Отчаянно стараясь сдержать слезы возмущения и обиды, Маша выскочила из склада.
– Ну, раз я псих, может, ты и мной заодно займешься. Учти, я следующий в очереди, - услышала она позади себя мерзкий голос.
Брок уже более часа наблюдал из леса за коттеджем, где проживала его ночная гостья. Он видел, как Маша вышла из дому около полудня и теперь с нетерпением ожидал ее возвращения. Мысль о том, что она сейчас разговаривает с Алексом, не давала покоя, да еще навалилась усталость после бессонных суток. Стоило сомкнуть глаза, как в ушах раздавался взволнованный Машин голос, казалось, они так мало успели поговорить...
У Брока вертелись в голове сотни вопросов, которые можно было бы обсудить только с ней. Тем более, она приглашала его к себе, так почему бы не увидеться снова? Нет, сначала убедиться, что с ней все хорошо, потом выспаться и можно планировать новую встречу.
И вот Маша уже спешит обратно, прижимая к груди объемный пакет. Выглядит растерянной или расстроенной. Брок сжал кулаки, представив, что кто-то мог обидеть ее хотя бы грубым словом. Если бы она сейчас посмотрела в сторону леса, он сразу бы кинулся к ней, но девушка стремительно забежала в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. Брок подождал еще немного, разрываясь между противоречивыми желаниями, а потом все же отправился в свою берлогу.
* * *
Прошло два долгих, беспокойных дня. Маша искренне ждала лесного отшельника и перебирала в памяти каждую фразу их ночного разговора, то охваченная былым ужасом, то проникаясь сочувствием после намеков Короткова о плене.
Она часто посматривала в сторону последнего лесного маршрута, не решаясь отойти от дома даже до ближайших сосен. Но человек - «медведь» так и не появлялся. Это было грустно и даже немножко обидно. Маша невольно копалась в себе, пытаясь понять, чем могла вызвать его неприязнь, ведь расстались-то они вполне дружелюбно.
На утро третьего дня она проснулась с больным горлом и тяжелой головой. Нехотя добрела до столовой, попросила у Светланы Анатольевны молока и баночку меда, решив лечиться дома «бабушкиными» средствами. День опять выдался на редкость мрачным и ветряным, под вечер небо затянуло черными тучами. Переменчива погода в Сибири...
В седьмом часу Машу проведала заведующая мед. пункта, предложила ночевать в общем коттедже, но получила отказ.
– Да вы не волнуйтесь за меня, Надежда Петровна, это же обычная простуда. Дома поваляюсь денек и все пройдет.
Оставшись одна, Маша заперла двери, задернула жалюзи и шторы, полежала немного в горячей ванне и отправилась на кухню. «Сейчас нужно выпить теплого молока с медом и лечь спать. Утро вечера мудренее и, Бог даст, здоровее!»
Яркий свет в комнате неприятно резал глаза, пришлось оставить только подсветку над столом. Скоро домик погрузился в полумрак.
Закутавшись в плед, Маша сидела на низеньком кухонном диванчике и ждала, пока немного остынет кипяченное молоко в большой кружке. Кружка была старая, грубой лепки, почти полулитрового объема - белая бадья с красным горохом.
Маша забрала ее из деревни после смерти бабушки, всегда держала при себе как память. Правда, пила из нее редко, лишь при простудах. Это был своеобразный ритуал еще с детства - согреться как следует, а потом сразу в постель, чтобы проснуться здоровой.
Внезапно она расслышала наверху звук глухого удара и отчетливый металлический скрежет. Маша замерла и насторожилась, но теперь различала лишь стук тяжелых дождевых капель, бьющих в окно да резкие порывы ветра. Подниматься на второй этаж по темной лестнице, чтобы узнать причину шума ей совсем не хотелось. Она вдруг резко пожалела, что осталась в грозовую ночь одна в доме далеко от остальных обитателей поселка.
Продолжая прислушиваться, Маша тихо поднялась с диванчика и даже не стала поднимать плед, свалившийся на пол. Оставаясь в хлопковой ночной рубашке на тонких бретелях, она вышла в сумрачную прихожую и посмотрела наверх. Бесшумно ступая, по лестнице со второго этажа спускался Брок. От него пахло мокрым деревом и скошенной травой.
Пары секунд хватило Броку, чтобы разглядеть Машу от головы до босых маленьких ступней. Ее длинные волнистые волосы были распущены и свободно спускались вдоль лица и шеи по плечам. Сквозь тонкую ткань сорочки угадывались мягкие очертания округлой груди.
