Я тихо сидел у двери и пил. Что я мог ей сказать? Правду? Нет. И не потому, что меня попросила Элли, а лишь потому, что я и сам не хочу, чтобы она пострадала. Не хочу, чтобы она увидела во мне монстра, которого видит Элли. Сара ещё ребёнок, она наивна и влюбчива. Пройдёт ещё пару недель, и она забудет обо мне. Понимая это, я не стал открывать дверь, даже когда слышал, как она плачет. Плакал и я. Сквозь звук её всхлипов проходил мощный резонанс, окончательно разрывая темные уголки моей души. Я думал о её глазах, тех ярких, искренних глазах, которые сейчас, вероятно, полны слёз. Придут ли они когда-нибудь в норму, когда её сердце осознает, что я действительно ухожу? Я зажмурил глаза, чтобы не видеть ту сцену, которую я сам себе нарисовал: её лицо в обрамлении водопадов слёз, её дрожащие пальцы, кулаками бьющие в дверь. Она заслуживает лучшего. Её жизнь не должна быть связана с такой пустотой, с таким опасным дьяволом, каким я стал. Меня мучили демоны, которых она никогда бы не поняла, и это было правильным решением, оставить её сейчас, пока она ещё может начать сначала. Я услышал её голос. Еле слышный, но поразительно отчётливый в тишине:
– Пожалуйста, открой…
Если бы она знала, сколько боли её просьба приносила, может, она бы молчала. Я должен был оставаться безответным, холодным, чтобы она смогла осознать: наше прошлое – это ошибка, которая не должна иметь права на будущее. Я почувствовал, как её шаги медленно удаляются, каждый шаг отдавался эхом в моём сознании, как удары молотка. Её тихие всхлипы угасали, унося с собой последние остатки нашего совместного горя и любви. Она должна забыть меня, а я должен выжить с этим пустым чувством внутри. Когда её шаги совсем стихли, я отодвинулся от двери и посмотрел на мрачный серый коридор. Это была наша последняя минута вместе, минута прощания с её смехом, запахом её волос и теплом её объятий. Но я знал одно: её боль сейчас – это временное страдание, а не нескончаемая ночь, которую я принёс бы в её жизнь, останься я рядом. Теперь только пустота и тишина. С этим можно жить. С её страданием – нет. Я обернулся и ушёл, оставив наше прошлое позади, в темноте коридора, где оно должно было остаться навсегда.
– Знаешь. Я пришёл не читать тебе мораль, – неожиданно тихо и пронзительно сказал Али. – Я прекрасно тебя понимаю. Развлёкся, и хватит. Сам такой же.
– Ты не понимаешь, что говоришь, – перебил я его, но он настырно продолжил. Появилось ощущение, что ему всё равно, слушаю я его или нет, он говорил это себе. Его глаза смотрели в одну точку, он неподвижно сидел.
– Ты молод. Я это вижу. Ровесники, наверно. Да, я мало что знаю о тебе, и, наверное, это не моё дело, но я должен тебе это сказать.
Я налил ему текилу в стакан и протянул. Он принял его, сделал несколько глотков и продолжил говорить:
– Я понимаю тебя, нет, правда... Понимаю. Но разница между тобой и мной в том, что ты волен, а я заперт. Я заперт в узком мышлении моих родных. Всю жизнь прожив среди нового и развивающегося поколения, мои родители оставались собой, они не желали меняться и хотели, чтобы и я был такой, как они. Даже будучи мужчиной, я вынужден приходить домой, когда они говорят, есть и ложиться спать, когда они этого хотят. Так устроена наша семья, и меня это душит, – он говорил это с такой ненавистью, с таким презрением, будто винил во всём не родителей, а самого себя, что позволяет другим управлять им. – У нас есть золотое правило, которое знает каждый человек, и до этого правила каждый человек доходит сам. «Если ведешь себя не так, как вся твоя семья, то будь готов к тому, что твоя семья начнет себя вести не так, как ты хотел». Я не могу быть с той, кого люблю, в противном случае от меня все откажутся, но главное ведь, чтобы была она рядом, разве нет? – он задал вопрос риторически, и я это понял, так как он сразу продолжил говорить. Или же этот вопрос он задавал вовсе не мне, а самому себе. Он говорил с собой и просто нашёл уши, которые будут слушать его. В своём монологе он ищет ответы на свои же вопросы. – У меня стоит выбор: отказаться от всех или же жить с болью в груди до конца своих дней, с режущей болью, что всегда в моих мыслях.
