Бабушка девочки оказалась немногословной:
- Нет, - услышала я чуть хрипловатый, явно от частого курения, женский голос.
- Я знаю, маме нельзя теперь за руль, - тонкий пальчик водил по стеклу окна, рисуя невидимые узоры. – Да, ба?
Вопрос ребенка был проигнорирован и она, тяжело, как-то не по-детски вздохнув, отвернулась к окошку, что-то тихо шепча одними губами.
Примерно один раз в десять дней из поселка привозили почту. В основном местные поселенцы получали какие-то бандероли, посылки, иногда - редкие, в наше время, письма. Поэтому, большой, белый конверт, пришедший на мое имя, заставил сердце сжаться. Малыш, впервые, больно пихнул ножкой. «Еще слишком рано!» - пронеслась испуганная мысль в голове. Внизу живота нехорошо заныло.
Руки тряслись, когда я разрывала конверт без обратного адреса. Там был лишь один документ. Перед глазами все расплывалось, мое зрение бунтовало, это сознание не хотело верить в то, что я держала в руках. Пальцы разжались, и тонкий листок в синей, узорной оправе, кружась, упал на пол.
- Бедная, бедная моя девонька!
Я открыла глаза, осознавая себя и обстановку вокруг.
- Где я?
- Белочка, дочка, пришла в себя! – глаза тетки, опухшие от пролитых слез, вновь увлажнились. Она вытерла их платочком, зажатым в натруженной от тяжелой работы руке, и улыбнулась.
- Теть Валь, ты приехала?
Женщина закивала головой:
- Сразу, как узнала, что с тобой…. – из ее глаз выкатились крупные капли.
Мне было не понятно, почему она здесь и почему плачет. Я приподнялась с подушки и оглянулась. В левой руке неприятно потянуло.
- Ну, и куда это мы? – строгий голос прервал зарождающееся во мне непонимание происходящего и оторвал взгляд от капельницы. – Вставать пока нельзя, - медсестра вынула иглу из моей руки. – Лежим и ждем доктора, - сообщила она уже мягче. – Вы за ней присмотрите?
Тетушка согласно кивнула. Сестра, удовлетворившись таким ответом, вышла из палаты и укатила за собой стойку с капельницей.
- Я в больнице? – дошло до меня, наконец. – Ребенок!? – кажется, я закричала. Одеяло слетело, а руки ощутили лишь плоскость и шершавость хирургического пластыря внизу живота.
- Белочка, главное ты выжила! А детки у тебя еще будут!
Но я не хотела слышать никаких слов. Вселенная сузилась до размеров моего нерожденного ребенка, а рыдания сотрясали все мое существо, и душа, казалось, покинула тело.
- Три кубика успокоительного, живо!
Руку сжало, но я не чувствовала боли, не чувствовала, как игла пронзила кожу и вену. Я выла, будто волчица, потерявшая своего волчонка, разрывая легкие и натружая горло до хрипоты.
Резкий запах ударил в нос, в глазах защипало. Ко мне словно вновь вернулся слух, и я прозрела, и услышала всхлипы и причитания тетушки. Уже знакомый мужской голос произнес:
- Вы родственница? Подождите пока в коридоре.
Чуть скрипнула дверь, наступило молчание. В этой тишине я слышала стук своего сердца – тяжелый, но ровный. Лекарство действовало.
- Белла Аркадьевна, - доктор говорил спокойно и в его голосе я не чувствовала жалости, да и не хотела ее. – Вы должны понять, - продолжил он, чуть отведя взгляд в сторону, - мы сделали все от нас зависящее. У вас оказалась очень редкая внематочная беременность брюшного типа. Плод развивался не внутри, а на поверхности матки. Вы могли умереть.
- Лучше бы, - прошептали мои губы.
- Прекратите, – голос доктора не повысился и на тон. – Вы еще молоды и у вас есть шансы родить.
- У меня дочь.
- Тем более. Думайте о ней. А теперь набирайтесь сил и выздоравливайте, - он поднялся со стула и вышел из палаты. Его место тут же заняла тетя.
- Белочка, поесть бы надо, - она смотрела с состраданием, и я подумала, что наверно сейчас, тетушка единственное существо на белом свете, которое может меня пожалеть по-настоящему.
