Называл их «парой самых лучших изумрудов». Глаза потемнели и одновременно поблекли. И под ними теперь вечные синяки, как от недосыпа. В общем, тот еще вид. Хотя, может быть, она сама виновата. Сама запустила себя. Красотой нужно заниматься… а для кого? Здесь, в Середине, все тусклые, одинаковые, и мужчины, и женщины, и никому не интересно, как ты выглядишь, все только и думают, как бы заработать, да отправиться куда-нибудь ближе к солнцу. Только вот не понимают, что там их тоже никто не ждет.
Леона, хмурясь своему отражению, быстро умылась и вышла. Наверное, ей тоже надо собрать деньжат и уехать куда-нибудь повыше. Но вот беда: драгоценный супруг дал понять, что в ее же интересах больше никогда не появляться там, где ее могли узнать.
«Я бы тебя убил, да жаль», - вот что он ей сказал. Милосердная сволочь.
И Леона исчезла. И поэтому до сих пор жива.
Так, размышляя понемногу о том, о сем, Леона одевалась. Сегодня ей предстоял поход в меморум, и поэтому одежда тоже должна была быть соответствующей: рубашка с длинным рукавом, мужские куртка и штаны, свободные, чтобы не сковывали движений. Удобные башмаки. Перчатки. Шею – а потом и голову - обмотать платком, да так, чтобы никакой бесхозный отпечаток не забился за шиворот…
В небольшую поясную сумку Леона сложила флягу с водой, заряженный компас и колбы с пробками. В карман штанов – миниатюрный фонарик, купленный у одного пироманта еще на королевском ярусе. И обязательно – регенерирующий перстень, тяжелый и массивный. Его делали явно на мужскую руку, на Леоне он болтался – и поэтому она его носила на большом пальце.
Вот и все. Можно было выходить. Подумав немного, Леона все-таки прихватила в карман несколько мелких монеток. Еды у нее не водилось, а лезть в меморум на голодный желудок тоже не слишком хотелось.
Когда Леона впервые сошла на мостовую Люция с откидной лестницы дилижанса, первой ее мыслью было – да как здесь жить-то можно? Даже крылатые плантосы, что тащили дилижанс, аккуратно пролетая сквозь расщелины между парящими землями, всем своим видом показывали, как им не нравится без света. Плантосы ежились, закрывались крыльями и выпускали сквозь темную влажную кору толстые шипы. Им было совершенно непривычно без солнца, без нормального неба над головой. А сам город словно в насмешку был назван Люцием: кажется, здесь повсюду клубилась тьма. Газовые фонари, что зажигают днем и ночью, лишь делали мрак гуще. Он казался ощутимым, лип к коже мерзкими желеистыми языками. Леона тогда задрала голову в попытке выхватить хотя бы клочок привычного неба… И взгляд уперся в черноту, лишь далеко, у горизонта, подсвеченную золотистым. Прямо над Люцием вольготно расположилось жирное брюхо верхнего яруса, и Леоне даже показалось, что она может рассмотреть беспомощно свисающие корни деревьев, которые угораздило пробраться сквозь толщу грунта и вылезти с изнанки той земли, на которой деревья росли. Все это сентиментальная чепуха, конечно же. Но, ступив на мостовую Люция, она в самом деле не понимала, как здесь возможно само существование людей.
Потом оказалось, что ко всему можно привыкнуть. И что на серединных ярусах тоже живут вполне себе обычные люди – не такие, конечно, богатые, и вовсе не такие красивые, как на верхнем, королевском ярусе, но все же. Неподалеку от Люция оказалась действующая шахта, где добывали сапфиры. Поэтому и город был совсем небедным, и продукты сюда привозили не самые плохие. Ну а то, что солнце лишь утром и вечером – к этому как-то постепенно привыкаешь. Тяжело, болезненно – но привыкаешь…
Леона шагала по мостовой. Мимо двухэтажных домов из темного кирпича, притиснутых друг к другу так плотно, что порой между стенами и руки не просунуть. Мимо фонарных столбов и фонарщиков-пиромантов. Тусклое свечение газа в закопченных стеклянных колбах едва-едва освещало улицу. Дело шло к полудню. И в полдень в Люции было особенно темно, потому что солнце находилось в это время как раз над верхним ярусом и дарило свет и тепло тем счастливчикам, кто мог себе позволить жить наверху.
