— Не знаю. Хочу жить без скандалов, и чтобы никто вокруг не ссорился.
— То есть требовать у родителей жить вместе ты не станешь?
Я горько усмехнулась, делая новый глоток.
— Нет, я же не изверг. Не хотят — пусть разводятся. Но без закулисных интриг! И без вранья. Они бы хоть номер снимали!
— Тихо, — усмехнулся магистр. — Не воюй. Тогда поговори с мамой. Не спеши выводить всех на чистую воду, просто поговори с ней и скажи, чтобы сама во всем призналась Морису. Если расскажешь ему сразу, поссоришься со Стефани. Не расскажешь — обидится, если узнает. А он узнает, такое сложно долго скрывать.
— А если мама откажется с ним разговаривать? — высказала я опасение.
Смерть улыбнулся.
— Не откажется. Она не враг своим детям. Ты поговори, и если что, приходи ко мне. Поговорю уже я — не отвертится.
— Спасибо, — искренне и с облегчением сказала я.
Совет Смерти выглядел разумнее, чем Алибека. Так, по крайней мере, я не буду чувствовать себя предательницей. И, возможно, сохраню семью. Пусть она разделится на два лагеря... но это лучше, чем жить в ссоре.
На этой оптимистичной ноте мне в голову пришла очередная гениальная идея.
— Тогда я пойду домой! — храбро объявила я и поднялась.
Глинтвейн был тем еще засранцем. Притворялся чайком, согревал, дарил волшебные ароматы нового года, а сам коварно меня того. Пьянил. Я пошатнулась и под усталое «Ну куда ты в такое время пойдешь?» чуть не упала. В последний момент Смерть схватил меня за руку и дернул на себя. Мы вместе — я, Смерть и кресло опасно качнулись назад. На секунду — долгую секунду, когда я ощущала на губах горячее дыхание — кресло замерло. Но не перевернулось, а принялось медленно покачиваться, выдерживая теперь уже двоих.
Смерть не отрывал взгляд от моего лица. И мы оба знали, что вот-вот произойдет. То, чему помешал как-то отец в кабинете и бабушка у наших ворот. Отчасти я была готова, закрыла глаза, в предвкушении касания и никак не ожидала, что поцелуй выйдет таким... захватывающим дух. Внутри все сжалось, сердце стучало где-то у горла, и Смерть горячими пальцами провел по моей ключице.
Внезапно, как реклама средства от геморроя, вспомнился Макс, и я вздрогнула. Очарование момента пропало, Смерть едва слышно разочарованно вздохнул.
— Иди спать, соседняя дверь открыта, увидишь спальню. Там есть полотенца, но постарайся не убиться в ванной — мне будет очень неловко тебя вызволять.
Он сделал вид, будто ничего и не было, выпустив меня из объятий и щелкнув напоследок по носу, как всегда делал, уходя от папы. Я, помню, очень бесилась, считая, что этим жестом он подчеркивает, какой я ребенок. Сейчас у жеста был другой смысл, от которого защемило в груди.
Но призрак Макса все еще витал в этой замечательной комнате с камином и мягкой шкурой на полу. Я унесла с собой только аромат глинтвейна. И еще ощущение — горячих губ, касающихся моих.
Не так уж и мало.
Наутро Смерть ушел рано, зайдя перед отбытием ко мне. Ну и картинка его ждала — растрепанная смерть в мужской рубашке, недовольная ранней побудкой и щурящаяся от яркого света.
— Кота отдай! — потребовали от меня.
Кот, оказывается, ночью залез ко мне, пригрелся и так проспал до утра. Как я его не придавила, ума не приложу, ведь ворочалась так, что завернулась в одеяло, как в кокон. Получив кота, Смерть отстал, сообщив напоследок:
— Завтрак на столе, ключ в верхнем ящике стола, закроешь дом, возьми с собой, у меня есть. Если решишь остаться еще на денек, покорми вечером кота, чтобы не мучился, бедняга.
— Я пойду домой, — пробормотала я, засыпая обратно.
— Не сомневаюсь. — Фраза сопровождалась смешком.
Магистр положил руку мне на колено — поверх одеяла, конечно, но я все равно почувствовала тепло.
