стала клочьями спадать на землю, постепенно освобождая из-под себя человеческое тело. Перед вороном появился обнажённый человек.
Бер-оборотень. Вождь клана.
Мощная грудь оборотня устало вздымалась, изо рта вырывался хрип, ещё не отошедшего от недавней схватки охотника. Вождь стоял перед вороном и, насупив косматые брови, вслушивался в резкое карканье посланника. Как некстати, он тут появился.
Двенадцать лет назад, во время Великого Мора, голод вынудил клан искать помощи у чёрного колдуна. Мрак выслушал оборотней, которых привёл к нему вождь, и согласился помочь. С тех пор земли беров всегда изобиловали дичью.
Только за помощь, Мрак взял с клана клятву явиться на его зов, когда придёт время и послужить ему. Время пришло. Пора отдавать долги. Вождь уж думал, что колдун забыл о своем договоре с берами. Он ошибался.
- Хорошо! Передай своему повелителю, что клан придёт.
- Каррр!
Ворон сорвался с ветки и, набирая высоту, скрылся в темноте. Вождь ещё долго смотрел в след улетевшей птице, и на душе у него было не радостно. Клан был не многочислен. А уж теперь и вовсе мог исчезнуть с лица земли. Но клятва, есть клятва.
- Слыхал кум, Могута-то купец, свою новую житницу варягам отдал.
- А то! Могута – купец справный. Он не какой-нить арамейский купчина, который только и знает, что барыши с покупателя в три шкуры драть. Я вот месяц назад у него отрез шёлку для девок своих новый заказал, да малость не хватило. Я вишь на пацанёнка потратился – сладость купил малому, а вспомнил когда про шёлк, так поздно стало.
- Ну и…?
Два крестьянина ехали в телеге, запряжённой сивой кобылкой, и лениво беседовали, развалившись на сене, укрытом рогожкой. Лошадь мерно трусила по, насквозь знакомой дороге и не требовала ни каких понуканий со стороны людей.
Тот, кого назвали кум, лениво потянулся и выудил из-под сена кринку с квасом. Сделав пару крупных глотков, он протянул кувшин своему приятелю.
- Вот и ну! – ответил кум, вытерев усы, – Так Могута мне и сказал, когда в Китеж снова поедешь, мол, тогда и вернёшь. А сейчас мол, не переживай. Свои люди, росы, мол. Стало быть, верить друг дружке должны, а иначе напастей всяких накличем, коли, веры никому не будет. Так и сказал. Хороший муж.
- Э, не скажи, кум. Могута, хоть и кажется щедрым, да своего всё одно не упустит. Ежели всем в долг давать станет - сам по миру пойдёт.
- Тута ты прав, конечно, – кум почесал подбородок, - Я вот как мыслю. Вот, ежели, Могута к тебе отнёсся так, по доброму…, то к кому ты снова пойдёшь за товаром? К нему, али к кому другому?
- Ну, к Могуте, разумеется. К кому ж ещё.
- Вот! – кум поднял палец, - И, стало быть, чем больше к Могуте люду ходить будет, тем больше он продаст. И тем лучше у него дела идти будут. Я вот так мыслю.
Кум замолчал и уставился в небо, развалившись на рогожке и лениво отмахиваясь от назойливой мошки. Второй задумчиво почесал живот под рубахой, поправил намотанные на облучок вожжи и снова повернулся к куму.
- А помнишь кум, как на зимних проводах, мы вашу ватагу в озеро загнали?
- Нашёл, что вспомнить! С вами ж тогда, Ратибор был.
- И что, что Ратибор? Вас тогда, сколько было-то, а?
Весной, когда провожали зиму, в Китеже на ярмарочных гуляньях, завязалась традиционная потеха, стенка на стенку. Хмельной народ, разделившись на две ватаги, схлестнулись на кулаках на льду озера. Одетые в тяжёлые шубы и тулупы, разгорячённые бойцы от души лупили и валяли друг друга в снегу, под озорные крики и улюлюканье зрителей. Человек триста тогда набралось с обеих сторон. В тот раз ватага, в которой был кум, проиграла потасовку. Половина сражающихся ухнула в воду, когда лёд не выдержал такой массы народа и треснул сразу в нескольких местах.