Он говорил о той любви, что снилась ему, что могла сделать его счастливым, о той любви, которая всегда была рядом и могла быть его, если бы только у него хватило мужества, если только он смог одолеть то, что ему внушили ещё в детстве, что он должен жениться на девушке своей нации, что на всю жизнь освободит его от невидимых оков, которые держат его на одном месте и не позволяют жить так, как ему хочется, жить так, как он достоин. Говоря это всё, Али тем самым пытался донести и до меня, чтобы я не совершал его ошибок, чтобы я мог ценить возможности и схватиться за них зубами, вырвав свою судьбу из истоков жизни. Он доносил до меня понятия, которые сам прекрасно понимал, но не мог ничего с собой поделать, так как базово настроен на жизнь в боли от своей ошибки. Ключ от оков Али был у него в руках, но импульс в мозге не позволял ему освободиться, так как сильно был закреплён силою страха.
Али замолчал.
– Давай сделаем фото на память, – внезапно предложил он.
– Что? – спросил я Али, подумав, что он обращается ко мне.
– «Давай сделаем фото на память». Я это сказал ей, чтобы до конца жизни смотреть и вспоминать свою любовь, хотя бы так утешая свою боль. – Он наивно верил, что фотография любимой будет залечивать его раны, не понимая, что, наоборот, эта фотография будет делать ему больно. После короткой паузы Али продолжил: – Я как-то услышал выражение «Любовь – это игра, в которой проигрывает тот, кто воспринимает её всерьёз». Видимо, Сара воспринимала любовь всерьёз. Она рассказывала о чувствах неземных, говорила о судьбе, о том, что её душа обретает покой лишь с тобой, что ваша встреча предназначена на небесах. Разве ты это не чувствуешь? Разве у тебя не так? – он говорил с такой ненавистью, с такой жестокостью, будто я был виноват во всех его проблемах. – Ты не представляешь, что ты упускаешь. Ты не ценишь жизнь, не ценишь свободу. Ты обречён, раз твоя любовь ни стоит ничего, а если это не любовь, а игра, то мне тебя жаль, жаль, что ты не можешь распознать, где нужно любить, а где играться. Мне тебя жаль, и, поверь, я знаю, что я говорю. Мне так же было жаль и себя. – Сказав эти слова, Али допил свой стакан залпом, поставил его на стол и ушёл, захлопнув за собой дверь.
Его слова заставили меня сомневаться, задуматься, правильно ли я поступаю. Подойдя к двери, я закрыл её на ключ, после пошёл в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. Над раковиной висело зеркало, и, когда я посмотрел в отражение, мое сердце пропустило удар. Там, среди темных прядей моих волос, блестели несколько серебряных нитей. Седые волосы. Я провел пальцами по седым волосам. Они были мягкими и шелковистыми, как и остальные мои волосы. Но в них было что-то особенное. Я не понимаю, как это возможно. Я начал присматриваться к своему лицу и заметил мелкие, но для меня значительные изменения. Мешки под глазами глубже, чем обычно, лёгкие морщины, сухость кожи... Я старею... Невероятно. Всё то неумолимо безжалостное время, что было безвластно над моей силой, сейчас оставляет на мне свои отпечатки. Тот богатый опыт, через что я прошёл, чтобы оказаться здесь, что пережил и приобрел за все годы своей жизни, догоняют меня. Мой взгляд упал на цепочку с крыльями на моей шее. «Сара, это ты». Её подвеска позволяет мне умереть. Нет! Она позволяет мне жить.
