Кажется, его вовсе нет, и дышать становится трудно. Гладить столько белья в такое время — тяжело, но Райли разбирается с двумя корзинками, после чего не выдерживает духоты, поспешив из гостиной на кухню, чтобы немного умыть лицо прохладной водой. И без того пробивает жар и пот, а тут еще приходится работать с утюгом. Девушка принимает мысль, что чертовски ненавидит глажку. Ладно еще готовка или мытье полов, но от вида огромных пододеяльников и простыней уже тошнит. К слову, чувство это оседает у основания горла, заставляя постоянно замирать с утюгом в руках и с опаской ждать, что вот-вот начнет давление толкать рвоту наружу. Подобного не происходит, отчего состояние становится еще невыносимее. Намного легче после очищения, а ходить с этой тяжестью в груди, сводящим с ума желудок, совсем не просто.
На кухне распахнуто окно, но ветра всё равно нет, так что толку от этого никакого. Райли проводит пальцами по горячему лбу, смахивая капли пота, и включает кран, окуная лицо в ладони, наполнив те водой. Немного легче, но дышать всё равно нечем. В кармане гремит баночка витаминов. Девушка громко дышит, чтобы ослабить чувство тошноты, и наливает в стакан водички. Лучше ничего не глотать, но витамины она примет. Вдруг поможет иммунитету?
«Фу! Горько, мам».
Девушка бросает взгляд на холодильник, пока выпивает еще немного воды из стакана, по которому стучит короткими ноготками. Опускает задумчивый взгляд, недолго находится без движений. Короткими шагами приближается к гремящему аппарату, открывает дверцу, выпустив на себя холод, что приятно обволакивает её влажное тело. Смотрит на продукты, изучая каждую полку, пока не находит прозрачную пластмассовую упаковку с темно-оранжевым густым содержанием. Стакан тихо ставит на столешницу, пока другой рукой берет мёд. Уже ощущает эту неприятную горечь на языке, но внешне остается равнодушно-усталой, пока отходит к столу, ногой закрыв дверцу. Рассматривает ярко-красную крышку, после чего открывает, взглядом изучая субстанцию внутри. Сладко-горьковатый аромат доносится до носа, заставив сморщиться.
«У тебя слабый иммунитет».
Сглатывает с неприятным чувством в горле. Вновь жжение, при котором стенки глотки неясным образом сжимаются, мешая глотать и дышать. Ощущение грусти, ностальгии оседает комком на сердце, и только по этой причине глаза начинают слезиться. Райли шмыгает носом, пока белки под веками краснеют, заливаясь соленой жидкостью.
Ей нехорошо.
Дыхание преследуется судорогой, дрожь в коленях возвращается, а пальцы вообще не способны держать чайную ложку, которую девушка опускает в мёд, немного зачерпнув.
«И вкусно, и полезно».
Тихо мычит, поднося ложку к дрожащим губам, не позволяет себе громко шмыгнуть. Теперь в горле болит не от простуды. Это иное ощущение, будто внутри пульсирующий вакуум, но Райли понимает, что на её эмоции болезненно реагирует щитовидная железа.
Горько. Не вкусно. Девушка морщится, сунув ложку мёда в рот, и сжимает её губами, прикрыв веки. Громко дышит.
За окном сверкает молния. Небо черное, как ночью. И после грома, что содрогает поверхность земли под ногами, наконец слышен вой резко ударившего со стороны окна ветра. И начинает моросить дождь. Сначала мелкий, затем сильнее и сильнее. Райли продолжает с судорогой глотать горькость, от которой щиплет в горле, смотрит в сторону окна, получая хоть какое-то наслаждение от прохлады. Хвойные деревья с тонкими стволами начинает качать из стороны в сторону. Капли дождя напоминают волны воды, обрушивающиеся на лес. Небо не затихает. Гром и молнии следуют друг за другом. Стены дома трещат, Райли может слышать, как на верхних этажах стучат оконные ставни. От такой бури мерцает лампочка, и девушка никак не реагирует, когда свет гаснет. Причем во всем доме. Это нормальная реакция на непогоду. Рубильник переключается, дабы избежать возможного возгорания.
