А если про Тихона? Ну что тут скажешь — уже обмусолили все, что только можно. Тогда можно прибавить скорость! Но и это нельзя — пробка. Ничего, получается, нельзя.
— Ты два дня работаешь? — спросил, решив прощупать, насколько промерзло болотце негатива, льющееся из Сони.
— Я же ответила уже — да.
— Можно сделать один? Тогда Тихон поживет у нас на даче на два дня дольше. Ну чего его в город тащить? Или оставь его нам без надзора?
— Тебе? Там Женя им будет заниматься. Хорошо тебе за другого человека решать! И вообще, чего он тебе сдался? Какое тебе вообще дело, как мы живем? Ну сыграл Деда Мороза, ну хватит. Новый год не вечен.
— Еще есть старый…
— У меня праздники закончились. Впереди обычные будни.
— То есть из вредности хочешь, чтобы и у брата праздники закончились?
— Рома, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!
— Договорись, чтобы тебя подменили послезавтра — еще один день на даче проведем, тогда будет, о чем говорить… С Женей.
— Ей это зачем?
— Да не знаю… Я вообще не знаю, как она живет. У меня чувство, что она личную жизнь на меня променяла. Вернее, отрабатывала содержание, которое ей брат платил. Она могла найти себе нормальную пару, но ей не дали такой возможности, превратив в мать-одиночку. Вот и с тобой такое сделали — вы, как два сапога — пара. Это неправильно.
— А как правильно? — завелась Соня, и Рома обрадовался, что смотрит на дорогу и не видит ее горящих гневом глаз.
— Не знаю. Нужно помогать людям. Нет? Твоему отцу нужна помощь — он не справляется. И не знаю, гордость это или бесхребетность…
— Не смей ничего говорить про моего отца! Ты ничего о нас не знаешь!
— Может, я вижу намного больше, чем ты? — говорил Рома твердо, точно вгрызался в сосульку. — Твой отец не ищет нормальную работу, потому что боится потерять эту? Потому что не верит в себя? Или потому что эти двадцать тысяч покорно приносишь ты?
— Я не хочу тебя слушать!
Он не видел, как она закрыла уши — боковое зрение подвело, но слух уловил тон на пару октав выше приемлемого для совместной поездке в авто.
— Хорошо, не буду больше. Но ты мои мысли уже знаешь. И желание помочь тоже.
— Как? — вопрос был задан Соней теперь очень тихо.
— Для этого для начала должно быть желание и согласие твоего отца. Тогда я могу говорить со своим. Знаешь, мужику не принести в дом пятьдесят штук, ну это нужно очень постараться… Или просто ничего не делать…
— Он постоянно работает!
— Какое это имеет значение… Ты тоже работаешь, но разве твое время стоит всего двадцать тысяч?
— Иногда тридцать выходит… Да, тебе смешно!
— Да мне не до смеха, знаешь ли! — теперь повысил голос сам Роман. — Знаешь, что бы мне хотелось попросить у Деда Мороза? Чтобы никому не приходилось вкалывать за тридцать тысяч.
— Дед Мороз по другой части…
— Да я понимаю… Поэтому и пытаюсь за него эту проблему решить. Ты что еще умеешь делать? Дурацкий вопрос… Ты быстро учишься? Как понимаю, никаких колледжей сервиса ты не кончала…
— Нет. Учусь быстро. Хотя смотря чему… В уме считаю быстро.
— Ну… Нужно быстро в уме прикидывать… Но ладно… Тут надо с матерью говорить, что у них есть из бумажной работы. Мне вовсе не кажется, что для вбивание накладных нужно пять лет учиться.
— Не надо никого ни о чем просить. Мы жили нормально и дальше будем жить…
Голос Сони упал — точно его придавила гордость. Ну ведь точно! Она еще, обледенев, прибавила в весе.
— Соня, я же ничего не обещал. Я тут ничего не решаю, но могу поговорить с родителями. У тебя хорошая мотивация работать — ребенок. Ну, как у всей матерей-одиночек.
— Ты тоже подумал, что Тихон мой?
— Ну, ты сама так сначала сказала… В переписке… И вообще по факту он твой, тут уж чего юлить…
— До двух лет у него была мама…
— Ты скучаешь?