- Теть Валь, он прислал мне развод.
Она вздохнула.
- Ребеночек его был? – тетка отвела глаза.
- Да.
- Ну и хорошо, что так вышло! – вдруг выпалила она. – Мало того, что он, сволота, бросил тебя, так еще чуть не погубил. Кровиночка ты моя-а-а, - запричитала родственница.
- Сколько я уже здесь, - прервала я ее причитания.
- Двое суток, как прооперировали. Я уж думала не придешь в себя. Врачи сказали - много ты крови потеряла, - кажется, она опять собиралась всплакнуть.
- Ладно, теть Валь, прорвемся, - я попыталась улыбнуться. Вышло паршиво.
- Серебрянская, ну ты и напугала меня!
Начальник колонии заявился ко мне в больницу на следующий день. Видимо, действительно, переживал. Только вряд ли за меня, скорее за английский своей дочери.
«А ты превращаешься в циника, Белла Аркадьевна» - отметила я про себя, глядя, как подполковник скромно устраивается на стуле. Но он меня, все же, удивил.
- Я говорил с главврачом, - немного покашляв, продолжил «хозяин» поселения. – Не переживай, все лекарства, что называется, достанем. Вылечим тебя, Серебрянская. Будешь, как новенькая, что называется.
Он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке в этой палате, рядом со мной, лежащей на кровати, бледной от потери крови, с опухшими от слез веками. В его понимании, мне требовалось сочувствие и жалость, а как их проявлять, он явно не знал.
- Андрей Петрович, спасибо вам. Вы не беспокойтесь, мы продолжим с Викой занятия. Она у вас умница.
- Не думай об этом! – он замахал руками. – Главное поправляйся. Тут вот жена тебе передала, - на тумбочку лег шуршащий пакет. - Еще теплые!
Почувствовался запах домашних пирогов, но он вызвал не аппетит, а тошноту и спазмы в желудке. Я вымученно улыбнулась.
- Спасибо супруге передавайте. И привет.
Через две недели я вернулась в общежитие. Врачи, опасаясь за мое здоровье и принимая в расчет теперешние условия моей жизни, наотрез отказывались выписывать раньше. Думаю, немалую лепту в это внес и начальник колонии, так как об этом мне намекнула одна из сестер, сказав, что мою реабилитацию оплатила организация.
Кормили в больнице на убой. Еще и тетушка старалась, как могла. Она сняла неподалеку угол и целыми днями не отходила от меня, потчуя своими разносолами. Ко всем этим «хлебосольствам» прибавлялись передачи от девчонок и жены подполковника, не желавшей, видимо, моей безвременной кончины на фоне недоедания.
Только есть мне совсем не хотелось. И жить. «Зачем?» - думала я вечерами, когда тетушка, уставшая со мной за день, уходила отсыпаться и готовить мне очередную вкусняшку. Но потом, перед моим внутренним взором появлялся образ дочки. Моей крошки, оставшейся без матери. И мне становилось до жути стыдно за себя, за свои мысли о смерти. Но на утро, опять наступала апатия, и кусок снова не лез в горло.
- Тебя что, голодом там морили?
Алевтина, Ритка и Марина, а так же еще какая-то незнакомая мне женщина, наша новенькая соседка по комнате, рассматривали меня, будто я не я, а манекен в витрине. Впрочем, сейчас подобное сравнение было бы в точку.
- Только не надо меня жалеть! – растянувшись на своей кровати, устало заявила я девчонкам.
- А мы и не жалеем, - Алевтина сложила узлом руки на груди. – Че тя жалеть?
Но в их глазах читалось совсем другое, особенно у Марины.
- Вот познакомься, - бригадир махнула в сторону новенькой, - Натаха. К нам подселили.
Я качнула головой в знак приветствия, мельком увидев улыбку на лице новой знакомой. И улыбка эта была странной. Но тогда я не придала этому большого значения.
Наступила календарная весна. Правда в этих краях она еще долго оставалась лишь на календаре. В Москве, в это время, весна обычно уже ощущалась – слякотью и напоенным влагой воздухом, здесь же ею еще и не пахло.
