А кто не верит – посмотрите на наше Северное Сияние. Разве такая красота без любви родится?
i Гнус амабрный – мыши.
ii Карбасник – рыбак, ловящий рыбу на лодке-карбасе.
iii Казарка – небольшая уточка, живущая в Арктике.
ссылка на автора
https://litnet.com/ru/irina-solyanaya-u3505058
30. ОЛЬГА ГОЛОТВИНА. ИСПЫТАНИЕ
На деревянном столе дребезжали, сталкиваясь, глиняные щербатые чашки и миски. На потолке ходуном ходили связки сухих трав. Даже старый сундук в углу подрагивал, готовый сдвинуться с места. Внизу, под полом, гигантские курьи ноги приплясывали, чтобы согреться, оттого вся избушка ходила ходуном.
– А ну, цыть! – зло прикрикнула Яга, топнула ногой.
Избушка замерла. Она чуяла, что хозяйка в скверном настроении, а значит – опаснее мороза и метели.
Яга подышала на затянутое морозным узором оконце, продышала глазок. За окном бесновалась снежная круговерть.
За спиной потянуло холодом: открылась и закрылась дверь. Грохнулась на пол вязанка дров. Зазвенел веселый детский голос:
– Ух, бабушка, ну и морозище на улице! Ветер такой, что сквозь тулуп пробирает. Поленницу нашу замело, я ее еле нашла. Ничего, дров я много натаскала. На всю ночь хватит, хоть она и Поворотная. Сейчас подкину в печку полешек, будет у нас тепло да славно! Заварим сушеную смородину с медком, сядем у печки, ты про старые времена расскажешь... или сказку какую...
– Кому у огня сидеть, – ровным голосом сказала Яга, – а кому по лесу бродить.
– Ты куда-то собралась? – огорчился детский голос.
Яга медленно обернулась. Больше всего ей хотелось сказать: «Да пошутила я, никто никуда не пойдет...»
Василиса, приемыш, ученица сбросила на лавку рукавицы и теперь развязывала узел теплого платка. Белобрысая, синеглазая, румяная с мороза... а улыбка-то, улыбка – и снег растопит...
– Не снимай платок, Васёна, – сурово сказала Яга. – И рукавицы надень.
Улыбка исчезла с лица девочки. Она твердо, как взрослая, взглянула в глаза Яги – а не всякий мог выдержать взор старой колдуньи.
– Выгоняешь меня, бабушка? Аль не угодила чем?
– Не выгоняю. Но моя ученица должна раз в году пройти испытание. Я тут раскинула руны, на огне погадала... Должна ты, Василиса, в Поворотную ночь, самую длинную и темную в году, из дому уйти. Ступай туда, куда ноги несут, не возвращайся до рассвета. Кого по пути встретишь, каждому подарок обещай, да такой, чтоб по нраву пришелся. А через несколько дней, в новогоднюю ночь, должна ты будешь те подарки раздать без обмана.
– Да кого ж я встречу? – растерялась Василиса. – В такую ночь даже зверье по норам да по дуплам спит! Бродит разве что... – Девочка замолчала.
– Разве что злая нечисть, – закончила Яга. – Коли встретишь кого – не говори, что моя ученица. На испытании за спину учителя не прячутся.
– Не скажу, – твердо ответила девочка. – Ты меня уже многому научила, благодарствую.
«Храбрая, – подумала Яга. – Да как же мне ее отпустить... как же...»
А Василиса уже натянула рукавицы.
– Погоди-ка! – Яга схватила с крюка на стене шерстяной, чуть побитый молью шарф, завязала на девочке поверх платка. – Ну... ступай уж с глаз моих...
Василиса поклонилась старой колдунье:
– Коль не вернусь – не поминай лихом, бабушка...
Хлопнула дверь.
Яга заметалась по горнице.
– Дура старая, – шептала она. – Мне-то что, если в лесу заплутает? Мне-то что, если волки съедят? Мне-то что, если под кустом замерзнет? О себе думать надо! Все эти Васёнки-Аленки-Ивашки на одно годятся: на лопату – да в печь!
Слова эти не утешали. Да, старая колдунья никогда лишней добротой не страдала. Но уж очень ей по сердцу пришлась понятливая, старательная, умная ученица.
