Но вот он передо мной -- старый камень с побледневшими буквами, ржавая ограда, которую никогда не красили, да и могильного холмика не было, значит, там -- пусто…
Она ждала, моя могила…
Я убегала с кладбища, задыхаясь от слёз. Водитель и по совместительству сегодняшний охранник воспринял их как должное: ну, расстроилась девчонка на могиле матери, это нормально. Продолжая всхлипывать, вскочила в машину, кое-как пристегнув ремень дрожащими пальцами. Мы поехали, папин шофёр молча сунул мне пачку бумажных салфеток, услышав в ответ расстроенное:
-- Спасибо…
Он ничего не ответил, сразу видно -- человек военный, хоть и одет в простую куртку и джинсы. Я никак не могла успокоиться, разумная мысль пришла внезапно:
-- Папа... Вот кто точно знает ответ на эту ужасную загадку, и он мне всё скажет, ему придётся объяснить!
В этот момент я почувствовала, как внутри меня с огромной скоростью нарастает гнев, готовый в любую минуту выйти из-под контроля, обрушившись на первого, кому не повезёт оказаться рядом. Вцепившись ногтями в руку, постаралась с помощью боли отвлечься от поглощавшего душу отвратительного чувства и кое-как справилась с этой задачей. Вдруг машина резко затормозила, бросив напрягшееся тело вперёд.
-- Что происходит? -- повернула голову к водителю, наткнувшись на его перепуганный взгляд. Он смотрел на мои руки глазами, полными неприкрытого ужаса.
-- Да что с ними не так? Вот уставился…
На мгновение я замерла от увиденного, кажется, забыв, что надо дышать: рука с длинными чёрными ногтями впилась в ладонь, глубоко вспоров кожу. Тёмная кровь заливала кисть, ручейком стекая на сидение, и при этом мне совсем не было больно. Я холодно посмотрела на бледного как смерть водителя, сказав так, словно ничего страшного не происходило:
-- Поехали, со мной всё в порядке…
Видно, было что-то особенное в моём лице и голосе, заставившее его отвернуться и послушно вести машину домой, правда, при этом он очень спешил. Я приложила к ране салфетку, почему-то уверенная, что кровь скоро остановится, и не ошиблась.
В этот момент меня охватило необъяснимое спокойствие, словно так и должно было быть, и тут нечему удивляться. Правда кое-что всё-таки меня тревожило -- почему только что ногти были чёрные, хотя утром я красила их во все цвета радуги? А сейчас радужный маникюр снова оказался на месте…
-- Вот чудеса… Неужели опять глючит от стресса, или это что-то другое? Да пошло оно к чёрту, -- я зевнула, -- есть проблемы и поважнее, чем меняющий цвет лак на ногтях…
Первый шок миновал, и в моём странном заторможенном состоянии я почти спокойно рассуждала о том, что же это было там, на кладбище:
-- Может, я родилась смертельно больной, и папа с мамой смирились, приготовившись к неизбежному -- похоронить дочку в любое время? Но упрямая Ася взяла и выжила всем назло, так могила пустой и осталась... Полная чушь: какие нормальные родители заранее готовят могилу своему ребёнку, а не надеются на чудо до последней минуты?
В этот момент машина остановилась у дома, я спрыгнула на тротуар, повернувшись, чтобы попрощаться с неразговорчивым водителем, но он резко захлопнул дверь кабины прямо перед моим носом и быстро уехал. Равнодушно пожав плечами:
-- Ну и ладно, -- пошла домой.
Как ни странно, папа меня не встретил, хотя из машины я отправила ему сообщение, что скоро буду дома. Перед тем как зайти в подъезд, взглянула на автостоянку -- навороченный мотоцикл друга был там, а это значило, что и его хозяин находился где-то поблизости. Скорее всего, ждал на автобусной остановке.
Я тут же передумала идти домой, забыв, как неважно выглядела -- с заплаканным лицом и рукой в крови, почти бежала, мечтая лишь о том, чтобы снова его увидеть. Он сидел на облезлой скамейке, опустив плечи, и крутил в руках шлем.
