— Ксюша, я занят, не могу сейчас… — ответил Семён коротко.
— Пожалуйста, не отключайся. У меня небольшие проблемы… С Русланом.
— Что случилось? Где он? — перебил Семён так громко, что у меня аж в ушах зазвенело или все еще продолжало звенеть от моего собственного крика.
— Ничего страшного. Я вызвала полицию, чтобы зафиксировать его угрозы. Я уверена, что у тебя остались сканы с заблокированных сайтов…
— Только в качестве доказательств…
— Не юли, я знаю, что ты для себя скрины сделал, — почти рассмеялась я в телефон. Жаль, не Сёмочке в лицо! — Пришли мне парочку не самых откровенных, пожалуйста.
— Вообще-то я приложил к делу самые-самые, — промурлыкал он мартовским котом.
— Об этом мы поговорим позже.
— Вечером? — почти выкрикнул он. — Хочешь поужинать вместе?
— Пришли мне сканы. У меня тут наряд полиции жаждет увидеть супер-порно. Пришли их мне немедленно!
— Ты сумасшедшая! — Семен вдруг сделался абсолютно серьезным. — Я сам со всем разберусь. Дай им мой телефон. Или скажи, куда приехать. К тебе домой?
— Я не маленькая. И со своей жизнью могу разобраться сама. И раз ты уже влез в это дерьмо по самые уши, то пришли мне сканы. Больше мне от тебя ничего не надо, — И это было правдой.
Иначе бы я Сёмочке даже не позвонила.
— Секунду, секунду, секунду… — говорила я уже соседу. — Дядя Толя, только сделайте вид, что вы меня на этих фотках не узнали, — и я сунула ему под нос первое из Руслановских творений. — Разбитый нос, это он легко отделался, согласны? За распространения такого яйца отрезают. Он вывесил это в интернет на всеобщее обозрение. Будь на этой фотографии ваша жена, вы бы по-человечески с этим человеком разговаривали?
На этот раз я махнула в сторону входной двери рукой.
— А что там?
Нет, удовлетворить любопытство товарищам в форме сосед не дал, сунув телефон обратно мне в руку.
— Я назвал ее шлюхой, так она шлюха и есть… — подал голос Руслан, убрав ото рта край полотенца с новым принтом в красный горошек. — Что бы вы сказали, если бы ваша жена приволокла домой клиента, у которого якобы была переводчицей?
— Я не была у него переводчицей! — закричала я, нервно тыкая пальцами в экран телефона. — Вот!
Теперь я сунула соседу под нос танцевальную фотку, на которую полицейские слетелись, как коршуны, если не сказать как мухи, но «варенья» не нашли… Опоздали…
— Я была переводчицей у его брата. А это Крэг! Крэг, гив-ми-ё-паспорт-плиз…
И он дал. Благо вчера вечером скинул пиджак на кухне. Дядя Толя раскрыл официальный документ, удостоверяющий личность неизвестного — благо латинские буквы мы все знаем.
— Он мой друг. Прилетел вместе с братом. Ко мне в гости. Да и какого хрена я перед всеми вами отчитываюсь?
Тишина не повисла, а если и повисла, то на тонюсеньком волоске и тут же сорвалась, чтобы разбиться о напольную плитку ответом человека в форме:
— Да потому что, дамочка, один ваш друг сломал другому вашему другу нос.
— Так не череп же проломил! — воскликнула я в сердцах.
— А это еще предстоит узнать, — выдал блюститель порядка, который мне уже порядком надоел своей ухмылочкой.
Краем глаза я видела, как Руслан поднялся: как и я недавно, он держался за стену.
— Врачебное заключение будет, узнаем…
Они здесь все охренели, что ли?! Кричал мой взгляд, а губы все же молчали. Чего завелись, красавцы? Фотку не показала?
— У моего друга самолет в полдень.
— А нам какое дело? Драку надо было вечером затевать, если утром некогда.
— Очень смешно! — я вскочила с табурета. Так резко, что пошатнулась, но руки Крэга быстро оказались у меня на талии и удержали меня в вертикальном положении. — Когда у тебя регистрация заканчивается? — спросила я шепотом, конечно же, по-английски, не поворачивая к нему головы, но он в ответ только потерся об ухо шершавой щекой. — Крэг, я серьезно с тобой разговариваю! Ты самолет пропустишь…
— Суши, — он касался губами моего уха. — Я отвечал за чужой проступок. Думаешь, я не готов ответить за свой собственный?
