Ничего — еще будет шанс. У них дома. Она за дорогу наберется смелости и тогда… Если, конечно, наберется. Если встанет и выдохнет. Соня вышла в прихожую и поймала себя на мысле, что расшнуровывает ботинки — идиотка! Завязала шнурки обратно и схватилась за куртку, застегнулась, а шапку так вообще натянула совсем на глаза. Раз она для него страшная, будет ещё хуже!
Роман действительно собрался за минуту и куртку надел, не застегивая. Ну и правильно, ведь все равно снимет в машине. Закинул на плечо спортивную сумку и сказал Соне взять верхнюю коробку, потому что та сама легкая. Себе соорудил пирамидку из трех, но только перенес через порог и тут же составил к стенке, чтобы закрыть дверь на все замки.
— Она все тебе оставила? — хотела спросить Соня еще в прихожей, но набралась смелости только на лестнице.
— Ну, все, что я дарил ей последние два года. Три года мы с ней просто встречались. Стали вместе жить, только когда я диплом получил, ну и когда Женька согласилась круглогодично жить на даче.
— А зачем ты покупал то, что она не носила?
— Да черт меня разберет… Ну принято делать подарки, я и делал… Верил, наверное, что когда-нибудь попаду в яблочко. Собственно, вещей довольно много… Ну, она много сама чего покупала… Просто теперь они ей не по статусу, вот она все и оставила. Она только зубную щетку забрала и себя. Собственно, чего же больше! К вещам точно не надо привязываться. Давай, спускайся. Только под ноги смотри.
Он тоже смотрел, не оступился ни разу. Даже когда им навстречу попалась какая-то женщина и спросила:
— Съезжаешь, что ли?
— Нет, это подарки для друзей. Новый год…
Подарки — не нужны ей такие подарки. Соня смотрела под ноги, считала ступеньки и думала, что Савин в любом случае не правильный выбор. Ну, как в басне про лисицу и виноград, не ее поля ягодка. Он до Агаты не дотягивал, а она — до него никогда не дотянется, даже если на носочки привстанет. Он на нее не посмотрит, даже если она на руках перед ним ходить будет.
— Пристегивайся, — залез он в машину, соскладировав коробки на заднем сиденье и увенчав их своей сумкой. — А у тебя-то еда дома есть? Может, в магазин надо заехать?
— У меня все есть.
— Везёт тебе… — завел он машину с улыбкой, а она окончательно перестала улыбаться.
Так и просидела молча всю дорогу — бессвязные ответы за разговор Соня не считала. На него не смотрела. Страшно было, что Роман отведет взгляд от дороги и заметит ее подглядывание, еще и спросит, почему она на него смотрит. А действительно, почему? Потому что нравится или просто любопытно сравнить свои ощущения от лицезрения лица с бородой и без бороды. Вместе с пушком с его лица ушло года три, не меньше.
Действительно ведь Роман Санин ей очень молодым на официальной фотографии показался, а тут взял и оказался таким на самом деле: к безбородому лицу больше подходили приколы, которые он раздавал налево-направо, как тумаки зевакам. А кто она есть, если не случайная зазевавшаяся прохожая? Вот и проходи мимо, на чужой каравай рот не разевай и не зевай. Если спрашивают, отвечай — чтобы не подумал, что она в мыслях не с ним, а на седьмом небе от счастья.
— У вас тут встать где-то вообще можно?
— Ну…
Ответить на этот вопрос быстро не получилось. Она всегда чертыхалась, протискиваясь между машинами с Тихоном. Сколько раз потом приходилось застирывать куртку, а одну она даже умудрилась порвать, и пришлось приутюживать заплатку-картинку за неимением возможности купить на завтра новую. Хорошо, что Роман не явился в прошлом году — вот стыдуха была бы!
— Понял, — не дождался он ответа. — Вот сюда влезу.
— Не влезешь!
— Не доверяешь мне, что ли?
— Тут места нет.
— На машине камеры, у них лучше глазомер, чем у тебя. И вообще меня отец учил водить без всех современных прибамбасов, еще и на механике. На старой раздолбанной машине.
— Зачем?