До сих пор моя жизнь казалась серой и бессмысленной, пока не появилась эта подвеска. Она озарила мою душу и наполнила жизнь смыслом. Теперь каждый день будет ярче и насыщеннее, ведь я знаю, что мне нужно. Мне нужно поговорить с Сарой.
Час, потраченный на безответные звонки и сообщения, терзали мою душу. Я понимаю, что причинил ей боль, но иначе я не мог. Но сейчас, когда я могу стареть, могу умереть и наконец-то жить, мне хочется этого именно с Сарой. Я что-нибудь придумаю, совру и буду с ней, огородив от правды. И единственное очевидно правильное решение в моей голове – это бороться за свою судьбу, бороться за будущее. Я еду в дом Сары, еду поговорить с ней.
– Я ушла! – крикнула Кира с первого этажа и захлопнула за собой дверь.
Я закрыла свой ноутбук и решила сделать себе кофе, пока Кира поехала к подруге, а Джонатан с Сарой ездят по магазинам. Когда я спустилась на кухню, внезапно в дверь постучались. «Наверное, Кира что-то забыла». Но, когда я открыла дверь, передо мной стоял ангел. В его лице что-то изменилось, но я не понимаю что. Его красивая улыбка с ослепительно белыми зубами пугала меня. Не зная его, я подумала бы, что он сумасшедший или же счастливый.
– Что ты здесь делаешь? – грозно спросила я его.
– Я пришёл к Саре, – с широкой улыбкой на лице заявил он.
– К Саре? Мы ведь с тобой говорили об этом.
– Сейчас всё иначе.
– Что иначе?
– Я хочу быть с твоей дочерью, – сказал он, войдя внутрь и захлопнув за собой дверь. Он сделал это так быстро, что от испуга я отошла на несколько шагов назад.
– Ты мне обещал.
– Я знаю, – спокойно ответил он, чем еще больше выводил меня из себя.
– Ты нарушил своё обещание!
– А разве люди не так поступают?
– Ты не человек!
– Я человек, Элли, и даже больше, чем ты! – внезапно его улыбка сошла с лица. Он пугал меня своим возбужденным взглядом. Создавалось ощущение, что он смотрит сквозь меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Взгляни на меня. – Он поворачивал голову в разные стороны, указывая на свои седые волосы, на еле заметные морщины. Майлз вновь заулыбался, как безумец. Он радовался и в то же время хвастался тем, что он стал смертным.
– Как... Как...
Я ощутила, как моя жизнь стала более реальной и уязвимой. Как будто я впервые осознала свою собственную смертность. Этот момент изменил меня навсегда и заставил задуматься о бесконечности и хрупкости человеческого существования.
– Всё благодаря Саре, благодаря тебе... – сказав эти слова, он достал из-под красной рубашки подвеску Сары, что я сама принесла ему. Сейчас мне вспоминаются последние слова Ангела Сары перед смертью. Она просила, чтобы я сберегла эту цепочку с подвеской. По каким-то неизвестным мне причинам, она знала, что всё так и будет, что судьба сведёт нас снова, что только я могу позволить моему Ангелу вернуться на небо, даже если это будет через его смерть.
– Это не отменяет того, что было до этого всего, – сдерживая слезы, которые хотели вырваться наружу, я нашла в себе силы отказать ему твёрдо и решительно.
– Как же ты не понимаешь. Я живой, Элли. Я живой.
Эти слова коснулись моей души. Его голос звучал как медленный поток реки, успокаивая и утешая меня. Каждое его слово казалось магическим заклинанием, которое проникало глубоко в мою душу.
– Ты не понимаешь, Джонатан ищет тебя, он хочет тебя посадить, – призналась я.
После моих слов дом охватила мёртвая тишина. Ангел неотрывно смотрел мне в глаза, отчего мне стало слегка не по себе. Он будто пытался пристыдить меня, понимая, что я всё рассказала, и у него это получалось. Мне действительно становилось неудобно смотреть на него. Мои щеки начали гореть.
