Было маетно.
В прошлый раз тревожное предчувствие одолевало накануне града, побившего посевы и едва не ставшего причиной голодной зимы. Я запрокинула голову – высокое безоблачное небо. Солнце. Птички. Летняя идиллия.
А нутро сводило ожидание беды. Оттого я не могла сосредоточиться на рутинной работе по хозяйству, роняя вещи и натыкаясь на углы. В саду, где шансы травмироваться уменьшались, я умудрилась наступить кошке на хвост – глубоко оскорбленная, с диким воем та умчалась в дом, и я прикрыла глаза, наверняка зная, что теперь всю неделю она в отместку будет метить мою обувь.
Появлению глубоко беременной соседки я даже обрадовалась.
– Здорова будь, – сказала первой, пока Лукинья, кряхтя и держась одной рукой за поясницу, а другой – за калитку, пыталась отдышаться. – Воды?
– И тебе не хворать, – выдохнула она, вяло шевеля пальцами в знак отказа. – Не надо. Во мне столько ее плещется, как бы ребенку не захлебнуться. Среднего моего не видала?
Сердце сжало в тиски.
– Миклоша? – зачем-то уточнила. – Утром только. Потерялся?
Как же я надеялась услышать отрицание.
– Да к обеду время, обычно уже вертится вокруг меня, а тут нету, – не оправдала мои надежды девушка. – Ну, пойду покричу.
– Я помогу искать, – сказала, едва слыша свой голос за шумом пульса в ушах.
– Ах, оставь, – снова отмахнулась Лукинья, с трудом отлипая от забора. – Куда он денется. Заигрался, небось.
– Я всё же помогу, – раздвинула непослушные губы в улыбке. – Давай так: ты по улице пойдешь, а я к реке.
– Да что ты, какая река! – всплеснула она руками. – Ему строго-настрого наказано за дома не выходить!
Когда дети были послушны? Особенно Миклош, сорванец и непоседа, начавший сбегать со двора раньше, чем говорить.
– Мне всё равно в лес надо. Позову по дороге.
На том и решили.
Чувство тревоги росло. Я ускорила шаг, зорко поглядывая по сторонам и слыша оклики Лукиньи за спиной. Скоро я оказалась за околицей и по натоптанной тропе пошла через поле. Река Тихушка огибала деревню большой дугой и славилась омутами, с которыми даже взрослому справиться не под силу, оттого детей сызмала стращали водой. Но что-то мне подсказывало, наказы взрослых не остановили бы Миклоша, реши он разведать территорию.
Невысокую фигурку я увидела издалека. Мальчик стоял на самом краю обрыва, задумчиво глядя на переливающуюся в лучах солнца воду. Раньше большой опасности не было, но берег в этом месте за последние пять лет изрядно подмыло, и получился отвесный склон с неустойчивой почвой. Вес ребенка она пока выдерживала, но любое неверное движение…
Я побежала. Звать не стала, чтобы не напугать его. Миклош зачарованно пялился вниз и, казалось, не собирался шевелиться, так что я беззвучно шептала молитвы известным мне богам, чтобы удержали его на месте, пока я не окажусь рядом.
Но боги не ответили. Из леса на обед возвращались мужчины, кто-то заметил мальчика и окликнул. Миклош испуганно дернулся, инстинктивно шагнул назад, земля под ним просела…
Они бы не успели. Ни один из них, в том числе отец Миклоша, бросившийся к сыну одновременно с тем первым криком. Я почти видела, как это будет: секундное падение, всплеск, а спустя пару дней его тело найдут в заводи в паре километров отсюда. Лукинью ждут преждевременные роды и выкидыш, скорбь и чувство вины поселятся в их доме взамен погибших детей. Несколько лет такой жизни, и Лукинья, не выдержав, утопится в той же реке, что унесла жизнь сына, а муж ее сопьется, и старшая девочка останется сиротой…
Я тряхнула головой и вскинула руку.
Порыв ветра толкнул мальчика в спину. Силы инерции хватило, чтобы ребенок завалился вперед, и над осыпавшимся краем повисла лишь его нога. Чересчур большой дня крохотной ступни ботинок соскользнул и канул в омут – река получила свое подношение. Подбежавший мужчина схватил сына в охапку, поскорее унося прочь.