Наконец старуха не выдержала. Сдернула с полки потемневшее серебряное блюдо. Кинула на него сморщенное осеннее яблоко. Забормотала:
– Ты катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, покажи мне Василису!
Но на поверхности блюда появились лишь снежные вихри, густые, непроглядные...
* * *
В чаще леса, меж деревьями, метель не так свирепствовала, как на оставшейся за спиной поляне. Василиса шла от дерева к дереву, прикидывая, не переждать ли эту страшную ночь под какой-нибудь елью. Густые ветви укроют от бурана, на ковре из палой хвои можно свернуться калачиком... главное – не заснуть до рассвета...
Нет. Нельзя. Выжить-то она выживет, а вот испытание провалит. Кому она там, под елью, пообещает подарок?
Надо выбираться из лесу. Идти к деревне, да, да! Бабушка не сказала, что всю ночь надо шататься по лесу. «Ступай туда, куда ноги несут...» Вот они и принесут – в деревню, к людям! К теплой печке! В такую ночь самый злой человек не прогонит от своего крыльца ребенка, что постучится в дверь. А уж там, согревшись, она вызнает, о чем мечтают хозяева дома, какой подарок им бы пришелся по душе...
Но это было проще решить, чем сделать. Деревня далеко. Избушка на курьих ножках, чай, не на околице стоит! Дорогу-то Васёна найдет, бабушка уже научила ее простенькому колдовству – как с дороги не сбиться. Надо просто представить перед собой бегущий впереди клубок с протянутой к руке ниткой...
Идти было трудно. Ноги девочки глубоко проваливались в сугробы. Лес подставлял под ноги коряги, окружал колючим заснеженным малинником.
Васёна помнила, что даже спящий лес опасен, поэтому тихо бормотала на ходу обережный заговор:
– Ты, Зимник-дедушка, по сугробам гуляешь, деревья снегом укрываешь... ты и сам меня не тронь, и сыновьям своим не вели меня обижать - Трескуну, Студенцу и старшому, Морозу Зимычу... Ты реки льдом заковывай, а меня тебе не сковать! Ты землю-матушку усыпляй, а меня тебе не усыпить...
Она не произнесла имени самого главного хозяина зимы – злобного Карачуна. Что ему простенькое детское колдовство? Заклинала Васена только его слуг...
Показалось ей или нет, что губы, только что непослушные, застывающие, стали теплее, что лютый холод слегка отступил? Девочка приободрилась и сквозь клубящийся у рта морозный пар снова заговорила, стараясь припомнить всех, кто мог причинить ей зло:
– Ты, лес-батюшка, не губи меня, убереги от лютого зверя, от лихого человека, от стужи злой... Ты, леший, хозяин здешний, не балуй, кругами не води, я как пришла, так и уйду. Ты, медведь-шатун, меня не тронь. Ты, волк-разбойник, стороной прорыскай! Ты, рысь, с ветки на меня не спрыгни, я тебе не заяц, не тетерев... Ты, росомаха...
Тут что-то дернулось под ногой. И из сугроба поднялась во весь рост тварь, которую девочка забыла помянуть в заговоре.
Лихо Одноглазое!
Жуткая длинная фигура, словно составленная из коряг, была увенчана похожей на горшок головой. Во лбу светился единственный глаз, и Васёна поспешно отвела взгляд, чтобы не встретить убийственный взор Лиха. Следила за корявыми тощими ногами. Вот они сделали шаг к девочке. Та быстро пригнулась, исчезла в малиннике.
– Ишь ты! – послышался сверху противный, визгливый голос. – Свежее мясцо само ко мне пришло!
Длинные руки зашарили в кустах, стряхивая с веток снежные шапки.
«В стороне ищет! – удивилась девочка. – Не видит меня Лихо! Вот и славно. Надоест ему меня искать, оно и уйдет... Но... бабушка же сказала: каждому, кого встретишь, подарок посули! Каждому...»
Несколько мгновений Васёна собиралась с духом, а затем сказала громко:
– Не ешь меня, Лихо, а за то я отдарюсь подарочком новогодним!
Костлявые руки метнулись на звук – и замерли.
– Новогодний подарок? – изумился визгливый голос. – Сколько брожу по свету, а подарок мне никто не сулил... да еще новогодний...
