Раскрашивали домик тоже всем невеликим пока семейством, так еще и знатных родственничков привлекли к работе. Радмир помогал дяде Михею мастерить кисти, Аринушка краски размачивала, пробовала на вкус, недоумевала – красна, как ягодка водичка, а не больно-то сладка.
Вышел домишко на славу – расписан снизу доверху всякой печной снедью: калачами да бубликами, пряниками да леденцами в виде коней и рыбок. А на крыше в виде «птицеверта» резной деревянный петушок – золотой гребешок. Тонким, легким сделал его Михей, вертится петушок на своей аккуратной жердочке, показывает, куда ветер дует.
Вот стал теремок готов, можно и жильцов запускать. А по старому обычаю, кто первым должен ступить за порог? Правильно, настоящий кот. И чем здоровее, тем лучше. А потому, пришлось везти из Гнездовья самого Милаша. Уж кота родовитей и толще его во всей округе не сыщещь. Домик сын Баюна сразу одобрил, уж больно красивый и уютный, одно жалко – теплой печурки нет, в зимние холода не согреешься.
Зато летом есть где ребятишкам собраться, полюбили Аринушка и Радсей хозяйничать в теремочке, даже Марусеньку брали с собой. Под воркотанье Милаша девочка быстро засыпала, уронив русую головушку на пушистую котову спинку.
Радмир обликом вышел весь в отца, черты лица те же и его высокие скулы, опять же волосы темные, а глаза, правда, ярко-синие, как у Леды. Марусенька – Брусничка оказалась во всякую родню: голубые прозрачные глазоньки и светлые прямые волосики.
Аринка – рябинка, маленький постреленок, если весела и добра – ликом вылитый папенька Медведь, а уж если осерчает, да брови сведет – это Радуня.
Теплыми летними вечерами частенько собирались на заимке родичи: Арлета с Мироном нянчиться приезжала, Годар с младшим братом видался – любо было Радсею побыть среди своих посреди тихого леса. Изменился Радсей – возмужал, раздался в плечах, будто бы еще вырос, волосы совсем побелели, собирал их в косу теперь. Глаза тоже словно выцвели и поблекли, но смотрели строже, без прежней смешливости. Будто многое повидали уже из того, о чем наземным людям и знать-то не стоит.
Одиночество полюбил Младший. Выбираясь наверх из Нижнего мира, долго бродил один среди цветущих лугов и тенистого леса. Шептался о чем-то с дикими травами, обнимал огромные сосны, чутко прислушивался, как текут глубоко под шершавой древесной корой незримые соки.
От корней ввысь поднимается вода, питая каждую ветку, а от острых зеленых листьев – ловцов света в самую тьму, под землю течет пойманная небесная сила, давая жизнь и корням. Испокон веков так заведено: два тока, два пути – вверх и вниз, оба рядышком, оба нужны.
А деревья живут сразу в двух мирах - Верхнем и Нижнем, оттого им особая мудрость дана, оттого они так спокойны и величавы. Умеют сносить боль тихо, не жалуясь. Умирают молча. И умеют ждать...
О себе и своем нынешнем житье Радсей мало рассказывал, стал молчалив и задумчив за эти годы. А вот дочурка Златица говорлива оказалась, как горный ручеек. От нее-то и узнавали, каково оно – Подземное царство:
– У дедушки хорошо, реки текут молочные с кисельными берегами, хоть ложкой черпай да ешь. А есть одна огненная река, туда всем ходу нет, а мне будет можно, как подрасту. И сады тоже растут, только там птички сидят золотые на веточках и тихо-тихо поют, а камешки на земле все разноцветные и сияют так, что завсегда светло.
В развлечениях детских Златица часто заводилой была, даже пыталась Радмиром командовать, потому как возрастом не уступала. Маленький Змей позволял порой верховодить в игре, улыбался только снисходительно… А где надобно, так и свою волю показывал так грозно, что перечить и не моги. Вот и сейчас вышел спор, кому быть «коршуном», а кому «наседкой» в игре. Милаш злобным коршуном быть отказался наотрез, Радмир тоже, а Аринушка еще маловата, ей вовсе не догнать никого…
– Давайте лучше играть в городки! Или в разбойников и купцов. Марусеньку пусть в полон возьмут, посадят в башню, а мы пойдем выручать. Милаш бегать ленится, вот и пусть сторожит. Мы к нему близко подкрадемся и песенку споем: «Спи глазок, спи другой!» Кот запохрапывает, тут мы сестричку и вызволим из беды. В сказках всегда все хорошо складывается.
