Я объяснила ситуацию и подала ему бумагу с информацией о выписке. Сказали ждать. Прошло минут двадцать, которые казались мне целой вечностью. Вдруг я услышала скрип открывающихся ворот. Обернувшись, я увидела его! Передо мной стоял Ангел. Я растерялась. Хотелось провалиться сквозь землю. Хотелось сбежать из этого места. Ладони вспотели, сердце ускорилось, а в ушах всё ещё стоял скрип ворот, хотя скрипеть они перестали чуть ли не сразу.
В это мгновение мне вспомнилась наша первая встреча в клубе. Это был мой день рождения. Он тогда жутко меня напугал, но наше столкновение было необычным. Ангел в одежде моего отца. Всё знал обо мне, но боялся напугать. Он знал маму, знал папу и вообще всё о моей семье. Он хотел помочь мне, хотел быть рядом, а я испугалась его. Мой Ангел спустился с небес и, даже став отвергнутым, не сдавался, помогал мне с Кларком. Я не послушала его, винила его во всём, но всё же он не отвернулся от меня и спас наши жизни, взамен отдав свою свободу. Сейчас я чувствую тот же страх, что и в ту ночь в клубе. И даже зная, кто он такой, я всё равно боюсь его.
Прошло десять лет, он мог измениться, мог возненавидеть меня. И если он действительно ангел, то я могу понять его доброту. Но ведь с ним могло произойти всё что угодно, ведь последние десять лет он был заперт в четырёх стенах и видел то, что не видели многие люди, живя на земле. А мой Ангел, живя на земле, жил в аду. Сейчас, думая обо всем этом, я поняла, что возможно совершила самую большую ошибку в своей жизни, ведь не знаю его. А, быть может, этот поступок самый верный. Сжав кулаки, я вдохнула полную грудь воздуха и сразу же выдохнула. Взяла себя в руки и присмотрелась к идущему в мою сторону Ангелу. Необычная белая одежда на нём ярко сверкала в лучах солнца. Шёл он медленно, так, словно всё тело ломило от боли. Его поникшие глаза вселяли страх, понимание, что в этом человеке нет больше веры, он опустошён, в нем нет больше души. Он тяжело дышал, и вид его был ужасным. Сильно отросшие волосы, спущенная борода.
– Майлз, как ты? – спросила я тихо-тихо, еле выговорив слова, и лишь когда начала говорить, почувствовала в горле ком. Он молчал, был слаб.
Майлз еле стоял на ногах. Его поддерживал врач за руку, когда они приблизились к машине, он помог мне посадить его на переднее сиденье.
– Ему повезло с вами. Вы спасли его. Он второй, кому удалось покинуть это место, – неожиданно тихо сказал врач, помогавший мне.
– Что случилось с первым?
– Никто не знает, но его не выпускали, он сам ушёл, испарился в буквальном смысле. Никто этого не видел, но как это ещё объяснить, когда на камерах он не был замечен, а свидетелей нет. После того случая начался хаос, был бунт, кто-то совсем с ума сошёл. – Немного выдержав паузу, он продолжил говорить: – Старый был, умер, наверное. Одиннадцать лет прошло с того времени.
Мне вспомнился бездомный, но вряд ли это был он.
– Тоже утверждал, что он ангел?
– Нет, он молчал, но те, кто считал себя ангелом, смотрели на него иначе.
– Это как?
– Он был богом, – сказал человек в белом халате, захлопнул дверь автомобиля перед Майлзом и ушёл в сторону ворот, после чего меня вновь охватил страх.
Я села за руль. От волнения мои руки сильно дрожали, но я всё же завела машину, крепко сжала руль и тронулась в сторону Лиссабона. Майлз полулежал и смотрел вперёд, а я часто поглядывала на него. И мне показалось, что он не моргает. Я обратила внимание на одежду и увидела на ней пятна крови. Видимо, новую форму ему выдали прямо за воротами, чтобы избежать лишних вопросов с моей стороны. Мы продолжаем ехать. Я всё ещё смотрю на него боковым зрением. Он больше не дышал тяжело, наоборот, я не слышала его дыхания.