— Ну, никогда не знаешь, какие навыки в жизни пригодятся. Надейся на лучшее, готовься к худшему. Так и в отношениях, наверное. Говорят же, нашел работу, обновляй сразу резюме. Наверное, нашел девушку, ищи следующую. Может, так правильно?
Какой ответ он ждет?
— Вот она и нашла, — выдавила из себя Соня.
Больно ему? Так ей от его вопросов и взглядов еще больнее.
— Я и говорю, что я — дурак.
— Неужели не видел, что она с другим встречается?
— А думаешь, можно легко понять, ходит твой подчиненный на другие собеседования, когда берет больничный или опаздывает на работу, или нет? Тут либо всех подозреваешь, либо всем доверяешь. Невозможно в постоянном напряжении жить. Нафиг такие отношения… Думаешь, кого-то можно удержать силой или ответственностью? — говорил Роман, крутя руль и смотря попеременно на экран камеры и в боковые зеркала. — Твой отец попытался удержать бабу ребенком и в итоге сделал несчастными сразу троих человек. Или даже четверых. Кто его знает, как там твоей матери живется в новой жизни без вас.
— Ей живется хорошо, — отрезала Соня. — Было б плохо, вернулась бы.
— Ну… А пустили бы ее обратно?
— Не сомневаюсь.
— А простили бы?
— Я — нет. Отец — да. Я в этом уверена. И Тихон бы простил. Хотя ему прощать нечего. Он ее не помнит, а так… Он ко всем ластится.
— Это сейчас в мой огород камень? — выключил Роман зажигание.
— Нет. Просто… Он маленький. Он не понимает, что есть вещи, которые прощать нельзя. И если мать вернется, и отец ее пустит обратно, я уйду.
— Куда?
— Не знаю.
— Ты уж не уходи просто так. Позвони…
Она не улыбалась, но губы не успела сжать после последней реплики, и сейчас замерла и окаменела.
— Ну что такая серьезная? Мы же обещали о серьезном не говорить, — усмехнулся Роман слишком громко для салона автомобиля.
— Когда это мы о таком договаривались?
— Ну… Раз не договаривались, давай договоримся. Сделаем вид, что у нас все хорошо. Ну — уговор?
И он протянул руку. Она ее пожала — без проблем, ее рука в перчатке, его кожу она все равно не почувствовала. Только силу куповожатия — никакой нежности, она для него такой же Тихон, только с длинными волосами. И они сейчас наэлектризованные прилипли к железному ободу двери. Пришлось собирать их в кулак, как и всю волю — будет улыбаться, ему на зло будет.
— Эй, красотка! Может, свою коробочку возьмешь?
А она уже сделала три шага от машины, доставая на ходу из сумки связку ключей.
— Извини… — вытащила она ключи, но улыбку в сумке не нашла.
Обращение покоробило — не считает он ее красивой. Считал бы, вел себя совсем иначе.
Она взяла коробку, прижала у двери ногой и открыла замок. Придерживать тяжелую железную дверь пришлось самой — Роман прошел мимо прямо к лифту. У них он работал — чем-то их дом лучше его дома. За квартиру, конечно, было жутко стыдно. Но гость и не задержится — поставит коробки и поедет к маме. Только бы соседей не встретить, только бы… Папе им сказать нечего, но подумать о ней смогут многое…
Руки дрожали, замок не поддавался, и Роман прижал коробки к стене. Может, они и не тяжелые, но большие, полностью обзор закрывают, хотя смотреть сейчас ему не на что: только если на железный номер на двери, на кнопку звонка или неровную полоску на стене, по которой соединялась белая и зеленая краски. На ту, что пыталась открыть для него дверь, он не смотрел в любом случае. Только в квартире посмотрел, и под его взглядом Соня не решилась расстегнуть куртку — испугалась сломать молнию.
— Тебе чего-нибудь надо? — спросила не она-хозяйка, а он — даже не гость.
— С чего ты решил? — передернула Соня плечами.
— Я просто спросил. Иди посмотри в холодильнике. Может, что-нибудь купить надо?
— Если что-то надо, сама куплю, — огрызнулась она.
— Зачем лишний раз одной в позднотищу ходить. Тебя отец с работы хоть встречает?
— Иногда.
— Почему не всегда?
— Всегда.