Весело деткам на летней волюшке, раздолье играть на широком дворе, а ежели дождик заморосит, можно в своем теремочке укрыться. Там и картинки припрятаны, что тятенька с ярмарки привез, и пареночек морковных матушка насушила и даже корочку засохшую от большого пирога Аринушка прячет-бережет за какой-то надобностью.
А в берестяной коробочке под столом всякие прочие сокровища «медведушки»: янтарные бусики – тетушкин подарок, костяной гребень, который лесная бабуля вручила на молодой месяц, осиное гнездышко недостроенное, синий жук, что некстати помер и "насекомая" куколка в пеленах. Из нее, как сказывала Леда, бабочка вылезти должна. Только шибко уж долго собирается, нет у Аринки терпенья, так и охота надковырнуть кусочек одежки.
Да заниматься опять же некогда, маменька зовет учиться настоящую куклу - подружку шить, а свою-то нитку - «первопряху» Аринушка давно уже слопала, как бабуля велела. Та, что Змеева сестра – бабуля строгая, у ней не забалуешь, может и шлепка дать.
И еще куча дел и забот на весь долгий день, даже передохнуть недосуг. Вот пока бежала в горенку на материн зов, глядь, лягушонок свалился в корыто для белья, как не помочь лупоглазому. А на скотном дворе куры квохчут, зовут цыплят, как бы не подкралась лиса…
Надо бы еще проверить, не созрел ли горошек, а рядом толстой купчихой развалилась огуречная гряда. Пока маменька ждет, можно схрумкать свежий пупырчатый огуречик. Глянь-ка, в его желтом цветочке пушистый шмель сидит и не хочет слететь, да еще грозно жужжит, бранится видно, «ну, обожду, обожду, не впервой, все знаю, тоже хочешь пчелиных деток кормить».
Надвигался вечер… Медленно заплывало солнышко за высокие березы, медвяным клевером снова пахнуло с лугов. Возились в колодах пчелы, устраиваясь на сон. Радуня подоила пегую коровушку, и Михей сам отнес полное ведро в дом, сам процедил молоко через тонкое полотно в глиняные горшки. Один полнехонек на столе оставил, а два покрыл чистыми тряпицами да деревянными плашками поверх, опосля снес в прохладный погреб.
Далеко на закате воссияли зарницы, били оземь небесные стрелы, топтали высокие поля небесные табуны. Как бы не захватило Гнездовье… Но вроде бы обошлось. Выдался вечер спокоен и тих.
Вскорести разморило и детушек, первой Марусеньку снесли в сенцы на кроватку, Аринка хорохорилась еще, а как темень легла на двор тоже зевать начала, уложили и Аринку на мягоньку перинку. Радмир с Михеем в ночное ушли, первое лето брал Медведь с собой мальчика, и тем молодой князь очень гордился втайне, малышам такую работу не доверяют. Да и как работой назвать, одно удовольствие – полночи не спи, лежи у костра, слушай, как дышит земля, как шумит лес, как бродят у поля сытые, ухоженные кони.
Радуня шушукались с Арлетой, знать, матушка опять поучала, как ловчее Мирончика пеленать, а разве молодая мать и сама не знает, чай, уж не впервой. Радсей что-то Златице рассказывал певучим слогом, вроде, обещал завтра показать гнездо малиновки и муравейник-гору. С тем девочка и заснула подле отца.
Леда сошла с широких качелей и направилась к дому, а на крылечке встретил ее Годар.
– Сладко спит ягодка наша, сестра обещала присмотреть. Ты сама устала ли за день? Может, и нам с тобой прогуляться до луга. Давно не оставались вдвоем.
В глаза пристально смотрел, губы дрожали в улыбке. Острой нежностью опалило душу. Любит еще Князь свою Лунную Княгинюшку. Прежнее желание кроется в ласковом взгляде. Как не пойти с Милым Мужчиной… на край света пойдешь на его зов, а не то, что на ночной луг.
