Нынешнее лето словно решило меня прикончить -- даже старожилы не могли припомнить подобной жары, когда по ночам вместо прохлады измученных пеклом людей ждала духота тесных помещений, где и распахнутые настежь окна были не в состоянии облегчить их участь. Многие выносили матрасы и тюфяки на плоские крыши пристроек и сараев или устраивались прямо под деревьями в саду в надежде, что случайно залетевший с моря ветерок остудит разгорячённые тела, дав им долгожданный отдых.
А с моей чувствительной к солнечным лучам кожей и вовсе приходилось кутаться в плащ, истекая едким потом как свинья прозрачным соком на вертеле. Неудивительно, что тело зудело и чесалось, словно от укусов диких пчёл -- пока спасало снадобье, заранее купленное у бабки-ведуньи, но и оно, как и терпение, уже было на исходе. Понятно, что всё это не улучшало моего и без того отвратительное настроения…
Приказ прибыть в соседний Дебрецен пришёл ещё вчера, но поскольку Вороной начал прихрамывать, я пристроил его в конюшню к знакомому трактирщику, сполна заплатив за уход и содержание. К счастью, для спешащего путника нашлось место в отправлявшемся с утра в столицу округа обозе -- если можно так назвать три крытые повозки с охраной, состоявшей из двух здоровых мужиков с луками. Так что я рассчитывал оказаться у Мастера до закрытия городских ворот.
Наверное, стоило одолжить коня, отправившись в путь ещё вечером, но тракт в последнее время стал небезопасен -- лихие люди совсем обнаглели, а мне не хотелось привлекать внимание к своей персоне. Разумеется, я понимал, что придирчивый Мастер не оставит такое поведение без последствий, но, взбешённый безумной погодой, уже достиг того уровня отчаяния, что готов был пойти на крайние меры -- бросить здешние края вместе с их отвратительным климатом и вечно недовольным Главой Гильдии, перебравшись жить куда-нибудь на север. А в то, что с моими умениями я нигде не пропаду -- сомнений у Андраша Петефи не было…
Несмотря на то, что я изрядно потратился, оплатив место внутри, пришлось довольствоваться плохо обработанной, но хотя бы широкой доской на задах третьей повозки. На которую невезучий «путешественник» уселся, то и дело ёрзая и делая вид, что вокруг не осточертевший густой лес, а что-то по-настоящему интересное. Сил не было слушать стоны и причитания попутчиков -- готовящейся вскоре родить жены сельского старосты и её заботливого супруга, везущего «ненаглядную» в город к лекарю.
Я уже подумывал о том, чтобы спрыгнуть со своего до неприличия шершавого «насеста» и пойти пешком следом за неспешно движущейся повозкой, ведь от тряски, что производило это скрипучее чудовище, желудок скрутило в болезненный узел. Добавьте сюда полное отсутствие даже малейшего движения воздуха и духоту, которую не могла ослабить густая тень от вековых исполинов -- станет понятно, почему, несмотря на сильнейшее желание вывернуть наизнанку не только желудок, но и лёгкие, так зудели кулаки. В этой ситуации мне позарез необходимо было на ком-нибудь сорваться…
Внезапно доска скрипнула, заметно прогнувшись под чужим весом, и рядом, обдавая жаром разгорячённого тела, оказался смуглый парнишка чуть старше двадцати лет с растрёпанной копной каштановых волос, лукавыми глазами и обаятельной белозубой улыбкой до ушей. Посмотрев на это «чудо природы», я сдул прилипшую ко лбу взмокшую чёлку, мысленно произнеся благодарственные слова услышавшему меня божеству:
«Наконец-то -- это то, что нужно…»
Незнакомец окинул попутчика долгим изучающим взглядом, от которого на мгновение вдруг стало холодно, а потом показалось, что беспомощное тело бросили в кипящий котёл. Гнев медленно поднимался из центра живота к груди, обещая выплеснуться наружу, как лава из жерла проснувшегося вулкана. Но «он» меня опередил, обескуражив, казалось, нескончаемым потоком слов:
-- Слушай, друг, тебе, наверное, очень жарко? Сними капюшон, а то сваришься. Сегодня просто адское пекло… Но знаешь, могу поспорить, через час пойдёт дождь и похолодает. Я никогда в таких вопросах не ошибаюсь. Кстати, меня зовут Дьюла Грос, еду в Дебрецен, буду учиться в местном университете. А ты кто?