— Нет, — отрезала Соня и даже кашлянула, точно подавилась мыслями.
— Ты ее ненавидишь?
— Нет, это другое…
— Ну, вот это другое я и хочу убрать из твоей жизни. Никто откупиться от тебя бусами не пытается…
— В плане? Откупиться? — снова в голос Сони ворвалась злость.
— Ну… Я не так сказал. Ну, это не подарок… Если все получится, буду рад. Действительно рад. Ты только договорись, чтобы тебя подменили. Я за тобой завтра вечером заеду прямо в магазин. До скольки ты там?
— До половины одиннадцатого.
— Отлично, до полуночи до дачи доберемся без проблем. Заметано?
Он не подал руки, хотя и мог держать руль одной рукой без проблем. Просто подумал, что Соне будет неприятно его рукопожатие. И так он вытянул из нее согласие клещами. Эту гордость на ровном месте из нее вытрясти необходимо, как пыль из половичка. Слишком долго папочка вытирал о дочку ноги. Только не палками выколотить, а в снегу повалять. Он уже начал это делать. Зима в помощь!
— Кстати, можешь не подниматься… — сказал он у самого подъезда. — Я принесу коробки и поедем к тебе.
— А их много? Сколько?
Теперь их глаза встретились, но были холодными, как льдинки.
— Три. Хочешь помочь? Без проблем. У меня бардака нет. Могу даже какао с мятным вкусом предложить, чтобы согреться…
— Я такое никогда не пила.
— Ну… Значит, пошли, что ли?
Она вышла с ним одновременно, так что подавать руки не пришлось. Только дверь придержать, которую открыл даже не он, а выходивший из подъезда сосед. Поздоровались.
— Лифт не работает, — сообщил сосед радостную новость.
— Ну… С Новым годом, как говорится.
— Мы можем не брать коробки тогда… — проговорила Соня у лифта.
— Четвертый этаж всего лишь… И они не тяжелые… Тихон тяжелее, а его, небось, таскаешь?
— Ну не на четвертый же этаж…
— Ну да… Все нормально, Сонь. Только такие проблемы в новом году! Пошли!
В лифте она перестала смотреть ему в глаза, гипнотизировала дверь — и Рома попросил Деда Мороза, чтобы они не встретили на лестничной площадке соседей. Испугался вопросов про Агату — бестактных людей Новый год не отменил, но сказочный дед исполнил просьбу, и Рома спокойно открыл и закрыл дверь своей квартиры. Ну, почти своей…
— Можешь не разуваться, просто ноги вытри… — вспомнил Рома об отсутствии дамских тапочек. — Мне не во что предложить тебе переобуться. Да и мы скоро уходим, так что… Ничего страшного…
— Так ты не туда тапочки купил, — сказала Соня, расправляя на вешалке рукава своей куртки.
— Ну… Я к тебе в гости собирался, а ты ко мне нет, — повесил он на соседней крючок свою куртку. — Придешь со своими тапочками, договорились? Если придешь… А так мне лишние тапки не нужны…
— Тебе больно? — вдруг уставилась она ему в глаза взглядом парамедика.
— Нет. Да. Не знаю. Выбирай любой ответ…
— А говорят, парни не умеют любить.
— Кто говорит? Твои подружки?
— Говорят… — отвела Соня взгляд.
— Ну, я могу ответить так же… А, говорят, девчонки любят раз и навсегда… Говорят…
Поймав ее напряженную улыбку, он рассмеялся — не очень весело, как уж получилось.
— Ты можешь надеть что-нибудь… Вещи не заговоренные. Вещи не оцененные. Вкус у нас с ней был разный.
— А общего что тогда? — моргнула Соня от напряжения.
— Пять лет жизни. Это много. Так что мне не больно, мне обидно. Ну и… Можно ведь было уйти после Нового года и не портить мне праздник, можно? Или девочкам очень нужно сделать парню побольнее?
— Я не знаю. За других не скажу, за себя — не знаю.
— Ни разу не влюблялась, что ли?
— Ну… Во втором классе утопила в луже рюкзак мальчика, который мне нравился.
— Страшная женщина! За что? За то, что на тебя не смотрел?
— Просто так…
— Говорю ж, главное, сделать больно… Пошли, я отомщу за этого парня горячим какао. Будешь пить и обжигаться…
И пошел.
