Бежать пришлось недолго: из-за еловых лап донесся до царевича старушечий голос. И столько было в нем тревоги и заботы, что Иван остановился и стал прислушиваться.
– Цела? Не поморозилась? Покажись-ка!
– Да все хорошо, бабушка. Я только левую рукавичку потеряла.
– Дай-ка руку, разотру... Прыгай в ступу, летим домой.
– Бабушка, мне скорее в город надо, у тамошних мастеров кое-что заказать!
– Будет тебе город, будут мастера, а первее всего будет банька, да с паром, да с веничком березовым, да с отварами травяными... всю простуду выгоним!
Иван усмехнулся и тихо пошел назад к дороге. За странную девчушку он больше не боялся. Никто ее не съест...
* * *
Последний вечер уходящего года выдался тихим и безветренным. Над деревней звенела музыка: легкий морозец словно приглашал людей праздновать на улице, и молодежь с удовольствием валяла друг друга в сугробах и с песнями ходила от дома к дому.
Отзвуки этого веселья долетали до перекрестка, до старой ели, с нижних веток которой только что стряхнули снег девичьи ручки в новых варежках.
Из дупла ели выглянула сова, сказала ворчливым старушечьим голосом:
– Ты зачем, Василиса, на ветви ленты навязала? Люди для своего праздника елки украшают, а на опушке это к чему? Кто на это дерево радоваться будет?
– Дедушка леший порадуется, – бойко откликнулась Васёна. – Зайцы с белками хоровод будут водить. Да и для моих гостей те ленты – знак, что не ошиблись они, пришли куда надо.
– Для твоих гостей... Ты ж мне даже не показала, что ты для них купила! А мне любопытно, на что ты такие деньги потратила!
– Уж прости за траты, бабушка Яга! А только на те подарки не только деньги ушли, но и силы мои. Я мастерам вещицы заказала, а потом над теми вещицами поколдовала...
– Силы-то вернутся, – благодушно отозвалась сова. – Сила – это такое дело: чем чаще ее тратишь, тем быстрее потом возвращается! Вот бы с деньгами так...
И вдруг ухнула тревожно:
– Опусти глаза, Васёнка! Не гляди! Лихо Одноглазое сюда ковыляет! Взглядом не встреться!
– Не гляжу, бабушка, – послушно откликнулась девочка, прислушиваясь к скрипу снега под тяжелыми шагами.
Вот длинные ноги остановились рядом.
– Пришла! – удивилось Лихо. – И не прячется!
– Я же клятву давала!
– И то верно! Ну давай свой подарок. Ежели понравится, может, и не съем тебя...
Девочка сунула руку в лежащий у ее ног полотняный мешочек:
– Вот тебе, лихо одноглазое, чудо мысли человеческой да искусства стеклодувного. Называется – монокль! Придуман в странах заморских, но наши мастера его тоже делают для господ богатых. Носят его вот этак...
Васена приложила монокль в золотой оправе к своему глазу, стараясь не глядеть в сторону чудища.
– Ишь ты, золото! Не поскупилась... Давай сюда!..
Василиса, не поднимая головы, положила монокль в твердую когтистую ладонь.
Ладонь с подарком уплыла вверх – и тут же опушку огласил торжествующий вопль:
– Вижу! Все вижу! Вон там по снегу заячий след... вон там на кусте шиповника ягоды остались... Ну, девчонка, порадовала! А все-таки я тебя съем. Уж больно мне сейчас хорошо, как раз и сожрать бы кого-нибудь...
Сова завозилась в дупле, явно собираясь вылететь.
А Василиса не дрогнула, не бросилась бежать. Стояла спокойно, чего-то ждала.
Голос Лиха замедлился, стал тягучим:
– Съем... да... вот только вздремну маленько, а потом съем. Я теперь кого угодно... никто не уйдет... вот только высплюсь...
Лихо зашагало в лес. Кусты сами расступались, уступая дорогу чудищу.
Василиса звонко рассмеялась.
– Условие ты выполнила, – донесся из дупла голос Яги. – Подарок Лиху пришелся по нраву. А тебя не беспокоит, что с тем моноклем Лихо вдесятеро сильнее стало, вдесятеро больше народу загубит? Мне-то в том печали нет, я сама – злыдня старая, а тебе-то, маленькой, не жаль тех людишек?
