О, да, юмора ты мне подкинул стопудово! Но я не смеялась.
— С меня фотки, с тебя текст. Часть гонорара буду перечислять тебе в уплату долга, если тебе так это важно.
— Ты это сейчас серьезно? — просто не смогла я больше молчать.
— Нет, блин, прикалываюсь. Серьезно. Серьезней некуда. Каждый зарабатывает, как может. Я тебе работу принес, а ты нос воротишь. Думаешь, тебя ждут с распростертыми объятиями где-то?
Я молчала, хотя следовало ответить: представь себе, ждут! И даже наш общий знакомый. Но пачкать в этом абсурде Джонатана не хотелось. Я сама выкручусь!
Глава 22. “Одна прямая извилина”
— А ты реально думаешь, что я брошусь в твои? — отозвалась я ему в тон, и Руслан выпрямился, но, к его собственному счастью, никаких объятий не открыл, как и рта.
Только выше стал, и то лишь в росте: в моих глазах ему уже не подняться даже на цыпочки. Да, пусть ищет себе тупых цыпочек или на куриц переходит: они будут содержать его за красивые глаза и молодое тело, а я ещё не в том возрасте. Я так считаю — к счастью своему и несчастью твоему.
— Руслан, я сказала тебе правду про причину своего отъезда из Питера. Я бежала от него, а не к тебе, — говорила я о Семене, но так как его имя никогда не произносилось в наших с Русланом разговорах, то и сейчас не имело смысла его озвучивать. — Так что в сложившейся ситуации я не вижу никакого смысла продолжать личное общение даже в рабочей атмосфере. Я не собираюсь вести блог от лица собаки. Где ты вообще находишь подобные заказы?
Это не был вопрос. Скорее — восклицание! Но он ответил:
— Надо знать рыбные места. Именно за такой бред хорошо платят. Но ты можешь и дальше кривить нос. Другие за копейки согласятся. Мне же лучше. Я ведь о тебе подумал лишь по дружбе.
— Спасибо, ценю, — ответила я, с трудом сдерживая смех. Нет, тут серьезно был уже и смех, и грех. Только я все не могла решить, какой именно из смертных грехов приписать сейчас Русланчику. Лень и праздность у него явно имелись, поэтому он и выбрал себе орудием труда не мотыгу, а фотоаппарат с автоматическим затвором. Был ли он злым и мстительным — вряд ли. Ну и распутства в нем не было, это я блудила, проверяя пословицу про клин. А вот сребролюбие и скупость были на лицо — и странно, что природа дала ему такую приятную во всех отношениях внешность. Впрочем, гады всегда красивые. Но Руслан не гад, а гаденыш. Жалко даже расстраиваться из-за знакомства с ним.
— Ты лучше попроси у своих друзей вернуть мне деньги… — сказала я со злобной ухмылочкой, хотя и не ставила себе целью вывести красавчика на чистую воду.
Все мы не без греха, но я не хочу брать себе на душу еще один — злость. Я не могу больше на него злиться. Не хочу. Или просто злость закончилась, как и терпение. Я поднялась. Почти. Русланчик верно понял мой маневр в сторону сумки и заговорил скороговоркой:
— Они не друзья. Так, знакомые… И у них реальная финансовая жопа случилось, пойми ты это. Может, они бы и вернули деньги, но у меня язык не поворачивается спрашивать сейчас даже про тысячу. Может, потом…
Я кивнула — отвечать не хотелось. На языке вертелась одна лишь нецензурщина.
— Ты сейчас без денег. Я понимаю, не дурак. И пытаюсь вырулить из ситуации с меньшими потерями. Я не могу взять и положить тебе деньги на стол, даже если бы хотел…
— Проблема, что ты не хочешь, — все же не сумела я сохранить молчание до конца. До победного конца.
— Хочу! Ты реально достала уже со своими обвинениями во лжи! — вспылил он так, что на нас обернулись. Так, ради интереса.