— Он не сказал родителям, что это сделала я, — бросила Соня ему в спину.
— Ну, — обернулся Рома уже из дверей кухни. — Тогда тебе повезло встретить настоящего мужчину. Поздравляю!
— Они в другой район переехали, — добавила Соня скороговоркой.
— Из-за рюкзака?
— Просто…
Рома рассмеялся, но быстро осекся, когда понял, что Соня не поддержит его смех даже простой улыбкой.
— Соня, ты чего такая серьезная? У меня рюкзака нет, но можно что-то другое в луже утопить. Дождаться оттепели и…
— Зачем?
Рома пожал плечами — дошло, что сам завел разговор в тупик.
— Я чайник поставлю, ладно? А то время уже совсем не детское…
— А я и не ребенок, — привалилась она к деревянному дверному косяку.
— А я что-то сказал про твой возраст? — обернулся Рома от столешницы. — Это просто выражение такое… Поздно уже. А мне еще возвращаться от тебя через полгорода.
Она опустила глаза, а до этого смотрела на него, не моргая. Он отвернулся, достал чашки, ложку и принялся наполнять их какао-порошком.
— Может, за стол наконец сядешь? — спросил, не обернувшись.
— Откуда ты знаешь, что я еще не села?
— В стекле шкафчика твою голову вижу…
Так и не обернулся, наполнил кипятком обе чашки и принялся размешивать какао.
— Я села.
— Это я уже услышал.
Обернулся с двумя чашками в руках и поставил одну перед гостьей. Затем сел на противоположный стул, не отпустив своей чашки.
— У тебя здесь красиво… — проговорила Соня, чтобы оправдаться перед ним, почему смотрела теперь куда угодно, только не на него.
— Это у Женьки красиво. Это ее квартира.
— Но ты здесь живешь?
— Я всегда здесь жил. Меня ей точно в интернат на пятидневку сдавали. Иногда на выходные забирали, иногда нет, только приезжали навестить. Так что я не просто так сказал, что у меня две матери. Хотя если задуматься, то одна — Женька.
— А кого ты больше любишь? — Соня теперь тоже держала чашку на весу, на его манер, грела руки, но не пила.
— Не знаю… К чему вопрос? И… С Женькой мне привычнее. Это и есть любовь или как?
Соня пожала плечами слишком рьяно, чуть не облив себе горячим какао.
— Тихону скоро пять, верно? То есть… Ну… — Рома немного запутался в собственных мыслях. — За три года ты сумела разлюбить мать? Или как это происходит?
— Ее просто нет и все… Нет в моей жизни. Я ее забыла.
— А фотографии?
— Их тоже нет. Ну, у папы есть, у меня — нет. А зачем спрашиваешь?
— Мне почистить клауд от всех ее фоток, да?
— Сколько дней прошло?
— Неделя.
Соня рассмеялась. Ну вот так, ни с того ни с сего… Хотя ожидаемо — напряжение как-то должно было выйти… Правда, успела поставить чашку на стол, ни капли не расплескав. А он ни капли не пожалел, что рассмешил ее, хотя и не собирался, всего лишь говорил правду. Просто правда у него такая вот смешная выходила.
— Встретишь другую и забудешь, — проговорила Соня, еще не до конца отсмеявшись.
— Но фотки лучше удалить?
— Мои? — уже не смеялась Соня.
— Твои оставить. Ее — удалить.
— Знак вопроса или точка?
— С ней — точка. С тобой — знак вопроса. Я так и не послал родителям нашу с тобой фотку.
— И не посылай. Врать нехорошо. Тебя в садике не научили этому?
— Я в садик не ходил.
— А в школе?
— Я прогулял урок честности.
— Ты мне сейчас врешь?
— Нет. Я врал твоему брату, что Дед Мороз. Тебе я не вру… Зачем?
— Зачем ты отрастил бороду? — озадачила она его вопросом. — Если ты не Дед Мороз? Без бороды тебе лучше.
— С чего взяла? — не сразу пришел он в себя от неожиданного вопроса.
— На твоих правах фотка лучше.
— Сбрить бороду?
— Сбрей.
— На слабо, что ли, берешь?
— Даже если так?