Парень захлопал длинными ресницами, протягивая открытую ладонь для рукопожатия. Живо представил, как перекосится его лицо, когда кинжал войдёт в эту податливую плоть, разрывая сосуды и связки, заливая длинные пальцы кровью, а улыбка сменится гримасой боли, и на душе стало немного легче. Не ответив, я отвернулся, стряхивая рукавом бегущий по щеке солёный ручеёк. Но похоже, этот дуралей не понимал намёков, продолжив доставать сердитого попутчика:
-- Не хочешь говорить -- не надо. Наверное, срочное дело в Дебрецене? Понимаю… Смотрю, у тебя такая белая кожа, даже завидно. Ты, наверное, северянин, потому и прячешься от нашего палящего солнца. Прости, что сразу не понял. Сочувствую. Почему злишься? От жары, да? Возьми, выпей из фляжки, там особый морс на травах -- сразу станет легче. Это рецепт одного старика, он только мне его перед смертью рассказал. Не веришь? Зря… может, думаешь, что это отрава? Смотри -- сам глотну…
Я наблюдал за маленькими пылевыми вихрями, поднимавшимися из-под колёс повозки, делая вид, что не замечаю булькающих звуков, и когда он прекратил своё занятие, довольно икнув:
-- Ну так как, будешь пить? А то тут осталось меньше трети. Не хочешь, тогда я сам…
Не знаю, что на меня нашло -- молча выхватил фляжку из его руки, прижавшись губами к прохладному -- и это в такое пекло! -- горлышку. Чуть кисловатая, пахнувшая травами влага скользнула в горло, унимая жар и зудящую боль в коже, успокаивая и насыщая, словно волшебный напиток сказочных фей, о которых когда-то рассказывала мама.
Воспоминания бились маленькими кулачками в висок, отдаваясь в сердце почти забытой болью.
Мама, мамочка… Как же хорошо нам было вдвоём, и зачем надо было снова выходить замуж после смерти отца? Это мерзкое чудовище только притворялось добрым и заботливым, а по ночам мучило тебя своей ревностью. Я сидел под дверями Вашей спальни, с ужасом прислушиваясь к его жаркому шёпоту и твоим стонам, не понимая, почему так страшно скрипит большая кровать. А наутро ты виновато отводила взгляд, пряча под слоем пудры синяки и кровоподтёки на руках…
Как же я бесился, снова и снова давая себе слово набраться мужества и уничтожить эту тварь. Пока однажды, грустно улыбаясь, ты не сказала, что любишь его… Это стало страшным потрясением, и я замкнулся в себе, превратившись в нелюдимого подростка с неуправляемыми вспышками ярости. Бог знает, чем бы это кончилось для всех нас, но меня забрал к себе дед со стороны отца и, несмотря на слёзы матери, увёз в своё имение.
Строгий и принципиальный, он сделал всё, чтобы научить «разболтанного негодяя» сдерживать свои эмоции и «вредные» порывы. Суровому воспитанию обычно помогал кожаный ремень с металлическими шипами и вымоченные в солёной воде розги. Как ни странно, это помогло -- я перестал бросаться на людей с кулаками, научившись проделывать «это» с ними в своих фантазиях. Убедившись, что внук «исправился», с головой погрузившись в учёбу, старый мерзавец оставил меня в покое. И Андраш, сын и единственный наследник графа Петефи, почти смирился со своим положением, пока…
Пока однажды не пришло известие о смерти мамы. Я умолял деда отпустить внука на её похороны, но тот не позволил, так и не простив невестке повторное замужество. Тогда я сбежал, но сначала поджёг ненавистный дом… С того момента жизнь подростка из благородной семьи пошла под откос, но для меня эти роковые изменения стали настоящим избавлением от ненавистной опеки, заставив принять их как должное…
Я опустил руку с флягой на колено, наслаждаясь ощущением прохлады и впервые за много дней дыша полной грудью. Глаза встретились с его взглядом: он больше не улыбался, словно только что прочитал воспоминания случайного попутчика. Лицо стало серьёзным и озабоченным -- теперь Дьюла Грос казался намного старше своих лет.