Но, несмотря на трескучие морозы, действие весны уже сказывалось на организмах некоторых представителей сильной половины человечества. Иначе чем назвать тот факт, что на мартовские праздники в колонии ожидался приезд довольно известного в нашей стране певца. Вот такой подарок сделал Петрович отбывающим наказание женщинам. Жест был поистине царским и неизбалованные развлечениями «колонистки» только и шептались об этом предстоящем событии.
Вскоре выяснилось, что весна подействовала не только на руководство.
- Привет! - Макс перегородил мне дорогу, стоя в своей обычной, нагловатой манере «руки в брюки, папироска в зубах».
- Привет.
Я остановилась, переложила тяжелый пакет из руки в руку. Он, не спрашивая, взял его у меня.
- Пошли, провожу.
- Пошли, - я не стала сопротивляться.
- Ты че, кирпичей че ли накупила.
- Тупая шутка.
Он хохотнул. Беззлобно. Шмыгнул носом.
- Слышь, Белка, на концерт идешь?
- Допустим.
Парень скосил глаза в мою сторону:
- Одна?
- Какая тебе разница.
- Разница дразнится.
- Ну, раз дразнится, тогда топай куда шел. И я пойду куда шла.
- Да ладно. Я так…. Не обижайся, - Макс явно не желал ссоры. – Пошли вместе, - выпалил вдруг он и остановился, глядя мне прямо в глаза.
- Я подумаю.
Кажется, он не ожидал такого ответа. Впрочем, для меня самой это оказалось неожиданностью.
- Ну, ты это – думай, - Макс поставил пакет перед дверью в комнату. У самой лестницы он обернулся - на лице сияла довольная улыбка.
- Кот мартовский, - пробурчала я, чувствуя, что губы растягиваются в улыбку.
- Что довольная такая? – Марина водрузила принесенную мной сумку на стол и начала выгружать продукты.
- Ага, прям как слон!
Все уставились на Ритку.
- Это ты у нас слон, - заявила Алевтина.
- Да нет, она скорее жираф! – засмеялась Марина. Остальные заулыбались.
- Сами вы жирафихи! – Ритка нисколько не обиделась. Ее вообще было трудно обидеть.
- Иду с Максом на концерт, - объявила я.
- Шутишь? – у Марины округлились глаза.
- А что, он парень теперь свободный, - ухмыльнулась Ритка.
- А че за Макс? - удивила меня своим интересом всегда немногословная Наталья. Она вообще старалась держаться чуть особняком, хотя и не чуралась нашей разношерстной компании. Мне она казалась странноватой и скрытной. Среднего роста, довольно молодая, спортивного телосложения, с короткими, иссиня черными волосами, чуть раскосыми глазами, и широкими скулами Наталья явно имела азиатские корни. Никто толком так и не знал в подробностях, за что она вообще здесь.
- Да есть тут один, - Ритка подмигнула мне, - ловелас. Не мужчина – огонь!
- Белла, что, правда? – допытывалась Марина.
Я пожала плечами:
- Сказала ему, что подумаю.
- Что тут думать? – снова встряла Ритка. – Надо брать.
- Че ты мелешь! – фыркнула Алевтина. – Нашла кого сватать.
- Да ладно, - Ритка гнула свое. – Подумаешь, сходит на концерт. Зато на халяву.
- А халява боком не выйдет? – Алевтина уперла руки в боки.
- Но мы-то недалеко будем, если что – отобьем, - засмеялась Ритка.
- Ладно, хорош ржать, - старшей явно не нравился этот разговор, - с*ать пора, а мы не ели. Накрывай на стол.
Приехавшая звезда, на удивление, пела вживую. Признаться, этот певец не входил в состав моих любимых, но сегодня он открылся с другой стороны. А может это сказалось влияние той обстановки и условий в которых я пребывала последний год. Лирические песни о любви бередили душу, и я обратила внимание, что многие женщины в зале вытирают глаза.
Макс сидел рядом. Я постоянно ощущала его взгляд на себе. Пару раз он даже пытался меня приобнять, но после неудачных попыток прекратил это бесполезное дело.
После концерта мои девчонки остались дожидаться автографа. Как сказала Алевтина: «не каждый день такая удача перепадает». Мне эта идея показалась неинтересной, и я пошла домой. Макс увязался меня провожать.