И ради такого же интереса я осталась сидеть. Иначе, какого фига… Если не сказать хуже, мне тут делать. Часть его тела из трех букв меня явно не интересует. И не интересовала. Так, под руку подвернулась… Ну, а что, правда… Так все и начиналось. А теперь этой рукой мне надо ему помахать. Бай-бай, чао, адьё, если по-русски он не понимает.
— Мы получим от тетки денег за собачку и продержимся на плаву. Накопим немного и можно будет снова свалить отсюда. Зимовать я тут точно не хочу.
Мне очень нравилось это «мы»… Вот же оно, незамутненное сознание самовлюбленного мужика. Не скажешь даже парня — ему не двадцать. Он меня на два года старше… Блин, как он вообще все это время жил? Так же дур окучивал? Ну, намного ж практичнее охмурять сорокалетних уже реализовавшихся дамочек, которые не будут просить вернуть им деньги. Товар-то с названием из трёх букв получен…
— «Нас» не существует. Ты чего, не понял? — хотела сказать я по слогам, но протест вылетел из меня пулеметной очередью от начинающего закипать под бронелифчиком гнева. Может, конечно, он реально думает, что у нас были отношения. Хрен же его знает, как у него одна извилина изогнута под лохматой-то шевелюрой! Может, она вообще прямая, как другая часть тела, которой он хочет заманить меня обратно.
— Мне не нужна работа. Она у меня уже есть, — врала я. Или мягко говоря, малость подвирала. Работа ждет меня во Вьетнаме, если я соглашусь вернуться. — Но я могу дать тебе рассрочку в выплате кредита и, войдя в твое положение, даже не попрошу проценты. Только ты позвонишь мне лишь тогда, когда у тебя в руках будет хотя бы половина суммы.
И я прекрасно понимала, что этого не произойдет никогда. Надеюсь, что Руслан действительно никогда мне больше не позвонит.
Сумку через плечо, руки в карманы и вперед. Вернее назад — к нормальной жизни, извилистая тропинка которой, возможно, когда-нибудь и выведет меня к четвертому нормальному мужику. Станет им Джонатан, да кто ж его знает!
Сейчас я шла по вечернему Невскому проспекту, решив прошагать хотя бы десять километров, прежде чем залезть в маршрутку. На Лиговке меня нагнал… Нет, нет… Не Руслан! Он остался сидеть в пластиковом мире и, думаю, до сих пор наслаждался вторым стаканчиком кофе. Меня нагнал звонок Джонатана.
По дороге я взяла себе кофе с Бейлисом и поэтому даже сумела рассмеяться на какую-то привычную ресторанную шутку — его день не изменился, из него только исчезла я со своим не совсем правильным английским и не совсем правдивыми историями о своей родине. Сейчас я тоже не знала, что рассказать Джонатану и только спросила, как там поживает его любимая бейсбольная команда. Он на секунду замолчал. Ведь не задумался, нет же… Просто хотел услышать от меня что-то другое. Но другого я сказать пока не могла. Я только окончательно порвала с другим. Но если я заикнусь о Руслане, Джонатан тут же спросит о себе. Поэтому я просто сказала, что хочу остаться в форме и хожу теперь по городу пешком. Главное, я не буду больше пешкой в мужской игре. Никогда. Только королевой. Только хардкор!
Глава 23. “Двадцать первый палец”
Я два года жила одна в старой квартире — Сема ведь никогда не оставался до утра — и научилась не реагировать ни на какие ночные шорохи, капанье воды из крана или скрип закрытых дверей. Сегодня был другой случай — пустая родительская квартира пугала воспаленный, не желающий засыпать, мозг тишиной, которая вместо посторонних звуков рождала посторонние образы. Вернее один — Семена: он вернулся непрошенным ночным гостем и впервые остался до утра. Я пролежала с открытыми глазами до самого рассвета — раннего, но по-прежнему мучительного — такой бессонницы со мной не случилось даже в момент открытия всей неприглядной правды о моей первой и до сих пор, пожалуй, единственной любви.
