По счастью, Отто вдруг заявил, что нам пора отдыхать, и мы неплохо можем здесь вместе устроиться. Отличная идея! Я только погашу огарок свечи и сбегаю за подушкой. Грау растянулся на тахте, а я ловко вывернулась из его рук, подскочила к столу и, лизнув пальцы, стиснула ими пылающий фитилек, почти не чувствуя короткой боли. А потом прошмыгнула мимо лежанки и чуть ли не кубарем скатилась с чердачной лестницы.
Ну-ну! Сейчас… Разбежалась я к нему под бочок, зачем мне нужно искушать судьбу? Но и в комнату свою я тоже возвращаться не хотела, а вместо этого зашла к Францу, улеглась прямо в одежде на его аккуратно заправленную постель и, похоже, мгновенно уснула.
* * *
Проснулась я от громкого возгласа почти у самого уха:
— Почему вы спите в этой комнате, Ася? Что произошло?
Я с трудом разлепила глаза и, увидев перед собой немецкую форму, быстренько подскочила на кровати. Хмурый Вальтер смотрел на меня в упор. В это же время незнакомый солдат занес в комнату Франца и бережно опустил его в кресло у окна. Мальчик сразу протянул ко мне руки:
— Ася! Я так по тебе соскучился! Я хотел скорее вернуться к тебе! Ты меня ждала?
И вот тогда-то, с трудом отведя глаза от испытующего взгляда генерала, я с улыбкой обратилась к своему подопечному, заодно придумав объяснение и для его бдительного папаши:
— Ах, мой дорогой Франц! Я даже уснуть не смогла у себя, все думала - где ты и как, ты же вчера так неожиданно уехал… А потом я пришла в твою комнату и задремала, так и пробыла здесь до самого утра, представляешь?
Мальчик снова потянулся ко мне, личико его светилось неподдельной радостью. Я встала перед Вальтером, поправила смятое платье и слегка кивнула головой, это должно было означать что-то вроде приветствия, а, вообще, мне было очень неловко, что он застал меня настолько врасплох:
— Доброе утро! Вы позволите мне заняться Францем? Сегодня у вас не планируется никаких совместных выездов?
— Всего лишь совместный ужин - я, Франц, ты и Отто. Я распоряжусь, чтобы Берта как следует все подготовила, сегодня я освобожусь рано и к семи часам буду дома.
— Ммм... ужин?
Я лихорадочно пыталась сообразить, что бы это могло означать, какая здесь может таится для меня угроза. В светлых глазах Вальтера мелькнуло веселье, кажется, он понял мои сомнения и это его забавляло.
— К сожалению, мне пора, очень много неотложных дел. Увидимся вечером… Ася.
Он подошел к Францу и коснулся губами его лба, а потом, не оглядываясь, покинул комнату своим быстрым, чеканным шагом. Ефрейтор, стоящий у дверей навытяжку, исчез следом. А мы с Францем кинулись обниматься.
"Wildfleisch из-за русской? Вы рехнулись!"
До обеда время пролетело незаметно, - сначала Франц в самых мельчайших подробностях рассказал мне, как фрау Анна приставала к нему с расспросами об отце, матери Эмме и даже обо мне. К моему величайшему удовольствию, эта подружка Вальтера мальчику совсем не понравилась.
Дело в том, что она любезничала с Францем лишь в присутствии генерала, а когда тот отлучался, то откровенно тяготилась ребенком, совала ему какие-то скучные книги, мятные конфеты из тех, что Франц терпеть не может и игрушки, которые сплошь были маленькими куколками.
Никакого котенка у нее дома не оказалось - чистой воды выдумка, видимо, для того, чтобы заманить к себе одинокого генерала с сынишкой. Анне это удалось, Франц сказал, что отец и томная фрау потом долго беседовали в соседней комнате, поручив его заботам пожилой неприветливой горничной.
Итак, моя ревность оказалась совершенно неоправданной, до амуров генерала мне вовсе не было никакого дела, а вот Франц оставался моим, что меня очень обрадовало.