Оба молчали, оставаясь еще какое-то время под впечатлением. Он заговорил первым:
- Вино пьешь?
- Смотря какое, - пожала я плечами.
- Ну да, я и забыл, что ты столичная краля.
- Причем тут столица, - мне стало смешно от его детских рассуждений. – Это просто дело вкуса.
- Хорошее шампанское, - Макс обиженно, как мальчишка надул губы. – «Советское».
- Предлагаешь выпить?
Парень радостно закивал головой.
- Все хотела спросить, - резко сменила я тему разговора, - Как там Ирка?
Похоже, это была для него больная тема. Он сморщился, потом буркнул:
- Не знаю.
- Поссорились, никак?
- Можно и так сказать.
- А что так? Любовь прошла?
- Не издевайся!
- Да, упаси боже!
Макс явно обиделся на мои реплики. Замолчал. Какое-то время слышался лишь хруст снега под ногами.
- Знаешь, - наконец продолжил он наш диалог, - а ведь я должен сказать тебе спасибо.
Его слова меня огорошили:
- За что же?
- Если бы не ты, я бы женился на этой стерве.
- Так. А я причем?
- Я понял, что не люблю Ирку.
Мы остановились у дверей общаги. Он смотрел на меня сверху вниз, каким-то собачьим взглядом и мне вдруг пришло в голову, что парень-то он, в общем, неплохой. Просто каждый из нас здесь выживает, как может. И даже не физически – что тело, лишь оболочка, но морально, духовно. Видимо, где-то глубоко внутри он тянулся к свету, а не к тьме, хотел человечности и чистоты, хотел любви взаимной, а не позволять любить себя, даже за более высокий статус. Только я не могла дать ему того, чего он желал. И не потому, что не хотела. Я выгорела. Нет – тоска ушла. А если быть точной – подвинулась, уступив место в душе безразличию. Макс был мне симпатичен, но полюбить его я никогда не смогу.
- Макс, давай друзьями останемся, - устало сказала я.
- Ирку боишься? – в его словах сквозила ирония.
- Дурак ты, Макс. Причем Ирка.
- Что же тогда? – вопрос прозвучал непростительно громко и я, дотянувшись до его лица, прижала к губам пальцы, заставив замолчать.
- Не надо Макс. Ты хороший парень, но я не люблю тебя.
Он засопел, набычился, смахнул мою руку со своих губ и, развернувшись, молча, скрылся в наступивших вечерних сумерках.
Еще какое-то время я стояла одна, глядя в темнеющее небо. В голове крутились слова песни из старого кино, и будто заезженная пластинка мой внутренний голос повторял: «мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает». Парня было жаль. Но я понимала, что не смогу притворяться, обманывать, давать пустые надежды.
Вдалеке послышались смеющиеся голоса возвращающихся с концерта женщин и мужчин. Потянув за ручку входной двери, я вошла в общежитие.
Наталья стояла на верхней площадке лестницы. Она не услышала меня, была слишком занята телефонным разговором. Что-то: ее интонация, или какая-то фраза, заставили меня замереть на нижней ступеньке.
- Он тебя еще интересует? – в словах женщины слышалась злая ирония. На том конце ей что-то коротко ответили. Она хмыкнула:
- Они вместе трутся, - голос ее замолк, видимо говорил собеседник.
- Уверена, - наконец произнесла она и опять замолчала на несколько секунд.
- Договор был только за двух, - тон ее голоса изменился, в нем засквозили стальные нотки. – Ты знаешь, как я работаю. - Она снова замолчала, теперь надолго.
- Хорошо, это будет стоить, как за двоих. Оплата вперед.
Я стояла под лестницей, почти не дыша, переваривая странный разговор Натальи с неизвестным собеседником. Или собеседницей – пронеслось в моей голове. Под ложечкой как-то нехорошо засосало. Шум и возня за дверью спугнули Наталью, и, сказав в трубку «отбой», она ретировалась с площадки. Я шмыгнула в темный угол под лестницей, дождалась, когда все поднимутся и уже следом за всеми прошла к дверям нашей комнаты.
Новость о гибели Макса я узнала, наверно, самой последней.
- Нет, - услышала я чуть хрипловатый, явно от частого курения, женский голос.
