– Я оказался в центре пустыни. Я не знал, где я и как туда попал. Там же я наткнулся на машину Сэма. Он был убит. Я этого не хотел, и я этого не сделал бы. – Саре будто было всё равно, она лишь тихо плакала, не подавая виду. – Тогда, обыскав машину Сэма, я доставал всё из бардачка и других мест, и лишь спустя несколько часов моего пути по жаркой пустыне я решил посмотреть, что ещё лежит в моём кармане, чтобы отвлечь себя от разговоров с самим собой. Тогда я и заметил паспорт Сэма. Намочив фотографию до неузнаваемости, я также намочил и края паспорта с другим неважными его местами. Чтобы представляться его именем. На двадцати трёх попутчиках я добрался до Толедо, неподалёку от Мадрида, там я и залёг на дно. Но увидел там свой фоторобот, и через три месяца мне пришлось уехать в богом забытое место, и этим местом был Блэкуэтр в Миссури. Там я познакомился с одним стариком. На тот момент ему было семьдесят пять лет, он бывший военный, владел единственным кафе-баром в Блэкуэтр. В Блэкуэтр не было и двухсот человек, там домов двадцать не набралось бы даже, и поэтому я решил, что это будет идеальное место для того, чтобы скрыться ото всех, пока обо мне не забудут. Интернета, газет там не было, люди узнают о новостях редко и по телевизору, который работал нечасто. Быть может, бояться не стоило, ведь вряд ли по телевизору будут искать меня, тогда я думал именно так. Старик предложил мне жить с ним, так как семьи у него не было, он был один. Все местные жители его знали и приходили к нему в кафе-бар. Они уважали и любили его как своего родного человека, а он помогал им во всём. На втором этаже дома, в котором был его бар, он жил, там была его берлога одинокого волка, где поселился и я.
В благодарность я работал у него за еду, так как денег мне там ни на что не требовалось, а одежду он дал свою, еще со времен своей молодости, которая уже ему не подходила, и он оставлял их для местных мальчишек, когда они подрастут. Мы со стариком хорошо сдружились, пили чуть ли не каждый вечер. За девять лет старик ни разу не спросил меня о моей судьбе, о том, что со мной случилось, откуда я прибыл к ним и кто я такой. Но однажды старик как-то спросил меня:
– Почему ты не стареешь? – Этот вопрос застал меня врасплох.
Я и сам замечал, что моё лицо не меняется, Старику уже было восемьдесят четыре, и он заметно постарел, как и все другие жители Блэкуэтр. А у меня не появилось ни единой морщинки или же седого волоса. Тогда я думал, что сила прошлого ещё преследует меня и, возможно, не всё потеряно, что судьба не отказалась от меня и я могу вернуться домой. Хоть мне больше это и не нужно было, здесь я чувствовал себя человеком, что моё место здесь, среди всех этих людей. Я полюбил их добрые сердца и до сих пор чувствую их любовь к себе. Я так же, как и старик, знал каждого в этом городке, и каждый знал меня.
– И давно ты такой? – спросил меня старик. И тогда я ответил ему, а вместе с ответом и рассказал всё. Рассказал всю свою жизнь, кем был, кем стал, что сделал и куда меня это привело. Старик слушал мою историю, не высказывая своего удивления, лишь кивал и иногда задавал уточняющие вопросы. Когда я закончил свой рассказ, старик замолчал на пару минут. А я сидел молча и ждал. Я готов был к любому его ответу, даже если он скажет, что больше оставаться с ними я не могу. Но старик меня удивил:
– Я тебе верю. – Я поднял на него изумленные глаза. – Люди начинают шептаться, ты не можешь здесь оставаться. Не все поймут тебя, не все примут, не все поверят. Для них это будет чем-то страшным и опасным. Я могу научить тебя всему, что знаю. Бизнесу, общению с людьми и прочим жизненным секретам. Дам тебе денег, и ты поедешь строить свою жизнь, откроешь кофейню, будешь деловым человеком и повстречаешь свою любовь, создашь семью и проживешь обычную жизнь. Достойную жизнь. – Старик замолчал. Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил: – Я дам тебе денег на первое время, сделаем новый паспорт. У меня есть хорошие знакомые, которые могу помочь нам в этом. Паспорт будет официально действующим, а после ты уедешь. – Я понял старика и принял его предложение. Следующие шесть месяцев он учил меня бизнесу, грамотному общению с людьми, учил психологии согласия, влияния, каким-то бизнес-сферам. Позволял ездить с ним за реку Миссури и закупаться товаром, проводить все товарные накладные через программы. Также он сделал мне все документы, которые мне пригодятся.