— Ну… Новый год, новый я… Почему бы и нет! Пей какао. Я скоро вернусь. И ты меня не узнаешь…
Какао по-прежнему обжигало, но горели не только губы, еще и голова — мозг вообще закипал, не понимая, как можно одновременно ругать себя и подбадривать. Можно, когда и хочется и колется и папа не велит… Роман Санин свалился на голову, как снег в июне, но ведь в их краях такое бывает. Редко, но все же бывает, а не сказка. И этот Дед Мороз не сказочный, не из снега и льда, а из плоти и крови… Точно мятный пряник. Какао имело, конечно, не тот вкус, но с чем-то надо было сравнить.
— Все еще над полной чашкой сидишь?
Она и не заметила, как вода за стенкой перестала течь, хлопок двери тоже остался незамеченным, а потом и шагов не услышала. А он же не в тапках, а в ботинках, как и она… И теперь без бороды. Она даже сморгнула от напряжения, и сразу почувствовала на концах ресниц слезы. Не смогла понять их причину — жалко его бороду или жалко себя? Он сел на старое место, взял чашку и выпил почти залпом.
— Не вкусно? Или… Результат бритья не нравится?
Соня схватила чашку и сделала глоток. Мог бы подойти, взять за руку, приложить ладонь к щеке и спросить: “Нравится?” Значит, она ему не нравится. Всего-то делов — принести подарок ребенку, повесить его на тетку… Если бы она ему нравилась, не ходил бы кругами. И не ходит.
— А какое мне дело… — проговорила Соня едва слышно.
— Сама ведь послала меня бриться?
— Я просто сказала…
И выпила какао залпом, как он до этого. Только это и получилось сделать, как он. А потом рот свело от чрезмерной сладости напитка, а сердце сделалось каменным от обиды. Он тут общается с ней, как с подросшим Тихоном — снисходительно подтрунивает, всего лишь…
— Ну а я тогда просто побрился. Отращу бороду по новой. Хотя матери я тоже не нравлюсь бородатым. Ну чего? Извини, больше предложить нечего. Я все продукты на дачу отвез — рассчитывал окопаться там на неделю.
— А чем завтракать будешь?
— Ну, магазины открыты… А могу и не завтракать. К матери наведаюсь. Может, даже прямо сейчас.
— Это ближе от меня?
— Один черт… Давай чашку, — Роман поднялся и протянул руку. — Я помою.
— Я сама.
— Ты в гостях. Давай уж я поухаживаю за тобой.
Он отвернулся к раковине, включил воду, взял губку… Сейчас было самое время подойти и обнять, а там будь, что будет… Даже если ничего не будет. Тогда позвонит папе и попросит вернуться домой с Тихоном, а ее ноги на дурацкой даче больше не будет — ну действительно, что она там забыла?
Не забыла, как отец обнимал так мать. Правда, после рождения Тихона, он чаще получал по лицу полотенцем или в лицо жестким словом. Они считали ее маленькой, а она все видела, все понимала и все помнит. И сейчас небольшая, потому что сидит и не встает. Все тело сковало страхом. Но если не сейчас, то когда? Потом только работа, ребенок и вечно недовольный отец… Ждать, когда кто-то рассыпет возле кассы ящик мандаринов можно вечно.
— Иди одевайся, — обернулся Роман, опрокинув чашки на полотенце. — Я сейчас приду. Только шмотки соберу, а то у родителей ничего моего нет… Ну и на даче чистое закончилось. Да, кстати, у меня спортивная сумка, а не рюкзак, так что не надо проделывать над моими вещами никаких противозаконных действий, пожалуйста.
— А с чего ты взял, что ты мне нравишься? — проговорила Соня через силу и через бешеный стук сердца.
Ну, а вдруг?
— Сама ж сказала, что без бороды я тебе больше нравлюсь, — отшутился он и вытер руки о край полотенца, на котором сушились чашки. — Иди одевайся! Я быстро. Я не такой капуша, как ты. Ну чего сидишь?
— Потому что ты на дороге стоишь, — соврала Соня, потому что боялась встать, коленки тряслись, да и вообще ее била дрожь не по-детски, но и не по-взрослому, ей просто было страшно упустить, возможно, единственный шанс познакомиться с парнем, но еще страшнее была перспектива получить от него от ворот поворот.
