Не знаю, сколько времени провожу так, сидя на холодном мраморном полу кухни. Из ступора меня выводит звонок мобильного. Это Кир. Не могу сейчас разговаривать. Не хочу. Перевожу телефон в беззвучный режим и отправляюсь в ванную. На автомате набираю горячую воду и, уже лёжа в ванне, рассматриваю лезвие безопасной бритвы – размышляю, насколько реально вскрыть вены этой штуковиной. Потом прихожу в ужас от не прошеной и гадкой мысли. Нет. Из-за какой-то глупости лишать себя жизни? Нет. Это не про меня. Я поплачу, и всё пройдет. Может, я буду плакать год, но я вернусь домой. Вернусь живой и здоровой, чтобы обрадовать родителей. Чтобы найти новую любовь. Папа всегда учил меня, что жизнь – это бесценный дар, коим нельзя жертвовать ни при каких обстоятельствах, то, что никак не отыграешь назад. И я цепляюсь за папины слова, чтобы не совершить непоправимую ошибку. Слёзы, наконец, прорываются бесконечным потоком. Впрочем, не принося никакого облегчения. По моим ощущениям я никогда не смогу выплакать их до дна. В какой-то момент замечаю, что вода уже остыла и неприятно холодит. В состоянии зомби выбираюсь из ванны, натягиваю пижаму и с трудом дохожу до кровати, где, свернувшись комочком, впадаю в тяжёлый сон без сновидений.
Просыпаюсь резко от того, что кто-то гладит меня по плечу.
- Уходи, - говорю со злостью. Он не слушается, и я срываюсь на крик. – УХОДИ!
- Нет, - отвечает просто. – Что случилось? Почему ты не брала трубку?
Наверное, в этот момент мне просто надо, жизненно необходимо, найти виновного во всех моих бедах. И кроме мальчишки здесь никого нет. В голову приходит только одно – всё из-за того, что я повелась на Кира. Целовала его. Хотела его. Алекс просто почувствовал, что я его отпускаю. Я во всём виновата. Я и Кир.
- Я хочу побыть одна. Уходи, - говорю с неподъёмной усталостью.
- Я никуда не уйду, пока не объяснишь, в чём дело, - заявляет этот упёртый баран, ложится рядом и обнимает меня. Это срывает крышу окончательно.
Вскакиваю, вывернувшись из его рук, и ору, чтобы оставил меня в покое. Что я ненавижу его. Это уже натуральная истерика, из которой я не смогу выбраться. Он же с настырностью, достойной лучшего применения, подходит и снова заключает меня в объятья. Сковывает мои руки по швам, чтобы не могла бить его, чего мне в данную секунду хочется безумно. Ещё какое-то время стараюсь вырваться из железного захвата, но всё без толку, он гораздо сильнее. Снова бесполезные слёзы льются неконтролируемо по щекам.
- Что бы ни произошло, я буду рядом. Всегда, – говорит мне в макушку. Качаю отчаянно головой, отрицая всё и сразу.
- Просто уйди, - уже почти умоляю я. Но не на того напала. В очереди за упрямством этот парень явно стоял в первых рядах. Мы не двигаемся, замерев, бесконечно долго. Слёзы снова иссыхают, и я перестаю чувствовать, что бы то ни было. Ни боли, ни тоски. Но и хорошего не чувствую тоже – внутри бездонная пустота. Заметив перемены, Кир спрашивает:
- Теперь расскажешь?
- Нет, - отвечаю тихо. Пытаюсь вырваться из захвата, и на этот раз он отпускает. Устало сажусь на кровать, устремив взгляд в никуда. Пустота приносит облегчение, и я не хочу шевелиться, боюсь спугнуть её. На мгновение замешкавшись, Кир выходит из комнаты, но скоро возвращается – приносит зелёный чай. Садится передо мной на корточки, заставляя сделать хотя бы пару глотков. Затем притягивает меня к себе на колени, и мы сидим так, почти без движения до самой темноты. Он что-то говорит успокаивающее, но я не слышу, не понимаю слов. Потом уходит ненадолго куда-то, но снова приходит, чтобы остаться со мной на ночь, не пристаёт, просто обнимает. Мне без разницы. «Если не Алекс, то неважно кто» - возникает в сознании равнодушная мысль. И с этого момента я спокойна как робот. Всё наладится, я всё переживу.
