От его прикосновения в моей груди что-то екнуло.
Ивушкин тут же меня отпустил, после чего развернулся и зашагал в сторону «Жар-птицы».
Утро выдалось туманным. Густые пепельные клубы висели в воздухе, как упавшие с неба облака. Выглянув в окно, я не увидела ничего, кроме серого марева, медленно стелившегося над землей.
Эта погода полностью соответствовала моему внутреннему состоянию. Вернувшись домой после вчерашней прогулки, я упала на кровать и сразу же провалилась в глубокий сон. А пробудилась с ощущением, будто всю ночь таскала мешки с мукой или сахаром – руки и ноги были налиты тяжестью, а в голове клубился такой же туман, как за окном.
Я приняла душ, натянула брюки и блузку и, решив, что позавтракаю в отеле, отправилась на работу.
Стоило выйти на улицу, как оказалось, что у моей калитки маячит чей-то силуэт. Когда же я подошла к ней ближе, силуэт уплотнился и превратился в Максима Ивушкина.
Мои брови медленно поползли вверх.
Макс был одет так же, как вчера, однако выглядел скомкано и помято. Его волосы были растрепанными, словно в них поминутно запускали руки, на щеках золотилась рыжая щетина, в глазах горели лихорадочные огоньки. Создавалось впечатление, будто фотограф не спал этой ночью ни минуты.
- Доброе утро, - серьезным, немного охрипшим голосом сказал он мне.
- Привет, - я вышла за калитку и щелчком пальцев закрыла ее на магический замок. – Что ты здесь делаешь?
- Пришел проводить тебя в «Жар-птицу».
Я огляделась по сторонам. Все вокруг по-прежнему тонуло в мареве тумана.
- Как ты нашел мой дом?
- Ты сама мне его указала. Во время нашей первой прогулки, помнишь? У меня хорошая память, Ульяна.
- Понятно, - кивнула я. – Пойдем?
И мы пошли – медленно, плечо к плечу, чтобы не потерять друг друга в серо-молочной дымке.
- Я сегодня долго думал, - сказал Максим. – Очень долго – всю ночь. А еще читал в Интернете научные статьи о родственных связях и близкородственном скрещивании. В моей мансарде по-прежнему нет Сети, поэтому мне пришлось сидеть на улице.
Мои брови снова поползли вверх.
- Я хотел дождаться, когда ты придешь на работу, и серьезно с тобой поговорить, - продолжал Максим, - но ждать оказалось слишком долго, поэтому я пришел к тебе сам. Видишь ли, Ульяна то, что мы оказались родней, стало для меня большой неожиданностью. В чем-то это даже приятно, однако считать тебя сестрой я категорически не желаю.
- Почему?
Ивушкин остановился. Я тоже остановилась и посмотрела ему в лицо. В глазах Максима была тоска – щемящая, невыносимая, до невозможности чуждая этому веселому улыбчивому человеку.
- Потому что ты мне нравишься, - негромко произнес он, и от его слов у меня сжалось сердце. – Нравишься так сильно, что я не согласен ограничивать наши отношения прогулками и разговорами о всякой ерунде. Судя по тому, что я прочитал, мы настолько далекие родственники, что по факту ими уже не являемся – ни с юридической, ни с биологической точки зрения. Знаешь, если смотреть на вещи широко, все люди приходятся друг другу братьями и сестрами. Предки-то у нас общие... Я к чему об этом говорю: если ты выйдешь за меня замуж, наш брак никто не осудит, а наши дети родятся здоровыми.
Он говорил уверенно и твердо, а вместо тоски в его глазах сияла решимость и такая отчаянная надежда, что меня с ног до головы заполнила горячая нежность.
- Ты планируешь на мне жениться? – с улыбкой поинтересовалась я, желая хотя бы немного разрядить обстановку.
Ивушкин развел руками.
- Почему бы и нет?
Я усмехнулась, а потом подалась вперед и крепко его обняла. Максим обхватил меня руками и стиснул так сильно, что перехватило дыхание. Затем немного отстранился и припал губами к моим губам, а я, не раздумывая, ответила на его поцелуй...