Спустя полгода весь Блэкуэтр стоял у тяжелых железных ворот. Они меня полюбили, я словно видел их сердца сквозь тела, которые бились чистой кровью, и чистые души проливались сквозь органы по всему телу. Слёзы навернулись и на моих глазах. Я пытался их сдерживать. Я был привязан к ним и безмерно благодарен за теплоту, за жизнь, что они подарили мне здесь. Я обнял старика. На прощанье он сказал мне несколько слов.
– Ты береги себя и помни нас, а ещё помни, мы с тобой не прощаемся. – Эти слова я запомнил на всю жизнь. И я уехал жить в далёкие дали. Я искал место, которое будет мне по душе, искал место в дали от всех и в то же время романтичное, красивое, приятное для глаз и души, и этим местом стал Париж.
За несколько лет мне удалось вывести свой бизнес, встать нормально на ноги. У меня была своя кофейня, я построил свою репутацию и стал выглядеть соответствующе. Но, к счастью, деньги меня не испортили, хотя старик говорил, что они это могут. Несмотря на всё то, что у меня теперь есть, я всё равно не растрачивался, а мирно сидел в своей кофейне и вёл дела, желая ее расширить
За пять лет после моего переезда я всего этого добился. Я постоянно думал о том, что нужно навестить старика, но меня останавливали его слова. Он не хотел, чтобы люди знали правду обо мне, и дал совет переезжать каждые десять лет с места на место. Вскоре я открыл второе заведение в Лос-Анджелесе, чтобы через пять лет переехать туда. – Элли слушала меня внимательно. Она ни разу не перебила и ничего не спросила, лишь размышляла. Говоря об этом всём, я параллельно подумал о том, что, если моя внешность не изменилась, значит, Элли меня узнала. Я только сейчас осознал, что она ещё тогда вспомнила меня. Её улыбка, обычно лёгкая и обворожительная, вдруг стала напряжённой, будто бы сквозь неё проступала боль воспоминаний. Тогда я не придал этому значения. Возможно, в тот момент я ещё не готов был встретиться со своей прошлой жизнью лицом к лицу. Мы оба знали, что прошлое имеет зубы, и, если подходить к нему неосторожно, оно снова может укусить. Зайдя в эту дверь, Элли призналась, что узнала меня, но почему-то только сейчас до меня доходит истинный смысл этих слов. Она узнала меня и даже ничего не сказала.
– Ты узнала меня?
– Ты узнала меня? – тихо спросил я.
– Что? – удивившись, спросила Элли, но по её интонации я понял, что она и в первый раз всё хорошо услышала, но я всё же повторил уже с нажимом в голосе: – Ты узнала меня?
– Узнала. Как я могла не узнать? Да и к тому же, ты ни капельки не изменился.
– Прости меня, – выдавил я сквозь комок, застрявший в горле.
Я стоял в центре комнаты, остро ощущая напряжение, которое витало в воздухе. В её глазах бушевал ураган гнева, и каждый её жест, казалось, разрывал пространство между нами. Минуты тянулись мучительно долго, и я не знал, каким будет следующий её шаг. Её пальцы нервно барабанили по подлокотнику дивана, как будто бы они сами пытались договориться с эмоциями, которые одолевали её сердце.
Но вдруг всё изменилось. Словно вспышка света озарила её сознание. Гнев растаял, словно утренний туман под лучами восходящего солнца. Плечи расслабились, и глубокий вдох вырвался из её груди. Её лицо смягчилось, и в глазах вместе с неожиданной добротой появилось искреннее понимание. Это превращение застало меня врасплох, и я замер, не в силах осмыслить такую внезапную перемену. Она встала с дивана, медленно подошла ко мне и, положив руку на моё плечо, тихо сказала:
– Я понимаю, как тебе тяжело. Порой мы теряемся в своих чувствах и не можем найти правильных слов. Прости меня за то, что я позволила гневу овладеть мной. Давай поговорим спокойно, как два человека, которые стремятся понять друг друга.