Вскоре после того, как Вальтер уехал, к нам в комнату заявился Отто, и вид у него был, надо прямо сказать, неважный. Я была уверена, что его разбудила Берта или кто-то еще, кажется, он даже успел рообщаться с фон Гроссом и встреча явно прошла не на высшем уровне.
Вальтер во всем любил порядок и строгую дисциплину, где и как он сам провел эту ночь - неизвестно, какое участие в этом принимала фрау Анна, меня не касается, но сейчас генерал выглядел безупречно, просто картинка на рекламный плакат образцового арийца. Лейтенанту Грау следовало бы брать с начальника пример, только, пожалуй, не во всем… не во всем.
После обеда у нас по расписанию появился доктор Рильке, и мы спустились в гостиную на массаж. Я села за фортепиано, Отто мог бы идти вздремнуть у себя или покурить, как он поступал обычно, пока мы были заняты. Но сегодня Грау почему-то никуда не ушел, а развалился на диване, закинул нога на ногу и сидел мрачный, о чем-то сосредоточенно размышляя. На меня он не смотрел, мы с утра едва обменялись парой обычных фраз и все они касались исключительно Франца.
А я косилась на Отто и мне было даже немного смешно. Наверно, он мучительно вспоминает наши ночные разговоры, переживает о том, как давал русской девушке рыцарскую клятву помочь во всех благородных начинаниях и теперь раскаивается в своей откровенности.
Можно его понять, расслабился человек, с кем не бывает. Не каждому на долю выпадает такой случай - жить заново, да притом не с пеленок, а всего лишь вернувшись назад на четыре года после войны... перед войной... Ладно, не будем о грустном, надо поддержать Франца и я начинаю петь.
— Я на солнышке сижу, я на солнышко гляжу… Франц, подпевай, ты же знаешь слова! …Все сижу и сижу и на львенка не гляжу, падам-па-пам...
Морщась от неприятных ощущений, Франц тоже поет, а в это время Рильке разминает ему слабую ножку. Фон Гроссу младшему это не очень нравится, но нужно потерпеть. В прошлый раз доктор уверенно заявил, что Франц постепенно окрепнет и через месяц сможет не только стоять, но уже делать самостоятельные шаги с помощью костылей.
Я думаю, Вальтер был очень доволен новостью. Не сомневалась, что генерал души не чает в сыне, но всегда старается это скрыть за небрежным обращением. Бывают такие мужчины, а если они притом еще и генералы Вермахта...
— Ничего, Франц, скоро будешь даже прыгать и танцевать! - ободряла я маленького приятеля.
— Я буду как Отто - он раньше занимался зарядкой по утрам и обливался холодной водой. Он даже бегал вокруг дома каждый день, скажи, Отто, ведь, правда же, бегал?
И я снова удивилась тому, что мальчик хочет во всем походить на неприветливого и даже холодного с ним парня. Может, оттого, что Грау всегда рядом, а отец далеко. А наш Отто еще и спортсмен, ах, да - и бывший футболист, надо срочно сменить тональность в музыке:
— Реет в вышине и зовет Олимпийский огонь золотой, будет Земля счастливой и молодой!
Я очень люблю эту песню и неплохо ее пою - от души, с чувством. Даже доктор Рильке на мгновение отрывается от Франца и смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Отто вскинул светлые брови, ловит каждое слово, а я в ударе, даже без нот - сплошная импровизация, зато какой текст, а к нему у меня как нарочно сегодня задорный и звонкий голос:
Ещё до старта далеко, далеко, далеко,
Но проснулась Москва,
Посредине праздника, посреди земли,
Ах как шагают широко, широко, широко,
По восторженным улицам,
Королевы плаванья, бокса короли...
— Милая фрейлейн, оказывается, знает и веселые песни. А я считал, что одни лишь военные марши.
В гостиной мгновенно становится тихо. В проеме распахнутой двери стоит мужчина в немецкой форме с огромным букетом белых роз. Я даже не узнала его сразу. Господи, Гюнтер Штольц! Да еще с цветами. Неужели, он их мне притащил?
Что тут скажешь, женское самолюбие возликовало, а следовало бы, конечно, насторожиться.