И в темноте дышать куда спокойнее.
Четверг
Мне не сразу удается понять, что происходит. Голова тяжелая, а после сна так вообще отказывается воспринимать наличие мыслей внутри. Просто дайте мне вновь пропасть в мире грёз, ведь в состоянии сна намного легче переносить болезнь, к тому же очень часто он помогает мне выздороветь.
Уйти в сон далось с трудом, поэтому я крайне озадачена тем, что тяжелая рука выдергивает меня из него. Могу слышать, как капли уже спокойного дождя звонко колотят по железному подоконнику, слышу, как светлые шторы гоняет ветер, но всё еще не соображаю, что происходит.
— Райли, — голос отца?
Щелчок — и свет лампы на тумбе врезается в мои больные глаза, заставив жмуриться и тереть веки.
— Райли, — отец осторожно трясет меня за плечо, заставив оторвать голову от подушки и приподняться на локте. Еле справляюсь со смазанным зрением, концентрируя его на лице мужчины, что выглядит очень обеспокоенно.
— Пап? — еле дышу забитым носом. — Что такое? — шепот хриплый, больно говорить.
— Ты можешь съездить в магазин? Тот самый, круглосуточный, — отец вроде гладит мое плечо, но это больше напоминает потрясывание, оберегающее меня от упадка в сон.
— Что? — думаю, что мне кажется, но мужчина повторяет четко:
— У Лиллиан поднялась температура, — даже тон голоса волнительно скачет, заставляя меня хмуриться.
Стоп. Серьезно?
— Думаю, она вчера простыла, — объясняет, явно считая, что мой мозг способен нормально обрабатывать слова спустя минуту после пробуждения.
Не знаю, как реагировать на просьбу. Сощуренный взгляд скачет с часиков на тумбе на лицо отца. Час ночи. Час ночи, пап.
— Но… — кашляю, еле соображая. — Я не умею водить, — напоминаю, вовсе вынудив себя присесть на кровати. Спутанные волосы греют щеки и открытый участок плеч.
— Но ты знаешь дорогу, — мужчина убирает руку. — А у Дилана есть права.
Прекращаю чесать щеку пальцами, медленно переводя внимание с отца на открытую дверь. Вижу, как явно сонный парень прижимается щекой к арке двери, держа веки закрытыми. Моргаю, думаю, добиваясь полного освобождения ото сна, и дергаю головой, чтобы отрицательно качнуть ею:
— Пап, я…
— Пожалуйста, Райли. У нас нет даже жаропонижающего.
Эм, да, пап, я в курсе. Я сама их искала.
Немного задевает и разочаровывает, что ради Лиллиан он поднимает весь дом, а, узнав о моем дурном самочувствии, просто желает скорее поправиться.
— Райли? — отец видит, что прикрываю веки, поэтому вновь трясет меня за плечо, отчего морщусь, так как ощущение тошноты возвращается в организм.
— Поможешь мне? — щурится. Не знаю, как… У меня просто нет слов, если честно, но раз уж он так всполошился, то, значит, Лиллиан правда нехорошо. Если станет хуже, то скорая будет долго сюда ехать, не хочу чувствовать впоследствии груз вины, поэтому киваю, пожав плечами:
— Хорошо, — мужчина улыбается, а я стреляю взглядом в сторону парня, который отрывает голову от стены, зевая.
Потрясающе, надеюсь, мне посчастливится умереть раньше, чем этот тип отгонит сон, вспомнив о том, что может прекрасно провести время, травя обидные шуточки в мой адрес.