– Так я же, бабушка, не один подарок Лиху подарила, а два! Жаловалось оно мне, что спит плохо, на каждый хруст веток вскидывается. Вот я и подарила ему монокль, а на него сонное заклятье начитало. Поглядит Лихо в стеклышко на красоту вокруг – и потянет его в сон. Выспится сладко, пойдет на охоту, посмотрит в монокль...
– И вдругорядь спать заляжет! – развеселилась в дупле Яга. – Хитра ты, ой хитра! Сразу видно – моя ученица!.. Эй, глянь-ка, по дороге снежный смерч летит. Не твой ли Вихровой спешит?
– Он самый, бабушка!
В снеговом столбе притоптывал, корчил рожи, кружился старик в длинной белой рубахе. Пустые рукава то взвивались, то опадали.
– Ого-го, синеглазая! Принесла подарок-то?
– Принесла. Только ты, дедушка, уймись, а то наметешь мне полный мешок снега...
Вихровой остановился, снежинки опустились на дорогу. А Василиса извлекла из мешка детскую вертушку на палочке:
– Ты любишь играть – вот тебе игрушка!
Вертушка была похожа на обычные безделушки, которыми забавляются малыши, но каждая лопасть была обшита маленькими бубенчиками. Васёна слегка подула на игрушку, разноцветные лопасти завертелись – и зазвучала нежная музыка.
– Ух ты! – возрадовался старик и тоже дунул на вертушку – да так, что та вылетела из руки девочки и упорхнула в сугроб.
– Полегче же надо! – отчитала Вихрового Василиса и подняла игрушку из снега. – Не сломалась! Попробуй еще разок, только нежно...
Старик еле заметно задышал на вертушку. Раздалась уже другая мелодия – веселая, плясовая. Вихровой заплясал было на дороге, но тут же опомнился: не поломать бы забавную вещицу!
Васёна отколола от мешка большую булавку, приколола вертушку к правому рукаву. Вихровой нежно дохнул на игрушку. Зазвучал мотив песни «Ох ты, ветер, ветер буйный...» Старик неспешно пошел прочь по дороге в густых сумерках, присмиревшая метель ползла за ним шлейфом поземки.
– Все равно ему скоро эта вещь надоест, – сказала сова, глядя в спину Вихровому. – Ветер, он ветер и есть. Ни к чему не привязывается. Позабавится да бросит.
– Вертушка знает много напевов, – возразила Васёна. – Потом, конечно, бросит, да не сразу. Может, до весны не будет крыши с избенок срывать.
– Может быть, – уступила сова. – Эй, а кто это там скачет, да еще с факелом?
– Не иначе как царевич, бабушка.
– И верно, он... Ох и прост, ох и доверчив! Даже не подумал, что ты его, может, к разбойникам заманиваешь. Сказывали люди: старшие братья твоего царевича иначе и не называют, как Иваном-дураком.
– Сами они дураки! – обиделась Василиса. – Они-то со своим умом весь век за печкой просидят. В беду не попадут, зато и счастья не отыщут.
И выбежала на дорогу, замахала руками:
– Сюда, царевич, сюда! Здесь я!
– Здравствуй, подснежник! – спешиваясь, сказал Иван. – Я из батюшкиных хором с пира тайком удрал, чтоб узнать, где мое счастье прячется!
Василиса склонилась над мешком, достала стрелу:
– Положи ее, царевич, в колчан, да смотри, на тетиву не клади ни на охоте, не в сражении. Береги ее. А как настанет весна-красна, выйди на крыльцо да пусти стрелу куда глаза глядят, а сам следом иди. Куда она упадет, там и счастье свое ищи... А сейчас скачи скорее назад, пока совсем не стемнело. Негоже этой ночью тебе по лесу бродить!..
Когда густой сумрак поглотил вдали огонек факела, сова спросила:
– А чего у тебя, Васёна, мешок вроде не пустой? Ты же все подарки раздала.
Девочка смутилась:
– Так... это... морковь там! Я морковки на веревочках привяжу к нижним веткам елки. Пусть и у зайцев праздник будет!
– Затейница ты... Привязывай скорее да пошли домой. Я печке велела праздничный пирог испечь... Только скажи-ка ты мне вот что. Почему ты велела Ивану дожидаться весны, а не завтра, в радостный день новогодний, с крыльца стрелять?