Я оглянулась, проверяя, не заметил ли кто чего-то странного. И замерла, пойма полный ненависти взгляд.
Местный отшельник. Как всегда, поодаль от других. Единственный, кто смотрел не на чудом спасенного малыша, а в противоположную сторону. Высокий худой человек с узким бледным лицом, впалыми щеками и тяжелым взглядом темных, глубоко посаженных глаз, от которых, казалось, ничего не могло ускользнуть.
Бывший инквизитор. Один из последних не спятивших. Герой войны. Никому не нужный, доживающий свой короткий век в глухой деревушке на ветеранскую пенсию. Он появился здесь всего сезон назад, занял пустующий дом на отшибе и обитал в нем почти безвылазно. Мало кому понравился новый сосед, но чем прогонять его, проще было подождать – инквизиторы на этом свете не задерживались. Болтали, будто перед смертью ведьмы прокляли весь их род, потому они один за другим сходили с ума и заканчивали жизнь самоубийством. Этот вот пока сопротивлялся своему безумию.
Я поправила напряженной рукой волосы и продолжила путь. Что бы ему ни показалось, никто не поверит. Местные знали меня еще босоногой девчонкой, наветам больного на голову чужака не изменить их мнение. Что до самого инквизитора, поостерегусь пока бродить одной. Перетерплю. Недолго ему осталось.
В противовес успокаивающим размышлениям что-то в глубине души натянулось дрожащей нитью.
Несколько дней он ничем не выдавал свое знание. Не то чтобы мы пересекались – он появлялся в деревне за полночь, когда все уже спали, забирал оставленные для него продукты, меняя на деньги или заговоренные вещи, и уходил незамеченным. Я знала, потому что некоторые травы собирала при полной луне или, напротив, в беспросветно черные ночи и пару раз видела его беззвучно перемещающуюся тень. Каждый раз я замирала, как застигнутая врасплох жертва, хотя точно знала, что ему нет до меня никакого дела.
А теперь вот было. И если бы я в этом сомневалась, на третий день инквизитор обозначил свои намерения, заявившись в мой дом.
Я редко запирала двери. Никто не запирал, если на то пошло, здесь все друг друга знали, а чужаки к нам не забредали. И потому я перепугалась, когда, выйдя из кухни, наткнулась на темный силуэт.
– Боже! – вырвалось невольно.
Тонкие губы искривились.
– Забавно слышать такое от ведьмы.
Голос у него был низкий, хриплый и какой-то неуверенный, словно им давно не пользовались. Я повела плечом, прогоняя непрошеные мурашки, и вытаращилась на него.
– Что вы такое говорите!
– Ты ведьма, – повторил он медленно, чеканя слоги.
Я покачала головой со скорбным видом и ласково произнесла:
– Помилуйте, да ведь ведьм не осталось. Всех извели доблестные инквизиторы. Помните?
Он сжал зубы. Игра в добросердечную простушку и душевнобольного ему не понравилась. Что поделать: мне тоже не нравилось, что в моем же доме меня обвинили в принадлежности к проклятым самой природой существам. Тем, кто, как говорили, манил взглядом, лишал воли словом и убивал прикосновением.
Вспомнились соломенные кудри моего первого возлюбленного. Я обожала зарываться в них пальцами.
Фантомное ощущение упругих прядей сменилось отпечатавшейся в мозгу картиной нашей последней встречи. Я вздрогнула. И поняла, что, пока витала в своих мыслях, мужчина приблизился вплотную, угрожающе нависая надо мной. На мгновение кольнул острый страх, и я неосознанно уперлась ладонью в его грудь напротив сердце, но в последнюю секунду одумалась и использовала только физическую силу, чтобы попытаться его оттолкнуть.
Инквизитор пропустил мои жалкие потуги.
– Я заставлю тебя проявить себя, – проскрежетал он, глядя глаза в глаза. – Своими руками скину пацана в воду, если понадобится. Или заражу его беременную мамашу. А может, запереть двери и поджечь дома?
