— А то! — улыбнулась хозяйка. — У меня все самое лучшее.
Арсентий поспешил вернуться к еде и скоро уже вытирал тарелку кусочком хлеба. Сытый и довольный, он откинулся от стола и лукаво посмотрел на хозяйку, которая поглаживала пальцами кота, забравшегося ей на колени.
— Спасибо, хозяйка! Накормила, напоила… Что дальше? Баньку уже протопила или сейчас пойдешь топить?
— Ой, давай вот без этого? — захохотала она, показав ряд ровных зубов. — Ты еще спроси, не костяная ли у меня нога.
— А она костяная?
— Ага, и нос такой длины, что когда на печи лежу, в дверь упирается. — Марфа протянула руку, и ворон послушника подошел к ней, позволив погладить. — Давай уже закончим с этими придумками деревенских простаков? Про вас, мастеров по нечисти, тоже много всякого рассказывают.
— Кто рассказывает? — Арсентий вновь сделал глоток и вновь довольно покачал головой.
— Те, кого вы нечистью называете, знамо дело. Некоторые говорят, что вы звери лютые, и нет от вас спасения никому — ни русалке, ни водяному, ни кикиморе. Кого встретите, сразу на части рубите.
— Глупость какая! — обиженно произнес Арсентий. — Я уже давно в послушниках, по всей Руси-матушке с нечистью боролся, но ни одной русалки или кикиморы не обидел. Упырей и волколюдов бил, не буду отрицать, ведьмы и неупокоенные тоже были, пару раз навки попадались. Но русалок-то за что? Они плохого людям не делают.
— Я и говорю, нельзя верить всему, что болтают. Еще налить? — Она подняла кувшин, видя, что его кружка опустела.
— Можно. А ты будешь?
— А чего бы и не выпить под интересный разговор.
Пока хозяйка наполняла кружки, послушник смотрел на своего ворона, который, коротко взмахнув крыльями, взлетел вверх и сел на одну из полок, уставленную коробками, плетенными из бересты.
— А как ты поняла, что я мастер по нечисти?
— Тоже мне тайна. Ты, брат Арсентий, можно сказать, лицо известное. И что удивительно — одни твое имя произносят с ненавистью, а другие с уважением.
— Я просто свое дело честно делаю. Невиновных не трогаю, виноватых не отпускаю.
— Вот за это и выпьем. — Марфа отпила из кружки, а потом показала на распоротый рукав его стеганой куртки. — А это тебя кто?
— Волколюд. Злой был черт, пришлось повозиться.
— Ты черта-то в моем доме заканчивай поминать. Головой думай, сам понимаешь, где оказался, — покачала она головой. — Снимай, заштопаю.
Арсентий замешкался — чтобы снять куртку, надо было расстегнуть пояс, а на нем висел меч, за рукоять которого в этот момент он неосознанно взялся левой рукой. Хозяйка это заметила и вновь засмеялась.
— Ты всерьез думаешь, что задумай я плохое, меня бы остановила твоя железяка? — Она взмахнула ладошкой.
— Это не простой меч. Заговоренный. Любую нечисть рубит, проверено!
— Прекрасно! Если встречу нечисть, обязательно ее предупрежу, чтобы боялась тебя и твоего заговоренного меча.
— То есть ты не нечисть?
— Это смотря что ты под этим словом имеешь в виду. Конечно, ваши попы считают нас демонами, врагами людей. Но ты сам понимаешь, что это скорее от страха и непонимания, — грустно улыбнулась она. — Снимай куртку, говорю! Негоже ходить в рваном, примета плохая.
Не сразу, но Арсентий все-таки расстегнул пояс, поставил меч у стены — так, чтобы в случае чего можно было схватить одним движением. Распустил шнуровку на груди, стянул через голову стеганку и подал Марфе. Она скинула с колен кота (который при этом коротко, но очень красноречиво мявкнул), встала, сняла с полки деревянную корзину с нитками и иголками, принялась умело зашивать прореху на рукаве.
— Странно все это, надо признать, — произнесла она, не отрываясь от шитья.
— Что именно?