Слова её звучали как музыка, исцеляющая раненую душу. В тот момент я осознал, насколько важно терпение и умение прощать. Её доброта и понимание стали для меня якорем, который удерживал меня в этом бурном море эмоций. «Она наконец-то назвала меня человеком». До этого момента она постоянно напоминала мне, что я ангел. Я знал, что это ее способ защититься от возможной боли. Она не могла позволить себе уверовать в другую реальность, где я существую в виде плоти и крови, такой же уязвимый и смертный, как и все остальные.
Каждое ее «Ангел» было для меня как удар в сердце. Это слово отделяло меня от нее невидимой, но прочной стеной, за которой скрывались искренние чувства. Мне было больно слышать эти звуки, которые якобы подчеркивали мою уникальность, но на самом деле лишь укрепляли ее страх. Как будто расставание с ангелом воспринималось легче, чем утрата человека, близкого по духу. После сказанных слов Элли вернулась на диван, взяв свой бокал в руки, и добавила:
– Я тебя прощаю. Прощаю за то, что ты появился в моей жизни. Я прощаю тебя за многое. Но я никогда не смогу простить тебе то, что ты не вернулся, а оставил меня одну.
Меня поразила интонация, с которой она произнесла эти слова. Я повернул голову и посмотрел на Элли. По её щекам текли слёзы, она не сдерживалась.
– Кто я тебе?
– Ты член моей семьи, и если бы не ты, то не было бы ни меня, ни моих детей, всего этого.
После её слов я промолчал, потому что мне нечего было ей сказать, ведь такого ответа я не ожидал. Она назвала меня членом семьи, несмотря на то, что я причинил её семье кучу боли. Я её не понимал. Я стоял перед ней, ощущая груз вины и стыда, не в силах поверить в её искренность. Внутри меня бушевала буря противоречий. В моих воспоминаниях всплывали моменты, когда мои действия привели к еe слезам, к еe боли. Я был для неe чужим человеком, разрушившим еe мир и покой. И всё же она стояла передо мной с неколебимой решимостью в глазах, предлагая прощение и принятие. Почему? Почему она решила принять меня, несмотря на всё, что я натворил? Как она смогла найти в себе силы назвать меня членом семьи? Эти вопросы не давали мне покоя. Я пытался найти ответы в её глазах, но видел там лишь искренность и сострадание, которые ещё больше сбивали меня с толку. Моя внутренняя борьба становилась невыносимой. С одной стороны, я хотел отвергнуть её предложение, чувствовать себя достойным презрения. Но какая-то часть меня жаждала этого прощения, этой возможности начать заново. Я знал, что ни одна из моих попыток не сможет стереть причинённую боль, но вдруг она видела во мне что-то, чего я сам в себе не замечал? С каждой минутой я осознавал, насколько это важно – чувствовать себя частью чего-то большего, частью семьи. Пусть даже той семьи, которую я некогда разрушил.
Мы стояли так долго, молчание будто тянулось вечно. В конце концов, я сделал шаг вперёд и решился спросить её, но она перебила меня на вдохе и спросила первая:
– Ты любишь мою дочь?
– Зачем мы об этом...
– Ты любишь её?
Я не стал ей сопротивляться и уже забыл о том, что сам хотел её спросить.
– Люблю.
– Так же, как и любил меня?
Каждый её вопрос был тяжёлым, словно увесистый камень, который она с лёгкостью поднимала и бросала прямо в сердце. Я стоял напротив, ощущая, как настойчивый взгляд её потухших голубых глаз пронизывает меня насквозь. Каждое слово, словно тлеющий уголёк, пекло и оставляло невидимые, но болезненные ожоги. Я пытался не выдать своего волнения, но руки непроизвольно дрожали, а сердце стучало так, будто стремилось вырваться из груди. Она спросила, затаив дыхание, и я понял, что это был тот самый вопрос, которого я больше всего боялся. Вопрос, на который не имел ни одного честного ответа. Её голос был холоден и ясен, в нём не было намека на жалость или понимание. Казалось, она знала, что этим вопросом распечатает все мои сокровенные тайны, которые я тщетно старался скрыть даже от самого себя. Я отважился посмотреть ей в глаза, вложив в это всю свою волю. Надо было ответить, но слова застряли где-то в горле, мешаясь с гулкими ударами сердца. В уголках её рта играла лёгкая усмешка, и я понимал, что для неё это своего рода игра – проверка, как далеко можно меня загнать. Как хищник, играющий с добычей, она испытывала мои границы. Ответ был болезненным признанием, ядро которого я хранил в тайне. Мои мысли метались, пытаясь найти обходные пути, но все дороги приводили к одному – к неизбежной правде.