-- Сколько же ему пришлось ждать -- часа три или больше, бедняжка…
Меня тянуло к нему как магнитом, но чем ближе я подходила, тем неувереннее становились шаги.
-- Привет, Митя, -- пробормотала себе под нос, но он услышал и, подняв голову, радостно улыбнулся, мигом рассеяв все сомнения. Положив шлем на скамейку, взял меня за руку, неожиданно притянув к себе, так что пришлось его обнять, чтобы не упасть. Друг засмеялся, усаживая меня рядом и не думая отпускать предательски похолодевшую ладонь.
-- Привет! -- его голос звучал сегодня необыкновенно красиво, а глаза сияли, или просто я сходила по нему с ума.
-- Ася, ты что, опять плакала? -- он взял моё лицо в свои ладони, внимательно его рассматривая и заставляя краснеть от смущения:
-- Боже, опять, наверное, выгляжу как заплаканное чучело. Что за невезуха, ещё подумает, что я истеричка, -- а вслух сказала:
-- Сегодня ездила к маме на кладбище, вот и расстроилась…
-- Ага, ясно. У тебя весь рукав в крови, что случилось? -- продолжил «допрос» наблюдательный друг.
-- Да так, пустяки, -- отмахнулась я, -- немного оцарапала руку.
-- Правда, какую?
Пришлось со вздохом протянуть «мистеру-приставале» ладонь для осмотра. Мне было неловко, ведь я даже не успела её отмыть от потёков крови.
-- Ася, ну-ка, честно признавайся, с кем дралась? -- засмеялся он, -- на тебе нет ни царапинки, так чья это кровь? Как звали поверженного врага?
Я удивлённо захлопала ресницами -- действительно, на кисти, покрытой запекшейся кровью, не было и следа нанесённой мной глубокой раны. Внутри всё похолодело -- как объяснить то, что и сама не понимаешь? Испуганно смотрела на Митю, не представляя, как выкрутиться из этой ситуации, но неожиданно он пришёл мне на помощь:
-- Не знаешь, что придумать, чтобы «приставала» отвязался, да? Тогда просто честно всё расскажи. Я хороший слушатель и понимающий друг.
Он произнёс это очень серьёзно, и теперь мне предстояло выбрать -- довериться ему, объяснив, как всё было на самом деле, или на ходу сочинять историю. Я выбрала первое, хоть и боялась, что, узнав о «странностях», он отвернётся, оставив меня совсем одну. Собравшись с духом, подробно рассказала о том, что случилось сегодня, и о чём умолчала неделю назад.
Митя внимательно слушал, не перебивая, и, видно, очень волновался, потому что снова начал «увлечённо» крутить шлем. Я говорила, боясь взглянуть ему в лицо и увидеть на нём отвращение или неприязнь, поэтому сосредоточилась только на его руках. А там было, на что посмотреть…
С его ногтями творилось что-то странное: прямо у меня на глазах они то становились совсем чёрными, то опять принимали «нормальный» вид. За время моей «исповеди» это повторялось несколько раз, а ещё -- они росли. Да уж -- пугающее и одновременно завораживающее зрелище…
-- Боже, похоже, цвет меняется в зависимости от степени волнения -- чем больше мы психуем, тем он темнее. Это наша общая черта, наверняка Митя и сам догадался. Может, что-то генетическое? -- думала я, продолжая рассказывать, -- а если у него и раны так же быстро заживают? Вдруг мы родственники в каком-нибудь дремучем поколении, а если не в дремучем?
Закончив своё грустное повествование, я подняла голову, и наши взгляды встретились -- очевидно, мы думали об одном и том же.
-- Нет, Ася, не родственники, я проверял, во всяком случае, точно не близкие, -- ответил он на мой невысказанный вопрос и смутился. В ответ я кивнула:
-- А что ты ещё узнал в результате своей проверки?
-- Немного…
-- Например? Не тяни, прошу, у меня душа не на месте…
-- В детстве я тяжело болел, мама была медсестрой и для того, чтобы быть рядом, устроилась работать в клинику, в которой мне приходилось лежать долгими месяцами. А потом я выздоровел и больше никогда не болел. Догадайся, Ася, кто ещё там работал в это время?