Шла она к знакомому пустырю. Там недавно снесли ветхий дом, новый возводить никто не торопился, и потому за плотным забором получился изрядный кусок замусоренной земли, с которой, как ни крути, гораздо удобнее нырять в меморум – и соседи хозяйке не нажалуются, и подглядывать будут разве что крысы. Особенно Леону радовало отсутствие зевак и вообще желающих приобщиться к современной некромантии. Не то, чтобы в Люции ненавидели некромантов – да, наверное, сложно найти того, кто бы ненавидел их больше, чем ее бывший муж – но всегда оставалось нездоровое любопытство и твердое убеждение в том, что некромант – это непременно хмурый мужик, который выкапывает разлагающиеся тела и заставляет их выполнять какие-то немудренные задания.
Разумеется, и такие некроманты были.
Но современная некромантия уже давно не рассматривала телесное в качестве объекта исследований. Последние пятьдесят лет, если не больше, в академических кругах стало модным работать с бестелесным, а именно – с отпечатками умерших, хранящими воспоминания, собранные при жизни и составляющие сущность человека. Единственным неприятным и опасным занятием для некроманта оставались походы в меморум, но тут уж ничего не поделаешь.
Примерно на пол-пути к цели своего похода Леона остановилась перед булочной. Пощупала сквозь ткань взятые монетки, а затем вошла. Весело звякнул колокольчик, Леона с наслаждением потянула носом – пахло свежайшей выпечкой, корицей, лимонной цедрой. На витрине красовались ватрушки, маленькие пирожки и очень большие, круглые пироги. Пышные хлеба, длинные багеты, пухлые крендели, присыпанные дроблеными солеными орешками.
Уютно здесь было, гораздо приятнее, чем снаружи. И казалось даже, что газовые фонари здесь светят куда веселее и ярче.
Тем временем из смежной комнаты выплыла румяная девушка, огненно-рыжая, с толстыми косичками, уложенными в бублики по бокам. У нее была бледная кожа, большие, чуть навыкате, голубые глаза и курносый нос пуговкой. Губы улыбались – впрочем, как и всегда. И еще, девушка эта – так уж получилось – была единственной настоящей подругой Леоны в этом темном городе.
- А, это ты, - улыбка Златы сделалась еще шире, превращаясь из дежурной в настоящую, радостную, - что будешь? Я только кофе сварила.
- Буду, - Леона решительно оперлась локтями о край витрины, осторожно, чтобы не задеть румяный бок пирога с мясом, - кофе буду. И пирожок с лимонным желе буду. И с вишней.
Она покопалась в кармане, выудила деньги и звякнула ими о керамическую тарелочку, которая именно для этой цели и стояла на витрине.
Злата окинула Леону беглым взглядом, покачала головой:
- Ты опять… туда собралась?
- А что делать, - Леона усмехнулась, - город дорогой здесь. Хочешь жить хорошо – еще и не туда полезешь.
Злата давно знала о том, чем именно занимается Леона Кьенн, но – удивительно дело! – слово «некромант» ее не испугало. Наоборот, она то и дело просила, чтоб Леона за чашкой кофе рассказала о каком-нибудь интересном случае из практики. И Леона решила, что Злата с превеликим удовольствием поменялась бы с ней местами. Но вся беда в том, что родители Златы были пекарями, и у самой Златы не было магии в крови, поэтому выбора у нее особенно и не оказалось. Пеки себе да торгуй булками. А Злате наверняка хотелось чего-нибудь этакого, полететь на другие ярусы, вырастить своего плантоса, спуститься на нем в самую Тень… Да мало ли каких приключений можно себе вообразить! Но – такова жизнь. Стой себе, торгуй сдобой.
