Она прошла немного вперед и остановилась, не зная, куда себя девать. Вокруг все чужое, позади Хасс. Причем злой Хасс. Казалось, что даже воздух вокруг него искрится и колется. Немного подумав, Ким отступила от него еще на пару шагов. Она помнила, каково это, когда звериный взгляд затягивает ночь, способная причинить боль.
Хасс подошел к постели, раздраженно сдернул одну из шкур и осмотрелся:
— Спать ты будешь…
Проклятье. Куда ее положить, чтобы под ногами не путалась и не мешала? Вариант с землей он отмел сразу. Не хватало еще застудить девку. Класть к себе под бок — исключено. Это слишком...просто слишком.
Выбор остановился на сундуке. Он широкий, крышка плоская, по длине такой, что коротышка Ким сможет вытянуться в полный рост.
— Твое место теперь здесь, — бросил шкуру поверх сундука, — ложись, и чтобы я до утра ни звука от тебя не слышал.
Сдержанно кивнув, Ким направилась к своему новому ночлегу, выделенному щедрым хозяином.
Главное не смотреть на него, и голову не поднимать! Иначе заметит, что щеки пылают алым. Одна мысль о том, что теперь придется ночевать вместе с ним, наедине, вызывала протест. Да лучше было в драном шатре с рабынями, чем здесь! Жестко, пыльно и пахло потом, но зато янтарные глаза не смотрели в упор, будто пытаясь пробиться внутрь, разворошить все там. Хотя чего врать, и так все разворошил, потому что помимо разочарования и внезапной злости, Ким чувствовала смятение. Странное, обжигающее, острыми когтями пробирающееся вдоль ребер.
— Что это? — внезапно спросил Хасс, заметив серые замызганные тряпки.
— Ничего, — Ким попыталась спрятать руки за спину, но кхассер, не церемонясь перехватил, крепко сжав запястье.
— Если я задаю вопрос, то ты отвечаешь. Сразу и по делу.
— Все в порядке. Просто немного натёрла, когда работала, — жаловаться она точно не станет. Не дождется! — ой!
Он бесцеремонно сдернул тряпицу и, легко удерживая, развернул ее руку ладонью кверху. Уставился на обожжённые красные пальцы, на рубцы, трещины и набухшие пузыри. Потом медленно поднял на нее взгляд:
— Это, по-твоему, в порядке?
— Д-да, — заикаясь подтвердила она, — пройдет. Скоро.
В этом она очень сомневалась. Руки выглядели так, что хотелось плакать, а завтра снова предстояло стирать.
— Ты же лекарка, — ухмыльнулся он, — помогла бы себе.
— Я не умею…себе, — призналась она, вытягивая ладонь из его захвата, потом угрюмо добавила, — я вообще почти ничего не умею. Один раз только лечила. И то случайно.
Он ее уже не слушал. Открыл сундук, скинув, едва постеленную шкуру, покопался там и достал две бутылочки. Одну побольше в темном стекле, вторую маленькую светлую.
— Иди сюда, — зубами вытянул тугую пробку и сплюнул ее в сторону. По шатру тут же разнесся резкий, горьковатый запах трав, — давай руку.
Что-то подсказывало, что лечение кхассера будет не из приятных, поэтому Ким не спешила исполнять его приказ. Подозрительно принюхивалась, пытаясь определить, что это за эликсир, но ее познания в травничестве были слабыми, а Хасс не любил, когда его заставляли ждать. Он шагнул к ней так стремительно, что Ким не успела даже отшатнуться, схватил за запястье и щедро плеснул на кожу.
Ей показалось, будто кисть опустили в котел с кипящем дегтем. Больно и горячо. Ладонь тут же покрылась бурой пеной. Пузыри надувались, лопались и снова надувались.
Она зашипела от боли, попыталась вырваться, но Хасс держал словно в тисках.
— Терпи! Станет легче.
Легче? Да у нее сейчас остатки кожи с руки слезут! Она давилась, глотая слезы, сдерживалась из последних сил, чтобы не застонать, но не проронила ни звука. Только воздух ртом хватала, как рыба, выброшенная на берег. И вот когда уже дыхания совсем не осталось и перед глазами начало темнеть, боль стала успокаиваться, пока наконец совсем не ушла, оставив за собой теплое покалывание.