Светло-карие глаза ее смотрели на него с удивлением, но не испуганно. В руках она держала большую кружку, от которой вверх поднимался тонкий, еле заметный парок. Брок почувствовал приятный знакомый запах, неуловимо связанный с его забытым прошлым. Такой же слабый аромат исходил от полураскрытого Машиного рта.
– Что это у тебя? - глухо спросил Брок, взглядом и движением подбородка указывая на кружку.
– Молоко с медом, - прошептала Маша, - у меня горло болит немного, вот… лечусь.
Он прикрыл глаза и сильней втянул воздух ноздрями. И тут же неверное видение будто в дымке тумана пронеслось в его голове: высокая крупная женщина с добрым родным лицом протягивает ему такую же большую белую кружку с красным горохом.
«Выпей, сыночек, станет легче, уснешь спокойно. Вырастешь большим и сильным, как папа».
Брок мгновенно вспомнил приторно-сладкий вкус обжигающего молока, а себя вдруг увидел странно маленьким, съежившимся на кровати с металлической спинкой и шариками в виде нехитрых украшений. А еще было пестрое одеяло из лоскутков... деревянный табурет... герань на подоконнике, выкрашенном голубой краской. И вышивка на белой скатерти с вязаной бахромой. И размеренный скрип "ходиков" на стене...
Вдруг стало трудно дышать, глаза защипало, а ноги непривычно ослабели. Брок шагнул к Маше, опустился на колени и, обняв ее бедра, прижался лицом к животу. Она невольно вздрогнула, когда поздний гость, возвышавшийся над ней, вдруг оказался у ее ног и крепко обхватил своими большими руками.
Маша неуверенно положила ладонь на его темные спутанные волосы.
– Хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… каждый день ждала.
Она смутно понимала, что следует как-то поделикатней отстраниться от него, ведь совершенно неприлично, когда почти незнакомый мужчина вот так запросто прижимается лицом к ее телу. Но в то же время боялась отпугнуть его, разрушить тонкую интимную связь доверия между ними. И потом... ей вдруг стало спокойно и хорошо. Оказывается, для нее была очень важна эта встреча.
– Тебе холодно? - спросил Брок, вскидывая к ней голову, - да ты вся дрожишь!
Он стремительно поднялся и снова оказался на голову выше.
– Середина лета на дворе, а она тут мерзнет. Пошли-ка в кровать!
Маша едва обратила внимание на некую двусмысленность его последней фразы. Брок уверенно завел ее в комнату и, откинув одеяло с постели, скомандовал:
– А ну, живо! Допивай молоко и ложись.
Послушно сделав пару глотков, Маша передала ему кружку:
– Все! Остальное тебе, чтобы сам не заболел. Ты сильно вымок, кажется, надо бы одежду сменить, правда, у меня ничего на тебя не найдется. Если только завернуться в простыню.
Ей вдруг стало забавно представить "медведя" в простыне, но она благоразумно сдержала смешок, вспомнив, чем это закончилось в первый раз.
– Я уж не заболею, покрепче некоторых, - проворчал Брок, снова отчего-то хмурясь.
Маша юркнула в кровать, поскорее натягивая на себя одеяло. Глаза предательски начали закрываться - ванна, горячее питье и таблетка средства от воспаления в комплексе явно способствовали скорейшему засыпанию. Присутствие Брока успокаивало, казалось обычным делом, будто они испокон веков делили это жилище вдвоем.
– Там ведь дождь и гроза. Ты не уходи, пожалуйста, я немного подремлю и поговорим с тобой, еще приготовлю поесть, у меня сгущенка припасена, тебе понравится. Наверху есть еще кровать, только не застеленная. Можешь спать там, если хочешь. Ты ведь не уйдешь? - бормотала Маша с закрытыми глазами.
– Я останусь здесь, - мрачно заверил ее Брок.
– Это хорошо, - прошептала она, проваливаясь в тяжелый сон.
А Брок отнес к порогу промокшую куртку, разулся и, вернувшись к Маше, сел на ворсистый коврик у ее кровати. Он допил оставшееся теплое молоко и стал прислушиваться к неровному дыханью девушки. Наконец-то он по настоящему был дома… рядом с ней.
* * *
Прошло не более получаса, когда Маша очнулась от ощущения озноба во всем теле. Она заворочалась, пытаясь плотнее закутаться в одеяло.