Злата вынесла круглобокую кружку, всю в разводах синей глазури, и в булочной запахло еще лучше. Леона обхватила керамические бока пальцами, наслаждаясь теплом, вдыхая аромат дорогого кофе. Тем временем Злата положила на тарелку два пирожка, с лимонным желе и вишней, а сама увелась на стул, подперла круглый подбородок ладонью.
- Кого теперь ловить собралась?
- Какого-то старика, который спрятал от родни сокровища, - Леона откусила пирожок и даже зажмурилась от удовольствия, - Златушка, ты – богиня!
- Да что там, - подруга махнула рукой, - расскажи лучше, что тебе принесли, чтоб ты нашла… ну это…
- Отпечаток. Курительную трубку мне принесли.
- Как-то даже неинтересно, - вздохнула Злата.
Леона согласилась. Да, как-то скучно. Вот в прошлый раз ей приносили панталоны утонувшей герцогини, которая очень хорошо запрятала завещание, а так как была довольно стара, то и забыла, куда запрятала. А еще ей приносили накладные ягодицы, дырявый носок и дневник куртизанки. Да чего только не приносили… Тут Леона поймала себя на мысли, что она могла бы основать свою школу некромантии, собрать учеников и совершенствоваться в магических изысканиях. Вот было бы здорово! Но тут же одернула себя. Школа – это всегда подразумевает публичность. А ее супруг… Был очень настойчив, когда просил исчезнуть. Очень настойчив, до сих пор ребра побаливают.
- Какая-то ты бледная, - сказала Злата, - тебе бы мужчину надо. Ко мне льес Торн захаживает. Между прочим, младший сын какого-то там виконта. Сюда приехал заниматься добычей сапфиров. Хочешь, познакомлю?
- Зачем? –Леона устало отмахнулась, - одни проблемы от всех этих виконтов.
- Ты могла бы выйти замуж, - заметила Злата.
О том, что она и без того замужем, и что развестись не велит храмовое уложение о браке, Леона предпочитала помалкивать. А потому поморщилась.
- Замуж… Это ж начнется… Дети, сопли, пеленки. Не хочу.
Ложь далась очень легко.
На самом деле ей очень хотелось и детей, и даже сопливых детей, и пеленок. Но – не задалось. И вряд ли что получится… Может, конечно, это и маркиз был виноват в том, что у них так никто и не родился. Она ничего не знала о существовании бастардов. А может быть – как говаривали – у магов с этим все сложнее. Может случиться так, что некроманту непременно подавай мага жизни. А где его найдешь, когда они так редки? Не объявление же вешать, в конце концов.
- Ну, я пойду, - пробормотала Леона, - деньги любят, когда их зарабатывают.
- Иди, - согласилась подруга, - но что-то ты мне сегодня не нравишься. Постарайся вернуться.
- Постараюсь.
Снова звякнул дверной колокольчик, теперь уже жалобно, и Леона опять оказалась на улице. Свет фонарей терялся в густом тумане, который привалил неведомо откуда. Она подняла воротник мужской куртки, поправила платок и заторопилась дальше.
Пустырь был зажат меж двумя старыми домами, закопченными, с трещинами по штукатуренному фасаду. Так уж получилось, что эти двухэтажные стариканы все еще держались, а вот третьего развалили хозяева, потому что крыша провалилась, и дом дал такую трещину, что фасад попросту начал вываливаться наружу. Непонятно, что было тому виной – то ли чрезмерно мягкий грунт, то ли слабый фундамент, да уже и неважно. Лично для Леоны было важно то, что, считай, посреди города образовалось укромное местечко, мало кому интересное, и там можно было поработать.