Возясь озябшими, непослушными пальчиками с веревочкой, Васёна ответила рассеянно:
– Потому что зимой болото подо льдом. И лягушки спят.
– Лягушки-то тут при чем?
Василиса обернулась, гордо задрала носик:
– Ты, бабушка, этой сказки еще не знаешь. Я тебе ее в следующую новогоднюю ночь расскажу!
— Какая она красивая! — восхитился Санек, отступая на шаг. — Совсем как в книжке!
Друг склонил голову набок, осмотрел скульптуру от чуть выглядывающих из-под снежной шубки носков снежных сапожек до пушистой снежной шапки (шубку и шапку они специально обрызгали водой из пульверизатора и обсыпали мягким снегом, чтобы было похоже на мех) и педантично уточнил:
— Не совсем. Масштаб шестнадцать к одному.
И не понял, почему Санек засмеялся, но тоже улыбнулся в ответ. Спросил, подумав:
— Теперь она оживет?
Санек вздохнул.
— Нет.
Санек выглядел огорченным, Друг же скорее удивился. А расстроился так, за компанию просто.
— Почему? Мы что-то сделали не так?
— Как ты не понимаешь! Это же просто сказка.
За последний год Санек сильно вырос, пошел в школу и больше не верил в сказки. Особенно после похорон бабушки.
— Это только в сказках неживой человек может стать живым, — сказал Санек и поджал губы. Наверное, тоже вспомнил именно про бабушку. — А в жизни все не так. Если умер, то уже навсегда.
— А если не умирал? — спросил Друг осторожно. Имитация личности имитацией личности, но в школе есть такой предмет, Основы Безопасной Жизни называется. И что на нем проходят, Санек рассказывал. Ничего там хорошего не проходят, во всяком случае, для киборга.
— Это как? — удивился Санек и о бабушке, кажется, забыл. Вот и хорошо.
— Просто никогда не был живым. Как я.
— Скажешь тоже! — фыркнул Санек, окончательно успокаиваясь и засунув руки в карманы, чтобы отогреть: лицо снежной девочке они с Другом плавили ладонями вместе. — Ты живой! И вообще.
— А что такое «живой»?
— Ну… ты теплый!
— Батарея тоже теплая. Она живая?
Смеялся Санек очень заразительно, так и хотелось рассмеяться за компанию. Но забывать об ОБЖ не стоило.
— Слушай, — спросил Санек, уже перестав хихикать, но продолжая улыбаться, — а почему мы твою годовщину не отметили? Мне же тебя осенью подарили, правда?
— Шестого октября.
— Вот! А сейчас уже декабрь! Больше года прошло!
— Год, два месяца и двадцать восемь дней.
— Все-таки ты зануда! — сказал Санек, продолжая улыбаться. Без раздражения сказал, даже с гордостью. — Надо будет обязательно отметить, это ведь тоже праздник. Праздники — это хорошо!
— Приказ принят.
Год и почти три месяца. Два Хеллоуина, два Новых года, обычный и Старый (над концепцией которого Друг немного подзавис), День Независимости, День родителей, День мальчиков, и еще много других праздников, когда Санька привозили в город к отцу, настоящему хозяину Друга, и оставляли под опекой киборга надолго. Иногда до самого вечера. Иногда даже и на ночь. А еще в этом году существовали субботы и воскресенья, тогда Санька отпускали с ночевкой в обязательном порядке.
Хороший год.
— Если я понижу температуру кожных покровов — я перестану быть живым? — спросил Друг через некоторое время, когда окончательно понял, что о бабушке Санек больше не вспомнит.
— Да нет же! Вот глупый! Ты все равно будешь живым, у тебя же течет кровь!
— Я могу пережать сосуды имплантатами, и она не будет течь.
— Ну это же все твой чип! Он тебе просто помогает, вот и все. — Санек вытащил из кармана старенькую флешку, завалявшуюся там с прошлого года. Похмурил светлые бровки, разглядывая ее, и вдруг просиял: — Ну вот представь, что это тоже чип, типа как твой! Если его мне в голову вставить, чтобы он мне помогал, я же не стану от этого менее живым, правда?
— Снегурочка не оживет, потому что у нее нет чипа?
