Так как, во многих случаях, чёрная магия предполагает кровное убийство, как одно из наиболее действенных. Но в этом, конкретном случае, кровное убийство так или иначе совершилось, только не отец убил дочь, а наоборот. Книга в могиле была сожжена и знаки нанесённые на её стенках, возможно послужили для окончания ритуала. Значит артефакт мог активироваться, хоть и не совсем верно. Что может, по некоторым ссылкам, послужить в будущем причиной больших несчастий или катастроф для завладевших копией. Как при её использовании, так и при владении, собственно.
По этой причине, вполне возможно, нам нужно отслеживать не только результаты розыска живых, но и подходящие под описание неопознанные тела. А так же и крупные катастрофы, могущие указать след артефакта. Поэтому, товарищ полковник, прошу оставить это дело под моим кураторским руководством на неопределённый срок.
710 год н.э. Дамаск.
Когда жизнь переваливает свою наивысшую точку, в которой разум и тело находятся на наивысшем пике, время как будто ускоряет ход. Абдулу в его пятидесятипятилетнем теле стало тяжелее отдаваться в полной мере своим недоисполненным мечтаниям и планам. Мозг его был готов поглощать знания почти с прежней силой и желанием, но физически становилось всё труднее в длительных путешествиях. Последние поездки сожрали остаток его средств. Всё большие расстояния отделяли учёного и мага от целей интересующих его пытливый ум.
Он побывал в странах Магриба, соединяя бережно сохранённые древние оккультные знания с созерцанием мест в которых чувствуешь себя погружённым в волшебные сказки. В могучей Византии появлялись первые признаки упадка империи, но она всё ещё дышала величием и роскошью. Но не только это волновало живой интерес Абдула. Какими бы не были боги, которым поклонялись люди, официальная религия всегда противопоставляла слепую веру и поклонение высшей силе и свободу знания.
Нет, Абдул не считал, что сила знания даёт неограниченную свободу. Наоборот, давая возможность выбора, она предполагает ответственность за любое твоё действие. Слепая же вера и подчинение ответственности лишает. Если всё происходит по воле и решению богов, то, какую бы мерзость ты не творил по жизни, пойди покайся и будет тебе прощение. Новые боги требовали забвения и поношения старых. Что было противно ему, как собирателю древних знаний. А так же мешало людям помнить к чему приводят ошибки и безответственность. Как пали те, которые считали себя всесильными и могущественными. Куда ушла слава погибших империй и куда может привести беспамятство наших потомков.
Чем больше он знал, тем больше ему хотелось объединить эти знания в книгу. И зрело решение осесть и заняться наконец приведением в систему накопленых знаний. Каждый из нас живёт в обществе. Религия, как культурная составляющая социума, даже такая строго ортодоксальная как иудейская или мусульманская, породили каббализм и суфизм, что обычный человек воспримет как магию, а человек отмеченый силой, как способ более глубокого постижения жизни и общения с высшими.
Конечно, исходя из территориальности, Абдул не мог обойти эти направления оккультного мистицизма. В общении с суфиями он провёл около двух лет. Но и суфизм, как любое знание невозможно втиснуть в рамки ислама. Религии покорности. Он вбирал в себя память и идеи античной мифологии, зороастризма, гностицизма, христианской теософии и мистики, соединяя их с верованиями и культовыми традициями его родины.
Но общение с теми, кого определяют как божественные сущности, не могут не оставлять следа на психике человека. Ему всё труднее общаться с теми, кто далёк от такого образа существования. Эти проблемы коснулись и Абдула. Иногда он замыкался и, казалось, возвращался в детство, когда его отвергали и не понимали. Не принимали в общество. А ведь теперь его жизнь могла стать гораздо сложнее. Скоро ему придётся заботится о хлебе насущном.
Сейчас, когда наступали дни, когда грань между мирами истончается и древние силы добираются до памяти посвящённого, имеют на него больше власти, он старался найти место для уединения. Он не превратился в суфийского отшельника в шерстяной накидке, но так же выбирал путь аскезы и разнообразных психофизических практик, дающих ему особые состояния, которых ранее он пытался достигнуть при помощи различных растений, грибов и снадобий.
