— Что с твоей реакцией? — неприятно усмехается, обходя, и прячет ладони в карманы кофты. Тру лоб, оборачиваясь, и хмуро смотрю ему в спину. Он сделал это нарочно. Придурок.
Довольно быстро и без происшествий набираем тележку продуктами. Кажется, Дилан так же сильно хочет спать, как и я, поэтому торопится скорее покинуть магазин, и это играет мне на руку: никаких оскорблений, кроме тех слов, касающихся моей любви к моркови, пока мы проходили овощной ряд.
Такое чувство, что мы с парнем мешаем всем, кто работает в ночную смену. Тот же молодой кассир в забавной кепке еле открывает веки, вырываясь из сна, пока Дилан щелкает пальцами у его носа, а я выкладываю продукты из тележки, закатив глаза. Какой раз уже повторяю мысленно о том, что этот тип ведет себя, как ребенок?
Пока кассир лениво выполняет свою работу, изучаю разные конфетки на стенде и беру арбузную жвачку. Дилан тоже тянет руку, взяв мятную и упаковку сигарет. Кхм, интересно, помнит ли он, что оплачиваю покупки я? Хмурюсь, прижавшись к стене позади, ведь О’Брайен не ограничивается выбранным и тянет руку к… Эм, к упаковке презервативов, чем заставляет меня отвести взгляд, откашлявшись. Поворачивает голову, фыркая:
— Чего? — бросает все на ленту, непринужденно сложив руки на груди. Нет, ничего, совсем ничего.
Мужчина с равнодушным выражением берет упаковку сигарет, оставив её и средство контрацепции напоследок. Поднимает на Дилана взгляд, лишенный интереса, а тот лишь изгибает брови:
— Проблемы?
Кассир опускает свой аппарат для счета данных с кода, и берет пачку презервативов, поднимая обе покупки вверх.
— А что? — Дилан усмехается, заставив меня немного опешить, ведь перекидывает руку мне через плечо:
— Нам ведь не нужны сюрпризы, — поворачиваю голову, с возмущением открыв рот, и корчусь, ощутив, как волны отвращения проходят по всему организму, помогая оттолкнуть его ладонь:
— Мерзость, — повышаю голос, делая большие шаги от него, и отряхиваю свою одежду, словно О’Брайен испачкал меня. Ощущение как раз похожее. Раздражает его довольная физиономия. Явно получает наслаждение, ставя меня в неловкое положение, уже чувствую, как горят мои щеки от смущения перед незнакомым человеком.
Он специально вызывает у меня чувство стыда.
— Есть восемнадцать? — парень лет двадцати пяти сонно зевает, поворачивая обе покупки так, чтобы было видно красный значок с пометкой «18+».
— Серьезно? — Дилан начинает недовольно качать головой, роясь в карманах в поисках документов. — А как развлекаться детям до восемнадцати? — отвратительный тип. Просто… Слов нет. Много, чем можно заниматься, если твой мозг чуть больше ореха. Я, конечно, не отличаюсь особым разнообразием увлечений, но если бы мне позволили, то занималась и музыкой, и танцами, больше бы пела. Вообще, вокруг полно интересного, прекрасное множество вещей, способных развить тебя, а О’Брайен что? Презервативы и сигареты, ох, горе какое, черт возьми.
Ему восемнадцать лет. Он старше меня, а ведет совсем не соответствующе.
— Тебя очень легко смутить, — Дилан никак не прекращает терроризировать мой больной мозг, пока идем по парковке, вырвавшись из стен торгового центра. — Сразу краснеешь, смотришь, как петух с выпученными глазами, — везет тележку, я шагаю впереди, шепча под нос слова выдержки. Ему в удовольствие.
— Не верится, что тебе восемнадцать, — всё-таки слетает громче, когда подходим к машине. Дилан держит во рту сигарету, открывая багажник, и хмурится, выдыхая дым через ноздри:
— Да, и мне, оказывается, по закону можно курить и трахаться, — дайте мне биту, я отобью ему яйца. Складываю руки на груди, раздраженно качнув головой, а парень довольно улыбается, вынув сигарету изо рта:
— Как видишь, курить я почти закончил, — окидывает меня взглядом, усмехаясь, поэтому мой рот открывается с прежнем возмущением, а взгляд полон уже надоевшего отвращения. И мой оцепеневший вид заставляет Дилана мерзко смеяться:
— Лицо попроще, кусок крольчатины, — выкидывает окурок, возвращаясь к пакетам в тележке. Я продолжаю с шоком смотреть на это омерзительное создание, не понимая, как вообще подобные «шутки» могут рождаться в чей-то голове. Хлопаю ресницами, еле выдавливая с запинками:
— У-у меня просто… — прикрываю веки, после моргаю. — Слов нет, — с недоумением качаю головой.