— Поговорить бы надо, — вдруг сказал Смерть, и эти слова пронеслись в сонном сознании очень ясно.
— Ладно, — вздохнула я. — Когда?
— Если разгребешь семейные дела, то приходи вечером.
— Это значит, что я могу не приходить на учебу сегодня?
— Это значит, — магистр наклонился к моему уху и вкрадчиво произнес, — что я сделаю вид, будто сегодня мне не до твоей посещаемости.
Потом дверь за Смертью закрылась, и мне дали досмотреть сны.
В доме была подозрительная тишина, особенно учитывая, что все домашние собрались в одном месте. Родители с сестрой сидели на кухне и вели себя довольно странно. Отец молча смотрел в одну точку, сестра стояла у окна и периодически истерически подхихикивала. Только мама была занята делом, перебирая свои украшения и откладывая некоторые в сторону.
Я уже чувствовала неприятности, но в моих предках явно затесались страусы, потому что прятать в голову песок — любимое мое занятие... Или голову в песок? Бред какой-то.
— Па-а-ап, ма-а-ам... что случилось? — спросила я.
Отец окинул меня странным взглядом. Потом опять ушел в себя. Ладно, с ним каши не сваришь.
— Мама?
Та на меня даже не взглянула. Это что, игнор-клуб?
— Офелия?
Либо мне ответят, либо моя семья оглохла. Фели что, начала петь и репетировала в опасной близости от живых существ?
— У нас была жена Голода, — соизволила сообщить сестра.
Хоть что-то. Вряд ли жена нашего завхоза приходила поделиться новыми рецептами шарлотки. Я поискала на двери отметины от рогов, но следующая реплика сестры заставила меня округлить глаза:
— В общем, ты, сестренка, — Фели хихикнула, — мне не сестренка.
— Офелия, ты что, ела грибы, которые сама приготовила? Что за бред?
Папа внезапно треснул рукой по столу.
— Стефани, скажи, что это неправда! Иначе я за себя не отвечаю!
Лично я уже подумала, что осиротею. Да если бы меня муж обвинил в том, что я нагуляла ребенка, я не знаю, что бы сделала. Скандал устроила — однозначно. Еще, может, и драку. А мама так и сидела, молча наматывая цепочку на палец, опустив глаза в пол.
— Ты лгала мне двадцать лет! — продолжал превращать нашу жизнь в бразильский сериал мой «может быть» отец.
— Мам...
— Джульетта, не лезь. Тут папа крайнего нашел, чтобы на него все свои беды свалить, — внезапно как-то весело и зло сказала мама. — Мор, включи голову, если бы у меня были бы хоть малейшие подозрения в отцовстве, одобрила бы я твои планы поженить Джули и Рика? Это во-первых. А во-вторых, взгляни на Джульетту! Да там вопрос, где я во время зачатия была! Полная твоя копия. Вкусы, жесты, внешность. Ничего от меня не взяла!
Мне показалось, или слова были с привкусом разочарования. Так, сторонись, сейчас скандалить буду!
— И хорошо, может ее мужу тогда повезет больше, чем мне.
Не успела. На скандал нынче много желающих.
В лицо отцу полетело обручальное кольцо. Сверкнуло, пролетев мимо его головы, и ударилось о стену. В следующую секунду оно выскочило из-под стола и зависло перед мамой, на уровне глаз. Накалилось до красноты и закапало расплавленным металлом, опаляя дорогую кружевную скатерть.
И понеслось... Крики, упреки.
Мама начала со дня свадьбы.
Меня она не хотела, просто так получилось. Когда она узнала, что будет девочка, ее счастью не было предела. Ей уже до чертиков надоело вести домашнее хозяйство. Хотелось творчества, но беременность, токсикозы — и кто решил, что бессмертные тоже должны рожать? Потом роды, семейная жизнь. Казалось — мечта, девочка — как кукла для взрослой мамочки. Вязаные пинетки, бантики, рюшечки. Сначала можно плести ей косички, потом отдать в музыкальную школу, ходить на концерты. Потом бабушка поможет стать музой.