Он купил небольшой домик в столице. Иногда у него появлялось желание поделиться с людьми своими мыслями. А заодно и заработать немного денег. Естественно, он не пытался познакомить обывателей с мистическими практиками. Тут вместо денег можно было получить град камней побивающих нечестивца. Он читал стихи, в которые по прежнему облекал свои чувства. Своё одиночество и недостаток любви. Свою память о красоте мира и страх перед всё ещё непознанным и непонятым. А всё свободное время Абдул отдавал книге. Нет не так. КНИГЕ.. В ней были и его жизнь, и жизнь которой мы не видим за сущим и каждодневным. И возможность иного способа существования, и предупреждение о цене за силу, и ответственность за выбор пути.
12 января 1968 года. Украина. Киев.
По улице Соляной грохотал старый трамвайчик номер 14. В воздухе, несмотря на ожидаемую холодную свежесть, висела отвратительная вонь дрожжевого завода. Девушка повернула на идущую круто в гору уличку и тяжело побрела вверх. Ноги гудели от страшной усталости. Последнюю неделю она шла пешком. Да и до этого перебиралась от деревни к деревне то на электричках, то на рейсовых автобусах. Деньги, которые она схватила из жестяной коробки из-под чая, кончились быстро.
Короткая спонтанная вспышка ужаса и ярости, закончившаяся убийством отца, настолько потрясла её, что она хватала всё, что попадало под руки. В голове крутилось одно слово "бежать!". Её вещи так и остались в нераспакованной клетчатой сумке. Чайная коробка не порадовала большой суммой, а у неё самой тоже почти кончились наличные. Последнюю нищенькую зарплату медсестры она так и не получила.
Ольга стояла с дрожащими руками и коленками и не решалась подойти к коченеющему телу и осмотреть карманы. Сделала шаг вперёд, потом шарахнулась в спальню и проверила одежду в шкафу. В одном из карманов лежали два паспорта. Она открыла их и заплакала. На одном из них была потёртая фотография молоденькой пьющей сироты, с которой она легко сошлась у кафешки городского парка. Им легко было говорить из-за похожих, как два кленовых листка, судеб.
Отец посылал её искать девушек, которым была нужна работа. Она не видела ничего плохого в том, чтоб дать бедняжкам возможность заработать, переписывая отцовскую книгу. Он говорил с ними о боге, об их разрушеных судьбах и умерших близких. Они тянулись к нему. Детдомовская Маша даже почти перестала пить. А на втором паспорте была Надя. Её больную и почти не ходящую бросил муж и она просила у церкви копеечки, когда Ольга нашла её. Их можно было бы принять за сестёр, так они были похожи. Только Надежда была на несколько лет старше.
Эти паспорта стали ещё одним подтверждением того, что она убила чудовище. Это чудовище было её отцом. Её будут искать. Она прекрасно понимала это. Но, увидев в зеркале своё искажённое серое лицо, поняла, что вполне возможно ей повезло. Она может воспользоваться паспортом Нади. Теперь она будет Таращанская Надежда Игоревна. Ей двадцать девять лет. Бездетная. Разведённая. Родом из Брянска. Тоже хорошо. Граница с Украиной.
Она поедет туда, где прошло её детство. В Киев. И, хотя там, возможно станут искать её, но под другим именем. А она пойдёт туда, где вряд ли найдут. И проклятую книгу, написанную ворованной больничной кровью отнесёт туда же. В монастырь.
Однажды в детский дом приходили добрые женщины с пасхальными куличами и крашенками. Оленьке захотелось жить в тихой обители с этими славными монахинями так нежно касающимися детских головок. Покровский монастырь был недалеко от их детского дома. Вернее домика. Тот находился в старом особняке бывшего кирпичного заводчика. До 1956 года. Тогда она была ещё малышкой. И как все детдомовские дети мечтала о маме, которая непременно найдёт её.
Когда, после прихода тихих женщин в чёрных одеждах, она нафантазировала, что одна из них её мама, старшие девчонки побили её и сказали, что у монашек детей не бывает. Она не плакала. Плакс не жаловали и били ещё больше. Просто перестала делиться с кем-либо своими фантазиями. А через пару дней одна из воспитательниц тихонько сунула ей в руку фотографию с молодой улыбающейся парой.
-Твой отец передал,- шепнула она.