Встряхнув пустую фляжку, протянул её парню:
-- Кажется, там ничего не осталось. Спасибо. Я -- Андраш…
Он словно очнулся ото сна, снова улыбнувшись:
-- А я -- Дьюла…
Кивнул, стаскивая капюшон с головы:
-- Знаю уже, ты -- Дью-балабол.
Он не обиделся, расхохотавшись и продолжая сверлить меня любопытным взглядом:
-- Точно, когда волнуюсь, начинаю нести всякую околесицу… Не обращай внимания, Андраш.
Внезапно налетевший ветерок остудил лицо, почти мгновенно высушив капли пота на коже, и я распустил шнурок, связывавший светлые волосы в хвост, позволив белоснежным прядям лететь за пока ещё несильным дуновением воздуха:
-- Ты прав, Дью, поднимается ветер. Скоро будет буря, хорошо бы найти какое-нибудь убежище -- а то…
-- Укроемся в лесу, -- его голос прозвучал встревоженно,-- спрячемся в повозках, ткань не должна промокнуть…
Я кивнул, задрав голову и всматриваясь в начинавшее темнеть небо:
-- Возможно, повезёт, и буря обойдёт нас стороной. Но надежды мало -- жара стояла слишком долго, да и дождя не было два месяца. Знаешь, как ураган ломает даже вековые деревья? Как щепки… До города ещё далеко, не успеем. Если только выпрячь лошадей и отправиться верхом…
Теперь новый знакомый смотрел на меня с испугом, и захотелось привычно усмехнуться:
«Ну что, «весельчак», где твоя прекрасная улыбка? Пропала? А ты, красавчик, наверное, привык всех покорять и сводить с ума -- не парень, а душа компании, да?» -- но почему-то этого не сделал, крепко схватив свой узелок с вещами:
-- Оружие есть?
Дью растерянно смотрел, словно не понимая вопроса:
-- К-какое оружие?
Я вздохнул:
-- Кинжал, лук или хотя бы нож?
Он всё ещё таращился на меня:
-- Думаешь, разбойники близко? Но охрана…
Хмыкнул:
-- Забудь, балабол…
Из повозки высунулся староста. Его маленькие беспокойные глазки бегали, изогнутый кинжал упёрся в шею Дью:
-- Быстро прыгайте, не то обоим -- конец! -- шипел он, и его рука дрожала, оставляя кровавую полосу на безупречной коже нового знакомого.
Я тут же спрыгнул:
-- Отпусти его, мы не будем драться, обещаю, -- сказал как можно более уверенным тоном, но похолодевшие пальцы уже легли на ножны спрятанного в складках плаща потайного кинжала.
Даже не понял, как Дью удалось ловко вывернуться из захвата. Через мгновение он оказался рядом, схватив за запястье и не давая пустить в дело смертельное оружие:
-- За что ты так с нами, старик? -- голос красавчика звучал обиженно, -- надвигается буря….
Староста смахнул слёзы с выцветших глаз:
-- Простите, ребята… Вы молоды и наверняка найдёте убежище в лесу, а нам с женой… Так лошадям будет легче -- бог даст, сумеем добраться до охотничьей заимки и переждать бурю. Уходите, старик Габор -- опытный солдат и ещё не разучился пользоваться кинжалом.
Гнев снова заполнял Андраша Петефи, вместе с кровью по венам прокладывая себе дорогу к холодному сердцу. Но обманчиво слабая рука попутчика держала мою ладонь железной хваткой, не позволяя раз и навсегда отучить «заботливого семьянина» спасать свою жалкую жизнь за чужой счёт.
Дью отпустил руку, только когда повозка старосты почти скрылась за поворотом дороги и пыль от копыт промчавшихся следом матерящихся охранников осела на плавящуюся от зноя землю.
-- Почему? -- процедил сквозь зубы, еле сдерживая желание всадить лезвие в его горло, дав отцовскому кинжалу искупаться в крови дурака, только что обрекшего нас на верную смерть.