А родилась... Два часа сидеть с волосами на морде, ожидая пока мама заплетет крысиную косичку? Ну нет, причесывалась я со скандалом, и в конце концов меня остригли под горшок. Платья? Их хватало на два метра. Именно на такую высоту Джули в новеньком платьице залазила на дерево. Выше уже лезло нечто с оторванным рукавом или грязное как крот. Про фиаско с музыкальной школой мама до сих пор вспоминала со стыдом.
— Да я Офелию родила лишь в надежде, что хоть она будет на меня похожа!
Потом понеслось. Папа вечно на работе, два мелких монстра всегда на ней. Но даже за те два часа общения в день, что папа был с нами, он сумел меня испортить. Вообще, с тем, что меня испортили, я была в корне не согласна. Но никто мнения моего не спросил, и в кои-то веки я решила промолчать. Затем была классика жанра про загубленные молодость, талант и отсутствие самореализации. Готовка, конечно, творческий процесс, но это малость не то, чего ожидала бывшая муза.
— Я хотела танцевать! А в итоге плясала с метлой и сковородкой!
А годовщины и дни рождения? Папа всегда вспоминал о них накануне и стрелой мчался в ближайший ювелирный, где не глядя покупал очередное кольцо. Хорошо внимание!
— А Голод называл меня красавицей! Водил по театрам.
У них что, есть какая-то книжка «50 шагов к быстрому сексу для чайников»? Что Нину Война в театр таскал, что этот царь метелок и диет.
— Да зачем мне театр, когда представление заезжей труппы я вижу в каждый визит твоей матери! — взорвался отец.
— Вот! И ты терпеть не можешь мою мать! Права была она, что ты загубишь мою жизнь! Я могла бы творить!
— Ты и так много чего вытворяла. Как я мог не замечать твоих измен?
— Да, бедняжечка, ситуацию проконтролировать не смог, и собственность получила право голоса — приняла самостоятельное решение. Это тебя больше всего злит? Да? Тихая женушка отстояла свое мнение и право на самостоятельное принятие решений!
Скатерть второй раз задымилась под взглядом отца. Фели тихо всхлипывала, забившись в простенок между холодильником и окном. Не каждый день на твоих глазах рушится семья и выясняется, что мать тихо ненавидит отца. А сестра из родной становится единоутробной.
— Судя по тому, что я двадцать лет думал, что Джули моя дочь, свой талант ты не зарыла.
— Ну знаешь, она твоя дочь. Хоть завтра к Жизням пойдем! Нет, сегодня!
В руках у мамы появились два изящных витых флакона.
— Занесу по дороге отсюда!
— Дай.
Отец выхватил у мамы склянку и кухонным ножом разрезал себе руку, сцеживая кровь из пореза.
Вторую протянули мне.
— Джули, — начала мама, — надо.
— А может, на слово поверим? — обратилась я к папе.
Не хотелось как-то резать собственную руку. Столбняк, заражение крови, испачканный паркет — сплошные минусы. Но под взглядом родителей, типично таким родительским, я сдалась.
Злость предала мне храбрости. Яркая кровь наполнила флакон доверху. Мама провела по колбе пальцем и на ней появилась золотистая надпись с моим именем. Затем взяла пробирку у отца и повторила свои действия. Щелчок — и флаконы испарились.
— Все решили? Держи, — мама пододвинула к отцу кучу украшений, — твои подачки мне не нужны.
А потом она ушла.
Отец, даже не взглянув на меня, тоже исчез прямо из-за стола. Фели было кинулась убирать разбитую мамой посуду, но у нее так тряслись руки, что еще и она порезалась, и я отправила ее наверх, поспать.
Без мамы дома было что-то не так. Глупости, конечно — прошло всего несколько часов после ее ухода. Но мне казалось, что-то было безвозвратно утрачено. Я проветрила кухню, и запах выпечки, который сливался с запахом ее духов, исчез. А еще было тихо. Мама постоянно бегала по дому, что-то делала, а на диване всегда можно было обнаружить забытое ею рукоделие.
А теперь... Диван идеально заправлен, такое ощущение, что на него никогда не садились.