Она без приключений добралась до высокого забора. К счастью, здесь, у пустыря, фонари не зажигали, была темень, да еще и с густым туманом. Леона огляделась, а потом быстро сдвинула в сторону доску и протиснулась внутрь. Подошвы башмаков тут же утонули в рыхлой и липкой земле, на первом же шаге она споткнулась о гнилой обломок доски. Участок все еще был завален строительным мусором, и когда его разберут – непонятно. Наверное, когда соберутся строить что-то новенькое. Леона вытащила из кармана фонарик, щелкнула переключателем, и под хрустальным колпачком засветилось заключенное туда заклинание. Фонарик давал неяркий свет, не больше, чем на два шага вперед, но этого было достаточно – чтобы не пропороть ногу старым гвоздем, чтобы не зацепиться за торчащие огрызки фундамента, и чтобы потом, перешагнув фундамент, не свалиться в яму, которая осталась после того, как содрали и увезли деревянный пол.
Так, подсвечивая себе, Леона перешагнула через камни, затем, аккуратно перепрыгивая через оставшиеся доски, добралась до расчищенной ею же ровной площадки. Поставив на землю фонарик, взяла припрятанный здесь же железный прут и принялась вычерчивать классическую декаграмму.
Чтобы попасть в меморум, не нужны были ни специальные ингредиенты, ни материализация заклинаний. Только линии, символы и личная магия некроманта. Мир мертвых и без того звал, а потому шагнуть туда, где оседает, словно опавшие листья на дно водоема, память ушедших, не составляло труда.
Когда декаграмма была завершена, Леона подобрала фонарик, сунула его в карман. Затем поправила платок, разворачивая его так, чтобы закрыть голову, часть лица и оставить только глаза. Протянула вперед руки и, на миг зажмурившись, сдернула в сторону покров реальности – как будто отдернула штору. В лицо повеяло холодом. Совсем не тем, что тянет по ногам, когда сидишь в нетопленой комнате, нет. Это было дыхание меморума, от которого, как по команде, в голову полезли самые черные и неприятные мысли о конечности бытия. Леона отмахнулась от них. Привыкла. А потом, уже смело глядя в образовавшееся мутное пятно, оттолкнулась двумя ногами и прыгнула – как прыгала бы в озеро, чтобы освежиться в жаркий солнечный день.
Ощущения тоже были привычными. Конечно же, для некроманта. Как будто ныряешь в остывший кисель, натужно загребаешь руками, молотишь ногами, чтобы двигаться дальше. А «плыть» в киселе тяжело, нужно раз пять взмахнуть руками, оттолкнуться ногами, чтобы продвинуться вперед хотя бы на шаг. Но, поскольку странным образом в киселе этом можно дышать, практикующему некроманту просто достаточно быть в хорошей форме и усиленно грести руками-ногами, уходя все дальше и дальше от выхода в мир живых, оставляя за собой свет путеводной нити, по которой можно вернуться обратно.
А еще у меморума была очень полезная особенность: компас, заряженный на поиск определенного отпечатка, позволял за очень короткое время перемещаться ближе к объекту поиска, и это было просто здорово – потому что в противном случае Леона могла бы месяцами болтаться в безбрежном меморуме, и все без результата.
Леона плыла сквозь вязкий меморум. Все, что было вокруг, и в самом деле походило на пруд, в который то тут, то там, падают листья и медленно, очень неспешно опускаются на дно, временами надолго подвисая где-то посередине. Здесь даже встречалось нечто, похожее на коряги, или, скорее, на гигантские коралловые заросли – когда-то у маркиза Риквейла на столе красовались изящные веточки белых кораллов. Только тут кораллы были огромными, уродливыми и черными, да еще покрыты едва светящейся слизью, к которой иногда прилипали отпечатки – слабо мерцающие, разноцветные. Желтые, зеленые, алые, сиреневые. Этакие полупрозрачные шляпки грибов, парящие в бесцветном киселе, в котором из-за того, что все вокруг светилось – коряги, отпечатки – темно не было.