КИРАМ
Три дня проходят волшебно, Мари становится живой и какой-то настоящей. Неужели настолько любит воду, и именно возможности плавать в океане ей так не хватало? Радуюсь, что решился на эту покупку, очень выгодное вложение оказалось. Мы целыми вечерами пропадаем в море, наслаждаемся обществом друг друга. Когда моя девочка перестаёт выпускать колючки по поводу и без, с ней интересно и весело. Стараюсь не прикасаться к ней, пусть расслабится, привыкнет, подпустит ближе. Но продолжаю провоцировать свою красавицу тем, что раздеваюсь полностью, хочу, чтобы она приучилась ко мне. И я знаю, что нравлюсь ей, пусть любуется.
В четверг она не возвращается в трансляцию после перерыва, и я звоню, уточнить, что случилось. Мари не отвечает, чем ужасно меня нервирует. С трудом дожидаюсь окончания рабочего дня. Я не могу знать наверняка, но похоже на то, что она всё же обнаружила заготовленные для неё новости. Когда нахожу всю в слезах, сердце сжимается от жалости. Но лишь на секунду. Злое торжество охватывает меня – с Эвансом покончено! Удерживая рвущуюся из рук птичку, я доволен своей выходкой. Я победил. Проходит время и она успокаивается в моих руках. И так должно быть всегда. В МОИХ руках. Мари отказывается говорить о том, что произошло. Правильно, здесь нечего обсуждать. Просто сотри его из памяти, солнце. Не прогоняет меня ночью, позволяя обнимать себя, и я уже планирую, как она переберётся в мою спальню. Но утром, я замечаю, произошедшие с ней перемены. Когда она равнодушно встаёт, забыв наругаться на то, что уснул в её постели, я ещё радуюсь, надеясь, что теперь-то её ничто не удерживает от того, чтобы быть со мной. Ловлю своё сердце уже у двери, желая доброго утра. Целую нежно. Всё с тем же равнодушием Мари реагирует и на мой поцелуй. Не отвечает и не сердится. Терпит. «Ты закончил?» - спрашивает со спокойствием зомби, стоит мне отстраниться, и, не дождавшись ответа, уходит на кухню.
Проходит неделя, другая, и я уже не так рад содеянному. Моя девочка не приходит в себя. Всё что она делает, делает автоматически. Не ест, если не напомнить. Не плавает, когда я практически заставляю её отправиться кататься на яхте. Не хочет видеться с Диной. Не смеётся, как бы я не старался. И, в общем-то, почти не разговаривает. Сложно описать, что я чувствую при этом. Азарт – сколько времени понадобится, чтобы вернуть её себе? Абсолютно точно – злость, что чувства к этому придурку оказались так сильны. Жалость – видеть мою девочку в таком сломленном состоянии невыносимо. И, совсем немного – раскаяние. Но злость и азарт гораздо сильнее. Сейчас, когда точно знаю, какой она может быть, я не планирую сдаваться. Она стала необходима мне как воздух. И я упорно каждое долбаное утро встречаю её чашкой кофе и цветами. Стараюсь почаще заманивать на яхту. Дразню её, находясь на связи, когда я в офисе. Она же ужасающе бесчувственна.
Говорят, время лечит. И мне остаётся только ждать и быть рядом.