Все так же не разжимая своей хватки, Хасс подтащил ее к умывальнику и ополоснул руку прохладной водой. Пока она выглядела еще ужаснее, чем минуту назад, но по ощущениям стало легче. Тогда он открыл вторую бутылку, выдавил несколько густых капель себе на пальцы и быстрыми четкими движениями размазал по ее ладони, прошелся по тонким трепещущим пальцам, перешел на тыльную часть руки.
Пахло мятой, липовым медом и еще чем-то холодным, словно горный ручей, а там, где мазь соприкасалась с кожей, та будто немела, теряя чувствительность.
Ким смотрела, как он быстро, умело обрабатывал ее раны и не дышала. Его прикосновения были твердыми, но не грубыми, и какими-то волнительными.
Не дышал и Хасс. Только с каждой секундой становился все мрачнее. Его рот сжался в жесткую тонкую линию, на скулах играли желваки, а выражение янтарных глаз нельзя было разобрать.
Закончив с процедурой, он достал мягкую, чистую холстину, разорвал ее на полосы и туго перевязал ладонь пленницы.
— Теперь другую, — коротко произнес, снова берясь за темную бутылочку, — готова?
Ким с трудом сглотнула и, зажмурившись, протянула ему вторую руку.
Немного погодя, когда обе руки были перевязаны, измученная и глубоко несчастная Ким забралась на сундук, который теперь стал ее кроватью, свернулась клубочком, с головой накрыв себя шкурой, еще хранившей чужой запах.
Вот бы сейчас заснуть, а завтра проснуться и увидеть перед собой серые и такие родные стены кельи монастыря Россы. Ворчливую Харли, старую йену….
Как глупо. Какой монастырь? Какая Йена? Они теперь по другую сторону горного хребта, а рядом только кровожадные андракийцы и Хасс.
Она лежала и прислушивалась к тому, чем занимался кхассер. Вот он прошел по шатру, сделав несколько шумных глотков, треснул кубком по столу, убрал оружие. Недовольно крякнул. Еще прошелся.
Ким чувствовала его присутствие, его раздражение. Здесь вообще все было его. Вещи, запах, аура. Его территория. Его правила. Даже она и то была ЕГО! Пленницей, рабыней, собственностью.
Тем временем Хасс негодовал. Ходил из угла в угол и злился. По большей части на себя самого и на то, что никак не удавалось взять под контроль свои эмоции. Руки эти тоненькие, с кровоточащими горячими ладошками не шли из ума…
Вот не плевать ли? Просто захваченная в долине девица, которую через пару недель, а может и раньше он отдаст императору. Что там потом будет с ней самой и ее бедными ладонями — его не касается.
Тихо, не разжимая зубов, зарычал и завалился на походную постель. К демонам все эти раздумья, лучше спать. Надо восстанавливать то, что потратил на переход через горы и обследование срединной долины. Все остальное подождет.
Однако вместо сна он занимался тем, что лежал, сверлил взглядом едва мерцающие световые сферы, которые неспешно кружились под куполом шатра, и ждал… Того что она сломается и начнет давиться слезами. Ждал икания и всхлипов, но со стороны Ким не доносилось ни звука. Она не шевелилась и в какой-то момент ему даже показалось, что не дышала.
— Да чтоб тебя, — прошипел, садясь на кровати.
Хотел окликнуть, но не стал. Вместо этого бесшумно поднялся и подошел к сундуку, чувствуя, как внутри все звенело, словно натянутая до предела тетива.
Ким спала…
Ее коса наполовину распустилась и светлые пряди разметались по темной шкуре. Длинные ресницы подрагивали, отбрасывая тени на бледные, лишенные румянца щеки. Губы приоткрылись, притягивая к себе взгляд кхассера. Внезапно захотелось прикоснуться к ним, провести большим пальцем, смять, почувствовать податливую мягкость.
Дикий, неуместный соблазн.