— То, что ты ко мне попал. Ко мне живые очень редко заходят, обычно только те, кто уже туда направляются. — Марфа головой показала куда-то за спину. — Я и про тебя подумала сперва, что ты уже отбегал свое. Но потом смотрю — нет, живой. Сердце бьется, воздухом дышишь, кровь по жилам бежит — я это хорошо чую. Еду вон ешь, медовуху пьешь… Я такого уже много-много лет не помню.
— Стало быть, я правильно понял, что река эта, через которую я перешел, та самая Смородинка? А мост Калиновым называется? — На колени Арсентия забрался хозяйкин кот, улегся и довольно заурчал.
— Надо же! И Баюн тебя принял, — удивилась Марфа. — Да, все ты правильно понял — и про мост, и про реку.
— А прошлый раз, когда такое было — это как произошло?
— Это старая история! — Она протянула послушнику зашитую куртку. — Было бы время, постирать бы не мешало. Ходишь почти как юродивый.
— Да мне особо незачем перед людьми красоваться, — пожал плечами Арсентий.
— А если вдруг девку красивую встретишь, а сам как оборвыш? Неприятность случится.
— Меня девки не интересуют.
— А что же так? Ты же вроде не монах, а послушник? Вам же можно? — Марфа посмотрела на мужчину с лукавой улыбкой.
— Тут в другом дело. И это только меня касается. — Арсентий вначале хотел натянуть стеганку обратно, но в доме было так тепло и уютно, что он отложил ее в сторону. — Так что же там было, когда к тебе в прошлый раз живой заходил?
— Это известная история, хотя и древняя. Завелись тут три твари могучие, повадились через мост шастать в ваш мир, беду творить. Даже я не могла никак им помешать, такие сильные были. Тогда приехал сюда богатырь один, у меня три дня жил, по ночам с тварями бился. Только он был не простой богатырь, и родился не от человека.
— Это ты про бой на Калиновом мосту и Ивана Быковича, что ли? — удивился Арсентий. — Я думал, что это сказка.
— Многое из того, что случилось раньше, сейчас сказками считают. Про нынешние времена когда-нибудь тоже потом всякой ерунды наплетут, а правду забудут. Думаешь, кто-то через пару столетий будет верить в то, что в реках плескались русалки, за печками жили домовые, а по дорогам ездили охотники на нечисть?
— Не знаю. Я так много не думаю. Я вообще стараюсь думать поменьше — мало у меня в последнее время веселых мыслей бывает. — Арсентий пожал плечами. — И все-таки, если ты не нечисть, то кто?
— Я — это я. По-другому объяснить не смогу.
— Но ты несешь людям смерть.
— Люди сами друг другу смерть несут, а порой — и себе. Я же только слежу за тем, чтобы умершие без препятствий оказались в Нави, в Яви не задерживались. А также чтобы мертвые не шастали в мир живых и наоборот. Так что мы с тобой, пожалуй что, и одним делом занимаемся.
— И все-таки, как же тогда я тут оказался?
— Хороший вопрос, на который у меня нет хорошего ответа.
Марфа встала, подошла к печи, подбросила в огонь пару дров. Берестяной дух в доме стал сильнее. Затворив печь обратно, повернулась и посмотрела на Арсентия, поглаживая подбородок.
— Я вот что думаю — спать пока рано ложиться. Опять же, интересно мне с тобой, — произнесла она задумчиво. — А что, если я тебе погадаю? Не забоишься?
— Чего мне бояться? — пожал плечами Арсентий. — Только что это даст?
— Кто знает? Во время гадания многое узнать можно из того, что обычно от глаз скрыто.
— Ну, что же, если это даст ответы — почему бы и нет.
— Хорошо. Только вот что, Арсентий, — дело это непростое, а порой и опасное. Поэтому сиди молча и не двигайся. Понятно?
— Да, — ответил послушник и постучал пальцем по кружке. — А медовухи еще нальешь? Больно хорошая она у тебя.
— Налью. И в дорогу с собой дам. — Марфа взмахнула рукой, и почти все свечи в доме разом погасли, только две на столе продолжили гореть. Кот в тот же момент соскочил с коленей Арсентия, быстро запрыгнул на печку, скрылся в темноте, и только по горящим глазам можно было понять, что он там.