- Ты сам-то, Борко, тогда в воде вместе со мной барахтался. Али забыл?
- Так ты ж, вцепился в мой полушубок, как клещ, – возмутился Борко, - Чуть не утоп из-за тебя.
- Так уж и утоп бы?
- А-то! Если б не заехал тебе промеж бровей, точно бы утоп.
- Кхе… - кум почесал то место, про которое помянул его приятель, - Да уж, заехал ты мне тогда знатно. Что оглоблей. Ну да ничего, нынче на свадьбе, мы с вами поквитаемся.
- Ох, кум! Чья бы корова…
- Точно побьём вашу ватагу.
- А вдруг мы с тобой в одной ватаге будем?
- Ты никак испугался, что я с тобой поквитаюсь?
- Звал, воевода. Надобно варягов, что с Ольгердом пришли, разместить. Среди дружинных или по домам разобрать.
- Уже позаботились, княже. Могута, купец, свою новую житницу не пожалел. Хотел под товары использовать, но, узнав такое дело, ладно, говорит, берите. Варяги ж селиться общинами привыкли, вот пусть под общинный дом используют. Перегородят по-своему, места там ещё на стольких же хватит.
- Надобно Могуту-то одарить.
- Подарок, говорит, на свадьбу для славной дружины молодого Труворовича. Чай защитниками городскими станут, в дружину княжескую вольются, стало быть, не чужие уже, а китежские. А я, говорит, не обеднею.
- Ну, добро, коли так.
- Ну, что, поспеваем, княже?- воевода пригладил усы, оглядывая кипящие работы мастеровых, строящих жильё для молодых.
- Поспеваем. Даже не верится, воевода, что дочь замуж скоро выйдет. Только вот малая по двору бегала, а, поди, ж ты…, невеста! Почитай совершеннолетняя уже, седмицу только переждать и осталось.
Воевода кивнул.
- Ольгерд-то тебя в сваты, небось, заприметил?- князь, усмехнувшись, поддел Ратибора локтем. – А, друже?
- А, то! – Ратибор усмехнулся в усы.
Седмицу спустя, почитай, чуть не с раннего утра, к княжьему двору начал стягиваться народ. Все пришли по такому случаю, приодевшись во всё лучшее и праздничное. Во дворе детинца перед красным крыльцом стояли, и дружинные и простой люд. Места занимали чуть не с вечера, но всё равно всех желающих двор вместить не мог: забрались даже на тын и сторожевые башни, ребятня, так и вовсе оседлали ближайшие крыши. Тем, кому во дворе места не хватило, расположились перед крепостцой, заняв все прилегающие улицы. Остальные улицы и внутри и на выселках словно вымерли, даже тех, кто сам идти не мог, принесли.
Князь сидел в своих палатах, приодевшись, как подобает князю в таких случаях. Расписная белоснежная рубаха лучшего заморского шёлка, добротные штаны заткнуты в узорчатые сафьяновые сапоги. Позади и по бокам князя сидели его ближники и старосты посадов, да окрестных деревень и хуторов, что приехали в город по случаю праздника, все, как и князь, в праздничных одеждах.
Самих-то молодых, ради коих собственно всё и было затеяно, видно нигде не было. Они в данный момент по своим светёлкам сидели, в одиночку ожидая, что там старшие решат. Хоть и знали, чем всё закончится, но волновались всё ж, как без этого.
В двери, пригнувшись, ступил воевода Ратибор, сменивший кольчугу на дорогой атласный кафтан, подпоясанный расписным кушаком. Следом за ним вошли остальные сваты, в числе коих был и купец Могута. Двое варягов внесли тяжеленный сундук.
- Добро тебе, князь! Добро вам, старейшины!- Ратибор и остальные вошедшие, низко поклонились сидящим князю и старостам.
- И вам того же, люди добрые, - в глазах князя плясали весёлые огоньки.
- Ведомо ль, тебе, княже, с чем мы пожаловали?
- Ой, не ведомо. Поведайте же, люди добрые.
И хотя все присутствующие прекрасно знали, что привело воеводу, но, стараясь сохранить невозмутимость на лицах, всё ж не могли удержать в глазах пляшущее веселье. Как бы ни известно, да решено, всё было за ранее, обычай надобно соблюдать.
- Слыхал ли ты княже, об Ольгерде, сыне Трувора?