— Ты два дня работаешь? — спросил, решив прощупать, насколько промерзло болотце негатива, льющееся из Сони.
— Я же ответила уже — да.
— Можно сделать один? Тогда Тихон поживет у нас на даче на два дня дольше. Ну чего его в город тащить? Или оставь его нам без надзора?
— Тебе? Там Женя им будет заниматься. Хорошо тебе за другого человека решать! И вообще, чего он тебе сдался? Какое тебе вообще дело, как мы живем? Ну сыграл Деда Мороза, ну хватит. Новый год не вечен.
— Еще есть старый…
— У меня праздники закончились. Впереди обычные будни.
— То есть из вредности хочешь, чтобы и у брата праздники закончились?
— Рома, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!
— Договорись, чтобы тебя подменили послезавтра — еще один день на даче проведем, тогда будет, о чем говорить… С Женей.
— Ей это зачем?
— Да не знаю… Я вообще не знаю, как она живет. У меня чувство, что она личную жизнь на меня променяла. Вернее, отрабатывала содержание, которое ей брат платил. Она могла найти себе нормальную пару, но ей не дали такой возможности, превратив в мать-одиночку. Вот и с тобой такое сделали — вы, как два сапога — пара. Это неправильно.
— А как правильно? — завелась Соня, и Рома обрадовался, что смотрит на дорогу и не видит ее горящих гневом глаз.
— Не знаю. Нужно помогать людям. Нет? Твоему отцу нужна помощь — он не справляется. И не знаю, гордость это или бесхребетность…
— Не смей ничего говорить про моего отца! Ты ничего о нас не знаешь!
— Может, я вижу намного больше, чем ты? — говорил Рома твердо, точно вгрызался в сосульку. — Твой отец не ищет нормальную работу, потому что боится потерять эту? Потому что не верит в себя? Или потому что эти двадцать тысяч покорно приносишь ты?
— Я не хочу тебя слушать!
Он не видел, как она закрыла уши — боковое зрение подвело, но слух уловил тон на пару октав выше приемлемого для совместной поездке в авто.
— Хорошо, не буду больше. Но ты мои мысли уже знаешь. И желание помочь тоже.
— Как? — вопрос был задан Соней теперь очень тихо.
— Для этого для начала должно быть желание и согласие твоего отца. Тогда я могу говорить со своим. Знаешь, мужику не принести в дом пятьдесят штук, ну это нужно очень постараться… Или просто ничего не делать…
— Он постоянно работает!
— Какое это имеет значение… Ты тоже работаешь, но разве твое время стоит всего двадцать тысяч?
— Иногда тридцать выходит… Да, тебе смешно!
— Да мне не до смеха, знаешь ли! — теперь повысил голос сам Роман. — Знаешь, что бы мне хотелось попросить у Деда Мороза? Чтобы никому не приходилось вкалывать за тридцать тысяч.
— Дед Мороз по другой части…
— Да я понимаю… Поэтому и пытаюсь за него эту проблему решить. Ты что еще умеешь делать? Дурацкий вопрос… Ты быстро учишься? Как понимаю, никаких колледжей сервиса ты не кончала…
— Нет. Учусь быстро. Хотя смотря чему… В уме считаю быстро.
— Ну… Нужно быстро в уме прикидывать… Но ладно… Тут надо с матерью говорить, что у них есть из бумажной работы. Мне вовсе не кажется, что для вбивание накладных нужно пять лет учиться.
— Не надо никого ни о чем просить. Мы жили нормально и дальше будем жить…
Голос Сони упал — точно его придавила гордость. Ну ведь точно! Она еще, обледенев, прибавила в весе.
— Соня, я же ничего не обещал. Я тут ничего не решаю, но могу поговорить с родителями. У тебя хорошая мотивация работать — ребенок. Ну, как у всей матерей-одиночек.
— Ты тоже подумал, что Тихон мой?
— Ну, ты сама так сначала сказала… В переписке… И вообще по факту он твой, тут уж чего юлить…
— До двух лет у него была мама…
— Ты скучаешь?
— Нет, — отрезала Соня и даже кашлянула, точно подавилась мыслями.
— Ты ее ненавидишь?