-- Мой папа, -- упавшим голосом ответила я.
-- Точно, но я не знаю, были ли наши родители знакомы, хотя, это возможно. А ты не болела в то же время?
-- Митя, я почти ничего не помню о раннем детстве, и мама мне не рассказывала. Ещё что-то узнал?
-- К сожалению, это всё. Когда я недавно позвонил маме, попытавшись расспросить её подробнее, она категорически отказалась разговаривать на эту тему и, кажется, была очень напугана.
От его слов я вздрогнула. Кругом одни секреты, и папа намекал, что не имеет права говорить…
Во что же оказались втянуты наши родители, а теперь и мы с Митей?
Немного помолчав, решила увести разговор в другую сторону:
-- Что думаешь о «моей» могиле? Могли это сделать папа с мамой?
-- Да что ты, это было бы слишком… дико. Считаю, ты права -- стоит спросить отца, он-то точно должен быть в курсе.
Ни я, ни Митя не знали, почему мы такие особенные. Но папа… если не он, то кто?
-- Пойдём к нам, наверное, папа на работе, иначе он уже поджидал бы машину у подъезда -- последнее время совсем не выпускает меня из виду.
-- Это плохо, значит, ты в опасности, -- тихо сказал Митя, и от его слов сердце сжалось в трепещущий хрупкий комок.
-- Тогда не оставляй меня одну, -- я взяла его за руку и повела за собой. По дороге мы подавленно молчали, от недавнего весёлого настроения не осталось ни следа.
В квартире было очень тихо, папа не вышел навстречу и не спросил, как я доехала -- значит, его точно не было дома. Мы сняли куртки в прихожей и разулись, открыв дверь на кухню, где и стало ясно, как же я ошибалась -- он был дома…
Папа сидел на стуле у окна спиной к двери и смотрел на улицу, видимо, поджидая меня. Этого я не предвидела и растерялась, а Митя заметно напрягся, почему-то притянув меня к себе.
-- Папа? Я думала, что ты на работе. У меня всё нормально, -- неуверенно пробормотала, лихорадочно соображая, как объяснить присутствие рядом друга.
Но папа не ответил и даже не повернулся.
-- Па, ты сердишься на меня? Я сейчас всё объясню…
Когда он снова промолчал, от нехорошего предчувствия меня бросило в дрожь -- это снова происходило: волосы начали шевелиться, а в груди зарождалось что-то тёмное и яростное. Я попыталась подойти ближе, но Митя ещё сильнее прижал к себе, умоляюще прошептав:
-- Асенька, пожалуйста, не надо, не смотри… -- но я вырвалась, бросившись к окну.
Папа сидел на своём любимом стуле с высокой спинкой, купленном им на какой-то распродаже, и смотрел вперёд. Казалось, он спал с открытыми глазами -- его лицо было спокойным и каким-то непривычно чужим. Что с ним было не так? Растерянно перевела взгляд на окно и увидела маленькое отверстие в стекле, ещё одно чернело прямо посередине папиного лба…
Я не понимала, что происходит, не верила глазам, даже закричать сейчас не могла. Не чувствовала, как Митя осторожно обнял меня за талию, пытаясь увести -- ноги словно приросли к полу. Долго пыталась расцепить окаменевшие губы, и, наконец, получилось прошептать только одно слово:
-- Папа…
Митя повторил попытку увести меня с кухни и был отброшен с такой нечеловеческой силой, о которой я и не подозревала. Ударившись о стену, он сполз по ней, оставшись сидеть на полу, свесив голову на грудь. В этот момент что-то чиркнуло как раз по тому месту на обоях, где он только что стоял. Посыпалась штукатурка. Это если и не отрезвило меня полностью, то хотя бы заставило обратить внимание на находящегося без сознания друга.
И на маленькое красное дрожащее пятно на его груди. Что-то щёлкнуло у меня в голове -- я мгновенно среагировала, и в моём заторможенном состоянии это было невероятно -- упала на Митю, опрокидывая его на пол и закрывая собой. Снова чиркнуло по стене, на этот раз там, где только что было его сердце.