– Майлз? – позвала его я.
Услышав своё имя, он медленно повернул голову в мою сторону и посмотрел мне в глаза, после чего медленно вернулся в исходное положение. Только сейчас я заметила его глаза, налитые кровью, наполненные болью, заблудившиеся зрачки, взгляд, проникающий сразу в самую глубь души.
Что они с тобой сделали…
Остановила машину, достала с заднего сиденья пакет с вещами и положила ему на колени.
– Надень это. Вещи моего мужа, – сказала я.
Он вновь посмотрел на меня, и в этот раз его взгляд изменился. В них было сожаление. И тут же зрачки истлели, как сгоревший пепел. Он закрыл глаза, повернул голову вправо, посидел в таком положении пару секунд, видимо, смирившись с услышанной новостью, взял пакет с колен и медленно вышел из машины. Отошёл к багажнику и принялся снимать форму. Пока Майлз переодевался, я смотрела на него через зеркало бокового вида. Измученное тело еле дышало, он был настолько слаб и исхудал, что создавалось ощущение, что его кормили на неделе раза два. Были видны чуть ли не все его кости. «Что же он пережил?» Его тело было в порезах, шрамах, синяках и засохшей крови. Я даже заметила торчащие нитки из зашитых ран, словно он старый свитер, который по-быстрому подлатали. Царапины, порезы, синяки были по всему телу, и некоторые выглядели так, будто их нанесли только что. Чистым было лишь лицо, ни одной ссадины или раны. Менять одежду давалось нелегко, потому что шевелиться ему было тяжело. В какой-то момент мне захотелось выйти и помочь ему, но я не решилась. Вдруг он не хочет, чтобы я видела его в таком состоянии. Вышла из машины, на свежий воздух, любовалась горизонтом. Вокруг один лишь песок, звук мотора машины, и мы вдвоём. Никогда не подумала бы.
Вдруг из ниоткуда раздался громкий грохот за моей спиной, в ушах зазвенело, «закричала» сигнализация. Повернув голову назад, я увидела на крыше машины огромную дыру, из которой торчали большие чёрные крылья, вокруг в воздухе летали перья. Из-за песка, что поднялся, было тяжело рассмотреть всю картину. Подбежав ближе, стала всматриваться. Майлз стоял на крыше машины и смотрел в проделанную кем-то дыру. Его взгляд изменился. Он смотрел пристально, глаза его необычно зажглись, будто он видит собственную смерть. Меня всю трясёт, медленно иду к задней двери машины, смотрю через стекло внутрь. Лежит девушка. Глаза закрыты, не двигается, а из-за спины торчат крылья. «Она такая же, как и он, она ангел», – проскользнуло в голове, после чего я перевела глаза на Майлза, который тяжело дышал.
Пустота, не слышу ни звука. Всё вокруг темно, ничего не видно, чувствую лишь холод.
Неужели я умер?
Попытался пошевелить ногами, но так стало только холоднее, вернул ноги в то же положение, в котором они были. Здесь уже согрето.
Не похоже на смерть.
Почувствовав ледяную воду, что резко вылилась на меня, я вскочил на ноги, после чего услышал звук удара металлического предмета об пол. Протёр руками глаза, пытаясь осмотреться вокруг, как вдруг почувствовал чужие руки под своей под мышкой. Подняв голову, я увидел, что это были надзиратели. Бесчеловечные люди со своими страшными пытками. Они повели меня из камеры. Я увидел изможденные и серые лица людей, сидящих на полу. Взгляд безжизненный, под глазами огромные синяки, а на бесцветных потрескавшихся губах раны от собственных зубов. Затем я обратил внимание на ведро на полу. Это было ведро, из которого на меня вылили воду. Когда меня вывели из камеры, сделал три шага вперёд и встал лицом к стене. За моей спиной закрыли тяжёлую тюремную дверь. А за ней раздались звуки борьбы. Люди дрались за остаток воды в железном ведре. Затем мне на глаза одели повязку, повернули и повели прямо по коридору.