— Нет, это другое…
— Ну, вот это другое я и хочу убрать из твоей жизни. Никто откупиться от тебя бусами не пытается…
— В плане? Откупиться? — снова в голос Сони ворвалась злость.
— Ну… Я не так сказал. Ну, это не подарок… Если все получится, буду рад. Действительно рад. Ты только договорись, чтобы тебя подменили. Я за тобой завтра вечером заеду прямо в магазин. До скольки ты там?
— До половины одиннадцатого.
— Отлично, до полуночи до дачи доберемся без проблем. Заметано?
Он не подал руки, хотя и мог держать руль одной рукой без проблем. Просто подумал, что Соне будет неприятно его рукопожатие. И так он вытянул из нее согласие клещами. Эту гордость на ровном месте из нее вытрясти необходимо, как пыль из половичка. Слишком долго папочка вытирал о дочку ноги. Только не палками выколотить, а в снегу повалять. Он уже начал это делать. Зима в помощь!
— Кстати, можешь не подниматься… — сказал он у самого подъезда. — Я принесу коробки и поедем к тебе.
— А их много? Сколько?
Теперь их глаза встретились, но были холодными, как льдинки.
— Три. Хочешь помочь? Без проблем. У меня бардака нет. Могу даже какао с мятным вкусом предложить, чтобы согреться…
— Я такое никогда не пила.
— Ну… Значит, пошли, что ли?
Она вышла с ним одновременно, так что подавать руки не пришлось. Только дверь придержать, которую открыл даже не он, а выходивший из подъезда сосед. Поздоровались.
— Лифт не работает, — сообщил сосед радостную новость.
— Ну… С Новым годом, как говорится.
— Мы можем не брать коробки тогда… — проговорила Соня у лифта.
— Четвертый этаж всего лишь… И они не тяжелые… Тихон тяжелее, а его, небось, таскаешь?
— Ну не на четвертый же этаж…
— Ну да… Все нормально, Сонь. Только такие проблемы в новом году! Пошли!
В лифте она перестала смотреть ему в глаза, гипнотизировала дверь — и Рома попросил Деда Мороза, чтобы они не встретили на лестничной площадке соседей. Испугался вопросов про Агату — бестактных людей Новый год не отменил, но сказочный дед исполнил просьбу, и Рома спокойно открыл и закрыл дверь своей квартиры. Ну, почти своей…
— Можешь не разуваться, просто ноги вытри… — вспомнил Рома об отсутствии дамских тапочек. — Мне не во что предложить тебе переобуться. Да и мы скоро уходим, так что… Ничего страшного…
— Так ты не туда тапочки купил, — сказала Соня, расправляя на вешалке рукава своей куртки.
— Ну… Я к тебе в гости собирался, а ты ко мне нет, — повесил он на соседней крючок свою куртку. — Придешь со своими тапочками, договорились? Если придешь… А так мне лишние тапки не нужны…
— Тебе больно? — вдруг уставилась она ему в глаза взглядом парамедика.
— Нет. Да. Не знаю. Выбирай любой ответ…
— А говорят, парни не умеют любить.
— Кто говорит? Твои подружки?
— Говорят… — отвела Соня взгляд.
— Ну, я могу ответить так же… А, говорят, девчонки любят раз и навсегда… Говорят…
Поймав ее напряженную улыбку, он рассмеялся — не очень весело, как уж получилось.
— Ты можешь надеть что-нибудь… Вещи не заговоренные. Вещи не оцененные. Вкус у нас с ней был разный.
— А общего что тогда? — моргнула Соня от напряжения.
— Пять лет жизни. Это много. Так что мне не больно, мне обидно. Ну и… Можно ведь было уйти после Нового года и не портить мне праздник, можно? Или девочкам очень нужно сделать парню побольнее?
— Я не знаю. За других не скажу, за себя — не знаю.
— Ни разу не влюблялась, что ли?
— Ну… Во втором классе утопила в луже рюкзак мальчика, который мне нравился.
— Страшная женщина! За что? За то, что на тебя не смотрел?
— Просто так…
— Говорю ж, главное, сделать больно… Пошли, я отомщу за этого парня горячим какао. Будешь пить и обжигаться…
И пошел.