- Я знаю, маме нельзя теперь за руль, - тонкий пальчик водил по стеклу окна, рисуя невидимые узоры. – Да, ба?
Вопрос ребенка был проигнорирован и она, тяжело, как-то не по-детски вздохнув, отвернулась к окошку, что-то тихо шепча одними губами.
***
Примерно один раз в десять дней из поселка привозили почту. В основном местные поселенцы получали какие-то бандероли, посылки, иногда - редкие, в наше время, письма. Поэтому, большой, белый конверт, пришедший на мое имя, заставил сердце сжаться. Малыш, впервые, больно пихнул ножкой. «Еще слишком рано!» - пронеслась испуганная мысль в голове. Внизу живота нехорошо заныло.
Руки тряслись, когда я разрывала конверт без обратного адреса. Там был лишь один документ. Перед глазами все расплывалось, мое зрение бунтовало, это сознание не хотело верить в то, что я держала в руках. Пальцы разжались, и тонкий листок в синей, узорной оправе, кружась, упал на пол.
- Бедная, бедная моя девонька!
Я открыла глаза, осознавая себя и обстановку вокруг.
- Где я?
- Белочка, дочка, пришла в себя! – глаза тетки, опухшие от пролитых слез, вновь увлажнились. Она вытерла их платочком, зажатым в натруженной от тяжелой работы руке, и улыбнулась.
- Теть Валь, ты приехала?
Женщина закивала головой:
- Сразу, как узнала, что с тобой…. – из ее глаз выкатились крупные капли.
Мне было не понятно, почему она здесь и почему плачет. Я приподнялась с подушки и оглянулась. В левой руке неприятно потянуло.
- Ну, и куда это мы? – строгий голос прервал зарождающееся во мне непонимание происходящего и оторвал взгляд от капельницы. – Вставать пока нельзя, - медсестра вынула иглу из моей руки. – Лежим и ждем доктора, - сообщила она уже мягче. – Вы за ней присмотрите?
Тетушка согласно кивнула. Сестра, удовлетворившись таким ответом, вышла из палаты и укатила за собой стойку с капельницей.
- Я в больнице? – дошло до меня, наконец. – Ребенок!? – кажется, я закричала. Одеяло слетело, а руки ощутили лишь плоскость и шершавость хирургического пластыря внизу живота.
- Белочка, главное ты выжила! А детки у тебя еще будут!
Но я не хотела слышать никаких слов. Вселенная сузилась до размеров моего нерожденного ребенка, а рыдания сотрясали все мое существо, и душа, казалось, покинула тело.
- Три кубика успокоительного, живо!
Руку сжало, но я не чувствовала боли, не чувствовала, как игла пронзила кожу и вену. Я выла, будто волчица, потерявшая своего волчонка, разрывая легкие и натружая горло до хрипоты.
Резкий запах ударил в нос, в глазах защипало. Ко мне словно вновь вернулся слух, и я прозрела, и услышала всхлипы и причитания тетушки. Уже знакомый мужской голос произнес:
- Вы родственница? Подождите пока в коридоре.
Чуть скрипнула дверь, наступило молчание. В этой тишине я слышала стук своего сердца – тяжелый, но ровный. Лекарство действовало.
- Белла Аркадьевна, - доктор говорил спокойно и в его голосе я не чувствовала жалости, да и не хотела ее. – Вы должны понять, - продолжил он, чуть отведя взгляд в сторону, - мы сделали все от нас зависящее. У вас оказалась очень редкая внематочная беременность брюшного типа. Плод развивался не внутри, а на поверхности матки. Вы могли умереть.
- Лучше бы, - прошептали мои губы.
- Прекратите, – голос доктора не повысился и на тон. – Вы еще молоды и у вас есть шансы родить.
- У меня дочь.
- Тем более. Думайте о ней. А теперь набирайтесь сил и выздоравливайте, - он поднялся со стула и вышел из палаты. Его место тут же заняла тетя.
- Белочка, поесть бы надо, - она смотрела с состраданием, и я подумала, что наверно сейчас, тетушка единственное существо на белом свете, которое может меня пожалеть по-настоящему.
- Теть Валь, он прислал мне развод.