– Ты всё рассказала ему? – наконец спросил Ангел.
– Да.
– Почему?
– После нашей встречи он позвал меня в свой офис, расскажи я ему или нет, это не имело значения. Он пробил твоё лицо и имя по базе данных и нашёл твой фоторобот. – Я начала оправдываться. «Почему я это делаю?» Не понимаю свои чувства, не понимаю саму себя. Что со мной творится?
– Почему?
Ему было интересно, почему я решила так поступить. Он хотел услышать, что я пыталась его защитить, и я дала ему то, что он хочет. Сказала правду, какая она есть на самом деле.
– Я хотела защитить тебя. Я думала, что он оставит это дело ради меня.
– И он дело не оставил?
– Нет, но и в розыск не подал, он хочет лично тебя поймать.
– Значит, он тоже тебя не любит так, как и ты не любишь его.
Его слова вновь трогали мое сердце, но на этот раз они кололи его, кололи каждый уголок моего сердца, каждый его миллиметр. Они словно останавливали поток крови во мне. Не понимаю, почему его слова так действуют на меня. Это его сила, его чары или это из-за моих чувств, которые я испытываю к нему? Чувства к Ангелу как к близкому родственнику, который уезжает на несколько десятков лет, а потом приезжает и ведёт себя так, будто он вовсе никуда и не уезжал, сохраняя теплоту внутри каждого, с кем общался.
– Он меня любит, – неуверенно, одними губами, которые неконтролируемо тряслись, и, сдерживая слезы, ответила я.
– Сколько ему лет? Пятьдесят пять, шестьдесят? Кого он себе найдёт в таком возрасте? Ему удобно с тобой так же, как и тебе удобно с ним. Почему он не в отставке, почему он не на пенсии? Потому что единственное, что он любит больше всего, это свою работу. Человек, который любил бы, перешагнул бы через свои принципы, наплевал бы на работу и был бы с семьёй. – Его слова были правдой, и это меня злило. – Не позволяй своей дочери потерять любовь, не позволяй жить так, как прожила жизнь ты. Разве ты хочешь, чтобы она терпела своего мужа или жила с ним по привычке? Меня ты знаешь. Я не убийца, я не убивал намеренно, лишь защищаясь, потому что моя жизнь была в опасности. Это человеческий инстинкт, инстинкт самосохранения! – он говорил быстро и громко, но вдруг замолчал на несколько мгновений, опустил взгляд в пол, потом посмотрел на меня и заговорил уже медленно и вдумчиво: – Я умею любить, умею ценить, смогу защитить и обеспечить. Единственное, что мне нужно, чтобы единственный человек, который меня разыскивает, закрыл дело, ведь по документам мне около 50-ти, я мог уже и умереть. И этот принципиальный человек твой муж, и не я этому вина, не я свершаю судьбу. – Он сделал паузу, чтобы я вспомнила про то, что он говорил в отеле. А после добавил: – Я старею, Элли, а значит лишних вопросов не будет. Я старею, – Ангел произнёс эти слова с натянутой улыбкой. Этим он хотел успокоить мой гнев.
Он манипулирует мной, и я это понимаю, а также понимаю то, что он говорит. Отчасти он прав. Я никогда не видела ЧЕЛОВЕКА, который так радовался бы тому, что смерть идет с ним рядом. Я промолчала, ушла на кухню, чтобы выпить стакан воды. В горле всё пересохло. Идя на кухню, я слышала за собой его шаги. Внезапно послышался звук ключа замочной скважине. Мои руки задрожали, а лоб вспотел, тревога наполнила каждую клеточку моего существа. Ощущение пронзительного страха охватило меня, словно холодный поток, заставляя сердце биться быстрее. «Только не сейчас».
– Элли, мы дома! – радостно и громко крикнул Джонатан, войдя внутрь, ещё не понимая, что человек, которого он ищет, которого хочет посадить и которого возненавидел всей душой, человек, который стал его работой, его целью и его личным делом, стоял с его женой на кухне в надежде забрать его дочь. В доме стало душно.