Леона достала из поясной сумки компас: под стеклом все так же клубился туман, но, стоило его взять в руки, как Леону сразу же рвануло куда-то вперед, потом вбок. Она оглянулась: золотистая путеводная нить прочертила пространство меморума зигзагом, ее начало терялось в серой мути, переливающейся редкими сполохами скоплений отпечатков. А компас все никак не успокаивался: Леоне порой казалось, что ею играют чьи-то громадные руки, и сама она – деревянная игрушечная лодочка, которой туда-сюда елозит по воде ребенок.
Леона, хмурясь своему отражению, быстро умылась и вышла. Наверное, ей тоже надо собрать деньжат и уехать куда-нибудь повыше. Но вот беда: драгоценный супруг дал понять, что в ее же интересах больше никогда не появляться там, где ее могли узнать.
«Я бы тебя убил, да жаль», - вот что он ей сказал. Милосердная сволочь.
И Леона исчезла. И поэтому до сих пор жива.
Так, размышляя понемногу о том, о сем, Леона одевалась. Сегодня ей предстоял поход в меморум, и поэтому одежда тоже должна была быть соответствующей: рубашка с длинным рукавом, мужские куртка и штаны, свободные, чтобы не сковывали движений. Удобные башмаки. Перчатки. Шею – а потом и голову - обмотать платком, да так, чтобы никакой бесхозный отпечаток не забился за шиворот…
В небольшую поясную сумку Леона сложила флягу с водой, заряженный компас и колбы с пробками. В карман штанов – миниатюрный фонарик, купленный у одного пироманта еще на королевском ярусе. И обязательно – регенерирующий перстень, тяжелый и массивный. Его делали явно на мужскую руку, на Леоне он болтался – и поэтому она его носила на большом пальце.
Вот и все. Можно было выходить. Подумав немного, Леона все-таки прихватила в карман несколько мелких монеток. Еды у нее не водилось, а лезть в меморум на голодный желудок тоже не слишком хотелось.
***
Когда Леона впервые сошла на мостовую Люция с откидной лестницы дилижанса, первой ее мыслью было – да как здесь жить-то можно? Даже крылатые плантосы, что тащили дилижанс, аккуратно пролетая сквозь расщелины между парящими землями, всем своим видом показывали, как им не нравится без света. Плантосы ежились, закрывались крыльями и выпускали сквозь темную влажную кору толстые шипы. Им было совершенно непривычно без солнца, без нормального неба над головой. А сам город словно в насмешку был назван Люцием: кажется, здесь повсюду клубилась тьма. Газовые фонари, что зажигают днем и ночью, лишь делали мрак гуще. Он казался ощутимым, лип к коже мерзкими желеистыми языками. Леона тогда задрала голову в попытке выхватить хотя бы клочок привычного неба… И взгляд уперся в черноту, лишь далеко, у горизонта, подсвеченную золотистым. Прямо над Люцием вольготно расположилось жирное брюхо верхнего яруса, и Леоне даже показалось, что она может рассмотреть беспомощно свисающие корни деревьев, которые угораздило пробраться сквозь толщу грунта и вылезти с изнанки той земли, на которой деревья росли. Все это сентиментальная чепуха, конечно же. Но, ступив на мостовую Люция, она в самом деле не понимала, как здесь возможно само существование людей.
Потом оказалось, что ко всему можно привыкнуть. И что на серединных ярусах тоже живут вполне себе обычные люди – не такие, конечно, богатые, и вовсе не такие красивые, как на верхнем, королевском ярусе, но все же. Неподалеку от Люция оказалась действующая шахта, где добывали сапфиры. Поэтому и город был совсем небедным, и продукты сюда привозили не самые плохие. Ну а то, что солнце лишь утром и вечером – к этому как-то постепенно привыкаешь. Тяжело, болезненно – но привыкаешь…
Леона шагала по мостовой. Мимо двухэтажных домов из темного кирпича, притиснутых друг к другу так плотно, что порой между стенами и руки не просунуть. Мимо фонарных столбов и фонарщиков-пиромантов. Тусклое свечение газа в закопченных стеклянных колбах едва-едва освещало улицу. Дело шло к полудню. И в полдень в Люции было особенно темно, потому что солнце находилось в это время как раз над верхним ярусом и дарило свет и тепло тем счастливчикам, кто мог себе позволить жить наверху.