Дью задумчиво чертил подошвой сапога полосы в пыли, наконец «обрадовав» грустным:
-- Не хотел, чтобы ты брал грех на душу -- женщина и ребёнок ни в чём не виноваты… Им итак не уйти от урагана, я просто знаю. Кое-кто считает, что у меня настоящий дар предвидения…
Вместо того чтобы дать ему кулаком в зубы, нашёл в себе силы ехидно процедить:
-- Да ты что, правда? Кто, например? Неужели троюродная сестра твоей бабушки?
Он беззаботно рассмеялся, видимо, не осознавая, что находится на волосок от смерти:
-- Скажешь тоже, Андраш… Например, друзья.
«Одобрительно» похлопал в ладоши:
-- Выходит, у тебя и друзья такие же идиоты? Поздравляю…
Внезапно налетевший ветер разметал мои длинные распущенные волосы, почти закрыв побледневшее от злости лицо. Я машинально потянулся за шнурком, обычно висевшим на поясе. Но не нашёл его на месте, по-видимому, потеряв в суете. Это разозлило ещё больше, и потому, когда балабол с довольной миной протянул какой-то обрывок кожаного лоскута, взметнувшееся ребро ладони едва не перебило его горло. Только чудом сдержался…
Удивительно, Дью даже не пошевелился, завороженно следя за движением летящей навстречу руки, восхищённо пробормотав:
-- И как у тебя так здорово получается? Может, это какая-то магия -- быстрый как ветер…
Я чуть не поперхнулся воздухом:
-- Ты правда такой дурак или только притворяешься?
Он опустил голову:
-- Просто шучу… Что сразу -- дурак-то? Обидно…
Это было сказано настолько искренне, что я даже растерялся, и вместо того, чтобы покончить с этой надоедливой заразой, кивнул в сторону леса:
-- Ты можешь хоть недолго помолчать и не злить меня ещё больше?
Дью покорно кивнул, явно с трудом сдерживая рвущиеся наружу возражения и очередные глупые вопросы. Чтобы окончательно закрыть эту тему, пришлось пригрозить:
-- Впрочем, можешь трещать как сорока, но уже в одиночестве, а я пойду искать убежище, пока приближающийся ураган не сбросил на голову парочку деревьев…
Попутчик снова засиял:
-- Я с тобой, Андраш! Совершенно не умею ориентироваться в лесу, обещаю держать себя в руках -- честно… -- и он сделал вид, что закрывает рот на замок.
Надо отдать ему должное -- Дью сдержал слово и молчал, пока я с нарастающим страхом лихорадочно искал походящий овраг или яму от поваленного с корнем дерева, где можно было укрыться. Ветер усиливался, небо заволокло тучами так, что ещё совсем недавно ясный день быстро превращался в мрачные сумерки. Да ещё начал накрапывать дождь… Наверху уже вовсю полыхали молнии, а от раскатов приближавшегося грома подкашивались и без того заплетавшиеся ноги.
Редкие, но сильные удары капель подталкивали неудачливых путников поторопиться. В отчаянии самозваный «проводник» оглядывался по сторонам в поисках хоть какого-нибудь убежища, боясь сознаться самому себе, что, кажется, в этот раз уступил судьбе в смертельной игре, ставкой в которой были две жизни. Впрочем, на этого случайно встреченного парня мне было плевать. И всё же, я злился на себя -- наверное, всё-таки стоило отойти подальше от дороги, но так можно было потерять единственный ориентир в этой чаще, и Андраш Петефи не рискнул…
Внезапно Дью потянул за рукав, заставив обратить на себя внимание. По его лбу и щекам уже стекали тонкие струйки дождя. Синие, широко посаженные глаза в свете молний казались просто огромными. Гроза словно стёрла яркие краски с красивого лица, сделав его похожим на блёклый, ещё мокрый акварельный рисунок. Постоянно раздражавший, улыбчивый рот был беспомощно приоткрыт.
Я выдернул руку из его трясущихся пальцев:
-- Чего тебе, балабол?