Тут, мой взгляд упал на окно, и я вспомнила, что цветы надо поливать. Хм. Мама всегда за этим строго следила, а вот папа вспоминал время от времени. Если мама гостила у бабушки, цветы он поливал контрастно, когда земля засыхала до твердости камня. Тогда он выливал в каждый горшок чуть ли не по литру воды. Как следствие, весь подоконник был в засохших разводах и земле. И мама, возвращаясь, громко ругалась, сетуя на мужскую безответственность. Грустно хмыкнув, я принялась за уборку.
Потом решила приготовить папе что-нибудь из еды. Готовая еда даже у смерти может вызвать гастрит, а тут у него еще стресс. Нажарила котлет, сварила рис. А потом решила еще испечь что-нибудь вкусненькое. Через час в кухню вернулся запах сдобы. Пирог с пасленом. Вкус детства, ради которого я не давала маме выполоть этот сорняк.
Совсем некстати накатили воспоминания. Середина августа. Мы ждем гостей. Фели с утра собирает яблоки, а я маленькие черные мягкие ягодки. Потом мы помогаем маме украшать пирог.
А вечером, на веранде, накрываем на стол. Взрослым ставим чашки из тончайшего фарфора, а нам с сестрой большие эмалированные кружки, поскольку мы с ними носимся по двору, и мама боится, что разобьем фарфор и поранимся. А мы и рады. Из них чай вкуснее. А если туда запихнуть еще и смородиновых листьев! Вкуснятина. А потом все сидим дотемна. Взрослые говорят о взрослых вещах, а мы сидим как мышки, чтобы не отправили спать.
А иногда Голод приносил гитару. Тогда мы чуть ли не на колени к нему лезли, чтобы только подержать в руках инструмент. Голод улыбался и угощал нас кусочками сахара. Лучшие воспоминания. Мама нас просто предала. Что ей не хватало?
Рука дрогнула, и я выронила чашку, в которую только-только налила кофе.
На автомате подмела осколки, протерла полы, убрала со стола и, не выдержав, изо всей силы пнула мусорное ведро, вымещая бурлящую внутри злость. Ведро с грохотом перевернулось, щедро рассыпав свое содержимое по чистому полу. Еще раз его пнув, я вновь побрела за совком и метлой.
Напоминание на будущее — тщательно готовится к психозам. Убрать дорогую посуду, наложить подушек, чтобы красиво упасть и зарыдать, а еще, прежде чем что-то пинать и колотить, убедиться, что это не сломается и не испачкает все вокруг.
В руках у меня была пробирка с моим именем. Разбитая, с красными следами крови, которая пролилась на пол. Но ведь мама отправила нашу кровь к жизням! Хм, у меня возникает чувство дежавю... эту закуску для вампира я уже держала сегодня в руках. Только кровь была Нины. Теперь я истерически захихикала. Окажется, что папа тоже не без греха и Нина его дочь? Отсюда и ненависть ко мне, ведь я-то законная, и папа меня воспитывал с детства. Тут в голове у меня пронеслись события прошедших трех часов. Ой, как бы я с законностью не пролетела. А может, нас с Ниной как в смертных сериалах, в лечебнице перепутали. Угу, она родилась в июне, а я в августе. Она два месяца в отделении новорожденных ждала.
Сунув осколки флакона в карман, я поднялась с колен и только тогда заметила отца, стоявшего в дверях.
— Что?
— Где твоя мать? Я хочу с ней поговорить.
— А со мной не хочешь?
Хотелось, как в детстве, сесть рядом, чтобы он приобнял меня и рассказал интересную историю. Но вряд ли папе сейчас было дело до историй и задушевных разговоров.
— Не сейчас, Джульетта.
Тут меня взяла злость. Значит, с наставившей рога супругой он хочет разговаривать, а я уже по боку, мол, не родная? И плевать, что воспитывал двадцать лет.
— Нет ее. Возможно, к Голоду ушла, — слишком резко ответила я и тут же пожалела.
— Ты знала! — внезапно проявил поразительную догадливость папа.
— Узнала за два часа до тебя.
— И смолчала, прикрыв мамину задницу!
— Нет, — уперла руки в бока. — Должна была вне себя от счастья полететь докладывать тебе.
— Не дерзи отцу!
— Ты только что в этом сомневался. Уж определись.
А то я не чувствую, что он от меня дистанцируется. Однако... Общаться со мной не хочет, глаза отводит, желваками играет, но как только выпала возможность прочитать нотации, режим отца включился сам собой.