Такое ощущение, словно меня пережевал бегемот, проглотив, выблевал, снова пережевал, после чего выплюнул. Со сдержанной в мыслях обидой на ситуацию еле собираюсь за минут десять, даже не смотрю на вещи, что попадаются под руки: какой-то светлый вязаный свитер с горлышком, чтобы прикрыть мое больное, джинсы, кроссовки, темно-зеленая парка, которую давно уже не надевала. Требуется ли упоминание того, как внешне напоминаю человека без места жительства? Первый язвительный комментарий именно такого содержания:
«Как живется в коробке на свалке?» — примерно такое слышу от парня, курящего у машины, когда выхожу из дома, первым делом радуясь большому размеру свитера. Рукава скрывают ладони, тем самым неплохо согревая, а ворот способен накрыть половину лица, даже уже ледяной кончик носа.
На улице больше не моросит мелкий дождь, но из-за сильной влажности вокруг довольно холодно. Тем более, немалую роль играет морозный горный воздух. Ночное небо чернее, чем обычно, оно затянуто облаками. Где-то на горизонте еще сверкают молнии, а шум грома дрожью проходится по земле, так, что даже в кроссовках хорошо ощущаю легкую тряску. Пар льется изо рта. Пропускаю мимо ушей слова Дилана, тот еще зевает, пока бродит вокруг автомобиля, докуривая сигарету. Сажусь на переднее сидение рядом с водительским местом, и хлопаю дверцей, продрогнув от озноба. Голова раскалывается, а тошнота… Боже, кого это волнует? Опыт показывает, что мало людей способны действительно переживать за других. Многие делают это, потому что «надо». Такое ощущение, только я могу в час ночи рвануть в магазин, находящийся в нескольких километрах от дома, чтобы купить неродному человеку лекарства. Честно признаться, подсознательно мне не хочется отказывать отцу, чтобы потом несколько дней слушать про свой эгоизм.
Прикрываю веки, локтем упираясь на «основание» окна. Пальцами растираю лоб, чувствуя, как горят глаза. По крайней мере, куплю лекарства и сразу приму их. Жаль, что головная боль не позволит заткнуть уши наушниками. Придется слушать О’Брайена, но, надеюсь, его так же не впечатляет ситуация, в которой оказывается, и он будет тупо молчать.
Парень выбрасывает окурок в траву, открывает дверцу, забираясь в салон, и, почему-то, выдыхает дым здесь, так что я сразу морщусь, чувствуя, что поездка пройдет не без происшествий, ибо мой живот реагирует на отвратительный запах, начав толкать комок вверх по горлу. Вдох. Выдох. Глубоко дышу, дабы сдержать всё в себе, при этом напряженно сжимаю ворот свитера, чтобы сдавить им нос. Терпение, Райли.
Я не доверяю Дилану, что не должно быть секретом. И мне действительно страшно, что придется находиться с ним в одной машине, за рулем которой именно он. Сама мысль, что этот тип ответственен за вождение, пугает, вызывая у меня дрожь в пальцах. Понятия не имею, как он водит, и мой отец не может этого знать, так почему он посылает именно его? Почему бы не оставить Дилана с мамой, а самому поехать? В голове столько вопросов, что боль только усиливается, а первое движение машины автоматически вжимает в сидение. Нет, это выше моей выдержки. Даже на американских горках не испытывала такого напряжения, как сейчас. А если я попрошу его вести аккуратнее или медленнее? Если его это разозлит? Мы будем одни на чертовой дороге, вдруг он выйдет из себя и, не знаю, как там работает сознание больных придурков? Парень оставит меня на обочине? Уж лучше пусть треснет чем-то по голове, но не бросит в лесу.
Господи, жалкие мысли слабого человека. Почему меня постоянно заботит способ общения с другими? Это проблематично. Понимать, что ты слабее. Понимать, что человек рядом может сотворить какую-то гадость, а ты против него ничего не можешь, поэтому будешь принимать всё молча и терпеть в себе ответный удар. Так всегда. В школе держишь язык за зубами, пока упыри всячески опускают тебя, а ты ничего не можешь сделать, так что стоишь и терпишь, ведь они сильнее, и тебе просто не хочется получать травмы. Даже учителя-мужчины. Они порой ведут себя, как отсталые, вымещая злость из-за своих личных проблем. И дома… Дома молчишь, не препираешься с отцом, хорошо зная, каким он становится, когда его не слушают. Помню… Помню, каким он был с матерью, как она запиралась в ванной, включая воду, лишь бы я не слышала её рыдание.