— Я очень рад видеть вас в прекрасном настроении, Ася! Вчера вы были немного грустны. Позвольте еще раз выразить свое восхищение, у вас дивный голос. Прошу принять от меня эти скромные цветы.
Ничего себе скромные, да мне и на свадьбу Егор таких не дарил, но в данный момент это не важно. Как мне себя теперь вести, отказаться от букета, рассыпаться в благодарности, сделать каменное лицо? Отто, выручай! Но тот только поставил вторую ногу на пол и наклонился вперед, взявшись руками за края дивана. Приветствовать гостя, Грау, похоже, не спешил, да и Штольц не особенно торопился с ним раскланиваться.
Я вдруг подумала, что Гюнтер пришел по делам к генералу, а розы мне по пути занес, немецкая галантность, и я решила сразу расставить все точки над «и»…
— Генерала сейчас нет.
— Наш гость прекрасно об этом осведомлен, - вдруг раздраженно выпалил Отто.
Я заметила, что Гюнтеру нелегко держать букет одной рукой, неловко прижимая к себе, другой-то рукой он опирался на трость. Ах, он же у нас «недобиток» - то есть после ранения, мне стало его жалко. Изобразив на лице подобие улыбки, я потянулась за цветами.
Тут очень вовремя появилась Берта с голубой вазой, в которой уже плескалась вода, - мы удачно разместили роскошный букет на столе, и я предложила гостю присесть на соседний диван, естественно, не там, где сидел Отто, а поближе к Францу. Сама я, чуточку поколебавшись, присела рядом и чинно сложила руки на коленях.
И тотчас мне пришла в голову строчка из мультика про Карлсона, где тот голосом Василия Ливанова говорит Малышу: «Ну, вот… продолжаем разговор». Только о чем же мне сейчас говорить с немецким летчиком - я совершенно не представляла, а тут еще Грау зверски смотрит на нас, будто я нарочно назначила Штольцу свидание, век бы мне его не видеть.
А ведь сегодня Гюнтер при полном параде: новенькая темно-синяя форма, а на ней блестящие значки - эмблемки, один в виде веночка из дубовых веточек, сапоги до блеска начищены. И сам-то Гюнтер, надо признать, весьма привлекательный мужчина: немного выше меня ростом, не худой и не полный, весь такой аккуратный на вид, доброжелательный и культурный, а то, что лицо немного обожжено, и хромает - это ж сущие пустяки, даже романтично и трогательно.
Эх, Гюнтер, встретился бы ты мне в родном городе, в наше время... Ты мог быть туристом, мог приехать по работе, у нас большая немецкая диаспора в регионе, много немецких фамилий в разных департаментах, в городской администрации. Что-то я размечталась, зря… ох, как зря.
Я же не в родном городе и не своем времени, а кокетничать с немецким летчиком, который, может скоро бомбить блокадный Ленинград, мне - русской учительнице, по меньшей мере, странно. А пока я размышляла, Гюнтер обратился к Францу, с которым уже заканчивал работать доктор:
— Добрый день, юноша! Мне жаль, что я не догадался принести вам подарок, но, в следующий раз я непременно исправлю свою ошибку. Хочешь модель настоящего боевого истребителя?
Отто скрипнул зубами, вставая с места:
— Вы намерены еще сюда прийти?
— Почему бы нет! Разве кто-то против? - снова улыбнулся Штольц, но глаза его заметно похолодели.
— Вы можете появляться на вечерах, что организует Дорих, но днем вам здесь делать нечего!
— Дело в этой прелестной фрейлейн, я верно вас понял?
Отто молчал, встав напротив дивана, где сидели мы с Гюнтером. Летчик внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Грау, а затем сказал одно только слово, значение которого я совершенно не поняла:
— Wildfleisch… сразу... может быть…
— Wildfleisch из-за этой русской? Да вы в своем уме? Вы рехнулись! - раздраженно выпалил Грау.
— Не забываетесь, лейтенант! На моем счету более сотни боевых вылетов, сорок восемь побед, вы же, я уверен, даже не бывали в настоящем окопе. Офицер... Грау, - теперь в голосе Гюнтера явно звучала издевка.