Несколько минут мы стояли, прижавшись друг к другу в белесой мгле, пока рокот проезжавшего мимо автомобиля не вывел нас из сладкого оцепенения.
Путь к «Жар-птице» мы продолжили, держась за руки. Макс значительно повеселел и с воодушевлением цитировал мне отрывки из прочитанных ночью статей, будто опасаясь, что я передумаю и оттолкну его.
Я же им любовалась. Наверное, так – с нежностью и восхищением – когда-то давно мой отец смотрел на мою мать. Я не успела с ней познакомиться, однако что-то мне подсказывало: Снежана была такой же, как Максим. Веселой, наивной, творческой, понимающей, готовой к приключениям и волшебству. В нее невозможно было не влюбиться. Как и в Максима.
Известие о нашем далеком родстве тоже выбило меня вчера из колеи, однако сейчас оно уже не казалось мне ужасным и потрясающим. Оно выглядело, как возвращение к истокам, как возможность больше узнать о материнской линии моего рода, как невидимая нить, связывающая меня с Ивушкиным, несмотря на все наши различия. И разделяющая достаточно далеко, чтобы никто не мог обвинить нас в кровосмесительных отношениях, если они все-таки зайдут дальше объятий в густой дымке тумана.
Когда мы добрались до «Жар-птицы», туман начал рассеиваться. Его клубы стали прозрачными, и сквозь них начали проступать очертания домов и деревьев.
Гостиница досматривала последние сны. На часах было семь часов утра, и она вот-вот должна была пробудиться.
Мы тихонько подошли к ступенькам крыльца, как вдруг ветер донес до нас звук чьих-то голосов.
Я насторожилась. Голоса раздавались со стороны дорожки, которая вела к беседке и к заднему двору.
Странно. В это время на территории отеля никого не бывает. Дежурная горничная находится в гостинице, поварихи заняты приготовлением завтрака, Ярик и братья-мастера явятся на работу не раньше, чем через полчаса.
Неужели очередная диверсия?..
Я отпустила руку Максима и, приложив палец к губам, кивнула в сторону дорожки. Мы цыпочках прокрались по отмостке к торцу «Жар-птицы» и осторожно выглянули из-за угла.
Голоса раздавались из беседки - в ней сидели два человека. Присмотревшись, я с удивлением опознала в одном из них Семена Николаевича, оператора гостиничного портала, а во втором – Клару Семеновну.
Постоялица из двадцать седьмого номера что-то рассказывала нашему пожилому портальщику, а тот смотрел на нее восторженными глазами и время от времени вставлял в ее монолог какие-то тихие фразы.
Интересно, отчего Семен Николаевич явился в «Жар-птицу» так рано? Его рабочий день начнется только через два часа!
- Похоже, в этом отеле личная жизнь у всех бьет ключом, - негромко сказал Максим. – Идем, Уля. Не будем мешать свиданию.
Я невольно улыбнулась. Действительно, такому милому трепетному разговору лучше не мешать. Семен Николаевич давно живет бобылем, женского внимания ему очень не хватает. Да и Кларе Семеновне подобные отношения наверняка пойдут на пользу. Они, как минимум, отвлекут ее от сплетен, а в этом профит будет не только для нее, но и для всей «Жар-птицы».
День прошел без особенных происшествий. Работы почти не было – после завтрака, как и планировалось, из отеля уехали трое постояльцев, а ближе к обеду в освободившиеся номера заселились две семейные пары.
Честно говоря, дел у меня хватало всегда – как известно, таблицы и отчеты сами себя не заполнят и не составят. Однако сегодня я махнула на них рукой. Если утром, когда Максим отправился отдыхать после бессонной ночи, у меня еще имелся боевой запал, то во второй половине дня, когда Ивушкин снова спустился в холл, он лопнул, как мыльный пузырь.
Пока Макс отсыпался, я успела не только поработать с гостями, но и пересказать директору свой разговор с младшим Ковалевым.