Я просто боюсь. Мужчин.
И О’Брайен не такой «особенный» с моим «особенным» отношением. Я так отношусь ко всем особям мужского пола, кроме Робба и Остина. Они прошли проверку на доверие.
Автомобиль выезжает на ровный асфальт. Вокруг темно. Деревья угрожающе наклоняются в разные стороны. Атмосфера пугает. Начинаю рвать заусенцы ногтями, стучать зубами. Не желаю привлекать к себе внимание, но громкий кашель прорывается, заставив сжать ладонью рот.
— Так это ты на мою мать чихала? — Дилан смотрит на дорогу, стуча пальцами по рулю. Я сажусь прямо, неосознанно ворча охрипшим голосом:
— Конечно, а еще я плевала в твою еду, — отворачиваю голову, уставившись в окно на темный лес. Не могу здраво оценить скорость, с которой едем по дороге, но меня начинает укачивать. Приходится сжать пальцами шею, дышать чуть громче, чтобы унять ощущение тошноты. Телефон в кармане вибрирует. Отец прислал список лекарств? Вынимаю мобильный, но на экране номер Остина, поэтому слабо улыбаюсь, открывая сообщение.
«Эй, человек, мы тебе звонили», — точно, разговор в скайпе… Совсем забыла. Отрубилась вчера без памяти. Пальцами еле попадаю на нужные буквы, пока печатаю ответ: «Прости, замоталась. Чмокни от меня завтра Агнесс и Робба ХД».
Знаю, что он засмеется, прочитав это. Сжимаю телефон, опустив на колени и смотрю на дорогу, освещенную фарами.
— Как далеко магазин? — тишина в компании с ним тревожит, а разговор так вообще вызывает отвращение. В такие моменты хочется ненадолго лишиться возможности слышать и говорить. Вздыхаю, без энтузиазма шепча:
— Час-полтора.
— Пизд… — не слушаю, игнорируя матерное слово, но, как ни странно, полностью соглашаюсь с такой характеристикой данной ситуации. Больше часа нахождения с ним. Потом еще в магазине, следом вновь дорога обратно. Это даже не смешно, мне реально охота разрыдаться от безысходности. Хочу быть дома. Хочу лежать в своей кровати. Хочу наслаждаться временем на озере, а вместо этого всё больше внутри разгорается неприязнь к моему любимому месту.
Не могу позволить чужакам испортить свое отношение к дому матери.
Просто терпи, потом будет легче.
Не знаю, к счастью или к беде, но Дилан вообще не открывает рот за рулем. Возможно, он приберег для скучного похода по магазину все свои язвительно-отвратительные словечки и фразы, но у меня было время в пути, чтобы настроить себя не пропускать внутрь никаких замечаний. Я выше этого, верно? Я взрослый человек.
Круглосуточный торговый центр пользуется популярностью у тех, кто живет в этих окрестностях. До города ехать далеко, а в этом магазине есть практически всё, чтобы выжить вне цивилизации. Здание огромное, с множеством отдельных магазинов внутри. Оно расположено там, где раньше было кукурузное поле, вокруг всё тот же лес, но данное место больше походит на пригород: уже видны дачные дома, есть парковка и детские площадки, а также знаю, что здесь среди деревьев находится храм. Школы и детские сады. Но сейчас вокруг тихо. Только еле уловимая музыка играет со стороны заправки.
Дилан решает заехать на внешнюю парковку. Пока он думает, где поставить машину (при наличии огромного количества пустых мест), я пишу отцу, чтобы тот, наконец, прислал список лекарств. Аптека так же находится в виде отдельного магазинчика внутри большого. Думаю, в такое время людей там вообще не должно быть, тем более учитывая пустую парковку.