Мой ночной собеседник побелел как снег и точно бросился бы на поднявшегося с дивана Штольца, но я вскочила между ними и уперлась ладонями в серое сукно на груди Отто.
— Пожалуйста, унесите Франца наверх, я сейчас провожу нашего гостя и поднимусь к вам. Господин Штольц должен понять, что я… я на работе и мне нужно заниматься мальчиком.
Я тараторила, глядя Отто прямо в глаза и даже пару раз подмигнула ему, по-крайней мере, постаралась это сделать. Главное, чтобы он немедленно убрался отсюда. И забрал Франца. А я уж тут как-нибудь сама спроважу нечаянного поклонника. А что мне еще с ним делать?
Отто ведь такой нервный, еще чего доброго выскажет Гюнтеру, что однажды уже защищал Берлин от нашествия русских варваров, разразится скандал. Наконец Грау меня услышал, подошел к Францу и усадил его в кресло. Мы наскоро простились с доктором и вскоре в гостиной остались со Штольцем одни. Летчик был совершенно спокоен и опять улыбался, ласково глядя на меня.
— На вашем месте, Ася, я бы не поощрял юношу, он слишком импульсивен.
— Поверьте, я НИКОГО здесь не собираюсь поощрять. Мне нужно идти к Францу, вы же слышали?
— Конечно-конечно, я вас хорошо понимаю. В таком случае, увидимся на торжестве? Я подружился кое с кем из окружения фон Гросса, уверен, смогу появится здесь даже без официального приглашения.
— А какое торжество вы имеете в виду? - насторожилась я.
— Ну, как же - двадцать второе июня…
У меня дыхание перехватило - они, что же, всерьез собираются устроить себе праздник?
— Вы... вы намерены отмечать этот день? - прошептала я, вцепившись в обивку дивана.
— Так ведь день рождения генерала Вальтера…
— Что-о? Именно двадцать второе июня… через два дня… Боже мой!
— Не следует так огорчаться, Ася, вы еще успеете подыскать достойный подарок! Я не сомневаюсь.
В серых глазах Гюнтера стояла откровенная насмешка.
— Вы не понимаете…. Это просто ужас…
— И в чем заключается ужас именно для вас? Поделитесь со мной, Ася, и я постараюсь помочь. Вы можете рассчитывать на меня.
Что я могла ответить? Сказать прямо, что двадцать второго июня начнется страшная война, которая унесет миллионы жизней и которую Гюнтер сам вряд ли переживет, да и Вальтер заодно, а про Отто и вовсе не хочется сейчас вспоминать.
— Так что же это будет за ужас, Ася? Раскройте глаза и мне, - настаивал Гюнтер.
Пришлось выкручиваться.
— В этот день родился Эрих Мария Ремарк. То есть.... ммм... Эрих Пауль Ремарк, сейчас так правильно... А я… Знаете, я очень люблю его книги. В Германии сейчас они запрещены, верно?
Гюнтер совершенно успокоился. Дело всего лишь в книгах… сущие пустяки, женщины склонны все преувеличивать.
— Уверяю вас, Ася, немцы все равно его читают и будут читать. Те немцы, которые умеют думать… Но я вам этого не говорил!
Я поднялась с дивана, давая понять, что разговор окончен, и Гюнтер нехотя встал рядом, опираясь на свою трость.
— Тогда, позвольте проститься до следующей нашей встречи, Ася?
— До следующей встречи, Гюнтер.
Я поднялась наверх совершенно измученная. И как это Вальтер умудрился родиться двадцать второго числа месяца июня. А если он и мне прикажет явиться на вечеринку в свою честь, придется тогда уж сидеть с Гюнтером и рассуждать о русской литературе.
Гюнтер мне становится противен, слишком уж приторный, а в тихом омуте водятся всякие гады, притом он выглядит как уравновешенный, последовательный... каким и должен быть настоящий опытный пилот военного истребителя. На счету которого сорок восемь побед.