-- В нас стреляют! -- паниковал мозг, -- надо бежать, -- раздавал он команды, но я действовала по-своему. Ухватив Митю за свитер, ползком вытащила его из кухни в прихожую, туда, где нас не мог достать чёртов снайпер. Намочила в ванной полотенце и прикладывала его к голове друга, постоянно повторяя:
-- Ну, очнись же, Митенька, прости меня, дуру безмозглую! Приходи в себя скорее, надо убираться отсюда -- нас могут убить, как… папу.
Видя, что уговоры на него не действуют, я попросту надавала и так пострадавшему бедняге крепких пощёчин. Это, к счастью, привело его в чувство, и он открыл глаза:
-- Что происходит? Ты зачем меня ударила? Ох, как болит голова, -- простонал Митя.
-- Ничего, до свадьбы -- заживёт.
-- До чьей свадьбы? Ты о чём?
-- До твоей, конечно… Хватит болтать, умоляю, надо уходить отсюда -- в нас стреляют!
-- Кто?
-- Снайпер, болван! Да вставай же ты, скорее, надевай куртку, вот так, хороший мальчик… Стой у стены, нет, кому сказала -- не падай, а стой…
Так, с горем пополам, помогла ему и оделась сама. Но идти Митя пока не мог, и в этом была моя вина, ведь тогда я ещё не умела контролировать свою силу.
-- Вряд ли это утешит Митю, когда он окончательно придёт в себя, но это всё потом. Как нам сейчас-то быть? -- рассуждала я, глядя на друга, в очередной раз сползающего по стене на пол. -- Ходить он пока не может, на себе его не донесу, а моя чудо-сила -- пропала. Значит, будем сидеть и ждать -- надеюсь, сюда снайпер не сунется…
Так мы и сделали. Митя довольно быстро очухался, хотя чему тут удивляться? Ведь он такой же, как я -- на нём всё должно быстро заживать. Через час друг по несчастью уже настолько очухался, что пытался мной командовать. Мы немного поспорили, в конце концов решив, что будем выбираться отсюда на его мотоцикле, надо только дождаться темноты…
О папе даже не заговаривали -- Митя, вероятно, боялся, что снова сорвусь…
А я старалась не думать, что папочка там, за стеной, молчаливый и холодный, что больше никогда не увижу его живым, не услышу любимый голос. Я понимала -- настоящее осознание потери придёт гораздо позже. Так уже было, когда не стало мамы, но тогда у меня был папа -- он помог и поддержал, а теперь рядом только Митя, и, бог знает, надолго ли…
Я надеялась, что скоро мы уедем отсюда, но не представляла, куда. Думаю, Митя тоже. Сейчас главное -- покинуть это страшное место, ещё совсем недавно казавшееся самым безопасным в мире. Уехать, бросив здесь папу? Трудно, но придётся это сделать, ведь если бы он мог, наверняка сказал:
-- Беги, малышка…
Несмотря на все мои старания, мысли о папе не отпускали. Сердце отчаянно трепыхалось как крылья бьющейся о стекло бабочки, а лицо давно уже намокло от слёз:
-- Надо взять себя в руки, иначе нам обоим -- конец. Представлю, что всё это сон, да-да, просто страшный сон, который рано или поздно кончится…
В это время за входной дверью послышались топот, смех и весёлые голоса, а затем хлопки, от которых я сначала вздрогнула и напряглась, но потом успокоилась -- просто кто-то открывал шампанское.
-- Да это же свадьба у соседей, и как я про неё забыла? Всю прошлую неделю местные сплетницы только её и обсуждали. Сейчас, наверное, гурьбой пойдут на улицу. Это наш шанс… -- сообразила я и потрясла за плечи закрывшего глаза Митю.
-- Вставай быстрее, это соседи по площадке, у них -- свадьба, с ними и выйдем, -- сказала я, и, к счастью, он сразу всё понял.
Митя крепко сжал мою ладонь, и мы выскочили за дверь. И вовремя -- свадебная толпа уже направлялась к чёрной лестнице, так как в лифт всё «общество» не влезало. Нам удалось удачно пристроиться позади шумной компании, не привлекая к себе внимания.