Он остановился, только когда пальцы замерли в опасной близи от ее кожи, будто из тумана вынырнул, недоумевая, что происходит. Сжал кулак и отступил, а потом и вовсе вышел из шатра на улицу.
Веселье было в разгаре: песни, пляски, хмельные голоса и смех. Те, кому выпал жребий нести дежурство, хмуро прохаживались меж шатров, следя за порядком, а остальные гуляли, предвкушая скорое возвращение домой.
Хасс стоял своего шатра и, запрокинув голову, смотрел на черный небосвод, надеясь увидеть какой-нибудь знак, но звезды были все так же спокойны как раньше и не хотели с ним говорить. Тогда он бесшумной тенью скользнул в ближайший проход и быстрым шагом пошел прочь. Не к центру, не к большим кострам, где было его место, наравне с остальными кхассерами, а к пустырю за лагерем.
Ему нужно было вернуть себе способность трезво думать, и лучшего способа, чем долгая изнурительная тренировка он не знал. Когда силы на пределе, мышцы гудят, а инстинкты обострены до предела, все бесполезные мысли уходят. Сейчас именно в этом он нуждался больше всего.
Услышать голос Хасса с утра — не самое большое удовольствие, но зато как бодрит! Сон мигом слетел. Ким скатилась со своего места и вытянулась по струнке, ошалело пытаясь сообразить, где находится.
В шатре. У кхассера. Который стоял так близко, что протяни руку и прикоснешься. Вот только касаться его — последнее, чего хотелось в этой жизни.
— Барахло свое снимай.
Все-таки не удержалась. Вскинула на него изумленный взгляд:
— Как же…
— Вот это наденешь, — он кивнул на одежду, стопкой сложенную на лавке, — а рванину твою сжечь надо.
Ким невольно поправила разорванный ворот, сползавший на полплеча, и кивнула. Спорить все равно бесполезно.
— Помойся. От тебя воняет, — кхассер указал на второй полог в глубине шатра.
Его холодные слова неожиданно задели и обидели. Ким покраснела и, подхватив одежду, бросилась в крохотный закуток, отгороженный от остальной части шатра. Здесь было тесно: низкая лавка для вещей, чан, наполненный парящей водой, да ведро с ковшом на подставке.
Но не успела она опустить полог, как Хасс зашел следом, напугав ее своим внезапным появлением. В два прыжка Ким очутилась за чаном, хотя вряд ли такая защита могла спасти ее от андерита.
— Руки покажи, — ровно сказал он, сделав вид, что не заметил ее попыток спрятаться.
Руки! Она спросонья совсем о своих изувеченных ладонях. Уставилась на пожелтевшие тряпки и пропустила тот момент, когда Хасс оказался рядом.
— Живо! — не дожидаясь, пока она справится с бинтами, кинт сам их снял, и придирчиво рассмотрел ее кисти, поворачивая их то так, то эдак.
— Уже лучше.
Ладони действительно выглядели лучше. Краснота прошла, мелкие царапины затянулись, пузыри, надувшиеся вчера так угрожающе, опустились.
— К котлам сегодня не подходи, поняла?
— От меня это не зависит, — буркнула Ким, рассматривая свои руки, — куда отправят, то и буду делать. Я ж рабыня.
Кхассер только хмыкнул в ответ на ее слова. Порой бродяжка была забавной. Чего-то топорщилась, огрызалась. Наверное, надо было ее поставить на место, скрутить, чтобы пикнуть не смела, но почему-то не хотелось этого делать. Интереснее было наблюдать за ней…
От этих мыслей усмешка погасла сама собой. Что-то не так с этой девчонкой, неправильно. Она что-то делала с ним, заставляя вести себя иначе, думать иначе, занимала то место в голове, которое для нее не предназначалось.
— У тебя десять минут. Потом пеняй на себя, — холодно обронил Хасс, отталкивая от себя худенькие руки. Больше не глядя в ее сторону, он вернулся в шатер, на ходу задергивая за собой тонкий полог. Злился, и снова не понимал на кого больше. На себя, или на нее.