Ещё несколько шагов, и вся кухня будет в их поле зрения. Ещё несколько шагов. С каждой прошедшей секундой напряжение росло, как снежный ком, готовый навалиться и разрушить все вокруг. Тот момент, когда неожиданное пересечение судеб раскручивает перед тобой целую паутину возможностей и неизбежных последствий. Сердце колотилось как безумное, дрожащие пальцы не могли найти места, а разум метался, пытаясь придумать хоть какую-то причину, способную объяснить его присутствие здесь, на нашей кухне.
– Пожалуйста, открой…
Если бы она знала, сколько боли её просьба приносила, может, она бы молчала. Я должен был оставаться безответным, холодным, чтобы она смогла осознать: наше прошлое – это ошибка, которая не должна иметь права на будущее. Я почувствовал, как её шаги медленно удаляются, каждый шаг отдавался эхом в моём сознании, как удары молотка. Её тихие всхлипы угасали, унося с собой последние остатки нашего совместного горя и любви. Она должна забыть меня, а я должен выжить с этим пустым чувством внутри. Когда её шаги совсем стихли, я отодвинулся от двери и посмотрел на мрачный серый коридор. Это была наша последняя минута вместе, минута прощания с её смехом, запахом её волос и теплом её объятий. Но я знал одно: её боль сейчас – это временное страдание, а не нескончаемая ночь, которую я принёс бы в её жизнь, останься я рядом. Теперь только пустота и тишина. С этим можно жить. С её страданием – нет. Я обернулся и ушёл, оставив наше прошлое позади, в темноте коридора, где оно должно было остаться навсегда.
– Знаешь. Я пришёл не читать тебе мораль, – неожиданно тихо и пронзительно сказал Али. – Я прекрасно тебя понимаю. Развлёкся, и хватит. Сам такой же.
– Ты не понимаешь, что говоришь, – перебил я его, но он настырно продолжил. Появилось ощущение, что ему всё равно, слушаю я его или нет, он говорил это себе. Его глаза смотрели в одну точку, он неподвижно сидел.
– Ты молод. Я это вижу. Ровесники, наверно. Да, я мало что знаю о тебе, и, наверное, это не моё дело, но я должен тебе это сказать.
Я налил ему текилу в стакан и протянул. Он принял его, сделал несколько глотков и продолжил говорить:
– Я понимаю тебя, нет, правда... Понимаю. Но разница между тобой и мной в том, что ты волен, а я заперт. Я заперт в узком мышлении моих родных. Всю жизнь прожив среди нового и развивающегося поколения, мои родители оставались собой, они не желали меняться и хотели, чтобы и я был такой, как они. Даже будучи мужчиной, я вынужден приходить домой, когда они говорят, есть и ложиться спать, когда они этого хотят. Так устроена наша семья, и меня это душит, – он говорил это с такой ненавистью, с таким презрением, будто винил во всём не родителей, а самого себя, что позволяет другим управлять им. – У нас есть золотое правило, которое знает каждый человек, и до этого правила каждый человек доходит сам. «Если ведешь себя не так, как вся твоя семья, то будь готов к тому, что твоя семья начнет себя вести не так, как ты хотел». Я не могу быть с той, кого люблю, в противном случае от меня все откажутся, но главное ведь, чтобы была она рядом, разве нет? – он задал вопрос риторически, и я это понял, так как он сразу продолжил говорить. Или же этот вопрос он задавал вовсе не мне, а самому себе. Он говорил с собой и просто нашёл уши, которые будут слушать его. В своём монологе он ищет ответы на свои же вопросы. – У меня стоит выбор: отказаться от всех или же жить с болью в груди до конца своих дней, с режущей болью, что всегда в моих мыслях.