— И где ты врешь?
— А тебе какое вообще дело? — огрызнулась Соня сильнее.
— Я просто спросил. Что ты на меня кидаешься! Посмотри в холодильнике. Может, выкинуть чего надо. Давай хоть мусор вынесу…
— Я сама могу!
— Вот же заладила! Зачем тебе на лестницу выходить, когда я уже иду туда?
— Торт выкинуть надо!
Хотела обидеть — ну, хоть немного, но Роман все равно не перестал улыбаться.
— Ну вот… Завтра новый купим. Ты присмотри какой-нибудь вкусный на работе.
— И цветы… Выкинуть, — цедила Соня сквозь стиснутые зубы.
— Выкидывай… Ты уже два мешка мусора мысленно насобирала. Давай, я жду, у меня две руки свободны…
— А зачем ты свою сумку вынул из машины?
Соня ее только сейчас на нем заметила. Да и он, кажется, тоже не обратил внимание на то, что что-то оттягивает плечо — наверное, ничего тяжелого не положил.
— Не знаю… Наверное, потому что сверху на коробках лежала. Хорошо, что не снял, а так бы забыл… Ну, иди цветы проверяй…
Она сорвалась с места. В куртке, в ботинках, даже в шапке и перчатках — ну а как иначе брать розы, голыми руками, что ли? Откинула со стола покрывало — стоят, точно замороженные. Нет, тепло в доме. Точно завороженные — иначе, почему в темноте не завяли?
— Их не надо выкидывать, — вышла она с вазой в коридор. — Сегодня.
— Тогда неси торт.
Он стоял у двери в небрежной позе, сумка на плече болталась, точно шарф. Соне захотелось швырнуть розы в эту довольную рожу — пусть поплачет. Но через секунду совесть застыдила ее за агрессивные мысли: ну за что его так? Что плохого он тебе сделал, Сонечка? Только хорошее же ведь… А что не замечает в тебе девушку, так это не его, а твоя вина — нет в тебе девушки, а только мать-одиночка, как он и сказал. А зачем ему баба с прицепом, как говорят люди… Умные. Они верно ее на улице дурой называют.
Стала немного умной, отнесла вазу на кухонный стол. Открыла холодильник, достала коробку с тортом. Хотела проверить его состояние, но сразу услышала за спиной:
— Не надо. Так крем. Принести новый?
Он стоял теперь в дверях кухни в той же позе.
— Не надо.
Она вытащила одной рукой ведро и сумела впихнуть в пакет всю коробку. Роман протянул руку.
— Давай я сама вынесу, чтобы ты руки не пачкал. У нас их мыть негде. Да и тебе возвращаться, — выговаривала она ему в лицо свою затаенную обиду. — Я сама…
Но он вырвал из ее рук мешок.
— Ну и вернусь. Что такого? Тапки есть. Чаем не напоишь, что ли? Жалко?
— Тебя мама ждет.
— Да не ждет меня никто.
Он отвернулся, поставил в дверях коробку, чтобы не захлопнулась. Соня стояла в коридоре и слушала грохот проваливающегося в мусоропровод тяжелого пакета. Или это ее тяжелое сердце в пятки провалилось. Или только в живот — и его сейчас крутит с такой силой, что хочется согнуться пополам и разреветься.
— Соня, ты чего?
Роман отодвинул ногой коробку, и дверь захлопнулась. Соня пожала плечами.
— Да так… Ничего. Просто страшно… — сказала правду и тут же придумала себе оправдание. — Никогда одна не ночевала…
— Серьезно, что ли? В плане, страшно?
Она снова пожала плечами.
— Страшные сказки Тишке на ночь читаешь? — подсказал Роман ответ.
Она снова пожала плечами. В куртке сделать это было тяжело, очень тяжело, как и не отводить от лица Романа глаз. На его плече нет сумки. Скинул, а она и не заметила.
— Остаться? — не дождался он ответа словами.
— Тебя мама ждет.
— Сонь, да все нормально. Я тебя утром в магазин заброшу и поеду к своим. День с ними перекантуюсь. Узнаю, что Женьке привезти надо и вышлю тебе список. У вас есть сервис по сбору клиентских заказов?