— Он не сказал родителям, что это сделала я, — бросила Соня ему в спину.
— Ну, — обернулся Рома уже из дверей кухни. — Тогда тебе повезло встретить настоящего мужчину. Поздравляю!
— Они в другой район переехали, — добавила Соня скороговоркой.
— Из-за рюкзака?
— Просто…
Рома рассмеялся, но быстро осекся, когда понял, что Соня не поддержит его смех даже простой улыбкой.
— Соня, ты чего такая серьезная? У меня рюкзака нет, но можно что-то другое в луже утопить. Дождаться оттепели и…
— Зачем?
Рома пожал плечами — дошло, что сам завел разговор в тупик.
— Я чайник поставлю, ладно? А то время уже совсем не детское…
— А я и не ребенок, — привалилась она к деревянному дверному косяку.
— А я что-то сказал про твой возраст? — обернулся Рома от столешницы. — Это просто выражение такое… Поздно уже. А мне еще возвращаться от тебя через полгорода.
Она опустила глаза, а до этого смотрела на него, не моргая. Он отвернулся, достал чашки, ложку и принялся наполнять их какао-порошком.
— Может, за стол наконец сядешь? — спросил, не обернувшись.
— Откуда ты знаешь, что я еще не села?
— В стекле шкафчика твою голову вижу…
Так и не обернулся, наполнил кипятком обе чашки и принялся размешивать какао.
— Я села.
— Это я уже услышал.
Обернулся с двумя чашками в руках и поставил одну перед гостьей. Затем сел на противоположный стул, не отпустив своей чашки.
— У тебя здесь красиво… — проговорила Соня, чтобы оправдаться перед ним, почему смотрела теперь куда угодно, только не на него.
— Это у Женьки красиво. Это ее квартира.
— Но ты здесь живешь?
— Я всегда здесь жил. Меня ей точно в интернат на пятидневку сдавали. Иногда на выходные забирали, иногда нет, только приезжали навестить. Так что я не просто так сказал, что у меня две матери. Хотя если задуматься, то одна — Женька.
— А кого ты больше любишь? — Соня теперь тоже держала чашку на весу, на его манер, грела руки, но не пила.
— Не знаю… К чему вопрос? И… С Женькой мне привычнее. Это и есть любовь или как?
Соня пожала плечами слишком рьяно, чуть не облив себе горячим какао.
— Тихону скоро пять, верно? То есть… Ну… — Рома немного запутался в собственных мыслях. — За три года ты сумела разлюбить мать? Или как это происходит?
— Ее просто нет и все… Нет в моей жизни. Я ее забыла.
— А фотографии?
— Их тоже нет. Ну, у папы есть, у меня — нет. А зачем спрашиваешь?
— Мне почистить клауд от всех ее фоток, да?
— Сколько дней прошло?
— Неделя.
Соня рассмеялась. Ну вот так, ни с того ни с сего… Хотя ожидаемо — напряжение как-то должно было выйти… Правда, успела поставить чашку на стол, ни капли не расплескав. А он ни капли не пожалел, что рассмешил ее, хотя и не собирался, всего лишь говорил правду. Просто правда у него такая вот смешная выходила.
— Встретишь другую и забудешь, — проговорила Соня, еще не до конца отсмеявшись.
— Но фотки лучше удалить?
— Мои? — уже не смеялась Соня.
— Твои оставить. Ее — удалить.
— Знак вопроса или точка?
— С ней — точка. С тобой — знак вопроса. Я так и не послал родителям нашу с тобой фотку.
— И не посылай. Врать нехорошо. Тебя в садике не научили этому?
— Я в садик не ходил.
— А в школе?
— Я прогулял урок честности.
— Ты мне сейчас врешь?
— Нет. Я врал твоему брату, что Дед Мороз. Тебе я не вру… Зачем?
— Зачем ты отрастил бороду? — озадачила она его вопросом. — Если ты не Дед Мороз? Без бороды тебе лучше.
— С чего взяла? — не сразу пришел он в себя от неожиданного вопроса.
— На твоих правах фотка лучше.
— Сбрить бороду?
— Сбрей.
— На слабо, что ли, берешь?
— Даже если так?