- Да, у Николая есть двоюродная сестра, - выслушав меня, задумчиво подтвердил дедушка. – Это дочь старшего брата его матери Валентины. Твоя бабушка дружила с Валей много лет, и она часто рассказывала ей о племяннице.
- И что же она рассказывала?
- Всякую ерунду из разряда детских шалостей и школьных успехов. Хотя для Вали эта ерунда была важной - семью брата она очень любила. Они жили в разных городах, виделись два-три раза в год, поэтому каждая весточка о них становилось темой для разговоров и обсуждений. Если мне не изменяет память, у Коли и его двоюродной сестры должна быть большая разница в возрасте. Ему сейчас немного за пятьдесят, а ей, должно быть, около шестидесяти пяти. Валя говорила, что ее племяшка - умная талантливая женщина. Блестяще окончила школу и университет, сделала в своем городе хорошую карьеру. Единственное, в чем ей не повезло, это в личной жизни.
- Она осталась старой девой?
- Нет, от чего же? Она вышла замуж и даже родила детей, но потом что-то случилось, и они с мужем развелись. Обычная история.
- Гриша сказал, его тетя – авантюристка. Если бы не она, Николай Илларионович не стал бы ввязываться в гостиничный бизнес.
- Надо полагать, его кузина вышла на пенсию и заскучала, - усмехнулся дедушка. – Теперь развлекается. А вместе с ней развлекаемся и мы.
Я в ответ только развела руками.
Мне страшно хотелось рассказать деду еще и о своем родстве с Ивушкиным, но, немного подумав, я решила с этим повременить. Я не была уверена, что Валентин Митрофанович отнесется к такой новости с пониманием. Все эти годы дед продолжал думать, будто из-за моей матери жизнь его сына пошла наперекосяк, поэтому имя Снежаны Каплиной в нашей семье старались произносить как можно реже. Дед никогда не говорил о ней плохо (по крайней мере, при мне), однако то, что она до сих пор его раздражает, не подлежало сомнению.
Максим Ивушкин был ему весьма и весьма симпатичен, и я опасалась, что, узнав о его родстве со Снежаной, отношение Валентина Солнцева к нему изменится.
Максим спустился на первый этаж после полудня. Он выглядел немного помятым, но находился в прекрасном расположении духа. Стоило ему появиться в холле, как солнце стало светить ярче, музыка, доносившаяся из гостиничного кафе, обрела небывалую мелодичность, а мои губы сами собой растянулись в улыбке.
Ивушкин весело мне подмигнул и свернул в буфет, а обратно вернулся с двумя стаканами кофе и двумя пышными румяными плюшками. Булку и один из стаканов Макс протянул мне.
- Как спалось? - спросила я у него.
- Нормально, - он махнул рукой. – Будь моя воля, я бы сегодня вообще не ложился.
- Почему?
- Жаль терять время. До моего отъезда его осталось слишком мало.
Из моей груди вырвался вздох. Макс грустно улыбнулся и, протянув руку, осторожно пожал мои пальцы.
Мы просидели в холле до вечера. Мимо проходили постояльцы, хитро улыбаясь, пробегали горничные. Один раз к ресепшену вышел директор, но, увидев нас, понятливо кивнул и вернулся в свой кабинет. А мы разговаривали – о детстве, о школьных и университетских друзьях, о смешных выходках и сумасбродствах, о музыке, книгах, поездках и увлечениях. Разговаривали весело, громко, взахлеб, стремясь узнать друг о друге как можно больше.
- В детстве меня часто выгоняли из секций и кружков, - со смехом рассказывал Ивушкин. – В бассейне я тонул, на танцах оттаптывал всем ноги, на занятиях оригами складывал из бумаги только самолетики и черепа. Педагоги говорили, что я удивительно бестолков. Мои родители с этим не соглашались: в школе-то я учился хорошо, да к тому же много и с удовольствием читал. Но когда я провалил экзамен в студию изо, они призадумались. Мой отец – профессиональный художник, мама и братья рисуют тоже неплохо, а на моих картинах кошки выглядят, как тараканы, а груши похожи на огурцы. Знаешь, как они расстроились?