- Слыхал, как не слыхать. Справный витязь.
- Послал он нас к тебе, князь, чтоб от имени его просили мы у тебя, Ярослав, сын Мстислава, руки дочери твоей – Марьяны. И шлёт он тебе для выкупа за неё виру богатую, - по знаку Ратибора, варяги вынесли на середину сундук и поставили его перед князем. - Отдашь ли ты, князь Ярославну в жёны Ольгерду Труворовичу?
Люди во дворе и на улицах гудели как растревоженный улей. Всем не терпелось, чтоб воевода поскорее вышел из княжьего дома и сообщил радостную весть. Наконец их терпение было вознаграждено. Ратибор появился на крыльце и стал спускаться к народу. Люди во дворе сдали назад, освободив пустое пространство в две дюжины шагов. Ратибор остановился на последней ступени и, заткнув руки за кушак, оглядел собравшихся горожан.
- Князь, дал добро! – провозгласил воевода. – Свадьбе быть!
Он ещё не успел договорить, а толпа уже разразилась ликующими криками, которые волнами побежали, охватывая всё больше и больше жителей. Быть свадьбе! Быть! Ох, как гулять будет, Китеж!
Глава 2
Колонна псиглавов, мерно печатая шаг, двигалась по ночной дороге. Мрак созывал свои войска, и псиглавы шли без остановок на отдых, покрывая огромные расстояния за день.
Их было много. Очень много.
Рослые люди с головами собак, которые можно было бы принять за искусно сделанные шлемы, хотя на самом деле являлись именно головами, для многих народов являлись лишь легендами. Теперь эти легенды, вырванные колдуном из мрачных глубин мира, шли на соединение с войском Тугарина.
Ловкие, сильные и неимоверно злобные, они и голыми руками могли натворить много бед, а уж оружные и вовсе представляли собой не шуточную угрозу. Вооружённые, как правило, боевыми булавами да секирами псиглавы презирали доспехи. Лишь кожаные кирасы прикрывали их мощные торсы, рельефно подчёркивая и без того ужасающую мускулатуру.
Ворон с хриплым карканьем пал с неба и пронёсся в голову колонны. Шедший впереди воин, должно быть командир, взмахом руки остановил колонну. Глянув на приближающегося ворона, он вытянул вперёд руку, сжимающую секиру. Ворон плавно опустился на протянутое оружие и, усевшись на крестовине, сложил крылья.
Каррр!
Главарь молча ждал, прищурив жёлтые глаза и оскалив ужасные клыки, что поведает ему ворон. Он знал этого ворона. Именно он прилетал тогда, несколько седмиц назад, и позвал их на войну. Теперь ворон передавал псиглавам новый приказ.
Карррр! Карррр!
Главарь коротко кивнул и ворон, с хриплым карканьем взлетел в чёрное небо. Повернувшись к своему воинству, псиглав прорычал команду и махнул оружием в сторону степи. Повинуясь приказу своего командира, колонна начала движение, сходя с дороги и углубляясь в чернеющую степь. Главарь понаблюдал какое-то время, стоя на дороге и двинулся следом.
Жрать. Как же хочется жрать.
Толстый упырь, наполовину вылез из своего болота. Он вертел уродливой головой во все стороны, пытаясь высмотреть хоть что-то, что годилось бы в пищу. Хорошо бы конечно вкусить человеченки, но теперь, с голодухи, годится даже тощая лягушка.
Его блёклые, слегка светящиеся глаза, рыскали вокруг не мигая, но не находили вожделенной добычи. Даже лягушек в этом болоте не было. Всё сожрано уже давным-давно.
Вообще-то упырю еда была без надобности. Мертвяк, которому нет смысла питаться, чтоб поддержать жизненные силы. Но память о том, что когда-то давно ему доводилось, есть пищу настойчиво стучала в, покрытом гнилостной слизью и плесенью, мозгу. Вернее том, что от его мозга уже осталось.
Людские отбросы, безжалостные враги, тати, потерявшие человеческий облик. Проклятые души не достойные быть принятыми в Вирий, в объятия Пресветлых богов. Они так и оставались гнить после смерти не захороненными, не прошедшими очистительного обряда. Даже Мать-земля не желала их принимать. Так и гнили они, постепенно превращаясь в упырей.