Васёна скосила глаза на черные кривые когти, застывшие почти у ее лица. Сказала твердо, почти весело:
– Ты, Лихо, только скажи, чего тебе хочется.
– Тебя сожрать хочется, – честно призналось чудище.
– Коли меня сожрешь, на Новый год без подарочка останешься.
– И верно... Тогда так... спится мне плохо, от каждого треска ветки вскидываюсь... Нет, не то, это вздор. Проворства поубавилось – раньше-то зайцев ловить на бегу удавалось... Нет, и это вздор, у меня и настоящая беда есть. С годами вижу все хуже. Можешь сделать так, чтоб ко мне прежнее зрение вернулось?
– Могу. – Васёна в этот миг могла пожелать чудовищу что угодно. Но всё же помнила, что за свои слова придется отвечать.
– И поклянешься в том Поворотной ночью? – пошевелились у виска Васёны страшные когти.
– Клянусь Поворотной полночью, клянусь зарей вечерней и зарей утренней, клянусь годовым колесом, что подарю тебе, Лихо Одноглазое, подарок, который тебе прежнее зрение вернет. Знаешь перекресток дорог неподалеку от Черного лога? Там еще на опушке ель растет огромная, старая...
– Знаю.
– Приходи туда новогодним вечером, в ранних сумерках. Будет тебе подарок.
Лихо чуть помедлило. Затем сказало негромко:
– Клятву ты правильно сказала. Значит, знаешь, что нарушить ее нельзя... Ладно, живи пока. К перекрестку я приду. Хоть разок да получу подарок...
Медленно вытаскивая длинные ноги из сугробов, чудовище зашагало прочь.
* * *
Снежная бахрома облепила ресницы, мешала глядеть, Васёна раз за разом отряхивала иней с ресниц и упрямо шла вперед. Каждый шаг давался ей тяжело: приходилось вытаскивать ноги в валенках из сугробов. Всё труднее было представить себе бегущий по снегу путеводный клубок. Порой вместо клубка ей представлялся огонь в печи, слышался ворчливый, такой родной голос приемной бабушки. Сейчас ей высшим счастьем казалось сидеть в избушке у печи, пить смородиновый горячий отвар и слушать рассказы Яги...
Споткнулась. Упала лицом в сугроб, с левой руки слетела варежка.
Встрепенувшись, отогнав усталость, девочка принялась искать варежку, но быстро поняла, что в темноте, в глубоком снегу это – безнадежная затея. И пошла дальше, пряча левую ладонь в правый рукав полушубка.
Когда деревья расступились перед Васёной, она не сразу поверила, что и впрямь вышла на дорогу.
Да нет же! Дорога! И впрямь дорога! Теперь как раз и дойти до деревни...
Но идти по дороге оказалось труднее, чем по лесу. Здесь ветру не мешали деревья – и он разогнался, разбежался, завился таким смерчем, что не устояла девочка, плюхнулась в сугроб.
– Ха-ха-ха! – загромыхало над ней. – Живой человек! В лесу! Среди ночи! Вот удача! Вволю наиграюсь! До смерти закружу!
Васёна подняла голову и прищурилась, как Яга учила.
Теперь она видела, как в снежном вихре вокруг нее пляшет, кривляясь, старик в белой рубахе с длинными рукавами. Он извивался и прыгал, а вокруг него вились пустые рукава – в них не было рук.
– Здравствуй, Вихровой-дедушка! – громко, чтобы перекричать ветер, сказала Васёна.
Старик растерялся, остановился. Рукава бессильно повисли. Снежная круговерть вокруг улеглась. Василисе уже не надо было кричать.
– Ишь ты, – протянул старик удивленно, – знаешь, стало быть, имя мое? И не боишься вслух его называть?
– Неужто я тебя этим обидела? Не хочешь, чтоб дедушкой, буду дядюшкой звать.
– Я не про то. Меня люди по имени не величают. Боятся, что услышу да приду. Называют «дедушкой безруким». А еще «крышником» – люблю с домов крыши срывать... Ну что, смелая, попляшем?
– Погоди, Вихровой, напляшешься еще. Ты лучше скажи: что ты еще любишь, кроме как крыши срывать?
– Ну, – призадумался человек-вихрь, – играть люблю, плясать люблю, в печных трубах песни гудеть люблю... – И тут же старик вскинулся с подозрением: – А тебе это зачем надо?