С тех пор она ждала когда он вернётся. Училась старательно. Хотела, чтоб родители гордились ею, когда вернутся за ней. Придумывала миллион историй с разными препятствиями, мешающими им быть вместе. Даже, уезжая поступать в медицинский, в Москву, она оставила свои данные директору детского дома. На случай, если её станут искать родители.
В медицинский она не прошла по конкурсу. Но поступила учиться на медсестру. И пошла работать в больницу нянечкой. Сняла малюсенькую квартирку. Пока училась было очень тяжко. Выходного детдомовского пособия хватило на несколько месяцев строгой экономии. Плюс небольшая зарплата. Там же в больнице она подружилась с Галей. А после стала и медсестрой. В хирургическом отделении.
А потом появился он. Отец.. Лучше бы ей было оставаться сиротой... Нельзя таким горемыкам, как она, в сказки верить. Правильно в детдоме говорили. Не счастливые они. За это их родители и бросили.
Не даром видно толстая и злющая посудомойка баба Люба, бывая трезвой и в добром расположении, жалела их, как умела и тыкая им куски хлеба с сахаром, называла "сатанючими байстрюками". А когда её поколачивал за пьянку маленький плешивый муж, орала, что "чортови выблядки, богови не потрибни". Бабу Любу уволили, когда прикрыли их домик. Она выскочила из подсобки хмельная, так и не отойдя от деревенской свадьбы племянника. Напугав комиссию деревянной елдой, которую повесила под фартук, как вешали по смешному сельскому обычаю тёщи. Дама из РОНО, побагровела почти до обморока и чуть не прожгла директриссу глазами. Бабу Любу воспитанники провожали пряча слезы. Они понимали и её злость, и её жалость. Она была похожа на них. Такая же неприкаянная и не нужная богу.
Если бы она, как приказывал отец, приводила к нему незнакомых девушек, а не дала эту последнюю часть книги на переписку Гале, то так и не узнала бы что за монстр был её отцом. И, скорее всего, оказалась бы в той страшной яме, в сарае.
Она приехала в деревню, уже зная страшную правду. Но как же ей не хотелось её принимать! Ей оставалось только следить за отцом, пытаясь выяснить что же он задумал. От этого зависело что она будет делать дальше. И подглядев как он добавляет какую-то жидкость из маленькой бутылочки тёмного стекла в вино, которое достал к праздничному ужину, по поводу окончания своей работы, насторожилась.
Пока он возился в сарае, Ольга прочла название на пузырьке. Лекарство было знакомым. Не даром она училась в медицинском. Действие его предугадать было легко. Она знала теперь какую судьбу ей приготовил папочка. И когда за столом он наполнил бокалы, она отошла за тарелкой с хлебом. Слова "иди выпей, доченька" разбудили в ней ярость и панический страх. Тяжёлая трость будто сама оказалась в руках и обрушилась на его голову. После второго удара набалдашник отлетел в сторону, обнажив бронзовое лезвие. Кинжал, на котором наверняка была и кровь подруги, ударился о стену.
Уходя она унесла с собой и трость. Потом, где-то по дороге она выбросила её в канаву. А кинжал сунула в сумку.
Ольга вспоминала события того вечера, присев на деревянную лавочку у домика на средине крутого подъёма. Частные домишки с садиками ползли вверх, цепляясь за склон горы. В одном из домов даже стену подпёрли деревянным бревном. Как будто домишко собирался уехать вниз по близящемуся гололёду.
Девушка ёжилась в своём демисезонном пальтишке. Пара румяных школьниц в цыгейковых шубках и таких же круглых шапочках с помпонами на завязках, холода явно не испытывали. Весело щебеча они завернули в калитку на один двор повыше. Ольга встала и побрела дальше. Туда, где среди высоких старых деревьев прятался Покровский монастырь. Место, где она надеялась найти приют и отмолить грех отцеубийства.
715-717 год н.э. Безымянный город.
Дамасск принял Абдула. Его стихи пришлись по душе людям. Иногда он не только пел на площади. Хотя голос его был по прежнему чарующим. Он пользовал самых бедных как лекарь. Делал это Абдул только в крайних случаях. Ведь методы его были скорее сродни колдовству, чем общепринятым способам лечения болезней. Он говорил с мёртвыми предками и отыскивал неосторожно, а иногда и специально брошенное проклятие. Спускался по линии снов в прошлое и находил причины недуга, изумляя людей своими необычными способностями.