Терпеливо жду, вертя телефон в руках, и мне становится намного легче, когда появляется возможность выйти на морозную улицу. Тут хотя бы есть вариант побега в случае, если О’Брайен поведет себя агрессивно. Топчусь на месте, жду, пока этот тип выйдет из салона, с особой хмуростью осмотревшись. Я уже говорила о том, что не понимаю, почему он носит эту кофту? Как в такой мороз можно жить с расстегнутой молнией? У него в крови, небось, сплошной лед.
На кухне распахнуто окно, но ветра всё равно нет, так что толку от этого никакого. Райли проводит пальцами по горячему лбу, смахивая капли пота, и включает кран, окуная лицо в ладони, наполнив те водой. Немного легче, но дышать всё равно нечем. В кармане гремит баночка витаминов. Девушка громко дышит, чтобы ослабить чувство тошноты, и наливает в стакан водички. Лучше ничего не глотать, но витамины она примет. Вдруг поможет иммунитету?
«Фу! Горько, мам».
Девушка бросает взгляд на холодильник, пока выпивает еще немного воды из стакана, по которому стучит короткими ноготками. Опускает задумчивый взгляд, недолго находится без движений. Короткими шагами приближается к гремящему аппарату, открывает дверцу, выпустив на себя холод, что приятно обволакивает её влажное тело. Смотрит на продукты, изучая каждую полку, пока не находит прозрачную пластмассовую упаковку с темно-оранжевым густым содержанием. Стакан тихо ставит на столешницу, пока другой рукой берет мёд. Уже ощущает эту неприятную горечь на языке, но внешне остается равнодушно-усталой, пока отходит к столу, ногой закрыв дверцу. Рассматривает ярко-красную крышку, после чего открывает, взглядом изучая субстанцию внутри. Сладко-горьковатый аромат доносится до носа, заставив сморщиться.
«У тебя слабый иммунитет».
Сглатывает с неприятным чувством в горле. Вновь жжение, при котором стенки глотки неясным образом сжимаются, мешая глотать и дышать. Ощущение грусти, ностальгии оседает комком на сердце, и только по этой причине глаза начинают слезиться. Райли шмыгает носом, пока белки под веками краснеют, заливаясь соленой жидкостью.
Ей нехорошо.
Дыхание преследуется судорогой, дрожь в коленях возвращается, а пальцы вообще не способны держать чайную ложку, которую девушка опускает в мёд, немного зачерпнув.
«И вкусно, и полезно».
Тихо мычит, поднося ложку к дрожащим губам, не позволяет себе громко шмыгнуть. Теперь в горле болит не от простуды. Это иное ощущение, будто внутри пульсирующий вакуум, но Райли понимает, что на её эмоции болезненно реагирует щитовидная железа.
Горько. Не вкусно. Девушка морщится, сунув ложку мёда в рот, и сжимает её губами, прикрыв веки. Громко дышит.
За окном сверкает молния. Небо черное, как ночью. И после грома, что содрогает поверхность земли под ногами, наконец слышен вой резко ударившего со стороны окна ветра. И начинает моросить дождь. Сначала мелкий, затем сильнее и сильнее. Райли продолжает с судорогой глотать горькость, от которой щиплет в горле, смотрит в сторону окна, получая хоть какое-то наслаждение от прохлады. Хвойные деревья с тонкими стволами начинает качать из стороны в сторону. Капли дождя напоминают волны воды, обрушивающиеся на лес. Небо не затихает. Гром и молнии следуют друг за другом. Стены дома трещат, Райли может слышать, как на верхних этажах стучат оконные ставни. От такой бури мерцает лампочка, и девушка никак не реагирует, когда свет гаснет. Причем во всем доме. Это нормальная реакция на непогоду. Рубильник переключается, дабы избежать возможного возгорания.
И в темноте дышать куда спокойнее.
***
Четверг
Мне не сразу удается понять, что происходит. Голова тяжелая, а после сна так вообще отказывается воспринимать наличие мыслей внутри. Просто дайте мне вновь пропасть в мире грёз, ведь в состоянии сна намного легче переносить болезнь, к тому же очень часто он помогает мне выздороветь.