– Хочу тебе новогодний подарочек подарить, чтоб по нраву пришелся. Приходи в вечер пред новым годом, в поздних сумерках, к старой ели, что на опушке у перекрестка растет. Будет тебе подарочек.
– Ишь ты! Который век по свету летаю, а подарочков от людского племени не видал! Хотел я тебя, синеглазая, насмерть заплясать, да не стану. Больно любопытно, что ты мне подаришь!
Вокруг старика завился высокий снежный столб – и унесся вдаль по дороге.
«Даже клятвы с меня не взял, – подумала девочка. – В голове ветер гуляет... Но уж я-то его не обману. Обещала – придется подарок искать».
* * *
Теперь бы встать из сугроба да дальше идти, да сил у Васёны больше не было.
«Сейчас, – сказала она себе, – сейчас встану, только отдохну... совсем чуть-чуть...» И закрыла глаза.
На сколько времени растянулось это «чуть-чуть», девочка так и не поняла. Ей показалось, что ее сразу взяли за плечи сильные мужские руки, вынули из сугроба, поставили на ноги.
– И что это за подснежник на обочине вырос? – сказал веселый, ласковый голос. – Не спи, малышка, в снегу. Можешь не проснуться.
– Я и не спала, – отозвалась Васёна, глядя в лицо юноше – молодому, красивому, в соболиной шубе, крытой бархатом. На золотых кудрях – соболиная шапка, сдвинутая набекрень. И шуба – нараспашку, открывает парчовый кафтан. Похоже, молодцу мороз не страшен, его молодая кровь греет. В поводу парень держал гнедого коня.
– Как тебя зовут, подснежник, и откуда взялась? – спросил парень приветливо.
– Василисой величают. А ты кто таков будешь?
– А меня зови Иваном. Я младший сын царя Дорофея. Поехал вчера на охоту, отбился от свиты да попал в метель. Пропасть бы мне, да наткнулся на заброшенную охотничью хижину, там мы с Гнедком заночевали. А теперь уже светает, надо куда-то выбираться.
– И впрямь светает, – вскинула голову Васёна. – Влево по дороге, царевич, есть постоялый двор. Может, там и свиту свою отыщешь.
– Хорош совет, – откликнулся Иван. – А ты неужто здесь останешься? Надо и тебя – к людям.
Он подхватил девочку, посадил в седло, сам повел коня в поводу. Васёна не спорила, прикидывая, как ей расспросить своего спасителя о подарке.
– Слышь, царевич, – спросила она, чуть покачиваясь в такт неспешной поступи Гнедка, – а чего ты больше всего на свете хочешь?
– Как все, – удивленно отозвался Иван, – счастья.
– Да, – огорчилась Васёна. – Счастье – оно такое... его подарить трудно.
– Подарить? Странные речи ты ведешь, подснежник. А только скажу я тебе, что счастья в подарок мне не надо. Я за своим счастьем готов идти за тридевять земель, драться за него могу... Вот только знать бы – где оно спрятано, счастье-то?
– А вот тут, царевич, я тебе помогу. В новогоднюю ночь, как стемнеет, приходи один на перекресток дорог, где на опушке старая ель растет. Подарю я тебе подарок, укажет он дорогу к счастью.
Сказала – и спрыгнула с седла, ящеркой юркнула в придорожные кусты.
– Эй, куда ты? – крикнул ей вслед Иван.
Снежные шапки, падающие с еловых лап, без слов ответили: в лес убежала его странная находка.
Царевич остановился. Как быть? Ехать дальше? Но разве можно бросить ребенка в лесу, да еще зимой! Пропадет же!
Но... уж больно уверенно держалась девчонка. Словно знает, что делает. Может, не нужен ей защитник?
И тут увидел царевич, как из-за еловых вершин выплыло по светлеющему небу что-то большое... да ступа же! Над краем ступы горбилась фигура с помелом в руках. Показалась – и исчезла, нырнула в ветви, снижаться пошла.
Вот тут царевич встревожился всерьез. Слыхал он про ту, что в ступе по небу летает, помелом погоняет... Вот уж ей-то ребенка точно нельзя отдать!