Дью показал в сторону поваленных, успевших покрыться мхом и прелой листвой чёрных деревьев. Сейчас они напоминали сделанный великанами шалаш из огромных стволов:
-- Там, кажется, снизу есть проход. Андраш, давай проверим…
Не ответив, схватил его за руку, потащив за собой.
А с моей чувствительной к солнечным лучам кожей и вовсе приходилось кутаться в плащ, истекая едким потом как свинья прозрачным соком на вертеле. Неудивительно, что тело зудело и чесалось, словно от укусов диких пчёл -- пока спасало снадобье, заранее купленное у бабки-ведуньи, но и оно, как и терпение, уже было на исходе. Понятно, что всё это не улучшало моего и без того отвратительное настроения…
Приказ прибыть в соседний Дебрецен пришёл ещё вчера, но поскольку Вороной начал прихрамывать, я пристроил его в конюшню к знакомому трактирщику, сполна заплатив за уход и содержание. К счастью, для спешащего путника нашлось место в отправлявшемся с утра в столицу округа обозе -- если можно так назвать три крытые повозки с охраной, состоявшей из двух здоровых мужиков с луками. Так что я рассчитывал оказаться у Мастера до закрытия городских ворот.
Наверное, стоило одолжить коня, отправившись в путь ещё вечером, но тракт в последнее время стал небезопасен -- лихие люди совсем обнаглели, а мне не хотелось привлекать внимание к своей персоне. Разумеется, я понимал, что придирчивый Мастер не оставит такое поведение без последствий, но, взбешённый безумной погодой, уже достиг того уровня отчаяния, что готов был пойти на крайние меры -- бросить здешние края вместе с их отвратительным климатом и вечно недовольным Главой Гильдии, перебравшись жить куда-нибудь на север. А в то, что с моими умениями я нигде не пропаду -- сомнений у Андраша Петефи не было…
Несмотря на то, что я изрядно потратился, оплатив место внутри, пришлось довольствоваться плохо обработанной, но хотя бы широкой доской на задах третьей повозки. На которую невезучий «путешественник» уселся, то и дело ёрзая и делая вид, что вокруг не осточертевший густой лес, а что-то по-настоящему интересное. Сил не было слушать стоны и причитания попутчиков -- готовящейся вскоре родить жены сельского старосты и её заботливого супруга, везущего «ненаглядную» в город к лекарю.
Я уже подумывал о том, чтобы спрыгнуть со своего до неприличия шершавого «насеста» и пойти пешком следом за неспешно движущейся повозкой, ведь от тряски, что производило это скрипучее чудовище, желудок скрутило в болезненный узел. Добавьте сюда полное отсутствие даже малейшего движения воздуха и духоту, которую не могла ослабить густая тень от вековых исполинов -- станет понятно, почему, несмотря на сильнейшее желание вывернуть наизнанку не только желудок, но и лёгкие, так зудели кулаки. В этой ситуации мне позарез необходимо было на ком-нибудь сорваться…
Внезапно доска скрипнула, заметно прогнувшись под чужим весом, и рядом, обдавая жаром разгорячённого тела, оказался смуглый парнишка чуть старше двадцати лет с растрёпанной копной каштановых волос, лукавыми глазами и обаятельной белозубой улыбкой до ушей. Посмотрев на это «чудо природы», я сдул прилипшую ко лбу взмокшую чёлку, мысленно произнеся благодарственные слова услышавшему меня божеству:
«Наконец-то -- это то, что нужно…»
Незнакомец окинул попутчика долгим изучающим взглядом, от которого на мгновение вдруг стало холодно, а потом показалось, что беспомощное тело бросили в кипящий котёл. Гнев медленно поднимался из центра живота к груди, обещая выплеснуться наружу, как лава из жерла проснувшегося вулкана. Но «он» меня опередил, обескуражив, казалось, нескончаемым потоком слов:
-- Слушай, друг, тебе, наверное, очень жарко? Сними капюшон, а то сваришься. Сегодня просто адское пекло… Но знаешь, могу поспорить, через час пойдёт дождь и похолодает. Я никогда в таких вопросах не ошибаюсь. Кстати, меня зовут Дьюла Грос, еду в Дебрецен, буду учиться в местном университете. А ты кто?