Прекрасно понимая, что кхассер так просто слов на ветер не бросал, и никто не помешает ему выполнить свои угрозы, Ким тут же начала раздеваться, а потом проворно забралась в чан с водой. Горячо! Окунувшись с головой, она схватила кусок темного вонючего мыла и начала себя тереть. Быстро, зло, стараясь не пропустить ни кусочка кожи.
— Ты там заснула, бродяжка?
Голос раздался откуда-то из далека, из другого конца шатра.
— Меня зовут Ким, — прошипела она себе под нос, а вслух произнесла: — уже почти.
— Не вынуждай меня выводить тебя силой.
Она еще раз облилась чистой водой и выскочила из чана. С трудом натянула на сырое тело чистую одежду, и только успела как следует отжать волосы, как появился ее похититель. Янтарный взгляд скользнул от сырой макушки, до поджатых маленьких пальчиков на ногах, а потом перескочил на разношенные сандалии, которые ей выдала Орлада взамен зимних сапог.
Сандалии, пережившие не одну смену рабских ног, выглядели отвратно. Кожаные ремешки растянулись, подошва местами была стоптана почти до дыр. Да и размер был больше того, что носила Ким.
— Жди меня здесь! — процедил сквозь зубы Хасс и ушел, оставив ее в полном замешательстве.
Здесь это где? На лавке возле чана? Или можно вернуться обратно в шатер?
Немного потоптавшись на месте, Ким все-таки прошла к своему сундуку, села на край и без особого интереса осмотрелась. Ничего нового не появилось, разве что на столе остался один кривой нож, а перевязь с оружием пропала. На подносе стоял кувшин с водой и тарелка с темными лепешками.
В животе уныло заурчало. Вчерашняя баланда провалилась, и сосущее чувство голода медленно набирало обороты. Интересно, если она утащит одну маленькую лепешечку, кхассер заметит это? Рассердится и накажет?
Проверять благосклонность Хасса на своей шкуре не хотелось, поэтому Ким тяжело сглотнула и отвернулась от стола, тут же зацепившись взглядом за идеально заправленную постель. Тут же начало калить щеки, и даже уши запекло, а смятение становилось все сильнее, потому что мысли в голове крутились странные, непонятные, тревожные.
Кхассер вернулся быстро. Вошел в шатер уверенным пружинистым шагом и сунул ей в руки новые сандалии:
— Надевай.
Мягкая обувь пришлась в пору. Ремешки плотно обхватывали тонкие щиколотки и поднимались вверх по икрам почти до самого колена, а маленькие аккуратные пальчики оставались открытыми и притягивали к себе мужской взгляд.
Хасс смотрел на них, не отрываясь. В очередной раз жгучая волна поднималась где-то на задворках, разрасталась, угрожающе набирала силу, грозя снести все на своем пути.
Он недовольно оскалился и поднял взгляд на ее лицо, как раз в тот момент, когда Ким украдкой поглядывала на хлеб.
— Ты голодная?
— Нет, — она тут же отвернулась.
Глупая бродяжка пыталась соврать, в то время как урчание ее живота говорило об обратном.
— Иди, ешь. — Хасс сокрушенно покачал головой, — Притащил еще, на свою голову.
— Так отпусти, — зеленые глазищи посмотрели на него равнодушно, без особой надежды, — Я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Обещаю.
— Иди. Ешь, — повторил с нажимом, — не испытывай мое терпение.
Ким молча прошла к столу и взяла с тарелки самую большую лепешку. Кхассер наблюдал за тем, как она ест, пытаясь не торопиться несмотря на то, что очень голодна. Как откусывает небольшие кусочки и запивает свежей водой. Как блестят влажные губы.
Наткнувшись на его пристальный взгляд, Ким замерла. С трудом проглотила уже откушенный кусок, а остатки положила обратно.
— Спасибо.
— Почему ты не доедаешь.
— Я больше не хочу.
Ее упрямство бесило. Не хочет есть? Пускай ходит голодная!
— Идем!
Лагерь уже давно проснулся. Голоса, лай собак и ржание вирт смешалось в один сплошной гомон. Кто-то уезжал, кто-то возвращался с дозора, кто-то сновал с неотложными делами. Несмотря на то, что солнце еще только оторвалось от кромки леса, маячившей на горизонте, уже было душно. День обещал быть жарким.