Парень накинул повод гнедого на ветви придорожного куста и побежал по маленьким следочкам, уводящим в лес.
i Гнус амабрный – мыши.
ii Карбасник – рыбак, ловящий рыбу на лодке-карбасе.
iii Казарка – небольшая уточка, живущая в Арктике.
ссылка на автора
https://litnet.com/ru/irina-solyanaya-u3505058
30. ОЛЬГА ГОЛОТВИНА. ИСПЫТАНИЕ
На деревянном столе дребезжали, сталкиваясь, глиняные щербатые чашки и миски. На потолке ходуном ходили связки сухих трав. Даже старый сундук в углу подрагивал, готовый сдвинуться с места. Внизу, под полом, гигантские курьи ноги приплясывали, чтобы согреться, оттого вся избушка ходила ходуном.
– А ну, цыть! – зло прикрикнула Яга, топнула ногой.
Избушка замерла. Она чуяла, что хозяйка в скверном настроении, а значит – опаснее мороза и метели.
Яга подышала на затянутое морозным узором оконце, продышала глазок. За окном бесновалась снежная круговерть.
За спиной потянуло холодом: открылась и закрылась дверь. Грохнулась на пол вязанка дров. Зазвенел веселый детский голос:
– Ух, бабушка, ну и морозище на улице! Ветер такой, что сквозь тулуп пробирает. Поленницу нашу замело, я ее еле нашла. Ничего, дров я много натаскала. На всю ночь хватит, хоть она и Поворотная. Сейчас подкину в печку полешек, будет у нас тепло да славно! Заварим сушеную смородину с медком, сядем у печки, ты про старые времена расскажешь... или сказку какую...
– Кому у огня сидеть, – ровным голосом сказала Яга, – а кому по лесу бродить.
– Ты куда-то собралась? – огорчился детский голос.
Яга медленно обернулась. Больше всего ей хотелось сказать: «Да пошутила я, никто никуда не пойдет...»
Василиса, приемыш, ученица сбросила на лавку рукавицы и теперь развязывала узел теплого платка. Белобрысая, синеглазая, румяная с мороза... а улыбка-то, улыбка – и снег растопит...
– Не снимай платок, Васёна, – сурово сказала Яга. – И рукавицы надень.
Улыбка исчезла с лица девочки. Она твердо, как взрослая, взглянула в глаза Яги – а не всякий мог выдержать взор старой колдуньи.
– Выгоняешь меня, бабушка? Аль не угодила чем?
– Не выгоняю. Но моя ученица должна раз в году пройти испытание. Я тут раскинула руны, на огне погадала... Должна ты, Василиса, в Поворотную ночь, самую длинную и темную в году, из дому уйти. Ступай туда, куда ноги несут, не возвращайся до рассвета. Кого по пути встретишь, каждому подарок обещай, да такой, чтоб по нраву пришелся. А через несколько дней, в новогоднюю ночь, должна ты будешь те подарки раздать без обмана.
– Да кого ж я встречу? – растерялась Василиса. – В такую ночь даже зверье по норам да по дуплам спит! Бродит разве что... – Девочка замолчала.
– Разве что злая нечисть, – закончила Яга. – Коли встретишь кого – не говори, что моя ученица. На испытании за спину учителя не прячутся.
– Не скажу, – твердо ответила девочка. – Ты меня уже многому научила, благодарствую.
«Храбрая, – подумала Яга. – Да как же мне ее отпустить... как же...»
А Василиса уже натянула рукавицы.
– Погоди-ка! – Яга схватила с крюка на стене шерстяной, чуть побитый молью шарф, завязала на девочке поверх платка. – Ну... ступай уж с глаз моих...
Василиса поклонилась старой колдунье:
– Коль не вернусь – не поминай лихом, бабушка...
Хлопнула дверь.
Яга заметалась по горнице.
– Дура старая, – шептала она. – Мне-то что, если в лесу заплутает? Мне-то что, если волки съедят? Мне-то что, если под кустом замерзнет? О себе думать надо! Все эти Васёнки-Аленки-Ивашки на одно годятся: на лопату – да в печь!
Слова эти не утешали. Да, старая колдунья никогда лишней добротой не страдала. Но уж очень ей по сердцу пришлась понятливая, старательная, умная ученица.