Опять пытки.
Вели меня долго, спускаясь и поднимаясь по неизвестным мне лестницам, проходили затяжные повороты, делая непонятные круги. Я ушёл в себя.
Я не узнаю эту дорогу. Меня ведут не на пытки, быть может, в другую камеру. Наконец мы остановились, и передо мной, судя по звукам, открылась дверь, и, как только она распахнулась, я впервые за много лет почувствовал свежий воздух вот так, а не через маленькое окно на потолке камеры. Тёплые лучи солнца беспощадно били мне в лицо, так приветствуя меня, а нежный ветер играл с моими волосами, отчего я почувствовал себя живым. Я рухнул на колени и глубоко вдохнул запах воли. Глаза наполнились слезами, которые невозможно было удержать. Я заплакал, как маленькое беззащитное дитё, но насладиться этим мгновением мне не дали. Вновь почувствовал, как меня с разных сторон взяли за подмышки и подняли с колен, после чего снова повели прямо. Пройдя какое-то расстояние, я встал на выступ, и один из мужчин поднял меня за ноги, а второй сверху двумя руками обхватил моё тело и затащил на горячую металлическую поверхность. Через несколько секунд мне прилетел удар с ноги под дых. Следующие пару минут они пинали меня ногами, а один и вовсе помогал резиновой дубинкой. После того как они закончили разминаться на мне, помимо нехватки воздуха, я чувствовал, как не контролировал свои слюни, которые хотел отплюнуть от себя подальше, но кровь вперемешку со слюнями лишь стекала по подбородку. Сильный кашель отдавал болью в голове. В моё плечо неожиданно вошла игла, потом еще одна, и через несколько мгновений я отключился.
Придя в себя, сразу услышал звуки дребезжащих колёс, которые звоном отдавались в голове. «Меня куда-то везут, но куда? Почему завязали глаза? Почему хотели довести без сознания?» Кожу прожигало железо, на котором я лежал. При любом движении кожа буквально отлипала от нагретого железа. Сколько времени я провёл здесь, не знаю. Раньше со мной происходило много страшного и жуткого, и это было привычно, потому что повторялось из раза в раз, лишь несколько раз этот порядок сбивался. Но такая поездка в первые. От любой кочки или камня под колесами моё исхудавшее тело подбрасывало. Могущественное солнце сквозь тент бросалось своими самыми горячими лучами. Ещё немного, и я покроюсь корочкой, прожарившись до самих костей. Вдруг машина остановилась, а я продолжал лежать. Тело ломило от боли, связанные за спиной руки затекли. Не могу встать сам – обессилен. Повязка на глазах пропиталась потом, и из-за этого они ужасно горели и постоянно чесались.
Зачем было завязывать глаза, когда я и так понятия не имею, где я, откуда и куда меня везут. Будто у меня есть возможность сбежать. Да даже если и была бы, из-за мучительных пыток у меня не осталось сил нормально передвигаться, не то что бежать. Некоторое время спустя после того, как машина остановилась, я услышал чей-то незнакомый голос. Давно мне не доводилось слышать другие голоса, помимо охраны и врачей. Первые оскорбляли словами и унижали пытками, а второй проверял, жив ли я, и спрашивал о моем состоянии и о том, что мне говорил Бог. «Зря я рассказал людям правду», – думал я во время пыток. Ещё в первые пару дней заключения я осознал истинную сущность людей. Нельзя говорить правду, нужно врать. Но кому от правды хорошо? Кому становится лучше? Правда нужна, чтобы избежать лишних вопросов, нужна для успокоения, для крепкого сна матери, жены, детей и отца. Та ложь, что не причиняет вред никому, считается ложью во благо. Люди не умеют говорить правду, не умеют врать. И моя ложь была во спасение моей жизни. Таким образом я боролся за свою свободу, за право на жизнь. За десять лет, что я прожил на земле, я познал разновидности лжи и понял, что люди врут друг другу каждый день даже там, где ложь вовсе и не требовалась. Скажи он правду, ничего бы не изменилось. Всё врут. Жены врут мужьям, мужья жёнам, родители детям, а дети родителям. Ужасно, что есть дети, которые врут родным. В основном это происходит с теми родителями, которые не умеют любить своего ребёнка просто за то, что он есть. Таким всегда кажется, что ребёнок недостаточно старается, чтобы его полюбили. Не понимая, что он не может быть идеальным. Для каждого родителя есть свой образ идеального ребёнка. Это как у каждого человека есть своя красота, и здесь родители видят красоту в других детях, но не могут увидеть в своих собственных. Стараясь сделать ребёнка лучше, они лишь этим вредят ему.