Однако перекладывать вину за отсутствие сна с Руслана на Сему было бы нечестно — хотелось, конечно, чтобы «Семен Семенычу» сейчас икалось, ох как хотелось! Но думала я о своем первом мужчине все же в контексте расставания со вторым, к которому не испытывала теперь ничего, кроме чувства брезгливости. Но ведь не было ее до снятия денег с карты, не было…
Мне нравилось и устраивало в Руслане все — даже запах пота и пива не раздражал, а скорее приятно щекотал рецепторы, отвечающие за первобытные женские желания. По наивности, прижимаясь к нему ночью, я радовалась, как быстро и легко излечилась от дурацкой во всех отношениях любви к Семену. Не тут-то было!
Пустота в сердце порождает ночные кошмары — я сделала большую глупость, позволив себе думать про Сему, сидя напротив Руслана: теперь мозг точно испугался так же легко забыть первые отношения, как забыл вторые, и нонстопом крутил в голове мой первый роман, вся романтика которого началась и закончилась в квартире Семиного друга. Моя первая сволочь подготовился на пятерку с плюсом — купил цветы, шампанское и торт. А я принесла с собой одну очень важную вещь…
Не знаю, о чем именно вы сейчас подумали, но это было полотенце темно-синего цвета. Дешевое. На выброс.
Признание далось с трудом, но я понимала, что не могу ставить под удар отношения Семена с неизвестным мне товарищем. Мы должны были сохранить его квартиру в чистоте и в идеальном порядке. И все же я тянула до последнего… приторного глотка шампанского, которое днём, как и утром, пьют только аристократы и влюблённые дурочки, запивая несъедобный, состоящий из одного сахара, торт «Графские развалины».
Моя жизнь, как эти самые безе, тоже развалилась под натиском его рук и губ — я перестала быть хорошей девочкой в собственных глазах намного раньше, чем стала женщиной по всем правилам физиологии: он был женат, он не снял кольца, он ни разу не сказал, что любит меня… Не было этого, а если и было, то я выдумала признание в любви, слыша в голове собственный голос, который может говорить всеми любимыми нами голосами, но всегда лжёт, создавая в больной голове идеальный мир.
Так что сейчас, лёжа в своей привычной пустой постели, я могла петь себе дифирамбы даже от лица Ален Делона, пусть он для нашего поколения «фу таким страшным быть…», но и Семён не блистал красотой — глаза тоже умеют врать, когда розовые свинки запрещают им видеть правду. Руслан вот красавчик, да… Тут моим глазам врать не приходилось, да и уши, подвядшие от лжи Сёмы, не ждали особых комплиментов, хотя они и звучали иногда. Правда, доставались моей фигуре, которую Руслан любил снимать в разных позах, не имевших к ночному времяпрепровождению никакого отношения. Он был в чем-то эстетом. В чем-то, не имеющем никакого отношения к быту и отношениям с представительницами прекрасного пола в отдельно взятую единицу времени, в которую женщина, то бишь я, не выступала в роли модели.
Одна мысль цеплялась за другую, и вот уже моя голова тряслась от количества воспоминаний, как в длиннющем товарняке. Мозг что-то шептал еще в оправдание, почему был слепым, но мне уже не было до его резонов никакого дела. Я хотела спать так же мучительно, как хотелось тогда наконец лишиться всей одежды вместе с невинностью.
Но для этого надо было отстраниться от Сёмы, но сахар в крови приклеил меня к нему или его ко мне: мы смяли всю одежду, так и не сняв ее. Об этом мы не подумали. Сёма не подумал — значит, в какой-то момент у него со мной все же отключился мозг. Может, Сёма и чувствовал ко мне что-то большее: то, что липкой сладкой ватой укрывает инстинкт размножения. Такой ли он козел?
Я же не коза, чтобы влюбиться в козла! Просто обстоятельства оказались этажом выше, чем я, в пирамиде Семиных ценностей, и он не захотел выйти из зоны комфорта, даже не чувствуя к жене ничего — он надел кольцо и стягивание семейной жизни с опухшего пальца через боль пугало его. А, может, ребёнок у них получился случайно. Со мной Сема не забывал натягивать резинку на двадцать первый опухший палец. Но в первый раз между нами была только одна преграда, о которой я сообщила почти пропавшим голосом, когда рука с кольцом утонула во мне слишком глубоко.