Уйти в сон далось с трудом, поэтому я крайне озадачена тем, что тяжелая рука выдергивает меня из него. Могу слышать, как капли уже спокойного дождя звонко колотят по железному подоконнику, слышу, как светлые шторы гоняет ветер, но всё еще не соображаю, что происходит.
— Райли, — голос отца?
Щелчок — и свет лампы на тумбе врезается в мои больные глаза, заставив жмуриться и тереть веки.
— Райли, — отец осторожно трясет меня за плечо, заставив оторвать голову от подушки и приподняться на локте. Еле справляюсь со смазанным зрением, концентрируя его на лице мужчины, что выглядит очень обеспокоенно.
— Пап? — еле дышу забитым носом. — Что такое? — шепот хриплый, больно говорить.
— Ты можешь съездить в магазин? Тот самый, круглосуточный, — отец вроде гладит мое плечо, но это больше напоминает потрясывание, оберегающее меня от упадка в сон.
— Что? — думаю, что мне кажется, но мужчина повторяет четко:
— У Лиллиан поднялась температура, — даже тон голоса волнительно скачет, заставляя меня хмуриться.
Стоп. Серьезно?
— Думаю, она вчера простыла, — объясняет, явно считая, что мой мозг способен нормально обрабатывать слова спустя минуту после пробуждения.
Не знаю, как реагировать на просьбу. Сощуренный взгляд скачет с часиков на тумбе на лицо отца. Час ночи. Час ночи, пап.
— Но… — кашляю, еле соображая. — Я не умею водить, — напоминаю, вовсе вынудив себя присесть на кровати. Спутанные волосы греют щеки и открытый участок плеч.
— Но ты знаешь дорогу, — мужчина убирает руку. — А у Дилана есть права.
Прекращаю чесать щеку пальцами, медленно переводя внимание с отца на открытую дверь. Вижу, как явно сонный парень прижимается щекой к арке двери, держа веки закрытыми. Моргаю, думаю, добиваясь полного освобождения ото сна, и дергаю головой, чтобы отрицательно качнуть ею:
— Пап, я…
— Пожалуйста, Райли. У нас нет даже жаропонижающего.
Эм, да, пап, я в курсе. Я сама их искала.
Немного задевает и разочаровывает, что ради Лиллиан он поднимает весь дом, а, узнав о моем дурном самочувствии, просто желает скорее поправиться.
— Райли? — отец видит, что прикрываю веки, поэтому вновь трясет меня за плечо, отчего морщусь, так как ощущение тошноты возвращается в организм.
— Поможешь мне? — щурится. Не знаю, как… У меня просто нет слов, если честно, но раз уж он так всполошился, то, значит, Лиллиан правда нехорошо. Если станет хуже, то скорая будет долго сюда ехать, не хочу чувствовать впоследствии груз вины, поэтому киваю, пожав плечами:
— Хорошо, — мужчина улыбается, а я стреляю взглядом в сторону парня, который отрывает голову от стены, зевая.
Потрясающе, надеюсь, мне посчастливится умереть раньше, чем этот тип отгонит сон, вспомнив о том, что может прекрасно провести время, травя обидные шуточки в мой адрес.
ГЛАВА 4
Такое ощущение, словно меня пережевал бегемот, проглотив, выблевал, снова пережевал, после чего выплюнул. Со сдержанной в мыслях обидой на ситуацию еле собираюсь за минут десять, даже не смотрю на вещи, что попадаются под руки: какой-то светлый вязаный свитер с горлышком, чтобы прикрыть мое больное, джинсы, кроссовки, темно-зеленая парка, которую давно уже не надевала. Требуется ли упоминание того, как внешне напоминаю человека без места жительства? Первый язвительный комментарий именно такого содержания:
«Как живется в коробке на свалке?» — примерно такое слышу от парня, курящего у машины, когда выхожу из дома, первым делом радуясь большому размеру свитера. Рукава скрывают ладони, тем самым неплохо согревая, а ворот способен накрыть половину лица, даже уже ледяной кончик носа.