— Подержи, — он не обращает внимания на меня и мое отношение к его поведению, что не удивляет, и поднимает к моим рукам пакет, вынуждая взять его. Затем дает второй. Сверху третий. Я с непониманием хмурю брови, прошептав:
— Э-эй, — он кладет еще один сверху, и мои ноги подгибаются под тяжестью, поэтому в следующее мгновение я уже сижу на коленях, чувствуя через ткань джинсов ледяной асфальт. Смотрю на парня, тот с насмешкой уставился в ответ, сунув вторую сигарету в рот:
— Ради таких моментов стоит жить, — ради моментов унижения других? Почему его выходки до сих пор вызывают у меня шок? Они пусты, бессмысленны и нелогичны. Зачем надо было вот это делать? Вот это прямо сейчас? Это жизненно необходимо? Мне не понять таких людей. К счастью.
Сжимаю зубы, сдержав вздох, и кривлюсь с довольно неприятной улыбкой:
— Ты противный.
Успокаивает лишь мысль о том, что скоро у меня появится возможность остаться наедине, залечь спать и не вставать, пока мне не полегчает. И никто не будет нарушать мой комфорт: ни отец, ни Лиллиан, ни этот хмырь за рулем, который прокурил весь салон, и теперь мне приходится ехать с опущенным окном, чтобы не задохнуться. Дождь вновь начинает моросить, ветер становится сильнее, холоднее, мне каждый вдох дается с трудом, ведь мороз беспощадно царапает глотку, блокируя доступ кислорода в легкие. На часах полтретьего, мы так долго проторчали в магазине. Прикрываю воротом шею, кашляя, и роюсь в пакете с лекарством, чтобы принять таблетку от горла.
— Ми-ло, — и чего ему не сидится молча? Говорит с издевкой, даже пускает смешок, только поэтому реагирую, поинтересовавшись с недовольством:
— Что опять? — нет, правда, что опять? Что я сделала такого, вызывающего подобную реакцию?
Поворачиваю голову, уставившись на профиль О’Брайена, который, кстати, не отводит взгляд от дороги. Повезло, что он, вроде, серьезно относится к вождению.
— Если бы я болел, — у него на устах усмешка, но в голосе не слышу привычного давления. — Моя мать не заставила бы меня ехать в задницу, чтобы купить твоему отцу лекарства.
Если честно, не знаю, как реагировать на сказанное, поэтому сохраняю хмурость на лице, цокнув языком:
— Конечно, она у тебя классная, — и почему не могу произнести подобное без раздражения, ведь на самом деле так считаю. Замечаю, как уголки губ Дилана опускаются, а равнодушное выражение немного настораживает, поэтому отворачиваюсь, избегая возможного конфликта. Ничего плохого вроде не сказала, а этот тип так реагирует. Слава Богу, от дороги хоть не отвлекается.
Да, у него классная мать. И нет, мне не завидно, что она «такая», просто… Наблюдая за их отношениями, невольно задумываюсь о том, как было бы у меня с моей мамой, будь она сейчас рядом. И эти мысли настраивают меня на негативные эмоции, так что стараюсь не пропускать их в голову так часто.
Остаток пути мне не приходится открывать рот. Пальцем указываю, куда нужно повернуть, и парень сам не заговаривает со мной, постоянно зевая, с чем сама начинаю грешить, прикрывая рот ладонью. Хочется спать.
Дома не горит свет, когда мы оставляем машину, взяв пакеты. Приходится ориентироваться в темноте. Слышу, как спускается отец, так что в сознание возвращается обида на него за такое, по моему мнению, несправедливое отношение ко мне и к Лиллиан. Ставлю пакеты на стол. Дилан сгибается, локтями опираясь на его поверхность, а лицо опускает в ладони, ровно дыша, такое чувство, что уснет прямо здесь в этом положении. Не собираюсь разбирать продукты, пускай этим займется человек, который всё это время находился дома в тепле. Отец включает свет, заставив всех щуриться:
— Вы долго, — я не стану закатывать глаза, а вот О’Брайен подает голос:
— Да что ты? — шепчет, двигая к себе стул. Садится, запрокинув голову:
— Там лекарства, — говорит о пакете, который держу в руках, собираясь взять себе немного раствора для полоскания рта.