Он начал разбирать записки, которые делал в своих путешествиях и готовить черновик своей книги. На это ушло почти пять лет. Но ночи Абдула были не похожи на дни. Древние звали его. Каждое сновидение превращалось в кошмар. Как ни странно, спящие за чертой как будто подталкивали его к созданию книги. Если прежде они были для него всего-то неясными тенями, то теперь он узнавал их имена и видел их грозные лики. Он как будто получил власть над ними, но это скорее пугало мага.
Весь опыт прежних знающих говорил о том, что Древние силы коварны. Они ждут своего часа за чертой, чтобы вновь овладеть Землёй и смести существующих на ней соперников с её лица. Ведь когда-то они властвовали над миром и память об этой власти никуда не ушла. Время в их полусне шло иначе. Едва только вчера, казалось им они бродили по миру, созидая и разрушая, безудержные в желаниях, гневе и весельи. Им было известно, что лабиринты времени рано или поздно выведут их обратно в реальный мир. Искушения власти приведут людей к Вратам. А, если разумный видит вход, беспокойное любопытство заставит отворить его.
Абдул понимал, что взыскующие силы не все таковы как он. Ему было достаточно самого знания о строении мира и течении жизни. Это уже составляло его радость. Но такими знаниями можно воспользоваться в целях низменных, гораздо более присущих человеку. И тем самым если не сразу погубить весь мир, то заметно приблизить его кончину. Разорвать границу, отделяющую Спящих и живых. Достаточно вызвать одного из них в реальность и не совладать с возвращением или не закрыть как следует прореху между мирами.
Он пока не приступил к самому написанию своего труда, но подготовил заметки и был к этому готов. У него снова появились деньги. Но пошли и слухи о нём как о лекаре с нетрадиционными возможностями. Правящий халиф Аль-Валид, отпраздновав своё сорокапятилетие, внезапно заболел. У него появились таинственные обмороки, причину которых не могли обнаружить дворцовые лекари. Халиф жаждал передать власть сыну, но его младший брат Сулейман имел на это больше прав, так как отец Аль-Малик разделил власть между братьями.
Абдул боялся, что слухи о его чудесном лекарстве дойдут до халифа. Уши правительственных чиновников всегда прекрасно слышали базарные сплетни. Кроме того, его собственные сомнения звали его вновь посетить Безымянный город. И маг отправился в новое путешествие.
По этой причине, вполне возможно, нам нужно отслеживать не только результаты розыска живых, но и подходящие под описание неопознанные тела. А так же и крупные катастрофы, могущие указать след артефакта. Поэтому, товарищ полковник, прошу оставить это дело под моим кураторским руководством на неопределённый срок.
710 год н.э. Дамаск.
Когда жизнь переваливает свою наивысшую точку, в которой разум и тело находятся на наивысшем пике, время как будто ускоряет ход. Абдулу в его пятидесятипятилетнем теле стало тяжелее отдаваться в полной мере своим недоисполненным мечтаниям и планам. Мозг его был готов поглощать знания почти с прежней силой и желанием, но физически становилось всё труднее в длительных путешествиях. Последние поездки сожрали остаток его средств. Всё большие расстояния отделяли учёного и мага от целей интересующих его пытливый ум.
Он побывал в странах Магриба, соединяя бережно сохранённые древние оккультные знания с созерцанием мест в которых чувствуешь себя погружённым в волшебные сказки. В могучей Византии появлялись первые признаки упадка империи, но она всё ещё дышала величием и роскошью. Но не только это волновало живой интерес Абдула. Какими бы не были боги, которым поклонялись люди, официальная религия всегда противопоставляла слепую веру и поклонение высшей силе и свободу знания.
Нет, Абдул не считал, что сила знания даёт неограниченную свободу. Наоборот, давая возможность выбора, она предполагает ответственность за любое твоё действие. Слепая же вера и подчинение ответственности лишает. Если всё происходит по воле и решению богов, то, какую бы мерзость ты не творил по жизни, пойди покайся и будет тебе прощение. Новые боги требовали забвения и поношения старых. Что было противно ему, как собирателю древних знаний. А так же мешало людям помнить к чему приводят ошибки и безответственность. Как пали те, которые считали себя всесильными и могущественными. Куда ушла слава погибших империй и куда может привести беспамятство наших потомков.