- Наверное, сильно.
- А вот и нет, - Максим улыбнулся. – Они вообще не расстроились. Родители рассудили, что мои таланты лежат в иной плоскости и с живописью наверняка не связаны. Отец тогда сказал: мол, если его сыну суждено сочинять стихи, лечить людей или управлять самолетом, какая разница есть у него художественный талант или нет. А потом мне дали в руки фотоаппарат, и оказалось, что художественный талант у меня все-таки имеется, но не такой, как у них.
- Твой талант особенный, - заметила я, вспомнив свечение, исходившее на его снимках от сфотографированных магов. – Знаешь, когда я училась в университете, нам рассказывали о видящих. Их еще называют ведами или ведунами. Это люди, которые не способны колдовать, но могут видеть то, что недоступно другим: волшебные растения и животных, истинную сущность чародеев и даже плетение чар. Видящие бывают разные. Самые сильные различают магов и магию невооруженным глазом. Другим для этого нужны инструменты. Например, вода, хрустальный шар, зеркало. Или фотоаппарат.
Максим вопросительно приподнял бровь.
- Хочешь сказать, что я – один из этих ребят?
- Скорее всего. Помнишь, ты рассказывал, как сфотографровал в лесу старуху, которая на фото превратилась в девушку?
- Помню.
- Ты показывал кому-нибудь этот снимок?
- Конечно. Его видел, как минимум, еще один человек. Но он не заметил на нем ни старухи, ни девушки. Сказал, что на фотографии только заснеженный лес.
- Вот! – я многозначительно подняла вверх указательный палец. – Этот человек не умеет чувствовать окружающий мир так тонко, как ты, и к проявлениям магии ни капли не восприимчив. Уверена, если бы ты показал ему мою фотографию или фото бабулек из тридцать девятого номера, он не увидел бы на них ничего особенного. Для него это были бы просто портреты незнакомых людей. А ты не только разглядел вокруг нас магическое свечение, но и понял, что оно проявилось не случайно. Фотоаппарат помогает тебе видеть скрытую суть вещей. Но если бы у тебя не было ментальной восприимчивости к магии, суть осталась бы скрытой, и фотоаппарат ничем бы тебе не помог.
- Здорово, - пробормотал Макс. – Выходит, это судьба? То, что я узнал о волшебном мире?
- Ты – часть этого мира, - серьезно сказала я, - поэтому в любом случае узнал бы о его существовании – рано или поздно, так или иначе.
Вечером во дворе «Жар-птицы» снова был концерт. В этот раз он стал уникальным – юные стихийники уговорили принять в нем участие Анатолия Сергеевича. Он в очередной раз отказался бы от их предложения, если бы не особенный повод: завтра утром компания веселых старушек собиралась отправиться домой, и подростки хотели устроить им теплый прощальный вечер.
С пожилыми соседками у Анатолия Сергеевича установилось хрупкое перемирие, поэтому пожелать им хорошей дороги он был не против.
- Этот ворчун сказал, что примет участие в посиделках, если мы не будем заводить наш «ужасный граммофон», - рассказала одна из старушек. – Дети, мол, должны слушать хорошую музыку, а не хрипы и рипы. Мы ответили, что можем обойтись и без граммофона, но тогда все будут петь а капелла. А Толик поморщился и пообещал: нормальной музыкой он нас обеспечит. Интересно, что он имел в виду?..
Вечером Анатолий Сергеевич спустился во двор со скрипкой. Дождавшись, когда стихнет гомон, и все усядутся на скамейки, он поднес к струнам смычок и... началось волшебство.
Гостиничный двор, а потом и всю «Жар-птицу» окутала дивная мелодия. Скрипка пела, как человек. И в этой песне был целый мир с горами и водопадами, густыми лесами и ледяными пустынями, с шумом больших городов и молчанием заброшенных деревень.
Мелодии сменяли друг друга, а перед глазами слушателей возникали плывущие по небу облака, дети, играющие на зеленой поляне, влюбленная пара в час первого свидания при свете луны...