Наконец старуха не выдержала. Сдернула с полки потемневшее серебряное блюдо. Кинула на него сморщенное осеннее яблоко. Забормотала:
– Ты катись, катись, яблочко, по серебряному блюдечку, покажи мне Василису!
Но на поверхности блюда появились лишь снежные вихри, густые, непроглядные...
* * *
В чаще леса, меж деревьями, метель не так свирепствовала, как на оставшейся за спиной поляне. Василиса шла от дерева к дереву, прикидывая, не переждать ли эту страшную ночь под какой-нибудь елью. Густые ветви укроют от бурана, на ковре из палой хвои можно свернуться калачиком... главное – не заснуть до рассвета...
Нет. Нельзя. Выжить-то она выживет, а вот испытание провалит. Кому она там, под елью, пообещает подарок?
Надо выбираться из лесу. Идти к деревне, да, да! Бабушка не сказала, что всю ночь надо шататься по лесу. «Ступай туда, куда ноги несут...» Вот они и принесут – в деревню, к людям! К теплой печке! В такую ночь самый злой человек не прогонит от своего крыльца ребенка, что постучится в дверь. А уж там, согревшись, она вызнает, о чем мечтают хозяева дома, какой подарок им бы пришелся по душе...
Но это было проще решить, чем сделать. Деревня далеко. Избушка на курьих ножках, чай, не на околице стоит! Дорогу-то Васёна найдет, бабушка уже научила ее простенькому колдовству – как с дороги не сбиться. Надо просто представить перед собой бегущий впереди клубок с протянутой к руке ниткой...
Идти было трудно. Ноги девочки глубоко проваливались в сугробы. Лес подставлял под ноги коряги, окружал колючим заснеженным малинником.
Васёна помнила, что даже спящий лес опасен, поэтому тихо бормотала на ходу обережный заговор:
– Ты, Зимник-дедушка, по сугробам гуляешь, деревья снегом укрываешь... ты и сам меня не тронь, и сыновьям своим не вели меня обижать - Трескуну, Студенцу и старшому, Морозу Зимычу... Ты реки льдом заковывай, а меня тебе не сковать! Ты землю-матушку усыпляй, а меня тебе не усыпить...
Она не произнесла имени самого главного хозяина зимы – злобного Карачуна. Что ему простенькое детское колдовство? Заклинала Васена только его слуг...
Показалось ей или нет, что губы, только что непослушные, застывающие, стали теплее, что лютый холод слегка отступил? Девочка приободрилась и сквозь клубящийся у рта морозный пар снова заговорила, стараясь припомнить всех, кто мог причинить ей зло:
– Ты, лес-батюшка, не губи меня, убереги от лютого зверя, от лихого человека, от стужи злой... Ты, леший, хозяин здешний, не балуй, кругами не води, я как пришла, так и уйду. Ты, медведь-шатун, меня не тронь. Ты, волк-разбойник, стороной прорыскай! Ты, рысь, с ветки на меня не спрыгни, я тебе не заяц, не тетерев... Ты, росомаха...
Тут что-то дернулось под ногой. И из сугроба поднялась во весь рост тварь, которую девочка забыла помянуть в заговоре.
Лихо Одноглазое!
Жуткая длинная фигура, словно составленная из коряг, была увенчана похожей на горшок головой. Во лбу светился единственный глаз, и Васёна поспешно отвела взгляд, чтобы не встретить убийственный взор Лиха. Следила за корявыми тощими ногами. Вот они сделали шаг к девочке. Та быстро пригнулась, исчезла в малиннике.
– Ишь ты! – послышался сверху противный, визгливый голос. – Свежее мясцо само ко мне пришло!
Длинные руки зашарили в кустах, стряхивая с веток снежные шапки.
«В стороне ищет! – удивилась девочка. – Не видит меня Лихо! Вот и славно. Надоест ему меня искать, оно и уйдет... Но... бабушка же сказала: каждому, кого встретишь, подарок посули! Каждому...»
Несколько мгновений Васёна собиралась с духом, а затем сказала громко:
– Не ешь меня, Лихо, а за то я отдарюсь подарочком новогодним!
Костлявые руки метнулись на звук – и замерли.
– Новогодний подарок? – изумился визгливый голос. – Сколько брожу по свету, а подарок мне никто не сулил... да еще новогодний...