22
МАРИ
В сонном равнодушии проходит лето. Говорят, оно было невыносимо жарким, но я не заметила, в основном проведя его в прохладе домашних стен. С удивлением отмечаю для себя, что на исходе август. Я уже полгода провела в плену, а кажется, как будто один бесконечно долгий, застывший во времени день. Ничего вокруг не меняется, и я не меняюсь тоже. Но это далеко не так. Одним отнюдь не прекрасным утром, взглянув в зеркало, застываю в изумлении – неужели это я? Щёки ввалились, под глазами тёмные круги, плечо, наверное, можно обхватить двумя пальцами. Если бы Кир мог меня видеть, думаю, отправил бы домой немедленно, зачем ему такая страшная наложница. Стараюсь припомнить, когда в последний раз ела, но в голове пустота. Словно стряхнув морок, берусь за ум и начинаю тщательно следить за своим рационом. Возвращаюсь к тренировкам, что даётся нелегко – мышцы будто атрофировались. Осталось немного, каких-то полгода и я смогу вернуться домой. Я должна быть в форме к этому времени. «Чтобы не пугать родителей», - думаю я. Но где-то на задворках сознания крутится мысль: «Чтобы показать ему, от чего отказался». Отгоняю её. Нельзя поддаваться соблазну впасть в депрессию снова.
Понемногу становится легче. Я снова чувствую вкус еды, испытываю удовольствие от плавания. Оживаю.
И однажды прошу Кира:
- Давай устроим пикник на яхте?
Он удивлённо улыбается, соглашается с готовностью. В этот вечер мы много разговариваем, и я с недоумением узнаю, что совсем скоро у Кира начинается учебный год – он теперь будет учиться в университете, а работать во второй половине дня. Сквозь плотную вату отрешённости, окутавшую меня этим летом, до меня оказывается не дошла информация, что мы вскоре переезжаем жить в Палеру, ту, что столица. Университет находится там. А работать Кирам теперь будет в головном офисе. Мальчишка рассказывает, что он тренируется снова, но уже не планирует участвовать в боях без правил, просто не хочет терять форму. Мы общаемся, как давно не встречавшиеся друзья, много шутим, и это отогревает мою душу. Я с нетерпением жду завтра, чтобы отправиться в море.
Уже в семь часов мы на пристани, и я улыбаюсь солнечному утру, предвкушая целый день в воде. Благо зной уже не такой невыносимый, держатся весьма комфортные для меня тридцать градусов. Кир тоже много улыбается. Видимо, жить с мрачной и депрессивной мной было совсем невыносимо, посмеиваюсь про себя, скосив на него глаза.
Скидываю абайю, как только отходим довольно далеко от причала, и жмурюсь от удовольствия. Мои ожидания более чем оправдываются: почти весь день мы проводим, плескаясь в море. Время от времени выбираемся на борт, чтобы перекусить и отдохнуть. Много смеёмся. И, да, мы делаем это всё, даже не думая одеваться. Наши отношения давно перешагнули тот рубеж, до которого люди стесняются друг друга. Впрочем, на мой взгляд, Киру даже слово такое – «стеснительность», незнакомо. Он тоже изменился за это лето, и теперь не находит нужным хотя бы делать вид, что мы друзья. Ясно даёт понять, на что рассчитывает. То и дело касается меня, обнимает. Я не знаю, как к этому относиться, но мне приятно. Почувствовать себя желанной приятно.
Наша яхта встала недалеко от безумно красивого песчаного пляжа, укрытого среди скал. Я подначиваю Кира отправиться туда вплавь, и он предсказуемо соглашается. Уставшие и довольные мы выбираемся с прибоем на мелкий горячий песок. Он хватает меня и кружит, пока я не теряю ориентацию в пространстве. С хохотом падаем. Одним неуловимым движением Кир перекатывает нас, подминая меня под себя. Тяжесть его тела надо мной будоражит, посылает приятные мурашки вдоль спины. Он целует меня сначала нежно и тягуче, но чем дальше, тем сложнее ему сдерживаться. Поцелуй становится страстным и горячим, его язык в моем рту возбуждает до дрожи. Притягиваю его ещё ближе к себе, вплавляюсь в него всем телом. Чувствую его впечатляющую эрекцию, и это дарит ощущение триумфа. От губ Кир спускается к обнажённой груди и втягивает в рот безумно чувствительный сосок, терзает его языком, прикусывает зубами. Прохладные волны накатывают на песок и ласкают босые ступни, руки моего мальчика обжигают нежную кожу низа живота, пальцы творят какие-то фантастические вещи с моим клитором. Я таю в ворохе невероятных ощущений, когда он оставляет следы от зубов на моей шее, будто помечает меня. Оторвавшись от поцелуев лишь на секунду, зависает надо мной, словно спрашивая разрешения на более решительные действия. Не в силах больше ждать, обвиваю его ногами и притягиваю к себе. Он входит медленно, плавно, намеренно растягивая удовольствие. Но уже очень скоро амплитуда толчков возрастает. И я вижу небо в алмазах – оргазм настолько сокрушительный, что я не в силах дышать. Кир догоняет меня стремительно, кончает со звериным почти стоном. Впивается в шею поцелуем. И мы долго ещё лениво валяемся в облизывающих расслабленные тела волнах.