Чем больше он знал, тем больше ему хотелось объединить эти знания в книгу. И зрело решение осесть и заняться наконец приведением в систему накопленых знаний. Каждый из нас живёт в обществе. Религия, как культурная составляющая социума, даже такая строго ортодоксальная как иудейская или мусульманская, породили каббализм и суфизм, что обычный человек воспримет как магию, а человек отмеченый силой, как способ более глубокого постижения жизни и общения с высшими.
Конечно, исходя из территориальности, Абдул не мог обойти эти направления оккультного мистицизма. В общении с суфиями он провёл около двух лет. Но и суфизм, как любое знание невозможно втиснуть в рамки ислама. Религии покорности. Он вбирал в себя память и идеи античной мифологии, зороастризма, гностицизма, христианской теософии и мистики, соединяя их с верованиями и культовыми традициями его родины.
Но общение с теми, кого определяют как божественные сущности, не могут не оставлять следа на психике человека. Ему всё труднее общаться с теми, кто далёк от такого образа существования. Эти проблемы коснулись и Абдула. Иногда он замыкался и, казалось, возвращался в детство, когда его отвергали и не понимали. Не принимали в общество. А ведь теперь его жизнь могла стать гораздо сложнее. Скоро ему придётся заботится о хлебе насущном.
Сейчас, когда наступали дни, когда грань между мирами истончается и древние силы добираются до памяти посвящённого, имеют на него больше власти, он старался найти место для уединения. Он не превратился в суфийского отшельника в шерстяной накидке, но так же выбирал путь аскезы и разнообразных психофизических практик, дающих ему особые состояния, которых ранее он пытался достигнуть при помощи различных растений, грибов и снадобий.
Он купил небольшой домик в столице. Иногда у него появлялось желание поделиться с людьми своими мыслями. А заодно и заработать немного денег. Естественно, он не пытался познакомить обывателей с мистическими практиками. Тут вместо денег можно было получить град камней побивающих нечестивца. Он читал стихи, в которые по прежнему облекал свои чувства. Своё одиночество и недостаток любви. Свою память о красоте мира и страх перед всё ещё непознанным и непонятым. А всё свободное время Абдул отдавал книге. Нет не так. КНИГЕ.. В ней были и его жизнь, и жизнь которой мы не видим за сущим и каждодневным. И возможность иного способа существования, и предупреждение о цене за силу, и ответственность за выбор пути.
12 января 1968 года. Украина. Киев.
По улице Соляной грохотал старый трамвайчик номер 14. В воздухе, несмотря на ожидаемую холодную свежесть, висела отвратительная вонь дрожжевого завода. Девушка повернула на идущую круто в гору уличку и тяжело побрела вверх. Ноги гудели от страшной усталости. Последнюю неделю она шла пешком. Да и до этого перебиралась от деревни к деревне то на электричках, то на рейсовых автобусах. Деньги, которые она схватила из жестяной коробки из-под чая, кончились быстро.
Короткая спонтанная вспышка ужаса и ярости, закончившаяся убийством отца, настолько потрясла её, что она хватала всё, что попадало под руки. В голове крутилось одно слово "бежать!". Её вещи так и остались в нераспакованной клетчатой сумке. Чайная коробка не порадовала большой суммой, а у неё самой тоже почти кончились наличные. Последнюю нищенькую зарплату медсестры она так и не получила.
Ольга стояла с дрожащими руками и коленками и не решалась подойти к коченеющему телу и осмотреть карманы. Сделала шаг вперёд, потом шарахнулась в спальню и проверила одежду в шкафу. В одном из карманов лежали два паспорта. Она открыла их и заплакала. На одном из них была потёртая фотография молоденькой пьющей сироты, с которой она легко сошлась у кафешки городского парка. Им легко было говорить из-за похожих, как два кленовых листка, судеб.
Отец посылал её искать девушек, которым была нужна работа. Она не видела ничего плохого в том, чтоб дать бедняжкам возможность заработать, переписывая отцовскую книгу. Он говорил с ними о боге, об их разрушеных судьбах и умерших близких. Они тянулись к нему. Детдомовская Маша даже почти перестала пить. А на втором паспорте была Надя. Её больную и почти не ходящую бросил муж и она просила у церкви копеечки, когда Ольга нашла её. Их можно было бы принять за сестёр, так они были похожи. Только Надежда была на несколько лет старше.