Послушник молчал и смотрел на происходящее с интересом — такого он не видел никогда. Марфа сняла фартук, развязала и отбросила в сторону цветной пояс. Решительным движением распустила волосы, которые тугими волнами скатились на плечи. Сняла с полки большую берестяную коробку, открыла и долго копалась внутри, что-то выискивая. Вначале достала какой-то мешочек, судя по всему, наполненный шуршащими сухими травами. Подумала, посмотрела на Арсентия, прищурив левый глаз, мотанула головой и убрала мешочек обратно. Так же отринула еще несколько разных предметов.
— Нет, все не то, — задумчиво произнесла она, продолжая рыться в коробке. — Все это слишком слабое в твоем случае. А! Вот, пожалуй, подойдет!
Вынула серебряное блюдечко размером с две ладони, положила на стол, потом насыпала на него какой-то порошок, вспыхнувший на лету зеленым пламенем — оно на мгновение окрасило лицо хозяйки.
— Из-за леса, из-за гор, из-за моря-океана ехал всадник гордый да на вороном коне, — протяжно, почти певуче приговаривала Марфа, глядя на блюдце. — Ехал всадник на вороном коне, а за ним другой, на коне красном. А за всадником да на красном коне спешил всадник на коне белом. Ехали богатыри друг за другом, не один день, да и не два, и не год, да и не два, а целый век ехали, да вокруг смотрели глазом орлиным, сердцем соколиным.
Время от времени, пока женщина произносила свой заговор, блюдце расцвечивалось яркими огнями разных оттенков.
— Доехали богатыри да до озера Купава, а на озере на том, да на острове Буяне стоял камень золотой, камень огненный, бел-горючим Алатырем прозываемый. А на камне Алатыре, да на каждой стороне, словеса огнем горели, колдовские да волшебные, все про жизнь говорящие человека Яромиром прозываемого.
— А ты откуда это мое имя знаешь? — не удержался от вопроса Арсентий.
— Я тебе что сказала, обалдуй? — Марфа подняла глаза и посмотрела с укором. — Молчи сиди!
Видимо, больше ему не доверяя, она продолжила свой заговор шепотом, так, что он не мог разобрать ни слова. Долго читала, Арсентий даже успел заскучать. Лицо ее по-прежнему время от времени освещали разноцветные огоньки, в которые она внимательно всматривалась, порой прищуриваясь. Потом замолчала, решительным движением отодвинула от себя блюдце, уронила голову на грудь. Посидела так несколько мгновений, тяжело дыша, потом опять махнула рукой, зажигая свечи.
— Ну что, узнала что-то? — спросил Арсентий с легкой иронией.
— Что же ты такой болтливый, а? — Марфа взяла кувшин, покачала им, убеждаясь, что там еще что-то есть, разлила по кружкам остатки медовухи. — Да, непростая у тебя судьба. Немало пришлось пережить, но немало и еще предстоит выдержать.
— Ну, это я и сам знаю.
— Многое у тебя было — и место сытное при князе, и дом богатый, и семья любящая. И этим всем ты вызвал зависть у кого-то, настолько сильную, что пошел этот кто-то к ведьме. Она не сразу согласилась, но, видимо, было у этого человека что-то, чем он ее убедил. Не знаю точно, чем, не увидела.
— А имя этого человека ты увидела? — всерьез заинтересовался послушник.
— Нет, ни его имени не увидела, ни ведьмы той. Она сильная, не оставляет таких следов, чтобы кто-то посторонний прочесть смог, даже я. Но на тебя она очень лютый навет наложила. Потому ты и лишился всего, что было.
Марфа ненадолго замолчала. Потом встала, убрала в коробку блюдце, явно показывая таким образом, что закончила. Арсентий смотрел на нее с недоумением.
— И это все? Я-то наделся, ты мне скажешь, что делать, чего не делать. Не много ты увидела, надо сказать.
— Я достаточно там увидела, только тебе это знать ни к чему до поры до времени.
— Как все загадочно. — Арсентий сложил руки на столе и наклонился вперед. — Только вот главный ответ ты все равно не увидела.