— Ну… Новый год, новый я… Почему бы и нет! Пей какао. Я скоро вернусь. И ты меня не узнаешь…
Глава 20 Со вкусом мяты
Какао по-прежнему обжигало, но горели не только губы, еще и голова — мозг вообще закипал, не понимая, как можно одновременно ругать себя и подбадривать. Можно, когда и хочется и колется и папа не велит… Роман Санин свалился на голову, как снег в июне, но ведь в их краях такое бывает. Редко, но все же бывает, а не сказка. И этот Дед Мороз не сказочный, не из снега и льда, а из плоти и крови… Точно мятный пряник. Какао имело, конечно, не тот вкус, но с чем-то надо было сравнить.
— Все еще над полной чашкой сидишь?
Она и не заметила, как вода за стенкой перестала течь, хлопок двери тоже остался незамеченным, а потом и шагов не услышала. А он же не в тапках, а в ботинках, как и она… И теперь без бороды. Она даже сморгнула от напряжения, и сразу почувствовала на концах ресниц слезы. Не смогла понять их причину — жалко его бороду или жалко себя? Он сел на старое место, взял чашку и выпил почти залпом.
— Не вкусно? Или… Результат бритья не нравится?
Соня схватила чашку и сделала глоток. Мог бы подойти, взять за руку, приложить ладонь к щеке и спросить: “Нравится?” Значит, она ему не нравится. Всего-то делов — принести подарок ребенку, повесить его на тетку… Если бы она ему нравилась, не ходил бы кругами. И не ходит.
— А какое мне дело… — проговорила Соня едва слышно.
— Сама ведь послала меня бриться?
— Я просто сказала…
И выпила какао залпом, как он до этого. Только это и получилось сделать, как он. А потом рот свело от чрезмерной сладости напитка, а сердце сделалось каменным от обиды. Он тут общается с ней, как с подросшим Тихоном — снисходительно подтрунивает, всего лишь…
— Ну а я тогда просто побрился. Отращу бороду по новой. Хотя матери я тоже не нравлюсь бородатым. Ну чего? Извини, больше предложить нечего. Я все продукты на дачу отвез — рассчитывал окопаться там на неделю.
— А чем завтракать будешь?
— Ну, магазины открыты… А могу и не завтракать. К матери наведаюсь. Может, даже прямо сейчас.
— Это ближе от меня?
— Один черт… Давай чашку, — Роман поднялся и протянул руку. — Я помою.
— Я сама.
— Ты в гостях. Давай уж я поухаживаю за тобой.
Он отвернулся к раковине, включил воду, взял губку… Сейчас было самое время подойти и обнять, а там будь, что будет… Даже если ничего не будет. Тогда позвонит папе и попросит вернуться домой с Тихоном, а ее ноги на дурацкой даче больше не будет — ну действительно, что она там забыла?
Не забыла, как отец обнимал так мать. Правда, после рождения Тихона, он чаще получал по лицу полотенцем или в лицо жестким словом. Они считали ее маленькой, а она все видела, все понимала и все помнит. И сейчас небольшая, потому что сидит и не встает. Все тело сковало страхом. Но если не сейчас, то когда? Потом только работа, ребенок и вечно недовольный отец… Ждать, когда кто-то рассыпет возле кассы ящик мандаринов можно вечно.
— Иди одевайся, — обернулся Роман, опрокинув чашки на полотенце. — Я сейчас приду. Только шмотки соберу, а то у родителей ничего моего нет… Ну и на даче чистое закончилось. Да, кстати, у меня спортивная сумка, а не рюкзак, так что не надо проделывать над моими вещами никаких противозаконных действий, пожалуйста.
— А с чего ты взял, что ты мне нравишься? — проговорила Соня через силу и через бешеный стук сердца.
Ну, а вдруг?
— Сама ж сказала, что без бороды я тебе больше нравлюсь, — отшутился он и вытер руки о край полотенца, на котором сушились чашки. — Иди одевайся! Я быстро. Я не такой капуша, как ты. Ну чего сидишь?
— Потому что ты на дороге стоишь, — соврала Соня, потому что боялась встать, коленки тряслись, да и вообще ее била дрожь не по-детски, но и не по-взрослому, ей просто было страшно упустить, возможно, единственный шанс познакомиться с парнем, но еще страшнее была перспектива получить от него от ворот поворот.