Ивушкин тут же меня отпустил, после чего развернулся и зашагал в сторону «Жар-птицы».
Прода от 16.09.2025, 16:57
ГЛАВА 7
Утро выдалось туманным. Густые пепельные клубы висели в воздухе, как упавшие с неба облака. Выглянув в окно, я не увидела ничего, кроме серого марева, медленно стелившегося над землей.
Эта погода полностью соответствовала моему внутреннему состоянию. Вернувшись домой после вчерашней прогулки, я упала на кровать и сразу же провалилась в глубокий сон. А пробудилась с ощущением, будто всю ночь таскала мешки с мукой или сахаром – руки и ноги были налиты тяжестью, а в голове клубился такой же туман, как за окном.
Я приняла душ, натянула брюки и блузку и, решив, что позавтракаю в отеле, отправилась на работу.
Стоило выйти на улицу, как оказалось, что у моей калитки маячит чей-то силуэт. Когда же я подошла к ней ближе, силуэт уплотнился и превратился в Максима Ивушкина.
Мои брови медленно поползли вверх.
Макс был одет так же, как вчера, однако выглядел скомкано и помято. Его волосы были растрепанными, словно в них поминутно запускали руки, на щеках золотилась рыжая щетина, в глазах горели лихорадочные огоньки. Создавалось впечатление, будто фотограф не спал этой ночью ни минуты.
- Доброе утро, - серьезным, немного охрипшим голосом сказал он мне.
- Привет, - я вышла за калитку и щелчком пальцев закрыла ее на магический замок. – Что ты здесь делаешь?
- Пришел проводить тебя в «Жар-птицу».
Я огляделась по сторонам. Все вокруг по-прежнему тонуло в мареве тумана.
- Как ты нашел мой дом?
- Ты сама мне его указала. Во время нашей первой прогулки, помнишь? У меня хорошая память, Ульяна.
- Понятно, - кивнула я. – Пойдем?
И мы пошли – медленно, плечо к плечу, чтобы не потерять друг друга в серо-молочной дымке.
- Я сегодня долго думал, - сказал Максим. – Очень долго – всю ночь. А еще читал в Интернете научные статьи о родственных связях и близкородственном скрещивании. В моей мансарде по-прежнему нет Сети, поэтому мне пришлось сидеть на улице.
Мои брови снова поползли вверх.
- Я хотел дождаться, когда ты придешь на работу, и серьезно с тобой поговорить, - продолжал Максим, - но ждать оказалось слишком долго, поэтому я пришел к тебе сам. Видишь ли, Ульяна то, что мы оказались родней, стало для меня большой неожиданностью. В чем-то это даже приятно, однако считать тебя сестрой я категорически не желаю.
- Почему?
Ивушкин остановился. Я тоже остановилась и посмотрела ему в лицо. В глазах Максима была тоска – щемящая, невыносимая, до невозможности чуждая этому веселому улыбчивому человеку.
- Потому что ты мне нравишься, - негромко произнес он, и от его слов у меня сжалось сердце. – Нравишься так сильно, что я не согласен ограничивать наши отношения прогулками и разговорами о всякой ерунде. Судя по тому, что я прочитал, мы настолько далекие родственники, что по факту ими уже не являемся – ни с юридической, ни с биологической точки зрения. Знаешь, если смотреть на вещи широко, все люди приходятся друг другу братьями и сестрами. Предки-то у нас общие... Я к чему об этом говорю: если ты выйдешь за меня замуж, наш брак никто не осудит, а наши дети родятся здоровыми.
Он говорил уверенно и твердо, а вместо тоски в его глазах сияла решимость и такая отчаянная надежда, что меня с ног до головы заполнила горячая нежность.
- Ты планируешь на мне жениться? – с улыбкой поинтересовалась я, желая хотя бы немного разрядить обстановку.
Ивушкин развел руками.
- Почему бы и нет?
Я усмехнулась, а потом подалась вперед и крепко его обняла. Максим обхватил меня руками и стиснул так сильно, что перехватило дыхание. Затем немного отстранился и припал губами к моим губам, а я, не раздумывая, ответила на его поцелуй...