— Лиллиан лучше, но всё равно стоит продезинфицировать горло, — мужчина делает шаг за порог, обращаясь ко мне. — Можешь, развести ей лекарство? Я пока поднимусь к ней.
— Пап, — прикрываю веки, выдохнув. — Я очень хочу спать, — сомневаюсь, что в силах самой себе развести, скорее всего просто приму еще таблетку.
— Райли, хватит уже эгоизма, — вечно одно и тоже. Его упреки не меняются, и у меня уже скрипят зубы слышать однообразную информацию каждый раз, когда не желаю выполнять какую-то его просьбу.
Мужчина выходит, оставляя меня с пакетиком лекарств, и мне стоит особого труда, чтобы не выкрикнуть ему в спину не самые хорошие слова. Качаю головой, начав резкими движениями рыться в пакете.
— Предлагаю блевануть ему на кофту, — Дилан падает лицом в стол, громко зевая. Не даю ответа, взяв со стола кружку. Чем быстрее сделаю, тем скорее от меня отстанут. Тянусь к упаковке с раствором, но не успеваю схватить, так как её берет О’Брайен, при этом раздраженно смотрит на меня, будто делаю что-то неправильное:
— Что? Это моя мать, не твоя, — встает со стула, локтем толкнув меня в сторону от стола. Хмурюсь. Нет у меня больше сил, чтоб припираться. Парень начинает заниматься приготовлением средства для полоскания, и его напрягает мое молчаливое присутствие, пока сама занимаюсь поиском таблеток для горла.
— Ты можешь исчезнуть? — ворчит, стрельнув косым взглядом на меня. — Мне хватило времени наедине с тобой. Надо еще отойти от твоего блевотно-тошнотного спектакля.
Выпрямляюсь. Из-за вымотанности равнодушно смотрю на Дилана. Плевать. Бросаю пакет на стол, отворачиваясь и двигаясь в коридор с шепотом:
— Противный, — вроде тихо, но получаю ответ в спину:
— Сказал человек, проблевавшийся в магазине.
Пошел ты.
В спальне взрослых пахнет масляными красками и сигаретами. На круглом журнальном столике стоит бутылка вина с недоеденными сэндвичами. Женщина кашляет, держась за шею пальцами, и морщится при каждом глотке, проверяя ладонью лоб. Горячий, но ей определенно лучше. Сидит на кровати, пока мужчина курит на балконе, сказав, что ей сейчас принесут лекарства, так что вставать совсем необязательно. Иногда его забота переходит все границы, но Лиллиан слишком любит этого человека, который делает для неё очень многое, о чем не стоит упоминать.
Стук в дверь. Женщина поднимает голову, включив лампу на тумбе, когда за дверью видит сына. Он входит, оглядывая помещение:
— Где этот тип?
— Его зовут Митчелл, — Лиллиан хрипло отвечает, улыбаясь, и двигается ближе к краю, на который садится Дилан, протягивая ей стакан:
— Как себя чувствуешь?
— Лучше, — берет его, кашляя, и поднимает взгляд на сына, слегка замявшись. — Знаю, что не время спрашивать, но… — набирается уверенности, хорошо понимая, что вопрос очень щекотливый. — Ты подумал над моим предложением?
О’Брайен потирает висок пальцем, сжав и растянув губы, но не в улыбку, а скорее выражает именно сомнение, поэтому женщина тревожно хмурится, пальцами касаясь его локтя:
— Эй, надо попробовать.
— Это не мой дом, — Дилан жестко перебивает, качнув головой, и смотрит на мать. Та опускает плечи, глотнув воды в больном горле:
— Знаю, но…
— Мам, я не перееду, — заявляет шепотом, ведь рядом Митчелл. — Ты спокойно можешь перебраться, — напоминает, но Лиллиан обеспокоенно вертит головой:
— Нет, тогда он…
— Всё, отстань, — парень морщится, дернув рукой, чтобы освободиться от хватки матери, и встает, быстрым шагом покидая комнату.
Лиллиан опускает взгляд на раствор в стакане и начинает стучать зубами, сдерживая желание кусать губы и ногти.