Она ждала, моя могила…
Я убегала с кладбища, задыхаясь от слёз. Водитель и по совместительству сегодняшний охранник воспринял их как должное: ну, расстроилась девчонка на могиле матери, это нормально. Продолжая всхлипывать, вскочила в машину, кое-как пристегнув ремень дрожащими пальцами. Мы поехали, папин шофёр молча сунул мне пачку бумажных салфеток, услышав в ответ расстроенное:
-- Спасибо…
Он ничего не ответил, сразу видно -- человек военный, хоть и одет в простую куртку и джинсы. Я никак не могла успокоиться, разумная мысль пришла внезапно:
-- Папа... Вот кто точно знает ответ на эту ужасную загадку, и он мне всё скажет, ему придётся объяснить!
В этот момент я почувствовала, как внутри меня с огромной скоростью нарастает гнев, готовый в любую минуту выйти из-под контроля, обрушившись на первого, кому не повезёт оказаться рядом. Вцепившись ногтями в руку, постаралась с помощью боли отвлечься от поглощавшего душу отвратительного чувства и кое-как справилась с этой задачей. Вдруг машина резко затормозила, бросив напрягшееся тело вперёд.
-- Что происходит? -- повернула голову к водителю, наткнувшись на его перепуганный взгляд. Он смотрел на мои руки глазами, полными неприкрытого ужаса.
-- Да что с ними не так? Вот уставился…
На мгновение я замерла от увиденного, кажется, забыв, что надо дышать: рука с длинными чёрными ногтями впилась в ладонь, глубоко вспоров кожу. Тёмная кровь заливала кисть, ручейком стекая на сидение, и при этом мне совсем не было больно. Я холодно посмотрела на бледного как смерть водителя, сказав так, словно ничего страшного не происходило:
-- Поехали, со мной всё в порядке…
Видно, было что-то особенное в моём лице и голосе, заставившее его отвернуться и послушно вести машину домой, правда, при этом он очень спешил. Я приложила к ране салфетку, почему-то уверенная, что кровь скоро остановится, и не ошиблась.
В этот момент меня охватило необъяснимое спокойствие, словно так и должно было быть, и тут нечему удивляться. Правда кое-что всё-таки меня тревожило -- почему только что ногти были чёрные, хотя утром я красила их во все цвета радуги? А сейчас радужный маникюр снова оказался на месте…
-- Вот чудеса… Неужели опять глючит от стресса, или это что-то другое? Да пошло оно к чёрту, -- я зевнула, -- есть проблемы и поважнее, чем меняющий цвет лак на ногтях…
Первый шок миновал, и в моём странном заторможенном состоянии я почти спокойно рассуждала о том, что же это было там, на кладбище:
-- Может, я родилась смертельно больной, и папа с мамой смирились, приготовившись к неизбежному -- похоронить дочку в любое время? Но упрямая Ася взяла и выжила всем назло, так могила пустой и осталась... Полная чушь: какие нормальные родители заранее готовят могилу своему ребёнку, а не надеются на чудо до последней минуты?
В этот момент машина остановилась у дома, я спрыгнула на тротуар, повернувшись, чтобы попрощаться с неразговорчивым водителем, но он резко захлопнул дверь кабины прямо перед моим носом и быстро уехал. Равнодушно пожав плечами:
-- Ну и ладно, -- пошла домой.
Прода от 18.04.2022, 06:36
Глава 7
Как ни странно, папа меня не встретил, хотя из машины я отправила ему сообщение, что скоро буду дома. Перед тем как зайти в подъезд, взглянула на автостоянку -- навороченный мотоцикл друга был там, а это значило, что и его хозяин находился где-то поблизости. Скорее всего, ждал на автобусной остановке.
Я тут же передумала идти домой, забыв, как неважно выглядела -- с заплаканным лицом и рукой в крови, почти бежала, мечтая лишь о том, чтобы снова его увидеть. Он сидел на облезлой скамейке, опустив плечи, и крутил в руках шлем.