Я слушала его, и волосы становились дыбом. Он верил свои слова, и я верила в них то же. И ужасалась.
– Что ты несешь, – прошептала севшим голосом. – Да будь я ведьмой, разве бы выдала себя ради других?
– Да, – отрезал он. – Я знаю, какая ты. Тебе дороги эти люди. Ради них ты себя проявишь.
Глаза у него блестели азартом. Мысль о невесть как выжившей ведьме, которую он мог бы обезвредить, словно вдохнула в него жизнь.
Фанатик. Упертый, убежденный в своей правоте и, к моему сожалению, наблюдательный.
– Так зачем ждать? – спросила я, вновь с силой толкая его и делая шаг назад. Инквизитор позволил увеличить расстояние. – Раз подозреваешь, убей.
Он поморщился и бросил высокомерное:
– Я не убиваю невиновных.
Я хмыкнула в последней отчаянной браваде:
– Так виновна я всё-таки или нет?
– Ты ведьма, – повторил он твердо. – И я это докажу.
Вот тогда я и осознала, что придется уйти.
Сборы не заняли много времени. Я не могла тащить с собой скарб, если рассчитывала исчезнуть быстро и тихо, и не могла ждать, потихоньку избавляясь от лишнего, не зная, как скоро он собирался приступить к исполнению своего плана. Было физически больно оставлять огород с лекарственными травами и кладовую с заготовками, но выбора не оставалось. Я уложила в сумку сменную одежду, сборы и мази, которые всегда ценились, – от кашля и простуды, от болей и ожогов. Продать их вряд ли выйдет, за пределами деревни меня никто не знал, но, может, пустят переночевать и накормят.
Я не сомкнула глаз. И потому знала, что инквизитор всю ночь крутился возле моего дома. С первыми петухами он отправился восвояси, а я – прочь. Оглядываться я себе запретила. И первое время шла почти вслепую из-за размывших окрестности слез.
Казалось, я оставила за спиной детство.
…дорога заняла неделю.
Не считая моральных терзаний и невольной жалости к себе, которую я отгоняла всевозможными способами, путешествие далось мне легко. Теплые ночи, леса, богатые на ягоды, грибы и мелкую дичь, река, которой я держалась и в которой пополняла запас воды и мылась. И хотя с непривычки гудели ноги, в целом тяготы пешего перехода мне не досаждали.
В деревушке по пути обо мне слышали от проезжавших мимо на ярмарку односельчан, так что приняли радушно и снабдили провизией взамен на пару мешочков. Город, куда я дошла к вечеру седьмого дня, оказался куда равнодушнее. Никому не было дела, кто я и откуда, но случайный прохожий вполне любезно ответил на вопросы и направил к вдове, сдающей комнаты. Женщина оказалась неприветливой и строгой, но услышав, что я лекарка и надеюсь задержаться, занявшись привычным ремеслом, немного оттаяла. Она же указала на лавку местного аптекаря.
Убеленный сединами старик принял в штыки свалившуюся на него деревенскую ведунью. Пришлось льстить и уговаривать, смотреть умоляющим взглядом и соглашаться на роль помощницы с минимальной оплатой. Я подумала, что с течением времени, когда ко мне присмотрятся, смогу приторговывать своими сборами, а пока была рада крыше над головой и какому-никакому, но доходу. Всё потихоньку устроилось бы, и я решительно сказала себе, что не должна роптать на свою участь.
Боевой настрой продержался несколько недель. Полмесяца, за которые я добилась снижения арендной платы, взявшись помогать вдове по хозяйству, и смирилась с привычкой аптекаря прилюдно хулить меня, по несколько раз на дню упоминая, что я деревенская самоучка. Я обустраивала быт, запрещая себе лишний раз вспоминать дом и людей, которых я знала сызмала и потеряла навсегда.
Две недели. Пока в лавку не вошел инквизитор.
– Добро по… – проговорила я с улыбкой, прежде чем визитер снял капюшон и посмотрел на меня знакомым острым взглядом.
– Здравствуй, ведьма.