Несколько минут мы стояли, прижавшись друг к другу в белесой мгле, пока рокот проезжавшего мимо автомобиля не вывел нас из сладкого оцепенения.
Путь к «Жар-птице» мы продолжили, держась за руки. Макс значительно повеселел и с воодушевлением цитировал мне отрывки из прочитанных ночью статей, будто опасаясь, что я передумаю и оттолкну его.
Я же им любовалась. Наверное, так – с нежностью и восхищением – когда-то давно мой отец смотрел на мою мать. Я не успела с ней познакомиться, однако что-то мне подсказывало: Снежана была такой же, как Максим. Веселой, наивной, творческой, понимающей, готовой к приключениям и волшебству. В нее невозможно было не влюбиться. Как и в Максима.
Известие о нашем далеком родстве тоже выбило меня вчера из колеи, однако сейчас оно уже не казалось мне ужасным и потрясающим. Оно выглядело, как возвращение к истокам, как возможность больше узнать о материнской линии моего рода, как невидимая нить, связывающая меня с Ивушкиным, несмотря на все наши различия. И разделяющая достаточно далеко, чтобы никто не мог обвинить нас в кровосмесительных отношениях, если они все-таки зайдут дальше объятий в густой дымке тумана.
Когда мы добрались до «Жар-птицы», туман начал рассеиваться. Его клубы стали прозрачными, и сквозь них начали проступать очертания домов и деревьев.
Гостиница досматривала последние сны. На часах было семь часов утра, и она вот-вот должна была пробудиться.
Мы тихонько подошли к ступенькам крыльца, как вдруг ветер донес до нас звук чьих-то голосов.
Я насторожилась. Голоса раздавались со стороны дорожки, которая вела к беседке и к заднему двору.
Странно. В это время на территории отеля никого не бывает. Дежурная горничная находится в гостинице, поварихи заняты приготовлением завтрака, Ярик и братья-мастера явятся на работу не раньше, чем через полчаса.
Неужели очередная диверсия?..
Я отпустила руку Максима и, приложив палец к губам, кивнула в сторону дорожки. Мы цыпочках прокрались по отмостке к торцу «Жар-птицы» и осторожно выглянули из-за угла.
Голоса раздавались из беседки - в ней сидели два человека. Присмотревшись, я с удивлением опознала в одном из них Семена Николаевича, оператора гостиничного портала, а во втором – Клару Семеновну.
Постоялица из двадцать седьмого номера что-то рассказывала нашему пожилому портальщику, а тот смотрел на нее восторженными глазами и время от времени вставлял в ее монолог какие-то тихие фразы.
Интересно, отчего Семен Николаевич явился в «Жар-птицу» так рано? Его рабочий день начнется только через два часа!
- Похоже, в этом отеле личная жизнь у всех бьет ключом, - негромко сказал Максим. – Идем, Уля. Не будем мешать свиданию.
Я невольно улыбнулась. Действительно, такому милому трепетному разговору лучше не мешать. Семен Николаевич давно живет бобылем, женского внимания ему очень не хватает. Да и Кларе Семеновне подобные отношения наверняка пойдут на пользу. Они, как минимум, отвлекут ее от сплетен, а в этом профит будет не только для нее, но и для всей «Жар-птицы».
Прода от 19.09.2025, 18:47
***
День прошел без особенных происшествий. Работы почти не было – после завтрака, как и планировалось, из отеля уехали трое постояльцев, а ближе к обеду в освободившиеся номера заселились две семейные пары.
Честно говоря, дел у меня хватало всегда – как известно, таблицы и отчеты сами себя не заполнят и не составят. Однако сегодня я махнула на них рукой. Если утром, когда Максим отправился отдыхать после бессонной ночи, у меня еще имелся боевой запал, то во второй половине дня, когда Ивушкин снова спустился в холл, он лопнул, как мыльный пузырь.
Пока Макс отсыпался, я успела не только поработать с гостями, но и пересказать директору свой разговор с младшим Ковалевым.