Если она сбежит одна, то Шон не станет её искать, потому что под рукой будет Дилан.
Довольно быстро и без происшествий набираем тележку продуктами. Кажется, Дилан так же сильно хочет спать, как и я, поэтому торопится скорее покинуть магазин, и это играет мне на руку: никаких оскорблений, кроме тех слов, касающихся моей любви к моркови, пока мы проходили овощной ряд.
Такое чувство, что мы с парнем мешаем всем, кто работает в ночную смену. Тот же молодой кассир в забавной кепке еле открывает веки, вырываясь из сна, пока Дилан щелкает пальцами у его носа, а я выкладываю продукты из тележки, закатив глаза. Какой раз уже повторяю мысленно о том, что этот тип ведет себя, как ребенок?
Пока кассир лениво выполняет свою работу, изучаю разные конфетки на стенде и беру арбузную жвачку. Дилан тоже тянет руку, взяв мятную и упаковку сигарет. Кхм, интересно, помнит ли он, что оплачиваю покупки я? Хмурюсь, прижавшись к стене позади, ведь О’Брайен не ограничивается выбранным и тянет руку к… Эм, к упаковке презервативов, чем заставляет меня отвести взгляд, откашлявшись. Поворачивает голову, фыркая:
— Чего? — бросает все на ленту, непринужденно сложив руки на груди. Нет, ничего, совсем ничего.
Мужчина с равнодушным выражением берет упаковку сигарет, оставив её и средство контрацепции напоследок. Поднимает на Дилана взгляд, лишенный интереса, а тот лишь изгибает брови:
— Проблемы?
Кассир опускает свой аппарат для счета данных с кода, и берет пачку презервативов, поднимая обе покупки вверх.
— А что? — Дилан усмехается, заставив меня немного опешить, ведь перекидывает руку мне через плечо:
— Нам ведь не нужны сюрпризы, — поворачиваю голову, с возмущением открыв рот, и корчусь, ощутив, как волны отвращения проходят по всему организму, помогая оттолкнуть его ладонь:
— Мерзость, — повышаю голос, делая большие шаги от него, и отряхиваю свою одежду, словно О’Брайен испачкал меня. Ощущение как раз похожее. Раздражает его довольная физиономия. Явно получает наслаждение, ставя меня в неловкое положение, уже чувствую, как горят мои щеки от смущения перед незнакомым человеком.
Он специально вызывает у меня чувство стыда.
— Есть восемнадцать? — парень лет двадцати пяти сонно зевает, поворачивая обе покупки так, чтобы было видно красный значок с пометкой «18+».
— Серьезно? — Дилан начинает недовольно качать головой, роясь в карманах в поисках документов. — А как развлекаться детям до восемнадцати? — отвратительный тип. Просто… Слов нет. Много, чем можно заниматься, если твой мозг чуть больше ореха. Я, конечно, не отличаюсь особым разнообразием увлечений, но если бы мне позволили, то занималась и музыкой, и танцами, больше бы пела. Вообще, вокруг полно интересного, прекрасное множество вещей, способных развить тебя, а О’Брайен что? Презервативы и сигареты, ох, горе какое, черт возьми.
Ему восемнадцать лет. Он старше меня, а ведет совсем не соответствующе.
— Тебя очень легко смутить, — Дилан никак не прекращает терроризировать мой больной мозг, пока идем по парковке, вырвавшись из стен торгового центра. — Сразу краснеешь, смотришь, как петух с выпученными глазами, — везет тележку, я шагаю впереди, шепча под нос слова выдержки. Ему в удовольствие.
— Не верится, что тебе восемнадцать, — всё-таки слетает громче, когда подходим к машине. Дилан держит во рту сигарету, открывая багажник, и хмурится, выдыхая дым через ноздри:
— Да, и мне, оказывается, по закону можно курить и трахаться, — дайте мне биту, я отобью ему яйца. Складываю руки на груди, раздраженно качнув головой, а парень довольно улыбается, вынув сигарету изо рта:
— Как видишь, курить я почти закончил, — окидывает меня взглядом, усмехаясь, поэтому мой рот открывается с прежнем возмущением, а взгляд полон уже надоевшего отвращения. И мой оцепеневший вид заставляет Дилана мерзко смеяться:
— Лицо попроще, кусок крольчатины, — выкидывает окурок, возвращаясь к пакетам в тележке. Я продолжаю с шоком смотреть на это омерзительное создание, не понимая, как вообще подобные «шутки» могут рождаться в чей-то голове. Хлопаю ресницами, еле выдавливая с запинками:
— У-у меня просто… — прикрываю веки, после моргаю. — Слов нет, — с недоумением качаю головой.