– Элли.
– Так же, как и меня? – повторила она вопрос, после чего прошло несколько секунд, и, не дождавшись ответа, Элли сказала: – Ты знаешь, как ведут себя члены семьи? Знаешь? – Я продолжал молчать, но Элли это не останавливало, она всё продолжала говорить: – Члены семьи делают всё, чтобы семья была счастлива. И мы были счастливы, пока ты вновь не постучал в мою дверь. – На несколько секунд Элли затихла, после чего сказала: – Вы должны расстаться. – Она произнесла это так тихо и угрожающе. Если до этого Элли нервничала, и это было слышно в ее голосе, то сейчас она говорила максимально холодно и продумывала каждое слово. Быть может, она действительно за что-то меня и простила, но не за всё. Я взглянул на неё, и она добавила: – Она не должна ничего знать, и если ты хоть когда-нибудь любил меня по-настоящему, то ты это сделаешь. Обещай мне.
– Элли…
– Обещай! – настаивала Элли, посмотрев на меня холодным взглядом, словно смотрела на врага, и в то же время её глаза умоляли произнести это слово, и я его произнёс:
– Обещаю.
Услышав обещание Ангела, я испытала облегчение, и в то же время стало обидно. Я не понимаю, почему сердце так сжалось, а дыхание участилось. Он дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину и сделал тяжёлый поворот. Щелчок замка прозвучал как тысяча сердец, бьющихся в унисон, и я почувствовала себя погруженной в мир тайн и загадок. В этот момент я осознала, что за этой дверью все тайны станут явью, а загадки будут отгаданы. Я вольюсь в реальность. И от этого сердце забилось куда быстрее. Я замешкалась. Сказка, в которой я жила и которую так боялась, уходит из моей жизни, и там, где должна быть радость, почему-то зародилась грусть.
Каждый поворот ключа в замочной скважине бил по кому в горле словно лёгким движение пальцев. Дверь распахнулась, и передо мной был выход в коридор. Я отвела взгляд на Ангела. Он смотрел на меня невидящим взглядом. Он задумался. Когда я вышла в коридор, то дверь за мной захлопнулась. И в этот момент вместе с дверью исчез и ком в горле, сердце замедлило свой бег. Вдохнув в себя полной грудью воздух, задержав его несколько секунд, я выдохнула, и всё изменилось.
Почувствовала лёгкость в тот момент, когда вдруг осознала, что все мои страхи и сомнения исчезли. Будто все мои проблемы разом решились. И мне нужно было за всё эти двадцать пять лет поговорить с Ангелом. Услышать правду о Сэме, хоть я и понимала, что его нет в живых, мне нужно было узнать всё со слов того, кто лишил меня его.
В благодарность я работал у него за еду, так как денег мне там ни на что не требовалось, а одежду он дал свою, еще со времен своей молодости, которая уже ему не подходила, и он оставлял их для местных мальчишек, когда они подрастут. Мы со стариком хорошо сдружились, пили чуть ли не каждый вечер. За девять лет старик ни разу не спросил меня о моей судьбе, о том, что со мной случилось, откуда я прибыл к ним и кто я такой. Но однажды старик как-то спросил меня:
– Почему ты не стареешь? – Этот вопрос застал меня врасплох.
Я и сам замечал, что моё лицо не меняется, Старику уже было восемьдесят четыре, и он заметно постарел, как и все другие жители Блэкуэтр. А у меня не появилось ни единой морщинки или же седого волоса. Тогда я думал, что сила прошлого ещё преследует меня и, возможно, не всё потеряно, что судьба не отказалась от меня и я могу вернуться домой. Хоть мне больше это и не нужно было, здесь я чувствовал себя человеком, что моё место здесь, среди всех этих людей. Я полюбил их добрые сердца и до сих пор чувствую их любовь к себе. Я так же, как и старик, знал каждого в этом городке, и каждый знал меня.