— Ты дурак?! — заорала я уже по-русски и легко разорвала кольцо его рук. — Дядя Толя, ну скажите им что-нибудь…
— А что я могу им сказать? Ксюха, ты же не маленькая…
— Сколько? — спросила я как взрослая. — Только быстро, потому что у нас нет ни минуты.
— Ты знаешь, что это статья? — выпрямился наш бывший участковый.
— Я знаю. У нас было правоведение. И по этому козлу, — я не глядя ткнула пальцем в Руслана, — много какие статьи плачут. И мошенничество тоже.
— Хватит! — заорал Руслан и, возможно, добавил еще что-то, но меня его словесный понос не интересовал: я во все глаза смотрела на дядю Толю.
— Вы меня с рождения знаете. И если я говорю, что этому козлу за дело морду набили, то это правда. И нехер быть таким слюнтяем, чтобы ни разу не дать сдачи. Поливать меня в соцсетях грязью у него силенок хватало, а получить по роже за свои слова нам слабо. А у вас тут не закон, у вас мужская солидарность! И развившаяся ненависть ко всему американскому! — смотрела я уже на полицейских. — Так какого хрена вы встаете на сторону козла? Потерпевшая сторона тут я! Сколько я по закону могу отсудить от этого ублюдка за то, что меня теперь ни в одно приличное место на работу не возьмут? Тысяч шестнадцать, верно? Что молчите? Вам по нраву ведьму топить, чтобы посмертно понять, что она невиновна, а рыцарский поединок за правду ни о чем не говорит? Честный рыцарь виноват, что мудак даже копье поднять не в состоянии? Давайте, давайте… В прокуратуре уже лежит на этого гавнюка дело. Хотите, я еще одно заявление к нему приложу? Если через пять минут мы отсюда не выйдем, я звоню в американское посольство в Москву. Ну и еще по паре номеров, — уже во всю блефовала я.
Жизнь научила меня подзатыльниками, что правда в этом мире давно никому не помогает.
— Суши, мы все равно опоздали, — проговорил совсем тихо Крэг, все так же по-английски.
Не знаю, сколько он понял из моей тирады. Может, ничего, просто увидел в телефоне время. Я тоже видела и, еще не дождавшись ответа от стражей чужого мне порядка, наводила порядок в собственном телефоне, закрывая ненужные больше окна.
— Майка! — заорала я в телефон больше от стресса, чем играя перед посторонними мужиками разъярившуюся львицу. — Спасай меня! Два билета на Аллегро в одиннадцать тридцать за любые деньги. Да, сегодня! — заявила я таким тоном, будто мой дружеский турагент спрашивала детскую глупость. Поезд отходит через час с небольшим. С очень небольшим запасом…
— Два? — переспросил уже Крэг и по-русски, и я по-русски закричала ему в лицо: — Собирай вещи. У меня еще ничего не разобрано с возвращения!
И то верно — я только вытащила из рюкзака подарки и грязное, остальные шмотки продолжали лежать на дне вместе с рюкзачком, который следовало выстирать, и главное — с загранпаспортом.
— Ксюха…
Я не знаю, что хотел сказать дядя Толя, я просто сделала то, что надо было сделать в самом начале — применила секретное женское оружие: я его обняла, уткнулась в грудь макушкой и прошептала:
— Спасибо, дядя Толя. У меня медовый месяц. Благодаря вам…
И не стала добавлять — с поварешкой дегтя. Но я точно знала, что не случись всего этого мордобоя, я бы никуда не поехала, а сейчас просто не могла оставить этого придурка одного. Стерпится, слюбится. Или у меня наоборот?
Пока я отсылала Майке сканы наших паспортов и вызывала по новой такси, Крэг кинул мне в рюкзак зубные щетки, которыми нам не судьба была воспользоваться. Он схватил свой чемодан и сумку с Макбуком и… Наши взгляды встретились.
— Бери, — ответила я, и Крэг подхватил саксофон.