Эти паспорта стали ещё одним подтверждением того, что она убила чудовище. Это чудовище было её отцом. Её будут искать. Она прекрасно понимала это. Но, увидев в зеркале своё искажённое серое лицо, поняла, что вполне возможно ей повезло. Она может воспользоваться паспортом Нади. Теперь она будет Таращанская Надежда Игоревна. Ей двадцать девять лет. Бездетная. Разведённая. Родом из Брянска. Тоже хорошо. Граница с Украиной.
Она поедет туда, где прошло её детство. В Киев. И, хотя там, возможно станут искать её, но под другим именем. А она пойдёт туда, где вряд ли найдут. И проклятую книгу, написанную ворованной больничной кровью отнесёт туда же. В монастырь.
Однажды в детский дом приходили добрые женщины с пасхальными куличами и крашенками. Оленьке захотелось жить в тихой обители с этими славными монахинями так нежно касающимися детских головок. Покровский монастырь был недалеко от их детского дома. Вернее домика. Тот находился в старом особняке бывшего кирпичного заводчика. До 1956 года. Тогда она была ещё малышкой. И как все детдомовские дети мечтала о маме, которая непременно найдёт её.
Когда, после прихода тихих женщин в чёрных одеждах, она нафантазировала, что одна из них её мама, старшие девчонки побили её и сказали, что у монашек детей не бывает. Она не плакала. Плакс не жаловали и били ещё больше. Просто перестала делиться с кем-либо своими фантазиями. А через пару дней одна из воспитательниц тихонько сунула ей в руку фотографию с молодой улыбающейся парой.
-Твой отец передал,- шепнула она.
С тех пор она ждала когда он вернётся. Училась старательно. Хотела, чтоб родители гордились ею, когда вернутся за ней. Придумывала миллион историй с разными препятствиями, мешающими им быть вместе. Даже, уезжая поступать в медицинский, в Москву, она оставила свои данные директору детского дома. На случай, если её станут искать родители.
В медицинский она не прошла по конкурсу. Но поступила учиться на медсестру. И пошла работать в больницу нянечкой. Сняла малюсенькую квартирку. Пока училась было очень тяжко. Выходного детдомовского пособия хватило на несколько месяцев строгой экономии. Плюс небольшая зарплата. Там же в больнице она подружилась с Галей. А после стала и медсестрой. В хирургическом отделении.
А потом появился он. Отец.. Лучше бы ей было оставаться сиротой... Нельзя таким горемыкам, как она, в сказки верить. Правильно в детдоме говорили. Не счастливые они. За это их родители и бросили.
Не даром видно толстая и злющая посудомойка баба Люба, бывая трезвой и в добром расположении, жалела их, как умела и тыкая им куски хлеба с сахаром, называла "сатанючими байстрюками". А когда её поколачивал за пьянку маленький плешивый муж, орала, что "чортови выблядки, богови не потрибни". Бабу Любу уволили, когда прикрыли их домик. Она выскочила из подсобки хмельная, так и не отойдя от деревенской свадьбы племянника. Напугав комиссию деревянной елдой, которую повесила под фартук, как вешали по смешному сельскому обычаю тёщи. Дама из РОНО, побагровела почти до обморока и чуть не прожгла директриссу глазами. Бабу Любу воспитанники провожали пряча слезы. Они понимали и её злость, и её жалость. Она была похожа на них. Такая же неприкаянная и не нужная богу.
Если бы она, как приказывал отец, приводила к нему незнакомых девушек, а не дала эту последнюю часть книги на переписку Гале, то так и не узнала бы что за монстр был её отцом. И, скорее всего, оказалась бы в той страшной яме, в сарае.
Она приехала в деревню, уже зная страшную правду. Но как же ей не хотелось её принимать! Ей оставалось только следить за отцом, пытаясь выяснить что же он задумал. От этого зависело что она будет делать дальше. И подглядев как он добавляет какую-то жидкость из маленькой бутылочки тёмного стекла в вино, которое достал к праздничному ужину, по поводу окончания своей работы, насторожилась.