– И давно ты такой? – спросил меня старик. И тогда я ответил ему, а вместе с ответом и рассказал всё. Рассказал всю свою жизнь, кем был, кем стал, что сделал и куда меня это привело. Старик слушал мою историю, не высказывая своего удивления, лишь кивал и иногда задавал уточняющие вопросы. Когда я закончил свой рассказ, старик замолчал на пару минут. А я сидел молча и ждал. Я готов был к любому его ответу, даже если он скажет, что больше оставаться с ними я не могу. Но старик меня удивил:
– Я тебе верю. – Я поднял на него изумленные глаза. – Люди начинают шептаться, ты не можешь здесь оставаться. Не все поймут тебя, не все примут, не все поверят. Для них это будет чем-то страшным и опасным. Я могу научить тебя всему, что знаю. Бизнесу, общению с людьми и прочим жизненным секретам. Дам тебе денег, и ты поедешь строить свою жизнь, откроешь кофейню, будешь деловым человеком и повстречаешь свою любовь, создашь семью и проживешь обычную жизнь. Достойную жизнь. – Старик замолчал. Прошло несколько секунд, прежде чем он продолжил: – Я дам тебе денег на первое время, сделаем новый паспорт. У меня есть хорошие знакомые, которые могу помочь нам в этом. Паспорт будет официально действующим, а после ты уедешь. – Я понял старика и принял его предложение. Следующие шесть месяцев он учил меня бизнесу, грамотному общению с людьми, учил психологии согласия, влияния, каким-то бизнес-сферам. Позволял ездить с ним за реку Миссури и закупаться товаром, проводить все товарные накладные через программы. Также он сделал мне все документы, которые мне пригодятся.
Спустя полгода весь Блэкуэтр стоял у тяжелых железных ворот. Они меня полюбили, я словно видел их сердца сквозь тела, которые бились чистой кровью, и чистые души проливались сквозь органы по всему телу. Слёзы навернулись и на моих глазах. Я пытался их сдерживать. Я был привязан к ним и безмерно благодарен за теплоту, за жизнь, что они подарили мне здесь. Я обнял старика. На прощанье он сказал мне несколько слов.
– Ты береги себя и помни нас, а ещё помни, мы с тобой не прощаемся. – Эти слова я запомнил на всю жизнь. И я уехал жить в далёкие дали. Я искал место, которое будет мне по душе, искал место в дали от всех и в то же время романтичное, красивое, приятное для глаз и души, и этим местом стал Париж.
За несколько лет мне удалось вывести свой бизнес, встать нормально на ноги. У меня была своя кофейня, я построил свою репутацию и стал выглядеть соответствующе. Но, к счастью, деньги меня не испортили, хотя старик говорил, что они это могут. Несмотря на всё то, что у меня теперь есть, я всё равно не растрачивался, а мирно сидел в своей кофейне и вёл дела, желая ее расширить
За пять лет после моего переезда я всего этого добился. Я постоянно думал о том, что нужно навестить старика, но меня останавливали его слова. Он не хотел, чтобы люди знали правду обо мне, и дал совет переезжать каждые десять лет с места на место. Вскоре я открыл второе заведение в Лос-Анджелесе, чтобы через пять лет переехать туда. – Элли слушала меня внимательно. Она ни разу не перебила и ничего не спросила, лишь размышляла. Говоря об этом всём, я параллельно подумал о том, что, если моя внешность не изменилась, значит, Элли меня узнала. Я только сейчас осознал, что она ещё тогда вспомнила меня. Её улыбка, обычно лёгкая и обворожительная, вдруг стала напряжённой, будто бы сквозь неё проступала боль воспоминаний. Тогда я не придал этому значения. Возможно, в тот момент я ещё не готов был встретиться со своей прошлой жизнью лицом к лицу. Мы оба знали, что прошлое имеет зубы, и, если подходить к нему неосторожно, оно снова может укусить. Зайдя в эту дверь, Элли призналась, что узнала меня, но почему-то только сейчас до меня доходит истинный смысл этих слов. Она узнала меня и даже ничего не сказала.
– Ты узнала меня?
Глава 44. Майлз Саллес
– Ты узнала меня? – тихо спросил я.
– Что? – удивившись, спросила Элли, но по её интонации я понял, что она и в первый раз всё хорошо услышала, но я всё же повторил уже с нажимом в голосе: – Ты узнала меня?
– Узнала. Как я могла не узнать? Да и к тому же, ты ни капельки не изменился.