Жрать!
Вот единственная мысль, что ещё жила в уродливых головах. Всё что попадало в желудок упырей, так и оставалось там протухать, оттягивая к низу и без того раздувшееся брюхо.
Чёрный ворон приземлился на сухую корягу почти перед самой мордой упыря. У мертвяка тут же потекла слизь из вонючей пасти, его блёклые глаза разгорелись. Пища!
С омерзительным чавканьем вылезла из болотной жижи уродливая рука с кривыми когтями и протянулась к птице, чтоб одним движением схватить, смять, запихать в ненасытную пасть.
Карррр!
Ворон расправил крылья и клюнул упыря в протянутую лапу. Упырь осклабился, выставляя внушительный арсенал полусгнивших, но довольно острых клыков, однако руку убрал.
Он всё понял. Появился тот, кто может повелевать. И с ним лучше не шутить.
Ворон оттолкнулся от коряги, взлетел на засохшее дерево и уселся на ветке, разглядывая раскинувшееся под ним болото.
Каррр! Каррр! Карррр!
Зачавкала жидкая грязь. С потоками лопающихся пузырей стали вылезать на поверхность уродливые головы. Светящиеся буркалы уставились на наглую птицу.
Каррр!
Им обещают пищу! Много пищи! Надо только пойти туда, куда их зовёт ворон, и взять её. Надо подчиниться и сделать то, что им приказывают. Тогда они смогут нажраться вдоволь.
Жрать!
Болото застонало и захлюпало, выпуская из своих недр уродливые тела. Упыри двинулись, пробираясь сквозь грязную жижу и стали вылезать на берег. Они шли медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, стряхивая на ходу липкую грязь и болотную тину. А болото выплёвывало на поверхность всё новых и новых мертвяков.
Медведь крался, опустившись на все четыре лапы, по краю поляны. Ветер дул в другую сторону и олень не мог его учуять. Осторожно ступая, чтоб не хрустнула ни одна ветка, медведь подкрадывался ближе. Он двигался легко и грациозно, словно и не тяжеленный медведь это был, а призрак, тень.
Но как ни осторожен был хищник, чуткие уши оленя вздрогнули и повернулись в сторону, затаившегося на окраине поляны, медведя. Олень не видел врага, но что-то почуял и теперь внимательно осматривал окрестности, втягивая ноздрями воздух.
Резким, молниеносным рывком, медведь вынес свою огромную тушу на поляну. Несмотря на кажущуюся неповоротливость, мчался он очень быстро. Олень рванулся в сторону, но медведь, последним прыжком успел опустить свои когтистые лапы ему на спину. Олень закричал.
Медведь терзал шею оленя клыками, не переставая лупить огромными лапами уже не сопротивляющуюся жертву, вырывая когтями большие куски. Наконец олень полностью затих и хищник выпрямился.
Каррр!
Граааууу!
Медведь резко обернулся и ощерил окровавленную пасть, показывая ужасающие клыки. Он не станет делиться своей добычей. Но никто, похоже, не собирался посягать на трофей.
Чёрный ворон уселся на ближайшем дереве и, склонив голову, стал разглядывать место битвы двух зверей. Медведь выжидающе смотрел на ворона. Он не доверял этим птицам, уж слишком много о них знал. А этот ворон был не здешний, и от него можно было ждать любой пакости. К тому же эта птица была, ой как, не проста. Медведь это чуял, и шерсть на его загривке шевелилась.
Каррр! Каррр!
Так вот оно, что?
Медведь задрожал всей тушей. Косматая шерсть заходила волнами и стала клочьями спадать на землю, постепенно освобождая из-под себя человеческое тело. Перед вороном появился обнажённый человек.
Бер-оборотень. Вождь клана.
Мощная грудь оборотня устало вздымалась, изо рта вырывался хрип, ещё не отошедшего от недавней схватки охотника. Вождь стоял перед вороном и, насупив косматые брови, вслушивался в резкое карканье посланника. Как некстати, он тут появился.
Двенадцать лет назад, во время Великого Мора, голод вынудил клан искать помощи у чёрного колдуна. Мрак выслушал оборотней, которых привёл к нему вождь, и согласился помочь. С тех пор земли беров всегда изобиловали дичью.