Штольц не такой «псих», как Грау и не такой замкнуто-холодный как Вальтер, у того, вообще, неизвестно, что на уме. Я боюсь его больше всех, а сегодня вечером нас еще ожидает ужин «в тесном кругу». И как мне этого избежать? Он велит присутствовать, и я не смогу отказаться, вроде бы ради Франца, а на самом-то деле… На самом деле я просто-напросто его боюсь.
Ну-ну! Сейчас… Разбежалась я к нему под бочок, зачем мне нужно искушать судьбу? Но и в комнату свою я тоже возвращаться не хотела, а вместо этого зашла к Францу, улеглась прямо в одежде на его аккуратно заправленную постель и, похоже, мгновенно уснула.
* * *
Проснулась я от громкого возгласа почти у самого уха:
— Почему вы спите в этой комнате, Ася? Что произошло?
Я с трудом разлепила глаза и, увидев перед собой немецкую форму, быстренько подскочила на кровати. Хмурый Вальтер смотрел на меня в упор. В это же время незнакомый солдат занес в комнату Франца и бережно опустил его в кресло у окна. Мальчик сразу протянул ко мне руки:
— Ася! Я так по тебе соскучился! Я хотел скорее вернуться к тебе! Ты меня ждала?
И вот тогда-то, с трудом отведя глаза от испытующего взгляда генерала, я с улыбкой обратилась к своему подопечному, заодно придумав объяснение и для его бдительного папаши:
— Ах, мой дорогой Франц! Я даже уснуть не смогла у себя, все думала - где ты и как, ты же вчера так неожиданно уехал… А потом я пришла в твою комнату и задремала, так и пробыла здесь до самого утра, представляешь?
Мальчик снова потянулся ко мне, личико его светилось неподдельной радостью. Я встала перед Вальтером, поправила смятое платье и слегка кивнула головой, это должно было означать что-то вроде приветствия, а, вообще, мне было очень неловко, что он застал меня настолько врасплох:
— Доброе утро! Вы позволите мне заняться Францем? Сегодня у вас не планируется никаких совместных выездов?
— Всего лишь совместный ужин - я, Франц, ты и Отто. Я распоряжусь, чтобы Берта как следует все подготовила, сегодня я освобожусь рано и к семи часам буду дома.
— Ммм... ужин?
Я лихорадочно пыталась сообразить, что бы это могло означать, какая здесь может таится для меня угроза. В светлых глазах Вальтера мелькнуло веселье, кажется, он понял мои сомнения и это его забавляло.
— К сожалению, мне пора, очень много неотложных дел. Увидимся вечером… Ася.
Он подошел к Францу и коснулся губами его лба, а потом, не оглядываясь, покинул комнату своим быстрым, чеканным шагом. Ефрейтор, стоящий у дверей навытяжку, исчез следом. А мы с Францем кинулись обниматься.
"Wildfleisch из-за русской? Вы рехнулись!"
До обеда время пролетело незаметно, - сначала Франц в самых мельчайших подробностях рассказал мне, как фрау Анна приставала к нему с расспросами об отце, матери Эмме и даже обо мне. К моему величайшему удовольствию, эта подружка Вальтера мальчику совсем не понравилась.
Дело в том, что она любезничала с Францем лишь в присутствии генерала, а когда тот отлучался, то откровенно тяготилась ребенком, совала ему какие-то скучные книги, мятные конфеты из тех, что Франц терпеть не может и игрушки, которые сплошь были маленькими куколками.
Никакого котенка у нее дома не оказалось - чистой воды выдумка, видимо, для того, чтобы заманить к себе одинокого генерала с сынишкой. Анне это удалось, Франц сказал, что отец и томная фрау потом долго беседовали в соседней комнате, поручив его заботам пожилой неприветливой горничной.
Итак, моя ревность оказалась совершенно неоправданной, до амуров генерала мне вовсе не было никакого дела, а вот Франц оставался моим, что меня очень обрадовало.
Вскоре после того, как Вальтер уехал, к нам в комнату заявился Отто, и вид у него был, надо прямо сказать, неважный. Я была уверена, что его разбудила Берта или кто-то еще, кажется, он даже успел рообщаться с фон Гроссом и встреча явно прошла не на высшем уровне.