Но потом всю расслабленность смывает начисто при одной простой мысли – мы не предохранялись. И сейчас совсем неподходящий день цикла. Чёрт-чёрт-чёрт!
КИРАМ
Мой бог, это было что-то фантастическое и дикое. Как она откликается на каждое прикосновение, как идеально двигаются в едином ритме наши тела. Такого нереального оргазма я не испытывал ни разу, да простит меня Мэй. Мари, моя сладкая девочка…
Чувствую, как она напрягается, и уверен, что в её прелестной головке появилась очередная глупая мысль. Но, как оказывается, мысль не такая уж и нелепая. Когда говорит, что не пьёт таблеток и шансы залететь сегодня слишком высоки, я сперва напрягаюсь. Заводить ребенка с бейгали не принято до появления наследника. Потом расслабляюсь – это одно из правил, на которые я готов плевать с высокой башни. Если у нас будет ребёнок, он привяжет её ко мне навеки. И я довольно ухмыляюсь, придя к такому выводу. Мари же моё радостное лицо только раздражает. Она бурчит, что я веду себя по-идиотски и требует отправиться обратно на яхту немедленно.
Уже на борту тут же уходит в душ, а я делаю пару звонков и договариваюсь с капитаном, что мы остаёмся в этой бухте до завтра. Мне нужно время, чтобы закрепить результат. Мари появляется из своей каюты только пару часов спустя. Я даже уже начал переживать. Когда заходит в кают-компанию, в каждом резком жесте чувствую – она злится. После всего проделанного нами пути это кажется сущей мелочью. Она садится довольно далеко от меня. Хватаю её за руку, притягиваю к себе и заваливаюсь на спину, удобно расположив мою малышку сверху. Одной рукой нежно поглаживаю по спине, какого-то чёрта снова затянутой в платье, второй ласкаю лицо, которое так мечтаю увидеть. Ощупываю его, пытаясь представить, как оно выглядит.
- Что ты делаешь? – спрашивает недовольно.
- Смотрю на тебя, - отвечаю, не задумываясь.
- Кир. Это совсем не смешно. Нам с тобой категорически не нужен ребенок.
- Я не понимаю, почему ты паникуешь раньше времени, - говорю честно. – Я тоже думаю, что нам рановато заводить детей, но если получится – я буду рад. Особенно, если это будет маленькая вредная девчонка, похожая на мать.
Она со стоном утыкается мне в плечо.
- Не получится, твои гены будут доминировать в любом случае.
Жаль, я уж размечтался. Нащупываю застёжку платья, чтобы избавиться от него.
- Ты невыносим, - выдыхает мне в шею.
- Точно, – целую ее в ухо.
- Ты – чудовище.
- Согласен, - дотягиваюсь до уголка губ.
- Ты…
Она не успевает договорить. Потому что не даю ей такого шанса. Мы целуемся, и градус возбуждения всё нарастает, воздух буквально пропитан сексом. Садимся. Она, оседлав меня верхом, трётся грудью о мою голую грудь, и я стягиваю совершенно излишнее в такой ситуации платье. Под ним обнаруживается столь же лишний бюстгальтер, и я с рычанием разрываю застёжку ненужной вещицы, не желая возиться с крючками. В этот раз она хочет быть сверху, и я с радостью предоставляю моей девочке такую возможность. Тонкое кружево трусиков раздражает возбуждённую плоть, и трусы разделяют печальную участь бюстгальтера.