Только за помощь, Мрак взял с клана клятву явиться на его зов, когда придёт время и послужить ему. Время пришло. Пора отдавать долги. Вождь уж думал, что колдун забыл о своем договоре с берами. Он ошибался.
- Хорошо! Передай своему повелителю, что клан придёт.
- Каррр!
Ворон сорвался с ветки и, набирая высоту, скрылся в темноте. Вождь ещё долго смотрел в след улетевшей птице, и на душе у него было не радостно. Клан был не многочислен. А уж теперь и вовсе мог исчезнуть с лица земли. Но клятва, есть клятва.
- Слыхал кум, Могута-то купец, свою новую житницу варягам отдал.
- А то! Могута – купец справный. Он не какой-нить арамейский купчина, который только и знает, что барыши с покупателя в три шкуры драть. Я вот месяц назад у него отрез шёлку для девок своих новый заказал, да малость не хватило. Я вишь на пацанёнка потратился – сладость купил малому, а вспомнил когда про шёлк, так поздно стало.
- Ну и…?
Два крестьянина ехали в телеге, запряжённой сивой кобылкой, и лениво беседовали, развалившись на сене, укрытом рогожкой. Лошадь мерно трусила по, насквозь знакомой дороге и не требовала ни каких понуканий со стороны людей.
Тот, кого назвали кум, лениво потянулся и выудил из-под сена кринку с квасом. Сделав пару крупных глотков, он протянул кувшин своему приятелю.
- Вот и ну! – ответил кум, вытерев усы, – Так Могута мне и сказал, когда в Китеж снова поедешь, мол, тогда и вернёшь. А сейчас мол, не переживай. Свои люди, росы, мол. Стало быть, верить друг дружке должны, а иначе напастей всяких накличем, коли, веры никому не будет. Так и сказал. Хороший муж.
- Э, не скажи, кум. Могута, хоть и кажется щедрым, да своего всё одно не упустит. Ежели всем в долг давать станет - сам по миру пойдёт.
- Тута ты прав, конечно, – кум почесал подбородок, - Я вот как мыслю. Вот, ежели, Могута к тебе отнёсся так, по доброму…, то к кому ты снова пойдёшь за товаром? К нему, али к кому другому?
- Ну, к Могуте, разумеется. К кому ж ещё.
- Вот! – кум поднял палец, - И, стало быть, чем больше к Могуте люду ходить будет, тем больше он продаст. И тем лучше у него дела идти будут. Я вот так мыслю.
Кум замолчал и уставился в небо, развалившись на рогожке и лениво отмахиваясь от назойливой мошки. Второй задумчиво почесал живот под рубахой, поправил намотанные на облучок вожжи и снова повернулся к куму.
- А помнишь кум, как на зимних проводах, мы вашу ватагу в озеро загнали?
- Нашёл, что вспомнить! С вами ж тогда, Ратибор был.
- И что, что Ратибор? Вас тогда, сколько было-то, а?
Весной, когда провожали зиму, в Китеже на ярмарочных гуляньях, завязалась традиционная потеха, стенка на стенку. Хмельной народ, разделившись на две ватаги, схлестнулись на кулаках на льду озера. Одетые в тяжёлые шубы и тулупы, разгорячённые бойцы от души лупили и валяли друг друга в снегу, под озорные крики и улюлюканье зрителей. Человек триста тогда набралось с обеих сторон. В тот раз ватага, в которой был кум, проиграла потасовку. Половина сражающихся ухнула в воду, когда лёд не выдержал такой массы народа и треснул сразу в нескольких местах.
- Ты сам-то, Борко, тогда в воде вместе со мной барахтался. Али забыл?
- Так ты ж, вцепился в мой полушубок, как клещ, – возмутился Борко, - Чуть не утоп из-за тебя.
- Так уж и утоп бы?
- А-то! Если б не заехал тебе промеж бровей, точно бы утоп.
- Кхе… - кум почесал то место, про которое помянул его приятель, - Да уж, заехал ты мне тогда знатно. Что оглоблей. Ну да ничего, нынче на свадьбе, мы с вами поквитаемся.
- Ох, кум! Чья бы корова…
- Точно побьём вашу ватагу.
- А вдруг мы с тобой в одной ватаге будем?
- Ты никак испугался, что я с тобой поквитаюсь?