– Тебе плохо? - с тревогой спросил Брок, наклоняясь.
– Х-холодно, - стуча зубами, пожаловалась Маша и, видимо, пытаясь неловко отшутиться, припомнила дурацкую студенческую присказку, - согреть некому...
– Так уж некому, - вдруг хмыкнул Брок, расстегивая ремень на брюках.
Через минуту Маша почувствовала, как кровать скрипнула и прогнулась под его весом.
– Подвинься, я с тобой лягу!
– Это зачем еще? - попыталась протестовать Маша, отползая к стене.
– Греть тебя буду, дите малое.
Он решительно откинул одеяло и, прижавшись голой грудью к ее спине, снова накрыл уже их обоих. Брок был горячим, и его было так много, что Маше невольно пришло на ум еще одно забавное выражение о пользе «грелки во весь рост» во время болезни. На роль такой «грелки» Брок сейчас подходил идеально. Его левая рука лежала у изголовья, а правой он осторожно обнял ее, опустив ладонь на краешек кровати.
Несколько минут Маша лежала натянутая, как струна, не зная, как правильно реагировать на происходящее. Брок тоже не шевелился, поэтому вскоре она расслабилась и пригрелась возле него, честно пытаясь задремать. И ей даже почти удалось забыться, а потом она почувствовала, как его ладонь переместилась на ее плечо, соскользнула на талию и задержалась там, после чего медленно двинулась по крутому изгибу бедра.
Замирая сердцем, Маша услышала, как Брок порывисто вздохнул и прошептал невнятно:
– Ты меня останови, если не хочешь.
Она снова закрыла глаза, притворяясь спящей, и лишь когда рука Брока легла на ее голое колено, решительно повернулась, чтобы одернуть задравшуюся рубашку и отодвинуться, насколько это будет возможно.
Вот только ее движение произвело на Брока неожиданный эффект. Он немедленно приподнялся, уложил Машу на спину перед собой и прижался губами к ее раскрывшемуся рту. И когда их губы соприкоснулись, понял, что уже не сможет остановиться.
Сначала он касался быстрыми легкими поцелуями ее лица, потом опустился к шее и долго целовал впадинку у горла и тонкие ключицы. Его большая ладонь осторожно сжала мягкую грудь, едва прикрытую тканью, а потом отодвинула с плеча бретели сорочки.
Брок трогал Машу торопливо и жадно, но в то же время очень бережно, с неким благоговением, словно изголодавшийся человек, который получил добрый ломоть свежего хлеба и теперь дорожит каждой его крошкой. Пальцами, языком и губами он исследовал трепещущее под ним женское тело одновременно как полноправный хозяин и смиренный слуга. И Маша в каком-то странном оцепенении безропотно позволяла ему делать все, что он хотел, сама испытывая при этом возрастающее желание близости.
Очень смутившись, она вздрогнула, когда Брок, проведя щекой по внутренней стороне ее бедра, опустил лицо между разведенных ног. Маша считала такую ласку слишком интимной и даже запретной. В душе она не верила, что мужчина искренне хочет целовать женщину там и поэтому всегда отстранялась, если Вадим пытался проделать с ней что-то подобное. При этом она привыкла тщательно удалять волоски внизу живота, ей было комфортней чувствовать себя гладенькой.
– Не надо, - шепотом попросила Маша, пытаясь опустить задравшуюся сорочку.
– Почему? Мне хочется и тебе тоже. Я же слышу.
Наверно, он хотел сказать, чувствую... Брок мягко отвел ее руку и лизнул нежные складочки внизу живота, слегка раздвигая их языком. Маша внутренне сжалась, закрыв глаза, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях. А он не таясь, пояснил:
– Губки у тебя сладенькие, и там, и здесь. Сладенькие, словно мед.
Он глухо заворчал от удовольствия, а потом приподнялся и горячо поцеловал ее чуть ниже пупка.
– А животик у тебя белый - белый и пахнет, как теплое молочко. Ты вся как мед и молоко для меня.
Маша впервые услышала его тихий счастливый смех, и в это же мгновение стремительная волна нежности и острой потребности в нем полностью затопила ее существо, оставаясь горячо плескаться в самой глубине тела.
– Иди ко мне, - попросила Маша, протягивая к нему обе руки, робко касаясь его теплых плеч, - иди ко мне сам... весь…
Брок тяжело вздохнул, поднимаясь над ней. Теперь его хрипловатый голос почему-то зазвучал неуверенно:
– Ты же маленькая такая, у тебя, наверно, там тоже все маленькое… Я-то большой…
Он облизал свои пальцы и осторожно скользнул ими в тесноту между ее бедер.