— Нет…
— Жалко. Придется за полчаса до закрытия приехать. Сделаю вид, что мы не знакомы, если тебе стыдно.
— А тебе не стыдно?
— Быть знакомым с тобой? Может, мне повезло… Ну ладно, улыбнись. И отойди от двери — я уже умею вашей раковиной пользоваться.
Дверь он не закрыл. Она смотрела ему в спину, но видела в зеркале лицо, и он тоже ее видел.
— Соня, раздевайся. У вас тут жарко.
— А ты что в куртке руки моешь?
— Потому что грязные. Тебе брат не говорит, что ты много глупых вопросов задаешь?
— Не говорит.
— Тогда и я не буду тебе этого говорить, — Роман обернулся и принялся вытирать руки висящим на крючке полотенцем. — На завтрак я хочу кашу. Можно?
Соня кивнула.
— Ну и зачем, скажи, мне к маме ехать, если кашу и здесь сварят? А там это вообще еще под очень большим вопросом…
— Ты какую больше любишь? — огрызнулась Соня, даже скорее не на Романа, а на тонюсенький внутренний голосочек, визжащий, что это может быть шанс.
Шанс? Единственный? На что шанс?
— Без разницы, — ответил Роман, и Соня вздрогнула, таким складным вышел его ответ, точно он читал ее мысли. — Обойдусь без каши. Чай, бутер… Что угодно по-быстрому. Тебе и так рано вставать. Не хочу тебя напрягать, а то буду последним козлом себя чувствовать…
А она чувствовала себя последней дурой. Он остался здесь не за тем… И сейчас оправдывается за то, что не оправдал ее надежды. Да, куда тебе, деточка, со свиным рылом…
Соня отвернулась, принялась расстегивать куртку, втянула живот, выдохнула — этот Новый год нужно пережить до конца. Потом будет легче, привычнее — не будет его и не будет никаких дурацких мыслей. Присела, чтобы снять ботинки, вытащила тапочки. У нее новые — меньше месяца, за них не стыдно. Самое дурацкое — это свитер. Она его сняла и сунула под вешалку. Одернула футболку и обернулась. Он как был в куртке, так и остался. Смотрел на нее, разглядывал — с интересом или с сочувствием, не поймешь.
— Отойди уже, тут вдвоем не развернуться, — объяснил свое промедление понятным русским языком.
Она ушла в кухню, оттуда крикнула, голодный он или нет?
— А ты? — ответил вопросом на вопрос.
Снова подпер косяк, но уже просто в футболке. Она опустила глаза — тапочки новые, которые якобы для ее отца купил.
— Я первая спросила.
— Я ничего не хочу. Хочу, чтобы ты спать легла. У тебя материальная ответственность на работе, а ты вчера толком не спала. Дай мне подушку с одеялом и иди спать.
— Я покажу тебе, как диван разобрать. Или разберешься?
— Разбирать не буду. Я не ворочаюсь ночью. А если что — падать не высоко, — усмехнулся Роман.
Эта его усмешка уже набила Соне аскомину. Ну чего он над ней постоянно смеется? Что не так она делает? Что он про нее думает? Уверен, что сделай шаг и все — получит ее без проблем. Наверное, так и думает. Просто не хочет, даром не нужна. И за куклу тоже…
— Мне надо куклу завтра вернуть. Напомнишь? — посмотрела она ему в глаза как можно злее.
— Если не забуду, — не переставал он улыбаться.
Она чуть приоткрыла форточку на кухне, чтобы в квартире ночью было не слишком жарко, и снова уставилась ему в глаза, но ничего больше не сказала. Прошла в большую, папину, комнату и достала из нижнего ящика стенки одеяло и подушку. Папины! Сначала думала спросить, не брезгуешь? А потом решила промолчать.
— Соня, может, не надо куклу возвращать?
— Зачем мне кукла? — осталась она стоять перед ним, прижимая к груди подушку. — Две?
Одеяло он уже забрал.
— Давай в приют какой-нибудь отвезем обе? Если тебе дорого, то давай я выкуплю твою. Извини, если обидел… — добавил тут же. — Просто… Ну, мы тут злились, подпортили себе карму. Ну, может, восстановим так? Но если тебе дорого или неудобно, я пойму…