- Ты разоришься на моём белье, если будешь продолжать в том же духе, - шепчет, запрокинув голову Мари, словно подставляя шею для моих поцелуев.
- Это траты, на которые я готов выделить неограниченный бюджет, - отвечаю, покусывая её как вампир.
Дальше не остается места для слов, только сумасшедшая жажда и простые движения, возносящие на вершину.
Этой ночью Мари впервые остаётся в моей постели, и я зацеловываю её всю, стирая следы прикосновений других мужчин.
Просыпаюсь резко от того, что кто-то гладит меня по плечу.
- Уходи, - говорю со злостью. Он не слушается, и я срываюсь на крик. – УХОДИ!
- Нет, - отвечает просто. – Что случилось? Почему ты не брала трубку?
Наверное, в этот момент мне просто надо, жизненно необходимо, найти виновного во всех моих бедах. И кроме мальчишки здесь никого нет. В голову приходит только одно – всё из-за того, что я повелась на Кира. Целовала его. Хотела его. Алекс просто почувствовал, что я его отпускаю. Я во всём виновата. Я и Кир.
- Я хочу побыть одна. Уходи, - говорю с неподъёмной усталостью.
- Я никуда не уйду, пока не объяснишь, в чём дело, - заявляет этот упёртый баран, ложится рядом и обнимает меня. Это срывает крышу окончательно.
Вскакиваю, вывернувшись из его рук, и ору, чтобы оставил меня в покое. Что я ненавижу его. Это уже натуральная истерика, из которой я не смогу выбраться. Он же с настырностью, достойной лучшего применения, подходит и снова заключает меня в объятья. Сковывает мои руки по швам, чтобы не могла бить его, чего мне в данную секунду хочется безумно. Ещё какое-то время стараюсь вырваться из железного захвата, но всё без толку, он гораздо сильнее. Снова бесполезные слёзы льются неконтролируемо по щекам.
- Что бы ни произошло, я буду рядом. Всегда, – говорит мне в макушку. Качаю отчаянно головой, отрицая всё и сразу.
- Просто уйди, - уже почти умоляю я. Но не на того напала. В очереди за упрямством этот парень явно стоял в первых рядах. Мы не двигаемся, замерев, бесконечно долго. Слёзы снова иссыхают, и я перестаю чувствовать, что бы то ни было. Ни боли, ни тоски. Но и хорошего не чувствую тоже – внутри бездонная пустота. Заметив перемены, Кир спрашивает:
- Теперь расскажешь?
- Нет, - отвечаю тихо. Пытаюсь вырваться из захвата, и на этот раз он отпускает. Устало сажусь на кровать, устремив взгляд в никуда. Пустота приносит облегчение, и я не хочу шевелиться, боюсь спугнуть её. На мгновение замешкавшись, Кир выходит из комнаты, но скоро возвращается – приносит зелёный чай. Садится передо мной на корточки, заставляя сделать хотя бы пару глотков. Затем притягивает меня к себе на колени, и мы сидим так, почти без движения до самой темноты. Он что-то говорит успокаивающее, но я не слышу, не понимаю слов. Потом уходит ненадолго куда-то, но снова приходит, чтобы остаться со мной на ночь, не пристаёт, просто обнимает. Мне без разницы. «Если не Алекс, то неважно кто» - возникает в сознании равнодушная мысль. И с этого момента я спокойна как робот. Всё наладится, я всё переживу.
КИРАМ
Три дня проходят волшебно, Мари становится живой и какой-то настоящей. Неужели настолько любит воду, и именно возможности плавать в океане ей так не хватало? Радуюсь, что решился на эту покупку, очень выгодное вложение оказалось. Мы целыми вечерами пропадаем в море, наслаждаемся обществом друг друга. Когда моя девочка перестаёт выпускать колючки по поводу и без, с ней интересно и весело. Стараюсь не прикасаться к ней, пусть расслабится, привыкнет, подпустит ближе. Но продолжаю провоцировать свою красавицу тем, что раздеваюсь полностью, хочу, чтобы она приучилась ко мне. И я знаю, что нравлюсь ей, пусть любуется.