Вальтер во всем любил порядок и строгую дисциплину, где и как он сам провел эту ночь - неизвестно, какое участие в этом принимала фрау Анна, меня не касается, но сейчас генерал выглядел безупречно, просто картинка на рекламный плакат образцового арийца. Лейтенанту Грау следовало бы брать с начальника пример, только, пожалуй, не во всем… не во всем.
После обеда у нас по расписанию появился доктор Рильке, и мы спустились в гостиную на массаж. Я села за фортепиано, Отто мог бы идти вздремнуть у себя или покурить, как он поступал обычно, пока мы были заняты. Но сегодня Грау почему-то никуда не ушел, а развалился на диване, закинул нога на ногу и сидел мрачный, о чем-то сосредоточенно размышляя. На меня он не смотрел, мы с утра едва обменялись парой обычных фраз и все они касались исключительно Франца.
А я косилась на Отто и мне было даже немного смешно. Наверно, он мучительно вспоминает наши ночные разговоры, переживает о том, как давал русской девушке рыцарскую клятву помочь во всех благородных начинаниях и теперь раскаивается в своей откровенности.
Можно его понять, расслабился человек, с кем не бывает. Не каждому на долю выпадает такой случай - жить заново, да притом не с пеленок, а всего лишь вернувшись назад на четыре года после войны... перед войной... Ладно, не будем о грустном, надо поддержать Франца и я начинаю петь.
— Я на солнышке сижу, я на солнышко гляжу… Франц, подпевай, ты же знаешь слова! …Все сижу и сижу и на львенка не гляжу, падам-па-пам...
Морщась от неприятных ощущений, Франц тоже поет, а в это время Рильке разминает ему слабую ножку. Фон Гроссу младшему это не очень нравится, но нужно потерпеть. В прошлый раз доктор уверенно заявил, что Франц постепенно окрепнет и через месяц сможет не только стоять, но уже делать самостоятельные шаги с помощью костылей.
Я думаю, Вальтер был очень доволен новостью. Не сомневалась, что генерал души не чает в сыне, но всегда старается это скрыть за небрежным обращением. Бывают такие мужчины, а если они притом еще и генералы Вермахта...
— Ничего, Франц, скоро будешь даже прыгать и танцевать! - ободряла я маленького приятеля.
— Я буду как Отто - он раньше занимался зарядкой по утрам и обливался холодной водой. Он даже бегал вокруг дома каждый день, скажи, Отто, ведь, правда же, бегал?
И я снова удивилась тому, что мальчик хочет во всем походить на неприветливого и даже холодного с ним парня. Может, оттого, что Грау всегда рядом, а отец далеко. А наш Отто еще и спортсмен, ах, да - и бывший футболист, надо срочно сменить тональность в музыке:
— Реет в вышине и зовет Олимпийский огонь золотой, будет Земля счастливой и молодой!
Я очень люблю эту песню и неплохо ее пою - от души, с чувством. Даже доктор Рильке на мгновение отрывается от Франца и смотрит на меня с нескрываемым удивлением. Отто вскинул светлые брови, ловит каждое слово, а я в ударе, даже без нот - сплошная импровизация, зато какой текст, а к нему у меня как нарочно сегодня задорный и звонкий голос:
Ещё до старта далеко, далеко, далеко,
Но проснулась Москва,
Посредине праздника, посреди земли,
Ах как шагают широко, широко, широко,
По восторженным улицам,
Королевы плаванья, бокса короли...
— Милая фрейлейн, оказывается, знает и веселые песни. А я считал, что одни лишь военные марши.
В гостиной мгновенно становится тихо. В проеме распахнутой двери стоит мужчина в немецкой форме с огромным букетом белых роз. Я даже не узнала его сразу. Господи, Гюнтер Штольц! Да еще с цветами. Неужели, он их мне притащил?
Что тут скажешь, женское самолюбие возликовало, а следовало бы, конечно, насторожиться.
— Я очень рад видеть вас в прекрасном настроении, Ася! Вчера вы были немного грустны. Позвольте еще раз выразить свое восхищение, у вас дивный голос. Прошу принять от меня эти скромные цветы.