Шла она к знакомому пустырю. Там недавно снесли ветхий дом, новый возводить никто не торопился, и потому за плотным забором получился изрядный кусок замусоренной земли, с которой, как ни крути, гораздо удобнее нырять в меморум – и соседи хозяйке не нажалуются, и подглядывать будут разве что крысы. Особенно Леону радовало отсутствие зевак и вообще желающих приобщиться к современной некромантии. Не то, чтобы в Люции ненавидели некромантов – да, наверное, сложно найти того, кто бы ненавидел их больше, чем ее бывший муж – но всегда оставалось нездоровое любопытство и твердое убеждение в том, что некромант – это непременно хмурый мужик, который выкапывает разлагающиеся тела и заставляет их выполнять какие-то немудренные задания.
Разумеется, и такие некроманты были.
Но современная некромантия уже давно не рассматривала телесное в качестве объекта исследований. Последние пятьдесят лет, если не больше, в академических кругах стало модным работать с бестелесным, а именно – с отпечатками умерших, хранящими воспоминания, собранные при жизни и составляющие сущность человека. Единственным неприятным и опасным занятием для некроманта оставались походы в меморум, но тут уж ничего не поделаешь.
Примерно на пол-пути к цели своего похода Леона остановилась перед булочной. Пощупала сквозь ткань взятые монетки, а затем вошла. Весело звякнул колокольчик, Леона с наслаждением потянула носом – пахло свежайшей выпечкой, корицей, лимонной цедрой. На витрине красовались ватрушки, маленькие пирожки и очень большие, круглые пироги. Пышные хлеба, длинные багеты, пухлые крендели, присыпанные дроблеными солеными орешками.
Уютно здесь было, гораздо приятнее, чем снаружи. И казалось даже, что газовые фонари здесь светят куда веселее и ярче.
Тем временем из смежной комнаты выплыла румяная девушка, огненно-рыжая, с толстыми косичками, уложенными в бублики по бокам. У нее была бледная кожа, большие, чуть навыкате, голубые глаза и курносый нос пуговкой. Губы улыбались – впрочем, как и всегда. И еще, девушка эта – так уж получилось – была единственной настоящей подругой Леоны в этом темном городе.
- А, это ты, - улыбка Златы сделалась еще шире, превращаясь из дежурной в настоящую, радостную, - что будешь? Я только кофе сварила.
- Буду, - Леона решительно оперлась локтями о край витрины, осторожно, чтобы не задеть румяный бок пирога с мясом, - кофе буду. И пирожок с лимонным желе буду. И с вишней.
Она покопалась в кармане, выудила деньги и звякнула ими о керамическую тарелочку, которая именно для этой цели и стояла на витрине.
Злата окинула Леону беглым взглядом, покачала головой:
- Ты опять… туда собралась?
- А что делать, - Леона усмехнулась, - город дорогой здесь. Хочешь жить хорошо – еще и не туда полезешь.
Злата давно знала о том, чем именно занимается Леона Кьенн, но – удивительно дело! – слово «некромант» ее не испугало. Наоборот, она то и дело просила, чтоб Леона за чашкой кофе рассказала о каком-нибудь интересном случае из практики. И Леона решила, что Злата с превеликим удовольствием поменялась бы с ней местами. Но вся беда в том, что родители Златы были пекарями, и у самой Златы не было магии в крови, поэтому выбора у нее особенно и не оказалось. Пеки себе да торгуй булками. А Злате наверняка хотелось чего-нибудь этакого, полететь на другие ярусы, вырастить своего плантоса, спуститься на нем в самую Тень… Да мало ли каких приключений можно себе вообразить! Но – такова жизнь. Стой себе, торгуй сдобой.
Злата вынесла круглобокую кружку, всю в разводах синей глазури, и в булочной запахло еще лучше. Леона обхватила керамические бока пальцами, наслаждаясь теплом, вдыхая аромат дорогого кофе. Тем временем Злата положила на тарелку два пирожка, с лимонным желе и вишней, а сама увелась на стул, подперла круглый подбородок ладонью.