На улице больше не моросит мелкий дождь, но из-за сильной влажности вокруг довольно холодно. Тем более, немалую роль играет морозный горный воздух. Ночное небо чернее, чем обычно, оно затянуто облаками. Где-то на горизонте еще сверкают молнии, а шум грома дрожью проходится по земле, так, что даже в кроссовках хорошо ощущаю легкую тряску. Пар льется изо рта. Пропускаю мимо ушей слова Дилана, тот еще зевает, пока бродит вокруг автомобиля, докуривая сигарету. Сажусь на переднее сидение рядом с водительским местом, и хлопаю дверцей, продрогнув от озноба. Голова раскалывается, а тошнота… Боже, кого это волнует? Опыт показывает, что мало людей способны действительно переживать за других. Многие делают это, потому что «надо». Такое ощущение, только я могу в час ночи рвануть в магазин, находящийся в нескольких километрах от дома, чтобы купить неродному человеку лекарства. Честно признаться, подсознательно мне не хочется отказывать отцу, чтобы потом несколько дней слушать про свой эгоизм.
Прикрываю веки, локтем упираясь на «основание» окна. Пальцами растираю лоб, чувствуя, как горят глаза. По крайней мере, куплю лекарства и сразу приму их. Жаль, что головная боль не позволит заткнуть уши наушниками. Придется слушать О’Брайена, но, надеюсь, его так же не впечатляет ситуация, в которой оказывается, и он будет тупо молчать.
Парень выбрасывает окурок в траву, открывает дверцу, забираясь в салон, и, почему-то, выдыхает дым здесь, так что я сразу морщусь, чувствуя, что поездка пройдет не без происшествий, ибо мой живот реагирует на отвратительный запах, начав толкать комок вверх по горлу. Вдох. Выдох. Глубоко дышу, дабы сдержать всё в себе, при этом напряженно сжимаю ворот свитера, чтобы сдавить им нос. Терпение, Райли.
Я не доверяю Дилану, что не должно быть секретом. И мне действительно страшно, что придется находиться с ним в одной машине, за рулем которой именно он. Сама мысль, что этот тип ответственен за вождение, пугает, вызывая у меня дрожь в пальцах. Понятия не имею, как он водит, и мой отец не может этого знать, так почему он посылает именно его? Почему бы не оставить Дилана с мамой, а самому поехать? В голове столько вопросов, что боль только усиливается, а первое движение машины автоматически вжимает в сидение. Нет, это выше моей выдержки. Даже на американских горках не испытывала такого напряжения, как сейчас. А если я попрошу его вести аккуратнее или медленнее? Если его это разозлит? Мы будем одни на чертовой дороге, вдруг он выйдет из себя и, не знаю, как там работает сознание больных придурков? Парень оставит меня на обочине? Уж лучше пусть треснет чем-то по голове, но не бросит в лесу.
Господи, жалкие мысли слабого человека. Почему меня постоянно заботит способ общения с другими? Это проблематично. Понимать, что ты слабее. Понимать, что человек рядом может сотворить какую-то гадость, а ты против него ничего не можешь, поэтому будешь принимать всё молча и терпеть в себе ответный удар. Так всегда. В школе держишь язык за зубами, пока упыри всячески опускают тебя, а ты ничего не можешь сделать, так что стоишь и терпишь, ведь они сильнее, и тебе просто не хочется получать травмы. Даже учителя-мужчины. Они порой ведут себя, как отсталые, вымещая злость из-за своих личных проблем. И дома… Дома молчишь, не препираешься с отцом, хорошо зная, каким он становится, когда его не слушают. Помню… Помню, каким он был с матерью, как она запиралась в ванной, включая воду, лишь бы я не слышала её рыдание.
Я просто боюсь. Мужчин.
И О’Брайен не такой «особенный» с моим «особенным» отношением. Я так отношусь ко всем особям мужского пола, кроме Робба и Остина. Они прошли проверку на доверие.