Он говорил о той любви, что снилась ему, что могла сделать его счастливым, о той любви, которая всегда была рядом и могла быть его, если бы только у него хватило мужества, если только он смог одолеть то, что ему внушили ещё в детстве, что он должен жениться на девушке своей нации, что на всю жизнь освободит его от невидимых оков, которые держат его на одном месте и не позволяют жить так, как ему хочется, жить так, как он достоин. Говоря это всё, Али тем самым пытался донести и до меня, чтобы я не совершал его ошибок, чтобы я мог ценить возможности и схватиться за них зубами, вырвав свою судьбу из истоков жизни. Он доносил до меня понятия, которые сам прекрасно понимал, но не мог ничего с собой поделать, так как базово настроен на жизнь в боли от своей ошибки. Ключ от оков Али был у него в руках, но импульс в мозге не позволял ему освободиться, так как сильно был закреплён силою страха.
Али замолчал.
– Давай сделаем фото на память, – внезапно предложил он.
– Что? – спросил я Али, подумав, что он обращается ко мне.
– «Давай сделаем фото на память». Я это сказал ей, чтобы до конца жизни смотреть и вспоминать свою любовь, хотя бы так утешая свою боль. – Он наивно верил, что фотография любимой будет залечивать его раны, не понимая, что, наоборот, эта фотография будет делать ему больно. После короткой паузы Али продолжил: – Я как-то услышал выражение «Любовь – это игра, в которой проигрывает тот, кто воспринимает её всерьёз». Видимо, Сара воспринимала любовь всерьёз. Она рассказывала о чувствах неземных, говорила о судьбе, о том, что её душа обретает покой лишь с тобой, что ваша встреча предназначена на небесах. Разве ты это не чувствуешь? Разве у тебя не так? – он говорил с такой ненавистью, с такой жестокостью, будто я был виноват во всех его проблемах. – Ты не представляешь, что ты упускаешь. Ты не ценишь жизнь, не ценишь свободу. Ты обречён, раз твоя любовь ни стоит ничего, а если это не любовь, а игра, то мне тебя жаль, жаль, что ты не можешь распознать, где нужно любить, а где играться. Мне тебя жаль, и, поверь, я знаю, что я говорю. Мне так же было жаль и себя. – Сказав эти слова, Али допил свой стакан залпом, поставил его на стол и ушёл, захлопнув за собой дверь.
Его слова заставили меня сомневаться, задуматься, правильно ли я поступаю. Подойдя к двери, я закрыл её на ключ, после пошёл в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. Над раковиной висело зеркало, и, когда я посмотрел в отражение, мое сердце пропустило удар. Там, среди темных прядей моих волос, блестели несколько серебряных нитей. Седые волосы. Я провел пальцами по седым волосам. Они были мягкими и шелковистыми, как и остальные мои волосы. Но в них было что-то особенное. Я не понимаю, как это возможно. Я начал присматриваться к своему лицу и заметил мелкие, но для меня значительные изменения. Мешки под глазами глубже, чем обычно, лёгкие морщины, сухость кожи... Я старею... Невероятно. Всё то неумолимо безжалостное время, что было безвластно над моей силой, сейчас оставляет на мне свои отпечатки. Тот богатый опыт, через что я прошёл, чтобы оказаться здесь, что пережил и приобрел за все годы своей жизни, догоняют меня. Мой взгляд упал на цепочку с крыльями на моей шее. «Сара, это ты». Её подвеска позволяет мне умереть. Нет! Она позволяет мне жить.
До сих пор моя жизнь казалась серой и бессмысленной, пока не появилась эта подвеска. Она озарила мою душу и наполнила жизнь смыслом. Теперь каждый день будет ярче и насыщеннее, ведь я знаю, что мне нужно. Мне нужно поговорить с Сарой.
Час, потраченный на безответные звонки и сообщения, терзали мою душу. Я понимаю, что причинил ей боль, но иначе я не мог. Но сейчас, когда я могу стареть, могу умереть и наконец-то жить, мне хочется этого именно с Сарой. Я что-нибудь придумаю, совру и буду с ней, огородив от правды. И единственное очевидно правильное решение в моей голове – это бороться за свою судьбу, бороться за будущее. Я еду в дом Сары, еду поговорить с ней.