- Кого теперь ловить собралась?
- Какого-то старика, который спрятал от родни сокровища, - Леона откусила пирожок и даже зажмурилась от удовольствия, - Златушка, ты – богиня!
- Да что там, - подруга махнула рукой, - расскажи лучше, что тебе принесли, чтоб ты нашла… ну это…
- Отпечаток. Курительную трубку мне принесли.
- Как-то даже неинтересно, - вздохнула Злата.
Леона согласилась. Да, как-то скучно. Вот в прошлый раз ей приносили панталоны утонувшей герцогини, которая очень хорошо запрятала завещание, а так как была довольно стара, то и забыла, куда запрятала. А еще ей приносили накладные ягодицы, дырявый носок и дневник куртизанки. Да чего только не приносили… Тут Леона поймала себя на мысли, что она могла бы основать свою школу некромантии, собрать учеников и совершенствоваться в магических изысканиях. Вот было бы здорово! Но тут же одернула себя. Школа – это всегда подразумевает публичность. А ее супруг… Был очень настойчив, когда просил исчезнуть. Очень настойчив, до сих пор ребра побаливают.
- Какая-то ты бледная, - сказала Злата, - тебе бы мужчину надо. Ко мне льес Торн захаживает. Между прочим, младший сын какого-то там виконта. Сюда приехал заниматься добычей сапфиров. Хочешь, познакомлю?
- Зачем? –Леона устало отмахнулась, - одни проблемы от всех этих виконтов.
- Ты могла бы выйти замуж, - заметила Злата.
О том, что она и без того замужем, и что развестись не велит храмовое уложение о браке, Леона предпочитала помалкивать. А потому поморщилась.
- Замуж… Это ж начнется… Дети, сопли, пеленки. Не хочу.
Ложь далась очень легко.
На самом деле ей очень хотелось и детей, и даже сопливых детей, и пеленок. Но – не задалось. И вряд ли что получится… Может, конечно, это и маркиз был виноват в том, что у них так никто и не родился. Она ничего не знала о существовании бастардов. А может быть – как говаривали – у магов с этим все сложнее. Может случиться так, что некроманту непременно подавай мага жизни. А где его найдешь, когда они так редки? Не объявление же вешать, в конце концов.
- Ну, я пойду, - пробормотала Леона, - деньги любят, когда их зарабатывают.
- Иди, - согласилась подруга, - но что-то ты мне сегодня не нравишься. Постарайся вернуться.
- Постараюсь.
Снова звякнул дверной колокольчик, теперь уже жалобно, и Леона опять оказалась на улице. Свет фонарей терялся в густом тумане, который привалил неведомо откуда. Она подняла воротник мужской куртки, поправила платок и заторопилась дальше.
***
Пустырь был зажат меж двумя старыми домами, закопченными, с трещинами по штукатуренному фасаду. Так уж получилось, что эти двухэтажные стариканы все еще держались, а вот третьего развалили хозяева, потому что крыша провалилась, и дом дал такую трещину, что фасад попросту начал вываливаться наружу. Непонятно, что было тому виной – то ли чрезмерно мягкий грунт, то ли слабый фундамент, да уже и неважно. Лично для Леоны было важно то, что, считай, посреди города образовалось укромное местечко, мало кому интересное, и там можно было поработать.
Она без приключений добралась до высокого забора. К счастью, здесь, у пустыря, фонари не зажигали, была темень, да еще и с густым туманом. Леона огляделась, а потом быстро сдвинула в сторону доску и протиснулась внутрь. Подошвы башмаков тут же утонули в рыхлой и липкой земле, на первом же шаге она споткнулась о гнилой обломок доски. Участок все еще был завален строительным мусором, и когда его разберут – непонятно. Наверное, когда соберутся строить что-то новенькое. Леона вытащила из кармана фонарик, щелкнула переключателем, и под хрустальным колпачком засветилось заключенное туда заклинание. Фонарик давал неяркий свет, не больше, чем на два шага вперед, но этого было достаточно – чтобы не пропороть ногу старым гвоздем, чтобы не зацепиться за торчащие огрызки фундамента, и чтобы потом, перешагнув фундамент, не свалиться в яму, которая осталась после того, как содрали и увезли деревянный пол.