- Да, у Николая есть двоюродная сестра, - выслушав меня, задумчиво подтвердил дедушка. – Это дочь старшего брата его матери Валентины. Твоя бабушка дружила с Валей много лет, и она часто рассказывала ей о племяннице.
- И что же она рассказывала?
- Всякую ерунду из разряда детских шалостей и школьных успехов. Хотя для Вали эта ерунда была важной - семью брата она очень любила. Они жили в разных городах, виделись два-три раза в год, поэтому каждая весточка о них становилось темой для разговоров и обсуждений. Если мне не изменяет память, у Коли и его двоюродной сестры должна быть большая разница в возрасте. Ему сейчас немного за пятьдесят, а ей, должно быть, около шестидесяти пяти. Валя говорила, что ее племяшка - умная талантливая женщина. Блестяще окончила школу и университет, сделала в своем городе хорошую карьеру. Единственное, в чем ей не повезло, это в личной жизни.
- Она осталась старой девой?
- Нет, от чего же? Она вышла замуж и даже родила детей, но потом что-то случилось, и они с мужем развелись. Обычная история.
- Гриша сказал, его тетя – авантюристка. Если бы не она, Николай Илларионович не стал бы ввязываться в гостиничный бизнес.
- Надо полагать, его кузина вышла на пенсию и заскучала, - усмехнулся дедушка. – Теперь развлекается. А вместе с ней развлекаемся и мы.
Я в ответ только развела руками.
Мне страшно хотелось рассказать деду еще и о своем родстве с Ивушкиным, но, немного подумав, я решила с этим повременить. Я не была уверена, что Валентин Митрофанович отнесется к такой новости с пониманием. Все эти годы дед продолжал думать, будто из-за моей матери жизнь его сына пошла наперекосяк, поэтому имя Снежаны Каплиной в нашей семье старались произносить как можно реже. Дед никогда не говорил о ней плохо (по крайней мере, при мне), однако то, что она до сих пор его раздражает, не подлежало сомнению.
Максим Ивушкин был ему весьма и весьма симпатичен, и я опасалась, что, узнав о его родстве со Снежаной, отношение Валентина Солнцева к нему изменится.
Максим спустился на первый этаж после полудня. Он выглядел немного помятым, но находился в прекрасном расположении духа. Стоило ему появиться в холле, как солнце стало светить ярче, музыка, доносившаяся из гостиничного кафе, обрела небывалую мелодичность, а мои губы сами собой растянулись в улыбке.
Ивушкин весело мне подмигнул и свернул в буфет, а обратно вернулся с двумя стаканами кофе и двумя пышными румяными плюшками. Булку и один из стаканов Макс протянул мне.
- Как спалось? - спросила я у него.
- Нормально, - он махнул рукой. – Будь моя воля, я бы сегодня вообще не ложился.
- Почему?
- Жаль терять время. До моего отъезда его осталось слишком мало.
Из моей груди вырвался вздох. Макс грустно улыбнулся и, протянув руку, осторожно пожал мои пальцы.
Мы просидели в холле до вечера. Мимо проходили постояльцы, хитро улыбаясь, пробегали горничные. Один раз к ресепшену вышел директор, но, увидев нас, понятливо кивнул и вернулся в свой кабинет. А мы разговаривали – о детстве, о школьных и университетских друзьях, о смешных выходках и сумасбродствах, о музыке, книгах, поездках и увлечениях. Разговаривали весело, громко, взахлеб, стремясь узнать друг о друге как можно больше.
- В детстве меня часто выгоняли из секций и кружков, - со смехом рассказывал Ивушкин. – В бассейне я тонул, на танцах оттаптывал всем ноги, на занятиях оригами складывал из бумаги только самолетики и черепа. Педагоги говорили, что я удивительно бестолков. Мои родители с этим не соглашались: в школе-то я учился хорошо, да к тому же много и с удовольствием читал. Но когда я провалил экзамен в студию изо, они призадумались. Мой отец – профессиональный художник, мама и братья рисуют тоже неплохо, а на моих картинах кошки выглядят, как тараканы, а груши похожи на огурцы. Знаешь, как они расстроились?