Да, этот малый — удовольствие не из дешевых: такси свободное было только представительского класса, билеты в первый класс по цене бизнеса, а нервы, оставленные в прихожей родительской прихожей цены не имели, потому что бесследно исчезли. Как и полиция, вытолкавшая Руслана взашей — да, быстро у властей меняются предпочтения.
— Пробка, — сообщил таксист, и я, глянув на экран его смартфона, побледнела. — Я все понимаю, — подмигнул дядька нам, растрепанным пассажирам. — Я попытаюсь успеть, но… Жизнь не всегда справедлива…
О, да, жизнь никогда и ни к кому не справедлива.
Крэг стиснул мне пальцы и накрыл побитой ладонью.
— Я не горю особым желанием видеть Тони. И вот он — знак. Никуда не ехать и остаться с тобой в России.
— И загреметь за решетку.
— Ну… — Крэг почти смеялся. — Я уже там почти был. Почти не считается, так ведь? И присяжные пожалеют сумасшедшего… Сумасшедше влюбленного, разве нет?
— У нас нет присяжных, у нас судьи…
— А сумасшедший есть, — не унимался он, наглаживая раненой рукой мои ледяные пальцы.
— Двое.
Я поставила на колготках стрелку, натягивая их со скоростью новобранца. Лифчик я сунула в карман плаща в надежде поддеть под блузку в туалете поезда. Сейчас расстегивать с таким трудом застегнутые пуговицы не было времени. Времени вообще не было: ни на то, чтобы доехать до вокзала, ни на то, чтобы подумать, что я делаю… В рюкзаке летние вещи, на мне грязный деловой костюм с кроссовками и белый плащ. Почти белый… А еду я в Финку… Впрочем, после революции в объявившую независимость Финляндию бежали вообще с голой жопой. А я — почти с голой. Мне ее всегда прикроет ладонь Крэга, чтобы ущипнуть больно-больно.
Глава 48. “Финское чувство юмора”
Мы успели — в последний вагон почти что не фигурально. Летели по перрону, точно сдавали стометровку, хотя и понимали, что нас уже точно дождутся.
— Фу! — выдохнули мы в поезде, а несчастные пассажиры могли сказать только «Вау», глядя на новоприбывших чучел.
В такси от нервов я расчесывала пальцами волосы: хорошо не лицо. Крэг продолжал действовать на нервы: по-английски, то есть с чувством, с толком, с расстановкой.
— Ксюша, это не агрессия. Это нормальная реакция самца защитить свою самку. Я вмазал ему всего пару раз, но я не виноват, что у меня увесистый кулак. Это мама виновата, не надо было отдавать меня на карате, где тебе вдалбливают, что у тебя есть всего один удар, чтобы убить. Иначе — убьют тебя. Ксюша, так и в жизни. У меня был только один шанс с тобой — никуда не ехать самому или уехать вместе с тобой. Я не верю в третью встречу. Это уже совсем по-божески, а я в таких делах богу не доверяю…
А как доверять тебе? И себе? И всем, кто поучаствовал в моей судьбе… Я взяла телефон и позвонила Майке:
— Я тебя люблю, — произнесла я в трубку по-русски, но смотрела в это время Крэгу в глаза, не мигая, будто говорила это ему, но разве это может быть правдой? — Ты умничка!
Про себя я не могла сказать подобное. А все другие сказали бы от всего сердца — дура!
— Ксю, кто это такой? — спрашивала трясущимся голосом бедная Майка.
— Он.
— Понятно, что не она, — ничего не поняла Майка.
— Я тебе про него рассказывала, — сказала я лишь то, что могла сказать, имея рядом дополнительные уши.
— Ничего ты мне про него не рассказывала!
Самой Майке, увы, до ответа не дойти.
— Под вяленую щуку дяди Димы. Ладно, все, пока, — оставила я бедную подружку по ту сторону реальности с открытым ртом. — Знаешь, — говорила я уже Крэгу, опустив телефон на столик экраном вниз. — У русских есть поговорка. Не имей сто рублей, а имей сто друзей. Русские, как всегда, не правы. Лучше и то, и другое. Только тогда это работает.
— Ты будешь звонить родителям? — спросил он без паузы, точно мысленно заранее перебивал меня.
— Напишу.