В четверг она не возвращается в трансляцию после перерыва, и я звоню, уточнить, что случилось. Мари не отвечает, чем ужасно меня нервирует. С трудом дожидаюсь окончания рабочего дня. Я не могу знать наверняка, но похоже на то, что она всё же обнаружила заготовленные для неё новости. Когда нахожу всю в слезах, сердце сжимается от жалости. Но лишь на секунду. Злое торжество охватывает меня – с Эвансом покончено! Удерживая рвущуюся из рук птичку, я доволен своей выходкой. Я победил. Проходит время и она успокаивается в моих руках. И так должно быть всегда. В МОИХ руках. Мари отказывается говорить о том, что произошло. Правильно, здесь нечего обсуждать. Просто сотри его из памяти, солнце. Не прогоняет меня ночью, позволяя обнимать себя, и я уже планирую, как она переберётся в мою спальню. Но утром, я замечаю, произошедшие с ней перемены. Когда она равнодушно встаёт, забыв наругаться на то, что уснул в её постели, я ещё радуюсь, надеясь, что теперь-то её ничто не удерживает от того, чтобы быть со мной. Ловлю своё сердце уже у двери, желая доброго утра. Целую нежно. Всё с тем же равнодушием Мари реагирует и на мой поцелуй. Не отвечает и не сердится. Терпит. «Ты закончил?» - спрашивает со спокойствием зомби, стоит мне отстраниться, и, не дождавшись ответа, уходит на кухню.
Проходит неделя, другая, и я уже не так рад содеянному. Моя девочка не приходит в себя. Всё что она делает, делает автоматически. Не ест, если не напомнить. Не плавает, когда я практически заставляю её отправиться кататься на яхте. Не хочет видеться с Диной. Не смеётся, как бы я не старался. И, в общем-то, почти не разговаривает. Сложно описать, что я чувствую при этом. Азарт – сколько времени понадобится, чтобы вернуть её себе? Абсолютно точно – злость, что чувства к этому придурку оказались так сильны. Жалость – видеть мою девочку в таком сломленном состоянии невыносимо. И, совсем немного – раскаяние. Но злость и азарт гораздо сильнее. Сейчас, когда точно знаю, какой она может быть, я не планирую сдаваться. Она стала необходима мне как воздух. И я упорно каждое долбаное утро встречаю её чашкой кофе и цветами. Стараюсь почаще заманивать на яхту. Дразню её, находясь на связи, когда я в офисе. Она же ужасающе бесчувственна.
Говорят, время лечит. И мне остаётся только ждать и быть рядом.
22
МАРИ
В сонном равнодушии проходит лето. Говорят, оно было невыносимо жарким, но я не заметила, в основном проведя его в прохладе домашних стен. С удивлением отмечаю для себя, что на исходе август. Я уже полгода провела в плену, а кажется, как будто один бесконечно долгий, застывший во времени день. Ничего вокруг не меняется, и я не меняюсь тоже. Но это далеко не так. Одним отнюдь не прекрасным утром, взглянув в зеркало, застываю в изумлении – неужели это я? Щёки ввалились, под глазами тёмные круги, плечо, наверное, можно обхватить двумя пальцами. Если бы Кир мог меня видеть, думаю, отправил бы домой немедленно, зачем ему такая страшная наложница. Стараюсь припомнить, когда в последний раз ела, но в голове пустота. Словно стряхнув морок, берусь за ум и начинаю тщательно следить за своим рационом. Возвращаюсь к тренировкам, что даётся нелегко – мышцы будто атрофировались. Осталось немного, каких-то полгода и я смогу вернуться домой. Я должна быть в форме к этому времени. «Чтобы не пугать родителей», - думаю я. Но где-то на задворках сознания крутится мысль: «Чтобы показать ему, от чего отказался». Отгоняю её. Нельзя поддаваться соблазну впасть в депрессию снова.