Она вздохнула.
- Ребеночек его был? – тетка отвела глаза.
- Да.
- Ну и хорошо, что так вышло! – вдруг выпалила она. – Мало того, что он, сволота, бросил тебя, так еще чуть не погубил. Кровиночка ты моя-а-а, - запричитала родственница.
- Сколько я уже здесь, - прервала я ее причитания.
- Двое суток, как прооперировали. Я уж думала не придешь в себя. Врачи сказали - много ты крови потеряла, - кажется, она опять собиралась всплакнуть.
- Ладно, теть Валь, прорвемся, - я попыталась улыбнуться. Вышло паршиво.
***
- Серебрянская, ну ты и напугала меня!
Начальник колонии заявился ко мне в больницу на следующий день. Видимо, действительно, переживал. Только вряд ли за меня, скорее за английский своей дочери.
«А ты превращаешься в циника, Белла Аркадьевна» - отметила я про себя, глядя, как подполковник скромно устраивается на стуле. Но он меня, все же, удивил.
- Я говорил с главврачом, - немного покашляв, продолжил «хозяин» поселения. – Не переживай, все лекарства, что называется, достанем. Вылечим тебя, Серебрянская. Будешь, как новенькая, что называется.
Он нервничал и чувствовал себя не в своей тарелке в этой палате, рядом со мной, лежащей на кровати, бледной от потери крови, с опухшими от слез веками. В его понимании, мне требовалось сочувствие и жалость, а как их проявлять, он явно не знал.
- Андрей Петрович, спасибо вам. Вы не беспокойтесь, мы продолжим с Викой занятия. Она у вас умница.
- Не думай об этом! – он замахал руками. – Главное поправляйся. Тут вот жена тебе передала, - на тумбочку лег шуршащий пакет. - Еще теплые!
Почувствовался запах домашних пирогов, но он вызвал не аппетит, а тошноту и спазмы в желудке. Я вымученно улыбнулась.
- Спасибо супруге передавайте. И привет.
Через две недели я вернулась в общежитие. Врачи, опасаясь за мое здоровье и принимая в расчет теперешние условия моей жизни, наотрез отказывались выписывать раньше. Думаю, немалую лепту в это внес и начальник колонии, так как об этом мне намекнула одна из сестер, сказав, что мою реабилитацию оплатила организация.
Кормили в больнице на убой. Еще и тетушка старалась, как могла. Она сняла неподалеку угол и целыми днями не отходила от меня, потчуя своими разносолами. Ко всем этим «хлебосольствам» прибавлялись передачи от девчонок и жены подполковника, не желавшей, видимо, моей безвременной кончины на фоне недоедания.
Только есть мне совсем не хотелось. И жить. «Зачем?» - думала я вечерами, когда тетушка, уставшая со мной за день, уходила отсыпаться и готовить мне очередную вкусняшку. Но потом, перед моим внутренним взором появлялся образ дочки. Моей крошки, оставшейся без матери. И мне становилось до жути стыдно за себя, за свои мысли о смерти. Но на утро, опять наступала апатия, и кусок снова не лез в горло.
- Тебя что, голодом там морили?
Алевтина, Ритка и Марина, а так же еще какая-то незнакомая мне женщина, наша новенькая соседка по комнате, рассматривали меня, будто я не я, а манекен в витрине. Впрочем, сейчас подобное сравнение было бы в точку.
- Только не надо меня жалеть! – растянувшись на своей кровати, устало заявила я девчонкам.
- А мы и не жалеем, - Алевтина сложила узлом руки на груди. – Че тя жалеть?
Но в их глазах читалось совсем другое, особенно у Марины.
- Вот познакомься, - бригадир махнула в сторону новенькой, - Натаха. К нам подселили.
Я качнула головой в знак приветствия, мельком увидев улыбку на лице новой знакомой. И улыбка эта была странной. Но тогда я не придала этому большого значения.
ГЛАВА 7.
Наступила календарная весна. Правда в этих краях она еще долго оставалась лишь на календаре. В Москве, в это время, весна обычно уже ощущалась – слякотью и напоенным влагой воздухом, здесь же ею еще и не пахло.