Я онемела. От того, что он нашел меня, что в принципе искал, что грозил снова разрушить мою и так не устаканившуюся жизнь.
– Откуда ты здесь? – спросила беспомощно, впервые испытывая такое чудовищное бессилие.
– Я же сказал, что заставлю тебя проявить себя, – спокойно ответил он и вдруг растянул губы в пугающей хищной ухмылке. – Думала, сможешь сбежать?
В тот же день, едва узнав, кем является высокий хмурый посетитель, аптекарь выгнал меня. Я не могла его осуждать: кто потерпит в доме девчонку, за которой присматривает инквизитор. Я подозревала, что хозяйка поступит так же, но она не моргнув глазом сдала ему свободную комнату. Ближе к ночи, когда я сидела на кухне, сжимая голову руками и лихорадочно размышляя, что делать дальше, вдова поставила передо мной кружку чая, опустилась на стул напротив и, немного помолчав, сказала:
– За тобой идет?
Я подняла на нее испуганный взгляд, не зная, как объясниться. Но она спокойно кивнула, словно всё поняла сама.
– Здесь уже бывали инквизиторы. В те времена, когда их было полно. Да и ведьмам случалось оставаться. Давно я не видала ни тех, ни других… Вот и не распознала сразу. Хотя должна была. Иначе с чего бы мне брать с тебя меньше, чем с других?
– Я не… – вскинулась было, но она жестом прервала.
– Оставь. Знаю, что не. Какая милая девочка – вот, что я подумала. Надо ей помочь. Это не воздействие, да, это просто нутро. И не говори, что не так.
Я промолчала. Судьба была ко мне благосклонна, это правда. Ни люди, ни звери не обижали. Природа оберегала свою дочь.
Женщина вздохнула.
– Он пойдет за тобой даже в ад, – покачала она головой. – Видела его глаза? Когда ведьм не стало, инквизиторы стали тухнуть. А этот горит.
Я поняла, о чем она. Мне даже показалось, что он немного набрал вес, налился силой. Он уже мало напоминал того влачащего жалкое существование отшельника, которого я знала.
– Бежать тебе надо, – подытожила вдова. – Как можно дальше. А потом еще дальше. Если вцепился, будет преследовать, пока не сдохнет. Или тебя не сожжет.
Я крупно вздрогнула от ее слов. Показалось, запахло горелой плотью, и я зажмурилась и закрыла уши.
Из комнаты инквизитора на втором этаже не доносилось ни звука.
В городе я продержалась еще неделю. Деньги стремительно таяли, найти другую работу не удалось, скоро люди стали шептаться и смотреть на меня косо из-за преследующей тени. Тогда я и сдалась. Распростилась с вдовой, купила на последние монеты немного еды и отправилась дальше.
Инквизитор шел следом. Не приближался, не отставал. Случалось, ветер доносил аромат мяса с его костра – он был хорошим охотником, это я еще со слов деревенских знала. Мне тоже перепадала добыча, я умела рыбачить и ставить силки, но чаще с завистливой грустью поглядывала в сторону невольного соседа.
Дважды я пыталась оторваться. Первый раз – исчезнув из поля его зрения и резко изменив направление. Второй – переплыв речку вместо того, чтобы просто искупаться. Уже через пару часов инквизитор замаячил на горизонте.
В третий раз повезло: торговец, ничтоже сумняся минувший мрачного мужика, согласился подбросить безобидного вида девчонку до ближайшей ярмарки. Инквизитор остался глотать пыль за телегой, а я задорно болтала ногами, сидя на краю и по-детски радуясь.
Сердечно простившись с возницей, я затесалась в ряды лавочников и удачно продала остатки своих запасов. На вырученные деньги прибилась к обозу, увозившему паломников в столицу, но вскоре покинула и его, отправившись на запад. Я совсем не знала этих мест и руководствовалась рассказами попутчиков да нежеланием навсегда оставлять родные края. Когда я добралась до села в излучине двух рек, то была уверена, что запутала свой след, и инквизитору ни за что меня не найти.
Месяц спустя он постучал в мою дверь.
Это повторялось снова и снова. Я бежала, он находил.