Я набрала маме сообщение: «Я уехала в Финку на неопределенный срок. Дома бардак. Не пугайся. Я ночевала там не одна», ответ не замедлил прийти: с кем? «С тем, с кем уехала. С американцем, у которого была переводчицей», ты с ума сошла — спрашивала тут же мать. Ну да, не отвечала я, а отвечала просто: «Мама, мне нужно на время уехать от всего этого дерьма. И он набил Руслану морду. Так что там валяется окровавленное полотенце. Вернусь, куплю новое, не переживай».
Ксюша, ты больная? Ну как я отвечу на этот вопрос? Да, только справки у меня нет. О справке мои родители вовремя не озаботились, потому им и приходится теперь постоянно объяснять родственникам, друзьям и просто знакомым, почему у них дочь такая дура.
«Мама, это долго. У меня пальцы устали писать. Мы еще даже ничего не жрали. Пойдем сейчас жрать. Пожелай нам приятного аппетита!» И когда мама пожелала того самого, я спрятала телефон в карман плаща, который так и не сняла. Нащупала в кармане бюстгальтер и шепнула, перегнувшись через столик:
— Пойду переоденусь и зубы почищу.
— Мне тоже надо, а то ваши пограничники задохнутся, — шепнул Крэг в ответ.
— У нас они бабы, — начала я по-английски, но «баб» бабами назвала по-русски. В английском синонима этому слову нет или его нет в моем словарном запасе.
— Тем более! Пошли.
— Вдвоем?
— А что, в первый раз, что ли? — мой белесый засранец подмигнул, и пока я искала, чем парировать его подковырку, добавил: — Чего два раза в очереди стоять?
Как у него устроен мозг? Я хочу знать! И никогда не узнаю. Впрочем, главное, успевать следить за вовремя принятыми таблетками.
Мы снова склонялись над одной раковиной, чтобы почистить зубы в двух разных ртах, которые по магической случайности улыбались совершенно одинаково.
— Как насчет принять в аэропорту душ? — подмигнул Крэг, сплюнув в раковину пену.
— А у меня разве есть выбор? — сплюнула я следом и попала ровно в центр.
В самое яблочко. А он, кажется, попал мне в сердце: только откуда у него взялся лук? Никак у Купидончика одолжил… Но мое сердце все равно бьется, всем назло, и еще как бьется, когда он рядом. Сумасшедшее сердце, что с него взять…
— Можешь пойти первой, только тогда мы заставим Тони ждать нас еще дольше. Он и так сказал, что я сумасшедший и ничего другого он от меня и не ожидал.
— Ты написал брату про драку? — испугалась я.
— Нет. Сказал, что мы проспали самолет.
— Надеюсь, таксисту не придет ворох штрафов за красный свет.
— Я тоже надеюсь…
Крэг протянул ко мне руки и обнял: крепко-крепко, но близость уже не так страшна: на мокрые подмышки лег вязкий вкусно пахнущий гель. Страшно было за его разбитую руку, которая сейчас залезла мне под волосы, чтобы убрать их с лица.
— Я очень надеюсь, что у нас все получится.
— Что? — спросила я едва слышно за секунду до того, как его губы коснулись моих.
Влажные, благоухающие мятой, вкус которой передался даже языку, который не верил в мое владение щеткой и решил отполировать мне каждый зубик по отдельности, а я в отместку прикусила этот наглый, пусть и вкусный, язык.
— Все, — ответил Крэг, разрывая наш мятный поцелуй.
Все, больше целоваться не будем? Конец туалетной романтике?
— … у нас получится, — вдруг закончил он фразу.
Чем ближе финская граница, тем длиннее паузы в словах урожденного финна?
Что именно? — хотелось спросить и не спрашивалось. Я просто прижалась к его груди, в которой бешено стучало сердце. Или это рвалось из бюстгальтера обратно на свободу мое собственное? Или это вообще стучат колеса? Чух-чух, чух-чух… Я, похоже, уже давно чухнулась…
Мы не прятали глаза, возвращаясь вдвоем из туалета — пусть думают, что хотят, если думать им больше не о чем. Мне вот было о чем, и пока нам приказали сидеть на местах для прохождения границы, мои мысли завертелись вокруг моего внешнего вида.