— Подержи, — он не обращает внимания на меня и мое отношение к его поведению, что не удивляет, и поднимает к моим рукам пакет, вынуждая взять его. Затем дает второй. Сверху третий. Я с непониманием хмурю брови, прошептав:
— Э-эй, — он кладет еще один сверху, и мои ноги подгибаются под тяжестью, поэтому в следующее мгновение я уже сижу на коленях, чувствуя через ткань джинсов ледяной асфальт. Смотрю на парня, тот с насмешкой уставился в ответ, сунув вторую сигарету в рот:
— Ради таких моментов стоит жить, — ради моментов унижения других? Почему его выходки до сих пор вызывают у меня шок? Они пусты, бессмысленны и нелогичны. Зачем надо было вот это делать? Вот это прямо сейчас? Это жизненно необходимо? Мне не понять таких людей. К счастью.
Сжимаю зубы, сдержав вздох, и кривлюсь с довольно неприятной улыбкой:
— Ты противный.
Успокаивает лишь мысль о том, что скоро у меня появится возможность остаться наедине, залечь спать и не вставать, пока мне не полегчает. И никто не будет нарушать мой комфорт: ни отец, ни Лиллиан, ни этот хмырь за рулем, который прокурил весь салон, и теперь мне приходится ехать с опущенным окном, чтобы не задохнуться. Дождь вновь начинает моросить, ветер становится сильнее, холоднее, мне каждый вдох дается с трудом, ведь мороз беспощадно царапает глотку, блокируя доступ кислорода в легкие. На часах полтретьего, мы так долго проторчали в магазине. Прикрываю воротом шею, кашляя, и роюсь в пакете с лекарством, чтобы принять таблетку от горла.
— Ми-ло, — и чего ему не сидится молча? Говорит с издевкой, даже пускает смешок, только поэтому реагирую, поинтересовавшись с недовольством:
— Что опять? — нет, правда, что опять? Что я сделала такого, вызывающего подобную реакцию?
Поворачиваю голову, уставившись на профиль О’Брайена, который, кстати, не отводит взгляд от дороги. Повезло, что он, вроде, серьезно относится к вождению.
— Если бы я болел, — у него на устах усмешка, но в голосе не слышу привычного давления. — Моя мать не заставила бы меня ехать в задницу, чтобы купить твоему отцу лекарства.
Если честно, не знаю, как реагировать на сказанное, поэтому сохраняю хмурость на лице, цокнув языком:
— Конечно, она у тебя классная, — и почему не могу произнести подобное без раздражения, ведь на самом деле так считаю. Замечаю, как уголки губ Дилана опускаются, а равнодушное выражение немного настораживает, поэтому отворачиваюсь, избегая возможного конфликта. Ничего плохого вроде не сказала, а этот тип так реагирует. Слава Богу, от дороги хоть не отвлекается.
Да, у него классная мать. И нет, мне не завидно, что она «такая», просто… Наблюдая за их отношениями, невольно задумываюсь о том, как было бы у меня с моей мамой, будь она сейчас рядом. И эти мысли настраивают меня на негативные эмоции, так что стараюсь не пропускать их в голову так часто.
Остаток пути мне не приходится открывать рот. Пальцем указываю, куда нужно повернуть, и парень сам не заговаривает со мной, постоянно зевая, с чем сама начинаю грешить, прикрывая рот ладонью. Хочется спать.
Дома не горит свет, когда мы оставляем машину, взяв пакеты. Приходится ориентироваться в темноте. Слышу, как спускается отец, так что в сознание возвращается обида на него за такое, по моему мнению, несправедливое отношение ко мне и к Лиллиан. Ставлю пакеты на стол. Дилан сгибается, локтями опираясь на его поверхность, а лицо опускает в ладони, ровно дыша, такое чувство, что уснет прямо здесь в этом положении. Не собираюсь разбирать продукты, пускай этим займется человек, который всё это время находился дома в тепле. Отец включает свет, заставив всех щуриться:
— Вы долго, — я не стану закатывать глаза, а вот О’Брайен подает голос:
— Да что ты? — шепчет, двигая к себе стул. Садится, запрокинув голову:
— Там лекарства, — говорит о пакете, который держу в руках, собираясь взять себе немного раствора для полоскания рта.