Наши глаза встретились — будто действительно в первый раз, и их цвет не соответствовал официальной анкете — смешение страха, удивления, желания, наверное, тоже в какой-то момент даёт цвет перезаваренного чая, как смешения всех цветов радуги. Мы уже зашли слишком далеко в наших ласках, чтобы останавливаться — и все же я молчала так долго из-за боязни, что Семён передумает — пожалеет меня, заявив, что он неправильный выбор. Да, я была уже достаточно взрослой, чтобы понимать, что мне могут лгать про желание уйти из семьи просто для того, чтобы получить доступ к телу. Но я предоставляла тело бесплатно, без всяких кодов — на испытательный срок: нет так нет, но я верила, что будет «да», и Сёма в итоге выберет меня.
В своей непоколебимой уверенности я даже не наводила никаких справок об его жене, не ходила по ее друзьям, чтобы обойти закрытый профайл. Она меня не интересовала — я была слишком в себе уверена. Даже в тот момент, когда вытащила из сразу же похудевшей сумки полотенце.
Сёма неделю прибывал в состоянии полушока от сознания того, что оказался у меня первым. Однако в самом акте пауза была скорее технической — расстелить на чужой кровати полотенце — морально мы уже ко всему были готовы. Даже к доеданию торта, безе от которого Сема расставил по эрогенным зонам — сладости сваливались только с груди, но на грудь можно было перевернуть бокал с шампанским — тогда, смешавшись с любовным соком, оно перестало бы сводить зубы, которые сейчас мне приходилось разводить ему языком…
— Если бы не это дурацкое полотенце, никогда бы не поверил, что это у тебя в первый раз…
Да, теоретически я подготовилась хорошо, прокрутив в памяти все красивые фильмы о любви — я делала это не для него, а для себя. Мне хотелось, чтобы полотенце было единственным нашим смешным моментом. Ну, получился ещё один, когда я по-гимнастически ловко прижала ему пяткой заведённой за шею ноги мочку оттопыренного уха. Интересно, он вспоминал этот момент всякий раз, как видел перед глазами мою ногу? Поэтому и перехватывал ее у себя на плече, пока она ещё указывала в небо, а не поворот налево? Или для него моя нога служила неприятным напоминанием о супружеской неверности, о сладострастных походах налево?
— Аллё! — ответила я заспанным полуденным голосом, не в силах твёрдо произнести звук «о».
Я даже глаз не открыла, чтобы понять, кто звонит. Даже хорошо, если это соцопрос, я сумею потроллить или красиво послать, но это был…
— Я что, разбудил?
Да, окончательно. Я даже села и оторвала телефон от уха, чтобы проверить через зрение свой слух. Нет, он меня не подвёл.
— Ты чего звонишь?
— Чтобы выразить восхищение твоими снимками.
— Какими? — ничего не понимала я, а главное, не понимала, каким таким паршивым образом «Семен Семёныч» материализовался из моего бессонного кошмара в мир реальный…
Глава 24. “Беспринципная ответка”
— Теми, которые по сети ходят. Какими ж ещё…
Я замерла на одну секунду и на одной ноге — второй я безуспешно искала застрявший под кроватью тапок.
— Я ничего не постила…
Вот вообще ничего: вьетнамские фотки посылала в личных сообщениях только маме. Мне не хотелось делиться со знакомыми даже видеоблогом — все думала когда-нибудь потом, когда за него не будет стыдно. Уровень работ Руслана меня не особо устраивал: он предпочитал лайв-стриминг, чтобы не заморачиваться с редактурой и двигаться вперёд; считал, что каждый следующий выпуск само собой будет лучше, а улучшать уже отснятое можно до посинения, не получив в итоге никакого выхлопа.
— Ничего из нового.
Из старого тоже на моей страничке ничего не было: я не делала никаких репостов с официальной страницы нашей конторы.