Пока он возился в сарае, Ольга прочла название на пузырьке. Лекарство было знакомым. Не даром она училась в медицинском. Действие его предугадать было легко. Она знала теперь какую судьбу ей приготовил папочка. И когда за столом он наполнил бокалы, она отошла за тарелкой с хлебом. Слова "иди выпей, доченька" разбудили в ней ярость и панический страх. Тяжёлая трость будто сама оказалась в руках и обрушилась на его голову. После второго удара набалдашник отлетел в сторону, обнажив бронзовое лезвие. Кинжал, на котором наверняка была и кровь подруги, ударился о стену.
Уходя она унесла с собой и трость. Потом, где-то по дороге она выбросила её в канаву. А кинжал сунула в сумку.
Ольга вспоминала события того вечера, присев на деревянную лавочку у домика на средине крутого подъёма. Частные домишки с садиками ползли вверх, цепляясь за склон горы. В одном из домов даже стену подпёрли деревянным бревном. Как будто домишко собирался уехать вниз по близящемуся гололёду.
Девушка ёжилась в своём демисезонном пальтишке. Пара румяных школьниц в цыгейковых шубках и таких же круглых шапочках с помпонами на завязках, холода явно не испытывали. Весело щебеча они завернули в калитку на один двор повыше. Ольга встала и побрела дальше. Туда, где среди высоких старых деревьев прятался Покровский монастырь. Место, где она надеялась найти приют и отмолить грех отцеубийства.
715-717 год н.э. Безымянный город.
Дамасск принял Абдула. Его стихи пришлись по душе людям. Иногда он не только пел на площади. Хотя голос его был по прежнему чарующим. Он пользовал самых бедных как лекарь. Делал это Абдул только в крайних случаях. Ведь методы его были скорее сродни колдовству, чем общепринятым способам лечения болезней. Он говорил с мёртвыми предками и отыскивал неосторожно, а иногда и специально брошенное проклятие. Спускался по линии снов в прошлое и находил причины недуга, изумляя людей своими необычными способностями.
Он начал разбирать записки, которые делал в своих путешествиях и готовить черновик своей книги. На это ушло почти пять лет. Но ночи Абдула были не похожи на дни. Древние звали его. Каждое сновидение превращалось в кошмар. Как ни странно, спящие за чертой как будто подталкивали его к созданию книги. Если прежде они были для него всего-то неясными тенями, то теперь он узнавал их имена и видел их грозные лики. Он как будто получил власть над ними, но это скорее пугало мага.
Весь опыт прежних знающих говорил о том, что Древние силы коварны. Они ждут своего часа за чертой, чтобы вновь овладеть Землёй и смести существующих на ней соперников с её лица. Ведь когда-то они властвовали над миром и память об этой власти никуда не ушла. Время в их полусне шло иначе. Едва только вчера, казалось им они бродили по миру, созидая и разрушая, безудержные в желаниях, гневе и весельи. Им было известно, что лабиринты времени рано или поздно выведут их обратно в реальный мир. Искушения власти приведут людей к Вратам. А, если разумный видит вход, беспокойное любопытство заставит отворить его.
Абдул понимал, что взыскующие силы не все таковы как он. Ему было достаточно самого знания о строении мира и течении жизни. Это уже составляло его радость. Но такими знаниями можно воспользоваться в целях низменных, гораздо более присущих человеку. И тем самым если не сразу погубить весь мир, то заметно приблизить его кончину. Разорвать границу, отделяющую Спящих и живых. Достаточно вызвать одного из них в реальность и не совладать с возвращением или не закрыть как следует прореху между мирами.
Он пока не приступил к самому написанию своего труда, но подготовил заметки и был к этому готов. У него снова появились деньги. Но пошли и слухи о нём как о лекаре с нетрадиционными возможностями. Правящий халиф Аль-Валид, отпраздновав своё сорокапятилетие, внезапно заболел. У него появились таинственные обмороки, причину которых не могли обнаружить дворцовые лекари. Халиф жаждал передать власть сыну, но его младший брат Сулейман имел на это больше прав, так как отец Аль-Малик разделил власть между братьями.
Абдул боялся, что слухи о его чудесном лекарстве дойдут до халифа. Уши правительственных чиновников всегда прекрасно слышали базарные сплетни. Кроме того, его собственные сомнения звали его вновь посетить Безымянный город. И маг отправился в новое путешествие.
