— Есть новости? — не выдержала я и спросила.
Кузьма пожал плечами.
— Отсутствие новостей — хорошая новость. Вечером матери позвоню. Отцу звонить не хочу.
— А самой Таське позвонить?
— Она же безрукая… И не хочу, если честно, — он вдруг помрачнел. — Эта сука написала, что навестит Таську, и напишет мне вечером.
— Кристина? — зачем-то переспросила я.
Он кивнул и отвернулся вымыть руки, хотя я только что видела, как он вытирал мокрые о полотенце. Бедный… Ему сейчас не за руль, а побегать надо, раз дрова не поколоть…
— Даш, шевелись!
Я и так уже бегаю, и футбольная футболка уже болтается на моем носу.
— Даш, я ей должен отвечать? — это он подступил ко мне, справившись с этим жутким замком.
— Нет! — стало моей первой реакцией. И я вообще сразу как-то догадалась, о чем он меня спрашивает. — Или… Да, — Ну нельзя действовать на эмоциях ни ему, ни, тем более, мне. — Напиши «спасибо» и поставь точку.
— Смайлик?
— Точку!
Блин, ну чего делает проблему? Ну выматери ты ее, если тебя отпустит! Но ведь не отпустит? Побегаешь, полегчает…
— Кузь, веди осторожно, — сказала я, пристегнувшись.
Он опалил меня злым взглядом.
— Я всегда осторожен.
Ну кто б сомневался!
Но сегодня он действительно вел машину предельно осторожно. После моего замечания или из-за нервов, какая, впрочем, разница.
— Блииин, — протянул он, опустившись лбом на руль, когда припарковал машину прямо у ворот старого города без четверти семь. — Весь мокрый, хоть не беги никуда…
Я посмотрела на него искоса и не стала отстегиваться. Внутренний трус вякал — а давай не побежим, а давай уедем… Ты только намекни, ему сейчас вообще все пофиг. Он просто пытается отвлечься. Отвлеки его чем-нибудь другим… Нет, нет, от этого он еще сильнее напряжется, хихикнул наглый внутренний голос. Ему поплавать надо…
— Кузь, пошли! — заткнула я себя. — А то будет жарко.
Он не пойдет. Он побежит. Сначала, конечно, затянет мне кроссовки.
По дороге у нас фонтан, чтобы умыться и наполнить бутылки. Затем стена, чтобы попрыгать и разогреть мышцы. Прежнего страха и беспокойства не ощущалось, но и радости от предвкушения бега тоже. Бегуньей мне не стать ни в специальных кроссовках, ни без них. Но я пробежала, пусть и не без болей во всех местах, а не только в боку, пару километров, а может даже больше, потому что под конец сама вылила себе оставшуюся воду на голову, не думая уже ни о красных щеках, ни о мокрых подмышках, ни о негнущихся ногах.
Мы бежали всю дорогу нога в ногу, и пусть я понимала, что Кузьма подделывается к моему шагу, но не чувствовала себя абсолютной клячей. Пока бежала. А сейчас мне сделалось обидно, что Кузьма ни словами, ни делом не выказал никакого восхищения. Меня не тянуло делиться с ним капельками моего пота и брать взамен его, но такое безразличие, возникшее на ровном месте, меня не радовало.
А вдруг если это и есть все то, что он ко мне чувствует, и все предыдущие восторги были напускными… Это было своеобразное заигрывание, чтобы уложить меня в постель. А теперь постель, похоже, — это то, что он не хочет получить от меня даже в самом страшном сне.
— Ты жива? — поинтересовался Кузьма наконец.
Я пожала плечами: ненавижу тупые ненужные никому вопросы!
— К фонтану умыться, потом в супер и на рынок.
— А переодеться?
— Дома, ладно?
Ну ладно… Принюхаюсь… Если до этого не умру со смеху. В супере он попросил меня держаться подальше от фруктового отдела, пока он выбирает фрукты, чтобы у меня аппетит не пропал. Я в это время нашла нужные специи и заодно йогурты нам на сейчас и завтра на завтрак, захватила банку с оливками и палку сырокопченой колбасы — уж очень мне девочка в национальном костюме на обертке понравилась.