Парень захлопал длинными ресницами, протягивая открытую ладонь для рукопожатия. Живо представил, как перекосится его лицо, когда кинжал войдёт в эту податливую плоть, разрывая сосуды и связки, заливая длинные пальцы кровью, а улыбка сменится гримасой боли, и на душе стало немного легче. Не ответив, я отвернулся, стряхивая рукавом бегущий по щеке солёный ручеёк. Но похоже, этот дуралей не понимал намёков, продолжив доставать сердитого попутчика:
-- Не хочешь говорить -- не надо. Наверное, срочное дело в Дебрецене? Понимаю… Смотрю, у тебя такая белая кожа, даже завидно. Ты, наверное, северянин, потому и прячешься от нашего палящего солнца. Прости, что сразу не понял. Сочувствую. Почему злишься? От жары, да? Возьми, выпей из фляжки, там особый морс на травах -- сразу станет легче. Это рецепт одного старика, он только мне его перед смертью рассказал. Не веришь? Зря… может, думаешь, что это отрава? Смотри -- сам глотну…
Я наблюдал за маленькими пылевыми вихрями, поднимавшимися из-под колёс повозки, делая вид, что не замечаю булькающих звуков, и когда он прекратил своё занятие, довольно икнув:
-- Ну так как, будешь пить? А то тут осталось меньше трети. Не хочешь, тогда я сам…
Не знаю, что на меня нашло -- молча выхватил фляжку из его руки, прижавшись губами к прохладному -- и это в такое пекло! -- горлышку. Чуть кисловатая, пахнувшая травами влага скользнула в горло, унимая жар и зудящую боль в коже, успокаивая и насыщая, словно волшебный напиток сказочных фей, о которых когда-то рассказывала мама.
Воспоминания бились маленькими кулачками в висок, отдаваясь в сердце почти забытой болью.
Мама, мамочка… Как же хорошо нам было вдвоём, и зачем надо было снова выходить замуж после смерти отца? Это мерзкое чудовище только притворялось добрым и заботливым, а по ночам мучило тебя своей ревностью. Я сидел под дверями Вашей спальни, с ужасом прислушиваясь к его жаркому шёпоту и твоим стонам, не понимая, почему так страшно скрипит большая кровать. А наутро ты виновато отводила взгляд, пряча под слоем пудры синяки и кровоподтёки на руках…
Как же я бесился, снова и снова давая себе слово набраться мужества и уничтожить эту тварь. Пока однажды, грустно улыбаясь, ты не сказала, что любишь его… Это стало страшным потрясением, и я замкнулся в себе, превратившись в нелюдимого подростка с неуправляемыми вспышками ярости. Бог знает, чем бы это кончилось для всех нас, но меня забрал к себе дед со стороны отца и, несмотря на слёзы матери, увёз в своё имение.
Строгий и принципиальный, он сделал всё, чтобы научить «разболтанного негодяя» сдерживать свои эмоции и «вредные» порывы. Суровому воспитанию обычно помогал кожаный ремень с металлическими шипами и вымоченные в солёной воде розги. Как ни странно, это помогло -- я перестал бросаться на людей с кулаками, научившись проделывать «это» с ними в своих фантазиях. Убедившись, что внук «исправился», с головой погрузившись в учёбу, старый мерзавец оставил меня в покое. И Андраш, сын и единственный наследник графа Петефи, почти смирился со своим положением, пока…
Пока однажды не пришло известие о смерти мамы. Я умолял деда отпустить внука на её похороны, но тот не позволил, так и не простив невестке повторное замужество. Тогда я сбежал, но сначала поджёг ненавистный дом… С того момента жизнь подростка из благородной семьи пошла под откос, но для меня эти роковые изменения стали настоящим избавлением от ненавистной опеки, заставив принять их как должное…
Я опустил руку с флягой на колено, наслаждаясь ощущением прохлады и впервые за много дней дыша полной грудью. Глаза встретились с его взглядом: он больше не улыбался, словно только что прочитал воспоминания случайного попутчика. Лицо стало серьёзным и озабоченным -- теперь Дьюла Грос казался намного старше своих лет.