Пальцы переплелись в горячем рукопожатье, губы коснулись губ, обещая, тревожа, маня…
– Прравильно говоришь, прравильно… мррр… вдвоем завсегда лучше быть.
Метнулась через порог большущая тень, Леда вздрогнула слегка, крепче прижимаясь к мужу.
– И тебе не спится, старый котище, знамо дело, выдрыхся за день!
– Днем мне от вашей ребятни покоя нет, так хоть в сумраке отдохну немножко. По лесу поброжу, последние весточки узнаю, кто кого притесняет, кому подмога нужна, кому оборона. А кому и ласки недостает...
– Славный ты наш Котик, ложись – отдыхай, без тебя в лесу справятся.
– А сейчас неправильно говоришь… урр…
Только его и видали, скрылся говорящий Кот среди темных молодых елочек. А мужчина и женщина, взявшись за руки, пошли со двора к отрастающему после первого покоса лугу.
...Потом Леда и Годар лежали рядом на разворошенном сене, смотрели на звездную россыпь, густо усеявшую иссиня-черный небесный плат и долго молчали. Махонькие кузнецы неустанно трудились в траве, что только нашло на них? И тьма нипочем, от стрекота хоть зажимай уши. Может, тоже вздумали любиться всю ночь.
А луна подернулась розоватой дымкой, словно застыдилась чего-то.
– Смотри, будто неловко ей нас таких видеть! Спряталась вовсе, за тучку зашла.
– А звездочки, глянь-ка, напротив, возрадовались, повели хоровод вокруг. Верно, смеются…
Взял в большие ладони любимое лицо, серьезно смотрел в мерцающие радостью очи.
– Зачем мне звезды, если моя Луна у меня в руках.
– Крепче держи, кабы не улетела…
– Удержу. А если сама лететь вздумаешь, меня с собой забери. Как мне жить без тебя?
– Неладно ты рассудил. Вот Арлета живет одна, дочь вырастила, внуки ее тешат.
– Отец так не смог…
Леда поднялась к Годару, обхватила за плечи, сердце к сердцу:
– Вместе будем всегда. Обещаю, всегда буду с тобой.
Кажется, улыбался и верил. Отошла тревога с души.
– А чтобы не рвалась лететь, а тебя сам унесу. Да хоть прямо сейчас.
– Годар! Вот шальной же, пусти… Дай хоть одежу накинуть, ай, увидит кто… Да, что такое с тобой, лучше вернемся в избу…
Смеялся только в ответ, помогая одернуть рубашку. А свою одежду не тронул, значит, скоро и крылья расправит, поднимет «ладушку» ввысь. Может, до самых звезд.
Долгая осень
Тоскливо шумела на осеннем ветру жухлая крапива, наползали туманы в лесные овраги, засыпанные пестрой листвой. Тяжелые гроздья калины свисали на прутья ограды. Со скошенных лугов веяло сыростью и давно осиротели поля. Разве что птицам, оставшимся на зиму в родных краях, удавался последний пир на разворошенных грядах.
Вот и еще одно лето истаяло, истекло… Но полны добром закрома, амбары ломятся от припасов, можно переждать зиму. А пока отдыхает люд от осенних трудов, сидя вечерами у теплых печей, слушает старые сказки. От «матушки» Леды много их выучил умный Котик, а что-то и сам сочинил, уж на что был разумен Баюнов сын:
– Ну, детки, оставьте меня уже тормошить, а то сказывать перестану. Вот так-то лучше… Загрустила коза и пошла к осинке: «Осинка, осинка, можно мне под тобой избушку поставить?», а осинка ей отвечает: «Не ставь подо мной избушку, у меня листочки трепещут-дрожат, будут твоим деткам спатиньки мешать…»
Тут вмешался Радмир, рассудил по-хозяйски:
– Надо было козе прочую домашнюю живность в лесу встретить, тех, что зимовье строить надумали. Мне та сказка очень уж нравится. Главным там у них бык, еще баран при нем за помощника, свинья – бабью работу правит, кот и петух на подхвате, нашлось бы и для козы дело и детки ее под защитой будут. А то как же в лесу одной-то с малыми. Не ровен час волки нагрянут. Нет, слабой живности надо держаться вместе или кому сильному поклониться, среди людей завсегда так водится.