Возле входа в шатер их поджидал угрюмый хвелл. Он стоял, опустив коматую голову и сцепив за спиной сухие натруженные руки.
Хасс подошел к постели, раздраженно сдернул одну из шкур и осмотрелся:
— Спать ты будешь…
Проклятье. Куда ее положить, чтобы под ногами не путалась и не мешала? Вариант с землей он отмел сразу. Не хватало еще застудить девку. Класть к себе под бок — исключено. Это слишком...просто слишком.
Выбор остановился на сундуке. Он широкий, крышка плоская, по длине такой, что коротышка Ким сможет вытянуться в полный рост.
— Твое место теперь здесь, — бросил шкуру поверх сундука, — ложись, и чтобы я до утра ни звука от тебя не слышал.
Сдержанно кивнув, Ким направилась к своему новому ночлегу, выделенному щедрым хозяином.
Главное не смотреть на него, и голову не поднимать! Иначе заметит, что щеки пылают алым. Одна мысль о том, что теперь придется ночевать вместе с ним, наедине, вызывала протест. Да лучше было в драном шатре с рабынями, чем здесь! Жестко, пыльно и пахло потом, но зато янтарные глаза не смотрели в упор, будто пытаясь пробиться внутрь, разворошить все там. Хотя чего врать, и так все разворошил, потому что помимо разочарования и внезапной злости, Ким чувствовала смятение. Странное, обжигающее, острыми когтями пробирающееся вдоль ребер.
— Что это? — внезапно спросил Хасс, заметив серые замызганные тряпки.
— Ничего, — Ким попыталась спрятать руки за спину, но кхассер, не церемонясь перехватил, крепко сжав запястье.
— Если я задаю вопрос, то ты отвечаешь. Сразу и по делу.
— Все в порядке. Просто немного натёрла, когда работала, — жаловаться она точно не станет. Не дождется! — ой!
Он бесцеремонно сдернул тряпицу и, легко удерживая, развернул ее руку ладонью кверху. Уставился на обожжённые красные пальцы, на рубцы, трещины и набухшие пузыри. Потом медленно поднял на нее взгляд:
— Это, по-твоему, в порядке?
— Д-да, — заикаясь подтвердила она, — пройдет. Скоро.
В этом она очень сомневалась. Руки выглядели так, что хотелось плакать, а завтра снова предстояло стирать.
— Ты же лекарка, — ухмыльнулся он, — помогла бы себе.
— Я не умею…себе, — призналась она, вытягивая ладонь из его захвата, потом угрюмо добавила, — я вообще почти ничего не умею. Один раз только лечила. И то случайно.
Он ее уже не слушал. Открыл сундук, скинув, едва постеленную шкуру, покопался там и достал две бутылочки. Одну побольше в темном стекле, вторую маленькую светлую.
— Иди сюда, — зубами вытянул тугую пробку и сплюнул ее в сторону. По шатру тут же разнесся резкий, горьковатый запах трав, — давай руку.
Что-то подсказывало, что лечение кхассера будет не из приятных, поэтому Ким не спешила исполнять его приказ. Подозрительно принюхивалась, пытаясь определить, что это за эликсир, но ее познания в травничестве были слабыми, а Хасс не любил, когда его заставляли ждать. Он шагнул к ней так стремительно, что Ким не успела даже отшатнуться, схватил за запястье и щедро плеснул на кожу.
Ей показалось, будто кисть опустили в котел с кипящем дегтем. Больно и горячо. Ладонь тут же покрылась бурой пеной. Пузыри надувались, лопались и снова надувались.
Она зашипела от боли, попыталась вырваться, но Хасс держал словно в тисках.
— Терпи! Станет легче.
Легче? Да у нее сейчас остатки кожи с руки слезут! Она давилась, глотая слезы, сдерживалась из последних сил, чтобы не застонать, но не проронила ни звука. Только воздух ртом хватала, как рыба, выброшенная на берег. И вот когда уже дыхания совсем не осталось и перед глазами начало темнеть, боль стала успокаиваться, пока наконец совсем не ушла, оставив за собой теплое покалывание.