Сын украл игрушку, принёс домой, спрятал. Мать нашла и пожаловалась отцу. Семья знает, что у сына нет денег, так как семья живёт в нищете. Не поговорив, не объяснив ребёнку, чем плох его поступок, они начинают бить и ругать его, после чего идут в магазин, где он украл игрушку, и заставляют испытывать ужасное чувство стыда. Как поступает сын? Он ребёнок и не понимает мышление родителей. Всё, что он понял, так только то, что в следующий раз, когда он украдёт, надо молчать, и это поможет. Ребёнок выучит урок, что если никто ничего не узнает, то его не будут бить, ругать и стыдить перед незнакомыми людьми, и у него будет то, что он захочет. А вот родители не поняли, какой урок преподали ребёнку, думая, что этим предотвратили дальнейшие кражи. Такие родители стыдятся говорить о своих детях, а кто-то успокаивается тем, что говорит о своём ребёнке плохо, вспоминая все его ошибки в жизни. В моей семье было точно так же. Не чувствуя отцовской любви, брат восстал против отца, и тот изгнал его править в ад. Сейчас он наверняка говорит обо мне лишь плохо или вовсе не вспоминает. Я прекрасно начал понимать людей, которые жалуются на Всевышнего. Которые вынуждены врать, воровать, и убивать. Он разучился слушать своих детей, он разучился их слышать.
– Заряжай! – прозвучал громкий крик. В этот момент от данного приказа всё вокруг замерло и после зашумело. Сейчас я жалею, что не понял правду о лжи раньше, иначе до этого бы не дошло. Прошло несколько секунд, и тот же голос дал вторую команду:
– Включай!
После этого я почувствовал несколько ударов. Это были продолжительные удары напором воды. К подобным процедурам я привык. Прошлый знакомый мне голос давал те же приказы своим подчинённым, в особенности после пыток, чтобы смыть с меня всю кровь, иначе соскребать её, когда она засохнет, было тяжело, особенно если в твоих руках ничего нет. Но вряд ли они думали обо мне, вовсе нет, они не хотели чувствовать запах крови и пота, который впитывался в стены этого здания. У каждого заключённого пот имел свой специфический запах аммиака и кислоты, как и кровь. Лишь по этой причине нас мыли, хотя такие водные процедуры не лучше пытки, но другого варианта смыть с себя грязь, пот и кровь не было.
– Хватит. Вытирайте и выводите.
Наконец с меня сняли повязку и освободили руки. Первым делом я принялся вытирать слипшиеся глаза, потому что до этого не мог их открыть. Двое мужчин взяли меня с разных сторон под руки и куда-то повели. Мои ноги настолько ослабли, что я не мог ими шевелить, и они волочились по земле. Меня остановили, видимо, привели до нужного места. Наконец-то, еле открыв глаза, начал наблюдать, как два санитара в белых халатах вытирают меня полотенцами. Делали они это небрежно, попутно с силой нажимая на синяки и раны, сдирая с них кожу.
Знакомый звук дребезжащих колёс вновь зазвучал в моей голове. Повернув голову назад, я увидел отъезжающий КАМАЗ, на котором меня и привезли сюда. Затем бросил взгляд на одноэтажное здание белого цвета, которое находилось далеко от меня. В него был всего один вход, который мне удалось заметить. Я обернулся. Увидел прямо перед собой огромные железные ворота. С обеих сторон были две вышки с вооружёнными охранниками. Поднял голову, попытался посмотреть на солнце, но оно тут же ослепило меня.