– Разумные твои речи, - похвалил сына Годар и сам крепко задумался.
Еще год или два пройдет и почует мощь свою, запросится молодой Змей в первый полет, а там задохнется юная душа от восторга перед небесной стихией, другим существом вернется на землю Радмир. Сказывали родичи, бывало, что высоко взлетев, сильно гордились собой Крылатые. На простой народ после взирали небрежно, творили бесчинства в родных краях, а забираясь далеко, и вовсе разоряли целые города.
Боялись и ненавидели подобных Крылатых Тварей, слава худая о них бежала на много верст вокруг. А порой от случайных Змеиных забав рождались на свет и мальчики с причудливым узором на плечах. Матери таких малышей из селения изгонялись, и доля их была очень горька, но кто-то из несчастных девиц до последнего стыд таил, а после оставлялось ненужное дитя в лесу или подкидывалось бобылям.
Но ежели «отродье» Змеиное вырастало без материнской ласки и заветов отцовских, не встречалось на земле создания безжалостней и свирепей. Обрастало сердце колючей броней, замерзала душа и леденел взор одинокого Ящера, загораясь лишь лютой ненавистью или звериной страстью. Знавал Годар и таких сородичей от корня Горыни. Знавал и остерегался, хотя никто не желал вставать ему самому поперек пути.
Марусенька подошла, склонила отцу на колени светлую головушку, отвлекла от недобрых думок. «Мой Радмир не таков, никогда не обидит зря слабого, не поставит себя наравне с богами, не прольет реки безвинной крови…»
Заметила Леда тревогу на лице мужа, оставила маленькие кросна, на которых ткала махровый детский коврик, подсела к мужу.
– Весь день хочу тебе рассказать, да все забываю. Мне вчера Арлета чудное слово поведала, будто надо перед сном загадать, какой домашний или лесной зверь есть твой собственный покровитель, от кого ты повадки перенял, кто твой дух стережет во сне. Я не сильно поверила, но все совершила, как надо и заснула с такою мыслью. А сон яркий привиделся, вот и не знаю теперь, правда это или просто случайность.
– Что видела-то во сне?
– Вот уж не знаю, стоит ли таким лесным собратом похваляться. А, вернее, сестрой…
– Ох, же истомила душу нарочно, уже откройся мне, я не стану шутить.
Припала на плечо мужа, пряча смеющиеся глаза, так и сказала шепотом:
– Глухарку видела в лесной чаще. С целым выводком цыпляток своих. Всех прятала под крыло, всех стерегла, оберегала. Большая, строгая птица. Вот и гадаю теперь, к чему был тот сон.
– А я бы поверил. Глухарь – древняя птица, много тайн вековых знает и помнит, еще в те времена жила, когда на земле не было людей, а бродили по колени в снегах большие мудрые звери. Где-то они теперь, почему сгинули, кто истребил…
Нам не дано понять. А птицы из твоих снов и доселе живут, правда, таятся по укромным местам. Но как же рьяно поют по весне свои дикие песни, желая продолжить род! Хороший был тебе знак. Славную покровительницу тебе избрали, ладушка. Сильная, заботливая Мать, вокруг которой всем прочим тепло и кормно. Гордись.
Наклонился близко, коснулся губами лба, обнимая за плечи:
– Двое только цыпляток у нас, как бы третьим разжиться, ума не приложу.
– Верно, надо тут не умом стараться, а чем-то другим поработать, да не мне вас учить-то, батюшка!
Годар рассмеялся вслух и в кои-то веки передразнил сонного сейчас Кота:
– Прравильно, говоришь, пташечка моя, прравильно судишь.
Зимняя сказка
Да будет вечен дней твоих поток,
Покуда есть основа и уток.
Фирдоуси
За последние зимы Леда наловчилась ткать небольшие ковры на деревянном станке, что смастерил Михей, разобрав один из старых станков Арлеты. Порхают умелые пальцы над кроснами, быстро-быстро и крепко-накрепко завязываются в узелки «жички» – отрезки толстой, скрученной вдвое шерстяной нитки.