— То есть требовать у родителей жить вместе ты не станешь?
Я горько усмехнулась, делая новый глоток.
— Нет, я же не изверг. Не хотят — пусть разводятся. Но без закулисных интриг! И без вранья. Они бы хоть номер снимали!
— Тихо, — усмехнулся магистр. — Не воюй. Тогда поговори с мамой. Не спеши выводить всех на чистую воду, просто поговори с ней и скажи, чтобы сама во всем призналась Морису. Если расскажешь ему сразу, поссоришься со Стефани. Не расскажешь — обидится, если узнает. А он узнает, такое сложно долго скрывать.
— А если мама откажется с ним разговаривать? — высказала я опасение.
Смерть улыбнулся.
— Не откажется. Она не враг своим детям. Ты поговори, и если что, приходи ко мне. Поговорю уже я — не отвертится.
— Спасибо, — искренне и с облегчением сказала я.
Совет Смерти выглядел разумнее, чем Алибека. Так, по крайней мере, я не буду чувствовать себя предательницей. И, возможно, сохраню семью. Пусть она разделится на два лагеря... но это лучше, чем жить в ссоре.
На этой оптимистичной ноте мне в голову пришла очередная гениальная идея.
— Тогда я пойду домой! — храбро объявила я и поднялась.
Глинтвейн был тем еще засранцем. Притворялся чайком, согревал, дарил волшебные ароматы нового года, а сам коварно меня того. Пьянил. Я пошатнулась и под усталое «Ну куда ты в такое время пойдешь?» чуть не упала. В последний момент Смерть схватил меня за руку и дернул на себя. Мы вместе — я, Смерть и кресло опасно качнулись назад. На секунду — долгую секунду, когда я ощущала на губах горячее дыхание — кресло замерло. Но не перевернулось, а принялось медленно покачиваться, выдерживая теперь уже двоих.
Смерть не отрывал взгляд от моего лица. И мы оба знали, что вот-вот произойдет. То, чему помешал как-то отец в кабинете и бабушка у наших ворот. Отчасти я была готова, закрыла глаза, в предвкушении касания и никак не ожидала, что поцелуй выйдет таким... захватывающим дух. Внутри все сжалось, сердце стучало где-то у горла, и Смерть горячими пальцами провел по моей ключице.
Внезапно, как реклама средства от геморроя, вспомнился Макс, и я вздрогнула. Очарование момента пропало, Смерть едва слышно разочарованно вздохнул.
— Иди спать, соседняя дверь открыта, увидишь спальню. Там есть полотенца, но постарайся не убиться в ванной — мне будет очень неловко тебя вызволять.
Он сделал вид, будто ничего и не было, выпустив меня из объятий и щелкнув напоследок по носу, как всегда делал, уходя от папы. Я, помню, очень бесилась, считая, что этим жестом он подчеркивает, какой я ребенок. Сейчас у жеста был другой смысл, от которого защемило в груди.
Но призрак Макса все еще витал в этой замечательной комнате с камином и мягкой шкурой на полу. Я унесла с собой только аромат глинтвейна. И еще ощущение — горячих губ, касающихся моих.
Не так уж и мало.
***
Наутро Смерть ушел рано, зайдя перед отбытием ко мне. Ну и картинка его ждала — растрепанная смерть в мужской рубашке, недовольная ранней побудкой и щурящаяся от яркого света.
— Кота отдай! — потребовали от меня.
Кот, оказывается, ночью залез ко мне, пригрелся и так проспал до утра. Как я его не придавила, ума не приложу, ведь ворочалась так, что завернулась в одеяло, как в кокон. Получив кота, Смерть отстал, сообщив напоследок:
— Завтрак на столе, ключ в верхнем ящике стола, закроешь дом, возьми с собой, у меня есть. Если решишь остаться еще на денек, покорми вечером кота, чтобы не мучился, бедняга.
— Я пойду домой, — пробормотала я, засыпая обратно.
— Не сомневаюсь. — Фраза сопровождалась смешком.
Магистр положил руку мне на колено — поверх одеяла, конечно, но я все равно почувствовала тепло.
— Поговорить бы надо, — вдруг сказал Смерть, и эти слова пронеслись в сонном сознании очень ясно.