Кузьма явился в мой отдел с арбузом и виноградом в корзинке и предложил выбрать к оливкам сыр. У меня глаза разбежались, тогда он схватил с полки первый попавшийся. Это мне так казалось, пока он не открыл рот:
— Настоящий мужской сыр возьмем…
Я окинула его вопросительным взглядом: это который? А он в ответ сунул мне под нос упаковку.
— Козляр… Сыр козлятский… Для козлов…
Мне было стыдно, но я ржала в голос. Как, как! — вопрошал мой взгляд — Как с таким чувством юмора можно быть настолько тупым?! Но на это даже древние иллирийцы не дали бы ответ.
Какое счастье, что с утра нашлось парковочное место у самых стен. Можно было скинуть покупки и только после этого пойти на рынок. Теперь мы, кажется, скупили все, не обидев ни одну бабушку. К помидорам — которых и в огороде было навалом — прихватили даже горшок с базиликом.
— Высадим в грунт, — заключил Кузьма, когда я сунула горшок назад между сиденьями. — Зато у всех бабульков отличное настроение.
Вот бы они поделились им со мной!
— Хочешь фигу?
Ну вот, началось… Хорошее настроение мне обеспечено!
Впрочем, мы действительно хорошо поплавали, снова взяв лодку, хотя я и злилась на Кузьму, что он, как дурак, снова лезет в водоросли босиком.
— Два раза на ежей не наступают, это не грабли, — отшутился он.
Ладно, надо расслабиться и получать удовольствие! Я же не дернулась от его рук, когда он с ног до головы намазал меня солнцезащитным кремом. Но воспринимать спокойно его шутки я пока не могла.
— Даш, с борта прыгаешь?
Я кивнула. Какая разница откуда, если я все равно ныряю с головой!
Сегодня катамаран сносило к буйкам быстрее обычного — дул ветер, принёсший с собой волны, как в настоящем море, и наши бедные ноги работали на износ, чтобы удержать катамаран в безопасном отдалении от пляжа. Но мы крутили педали, ныряли и плавали положенный час. Зато потом я рухнула на шезлонг и замерла.
— Кузя, ты за мороженым? — с надеждой спросила я, когда он направился к ресторану.
Но совсем скоро поняла, что он мне наврал — даже я положила б уже двадцать шариков в вафельку.
— Вы хотите тень? — спросил вдруг по-английски мужик, взимавший плату за шезлонги.
Когда я кивнула, он спокойно поднял цементную подставку зонтика и перенёс мне в ноги. Ничего себе силища, а на вид тощий… Хотя Кузя тоже вон кожа да кости, а таскал меня на руках уже столько, что можно приравнять это таскание к разгрузке целого вагона с углём.
— Ты сама попросила? — спросил Кузьма, кивнув на зонтик.
Я села и уставилась на два стакана в его руках, украшенных палочкой и ананасом.
— Я и это не просила.
— Ты хотела утолить жажду, а не голод. И это безалкогольное. Просто сок с шипучкой.
Мы сели напротив, касаясь коленками друг друга.
— Даш, хороший день был?
— Он ещё не закончился, — отмазалась я, втянув в себя последний глоток фруктового коктейля.
— Моя первая половина дня закончилась. Вечер от тебя зависит, — он нахально улыбнулся. — Если ты злая после плиты, к черту эту плиту…
Я выдержала взгляд.
— Я не злая… После плиты.
Ну что за человек!
Глава 54 “Осел”
— Тебе привет от мамы! — улыбнулся Кузьма, вернувшись из сада, который он, наверное, вытоптал за полчаса разговора больше, чем сделало бы это стадо слонов.
— Ей тоже, — ответила я тихо, не имея никакого желания передавать приветы его матери.
— Завтра, ладно? Второго промывания мозга сегодня я не выдержу, — ответил Кузьма грустно и сел за стол, накрытый к ужину-обеду или обеду-ужину, это с какой стороны взглянуть на часы.
Солнце все уходило за горы и не могло никак уйти, а мы планировали перед сном прогуляться до лежбища морских ежей, хотя, глядя на размер бокалов, я заранее начала сомневаться в ходьбоспособности своих бедных ножек.
— За что тебе досталось? За меня?