Ничего себе скромные, да мне и на свадьбу Егор таких не дарил, но в данный момент это не важно. Как мне себя теперь вести, отказаться от букета, рассыпаться в благодарности, сделать каменное лицо? Отто, выручай! Но тот только поставил вторую ногу на пол и наклонился вперед, взявшись руками за края дивана. Приветствовать гостя, Грау, похоже, не спешил, да и Штольц не особенно торопился с ним раскланиваться.
Я вдруг подумала, что Гюнтер пришел по делам к генералу, а розы мне по пути занес, немецкая галантность, и я решила сразу расставить все точки над «и»…
— Генерала сейчас нет.
— Наш гость прекрасно об этом осведомлен, - вдруг раздраженно выпалил Отто.
Я заметила, что Гюнтеру нелегко держать букет одной рукой, неловко прижимая к себе, другой-то рукой он опирался на трость. Ах, он же у нас «недобиток» - то есть после ранения, мне стало его жалко. Изобразив на лице подобие улыбки, я потянулась за цветами.
Тут очень вовремя появилась Берта с голубой вазой, в которой уже плескалась вода, - мы удачно разместили роскошный букет на столе, и я предложила гостю присесть на соседний диван, естественно, не там, где сидел Отто, а поближе к Францу. Сама я, чуточку поколебавшись, присела рядом и чинно сложила руки на коленях.
И тотчас мне пришла в голову строчка из мультика про Карлсона, где тот голосом Василия Ливанова говорит Малышу: «Ну, вот… продолжаем разговор». Только о чем же мне сейчас говорить с немецким летчиком - я совершенно не представляла, а тут еще Грау зверски смотрит на нас, будто я нарочно назначила Штольцу свидание, век бы мне его не видеть.
А ведь сегодня Гюнтер при полном параде: новенькая темно-синяя форма, а на ней блестящие значки - эмблемки, один в виде веночка из дубовых веточек, сапоги до блеска начищены. И сам-то Гюнтер, надо признать, весьма привлекательный мужчина: немного выше меня ростом, не худой и не полный, весь такой аккуратный на вид, доброжелательный и культурный, а то, что лицо немного обожжено, и хромает - это ж сущие пустяки, даже романтично и трогательно.
Эх, Гюнтер, встретился бы ты мне в родном городе, в наше время... Ты мог быть туристом, мог приехать по работе, у нас большая немецкая диаспора в регионе, много немецких фамилий в разных департаментах, в городской администрации. Что-то я размечталась, зря… ох, как зря.
Я же не в родном городе и не своем времени, а кокетничать с немецким летчиком, который, может скоро бомбить блокадный Ленинград, мне - русской учительнице, по меньшей мере, странно. А пока я размышляла, Гюнтер обратился к Францу, с которым уже заканчивал работать доктор:
— Добрый день, юноша! Мне жаль, что я не догадался принести вам подарок, но, в следующий раз я непременно исправлю свою ошибку. Хочешь модель настоящего боевого истребителя?
Отто скрипнул зубами, вставая с места:
— Вы намерены еще сюда прийти?
— Почему бы нет! Разве кто-то против? - снова улыбнулся Штольц, но глаза его заметно похолодели.
— Вы можете появляться на вечерах, что организует Дорих, но днем вам здесь делать нечего!
— Дело в этой прелестной фрейлейн, я верно вас понял?
Отто молчал, встав напротив дивана, где сидели мы с Гюнтером. Летчик внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на Грау, а затем сказал одно только слово, значение которого я совершенно не поняла:
— Wildfleisch… сразу... может быть…
— Wildfleisch из-за этой русской? Да вы в своем уме? Вы рехнулись! - раздраженно выпалил Грау.
— Не забываетесь, лейтенант! На моем счету более сотни боевых вылетов, сорок восемь побед, вы же, я уверен, даже не бывали в настоящем окопе. Офицер... Грау, - теперь в голосе Гюнтера явно звучала издевка.
Мой ночной собеседник побелел как снег и точно бросился бы на поднявшегося с дивана Штольца, но я вскочила между ними и уперлась ладонями в серое сукно на груди Отто.