– Хорошо, что ты мокрая, не хочу тебе больно сделать. Если скажешь, остановлюсь… хотя мне трудно будет.
Маша едва успела осмыслить его слова и по-настоящему испугаться, как Брок медленно вошел в нее одним плавным движением.
Чувствуя некоторый дискомфорт, она попыталась расслабиться и принять его, подаваясь навстречу. Отрывисто дыша через стиснутые зубы, Брок продолжал двигаться, испытывая невероятное наслаждение, почти граничащее с болью от желания соединиться с ней резко и сильно, заполнить до предела, сделать полностью своей.
Тихое постанывание Маши сводило с ума, будя звериную страсть, с которой он едва мог сейчас совладать. Он с трудом сдерживался, чтобы не взять ее грубо и в несколько быстрых движений достичь вершины радости, к которой уже был так близок, но запретил себе это порыв. Маша лежала раскрытая для него, такая доверчивая и беззащитная, что он сам готов был задохнуться от нахлынувшей нежности.
А потом Брок почувствовал, как она содрогнулась под ним и приподняла бедра, охватывая ими, прижимаясь крепче к его телу, впуская глубже в себя. И сейчас же частая горячая пульсация вокруг его плоти заволокла сознание алой пеленой. Крепко зажмурившись, он наконец ощутил себя целым, готовым жить заново, снова бороться и любить.
* * *
Рассеянный свет пробивался через неплотно закрытые шторы, когда Маша проснулась на груди у Брока. Сначала она не поняла, почему лежит на нем голышом и этот факт, кажется ничуть ее не смущает. Постепенно события прошедшей ночи отчетливо прояснились в голове. А еще Маша поняла, что не чувствует себя больше простуженной, голова ясная, а настроение обещало быть великолепным.
Она попыталась потихоньку сбежать в ванную, но от ее легкого движения Брок тотчас проснулся и повернулся на бок, крепко прижимая ее к себе.
– Не отпущу, - пробормотал он, даже не открывая глаз.
– Да я только хотела лечь поудобнее, - слабо запротестовала Маша, напрасно пытаясь высвободиться из его медвежьих объятий.
Брок неохотно расслабил кольцо рук и Маша, приподнявшись на локте, запустила пальцы в его густую растрепанную гриву.
– Можно, я тебя подстригу хоть немного?
– Угу… потом, - проворчал Брок. Его лицо сейчас было напротив Машиной груди, и так же с закрытыми глазами, он по очереди начал посасывать ее торчащие розовые соски, захватывая в рот то один, то другой.
– Мед и молоко… только для меня.
Маша тихо засмеялась, поглаживая кончиком пальца его лохматые брови и маленькую поперечную складочку между ними. Брока вряд ли можно было назвать красивым в классическом смысле, его черты были слишком грубоваты, а обычное хмуро-настороженное выражение иногда даже отталкивало и пугало.
– Ну, раз я псих, может, ты и мной заодно займешься. Учти, я следующий в очереди, - услышала она позади себя мерзкий голос.
Глава 7. Мед и молоко
Брок уже более часа наблюдал из леса за коттеджем, где проживала его ночная гостья. Он видел, как Маша вышла из дому около полудня и теперь с нетерпением ожидал ее возвращения. Мысль о том, что она сейчас разговаривает с Алексом, не давала покоя, да еще навалилась усталость после бессонных суток. Стоило сомкнуть глаза, как в ушах раздавался взволнованный Машин голос, казалось, они так мало успели поговорить...
У Брока вертелись в голове сотни вопросов, которые можно было бы обсудить только с ней. Тем более, она приглашала его к себе, так почему бы не увидеться снова? Нет, сначала убедиться, что с ней все хорошо, потом выспаться и можно планировать новую встречу.
И вот Маша уже спешит обратно, прижимая к груди объемный пакет. Выглядит растерянной или расстроенной. Брок сжал кулаки, представив, что кто-то мог обидеть ее хотя бы грубым словом. Если бы она сейчас посмотрела в сторону леса, он сразу бы кинулся к ней, но девушка стремительно забежала в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. Брок подождал еще немного, разрываясь между противоречивыми желаниями, а потом все же отправился в свою берлогу.
* * *
Прошло два долгих, беспокойных дня. Маша искренне ждала лесного отшельника и перебирала в памяти каждую фразу их ночного разговора, то охваченная былым ужасом, то проникаясь сочувствием после намеков Короткова о плене.