Вышел домишко на славу – расписан снизу доверху всякой печной снедью: калачами да бубликами, пряниками да леденцами в виде коней и рыбок. А на крыше в виде «птицеверта» резной деревянный петушок – золотой гребешок. Тонким, легким сделал его Михей, вертится петушок на своей аккуратной жердочке, показывает, куда ветер дует.
Вот стал теремок готов, можно и жильцов запускать. А по старому обычаю, кто первым должен ступить за порог? Правильно, настоящий кот. И чем здоровее, тем лучше. А потому, пришлось везти из Гнездовья самого Милаша. Уж кота родовитей и толще его во всей округе не сыщещь. Домик сын Баюна сразу одобрил, уж больно красивый и уютный, одно жалко – теплой печурки нет, в зимние холода не согреешься.
Зато летом есть где ребятишкам собраться, полюбили Аринушка и Радсей хозяйничать в теремочке, даже Марусеньку брали с собой. Под воркотанье Милаша девочка быстро засыпала, уронив русую головушку на пушистую котову спинку.
Радмир обликом вышел весь в отца, черты лица те же и его высокие скулы, опять же волосы темные, а глаза, правда, ярко-синие, как у Леды. Марусенька – Брусничка оказалась во всякую родню: голубые прозрачные глазоньки и светлые прямые волосики.
Аринка – рябинка, маленький постреленок, если весела и добра – ликом вылитый папенька Медведь, а уж если осерчает, да брови сведет – это Радуня.
Теплыми летними вечерами частенько собирались на заимке родичи: Арлета с Мироном нянчиться приезжала, Годар с младшим братом видался – любо было Радсею побыть среди своих посреди тихого леса. Изменился Радсей – возмужал, раздался в плечах, будто бы еще вырос, волосы совсем побелели, собирал их в косу теперь. Глаза тоже словно выцвели и поблекли, но смотрели строже, без прежней смешливости. Будто многое повидали уже из того, о чем наземным людям и знать-то не стоит.
Одиночество полюбил Младший. Выбираясь наверх из Нижнего мира, долго бродил один среди цветущих лугов и тенистого леса. Шептался о чем-то с дикими травами, обнимал огромные сосны, чутко прислушивался, как текут глубоко под шершавой древесной корой незримые соки.
От корней ввысь поднимается вода, питая каждую ветку, а от острых зеленых листьев – ловцов света в самую тьму, под землю течет пойманная небесная сила, давая жизнь и корням. Испокон веков так заведено: два тока, два пути – вверх и вниз, оба рядышком, оба нужны.
А деревья живут сразу в двух мирах - Верхнем и Нижнем, оттого им особая мудрость дана, оттого они так спокойны и величавы. Умеют сносить боль тихо, не жалуясь. Умирают молча. И умеют ждать...
О себе и своем нынешнем житье Радсей мало рассказывал, стал молчалив и задумчив за эти годы. А вот дочурка Златица говорлива оказалась, как горный ручеек. От нее-то и узнавали, каково оно – Подземное царство:
– У дедушки хорошо, реки текут молочные с кисельными берегами, хоть ложкой черпай да ешь. А есть одна огненная река, туда всем ходу нет, а мне будет можно, как подрасту. И сады тоже растут, только там птички сидят золотые на веточках и тихо-тихо поют, а камешки на земле все разноцветные и сияют так, что завсегда светло.
В развлечениях детских Златица часто заводилой была, даже пыталась Радмиром командовать, потому как возрастом не уступала. Маленький Змей позволял порой верховодить в игре, улыбался только снисходительно… А где надобно, так и свою волю показывал так грозно, что перечить и не моги. Вот и сейчас вышел спор, кому быть «коршуном», а кому «наседкой» в игре. Милаш злобным коршуном быть отказался наотрез, Радмир тоже, а Аринушка еще маловата, ей вовсе не догнать никого…
– Давайте лучше играть в городки! Или в разбойников и купцов. Марусеньку пусть в полон возьмут, посадят в башню, а мы пойдем выручать. Милаш бегать ленится, вот и пусть сторожит. Мы к нему близко подкрадемся и песенку споем: «Спи глазок, спи другой!» Кот запохрапывает, тут мы сестричку и вызволим из беды. В сказках всегда все хорошо складывается.