Глава 48. Элли Джэй
– Я ушла! – крикнула Кира с первого этажа и захлопнула за собой дверь.
Я закрыла свой ноутбук и решила сделать себе кофе, пока Кира поехала к подруге, а Джонатан с Сарой ездят по магазинам. Когда я спустилась на кухню, внезапно в дверь постучались. «Наверное, Кира что-то забыла». Но, когда я открыла дверь, передо мной стоял ангел. В его лице что-то изменилось, но я не понимаю что. Его красивая улыбка с ослепительно белыми зубами пугала меня. Не зная его, я подумала бы, что он сумасшедший или же счастливый.
– Что ты здесь делаешь? – грозно спросила я его.
– Я пришёл к Саре, – с широкой улыбкой на лице заявил он.
– К Саре? Мы ведь с тобой говорили об этом.
– Сейчас всё иначе.
– Что иначе?
– Я хочу быть с твоей дочерью, – сказал он, войдя внутрь и захлопнув за собой дверь. Он сделал это так быстро, что от испуга я отошла на несколько шагов назад.
– Ты мне обещал.
– Я знаю, – спокойно ответил он, чем еще больше выводил меня из себя.
– Ты нарушил своё обещание!
– А разве люди не так поступают?
– Ты не человек!
– Я человек, Элли, и даже больше, чем ты! – внезапно его улыбка сошла с лица. Он пугал меня своим возбужденным взглядом. Создавалось ощущение, что он смотрит сквозь меня.
– Что ты имеешь в виду?
– Взгляни на меня. – Он поворачивал голову в разные стороны, указывая на свои седые волосы, на еле заметные морщины. Майлз вновь заулыбался, как безумец. Он радовался и в то же время хвастался тем, что он стал смертным.
– Как... Как...
Я ощутила, как моя жизнь стала более реальной и уязвимой. Как будто я впервые осознала свою собственную смертность. Этот момент изменил меня навсегда и заставил задуматься о бесконечности и хрупкости человеческого существования.
– Всё благодаря Саре, благодаря тебе... – сказав эти слова, он достал из-под красной рубашки подвеску Сары, что я сама принесла ему. Сейчас мне вспоминаются последние слова Ангела Сары перед смертью. Она просила, чтобы я сберегла эту цепочку с подвеской. По каким-то неизвестным мне причинам, она знала, что всё так и будет, что судьба сведёт нас снова, что только я могу позволить моему Ангелу вернуться на небо, даже если это будет через его смерть.
– Это не отменяет того, что было до этого всего, – сдерживая слезы, которые хотели вырваться наружу, я нашла в себе силы отказать ему твёрдо и решительно.
– Как же ты не понимаешь. Я живой, Элли. Я живой.
Эти слова коснулись моей души. Его голос звучал как медленный поток реки, успокаивая и утешая меня. Каждое его слово казалось магическим заклинанием, которое проникало глубоко в мою душу.
– Ты не понимаешь, Джонатан ищет тебя, он хочет тебя посадить, – призналась я.
После моих слов дом охватила мёртвая тишина. Ангел неотрывно смотрел мне в глаза, отчего мне стало слегка не по себе. Он будто пытался пристыдить меня, понимая, что я всё рассказала, и у него это получалось. Мне действительно становилось неудобно смотреть на него. Мои щеки начали гореть.
– Ты всё рассказала ему? – наконец спросил Ангел.
– Да.
– Почему?
– После нашей встречи он позвал меня в свой офис, расскажи я ему или нет, это не имело значения. Он пробил твоё лицо и имя по базе данных и нашёл твой фоторобот. – Я начала оправдываться. «Почему я это делаю?» Не понимаю свои чувства, не понимаю саму себя. Что со мной творится?
– Почему?
Ему было интересно, почему я решила так поступить. Он хотел услышать, что я пыталась его защитить, и я дала ему то, что он хочет. Сказала правду, какая она есть на самом деле.