-- Сколько же ему пришлось ждать -- часа три или больше, бедняжка…
Меня тянуло к нему как магнитом, но чем ближе я подходила, тем неувереннее становились шаги.
-- Привет, Митя, -- пробормотала себе под нос, но он услышал и, подняв голову, радостно улыбнулся, мигом рассеяв все сомнения. Положив шлем на скамейку, взял меня за руку, неожиданно притянув к себе, так что пришлось его обнять, чтобы не упасть. Друг засмеялся, усаживая меня рядом и не думая отпускать предательски похолодевшую ладонь.
-- Привет! -- его голос звучал сегодня необыкновенно красиво, а глаза сияли, или просто я сходила по нему с ума.
-- Ася, ты что, опять плакала? -- он взял моё лицо в свои ладони, внимательно его рассматривая и заставляя краснеть от смущения:
-- Боже, опять, наверное, выгляжу как заплаканное чучело. Что за невезуха, ещё подумает, что я истеричка, -- а вслух сказала:
-- Сегодня ездила к маме на кладбище, вот и расстроилась…
-- Ага, ясно. У тебя весь рукав в крови, что случилось? -- продолжил «допрос» наблюдательный друг.
-- Да так, пустяки, -- отмахнулась я, -- немного оцарапала руку.
-- Правда, какую?
Пришлось со вздохом протянуть «мистеру-приставале» ладонь для осмотра. Мне было неловко, ведь я даже не успела её отмыть от потёков крови.
-- Ася, ну-ка, честно признавайся, с кем дралась? -- засмеялся он, -- на тебе нет ни царапинки, так чья это кровь? Как звали поверженного врага?
Я удивлённо захлопала ресницами -- действительно, на кисти, покрытой запекшейся кровью, не было и следа нанесённой мной глубокой раны. Внутри всё похолодело -- как объяснить то, что и сама не понимаешь? Испуганно смотрела на Митю, не представляя, как выкрутиться из этой ситуации, но неожиданно он пришёл мне на помощь:
-- Не знаешь, что придумать, чтобы «приставала» отвязался, да? Тогда просто честно всё расскажи. Я хороший слушатель и понимающий друг.
Он произнёс это очень серьёзно, и теперь мне предстояло выбрать -- довериться ему, объяснив, как всё было на самом деле, или на ходу сочинять историю. Я выбрала первое, хоть и боялась, что, узнав о «странностях», он отвернётся, оставив меня совсем одну. Собравшись с духом, подробно рассказала о том, что случилось сегодня, и о чём умолчала неделю назад.
Митя внимательно слушал, не перебивая, и, видно, очень волновался, потому что снова начал «увлечённо» крутить шлем. Я говорила, боясь взглянуть ему в лицо и увидеть на нём отвращение или неприязнь, поэтому сосредоточилась только на его руках. А там было, на что посмотреть…
С его ногтями творилось что-то странное: прямо у меня на глазах они то становились совсем чёрными, то опять принимали «нормальный» вид. За время моей «исповеди» это повторялось несколько раз, а ещё -- они росли. Да уж -- пугающее и одновременно завораживающее зрелище…
-- Боже, похоже, цвет меняется в зависимости от степени волнения -- чем больше мы психуем, тем он темнее. Это наша общая черта, наверняка Митя и сам догадался. Может, что-то генетическое? -- думала я, продолжая рассказывать, -- а если у него и раны так же быстро заживают? Вдруг мы родственники в каком-нибудь дремучем поколении, а если не в дремучем?
Закончив своё грустное повествование, я подняла голову, и наши взгляды встретились -- очевидно, мы думали об одном и том же.
-- Нет, Ася, не родственники, я проверял, во всяком случае, точно не близкие, -- ответил он на мой невысказанный вопрос и смутился. В ответ я кивнула:
-- А что ты ещё узнал в результате своей проверки?
-- Немного…
-- Например? Не тяни, прошу, у меня душа не на месте…
-- В детстве я тяжело болел, мама была медсестрой и для того, чтобы быть рядом, устроилась работать в клинику, в которой мне приходилось лежать долгими месяцами. А потом я выздоровел и больше никогда не болел. Догадайся, Ася, кто ещё там работал в это время?