— Пожалуйста, унесите Франца наверх, я сейчас провожу нашего гостя и поднимусь к вам. Господин Штольц должен понять, что я… я на работе и мне нужно заниматься мальчиком.
Я тараторила, глядя Отто прямо в глаза и даже пару раз подмигнула ему, по-крайней мере, постаралась это сделать. Главное, чтобы он немедленно убрался отсюда. И забрал Франца. А я уж тут как-нибудь сама спроважу нечаянного поклонника. А что мне еще с ним делать?
Отто ведь такой нервный, еще чего доброго выскажет Гюнтеру, что однажды уже защищал Берлин от нашествия русских варваров, разразится скандал. Наконец Грау меня услышал, подошел к Францу и усадил его в кресло. Мы наскоро простились с доктором и вскоре в гостиной остались со Штольцем одни. Летчик был совершенно спокоен и опять улыбался, ласково глядя на меня.
— На вашем месте, Ася, я бы не поощрял юношу, он слишком импульсивен.
— Поверьте, я НИКОГО здесь не собираюсь поощрять. Мне нужно идти к Францу, вы же слышали?
— Конечно-конечно, я вас хорошо понимаю. В таком случае, увидимся на торжестве? Я подружился кое с кем из окружения фон Гросса, уверен, смогу появится здесь даже без официального приглашения.
— А какое торжество вы имеете в виду? - насторожилась я.
— Ну, как же - двадцать второе июня…
У меня дыхание перехватило - они, что же, всерьез собираются устроить себе праздник?
— Вы... вы намерены отмечать этот день? - прошептала я, вцепившись в обивку дивана.
— Так ведь день рождения генерала Вальтера…
— Что-о? Именно двадцать второе июня… через два дня… Боже мой!
— Не следует так огорчаться, Ася, вы еще успеете подыскать достойный подарок! Я не сомневаюсь.
В серых глазах Гюнтера стояла откровенная насмешка.
— Вы не понимаете…. Это просто ужас…
— И в чем заключается ужас именно для вас? Поделитесь со мной, Ася, и я постараюсь помочь. Вы можете рассчитывать на меня.
Что я могла ответить? Сказать прямо, что двадцать второго июня начнется страшная война, которая унесет миллионы жизней и которую Гюнтер сам вряд ли переживет, да и Вальтер заодно, а про Отто и вовсе не хочется сейчас вспоминать.
— Так что же это будет за ужас, Ася? Раскройте глаза и мне, - настаивал Гюнтер.
Пришлось выкручиваться.
— В этот день родился Эрих Мария Ремарк. То есть.... ммм... Эрих Пауль Ремарк, сейчас так правильно... А я… Знаете, я очень люблю его книги. В Германии сейчас они запрещены, верно?
Гюнтер совершенно успокоился. Дело всего лишь в книгах… сущие пустяки, женщины склонны все преувеличивать.
— Уверяю вас, Ася, немцы все равно его читают и будут читать. Те немцы, которые умеют думать… Но я вам этого не говорил!
Я поднялась с дивана, давая понять, что разговор окончен, и Гюнтер нехотя встал рядом, опираясь на свою трость.
— Тогда, позвольте проститься до следующей нашей встречи, Ася?
— До следующей встречи, Гюнтер.
Я поднялась наверх совершенно измученная. И как это Вальтер умудрился родиться двадцать второго числа месяца июня. А если он и мне прикажет явиться на вечеринку в свою честь, придется тогда уж сидеть с Гюнтером и рассуждать о русской литературе.
Гюнтер мне становится противен, слишком уж приторный, а в тихом омуте водятся всякие гады, притом он выглядит как уравновешенный, последовательный... каким и должен быть настоящий опытный пилот военного истребителя. На счету которого сорок восемь побед.
Штольц не такой «псих», как Грау и не такой замкнуто-холодный как Вальтер, у того, вообще, неизвестно, что на уме. Я боюсь его больше всех, а сегодня вечером нас еще ожидает ужин «в тесном кругу». И как мне этого избежать? Он велит присутствовать, и я не смогу отказаться, вроде бы ради Франца, а на самом-то деле… На самом деле я просто-напросто его боюсь.