— Да нет же… — Санек вздохнул, поежился, роняя флешку в снег. — Просто мы живем не в сказке, тут такого не бывает. Пошли домой, а? Я замерз.
— Александр, сколько раз тебе говорить, чтобы не выходил гулять без перчаток?! — повторил Друг голосом своего настоящего хозяина. Санек хихикнул (его всегда веселило, когда Друг говорил не своим голосом) и потопал к крыльцу коттеджа. Надо было догнать, не отставая от объекта охраны далее чем на два метра, как предписывала программа. Надо было, да. Но сначала…
Воровато оглянувшись на уже отошедшего почти на три метра Санька (территория под защитой, частный двор, охрана на въезде в поселок, охрана на воротах двора, увеличение критического расстояния допустимо), Друг поднял уроненную им флешку и быстро воткнул ее в голову снежной девочке — глубоко, сразу же затерев снегом, чтобы не видно. У каждого должен быть шанс. Хорошо, что здесь слепая зона у камер. А теперь быстро вернуться к объекту охраны, пока никто не заметил.
Друг обернулся и замер. Потом, подчиняясь программе, сделал четыре шага и остановился снова. Потому что Санек тоже стоял неподвижно на нижней ступеньке крыльца. И смотрел на него, уже не улыбаясь.
— Ну и зачем? — спросил Санек тихо.
Любые слова можно списать на имитацию личности. Несанкционированный приказом поступок — дело совсем другое. Его никакой имитацией личности не прикроешь. И им, конечно же, рассказывают на ОБЖ, что такое сбойнувшие киборги, не подчиняющиеся приказам. Как они опасны, и как они палятся. Уже рассказали.
И как с ними следует поступать. Об этом рассказывают на первом же занятии, еще до знакомства со спичками. Потому что возможность столкнуться со спичками у современного ребенка гораздо ниже...
— Она все равно не оживет, — сказал Санек так же тихо.
Хороший был год. А к хорошему привыкаешь быстро. Расслабляешься. Теряешь осторожность.
Итог закономерен.
Друг улыбнулся криво, палясь по полной — теперь-то уж чего? Пояснил, сам не понимая зачем:
— У каждого должен быть шанс.
Он не надеялся, что Санек поймет. Он ни на что уже не надеялся. Хороший был год.
Жаль, короткий...
— Логично.
Санек помолчал, хмурясь и глядя в сторону. А потом вдруг спросил:
— Ты архивы когда стираешь?
Друг моргнул.
— По пятницам. В полночь.
— Сам?
— Сам. Если, конечно, хозяин не хочет что-нибудь просмотреть.
— Ага…
Санек помолчал еще, а потом решительно приказал:
— Сотрешь сегодня. Вот прямо до этих моих слов и сотрешь. Оставишь только приказ о стирании. Ясно?
— Ясно. Приказ… принят.
— Ну а раз ясно тебе, тогда в дом пошли! — буркнул Санек, по-прежнему глядя в сторону. — И руку дай! А то я совсем тут с тобою замерз, без перчаток-то!
***
P.S.
Когда утром следующего дня они вышли гулять, никакой Снегурочки во дворе не было.
И конечно же, этому было вполне логичное объяснение: ее мог убрать дворник-робот, для которого снежная девочка была просто неучтенным мусором на подведомственной территории, подлежащим утилизации. А следы его гусениц, конечно же, вполне мог прикрыть падавший всю ночь снег. И, конечно же, это было самое логичное предположение, потому что, ну сами подумайте, кто же всерьез верит в сказки?
P.P.S.
А вдруг?
ссылка на автора
https://author.today/u/fannni
31. Ольга Денисова. Карачун
Мчатся тучи, вьются тучи;
Невидимкою луна
Освещает снег летучий;
Мутно небо, ночь мутна.
Мчатся бесы рой за роем
В беспредельной вышине,
Визгом жалобным и воем
Надрывая сердце мне…
А.С. Пушкин
Снег летел в лобовое стекло нескончаемой вращающейся спиралью, словно где-то на небе чокнутые мельники бешено крутили ручки жерновов, посыпая землю рыхлой мукой. На трассе, освещенной фонарями, иногда попадались участки голого асфальта — по ним поземка вилась впереди машины десятками шустрых змеек, удиравших из-под колес.