В прошлый раз тревожное предчувствие одолевало накануне града, побившего посевы и едва не ставшего причиной голодной зимы. Я запрокинула голову – высокое безоблачное небо. Солнце. Птички. Летняя идиллия.
А нутро сводило ожидание беды. Оттого я не могла сосредоточиться на рутинной работе по хозяйству, роняя вещи и натыкаясь на углы. В саду, где шансы травмироваться уменьшались, я умудрилась наступить кошке на хвост – глубоко оскорбленная, с диким воем та умчалась в дом, и я прикрыла глаза, наверняка зная, что теперь всю неделю она в отместку будет метить мою обувь.
Появлению глубоко беременной соседки я даже обрадовалась.
– Здорова будь, – сказала первой, пока Лукинья, кряхтя и держась одной рукой за поясницу, а другой – за калитку, пыталась отдышаться. – Воды?
– И тебе не хворать, – выдохнула она, вяло шевеля пальцами в знак отказа. – Не надо. Во мне столько ее плещется, как бы ребенку не захлебнуться. Среднего моего не видала?
Сердце сжало в тиски.
– Миклоша? – зачем-то уточнила. – Утром только. Потерялся?
Как же я надеялась услышать отрицание.
– Да к обеду время, обычно уже вертится вокруг меня, а тут нету, – не оправдала мои надежды девушка. – Ну, пойду покричу.
– Я помогу искать, – сказала, едва слыша свой голос за шумом пульса в ушах.
– Ах, оставь, – снова отмахнулась Лукинья, с трудом отлипая от забора. – Куда он денется. Заигрался, небось.
– Я всё же помогу, – раздвинула непослушные губы в улыбке. – Давай так: ты по улице пойдешь, а я к реке.
– Да что ты, какая река! – всплеснула она руками. – Ему строго-настрого наказано за дома не выходить!
Когда дети были послушны? Особенно Миклош, сорванец и непоседа, начавший сбегать со двора раньше, чем говорить.
– Мне всё равно в лес надо. Позову по дороге.
На том и решили.
Чувство тревоги росло. Я ускорила шаг, зорко поглядывая по сторонам и слыша оклики Лукиньи за спиной. Скоро я оказалась за околицей и по натоптанной тропе пошла через поле. Река Тихушка огибала деревню большой дугой и славилась омутами, с которыми даже взрослому справиться не под силу, оттого детей сызмала стращали водой. Но что-то мне подсказывало, наказы взрослых не остановили бы Миклоша, реши он разведать территорию.
Невысокую фигурку я увидела издалека. Мальчик стоял на самом краю обрыва, задумчиво глядя на переливающуюся в лучах солнца воду. Раньше большой опасности не было, но берег в этом месте за последние пять лет изрядно подмыло, и получился отвесный склон с неустойчивой почвой. Вес ребенка она пока выдерживала, но любое неверное движение…
Я побежала. Звать не стала, чтобы не напугать его. Миклош зачарованно пялился вниз и, казалось, не собирался шевелиться, так что я беззвучно шептала молитвы известным мне богам, чтобы удержали его на месте, пока я не окажусь рядом.
Но боги не ответили. Из леса на обед возвращались мужчины, кто-то заметил мальчика и окликнул. Миклош испуганно дернулся, инстинктивно шагнул назад, земля под ним просела…
Они бы не успели. Ни один из них, в том числе отец Миклоша, бросившийся к сыну одновременно с тем первым криком. Я почти видела, как это будет: секундное падение, всплеск, а спустя пару дней его тело найдут в заводи в паре километров отсюда. Лукинью ждут преждевременные роды и выкидыш, скорбь и чувство вины поселятся в их доме взамен погибших детей. Несколько лет такой жизни, и Лукинья, не выдержав, утопится в той же реке, что унесла жизнь сына, а муж ее сопьется, и старшая девочка останется сиротой…
Я тряхнула головой и вскинула руку.
Порыв ветра толкнул мальчика в спину. Силы инерции хватило, чтобы ребенок завалился вперед, и над осыпавшимся краем повисла лишь его нога. Чересчур большой дня крохотной ступни ботинок соскользнул и канул в омут – река получила свое подношение. Подбежавший мужчина схватил сына в охапку, поскорее унося прочь.