В это мгновение мне вспомнилась наша первая встреча в клубе. Это был мой день рождения. Он тогда жутко меня напугал, но наше столкновение было необычным. Ангел в одежде моего отца. Всё знал обо мне, но боялся напугать. Он знал маму, знал папу и вообще всё о моей семье. Он хотел помочь мне, хотел быть рядом, а я испугалась его. Мой Ангел спустился с небес и, даже став отвергнутым, не сдавался, помогал мне с Кларком. Я не послушала его, винила его во всём, но всё же он не отвернулся от меня и спас наши жизни, взамен отдав свою свободу. Сейчас я чувствую тот же страх, что и в ту ночь в клубе. И даже зная, кто он такой, я всё равно боюсь его.
Прошло десять лет, он мог измениться, мог возненавидеть меня. И если он действительно ангел, то я могу понять его доброту. Но ведь с ним могло произойти всё что угодно, ведь последние десять лет он был заперт в четырёх стенах и видел то, что не видели многие люди, живя на земле. А мой Ангел, живя на земле, жил в аду. Сейчас, думая обо всем этом, я поняла, что возможно совершила самую большую ошибку в своей жизни, ведь не знаю его. А, быть может, этот поступок самый верный. Сжав кулаки, я вдохнула полную грудь воздуха и сразу же выдохнула. Взяла себя в руки и присмотрелась к идущему в мою сторону Ангелу. Необычная белая одежда на нём ярко сверкала в лучах солнца. Шёл он медленно, так, словно всё тело ломило от боли. Его поникшие глаза вселяли страх, понимание, что в этом человеке нет больше веры, он опустошён, в нем нет больше души. Он тяжело дышал, и вид его был ужасным. Сильно отросшие волосы, спущенная борода.
– Майлз, как ты? – спросила я тихо-тихо, еле выговорив слова, и лишь когда начала говорить, почувствовала в горле ком. Он молчал, был слаб.
Майлз еле стоял на ногах. Его поддерживал врач за руку, когда они приблизились к машине, он помог мне посадить его на переднее сиденье.
– Ему повезло с вами. Вы спасли его. Он второй, кому удалось покинуть это место, – неожиданно тихо сказал врач, помогавший мне.
– Что случилось с первым?
– Никто не знает, но его не выпускали, он сам ушёл, испарился в буквальном смысле. Никто этого не видел, но как это ещё объяснить, когда на камерах он не был замечен, а свидетелей нет. После того случая начался хаос, был бунт, кто-то совсем с ума сошёл. – Немного выдержав паузу, он продолжил говорить: – Старый был, умер, наверное. Одиннадцать лет прошло с того времени.
Мне вспомнился бездомный, но вряд ли это был он.
– Тоже утверждал, что он ангел?
– Нет, он молчал, но те, кто считал себя ангелом, смотрели на него иначе.
– Это как?
– Он был богом, – сказал человек в белом халате, захлопнул дверь автомобиля перед Майлзом и ушёл в сторону ворот, после чего меня вновь охватил страх.
Я села за руль. От волнения мои руки сильно дрожали, но я всё же завела машину, крепко сжала руль и тронулась в сторону Лиссабона. Майлз полулежал и смотрел вперёд, а я часто поглядывала на него. И мне показалось, что он не моргает. Я обратила внимание на одежду и увидела на ней пятна крови. Видимо, новую форму ему выдали прямо за воротами, чтобы избежать лишних вопросов с моей стороны. Мы продолжаем ехать. Я всё ещё смотрю на него боковым зрением. Он больше не дышал тяжело, наоборот, я не слышала его дыхания.
– Майлз? – позвала его я.