Так, подсвечивая себе, Леона перешагнула через камни, затем, аккуратно перепрыгивая через оставшиеся доски, добралась до расчищенной ею же ровной площадки. Поставив на землю фонарик, взяла припрятанный здесь же железный прут и принялась вычерчивать классическую декаграмму.
Чтобы попасть в меморум, не нужны были ни специальные ингредиенты, ни материализация заклинаний. Только линии, символы и личная магия некроманта. Мир мертвых и без того звал, а потому шагнуть туда, где оседает, словно опавшие листья на дно водоема, память ушедших, не составляло труда.
Когда декаграмма была завершена, Леона подобрала фонарик, сунула его в карман. Затем поправила платок, разворачивая его так, чтобы закрыть голову, часть лица и оставить только глаза. Протянула вперед руки и, на миг зажмурившись, сдернула в сторону покров реальности – как будто отдернула штору. В лицо повеяло холодом. Совсем не тем, что тянет по ногам, когда сидишь в нетопленой комнате, нет. Это было дыхание меморума, от которого, как по команде, в голову полезли самые черные и неприятные мысли о конечности бытия. Леона отмахнулась от них. Привыкла. А потом, уже смело глядя в образовавшееся мутное пятно, оттолкнулась двумя ногами и прыгнула – как прыгала бы в озеро, чтобы освежиться в жаркий солнечный день.
Ощущения тоже были привычными. Конечно же, для некроманта. Как будто ныряешь в остывший кисель, натужно загребаешь руками, молотишь ногами, чтобы двигаться дальше. А «плыть» в киселе тяжело, нужно раз пять взмахнуть руками, оттолкнуться ногами, чтобы продвинуться вперед хотя бы на шаг. Но, поскольку странным образом в киселе этом можно дышать, практикующему некроманту просто достаточно быть в хорошей форме и усиленно грести руками-ногами, уходя все дальше и дальше от выхода в мир живых, оставляя за собой свет путеводной нити, по которой можно вернуться обратно.
А еще у меморума была очень полезная особенность: компас, заряженный на поиск определенного отпечатка, позволял за очень короткое время перемещаться ближе к объекту поиска, и это было просто здорово – потому что в противном случае Леона могла бы месяцами болтаться в безбрежном меморуме, и все без результата.
Леона плыла сквозь вязкий меморум. Все, что было вокруг, и в самом деле походило на пруд, в который то тут, то там, падают листья и медленно, очень неспешно опускаются на дно, временами надолго подвисая где-то посередине. Здесь даже встречалось нечто, похожее на коряги, или, скорее, на гигантские коралловые заросли – когда-то у маркиза Риквейла на столе красовались изящные веточки белых кораллов. Только тут кораллы были огромными, уродливыми и черными, да еще покрыты едва светящейся слизью, к которой иногда прилипали отпечатки – слабо мерцающие, разноцветные. Желтые, зеленые, алые, сиреневые. Этакие полупрозрачные шляпки грибов, парящие в бесцветном киселе, в котором из-за того, что все вокруг светилось – коряги, отпечатки – темно не было.
Леона достала из поясной сумки компас: под стеклом все так же клубился туман, но, стоило его взять в руки, как Леону сразу же рвануло куда-то вперед, потом вбок. Она оглянулась: золотистая путеводная нить прочертила пространство меморума зигзагом, ее начало терялось в серой мути, переливающейся редкими сполохами скоплений отпечатков. А компас все никак не успокаивался: Леоне порой казалось, что ею играют чьи-то громадные руки, и сама она – деревянная игрушечная лодочка, которой туда-сюда елозит по воде ребенок.