-- Мой папа, -- упавшим голосом ответила я.
-- Точно, но я не знаю, были ли наши родители знакомы, хотя, это возможно. А ты не болела в то же время?
-- Митя, я почти ничего не помню о раннем детстве, и мама мне не рассказывала. Ещё что-то узнал?
-- К сожалению, это всё. Когда я недавно позвонил маме, попытавшись расспросить её подробнее, она категорически отказалась разговаривать на эту тему и, кажется, была очень напугана.
От его слов я вздрогнула. Кругом одни секреты, и папа намекал, что не имеет права говорить…
Во что же оказались втянуты наши родители, а теперь и мы с Митей?
Немного помолчав, решила увести разговор в другую сторону:
-- Что думаешь о «моей» могиле? Могли это сделать папа с мамой?
-- Да что ты, это было бы слишком… дико. Считаю, ты права -- стоит спросить отца, он-то точно должен быть в курсе.
Ни я, ни Митя не знали, почему мы такие особенные. Но папа… если не он, то кто?
-- Пойдём к нам, наверное, папа на работе, иначе он уже поджидал бы машину у подъезда -- последнее время совсем не выпускает меня из виду.
-- Это плохо, значит, ты в опасности, -- тихо сказал Митя, и от его слов сердце сжалось в трепещущий хрупкий комок.
-- Тогда не оставляй меня одну, -- я взяла его за руку и повела за собой. По дороге мы подавленно молчали, от недавнего весёлого настроения не осталось ни следа.
В квартире было очень тихо, папа не вышел навстречу и не спросил, как я доехала -- значит, его точно не было дома. Мы сняли куртки в прихожей и разулись, открыв дверь на кухню, где и стало ясно, как же я ошибалась -- он был дома…
Папа сидел на стуле у окна спиной к двери и смотрел на улицу, видимо, поджидая меня. Этого я не предвидела и растерялась, а Митя заметно напрягся, почему-то притянув меня к себе.
-- Папа? Я думала, что ты на работе. У меня всё нормально, -- неуверенно пробормотала, лихорадочно соображая, как объяснить присутствие рядом друга.
Но папа не ответил и даже не повернулся.
-- Па, ты сердишься на меня? Я сейчас всё объясню…
Когда он снова промолчал, от нехорошего предчувствия меня бросило в дрожь -- это снова происходило: волосы начали шевелиться, а в груди зарождалось что-то тёмное и яростное. Я попыталась подойти ближе, но Митя ещё сильнее прижал к себе, умоляюще прошептав:
-- Асенька, пожалуйста, не надо, не смотри… -- но я вырвалась, бросившись к окну.
Папа сидел на своём любимом стуле с высокой спинкой, купленном им на какой-то распродаже, и смотрел вперёд. Казалось, он спал с открытыми глазами -- его лицо было спокойным и каким-то непривычно чужим. Что с ним было не так? Растерянно перевела взгляд на окно и увидела маленькое отверстие в стекле, ещё одно чернело прямо посередине папиного лба…
Я не понимала, что происходит, не верила глазам, даже закричать сейчас не могла. Не чувствовала, как Митя осторожно обнял меня за талию, пытаясь увести -- ноги словно приросли к полу. Долго пыталась расцепить окаменевшие губы, и, наконец, получилось прошептать только одно слово:
-- Папа…
Митя повторил попытку увести меня с кухни и был отброшен с такой нечеловеческой силой, о которой я и не подозревала. Ударившись о стену, он сполз по ней, оставшись сидеть на полу, свесив голову на грудь. В этот момент что-то чиркнуло как раз по тому месту на обоях, где он только что стоял. Посыпалась штукатурка. Это если и не отрезвило меня полностью, то хотя бы заставило обратить внимание на находящегося без сознания друга.
И на маленькое красное дрожащее пятно на его груди. Что-то щёлкнуло у меня в голове -- я мгновенно среагировала, и в моём заторможенном состоянии это было невероятно -- упала на Митю, опрокидывая его на пол и закрывая собой. Снова чиркнуло по стене, на этот раз там, где только что было его сердце.