- Наверное, сильно.
- А вот и нет, - Максим улыбнулся. – Они вообще не расстроились. Родители рассудили, что мои таланты лежат в иной плоскости и с живописью наверняка не связаны. Отец тогда сказал: мол, если его сыну суждено сочинять стихи, лечить людей или управлять самолетом, какая разница есть у него художественный талант или нет. А потом мне дали в руки фотоаппарат, и оказалось, что художественный талант у меня все-таки имеется, но не такой, как у них.
- Твой талант особенный, - заметила я, вспомнив свечение, исходившее на его снимках от сфотографированных магов. – Знаешь, когда я училась в университете, нам рассказывали о видящих. Их еще называют ведами или ведунами. Это люди, которые не способны колдовать, но могут видеть то, что недоступно другим: волшебные растения и животных, истинную сущность чародеев и даже плетение чар. Видящие бывают разные. Самые сильные различают магов и магию невооруженным глазом. Другим для этого нужны инструменты. Например, вода, хрустальный шар, зеркало. Или фотоаппарат.
Максим вопросительно приподнял бровь.
- Хочешь сказать, что я – один из этих ребят?
- Скорее всего. Помнишь, ты рассказывал, как сфотографровал в лесу старуху, которая на фото превратилась в девушку?
- Помню.
- Ты показывал кому-нибудь этот снимок?
- Конечно. Его видел, как минимум, еще один человек. Но он не заметил на нем ни старухи, ни девушки. Сказал, что на фотографии только заснеженный лес.
- Вот! – я многозначительно подняла вверх указательный палец. – Этот человек не умеет чувствовать окружающий мир так тонко, как ты, и к проявлениям магии ни капли не восприимчив. Уверена, если бы ты показал ему мою фотографию или фото бабулек из тридцать девятого номера, он не увидел бы на них ничего особенного. Для него это были бы просто портреты незнакомых людей. А ты не только разглядел вокруг нас магическое свечение, но и понял, что оно проявилось не случайно. Фотоаппарат помогает тебе видеть скрытую суть вещей. Но если бы у тебя не было ментальной восприимчивости к магии, суть осталась бы скрытой, и фотоаппарат ничем бы тебе не помог.
- Здорово, - пробормотал Макс. – Выходит, это судьба? То, что я узнал о волшебном мире?
- Ты – часть этого мира, - серьезно сказала я, - поэтому в любом случае узнал бы о его существовании – рано или поздно, так или иначе.
Вечером во дворе «Жар-птицы» снова был концерт. В этот раз он стал уникальным – юные стихийники уговорили принять в нем участие Анатолия Сергеевича. Он в очередной раз отказался бы от их предложения, если бы не особенный повод: завтра утром компания веселых старушек собиралась отправиться домой, и подростки хотели устроить им теплый прощальный вечер.
С пожилыми соседками у Анатолия Сергеевича установилось хрупкое перемирие, поэтому пожелать им хорошей дороги он был не против.
- Этот ворчун сказал, что примет участие в посиделках, если мы не будем заводить наш «ужасный граммофон», - рассказала одна из старушек. – Дети, мол, должны слушать хорошую музыку, а не хрипы и рипы. Мы ответили, что можем обойтись и без граммофона, но тогда все будут петь а капелла. А Толик поморщился и пообещал: нормальной музыкой он нас обеспечит. Интересно, что он имел в виду?..
Вечером Анатолий Сергеевич спустился во двор со скрипкой. Дождавшись, когда стихнет гомон, и все усядутся на скамейки, он поднес к струнам смычок и... началось волшебство.
Гостиничный двор, а потом и всю «Жар-птицу» окутала дивная мелодия. Скрипка пела, как человек. И в этой песне был целый мир с горами и водопадами, густыми лесами и ледяными пустынями, с шумом больших городов и молчанием заброшенных деревень.
Мелодии сменяли друг друга, а перед глазами слушателей возникали плывущие по небу облака, дети, играющие на зеленой поляне, влюбленная пара в час первого свидания при свете луны...