— Ладно, — вздохнула я. — Когда?
— Если разгребешь семейные дела, то приходи вечером.
— Это значит, что я могу не приходить на учебу сегодня?
— Это значит, — магистр наклонился к моему уху и вкрадчиво произнес, — что я сделаю вид, будто сегодня мне не до твоей посещаемости.
Потом дверь за Смертью закрылась, и мне дали досмотреть сны.
В доме была подозрительная тишина, особенно учитывая, что все домашние собрались в одном месте. Родители с сестрой сидели на кухне и вели себя довольно странно. Отец молча смотрел в одну точку, сестра стояла у окна и периодически истерически подхихикивала. Только мама была занята делом, перебирая свои украшения и откладывая некоторые в сторону.
Я уже чувствовала неприятности, но в моих предках явно затесались страусы, потому что прятать в голову песок — любимое мое занятие... Или голову в песок? Бред какой-то.
— Па-а-ап, ма-а-ам... что случилось? — спросила я.
Отец окинул меня странным взглядом. Потом опять ушел в себя. Ладно, с ним каши не сваришь.
— Мама?
Та на меня даже не взглянула. Это что, игнор-клуб?
— Офелия?
Либо мне ответят, либо моя семья оглохла. Фели что, начала петь и репетировала в опасной близости от живых существ?
— У нас была жена Голода, — соизволила сообщить сестра.
Хоть что-то. Вряд ли жена нашего завхоза приходила поделиться новыми рецептами шарлотки. Я поискала на двери отметины от рогов, но следующая реплика сестры заставила меня округлить глаза:
— В общем, ты, сестренка, — Фели хихикнула, — мне не сестренка.
— Офелия, ты что, ела грибы, которые сама приготовила? Что за бред?
Папа внезапно треснул рукой по столу.
— Стефани, скажи, что это неправда! Иначе я за себя не отвечаю!
Лично я уже подумала, что осиротею. Да если бы меня муж обвинил в том, что я нагуляла ребенка, я не знаю, что бы сделала. Скандал устроила — однозначно. Еще, может, и драку. А мама так и сидела, молча наматывая цепочку на палец, опустив глаза в пол.
— Ты лгала мне двадцать лет! — продолжал превращать нашу жизнь в бразильский сериал мой «может быть» отец.
— Мам...
— Джульетта, не лезь. Тут папа крайнего нашел, чтобы на него все свои беды свалить, — внезапно как-то весело и зло сказала мама. — Мор, включи голову, если бы у меня были бы хоть малейшие подозрения в отцовстве, одобрила бы я твои планы поженить Джули и Рика? Это во-первых. А во-вторых, взгляни на Джульетту! Да там вопрос, где я во время зачатия была! Полная твоя копия. Вкусы, жесты, внешность. Ничего от меня не взяла!
Мне показалось, или слова были с привкусом разочарования. Так, сторонись, сейчас скандалить буду!
— И хорошо, может ее мужу тогда повезет больше, чем мне.
Не успела. На скандал нынче много желающих.
В лицо отцу полетело обручальное кольцо. Сверкнуло, пролетев мимо его головы, и ударилось о стену. В следующую секунду оно выскочило из-под стола и зависло перед мамой, на уровне глаз. Накалилось до красноты и закапало расплавленным металлом, опаляя дорогую кружевную скатерть.
И понеслось... Крики, упреки.
Мама начала со дня свадьбы.
Меня она не хотела, просто так получилось. Когда она узнала, что будет девочка, ее счастью не было предела. Ей уже до чертиков надоело вести домашнее хозяйство. Хотелось творчества, но беременность, токсикозы — и кто решил, что бессмертные тоже должны рожать? Потом роды, семейная жизнь. Казалось — мечта, девочка — как кукла для взрослой мамочки. Вязаные пинетки, бантики, рюшечки. Сначала можно плести ей косички, потом отдать в музыкальную школу, ходить на концерты. Потом бабушка поможет стать музой.