Все так же не разжимая своей хватки, Хасс подтащил ее к умывальнику и ополоснул руку прохладной водой. Пока она выглядела еще ужаснее, чем минуту назад, но по ощущениям стало легче. Тогда он открыл вторую бутылку, выдавил несколько густых капель себе на пальцы и быстрыми четкими движениями размазал по ее ладони, прошелся по тонким трепещущим пальцам, перешел на тыльную часть руки.
Пахло мятой, липовым медом и еще чем-то холодным, словно горный ручей, а там, где мазь соприкасалась с кожей, та будто немела, теряя чувствительность.
Ким смотрела, как он быстро, умело обрабатывал ее раны и не дышала. Его прикосновения были твердыми, но не грубыми, и какими-то волнительными.
Не дышал и Хасс. Только с каждой секундой становился все мрачнее. Его рот сжался в жесткую тонкую линию, на скулах играли желваки, а выражение янтарных глаз нельзя было разобрать.
Закончив с процедурой, он достал мягкую, чистую холстину, разорвал ее на полосы и туго перевязал ладонь пленницы.
— Теперь другую, — коротко произнес, снова берясь за темную бутылочку, — готова?
Ким с трудом сглотнула и, зажмурившись, протянула ему вторую руку.
***
Немного погодя, когда обе руки были перевязаны, измученная и глубоко несчастная Ким забралась на сундук, который теперь стал ее кроватью, свернулась клубочком, с головой накрыв себя шкурой, еще хранившей чужой запах.
Вот бы сейчас заснуть, а завтра проснуться и увидеть перед собой серые и такие родные стены кельи монастыря Россы. Ворчливую Харли, старую йену….
Как глупо. Какой монастырь? Какая Йена? Они теперь по другую сторону горного хребта, а рядом только кровожадные андракийцы и Хасс.
Она лежала и прислушивалась к тому, чем занимался кхассер. Вот он прошел по шатру, сделав несколько шумных глотков, треснул кубком по столу, убрал оружие. Недовольно крякнул. Еще прошелся.
Ким чувствовала его присутствие, его раздражение. Здесь вообще все было его. Вещи, запах, аура. Его территория. Его правила. Даже она и то была ЕГО! Пленницей, рабыней, собственностью.
Тем временем Хасс негодовал. Ходил из угла в угол и злился. По большей части на себя самого и на то, что никак не удавалось взять под контроль свои эмоции. Руки эти тоненькие, с кровоточащими горячими ладошками не шли из ума…
Вот не плевать ли? Просто захваченная в долине девица, которую через пару недель, а может и раньше он отдаст императору. Что там потом будет с ней самой и ее бедными ладонями — его не касается.
Тихо, не разжимая зубов, зарычал и завалился на походную постель. К демонам все эти раздумья, лучше спать. Надо восстанавливать то, что потратил на переход через горы и обследование срединной долины. Все остальное подождет.
Однако вместо сна он занимался тем, что лежал, сверлил взглядом едва мерцающие световые сферы, которые неспешно кружились под куполом шатра, и ждал… Того что она сломается и начнет давиться слезами. Ждал икания и всхлипов, но со стороны Ким не доносилось ни звука. Она не шевелилась и в какой-то момент ему даже показалось, что не дышала.
— Да чтоб тебя, — прошипел, садясь на кровати.
Хотел окликнуть, но не стал. Вместо этого бесшумно поднялся и подошел к сундуку, чувствуя, как внутри все звенело, словно натянутая до предела тетива.
Ким спала…
Ее коса наполовину распустилась и светлые пряди разметались по темной шкуре. Длинные ресницы подрагивали, отбрасывая тени на бледные, лишенные румянца щеки. Губы приоткрылись, притягивая к себе взгляд кхассера. Внезапно захотелось прикоснуться к ним, провести большим пальцем, смять, почувствовать податливую мягкость.
Дикий, неуместный соблазн.
Он остановился, только когда пальцы замерли в опасной близи от ее кожи, будто из тумана вынырнул, недоумевая, что происходит. Сжал кулак и отступил, а потом и вовсе вышел из шатра на улицу.