Весело деткам на летней волюшке, раздолье играть на широком дворе, а ежели дождик заморосит, можно в своем теремочке укрыться. Там и картинки припрятаны, что тятенька с ярмарки привез, и пареночек морковных матушка насушила и даже корочку засохшую от большого пирога Аринушка прячет-бережет за какой-то надобностью.
А в берестяной коробочке под столом всякие прочие сокровища «медведушки»: янтарные бусики – тетушкин подарок, костяной гребень, который лесная бабуля вручила на молодой месяц, осиное гнездышко недостроенное, синий жук, что некстати помер и "насекомая" куколка в пеленах. Из нее, как сказывала Леда, бабочка вылезти должна. Только шибко уж долго собирается, нет у Аринки терпенья, так и охота надковырнуть кусочек одежки.
Да заниматься опять же некогда, маменька зовет учиться настоящую куклу - подружку шить, а свою-то нитку - «первопряху» Аринушка давно уже слопала, как бабуля велела. Та, что Змеева сестра – бабуля строгая, у ней не забалуешь, может и шлепка дать.
И еще куча дел и забот на весь долгий день, даже передохнуть недосуг. Вот пока бежала в горенку на материн зов, глядь, лягушонок свалился в корыто для белья, как не помочь лупоглазому. А на скотном дворе куры квохчут, зовут цыплят, как бы не подкралась лиса…
Надо бы еще проверить, не созрел ли горошек, а рядом толстой купчихой развалилась огуречная гряда. Пока маменька ждет, можно схрумкать свежий пупырчатый огуречик. Глянь-ка, в его желтом цветочке пушистый шмель сидит и не хочет слететь, да еще грозно жужжит, бранится видно, «ну, обожду, обожду, не впервой, все знаю, тоже хочешь пчелиных деток кормить».
Надвигался вечер… Медленно заплывало солнышко за высокие березы, медвяным клевером снова пахнуло с лугов. Возились в колодах пчелы, устраиваясь на сон. Радуня подоила пегую коровушку, и Михей сам отнес полное ведро в дом, сам процедил молоко через тонкое полотно в глиняные горшки. Один полнехонек на столе оставил, а два покрыл чистыми тряпицами да деревянными плашками поверх, опосля снес в прохладный погреб.
Далеко на закате воссияли зарницы, били оземь небесные стрелы, топтали высокие поля небесные табуны. Как бы не захватило Гнездовье… Но вроде бы обошлось. Выдался вечер спокоен и тих.
Вскорести разморило и детушек, первой Марусеньку снесли в сенцы на кроватку, Аринка хорохорилась еще, а как темень легла на двор тоже зевать начала, уложили и Аринку на мягоньку перинку. Радмир с Михеем в ночное ушли, первое лето брал Медведь с собой мальчика, и тем молодой князь очень гордился втайне, малышам такую работу не доверяют. Да и как работой назвать, одно удовольствие – полночи не спи, лежи у костра, слушай, как дышит земля, как шумит лес, как бродят у поля сытые, ухоженные кони.
Радуня шушукались с Арлетой, знать, матушка опять поучала, как ловчее Мирончика пеленать, а разве молодая мать и сама не знает, чай, уж не впервой. Радсей что-то Златице рассказывал певучим слогом, вроде, обещал завтра показать гнездо малиновки и муравейник-гору. С тем девочка и заснула подле отца.
Леда сошла с широких качелей и направилась к дому, а на крылечке встретил ее Годар.
– Сладко спит ягодка наша, сестра обещала присмотреть. Ты сама устала ли за день? Может, и нам с тобой прогуляться до луга. Давно не оставались вдвоем.
В глаза пристально смотрел, губы дрожали в улыбке. Острой нежностью опалило душу. Любит еще Князь свою Лунную Княгинюшку. Прежнее желание кроется в ласковом взгляде. Как не пойти с Милым Мужчиной… на край света пойдешь на его зов, а не то, что на ночной луг.