Встряхнув пустую фляжку, протянул её парню:
-- Кажется, там ничего не осталось. Спасибо. Я -- Андраш…
Он словно очнулся ото сна, снова улыбнувшись:
-- А я -- Дьюла…
Кивнул, стаскивая капюшон с головы:
-- Знаю уже, ты -- Дью-балабол.
Он не обиделся, расхохотавшись и продолжая сверлить меня любопытным взглядом:
-- Точно, когда волнуюсь, начинаю нести всякую околесицу… Не обращай внимания, Андраш.
Внезапно налетевший ветерок остудил лицо, почти мгновенно высушив капли пота на коже, и я распустил шнурок, связывавший светлые волосы в хвост, позволив белоснежным прядям лететь за пока ещё несильным дуновением воздуха:
-- Ты прав, Дью, поднимается ветер. Скоро будет буря, хорошо бы найти какое-нибудь убежище -- а то…
-- Укроемся в лесу, -- его голос прозвучал встревоженно,-- спрячемся в повозках, ткань не должна промокнуть…
Я кивнул, задрав голову и всматриваясь в начинавшее темнеть небо:
-- Возможно, повезёт, и буря обойдёт нас стороной. Но надежды мало -- жара стояла слишком долго, да и дождя не было два месяца. Знаешь, как ураган ломает даже вековые деревья? Как щепки… До города ещё далеко, не успеем. Если только выпрячь лошадей и отправиться верхом…
Теперь новый знакомый смотрел на меня с испугом, и захотелось привычно усмехнуться:
«Ну что, «весельчак», где твоя прекрасная улыбка? Пропала? А ты, красавчик, наверное, привык всех покорять и сводить с ума -- не парень, а душа компании, да?» -- но почему-то этого не сделал, крепко схватив свой узелок с вещами:
-- Оружие есть?
Дью растерянно смотрел, словно не понимая вопроса:
-- К-какое оружие?
Я вздохнул:
-- Кинжал, лук или хотя бы нож?
Он всё ещё таращился на меня:
-- Думаешь, разбойники близко? Но охрана…
Хмыкнул:
-- Забудь, балабол…
Из повозки высунулся староста. Его маленькие беспокойные глазки бегали, изогнутый кинжал упёрся в шею Дью:
-- Быстро прыгайте, не то обоим -- конец! -- шипел он, и его рука дрожала, оставляя кровавую полосу на безупречной коже нового знакомого.
Я тут же спрыгнул:
-- Отпусти его, мы не будем драться, обещаю, -- сказал как можно более уверенным тоном, но похолодевшие пальцы уже легли на ножны спрятанного в складках плаща потайного кинжала.
Даже не понял, как Дью удалось ловко вывернуться из захвата. Через мгновение он оказался рядом, схватив за запястье и не давая пустить в дело смертельное оружие:
-- За что ты так с нами, старик? -- голос красавчика звучал обиженно, -- надвигается буря….
Староста смахнул слёзы с выцветших глаз:
-- Простите, ребята… Вы молоды и наверняка найдёте убежище в лесу, а нам с женой… Так лошадям будет легче -- бог даст, сумеем добраться до охотничьей заимки и переждать бурю. Уходите, старик Габор -- опытный солдат и ещё не разучился пользоваться кинжалом.
Гнев снова заполнял Андраша Петефи, вместе с кровью по венам прокладывая себе дорогу к холодному сердцу. Но обманчиво слабая рука попутчика держала мою ладонь железной хваткой, не позволяя раз и навсегда отучить «заботливого семьянина» спасать свою жалкую жизнь за чужой счёт.
Дью отпустил руку, только когда повозка старосты почти скрылась за поворотом дороги и пыль от копыт промчавшихся следом матерящихся охранников осела на плавящуюся от зноя землю.
-- Почему? -- процедил сквозь зубы, еле сдерживая желание всадить лезвие в его горло, дав отцовскому кинжалу искупаться в крови дурака, только что обрекшего нас на верную смерть.