Веселье было в разгаре: песни, пляски, хмельные голоса и смех. Те, кому выпал жребий нести дежурство, хмуро прохаживались меж шатров, следя за порядком, а остальные гуляли, предвкушая скорое возвращение домой.
Хасс стоял своего шатра и, запрокинув голову, смотрел на черный небосвод, надеясь увидеть какой-нибудь знак, но звезды были все так же спокойны как раньше и не хотели с ним говорить. Тогда он бесшумной тенью скользнул в ближайший проход и быстрым шагом пошел прочь. Не к центру, не к большим кострам, где было его место, наравне с остальными кхассерами, а к пустырю за лагерем.
Ему нужно было вернуть себе способность трезво думать, и лучшего способа, чем долгая изнурительная тренировка он не знал. Когда силы на пределе, мышцы гудят, а инстинкты обострены до предела, все бесполезные мысли уходят. Сейчас именно в этом он нуждался больше всего.
Глава 11
Услышать голос Хасса с утра — не самое большое удовольствие, но зато как бодрит! Сон мигом слетел. Ким скатилась со своего места и вытянулась по струнке, ошалело пытаясь сообразить, где находится.
В шатре. У кхассера. Который стоял так близко, что протяни руку и прикоснешься. Вот только касаться его — последнее, чего хотелось в этой жизни.
— Барахло свое снимай.
Все-таки не удержалась. Вскинула на него изумленный взгляд:
— Как же…
— Вот это наденешь, — он кивнул на одежду, стопкой сложенную на лавке, — а рванину твою сжечь надо.
Ким невольно поправила разорванный ворот, сползавший на полплеча, и кивнула. Спорить все равно бесполезно.
— Помойся. От тебя воняет, — кхассер указал на второй полог в глубине шатра.
Его холодные слова неожиданно задели и обидели. Ким покраснела и, подхватив одежду, бросилась в крохотный закуток, отгороженный от остальной части шатра. Здесь было тесно: низкая лавка для вещей, чан, наполненный парящей водой, да ведро с ковшом на подставке.
Но не успела она опустить полог, как Хасс зашел следом, напугав ее своим внезапным появлением. В два прыжка Ким очутилась за чаном, хотя вряд ли такая защита могла спасти ее от андерита.
— Руки покажи, — ровно сказал он, сделав вид, что не заметил ее попыток спрятаться.
Руки! Она спросонья совсем о своих изувеченных ладонях. Уставилась на пожелтевшие тряпки и пропустила тот момент, когда Хасс оказался рядом.
— Живо! — не дожидаясь, пока она справится с бинтами, кинт сам их снял, и придирчиво рассмотрел ее кисти, поворачивая их то так, то эдак.
— Уже лучше.
Ладони действительно выглядели лучше. Краснота прошла, мелкие царапины затянулись, пузыри, надувшиеся вчера так угрожающе, опустились.
— К котлам сегодня не подходи, поняла?
— От меня это не зависит, — буркнула Ким, рассматривая свои руки, — куда отправят, то и буду делать. Я ж рабыня.
Кхассер только хмыкнул в ответ на ее слова. Порой бродяжка была забавной. Чего-то топорщилась, огрызалась. Наверное, надо было ее поставить на место, скрутить, чтобы пикнуть не смела, но почему-то не хотелось этого делать. Интереснее было наблюдать за ней…
От этих мыслей усмешка погасла сама собой. Что-то не так с этой девчонкой, неправильно. Она что-то делала с ним, заставляя вести себя иначе, думать иначе, занимала то место в голове, которое для нее не предназначалось.
— У тебя десять минут. Потом пеняй на себя, — холодно обронил Хасс, отталкивая от себя худенькие руки. Больше не глядя в ее сторону, он вернулся в шатер, на ходу задергивая за собой тонкий полог. Злился, и снова не понимал на кого больше. На себя, или на нее.
Прекрасно понимая, что кхассер так просто слов на ветер не бросал, и никто не помешает ему выполнить свои угрозы, Ким тут же начала раздеваться, а потом проворно забралась в чан с водой. Горячо! Окунувшись с головой, она схватила кусок темного вонючего мыла и начала себя тереть. Быстро, зло, стараясь не пропустить ни кусочка кожи.