Васёна скосила глаза на черные кривые когти, застывшие почти у ее лица. Сказала твердо, почти весело:
– Ты, Лихо, только скажи, чего тебе хочется.
– Тебя сожрать хочется, – честно призналось чудище.
– Коли меня сожрешь, на Новый год без подарочка останешься.
– И верно... Тогда так... спится мне плохо, от каждого треска ветки вскидываюсь... Нет, не то, это вздор. Проворства поубавилось – раньше-то зайцев ловить на бегу удавалось... Нет, и это вздор, у меня и настоящая беда есть. С годами вижу все хуже. Можешь сделать так, чтоб ко мне прежнее зрение вернулось?
– Могу. – Васёна в этот миг могла пожелать чудовищу что угодно. Но всё же помнила, что за свои слова придется отвечать.
– И поклянешься в том Поворотной ночью? – пошевелились у виска Васёны страшные когти.
– Клянусь Поворотной полночью, клянусь зарей вечерней и зарей утренней, клянусь годовым колесом, что подарю тебе, Лихо Одноглазое, подарок, который тебе прежнее зрение вернет. Знаешь перекресток дорог неподалеку от Черного лога? Там еще на опушке ель растет огромная, старая...
– Знаю.
– Приходи туда новогодним вечером, в ранних сумерках. Будет тебе подарок.
Лихо чуть помедлило. Затем сказало негромко:
– Клятву ты правильно сказала. Значит, знаешь, что нарушить ее нельзя... Ладно, живи пока. К перекрестку я приду. Хоть разок да получу подарок...
Медленно вытаскивая длинные ноги из сугробов, чудовище зашагало прочь.
* * *
Снежная бахрома облепила ресницы, мешала глядеть, Васёна раз за разом отряхивала иней с ресниц и упрямо шла вперед. Каждый шаг давался ей тяжело: приходилось вытаскивать ноги в валенках из сугробов. Всё труднее было представить себе бегущий по снегу путеводный клубок. Порой вместо клубка ей представлялся огонь в печи, слышался ворчливый, такой родной голос приемной бабушки. Сейчас ей высшим счастьем казалось сидеть в избушке у печи, пить смородиновый горячий отвар и слушать рассказы Яги...
Споткнулась. Упала лицом в сугроб, с левой руки слетела варежка.
Встрепенувшись, отогнав усталость, девочка принялась искать варежку, но быстро поняла, что в темноте, в глубоком снегу это – безнадежная затея. И пошла дальше, пряча левую ладонь в правый рукав полушубка.
Когда деревья расступились перед Васёной, она не сразу поверила, что и впрямь вышла на дорогу.
Да нет же! Дорога! И впрямь дорога! Теперь как раз и дойти до деревни...
Но идти по дороге оказалось труднее, чем по лесу. Здесь ветру не мешали деревья – и он разогнался, разбежался, завился таким смерчем, что не устояла девочка, плюхнулась в сугроб.
– Ха-ха-ха! – загромыхало над ней. – Живой человек! В лесу! Среди ночи! Вот удача! Вволю наиграюсь! До смерти закружу!
Васёна подняла голову и прищурилась, как Яга учила.
Теперь она видела, как в снежном вихре вокруг нее пляшет, кривляясь, старик в белой рубахе с длинными рукавами. Он извивался и прыгал, а вокруг него вились пустые рукава – в них не было рук.
– Здравствуй, Вихровой-дедушка! – громко, чтобы перекричать ветер, сказала Васёна.
Старик растерялся, остановился. Рукава бессильно повисли. Снежная круговерть вокруг улеглась. Василисе уже не надо было кричать.
– Ишь ты, – протянул старик удивленно, – знаешь, стало быть, имя мое? И не боишься вслух его называть?
– Неужто я тебя этим обидела? Не хочешь, чтоб дедушкой, буду дядюшкой звать.
– Я не про то. Меня люди по имени не величают. Боятся, что услышу да приду. Называют «дедушкой безруким». А еще «крышником» – люблю с домов крыши срывать... Ну что, смелая, попляшем?
– Погоди, Вихровой, напляшешься еще. Ты лучше скажи: что ты еще любишь, кроме как крыши срывать?
– Ну, – призадумался человек-вихрь, – играть люблю, плясать люблю, в печных трубах песни гудеть люблю... – И тут же старик вскинулся с подозрением: – А тебе это зачем надо?