Понемногу становится легче. Я снова чувствую вкус еды, испытываю удовольствие от плавания. Оживаю.
И однажды прошу Кира:
- Давай устроим пикник на яхте?
Он удивлённо улыбается, соглашается с готовностью. В этот вечер мы много разговариваем, и я с недоумением узнаю, что совсем скоро у Кира начинается учебный год – он теперь будет учиться в университете, а работать во второй половине дня. Сквозь плотную вату отрешённости, окутавшую меня этим летом, до меня оказывается не дошла информация, что мы вскоре переезжаем жить в Палеру, ту, что столица. Университет находится там. А работать Кирам теперь будет в головном офисе. Мальчишка рассказывает, что он тренируется снова, но уже не планирует участвовать в боях без правил, просто не хочет терять форму. Мы общаемся, как давно не встречавшиеся друзья, много шутим, и это отогревает мою душу. Я с нетерпением жду завтра, чтобы отправиться в море.
Уже в семь часов мы на пристани, и я улыбаюсь солнечному утру, предвкушая целый день в воде. Благо зной уже не такой невыносимый, держатся весьма комфортные для меня тридцать градусов. Кир тоже много улыбается. Видимо, жить с мрачной и депрессивной мной было совсем невыносимо, посмеиваюсь про себя, скосив на него глаза.
Скидываю абайю, как только отходим довольно далеко от причала, и жмурюсь от удовольствия. Мои ожидания более чем оправдываются: почти весь день мы проводим, плескаясь в море. Время от времени выбираемся на борт, чтобы перекусить и отдохнуть. Много смеёмся. И, да, мы делаем это всё, даже не думая одеваться. Наши отношения давно перешагнули тот рубеж, до которого люди стесняются друг друга. Впрочем, на мой взгляд, Киру даже слово такое – «стеснительность», незнакомо. Он тоже изменился за это лето, и теперь не находит нужным хотя бы делать вид, что мы друзья. Ясно даёт понять, на что рассчитывает. То и дело касается меня, обнимает. Я не знаю, как к этому относиться, но мне приятно. Почувствовать себя желанной приятно.
Наша яхта встала недалеко от безумно красивого песчаного пляжа, укрытого среди скал. Я подначиваю Кира отправиться туда вплавь, и он предсказуемо соглашается. Уставшие и довольные мы выбираемся с прибоем на мелкий горячий песок. Он хватает меня и кружит, пока я не теряю ориентацию в пространстве. С хохотом падаем. Одним неуловимым движением Кир перекатывает нас, подминая меня под себя. Тяжесть его тела надо мной будоражит, посылает приятные мурашки вдоль спины. Он целует меня сначала нежно и тягуче, но чем дальше, тем сложнее ему сдерживаться. Поцелуй становится страстным и горячим, его язык в моем рту возбуждает до дрожи. Притягиваю его ещё ближе к себе, вплавляюсь в него всем телом. Чувствую его впечатляющую эрекцию, и это дарит ощущение триумфа. От губ Кир спускается к обнажённой груди и втягивает в рот безумно чувствительный сосок, терзает его языком, прикусывает зубами. Прохладные волны накатывают на песок и ласкают босые ступни, руки моего мальчика обжигают нежную кожу низа живота, пальцы творят какие-то фантастические вещи с моим клитором. Я таю в ворохе невероятных ощущений, когда он оставляет следы от зубов на моей шее, будто помечает меня. Оторвавшись от поцелуев лишь на секунду, зависает надо мной, словно спрашивая разрешения на более решительные действия. Не в силах больше ждать, обвиваю его ногами и притягиваю к себе. Он входит медленно, плавно, намеренно растягивая удовольствие. Но уже очень скоро амплитуда толчков возрастает. И я вижу небо в алмазах – оргазм настолько сокрушительный, что я не в силах дышать. Кир догоняет меня стремительно, кончает со звериным почти стоном. Впивается в шею поцелуем. И мы долго ещё лениво валяемся в облизывающих расслабленные тела волнах.