Я оглянулась, проверяя, не заметил ли кто чего-то странного. И замерла, пойма полный ненависти взгляд.
Местный отшельник. Как всегда, поодаль от других. Единственный, кто смотрел не на чудом спасенного малыша, а в противоположную сторону. Высокий худой человек с узким бледным лицом, впалыми щеками и тяжелым взглядом темных, глубоко посаженных глаз, от которых, казалось, ничего не могло ускользнуть.
Бывший инквизитор. Один из последних не спятивших. Герой войны. Никому не нужный, доживающий свой короткий век в глухой деревушке на ветеранскую пенсию. Он появился здесь всего сезон назад, занял пустующий дом на отшибе и обитал в нем почти безвылазно. Мало кому понравился новый сосед, но чем прогонять его, проще было подождать – инквизиторы на этом свете не задерживались. Болтали, будто перед смертью ведьмы прокляли весь их род, потому они один за другим сходили с ума и заканчивали жизнь самоубийством. Этот вот пока сопротивлялся своему безумию.
Я поправила напряженной рукой волосы и продолжила путь. Что бы ему ни показалось, никто не поверит. Местные знали меня еще босоногой девчонкой, наветам больного на голову чужака не изменить их мнение. Что до самого инквизитора, поостерегусь пока бродить одной. Перетерплю. Недолго ему осталось.
В противовес успокаивающим размышлениям что-то в глубине души натянулось дрожащей нитью.
Несколько дней он ничем не выдавал свое знание. Не то чтобы мы пересекались – он появлялся в деревне за полночь, когда все уже спали, забирал оставленные для него продукты, меняя на деньги или заговоренные вещи, и уходил незамеченным. Я знала, потому что некоторые травы собирала при полной луне или, напротив, в беспросветно черные ночи и пару раз видела его беззвучно перемещающуюся тень. Каждый раз я замирала, как застигнутая врасплох жертва, хотя точно знала, что ему нет до меня никакого дела.
А теперь вот было. И если бы я в этом сомневалась, на третий день инквизитор обозначил свои намерения, заявившись в мой дом.
Я редко запирала двери. Никто не запирал, если на то пошло, здесь все друг друга знали, а чужаки к нам не забредали. И потому я перепугалась, когда, выйдя из кухни, наткнулась на темный силуэт.
– Боже! – вырвалось невольно.
Тонкие губы искривились.
– Забавно слышать такое от ведьмы.
Голос у него был низкий, хриплый и какой-то неуверенный, словно им давно не пользовались. Я повела плечом, прогоняя непрошеные мурашки, и вытаращилась на него.
– Что вы такое говорите!
– Ты ведьма, – повторил он медленно, чеканя слоги.
Я покачала головой со скорбным видом и ласково произнесла:
– Помилуйте, да ведь ведьм не осталось. Всех извели доблестные инквизиторы. Помните?
Он сжал зубы. Игра в добросердечную простушку и душевнобольного ему не понравилась. Что поделать: мне тоже не нравилось, что в моем же доме меня обвинили в принадлежности к проклятым самой природой существам. Тем, кто, как говорили, манил взглядом, лишал воли словом и убивал прикосновением.
Вспомнились соломенные кудри моего первого возлюбленного. Я обожала зарываться в них пальцами.
Фантомное ощущение упругих прядей сменилось отпечатавшейся в мозгу картиной нашей последней встречи. Я вздрогнула. И поняла, что, пока витала в своих мыслях, мужчина приблизился вплотную, угрожающе нависая надо мной. На мгновение кольнул острый страх, и я неосознанно уперлась ладонью в его грудь напротив сердце, но в последнюю секунду одумалась и использовала только физическую силу, чтобы попытаться его оттолкнуть.
Инквизитор пропустил мои жалкие потуги.
– Я заставлю тебя проявить себя, – проскрежетал он, глядя глаза в глаза. – Своими руками скину пацана в воду, если понадобится. Или заражу его беременную мамашу. А может, запереть двери и поджечь дома?