Но, несмотря на трескучие морозы, действие весны уже сказывалось на организмах некоторых представителей сильной половины человечества. Иначе чем назвать тот факт, что на мартовские праздники в колонии ожидался приезд довольно известного в нашей стране певца. Вот такой подарок сделал Петрович отбывающим наказание женщинам. Жест был поистине царским и неизбалованные развлечениями «колонистки» только и шептались об этом предстоящем событии.
Вскоре выяснилось, что весна подействовала не только на руководство.
- Привет! - Макс перегородил мне дорогу, стоя в своей обычной, нагловатой манере «руки в брюки, папироска в зубах».
- Привет.
Я остановилась, переложила тяжелый пакет из руки в руку. Он, не спрашивая, взял его у меня.
- Пошли, провожу.
- Пошли, - я не стала сопротивляться.
- Ты че, кирпичей че ли накупила.
- Тупая шутка.
Он хохотнул. Беззлобно. Шмыгнул носом.
- Слышь, Белка, на концерт идешь?
- Допустим.
Парень скосил глаза в мою сторону:
- Одна?
- Какая тебе разница.
- Разница дразнится.
- Ну, раз дразнится, тогда топай куда шел. И я пойду куда шла.
- Да ладно. Я так…. Не обижайся, - Макс явно не желал ссоры. – Пошли вместе, - выпалил вдруг он и остановился, глядя мне прямо в глаза.
- Я подумаю.
Кажется, он не ожидал такого ответа. Впрочем, для меня самой это оказалось неожиданностью.
- Ну, ты это – думай, - Макс поставил пакет перед дверью в комнату. У самой лестницы он обернулся - на лице сияла довольная улыбка.
- Кот мартовский, - пробурчала я, чувствуя, что губы растягиваются в улыбку.
- Что довольная такая? – Марина водрузила принесенную мной сумку на стол и начала выгружать продукты.
- Ага, прям как слон!
Все уставились на Ритку.
- Это ты у нас слон, - заявила Алевтина.
- Да нет, она скорее жираф! – засмеялась Марина. Остальные заулыбались.
- Сами вы жирафихи! – Ритка нисколько не обиделась. Ее вообще было трудно обидеть.
- Иду с Максом на концерт, - объявила я.
- Шутишь? – у Марины округлились глаза.
- А что, он парень теперь свободный, - ухмыльнулась Ритка.
- А че за Макс? - удивила меня своим интересом всегда немногословная Наталья. Она вообще старалась держаться чуть особняком, хотя и не чуралась нашей разношерстной компании. Мне она казалась странноватой и скрытной. Среднего роста, довольно молодая, спортивного телосложения, с короткими, иссиня черными волосами, чуть раскосыми глазами, и широкими скулами Наталья явно имела азиатские корни. Никто толком так и не знал в подробностях, за что она вообще здесь.
- Да есть тут один, - Ритка подмигнула мне, - ловелас. Не мужчина – огонь!
- Белла, что, правда? – допытывалась Марина.
Я пожала плечами:
- Сказала ему, что подумаю.
- Что тут думать? – снова встряла Ритка. – Надо брать.
- Че ты мелешь! – фыркнула Алевтина. – Нашла кого сватать.
- Да ладно, - Ритка гнула свое. – Подумаешь, сходит на концерт. Зато на халяву.
- А халява боком не выйдет? – Алевтина уперла руки в боки.
- Но мы-то недалеко будем, если что – отобьем, - засмеялась Ритка.
- Ладно, хорош ржать, - старшей явно не нравился этот разговор, - с*ать пора, а мы не ели. Накрывай на стол.
***
Приехавшая звезда, на удивление, пела вживую. Признаться, этот певец не входил в состав моих любимых, но сегодня он открылся с другой стороны. А может это сказалось влияние той обстановки и условий в которых я пребывала последний год. Лирические песни о любви бередили душу, и я обратила внимание, что многие женщины в зале вытирают глаза.
Макс сидел рядом. Я постоянно ощущала его взгляд на себе. Пару раз он даже пытался меня приобнять, но после неудачных попыток прекратил это бесполезное дело.
После концерта мои девчонки остались дожидаться автографа. Как сказала Алевтина: «не каждый день такая удача перепадает». Мне эта идея показалась неинтересной, и я пошла домой. Макс увязался меня провожать.