Но потом всю расслабленность смывает начисто при одной простой мысли – мы не предохранялись. И сейчас совсем неподходящий день цикла. Чёрт-чёрт-чёрт!
КИРАМ
Мой бог, это было что-то фантастическое и дикое. Как она откликается на каждое прикосновение, как идеально двигаются в едином ритме наши тела. Такого нереального оргазма я не испытывал ни разу, да простит меня Мэй. Мари, моя сладкая девочка…
Чувствую, как она напрягается, и уверен, что в её прелестной головке появилась очередная глупая мысль. Но, как оказывается, мысль не такая уж и нелепая. Когда говорит, что не пьёт таблеток и шансы залететь сегодня слишком высоки, я сперва напрягаюсь. Заводить ребенка с бейгали не принято до появления наследника. Потом расслабляюсь – это одно из правил, на которые я готов плевать с высокой башни. Если у нас будет ребёнок, он привяжет её ко мне навеки. И я довольно ухмыляюсь, придя к такому выводу. Мари же моё радостное лицо только раздражает. Она бурчит, что я веду себя по-идиотски и требует отправиться обратно на яхту немедленно.
Уже на борту тут же уходит в душ, а я делаю пару звонков и договариваюсь с капитаном, что мы остаёмся в этой бухте до завтра. Мне нужно время, чтобы закрепить результат. Мари появляется из своей каюты только пару часов спустя. Я даже уже начал переживать. Когда заходит в кают-компанию, в каждом резком жесте чувствую – она злится. После всего проделанного нами пути это кажется сущей мелочью. Она садится довольно далеко от меня. Хватаю её за руку, притягиваю к себе и заваливаюсь на спину, удобно расположив мою малышку сверху. Одной рукой нежно поглаживаю по спине, какого-то чёрта снова затянутой в платье, второй ласкаю лицо, которое так мечтаю увидеть. Ощупываю его, пытаясь представить, как оно выглядит.
- Что ты делаешь? – спрашивает недовольно.
- Смотрю на тебя, - отвечаю, не задумываясь.
- Кир. Это совсем не смешно. Нам с тобой категорически не нужен ребенок.
- Я не понимаю, почему ты паникуешь раньше времени, - говорю честно. – Я тоже думаю, что нам рановато заводить детей, но если получится – я буду рад. Особенно, если это будет маленькая вредная девчонка, похожая на мать.
Она со стоном утыкается мне в плечо.
- Не получится, твои гены будут доминировать в любом случае.
Жаль, я уж размечтался. Нащупываю застёжку платья, чтобы избавиться от него.
- Ты невыносим, - выдыхает мне в шею.
- Точно, – целую ее в ухо.
- Ты – чудовище.
- Согласен, - дотягиваюсь до уголка губ.
- Ты…
Она не успевает договорить. Потому что не даю ей такого шанса. Мы целуемся, и градус возбуждения всё нарастает, воздух буквально пропитан сексом. Садимся. Она, оседлав меня верхом, трётся грудью о мою голую грудь, и я стягиваю совершенно излишнее в такой ситуации платье. Под ним обнаруживается столь же лишний бюстгальтер, и я с рычанием разрываю застёжку ненужной вещицы, не желая возиться с крючками. В этот раз она хочет быть сверху, и я с радостью предоставляю моей девочке такую возможность. Тонкое кружево трусиков раздражает возбуждённую плоть, и трусы разделяют печальную участь бюстгальтера.
- Ты разоришься на моём белье, если будешь продолжать в том же духе, - шепчет, запрокинув голову Мари, словно подставляя шею для моих поцелуев.
- Это траты, на которые я готов выделить неограниченный бюджет, - отвечаю, покусывая её как вампир.
Дальше не остается места для слов, только сумасшедшая жажда и простые движения, возносящие на вершину.
Этой ночью Мари впервые остаётся в моей постели, и я зацеловываю её всю, стирая следы прикосновений других мужчин.