— Нет, за папочку, — ответил Кузьма грубо и уставился в пустую тарелку. — Я ему нагрубил, оказывается.
— Как?
— Да хрен же его знает как! — Кузьма вскочил и повернулся ко мне спиной, сунув руки в карманы шорт. — Они меня достали… Честное слово, достали…
— Кузь, все остынет… — указала я на картошку, когда он снова повернулся к столу.
Остальное у нас перманентно было холодное. Особенно арбуз.
— Давай напьемся? — схватился он за бутылку с таким решительным видом, что я поняла — ведь точно напьется.
— Кузя, напиваться нет никакого повода, — ответила я весомо и сжала под столом руки в крепкий замок. — Одного бокала вина с тебя хватит.
— Одного? — он так забавно хихикнул, прямо как мальчишка. — Мы две бутылки всего выпили…
— Возьмешь с собой. Чемодан-то есть…
— Да, чемодан… Заодно есть сливовица, которая тебе очень понравилась…
Я выдержала взгляд.
— Она понравилась нам обоим, — выдала я с непроницаемой мордой лица.
Не знаю, о чем он подумал, но если о поцелуе после нее, то это было взаимно. Чего скрывать…
— У нас канапе: помидоры, сыр, оливки и базилик, — тыкала я пальцем в блюдо в середине стола. — Это подходит только к вину…
— Потом повысим градус…
— Кузя, чего тебе надо? — уже просто в лоб спросила я. — Для этого поить меня не надо.
— Для этого… — теперь его губы скривились в усмешке. — Когда же ты научишься называть жопу жопой, а?
— Кузь, ты там чего-то нанюхался в огороде? Или нажрался зеленого винограда?
Он откинулся на спинку стула и закрыл лицо руками. Что он сказал себе в пальцы, я не хотела слышать. Я прекрасно понимала, кто и как достал его дома, без подобных комментариев. Вину с себя он не снимал, но его реально бесил тот факт, что кто-то со стороны обвинял его в том же самом… Наверное, именно так надо было оценивать этот его нынешний нецензурный выпад… не в мою сторону.
— Кузя, все будет хорошо, — выдала я самую бесполезную фразу всех времен и народов, которой безрезультатно успокаивала себя весь этот отпуск.
— У нас в семье больше ничего хорошего не будет. Я не дурак, чтобы обманываться. Мы больше не семья, а так… Однофамильцы, которые любят друг друга на расстоянии, на очень большом.
— Но ведь любите…
— А толку? Любовь — это… — Кузьма сложил вместе три пальца, как для крестного знамения, и я недоуменно затаила дыхание. — Когда пощупать можно, — ответил он абсолютно серьезным тоном, сделав движение, сродни отслюнявливанию купюр.
— Мы говорили про любовь в семье, — отчеканила я, малость обидевшись.
— Я о ней и говорю, — выдал Кузьма даже немного грубее, чем я, не спуская с меня пристального взгляда. — Надо чаще встречаться… У нас это не получается. Мы даже по телефону не в состоянии поговорить без обоюдных обвинений.
— Но ты же жил в мамой…
— Жил? — усмехнулся он. — Я приютил ее, когда отец ее выгнал. Это не одно и то же. Да, я в восемнадцать хотел независимости. Но независимость человека, у которого есть семья, это возможность прийти на чай в дом детства без страха напороться на мину. А встречаться на кофе в городе я могу и с кем-нибудь другим…
Мне хотелось спросить — а только ли твоего отца тут вина? Но я вовремя прикусила язык: такие разговоры точно походят на танцы на минном поле. И я нашла простой повод прекратить тупиковый разговор.
— Картошка совсем остыла.
Картошка остыла, ну и черт с ней! Главное, остыл Кузьма. Он спокойно открыл бутылку и разлил вино по бокалам не под самое горлышко, а на половину. Теперь бы дождаться от него нормального тоста, но он выжидающе смотрел на меня. А что я могла сказать?
— За мир во всем мире? — сейчас можно было только шутить.