А родилась... Два часа сидеть с волосами на морде, ожидая пока мама заплетет крысиную косичку? Ну нет, причесывалась я со скандалом, и в конце концов меня остригли под горшок. Платья? Их хватало на два метра. Именно на такую высоту Джули в новеньком платьице залазила на дерево. Выше уже лезло нечто с оторванным рукавом или грязное как крот. Про фиаско с музыкальной школой мама до сих пор вспоминала со стыдом.
— Да я Офелию родила лишь в надежде, что хоть она будет на меня похожа!
Потом понеслось. Папа вечно на работе, два мелких монстра всегда на ней. Но даже за те два часа общения в день, что папа был с нами, он сумел меня испортить. Вообще, с тем, что меня испортили, я была в корне не согласна. Но никто мнения моего не спросил, и в кои-то веки я решила промолчать. Затем была классика жанра про загубленные молодость, талант и отсутствие самореализации. Готовка, конечно, творческий процесс, но это малость не то, чего ожидала бывшая муза.
— Я хотела танцевать! А в итоге плясала с метлой и сковородкой!
А годовщины и дни рождения? Папа всегда вспоминал о них накануне и стрелой мчался в ближайший ювелирный, где не глядя покупал очередное кольцо. Хорошо внимание!
— А Голод называл меня красавицей! Водил по театрам.
У них что, есть какая-то книжка «50 шагов к быстрому сексу для чайников»? Что Нину Война в театр таскал, что этот царь метелок и диет.
— Да зачем мне театр, когда представление заезжей труппы я вижу в каждый визит твоей матери! — взорвался отец.
— Вот! И ты терпеть не можешь мою мать! Права была она, что ты загубишь мою жизнь! Я могла бы творить!
— Ты и так много чего вытворяла. Как я мог не замечать твоих измен?
— Да, бедняжечка, ситуацию проконтролировать не смог, и собственность получила право голоса — приняла самостоятельное решение. Это тебя больше всего злит? Да? Тихая женушка отстояла свое мнение и право на самостоятельное принятие решений!
Скатерть второй раз задымилась под взглядом отца. Фели тихо всхлипывала, забившись в простенок между холодильником и окном. Не каждый день на твоих глазах рушится семья и выясняется, что мать тихо ненавидит отца. А сестра из родной становится единоутробной.
— Судя по тому, что я двадцать лет думал, что Джули моя дочь, свой талант ты не зарыла.
— Ну знаешь, она твоя дочь. Хоть завтра к Жизням пойдем! Нет, сегодня!
В руках у мамы появились два изящных витых флакона.
— Занесу по дороге отсюда!
— Дай.
Отец выхватил у мамы склянку и кухонным ножом разрезал себе руку, сцеживая кровь из пореза.
Вторую протянули мне.
— Джули, — начала мама, — надо.
— А может, на слово поверим? — обратилась я к папе.
Не хотелось как-то резать собственную руку. Столбняк, заражение крови, испачканный паркет — сплошные минусы. Но под взглядом родителей, типично таким родительским, я сдалась.
Злость предала мне храбрости. Яркая кровь наполнила флакон доверху. Мама провела по колбе пальцем и на ней появилась золотистая надпись с моим именем. Затем взяла пробирку у отца и повторила свои действия. Щелчок — и флаконы испарились.
— Все решили? Держи, — мама пододвинула к отцу кучу украшений, — твои подачки мне не нужны.
А потом она ушла.
Отец, даже не взглянув на меня, тоже исчез прямо из-за стола. Фели было кинулась убирать разбитую мамой посуду, но у нее так тряслись руки, что еще и она порезалась, и я отправила ее наверх, поспать.
***
Без мамы дома было что-то не так. Глупости, конечно — прошло всего несколько часов после ее ухода. Но мне казалось, что-то было безвозвратно утрачено. Я проветрила кухню, и запах выпечки, который сливался с запахом ее духов, исчез. А еще было тихо. Мама постоянно бегала по дому, что-то делала, а на диване всегда можно было обнаружить забытое ею рукоделие.
А теперь... Диван идеально заправлен, такое ощущение, что на него никогда не садились.
Тут, мой взгляд упал на окно, и я вспомнила, что цветы надо поливать. Хм. Мама всегда за этим строго следила, а вот папа вспоминал время от времени. Если мама гостила у бабушки, цветы он поливал контрастно, когда земля засыхала до твердости камня. Тогда он выливал в каждый горшок чуть ли не по литру воды. Как следствие, весь подоконник был в засохших разводах и земле. И мама, возвращаясь, громко ругалась, сетуя на мужскую безответственность. Грустно хмыкнув, я принялась за уборку.