– Хочу тебе новогодний подарочек подарить, чтоб по нраву пришелся. Приходи в вечер пред новым годом, в поздних сумерках, к старой ели, что на опушке у перекрестка растет. Будет тебе подарочек.
– Ишь ты! Который век по свету летаю, а подарочков от людского племени не видал! Хотел я тебя, синеглазая, насмерть заплясать, да не стану. Больно любопытно, что ты мне подаришь!
Вокруг старика завился высокий снежный столб – и унесся вдаль по дороге.
«Даже клятвы с меня не взял, – подумала девочка. – В голове ветер гуляет... Но уж я-то его не обману. Обещала – придется подарок искать».
* * *
Теперь бы встать из сугроба да дальше идти, да сил у Васёны больше не было.
«Сейчас, – сказала она себе, – сейчас встану, только отдохну... совсем чуть-чуть...» И закрыла глаза.
На сколько времени растянулось это «чуть-чуть», девочка так и не поняла. Ей показалось, что ее сразу взяли за плечи сильные мужские руки, вынули из сугроба, поставили на ноги.
– И что это за подснежник на обочине вырос? – сказал веселый, ласковый голос. – Не спи, малышка, в снегу. Можешь не проснуться.
– Я и не спала, – отозвалась Васёна, глядя в лицо юноше – молодому, красивому, в соболиной шубе, крытой бархатом. На золотых кудрях – соболиная шапка, сдвинутая набекрень. И шуба – нараспашку, открывает парчовый кафтан. Похоже, молодцу мороз не страшен, его молодая кровь греет. В поводу парень держал гнедого коня.
– Как тебя зовут, подснежник, и откуда взялась? – спросил парень приветливо.
– Василисой величают. А ты кто таков будешь?
– А меня зови Иваном. Я младший сын царя Дорофея. Поехал вчера на охоту, отбился от свиты да попал в метель. Пропасть бы мне, да наткнулся на заброшенную охотничью хижину, там мы с Гнедком заночевали. А теперь уже светает, надо куда-то выбираться.
– И впрямь светает, – вскинула голову Васёна. – Влево по дороге, царевич, есть постоялый двор. Может, там и свиту свою отыщешь.
– Хорош совет, – откликнулся Иван. – А ты неужто здесь останешься? Надо и тебя – к людям.
Он подхватил девочку, посадил в седло, сам повел коня в поводу. Васёна не спорила, прикидывая, как ей расспросить своего спасителя о подарке.
– Слышь, царевич, – спросила она, чуть покачиваясь в такт неспешной поступи Гнедка, – а чего ты больше всего на свете хочешь?
– Как все, – удивленно отозвался Иван, – счастья.
– Да, – огорчилась Васёна. – Счастье – оно такое... его подарить трудно.
– Подарить? Странные речи ты ведешь, подснежник. А только скажу я тебе, что счастья в подарок мне не надо. Я за своим счастьем готов идти за тридевять земель, драться за него могу... Вот только знать бы – где оно спрятано, счастье-то?
– А вот тут, царевич, я тебе помогу. В новогоднюю ночь, как стемнеет, приходи один на перекресток дорог, где на опушке старая ель растет. Подарю я тебе подарок, укажет он дорогу к счастью.
Сказала – и спрыгнула с седла, ящеркой юркнула в придорожные кусты.
– Эй, куда ты? – крикнул ей вслед Иван.
Снежные шапки, падающие с еловых лап, без слов ответили: в лес убежала его странная находка.
Царевич остановился. Как быть? Ехать дальше? Но разве можно бросить ребенка в лесу, да еще зимой! Пропадет же!
Но... уж больно уверенно держалась девчонка. Словно знает, что делает. Может, не нужен ей защитник?
И тут увидел царевич, как из-за еловых вершин выплыло по светлеющему небу что-то большое... да ступа же! Над краем ступы горбилась фигура с помелом в руках. Показалась – и исчезла, нырнула в ветви, снижаться пошла.
Вот тут царевич встревожился всерьез. Слыхал он про ту, что в ступе по небу летает, помелом погоняет... Вот уж ей-то ребенка точно нельзя отдать!
Парень накинул повод гнедого на ветви придорожного куста и побежал по маленьким следочкам, уводящим в лес.