— Ты там заснула, бродяжка?
Голос раздался откуда-то из далека, из другого конца шатра.
— Меня зовут Ким, — прошипела она себе под нос, а вслух произнесла: — уже почти.
— Не вынуждай меня выводить тебя силой.
Она еще раз облилась чистой водой и выскочила из чана. С трудом натянула на сырое тело чистую одежду, и только успела как следует отжать волосы, как появился ее похититель. Янтарный взгляд скользнул от сырой макушки, до поджатых маленьких пальчиков на ногах, а потом перескочил на разношенные сандалии, которые ей выдала Орлада взамен зимних сапог.
Сандалии, пережившие не одну смену рабских ног, выглядели отвратно. Кожаные ремешки растянулись, подошва местами была стоптана почти до дыр. Да и размер был больше того, что носила Ким.
— Жди меня здесь! — процедил сквозь зубы Хасс и ушел, оставив ее в полном замешательстве.
Здесь это где? На лавке возле чана? Или можно вернуться обратно в шатер?
Немного потоптавшись на месте, Ким все-таки прошла к своему сундуку, села на край и без особого интереса осмотрелась. Ничего нового не появилось, разве что на столе остался один кривой нож, а перевязь с оружием пропала. На подносе стоял кувшин с водой и тарелка с темными лепешками.
В животе уныло заурчало. Вчерашняя баланда провалилась, и сосущее чувство голода медленно набирало обороты. Интересно, если она утащит одну маленькую лепешечку, кхассер заметит это? Рассердится и накажет?
Проверять благосклонность Хасса на своей шкуре не хотелось, поэтому Ким тяжело сглотнула и отвернулась от стола, тут же зацепившись взглядом за идеально заправленную постель. Тут же начало калить щеки, и даже уши запекло, а смятение становилось все сильнее, потому что мысли в голове крутились странные, непонятные, тревожные.
Кхассер вернулся быстро. Вошел в шатер уверенным пружинистым шагом и сунул ей в руки новые сандалии:
— Надевай.
Мягкая обувь пришлась в пору. Ремешки плотно обхватывали тонкие щиколотки и поднимались вверх по икрам почти до самого колена, а маленькие аккуратные пальчики оставались открытыми и притягивали к себе мужской взгляд.
Хасс смотрел на них, не отрываясь. В очередной раз жгучая волна поднималась где-то на задворках, разрасталась, угрожающе набирала силу, грозя снести все на своем пути.
Он недовольно оскалился и поднял взгляд на ее лицо, как раз в тот момент, когда Ким украдкой поглядывала на хлеб.
— Ты голодная?
— Нет, — она тут же отвернулась.
Глупая бродяжка пыталась соврать, в то время как урчание ее живота говорило об обратном.
— Иди, ешь. — Хасс сокрушенно покачал головой, — Притащил еще, на свою голову.
— Так отпусти, — зеленые глазищи посмотрели на него равнодушно, без особой надежды, — Я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Обещаю.
— Иди. Ешь, — повторил с нажимом, — не испытывай мое терпение.
Ким молча прошла к столу и взяла с тарелки самую большую лепешку. Кхассер наблюдал за тем, как она ест, пытаясь не торопиться несмотря на то, что очень голодна. Как откусывает небольшие кусочки и запивает свежей водой. Как блестят влажные губы.
Наткнувшись на его пристальный взгляд, Ким замерла. С трудом проглотила уже откушенный кусок, а остатки положила обратно.
— Спасибо.
— Почему ты не доедаешь.
— Я больше не хочу.
Ее упрямство бесило. Не хочет есть? Пускай ходит голодная!
— Идем!
Лагерь уже давно проснулся. Голоса, лай собак и ржание вирт смешалось в один сплошной гомон. Кто-то уезжал, кто-то возвращался с дозора, кто-то сновал с неотложными делами. Несмотря на то, что солнце еще только оторвалось от кромки леса, маячившей на горизонте, уже было душно. День обещал быть жарким.
Возле входа в шатер их поджидал угрюмый хвелл. Он стоял, опустив коматую голову и сцепив за спиной сухие натруженные руки.