Автомобиль выезжает на ровный асфальт. Вокруг темно. Деревья угрожающе наклоняются в разные стороны. Атмосфера пугает. Начинаю рвать заусенцы ногтями, стучать зубами. Не желаю привлекать к себе внимание, но громкий кашель прорывается, заставив сжать ладонью рот.
— Так это ты на мою мать чихала? — Дилан смотрит на дорогу, стуча пальцами по рулю. Я сажусь прямо, неосознанно ворча охрипшим голосом:
— Конечно, а еще я плевала в твою еду, — отворачиваю голову, уставившись в окно на темный лес. Не могу здраво оценить скорость, с которой едем по дороге, но меня начинает укачивать. Приходится сжать пальцами шею, дышать чуть громче, чтобы унять ощущение тошноты. Телефон в кармане вибрирует. Отец прислал список лекарств? Вынимаю мобильный, но на экране номер Остина, поэтому слабо улыбаюсь, открывая сообщение.
«Эй, человек, мы тебе звонили», — точно, разговор в скайпе… Совсем забыла. Отрубилась вчера без памяти. Пальцами еле попадаю на нужные буквы, пока печатаю ответ: «Прости, замоталась. Чмокни от меня завтра Агнесс и Робба ХД».
Знаю, что он засмеется, прочитав это. Сжимаю телефон, опустив на колени и смотрю на дорогу, освещенную фарами.
— Как далеко магазин? — тишина в компании с ним тревожит, а разговор так вообще вызывает отвращение. В такие моменты хочется ненадолго лишиться возможности слышать и говорить. Вздыхаю, без энтузиазма шепча:
— Час-полтора.
— Пизд… — не слушаю, игнорируя матерное слово, но, как ни странно, полностью соглашаюсь с такой характеристикой данной ситуации. Больше часа нахождения с ним. Потом еще в магазине, следом вновь дорога обратно. Это даже не смешно, мне реально охота разрыдаться от безысходности. Хочу быть дома. Хочу лежать в своей кровати. Хочу наслаждаться временем на озере, а вместо этого всё больше внутри разгорается неприязнь к моему любимому месту.
Не могу позволить чужакам испортить свое отношение к дому матери.
Просто терпи, потом будет легче.
Не знаю, к счастью или к беде, но Дилан вообще не открывает рот за рулем. Возможно, он приберег для скучного похода по магазину все свои язвительно-отвратительные словечки и фразы, но у меня было время в пути, чтобы настроить себя не пропускать внутрь никаких замечаний. Я выше этого, верно? Я взрослый человек.
Круглосуточный торговый центр пользуется популярностью у тех, кто живет в этих окрестностях. До города ехать далеко, а в этом магазине есть практически всё, чтобы выжить вне цивилизации. Здание огромное, с множеством отдельных магазинов внутри. Оно расположено там, где раньше было кукурузное поле, вокруг всё тот же лес, но данное место больше походит на пригород: уже видны дачные дома, есть парковка и детские площадки, а также знаю, что здесь среди деревьев находится храм. Школы и детские сады. Но сейчас вокруг тихо. Только еле уловимая музыка играет со стороны заправки.
Дилан решает заехать на внешнюю парковку. Пока он думает, где поставить машину (при наличии огромного количества пустых мест), я пишу отцу, чтобы тот, наконец, прислал список лекарств. Аптека так же находится в виде отдельного магазинчика внутри большого. Думаю, в такое время людей там вообще не должно быть, тем более учитывая пустую парковку.
Терпеливо жду, вертя телефон в руках, и мне становится намного легче, когда появляется возможность выйти на морозную улицу. Тут хотя бы есть вариант побега в случае, если О’Брайен поведет себя агрессивно. Топчусь на месте, жду, пока этот тип выйдет из салона, с особой хмуростью осмотревшись. Я уже говорила о том, что не понимаю, почему он носит эту кофту? Как в такой мороз можно жить с расстегнутой молнией? У него в крови, небось, сплошной лед.