Пальцы переплелись в горячем рукопожатье, губы коснулись губ, обещая, тревожа, маня…
– Прравильно говоришь, прравильно… мррр… вдвоем завсегда лучше быть.
Метнулась через порог большущая тень, Леда вздрогнула слегка, крепче прижимаясь к мужу.
– И тебе не спится, старый котище, знамо дело, выдрыхся за день!
– Днем мне от вашей ребятни покоя нет, так хоть в сумраке отдохну немножко. По лесу поброжу, последние весточки узнаю, кто кого притесняет, кому подмога нужна, кому оборона. А кому и ласки недостает...
– Славный ты наш Котик, ложись – отдыхай, без тебя в лесу справятся.
– А сейчас неправильно говоришь… урр…
Только его и видали, скрылся говорящий Кот среди темных молодых елочек. А мужчина и женщина, взявшись за руки, пошли со двора к отрастающему после первого покоса лугу.
...Потом Леда и Годар лежали рядом на разворошенном сене, смотрели на звездную россыпь, густо усеявшую иссиня-черный небесный плат и долго молчали. Махонькие кузнецы неустанно трудились в траве, что только нашло на них? И тьма нипочем, от стрекота хоть зажимай уши. Может, тоже вздумали любиться всю ночь.
А луна подернулась розоватой дымкой, словно застыдилась чего-то.
– Смотри, будто неловко ей нас таких видеть! Спряталась вовсе, за тучку зашла.
– А звездочки, глянь-ка, напротив, возрадовались, повели хоровод вокруг. Верно, смеются…
Взял в большие ладони любимое лицо, серьезно смотрел в мерцающие радостью очи.
– Зачем мне звезды, если моя Луна у меня в руках.
– Крепче держи, кабы не улетела…
– Удержу. А если сама лететь вздумаешь, меня с собой забери. Как мне жить без тебя?
– Неладно ты рассудил. Вот Арлета живет одна, дочь вырастила, внуки ее тешат.
– Отец так не смог…
Леда поднялась к Годару, обхватила за плечи, сердце к сердцу:
– Вместе будем всегда. Обещаю, всегда буду с тобой.
Кажется, улыбался и верил. Отошла тревога с души.
– А чтобы не рвалась лететь, а тебя сам унесу. Да хоть прямо сейчас.
– Годар! Вот шальной же, пусти… Дай хоть одежу накинуть, ай, увидит кто… Да, что такое с тобой, лучше вернемся в избу…
Смеялся только в ответ, помогая одернуть рубашку. А свою одежду не тронул, значит, скоро и крылья расправит, поднимет «ладушку» ввысь. Может, до самых звезд.
Долгая осень
Тоскливо шумела на осеннем ветру жухлая крапива, наползали туманы в лесные овраги, засыпанные пестрой листвой. Тяжелые гроздья калины свисали на прутья ограды. Со скошенных лугов веяло сыростью и давно осиротели поля. Разве что птицам, оставшимся на зиму в родных краях, удавался последний пир на разворошенных грядах.
Вот и еще одно лето истаяло, истекло… Но полны добром закрома, амбары ломятся от припасов, можно переждать зиму. А пока отдыхает люд от осенних трудов, сидя вечерами у теплых печей, слушает старые сказки. От «матушки» Леды много их выучил умный Котик, а что-то и сам сочинил, уж на что был разумен Баюнов сын:
– Ну, детки, оставьте меня уже тормошить, а то сказывать перестану. Вот так-то лучше… Загрустила коза и пошла к осинке: «Осинка, осинка, можно мне под тобой избушку поставить?», а осинка ей отвечает: «Не ставь подо мной избушку, у меня листочки трепещут-дрожат, будут твоим деткам спатиньки мешать…»
Тут вмешался Радмир, рассудил по-хозяйски:
– Надо было козе прочую домашнюю живность в лесу встретить, тех, что зимовье строить надумали. Мне та сказка очень уж нравится. Главным там у них бык, еще баран при нем за помощника, свинья – бабью работу правит, кот и петух на подхвате, нашлось бы и для козы дело и детки ее под защитой будут. А то как же в лесу одной-то с малыми. Не ровен час волки нагрянут. Нет, слабой живности надо держаться вместе или кому сильному поклониться, среди людей завсегда так водится.