— Какой ответ?
— А почему я тут сегодня оказался.
— Отчего же, и на этот вопрос ответ я увидела.
— И? Расскажешь?
Она некоторое время смотрела на послушника, не отводя взгляда.
— Ладно, расскажу, хоть и не хотела. Знаешь, почему многие считают, что у меня нога костяная, и один глаз не видит? Потому что я между двумя мирами стою. Вот и придумали, что у меня нога и глаз неживые — те, которые в мире мертвых остаются. Конечно, все намного сложнее, но для простоты понимания и такое объяснение подходит.
— Понятно. Но я тут при чем?
— Ты свою семью любил так сильно, что, когда потерял, твое сердце осталось живым только наполовину. А вторая половина замерзла полностью, не живая уже. Поэтому ты, как и я, можешь иногда из одного мира в другой переходить.
— Ого как! — Арсентий явно был озадачен. — И как этим умением пользоваться?
— Не считай это даром, послушник, это проклятье, — покачала Марфа головой. — Ты не в двух мирах сразу, ты ни в одном из них, на рубеже все время. И сейчас неизвестно еще, какой из миров тебя затянет.
— А что будет, если тот мир сильнее за меня примется? Может, я смогу свою семью видеть?
— Эх, Арсентий, Арсентий! Борешься с нечистью, считаешь, что знаешь, где добро, а где зло, но сам ничего не понимаешь в устройстве мира. Если Навь сильнее Яви окажется, то ты останешься в мире живых, но сам будешь мертвым. Вурдалаков встречать доводилось?
— Несколько раз.
— Так вот, стать вурдалаком — это для тебя самым лучшим исходом тогда станет.
— Хорошенькая история.
— И еще. Вот этот ожог, — Марфа указала на опаленную левую сторону лица Арсентия, — думаешь, он просто так появился?
— Он появился, когда я на пожаре упал мордой в огонь.
— Нет. То есть, да, конечно, он от огня. Но на самом деле тебя с той стороны пометили. Что ты теперь и там и тут одновременно. Ну и ворон твой, конечно…
— А с ним что? — Арсентий посмотрел на большую птицу, мирно дремавшую на полке.
— Он — вестник смерти. Неслучайно с воронами в прошлом чародеи водились. Они знания приносили с той стороны, но не с каждым дружить готовы. А с тобой, как видишь, очень даже ладит.
— Мне он от одного хорошего человека перешел.
— Да, я знаю. От старого волхва. И это тоже неслучайно.
Марфа помолчала, катая кружку между ладонями, потом продолжила.
— То, что ты встретил своих братьев по монастырю и стал мастером по нечисти — большая удача для тебя, это не позволило полностью во тьму уйти. Ты нашел себе дело, которое посчитал правильным. Так что есть надежда, что и сердце твое оттает. Если не сломаешься, не сдашься, то обязательно появится в твоей жизни то, ради чего захочется жить. Тогда и в мир живых вернешься полностью. А иначе…
Какое-то время в доме царила тишина, прерываемая только потрескиванием дров в печи.
— И еще одно. Ты, Арсентий, потому так ловок в борьбе с нечистью, что сам наполовину уже не отсюда. Ты ее сердцем чувствуешь — той, умершей половиной — можешь вперед угадать, как она себя поведет. Только вот в чем сложность — чем больше ты нечисти бьешь, пользуясь этим умением, тем больше сам ей становишься.
— Так ты мне что, перестать это делать советуешь?
— Я тебе, Арсентий, посоветую одно — не бояться спать возле березы, — чуть ухмыльнулась хозяйка.
— Это почему?
— Потому что не она станет причиной твоей смерти. — Марфа тряхнула головой, как будто бы отгоняя мысли. — Что-то мы с тобой совсем о грустном заговорили. Я тут подумала — надо бы тебя все-таки в баньку отправить, а то когда еще доведется попариться. До Смоленска путь не ближний. Пойдешь в баньку?
— Ну что же, можно бы и попариться. Только ее же еще топить надо.
— Ну, Арсентий, уже мог бы понять, что в моем доме все иначе, чем в обычных домах.