Оба молчали, оставаясь еще какое-то время под впечатлением. Он заговорил первым:
- Вино пьешь?
- Смотря какое, - пожала я плечами.
- Ну да, я и забыл, что ты столичная краля.
- Причем тут столица, - мне стало смешно от его детских рассуждений. – Это просто дело вкуса.
- Хорошее шампанское, - Макс обиженно, как мальчишка надул губы. – «Советское».
- Предлагаешь выпить?
Парень радостно закивал головой.
- Все хотела спросить, - резко сменила я тему разговора, - Как там Ирка?
Похоже, это была для него больная тема. Он сморщился, потом буркнул:
- Не знаю.
- Поссорились, никак?
- Можно и так сказать.
- А что так? Любовь прошла?
- Не издевайся!
- Да, упаси боже!
Макс явно обиделся на мои реплики. Замолчал. Какое-то время слышался лишь хруст снега под ногами.
- Знаешь, - наконец продолжил он наш диалог, - а ведь я должен сказать тебе спасибо.
Его слова меня огорошили:
- За что же?
- Если бы не ты, я бы женился на этой стерве.
- Так. А я причем?
- Я понял, что не люблю Ирку.
Мы остановились у дверей общаги. Он смотрел на меня сверху вниз, каким-то собачьим взглядом и мне вдруг пришло в голову, что парень-то он, в общем, неплохой. Просто каждый из нас здесь выживает, как может. И даже не физически – что тело, лишь оболочка, но морально, духовно. Видимо, где-то глубоко внутри он тянулся к свету, а не к тьме, хотел человечности и чистоты, хотел любви взаимной, а не позволять любить себя, даже за более высокий статус. Только я не могла дать ему того, чего он желал. И не потому, что не хотела. Я выгорела. Нет – тоска ушла. А если быть точной – подвинулась, уступив место в душе безразличию. Макс был мне симпатичен, но полюбить его я никогда не смогу.
- Макс, давай друзьями останемся, - устало сказала я.
- Ирку боишься? – в его словах сквозила ирония.
- Дурак ты, Макс. Причем Ирка.
- Что же тогда? – вопрос прозвучал непростительно громко и я, дотянувшись до его лица, прижала к губам пальцы, заставив замолчать.
- Не надо Макс. Ты хороший парень, но я не люблю тебя.
Он засопел, набычился, смахнул мою руку со своих губ и, развернувшись, молча, скрылся в наступивших вечерних сумерках.
Еще какое-то время я стояла одна, глядя в темнеющее небо. В голове крутились слова песни из старого кино, и будто заезженная пластинка мой внутренний голос повторял: «мы выбираем, нас выбирают, как это часто не совпадает». Парня было жаль. Но я понимала, что не смогу притворяться, обманывать, давать пустые надежды.
Вдалеке послышались смеющиеся голоса возвращающихся с концерта женщин и мужчин. Потянув за ручку входной двери, я вошла в общежитие.
Наталья стояла на верхней площадке лестницы. Она не услышала меня, была слишком занята телефонным разговором. Что-то: ее интонация, или какая-то фраза, заставили меня замереть на нижней ступеньке.
- Он тебя еще интересует? – в словах женщины слышалась злая ирония. На том конце ей что-то коротко ответили. Она хмыкнула:
- Они вместе трутся, - голос ее замолк, видимо говорил собеседник.
- Уверена, - наконец произнесла она и опять замолчала на несколько секунд.
- Договор был только за двух, - тон ее голоса изменился, в нем засквозили стальные нотки. – Ты знаешь, как я работаю. - Она снова замолчала, теперь надолго.
- Хорошо, это будет стоить, как за двоих. Оплата вперед.
Я стояла под лестницей, почти не дыша, переваривая странный разговор Натальи с неизвестным собеседником. Или собеседницей – пронеслось в моей голове. Под ложечкой как-то нехорошо засосало. Шум и возня за дверью спугнули Наталью, и, сказав в трубку «отбой», она ретировалась с площадки. Я шмыгнула в темный угол под лестницей, дождалась, когда все поднимутся и уже следом за всеми прошла к дверям нашей комнаты.
***
Новость о гибели Макса я узнала, наверно, самой последней.