– Разумные твои речи, - похвалил сына Годар и сам крепко задумался.
Еще год или два пройдет и почует мощь свою, запросится молодой Змей в первый полет, а там задохнется юная душа от восторга перед небесной стихией, другим существом вернется на землю Радмир. Сказывали родичи, бывало, что высоко взлетев, сильно гордились собой Крылатые. На простой народ после взирали небрежно, творили бесчинства в родных краях, а забираясь далеко, и вовсе разоряли целые города.
Боялись и ненавидели подобных Крылатых Тварей, слава худая о них бежала на много верст вокруг. А порой от случайных Змеиных забав рождались на свет и мальчики с причудливым узором на плечах. Матери таких малышей из селения изгонялись, и доля их была очень горька, но кто-то из несчастных девиц до последнего стыд таил, а после оставлялось ненужное дитя в лесу или подкидывалось бобылям.
Но ежели «отродье» Змеиное вырастало без материнской ласки и заветов отцовских, не встречалось на земле создания безжалостней и свирепей. Обрастало сердце колючей броней, замерзала душа и леденел взор одинокого Ящера, загораясь лишь лютой ненавистью или звериной страстью. Знавал Годар и таких сородичей от корня Горыни. Знавал и остерегался, хотя никто не желал вставать ему самому поперек пути.
Марусенька подошла, склонила отцу на колени светлую головушку, отвлекла от недобрых думок. «Мой Радмир не таков, никогда не обидит зря слабого, не поставит себя наравне с богами, не прольет реки безвинной крови…»
Заметила Леда тревогу на лице мужа, оставила маленькие кросна, на которых ткала махровый детский коврик, подсела к мужу.
– Весь день хочу тебе рассказать, да все забываю. Мне вчера Арлета чудное слово поведала, будто надо перед сном загадать, какой домашний или лесной зверь есть твой собственный покровитель, от кого ты повадки перенял, кто твой дух стережет во сне. Я не сильно поверила, но все совершила, как надо и заснула с такою мыслью. А сон яркий привиделся, вот и не знаю теперь, правда это или просто случайность.
– Что видела-то во сне?
– Вот уж не знаю, стоит ли таким лесным собратом похваляться. А, вернее, сестрой…
– Ох, же истомила душу нарочно, уже откройся мне, я не стану шутить.
Припала на плечо мужа, пряча смеющиеся глаза, так и сказала шепотом:
– Глухарку видела в лесной чаще. С целым выводком цыпляток своих. Всех прятала под крыло, всех стерегла, оберегала. Большая, строгая птица. Вот и гадаю теперь, к чему был тот сон.
– А я бы поверил. Глухарь – древняя птица, много тайн вековых знает и помнит, еще в те времена жила, когда на земле не было людей, а бродили по колени в снегах большие мудрые звери. Где-то они теперь, почему сгинули, кто истребил…
Нам не дано понять. А птицы из твоих снов и доселе живут, правда, таятся по укромным местам. Но как же рьяно поют по весне свои дикие песни, желая продолжить род! Хороший был тебе знак. Славную покровительницу тебе избрали, ладушка. Сильная, заботливая Мать, вокруг которой всем прочим тепло и кормно. Гордись.
Наклонился близко, коснулся губами лба, обнимая за плечи:
– Двое только цыпляток у нас, как бы третьим разжиться, ума не приложу.
– Верно, надо тут не умом стараться, а чем-то другим поработать, да не мне вас учить-то, батюшка!
Годар рассмеялся вслух и в кои-то веки передразнил сонного сейчас Кота:
– Прравильно, говоришь, пташечка моя, прравильно судишь.
Зимняя сказка
Да будет вечен дней твоих поток,
Покуда есть основа и уток.
Фирдоуси
За последние зимы Леда наловчилась ткать небольшие ковры на деревянном станке, что смастерил Михей, разобрав один из старых станков Арлеты. Порхают умелые пальцы над кроснами, быстро-быстро и крепко-накрепко завязываются в узелки «жички» – отрезки толстой, скрученной вдвое шерстяной нитки.