Он протянул через стол руку с бокалом, и какой же этот стол стал вдруг маленьким, хотя был шире ресторанного, к которому мы привыкли. Глаза Кузьмы в этот момент казались настолько близкими, точно мы стояли нос к носу, что я невольно раскрыла губы, но поспешила сжать ими тонкое стекло бокала. Однако от взгляда Кузьмы, конечно же, не укрылась эта моя реакция, и я не выпила достаточно, чтобы списать красноту лица на опьянение. Да что со мной такое?!
Картошку я пересолила — средиземноморская соль была слишком крупной. Вот только скажи что-нибудь, вот только скажи… Но Кузьма промолчал. Впрочем, сыр сам по себе был соленый, и я почти сразу осушила бокал, но терпкости вина не хватило, чтобы перекрыть пряность и горечь свежего базилика. Кузьма освежил бокалы тоже без всякого комментария. Может, он и не думал про соль — у него проблем вагон и маленькая тележка и без меня. Проблем куда более важных. С людьми более ценными.
Или это колбаса была безумно соленой… Или просто название у деревни неправильное…
— Даш, остановись. Я сюда половину банки маслин высыпал…
Да? На тарелочке одиноко лежали штучки три… Я действительно обопьюсь.
— Ещё? — Кузьма тряхнул бутылкой. — Что тут пить?
Пить нечего — бутылку мы распили, но последние глотки давались через силу. Не думала, что вином можно давиться. И что можно заедать маслины арбузом. Собственно, супер-много открытий за один вечер…
— Кузь, пойдём гулять! — решилась я наконец покончить с трапезой, но инициатива моя закончилась ровно у спинки стула, которая уберегла меня от падения.
— В страну дураков, если только, — усмехнулся он, отталкиваясь ногой от ножки стола. — Так отец говорит, когда идёт спать, — пояснил Кузьма с улыбкой.
— Я не хочу…
Голова, закружившись окончательно, не дала мне договорить.
— Даш, ложись спать.
Он оказался рядом очень быстро.
— Я зубы не почистила, — выдала я ему в лицо несусветную глупость и глянула в окно: закат все заметнее, но далеко не ночь. Да елы-палы… — Я не…
Но это было сказано уже в кровати и из-под одеяла, куда ловко сунул меня Кузьма.
— Да я же среди ночи проснусь! — возмутилась я почти в голос.
Нет, голоса не было. Вернее, был, но какой-то не такой… Ну что за хрень такая с их хорватскими винами…
— Будет скучно, буди, — бросил Кузьма уже с порога и закрыл дверь.
Я закрыла глаза, и поняла, что головокружение бывает и с закрытыми глазами, но открывать их не хотелось. Вообще страшно было пошевелиться. Желудок взлетал то вверх, то вниз. Кровать тоже куда-то плыла, и чтобы удержать ее на месте, я вцепилась в простыню. Чтоб я ещё пила когда-нибудь… Ощущение такое странное и страшное одновременно. И я зажмурилась ещё сильнее, аж до слез… Никакого вина, никакого…
Ночь наступила незаметно. Или я незаметно уснула. Разбудила меня жажда. Безумная. Рот полыхал, точно после перца. Но первым делом я пошла в туалет, чтобы арбуз в моем животе не лопнул. Шла тихо в надежде не разбудить Кузьму, который даже дверь закрыл в свою спальню. От меня. Пусть не переживает. Будить его я точно не стану. Если только случайно.
Почищу зубы, выпью воды и лягу спать. Ещё бы донести эту чугунную голову до подушки. Сейчас она так согнула шею, что я только и смотрела, что в пол, и потому чуть не снесла головой оставленный открытым кухонный шкафчик. Знатная была бы шишка! Хорошо, что каким-то сто первым чувством я все же почувствовала опасность. Хлопнула дверцей и вздрогнула — слишком громко закрылся шкафчик в ночной тишине. Прислушалась — фу, не разбудила.
А точно ночь? Окно зашторено. Сейчас напьюсь ледяной воды из холодильника и проверю наличие темноты.
Стало легче и, освободив руку от пустого стакана, я отдернула занавеску. Ночь! А на столе стоит одинокий бокал и одинокая бутылка — новая. Другая этикетка. При свете фонаря все прекрасно видно.
Я повернула ключ в замке, и он провернулся, но только со второго раза я догадалась дернуть за ручку — дверь открылась.