Дью задумчиво чертил подошвой сапога полосы в пыли, наконец «обрадовав» грустным:
-- Не хотел, чтобы ты брал грех на душу -- женщина и ребёнок ни в чём не виноваты… Им итак не уйти от урагана, я просто знаю. Кое-кто считает, что у меня настоящий дар предвидения…
Вместо того чтобы дать ему кулаком в зубы, нашёл в себе силы ехидно процедить:
-- Да ты что, правда? Кто, например? Неужели троюродная сестра твоей бабушки?
Он беззаботно рассмеялся, видимо, не осознавая, что находится на волосок от смерти:
-- Скажешь тоже, Андраш… Например, друзья.
«Одобрительно» похлопал в ладоши:
-- Выходит, у тебя и друзья такие же идиоты? Поздравляю…
Внезапно налетевший ветер разметал мои длинные распущенные волосы, почти закрыв побледневшее от злости лицо. Я машинально потянулся за шнурком, обычно висевшим на поясе. Но не нашёл его на месте, по-видимому, потеряв в суете. Это разозлило ещё больше, и потому, когда балабол с довольной миной протянул какой-то обрывок кожаного лоскута, взметнувшееся ребро ладони едва не перебило его горло. Только чудом сдержался…
Удивительно, Дью даже не пошевелился, завороженно следя за движением летящей навстречу руки, восхищённо пробормотав:
-- И как у тебя так здорово получается? Может, это какая-то магия -- быстрый как ветер…
Я чуть не поперхнулся воздухом:
-- Ты правда такой дурак или только притворяешься?
Он опустил голову:
-- Просто шучу… Что сразу -- дурак-то? Обидно…
Это было сказано настолько искренне, что я даже растерялся, и вместо того, чтобы покончить с этой надоедливой заразой, кивнул в сторону леса:
-- Ты можешь хоть недолго помолчать и не злить меня ещё больше?
Дью покорно кивнул, явно с трудом сдерживая рвущиеся наружу возражения и очередные глупые вопросы. Чтобы окончательно закрыть эту тему, пришлось пригрозить:
-- Впрочем, можешь трещать как сорока, но уже в одиночестве, а я пойду искать убежище, пока приближающийся ураган не сбросил на голову парочку деревьев…
Попутчик снова засиял:
-- Я с тобой, Андраш! Совершенно не умею ориентироваться в лесу, обещаю держать себя в руках -- честно… -- и он сделал вид, что закрывает рот на замок.
Надо отдать ему должное -- Дью сдержал слово и молчал, пока я с нарастающим страхом лихорадочно искал походящий овраг или яму от поваленного с корнем дерева, где можно было укрыться. Ветер усиливался, небо заволокло тучами так, что ещё совсем недавно ясный день быстро превращался в мрачные сумерки. Да ещё начал накрапывать дождь… Наверху уже вовсю полыхали молнии, а от раскатов приближавшегося грома подкашивались и без того заплетавшиеся ноги.
Редкие, но сильные удары капель подталкивали неудачливых путников поторопиться. В отчаянии самозваный «проводник» оглядывался по сторонам в поисках хоть какого-нибудь убежища, боясь сознаться самому себе, что, кажется, в этот раз уступил судьбе в смертельной игре, ставкой в которой были две жизни. Впрочем, на этого случайно встреченного парня мне было плевать. И всё же, я злился на себя -- наверное, всё-таки стоило отойти подальше от дороги, но так можно было потерять единственный ориентир в этой чаще, и Андраш Петефи не рискнул…
Внезапно Дью потянул за рукав, заставив обратить на себя внимание. По его лбу и щекам уже стекали тонкие струйки дождя. Синие, широко посаженные глаза в свете молний казались просто огромными. Гроза словно стёрла яркие краски с красивого лица, сделав его похожим на блёклый, ещё мокрый акварельный рисунок. Постоянно раздражавший, улыбчивый рот был беспомощно приоткрыт.
Я выдернул руку из его трясущихся пальцев:
-- Чего тебе, балабол?
Дью показал в сторону поваленных, успевших покрыться мхом и прелой листвой чёрных деревьев. Сейчас они напоминали сделанный великанами шалаш из огромных стволов:
-- Там, кажется, снизу есть проход. Андраш, давай проверим…
Не ответив, схватил его за руку, потащив за собой.