– Прости меня, – выдавил я сквозь комок, застрявший в горле.
Я стоял в центре комнаты, остро ощущая напряжение, которое витало в воздухе. В её глазах бушевал ураган гнева, и каждый её жест, казалось, разрывал пространство между нами. Минуты тянулись мучительно долго, и я не знал, каким будет следующий её шаг. Её пальцы нервно барабанили по подлокотнику дивана, как будто бы они сами пытались договориться с эмоциями, которые одолевали её сердце.
Но вдруг всё изменилось. Словно вспышка света озарила её сознание. Гнев растаял, словно утренний туман под лучами восходящего солнца. Плечи расслабились, и глубокий вдох вырвался из её груди. Её лицо смягчилось, и в глазах вместе с неожиданной добротой появилось искреннее понимание. Это превращение застало меня врасплох, и я замер, не в силах осмыслить такую внезапную перемену. Она встала с дивана, медленно подошла ко мне и, положив руку на моё плечо, тихо сказала:
– Я понимаю, как тебе тяжело. Порой мы теряемся в своих чувствах и не можем найти правильных слов. Прости меня за то, что я позволила гневу овладеть мной. Давай поговорим спокойно, как два человека, которые стремятся понять друг друга.
Слова её звучали как музыка, исцеляющая раненую душу. В тот момент я осознал, насколько важно терпение и умение прощать. Её доброта и понимание стали для меня якорем, который удерживал меня в этом бурном море эмоций. «Она наконец-то назвала меня человеком». До этого момента она постоянно напоминала мне, что я ангел. Я знал, что это ее способ защититься от возможной боли. Она не могла позволить себе уверовать в другую реальность, где я существую в виде плоти и крови, такой же уязвимый и смертный, как и все остальные.
Каждое ее «Ангел» было для меня как удар в сердце. Это слово отделяло меня от нее невидимой, но прочной стеной, за которой скрывались искренние чувства. Мне было больно слышать эти звуки, которые якобы подчеркивали мою уникальность, но на самом деле лишь укрепляли ее страх. Как будто расставание с ангелом воспринималось легче, чем утрата человека, близкого по духу. После сказанных слов Элли вернулась на диван, взяв свой бокал в руки, и добавила:
– Я тебя прощаю. Прощаю за то, что ты появился в моей жизни. Я прощаю тебя за многое. Но я никогда не смогу простить тебе то, что ты не вернулся, а оставил меня одну.
Меня поразила интонация, с которой она произнесла эти слова. Я повернул голову и посмотрел на Элли. По её щекам текли слёзы, она не сдерживалась.
– Кто я тебе?
– Ты член моей семьи, и если бы не ты, то не было бы ни меня, ни моих детей, всего этого.
После её слов я промолчал, потому что мне нечего было ей сказать, ведь такого ответа я не ожидал. Она назвала меня членом семьи, несмотря на то, что я причинил её семье кучу боли. Я её не понимал. Я стоял перед ней, ощущая груз вины и стыда, не в силах поверить в её искренность. Внутри меня бушевала буря противоречий. В моих воспоминаниях всплывали моменты, когда мои действия привели к еe слезам, к еe боли. Я был для неe чужим человеком, разрушившим еe мир и покой. И всё же она стояла передо мной с неколебимой решимостью в глазах, предлагая прощение и принятие. Почему? Почему она решила принять меня, несмотря на всё, что я натворил? Как она смогла найти в себе силы назвать меня членом семьи? Эти вопросы не давали мне покоя. Я пытался найти ответы в её глазах, но видел там лишь искренность и сострадание, которые ещё больше сбивали меня с толку. Моя внутренняя борьба становилась невыносимой. С одной стороны, я хотел отвергнуть её предложение, чувствовать себя достойным презрения. Но какая-то часть меня жаждала этого прощения, этой возможности начать заново. Я знал, что ни одна из моих попыток не сможет стереть причинённую боль, но вдруг она видела во мне что-то, чего я сам в себе не замечал? С каждой минутой я осознавал, насколько это важно – чувствовать себя частью чего-то большего, частью семьи. Пусть даже той семьи, которую я некогда разрушил.
Мы стояли так долго, молчание будто тянулось вечно. В конце концов, я сделал шаг вперёд и решился спросить её, но она перебила меня на вдохе и спросила первая:
– Ты любишь мою дочь?