Услышав своё имя, он медленно повернул голову в мою сторону и посмотрел мне в глаза, после чего медленно вернулся в исходное положение. Только сейчас я заметила его глаза, налитые кровью, наполненные болью, заблудившиеся зрачки, взгляд, проникающий сразу в самую глубь души.
Что они с тобой сделали…
Остановила машину, достала с заднего сиденья пакет с вещами и положила ему на колени.
– Надень это. Вещи моего мужа, – сказала я.
Он вновь посмотрел на меня, и в этот раз его взгляд изменился. В них было сожаление. И тут же зрачки истлели, как сгоревший пепел. Он закрыл глаза, повернул голову вправо, посидел в таком положении пару секунд, видимо, смирившись с услышанной новостью, взял пакет с колен и медленно вышел из машины. Отошёл к багажнику и принялся снимать форму. Пока Майлз переодевался, я смотрела на него через зеркало бокового вида. Измученное тело еле дышало, он был настолько слаб и исхудал, что создавалось ощущение, что его кормили на неделе раза два. Были видны чуть ли не все его кости. «Что же он пережил?» Его тело было в порезах, шрамах, синяках и засохшей крови. Я даже заметила торчащие нитки из зашитых ран, словно он старый свитер, который по-быстрому подлатали. Царапины, порезы, синяки были по всему телу, и некоторые выглядели так, будто их нанесли только что. Чистым было лишь лицо, ни одной ссадины или раны. Менять одежду давалось нелегко, потому что шевелиться ему было тяжело. В какой-то момент мне захотелось выйти и помочь ему, но я не решилась. Вдруг он не хочет, чтобы я видела его в таком состоянии. Вышла из машины, на свежий воздух, любовалась горизонтом. Вокруг один лишь песок, звук мотора машины, и мы вдвоём. Никогда не подумала бы.
Вдруг из ниоткуда раздался громкий грохот за моей спиной, в ушах зазвенело, «закричала» сигнализация. Повернув голову назад, я увидела на крыше машины огромную дыру, из которой торчали большие чёрные крылья, вокруг в воздухе летали перья. Из-за песка, что поднялся, было тяжело рассмотреть всю картину. Подбежав ближе, стала всматриваться. Майлз стоял на крыше машины и смотрел в проделанную кем-то дыру. Его взгляд изменился. Он смотрел пристально, глаза его необычно зажглись, будто он видит собственную смерть. Меня всю трясёт, медленно иду к задней двери машины, смотрю через стекло внутрь. Лежит девушка. Глаза закрыты, не двигается, а из-за спины торчат крылья. «Она такая же, как и он, она ангел», – проскользнуло в голове, после чего я перевела глаза на Майлза, который тяжело дышал.
Глава 18. Ангел
Пустота, не слышу ни звука. Всё вокруг темно, ничего не видно, чувствую лишь холод.
Неужели я умер?
Попытался пошевелить ногами, но так стало только холоднее, вернул ноги в то же положение, в котором они были. Здесь уже согрето.
Не похоже на смерть.
Почувствовав ледяную воду, что резко вылилась на меня, я вскочил на ноги, после чего услышал звук удара металлического предмета об пол. Протёр руками глаза, пытаясь осмотреться вокруг, как вдруг почувствовал чужие руки под своей под мышкой. Подняв голову, я увидел, что это были надзиратели. Бесчеловечные люди со своими страшными пытками. Они повели меня из камеры. Я увидел изможденные и серые лица людей, сидящих на полу. Взгляд безжизненный, под глазами огромные синяки, а на бесцветных потрескавшихся губах раны от собственных зубов. Затем я обратил внимание на ведро на полу. Это было ведро, из которого на меня вылили воду. Когда меня вывели из камеры, сделал три шага вперёд и встал лицом к стене. За моей спиной закрыли тяжёлую тюремную дверь. А за ней раздались звуки борьбы. Люди дрались за остаток воды в железном ведре. Затем мне на глаза одели повязку, повернули и повели прямо по коридору.
Опять пытки.
Вели меня долго, спускаясь и поднимаясь по неизвестным мне лестницам, проходили затяжные повороты, делая непонятные круги. Я ушёл в себя.