— Лиллиан лучше, но всё равно стоит продезинфицировать горло, — мужчина делает шаг за порог, обращаясь ко мне. — Можешь, развести ей лекарство? Я пока поднимусь к ней.
— Пап, — прикрываю веки, выдохнув. — Я очень хочу спать, — сомневаюсь, что в силах самой себе развести, скорее всего просто приму еще таблетку.
— Райли, хватит уже эгоизма, — вечно одно и тоже. Его упреки не меняются, и у меня уже скрипят зубы слышать однообразную информацию каждый раз, когда не желаю выполнять какую-то его просьбу.
Мужчина выходит, оставляя меня с пакетиком лекарств, и мне стоит особого труда, чтобы не выкрикнуть ему в спину не самые хорошие слова. Качаю головой, начав резкими движениями рыться в пакете.
— Предлагаю блевануть ему на кофту, — Дилан падает лицом в стол, громко зевая. Не даю ответа, взяв со стола кружку. Чем быстрее сделаю, тем скорее от меня отстанут. Тянусь к упаковке с раствором, но не успеваю схватить, так как её берет О’Брайен, при этом раздраженно смотрит на меня, будто делаю что-то неправильное:
— Что? Это моя мать, не твоя, — встает со стула, локтем толкнув меня в сторону от стола. Хмурюсь. Нет у меня больше сил, чтоб припираться. Парень начинает заниматься приготовлением средства для полоскания, и его напрягает мое молчаливое присутствие, пока сама занимаюсь поиском таблеток для горла.
— Ты можешь исчезнуть? — ворчит, стрельнув косым взглядом на меня. — Мне хватило времени наедине с тобой. Надо еще отойти от твоего блевотно-тошнотного спектакля.
Выпрямляюсь. Из-за вымотанности равнодушно смотрю на Дилана. Плевать. Бросаю пакет на стол, отворачиваясь и двигаясь в коридор с шепотом:
— Противный, — вроде тихо, но получаю ответ в спину:
— Сказал человек, проблевавшийся в магазине.
Пошел ты.
***
В спальне взрослых пахнет масляными красками и сигаретами. На круглом журнальном столике стоит бутылка вина с недоеденными сэндвичами. Женщина кашляет, держась за шею пальцами, и морщится при каждом глотке, проверяя ладонью лоб. Горячий, но ей определенно лучше. Сидит на кровати, пока мужчина курит на балконе, сказав, что ей сейчас принесут лекарства, так что вставать совсем необязательно. Иногда его забота переходит все границы, но Лиллиан слишком любит этого человека, который делает для неё очень многое, о чем не стоит упоминать.
Стук в дверь. Женщина поднимает голову, включив лампу на тумбе, когда за дверью видит сына. Он входит, оглядывая помещение:
— Где этот тип?
— Его зовут Митчелл, — Лиллиан хрипло отвечает, улыбаясь, и двигается ближе к краю, на который садится Дилан, протягивая ей стакан:
— Как себя чувствуешь?
— Лучше, — берет его, кашляя, и поднимает взгляд на сына, слегка замявшись. — Знаю, что не время спрашивать, но… — набирается уверенности, хорошо понимая, что вопрос очень щекотливый. — Ты подумал над моим предложением?
О’Брайен потирает висок пальцем, сжав и растянув губы, но не в улыбку, а скорее выражает именно сомнение, поэтому женщина тревожно хмурится, пальцами касаясь его локтя:
— Эй, надо попробовать.
— Это не мой дом, — Дилан жестко перебивает, качнув головой, и смотрит на мать. Та опускает плечи, глотнув воды в больном горле:
— Знаю, но…
— Мам, я не перееду, — заявляет шепотом, ведь рядом Митчелл. — Ты спокойно можешь перебраться, — напоминает, но Лиллиан обеспокоенно вертит головой:
— Нет, тогда он…
— Всё, отстань, — парень морщится, дернув рукой, чтобы освободиться от хватки матери, и встает, быстрым шагом покидая комнату.
Лиллиан опускает взгляд на раствор в стакане и начинает стучать зубами, сдерживая желание кусать губы и ногти.
Если она сбежит одна, то Шон не станет её искать, потому что под рукой будет Дилан.