Потом решила приготовить папе что-нибудь из еды. Готовая еда даже у смерти может вызвать гастрит, а тут у него еще стресс. Нажарила котлет, сварила рис. А потом решила еще испечь что-нибудь вкусненькое. Через час в кухню вернулся запах сдобы. Пирог с пасленом. Вкус детства, ради которого я не давала маме выполоть этот сорняк.
Совсем некстати накатили воспоминания. Середина августа. Мы ждем гостей. Фели с утра собирает яблоки, а я маленькие черные мягкие ягодки. Потом мы помогаем маме украшать пирог.
А вечером, на веранде, накрываем на стол. Взрослым ставим чашки из тончайшего фарфора, а нам с сестрой большие эмалированные кружки, поскольку мы с ними носимся по двору, и мама боится, что разобьем фарфор и поранимся. А мы и рады. Из них чай вкуснее. А если туда запихнуть еще и смородиновых листьев! Вкуснятина. А потом все сидим дотемна. Взрослые говорят о взрослых вещах, а мы сидим как мышки, чтобы не отправили спать.
А иногда Голод приносил гитару. Тогда мы чуть ли не на колени к нему лезли, чтобы только подержать в руках инструмент. Голод улыбался и угощал нас кусочками сахара. Лучшие воспоминания. Мама нас просто предала. Что ей не хватало?
Рука дрогнула, и я выронила чашку, в которую только-только налила кофе.
На автомате подмела осколки, протерла полы, убрала со стола и, не выдержав, изо всей силы пнула мусорное ведро, вымещая бурлящую внутри злость. Ведро с грохотом перевернулось, щедро рассыпав свое содержимое по чистому полу. Еще раз его пнув, я вновь побрела за совком и метлой.
Напоминание на будущее — тщательно готовится к психозам. Убрать дорогую посуду, наложить подушек, чтобы красиво упасть и зарыдать, а еще, прежде чем что-то пинать и колотить, убедиться, что это не сломается и не испачкает все вокруг.
В руках у меня была пробирка с моим именем. Разбитая, с красными следами крови, которая пролилась на пол. Но ведь мама отправила нашу кровь к жизням! Хм, у меня возникает чувство дежавю... эту закуску для вампира я уже держала сегодня в руках. Только кровь была Нины. Теперь я истерически захихикала. Окажется, что папа тоже не без греха и Нина его дочь? Отсюда и ненависть ко мне, ведь я-то законная, и папа меня воспитывал с детства. Тут в голове у меня пронеслись события прошедших трех часов. Ой, как бы я с законностью не пролетела. А может, нас с Ниной как в смертных сериалах, в лечебнице перепутали. Угу, она родилась в июне, а я в августе. Она два месяца в отделении новорожденных ждала.
Сунув осколки флакона в карман, я поднялась с колен и только тогда заметила отца, стоявшего в дверях.
— Что?
— Где твоя мать? Я хочу с ней поговорить.
— А со мной не хочешь?
Хотелось, как в детстве, сесть рядом, чтобы он приобнял меня и рассказал интересную историю. Но вряд ли папе сейчас было дело до историй и задушевных разговоров.
— Не сейчас, Джульетта.
Тут меня взяла злость. Значит, с наставившей рога супругой он хочет разговаривать, а я уже по боку, мол, не родная? И плевать, что воспитывал двадцать лет.
— Нет ее. Возможно, к Голоду ушла, — слишком резко ответила я и тут же пожалела.
— Ты знала! — внезапно проявил поразительную догадливость папа.
— Узнала за два часа до тебя.
— И смолчала, прикрыв мамину задницу!
— Нет, — уперла руки в бока. — Должна была вне себя от счастья полететь докладывать тебе.
— Не дерзи отцу!
— Ты только что в этом сомневался. Уж определись.
А то я не чувствую, что он от меня дистанцируется. Однако... Общаться со мной не хочет, глаза отводит, желваками играет, но как только выпала возможность прочитать нотации, режим отца включился сам собой.