– Зачем мы об этом...
– Ты любишь её?
Я не стал ей сопротивляться и уже забыл о том, что сам хотел её спросить.
– Люблю.
– Так же, как и любил меня?
Каждый её вопрос был тяжёлым, словно увесистый камень, который она с лёгкостью поднимала и бросала прямо в сердце. Я стоял напротив, ощущая, как настойчивый взгляд её потухших голубых глаз пронизывает меня насквозь. Каждое слово, словно тлеющий уголёк, пекло и оставляло невидимые, но болезненные ожоги. Я пытался не выдать своего волнения, но руки непроизвольно дрожали, а сердце стучало так, будто стремилось вырваться из груди. Она спросила, затаив дыхание, и я понял, что это был тот самый вопрос, которого я больше всего боялся. Вопрос, на который не имел ни одного честного ответа. Её голос был холоден и ясен, в нём не было намека на жалость или понимание. Казалось, она знала, что этим вопросом распечатает все мои сокровенные тайны, которые я тщетно старался скрыть даже от самого себя. Я отважился посмотреть ей в глаза, вложив в это всю свою волю. Надо было ответить, но слова застряли где-то в горле, мешаясь с гулкими ударами сердца. В уголках её рта играла лёгкая усмешка, и я понимал, что для неё это своего рода игра – проверка, как далеко можно меня загнать. Как хищник, играющий с добычей, она испытывала мои границы. Ответ был болезненным признанием, ядро которого я хранил в тайне. Мои мысли метались, пытаясь найти обходные пути, но все дороги приводили к одному – к неизбежной правде.
– Элли.
– Так же, как и меня? – повторила она вопрос, после чего прошло несколько секунд, и, не дождавшись ответа, Элли сказала: – Ты знаешь, как ведут себя члены семьи? Знаешь? – Я продолжал молчать, но Элли это не останавливало, она всё продолжала говорить: – Члены семьи делают всё, чтобы семья была счастлива. И мы были счастливы, пока ты вновь не постучал в мою дверь. – На несколько секунд Элли затихла, после чего сказала: – Вы должны расстаться. – Она произнесла это так тихо и угрожающе. Если до этого Элли нервничала, и это было слышно в ее голосе, то сейчас она говорила максимально холодно и продумывала каждое слово. Быть может, она действительно за что-то меня и простила, но не за всё. Я взглянул на неё, и она добавила: – Она не должна ничего знать, и если ты хоть когда-нибудь любил меня по-настоящему, то ты это сделаешь. Обещай мне.
– Элли…
– Обещай! – настаивала Элли, посмотрев на меня холодным взглядом, словно смотрела на врага, и в то же время её глаза умоляли произнести это слово, и я его произнёс:
– Обещаю.
Глава 45. Элли Джэй
Услышав обещание Ангела, я испытала облегчение, и в то же время стало обидно. Я не понимаю, почему сердце так сжалось, а дыхание участилось. Он дрожащей рукой вставил ключ в замочную скважину и сделал тяжёлый поворот. Щелчок замка прозвучал как тысяча сердец, бьющихся в унисон, и я почувствовала себя погруженной в мир тайн и загадок. В этот момент я осознала, что за этой дверью все тайны станут явью, а загадки будут отгаданы. Я вольюсь в реальность. И от этого сердце забилось куда быстрее. Я замешкалась. Сказка, в которой я жила и которую так боялась, уходит из моей жизни, и там, где должна быть радость, почему-то зародилась грусть.
Каждый поворот ключа в замочной скважине бил по кому в горле словно лёгким движение пальцев. Дверь распахнулась, и передо мной был выход в коридор. Я отвела взгляд на Ангела. Он смотрел на меня невидящим взглядом. Он задумался. Когда я вышла в коридор, то дверь за мной захлопнулась. И в этот момент вместе с дверью исчез и ком в горле, сердце замедлило свой бег. Вдохнув в себя полной грудью воздух, задержав его несколько секунд, я выдохнула, и всё изменилось.
Почувствовала лёгкость в тот момент, когда вдруг осознала, что все мои страхи и сомнения исчезли. Будто все мои проблемы разом решились. И мне нужно было за всё эти двадцать пять лет поговорить с Ангелом. Услышать правду о Сэме, хоть я и понимала, что его нет в живых, мне нужно было узнать всё со слов того, кто лишил меня его.