– Я хотела защитить тебя. Я думала, что он оставит это дело ради меня.
– И он дело не оставил?
– Нет, но и в розыск не подал, он хочет лично тебя поймать.
– Значит, он тоже тебя не любит так, как и ты не любишь его.
Его слова вновь трогали мое сердце, но на этот раз они кололи его, кололи каждый уголок моего сердца, каждый его миллиметр. Они словно останавливали поток крови во мне. Не понимаю, почему его слова так действуют на меня. Это его сила, его чары или это из-за моих чувств, которые я испытываю к нему? Чувства к Ангелу как к близкому родственнику, который уезжает на несколько десятков лет, а потом приезжает и ведёт себя так, будто он вовсе никуда и не уезжал, сохраняя теплоту внутри каждого, с кем общался.
– Он меня любит, – неуверенно, одними губами, которые неконтролируемо тряслись, и, сдерживая слезы, ответила я.
– Сколько ему лет? Пятьдесят пять, шестьдесят? Кого он себе найдёт в таком возрасте? Ему удобно с тобой так же, как и тебе удобно с ним. Почему он не в отставке, почему он не на пенсии? Потому что единственное, что он любит больше всего, это свою работу. Человек, который любил бы, перешагнул бы через свои принципы, наплевал бы на работу и был бы с семьёй. – Его слова были правдой, и это меня злило. – Не позволяй своей дочери потерять любовь, не позволяй жить так, как прожила жизнь ты. Разве ты хочешь, чтобы она терпела своего мужа или жила с ним по привычке? Меня ты знаешь. Я не убийца, я не убивал намеренно, лишь защищаясь, потому что моя жизнь была в опасности. Это человеческий инстинкт, инстинкт самосохранения! – он говорил быстро и громко, но вдруг замолчал на несколько мгновений, опустил взгляд в пол, потом посмотрел на меня и заговорил уже медленно и вдумчиво: – Я умею любить, умею ценить, смогу защитить и обеспечить. Единственное, что мне нужно, чтобы единственный человек, который меня разыскивает, закрыл дело, ведь по документам мне около 50-ти, я мог уже и умереть. И этот принципиальный человек твой муж, и не я этому вина, не я свершаю судьбу. – Он сделал паузу, чтобы я вспомнила про то, что он говорил в отеле. А после добавил: – Я старею, Элли, а значит лишних вопросов не будет. Я старею, – Ангел произнёс эти слова с натянутой улыбкой. Этим он хотел успокоить мой гнев.
Он манипулирует мной, и я это понимаю, а также понимаю то, что он говорит. Отчасти он прав. Я никогда не видела ЧЕЛОВЕКА, который так радовался бы тому, что смерть идет с ним рядом. Я промолчала, ушла на кухню, чтобы выпить стакан воды. В горле всё пересохло. Идя на кухню, я слышала за собой его шаги. Внезапно послышался звук ключа замочной скважине. Мои руки задрожали, а лоб вспотел, тревога наполнила каждую клеточку моего существа. Ощущение пронзительного страха охватило меня, словно холодный поток, заставляя сердце биться быстрее. «Только не сейчас».
– Элли, мы дома! – радостно и громко крикнул Джонатан, войдя внутрь, ещё не понимая, что человек, которого он ищет, которого хочет посадить и которого возненавидел всей душой, человек, который стал его работой, его целью и его личным делом, стоял с его женой на кухне в надежде забрать его дочь. В доме стало душно.
Ещё несколько шагов, и вся кухня будет в их поле зрения. Ещё несколько шагов. С каждой прошедшей секундой напряжение росло, как снежный ком, готовый навалиться и разрушить все вокруг. Тот момент, когда неожиданное пересечение судеб раскручивает перед тобой целую паутину возможностей и неизбежных последствий. Сердце колотилось как безумное, дрожащие пальцы не могли найти места, а разум метался, пытаясь придумать хоть какую-то причину, способную объяснить его присутствие здесь, на нашей кухне.