Я слушала его, и волосы становились дыбом. Он верил свои слова, и я верила в них то же. И ужасалась.
– Что ты несешь, – прошептала севшим голосом. – Да будь я ведьмой, разве бы выдала себя ради других?
– Да, – отрезал он. – Я знаю, какая ты. Тебе дороги эти люди. Ради них ты себя проявишь.
Глаза у него блестели азартом. Мысль о невесть как выжившей ведьме, которую он мог бы обезвредить, словно вдохнула в него жизнь.
Фанатик. Упертый, убежденный в своей правоте и, к моему сожалению, наблюдательный.
– Так зачем ждать? – спросила я, вновь с силой толкая его и делая шаг назад. Инквизитор позволил увеличить расстояние. – Раз подозреваешь, убей.
Он поморщился и бросил высокомерное:
– Я не убиваю невиновных.
Я хмыкнула в последней отчаянной браваде:
– Так виновна я всё-таки или нет?
– Ты ведьма, – повторил он твердо. – И я это докажу.
Вот тогда я и осознала, что придется уйти.
***
Сборы не заняли много времени. Я не могла тащить с собой скарб, если рассчитывала исчезнуть быстро и тихо, и не могла ждать, потихоньку избавляясь от лишнего, не зная, как скоро он собирался приступить к исполнению своего плана. Было физически больно оставлять огород с лекарственными травами и кладовую с заготовками, но выбора не оставалось. Я уложила в сумку сменную одежду, сборы и мази, которые всегда ценились, – от кашля и простуды, от болей и ожогов. Продать их вряд ли выйдет, за пределами деревни меня никто не знал, но, может, пустят переночевать и накормят.
Я не сомкнула глаз. И потому знала, что инквизитор всю ночь крутился возле моего дома. С первыми петухами он отправился восвояси, а я – прочь. Оглядываться я себе запретила. И первое время шла почти вслепую из-за размывших окрестности слез.
Казалось, я оставила за спиной детство.
…дорога заняла неделю.
Не считая моральных терзаний и невольной жалости к себе, которую я отгоняла всевозможными способами, путешествие далось мне легко. Теплые ночи, леса, богатые на ягоды, грибы и мелкую дичь, река, которой я держалась и в которой пополняла запас воды и мылась. И хотя с непривычки гудели ноги, в целом тяготы пешего перехода мне не досаждали.
В деревушке по пути обо мне слышали от проезжавших мимо на ярмарку односельчан, так что приняли радушно и снабдили провизией взамен на пару мешочков. Город, куда я дошла к вечеру седьмого дня, оказался куда равнодушнее. Никому не было дела, кто я и откуда, но случайный прохожий вполне любезно ответил на вопросы и направил к вдове, сдающей комнаты. Женщина оказалась неприветливой и строгой, но услышав, что я лекарка и надеюсь задержаться, занявшись привычным ремеслом, немного оттаяла. Она же указала на лавку местного аптекаря.
Убеленный сединами старик принял в штыки свалившуюся на него деревенскую ведунью. Пришлось льстить и уговаривать, смотреть умоляющим взглядом и соглашаться на роль помощницы с минимальной оплатой. Я подумала, что с течением времени, когда ко мне присмотрятся, смогу приторговывать своими сборами, а пока была рада крыше над головой и какому-никакому, но доходу. Всё потихоньку устроилось бы, и я решительно сказала себе, что не должна роптать на свою участь.
Боевой настрой продержался несколько недель. Полмесяца, за которые я добилась снижения арендной платы, взявшись помогать вдове по хозяйству, и смирилась с привычкой аптекаря прилюдно хулить меня, по несколько раз на дню упоминая, что я деревенская самоучка. Я обустраивала быт, запрещая себе лишний раз вспоминать дом и людей, которых я знала сызмала и потеряла навсегда.
Две недели. Пока в лавку не вошел инквизитор.
– Добро по… – проговорила я с улыбкой, прежде чем визитер снял капюшон и посмотрел на меня знакомым острым взглядом.
– Здравствуй, ведьма.