Я не узнаю эту дорогу. Меня ведут не на пытки, быть может, в другую камеру. Наконец мы остановились, и передо мной, судя по звукам, открылась дверь, и, как только она распахнулась, я впервые за много лет почувствовал свежий воздух вот так, а не через маленькое окно на потолке камеры. Тёплые лучи солнца беспощадно били мне в лицо, так приветствуя меня, а нежный ветер играл с моими волосами, отчего я почувствовал себя живым. Я рухнул на колени и глубоко вдохнул запах воли. Глаза наполнились слезами, которые невозможно было удержать. Я заплакал, как маленькое беззащитное дитё, но насладиться этим мгновением мне не дали. Вновь почувствовал, как меня с разных сторон взяли за подмышки и подняли с колен, после чего снова повели прямо. Пройдя какое-то расстояние, я встал на выступ, и один из мужчин поднял меня за ноги, а второй сверху двумя руками обхватил моё тело и затащил на горячую металлическую поверхность. Через несколько секунд мне прилетел удар с ноги под дых. Следующие пару минут они пинали меня ногами, а один и вовсе помогал резиновой дубинкой. После того как они закончили разминаться на мне, помимо нехватки воздуха, я чувствовал, как не контролировал свои слюни, которые хотел отплюнуть от себя подальше, но кровь вперемешку со слюнями лишь стекала по подбородку. Сильный кашель отдавал болью в голове. В моё плечо неожиданно вошла игла, потом еще одна, и через несколько мгновений я отключился.
Придя в себя, сразу услышал звуки дребезжащих колёс, которые звоном отдавались в голове. «Меня куда-то везут, но куда? Почему завязали глаза? Почему хотели довести без сознания?» Кожу прожигало железо, на котором я лежал. При любом движении кожа буквально отлипала от нагретого железа. Сколько времени я провёл здесь, не знаю. Раньше со мной происходило много страшного и жуткого, и это было привычно, потому что повторялось из раза в раз, лишь несколько раз этот порядок сбивался. Но такая поездка в первые. От любой кочки или камня под колесами моё исхудавшее тело подбрасывало. Могущественное солнце сквозь тент бросалось своими самыми горячими лучами. Ещё немного, и я покроюсь корочкой, прожарившись до самих костей. Вдруг машина остановилась, а я продолжал лежать. Тело ломило от боли, связанные за спиной руки затекли. Не могу встать сам – обессилен. Повязка на глазах пропиталась потом, и из-за этого они ужасно горели и постоянно чесались.
Зачем было завязывать глаза, когда я и так понятия не имею, где я, откуда и куда меня везут. Будто у меня есть возможность сбежать. Да даже если и была бы, из-за мучительных пыток у меня не осталось сил нормально передвигаться, не то что бежать. Некоторое время спустя после того, как машина остановилась, я услышал чей-то незнакомый голос. Давно мне не доводилось слышать другие голоса, помимо охраны и врачей. Первые оскорбляли словами и унижали пытками, а второй проверял, жив ли я, и спрашивал о моем состоянии и о том, что мне говорил Бог. «Зря я рассказал людям правду», – думал я во время пыток. Ещё в первые пару дней заключения я осознал истинную сущность людей. Нельзя говорить правду, нужно врать. Но кому от правды хорошо? Кому становится лучше? Правда нужна, чтобы избежать лишних вопросов, нужна для успокоения, для крепкого сна матери, жены, детей и отца. Та ложь, что не причиняет вред никому, считается ложью во благо. Люди не умеют говорить правду, не умеют врать. И моя ложь была во спасение моей жизни. Таким образом я боролся за свою свободу, за право на жизнь. За десять лет, что я прожил на земле, я познал разновидности лжи и понял, что люди врут друг другу каждый день даже там, где ложь вовсе и не требовалась. Скажи он правду, ничего бы не изменилось. Всё врут. Жены врут мужьям, мужья жёнам, родители детям, а дети родителям. Ужасно, что есть дети, которые врут родным. В основном это происходит с теми родителями, которые не умеют любить своего ребёнка просто за то, что он есть. Таким всегда кажется, что ребёнок недостаточно старается, чтобы его полюбили. Не понимая, что он не может быть идеальным. Для каждого родителя есть свой образ идеального ребёнка. Это как у каждого человека есть своя красота, и здесь родители видят красоту в других детях, но не могут увидеть в своих собственных. Стараясь сделать ребёнка лучше, они лишь этим вредят ему.