-- В нас стреляют! -- паниковал мозг, -- надо бежать, -- раздавал он команды, но я действовала по-своему. Ухватив Митю за свитер, ползком вытащила его из кухни в прихожую, туда, где нас не мог достать чёртов снайпер. Намочила в ванной полотенце и прикладывала его к голове друга, постоянно повторяя:
-- Ну, очнись же, Митенька, прости меня, дуру безмозглую! Приходи в себя скорее, надо убираться отсюда -- нас могут убить, как… папу.
Видя, что уговоры на него не действуют, я попросту надавала и так пострадавшему бедняге крепких пощёчин. Это, к счастью, привело его в чувство, и он открыл глаза:
-- Что происходит? Ты зачем меня ударила? Ох, как болит голова, -- простонал Митя.
-- Ничего, до свадьбы -- заживёт.
-- До чьей свадьбы? Ты о чём?
-- До твоей, конечно… Хватит болтать, умоляю, надо уходить отсюда -- в нас стреляют!
-- Кто?
-- Снайпер, болван! Да вставай же ты, скорее, надевай куртку, вот так, хороший мальчик… Стой у стены, нет, кому сказала -- не падай, а стой…
Так, с горем пополам, помогла ему и оделась сама. Но идти Митя пока не мог, и в этом была моя вина, ведь тогда я ещё не умела контролировать свою силу.
-- Вряд ли это утешит Митю, когда он окончательно придёт в себя, но это всё потом. Как нам сейчас-то быть? -- рассуждала я, глядя на друга, в очередной раз сползающего по стене на пол. -- Ходить он пока не может, на себе его не донесу, а моя чудо-сила -- пропала. Значит, будем сидеть и ждать -- надеюсь, сюда снайпер не сунется…
Так мы и сделали. Митя довольно быстро очухался, хотя чему тут удивляться? Ведь он такой же, как я -- на нём всё должно быстро заживать. Через час друг по несчастью уже настолько очухался, что пытался мной командовать. Мы немного поспорили, в конце концов решив, что будем выбираться отсюда на его мотоцикле, надо только дождаться темноты…
О папе даже не заговаривали -- Митя, вероятно, боялся, что снова сорвусь…
А я старалась не думать, что папочка там, за стеной, молчаливый и холодный, что больше никогда не увижу его живым, не услышу любимый голос. Я понимала -- настоящее осознание потери придёт гораздо позже. Так уже было, когда не стало мамы, но тогда у меня был папа -- он помог и поддержал, а теперь рядом только Митя, и, бог знает, надолго ли…
Я надеялась, что скоро мы уедем отсюда, но не представляла, куда. Думаю, Митя тоже. Сейчас главное -- покинуть это страшное место, ещё совсем недавно казавшееся самым безопасным в мире. Уехать, бросив здесь папу? Трудно, но придётся это сделать, ведь если бы он мог, наверняка сказал:
-- Беги, малышка…
Несмотря на все мои старания, мысли о папе не отпускали. Сердце отчаянно трепыхалось как крылья бьющейся о стекло бабочки, а лицо давно уже намокло от слёз:
-- Надо взять себя в руки, иначе нам обоим -- конец. Представлю, что всё это сон, да-да, просто страшный сон, который рано или поздно кончится…
В это время за входной дверью послышались топот, смех и весёлые голоса, а затем хлопки, от которых я сначала вздрогнула и напряглась, но потом успокоилась -- просто кто-то открывал шампанское.
-- Да это же свадьба у соседей, и как я про неё забыла? Всю прошлую неделю местные сплетницы только её и обсуждали. Сейчас, наверное, гурьбой пойдут на улицу. Это наш шанс… -- сообразила я и потрясла за плечи закрывшего глаза Митю.
-- Вставай быстрее, это соседи по площадке, у них -- свадьба, с ними и выйдем, -- сказала я, и, к счастью, он сразу всё понял.
Митя крепко сжал мою ладонь, и мы выскочили за дверь. И вовремя -- свадебная толпа уже направлялась к чёрной лестнице, так как в лифт всё «общество» не влезало. Нам удалось удачно пристроиться позади шумной компании, не привлекая к себе внимания.