Я онемела. От того, что он нашел меня, что в принципе искал, что грозил снова разрушить мою и так не устаканившуюся жизнь.
– Откуда ты здесь? – спросила беспомощно, впервые испытывая такое чудовищное бессилие.
– Я же сказал, что заставлю тебя проявить себя, – спокойно ответил он и вдруг растянул губы в пугающей хищной ухмылке. – Думала, сможешь сбежать?
В тот же день, едва узнав, кем является высокий хмурый посетитель, аптекарь выгнал меня. Я не могла его осуждать: кто потерпит в доме девчонку, за которой присматривает инквизитор. Я подозревала, что хозяйка поступит так же, но она не моргнув глазом сдала ему свободную комнату. Ближе к ночи, когда я сидела на кухне, сжимая голову руками и лихорадочно размышляя, что делать дальше, вдова поставила передо мной кружку чая, опустилась на стул напротив и, немного помолчав, сказала:
– За тобой идет?
Я подняла на нее испуганный взгляд, не зная, как объясниться. Но она спокойно кивнула, словно всё поняла сама.
– Здесь уже бывали инквизиторы. В те времена, когда их было полно. Да и ведьмам случалось оставаться. Давно я не видала ни тех, ни других… Вот и не распознала сразу. Хотя должна была. Иначе с чего бы мне брать с тебя меньше, чем с других?
– Я не… – вскинулась было, но она жестом прервала.
– Оставь. Знаю, что не. Какая милая девочка – вот, что я подумала. Надо ей помочь. Это не воздействие, да, это просто нутро. И не говори, что не так.
Я промолчала. Судьба была ко мне благосклонна, это правда. Ни люди, ни звери не обижали. Природа оберегала свою дочь.
Женщина вздохнула.
– Он пойдет за тобой даже в ад, – покачала она головой. – Видела его глаза? Когда ведьм не стало, инквизиторы стали тухнуть. А этот горит.
Я поняла, о чем она. Мне даже показалось, что он немного набрал вес, налился силой. Он уже мало напоминал того влачащего жалкое существование отшельника, которого я знала.
– Бежать тебе надо, – подытожила вдова. – Как можно дальше. А потом еще дальше. Если вцепился, будет преследовать, пока не сдохнет. Или тебя не сожжет.
Я крупно вздрогнула от ее слов. Показалось, запахло горелой плотью, и я зажмурилась и закрыла уши.
Из комнаты инквизитора на втором этаже не доносилось ни звука.
***
В городе я продержалась еще неделю. Деньги стремительно таяли, найти другую работу не удалось, скоро люди стали шептаться и смотреть на меня косо из-за преследующей тени. Тогда я и сдалась. Распростилась с вдовой, купила на последние монеты немного еды и отправилась дальше.
Инквизитор шел следом. Не приближался, не отставал. Случалось, ветер доносил аромат мяса с его костра – он был хорошим охотником, это я еще со слов деревенских знала. Мне тоже перепадала добыча, я умела рыбачить и ставить силки, но чаще с завистливой грустью поглядывала в сторону невольного соседа.
Дважды я пыталась оторваться. Первый раз – исчезнув из поля его зрения и резко изменив направление. Второй – переплыв речку вместо того, чтобы просто искупаться. Уже через пару часов инквизитор замаячил на горизонте.
В третий раз повезло: торговец, ничтоже сумняся минувший мрачного мужика, согласился подбросить безобидного вида девчонку до ближайшей ярмарки. Инквизитор остался глотать пыль за телегой, а я задорно болтала ногами, сидя на краю и по-детски радуясь.
Сердечно простившись с возницей, я затесалась в ряды лавочников и удачно продала остатки своих запасов. На вырученные деньги прибилась к обозу, увозившему паломников в столицу, но вскоре покинула и его, отправившись на запад. Я совсем не знала этих мест и руководствовалась рассказами попутчиков да нежеланием навсегда оставлять родные края. Когда я добралась до села в излучине двух рек, то была уверена, что запутала свой след, и инквизитору ни за что меня не найти.
Месяц спустя он постучал в мою дверь.
Это повторялось снова и снова. Я бежала, он находил.