Сын украл игрушку, принёс домой, спрятал. Мать нашла и пожаловалась отцу. Семья знает, что у сына нет денег, так как семья живёт в нищете. Не поговорив, не объяснив ребёнку, чем плох его поступок, они начинают бить и ругать его, после чего идут в магазин, где он украл игрушку, и заставляют испытывать ужасное чувство стыда. Как поступает сын? Он ребёнок и не понимает мышление родителей. Всё, что он понял, так только то, что в следующий раз, когда он украдёт, надо молчать, и это поможет. Ребёнок выучит урок, что если никто ничего не узнает, то его не будут бить, ругать и стыдить перед незнакомыми людьми, и у него будет то, что он захочет. А вот родители не поняли, какой урок преподали ребёнку, думая, что этим предотвратили дальнейшие кражи. Такие родители стыдятся говорить о своих детях, а кто-то успокаивается тем, что говорит о своём ребёнке плохо, вспоминая все его ошибки в жизни. В моей семье было точно так же. Не чувствуя отцовской любви, брат восстал против отца, и тот изгнал его править в ад. Сейчас он наверняка говорит обо мне лишь плохо или вовсе не вспоминает. Я прекрасно начал понимать людей, которые жалуются на Всевышнего. Которые вынуждены врать, воровать, и убивать. Он разучился слушать своих детей, он разучился их слышать.
– Заряжай! – прозвучал громкий крик. В этот момент от данного приказа всё вокруг замерло и после зашумело. Сейчас я жалею, что не понял правду о лжи раньше, иначе до этого бы не дошло. Прошло несколько секунд, и тот же голос дал вторую команду:
– Включай!
После этого я почувствовал несколько ударов. Это были продолжительные удары напором воды. К подобным процедурам я привык. Прошлый знакомый мне голос давал те же приказы своим подчинённым, в особенности после пыток, чтобы смыть с меня всю кровь, иначе соскребать её, когда она засохнет, было тяжело, особенно если в твоих руках ничего нет. Но вряд ли они думали обо мне, вовсе нет, они не хотели чувствовать запах крови и пота, который впитывался в стены этого здания. У каждого заключённого пот имел свой специфический запах аммиака и кислоты, как и кровь. Лишь по этой причине нас мыли, хотя такие водные процедуры не лучше пытки, но другого варианта смыть с себя грязь, пот и кровь не было.
– Хватит. Вытирайте и выводите.
Наконец с меня сняли повязку и освободили руки. Первым делом я принялся вытирать слипшиеся глаза, потому что до этого не мог их открыть. Двое мужчин взяли меня с разных сторон под руки и куда-то повели. Мои ноги настолько ослабли, что я не мог ими шевелить, и они волочились по земле. Меня остановили, видимо, привели до нужного места. Наконец-то, еле открыв глаза, начал наблюдать, как два санитара в белых халатах вытирают меня полотенцами. Делали они это небрежно, попутно с силой нажимая на синяки и раны, сдирая с них кожу.
Знакомый звук дребезжащих колёс вновь зазвучал в моей голове. Повернув голову назад, я увидел отъезжающий КАМАЗ, на котором меня и привезли сюда. Затем бросил взгляд на одноэтажное здание белого цвета, которое находилось далеко от меня. В него был всего один вход, который мне удалось заметить. Я обернулся. Увидел прямо перед собой огромные железные ворота. С обеих сторон были две вышки с вооружёнными охранниками. Поднял голову, попытался посмотреть на солнце, но оно тут же ослепило меня.