Она часто посматривала в сторону последнего лесного маршрута, не решаясь отойти от дома даже до ближайших сосен. Но человек - «медведь» так и не появлялся. Это было грустно и даже немножко обидно. Маша невольно копалась в себе, пытаясь понять, чем могла вызвать его неприязнь, ведь расстались-то они вполне дружелюбно.
На утро третьего дня она проснулась с больным горлом и тяжелой головой. Нехотя добрела до столовой, попросила у Светланы Анатольевны молока и баночку меда, решив лечиться дома «бабушкиными» средствами. День опять выдался на редкость мрачным и ветряным, под вечер небо затянуло черными тучами. Переменчива погода в Сибири...
В седьмом часу Машу проведала заведующая мед. пункта, предложила ночевать в общем коттедже, но получила отказ.
– Да вы не волнуйтесь за меня, Надежда Петровна, это же обычная простуда. Дома поваляюсь денек и все пройдет.
Оставшись одна, Маша заперла двери, задернула жалюзи и шторы, полежала немного в горячей ванне и отправилась на кухню. «Сейчас нужно выпить теплого молока с медом и лечь спать. Утро вечера мудренее и, Бог даст, здоровее!»
Яркий свет в комнате неприятно резал глаза, пришлось оставить только подсветку над столом. Скоро домик погрузился в полумрак.
Закутавшись в плед, Маша сидела на низеньком кухонном диванчике и ждала, пока немного остынет кипяченное молоко в большой кружке. Кружка была старая, грубой лепки, почти полулитрового объема - белая бадья с красным горохом.
Маша забрала ее из деревни после смерти бабушки, всегда держала при себе как память. Правда, пила из нее редко, лишь при простудах. Это был своеобразный ритуал еще с детства - согреться как следует, а потом сразу в постель, чтобы проснуться здоровой.
Внезапно она расслышала наверху звук глухого удара и отчетливый металлический скрежет. Маша замерла и насторожилась, но теперь различала лишь стук тяжелых дождевых капель, бьющих в окно да резкие порывы ветра. Подниматься на второй этаж по темной лестнице, чтобы узнать причину шума ей совсем не хотелось. Она вдруг резко пожалела, что осталась в грозовую ночь одна в доме далеко от остальных обитателей поселка.
Продолжая прислушиваться, Маша тихо поднялась с диванчика и даже не стала поднимать плед, свалившийся на пол. Оставаясь в хлопковой ночной рубашке на тонких бретелях, она вышла в сумрачную прихожую и посмотрела наверх. Бесшумно ступая, по лестнице со второго этажа спускался Брок. От него пахло мокрым деревом и скошенной травой.
Пары секунд хватило Броку, чтобы разглядеть Машу от головы до босых маленьких ступней. Ее длинные волнистые волосы были распущены и свободно спускались вдоль лица и шеи по плечам. Сквозь тонкую ткань сорочки угадывались мягкие очертания округлой груди.
Светло-карие глаза ее смотрели на него с удивлением, но не испуганно. В руках она держала большую кружку, от которой вверх поднимался тонкий, еле заметный парок. Брок почувствовал приятный знакомый запах, неуловимо связанный с его забытым прошлым. Такой же слабый аромат исходил от полураскрытого Машиного рта.
– Что это у тебя? - глухо спросил Брок, взглядом и движением подбородка указывая на кружку.
– Молоко с медом, - прошептала Маша, - у меня горло болит немного, вот… лечусь.
Он прикрыл глаза и сильней втянул воздух ноздрями. И тут же неверное видение будто в дымке тумана пронеслось в его голове: высокая крупная женщина с добрым родным лицом протягивает ему такую же большую белую кружку с красным горохом.
«Выпей, сыночек, станет легче, уснешь спокойно. Вырастешь большим и сильным, как папа».
Брок мгновенно вспомнил приторно-сладкий вкус обжигающего молока, а себя вдруг увидел странно маленьким, съежившимся на кровати с металлической спинкой и шариками в виде нехитрых украшений. А еще было пестрое одеяло из лоскутков... деревянный табурет... герань на подоконнике, выкрашенном голубой краской. И вышивка на белой скатерти с вязаной бахромой. И размеренный скрип "ходиков" на стене...
Вдруг стало трудно дышать, глаза защипало, а ноги непривычно ослабели. Брок шагнул к Маше, опустился на колени и, обняв ее бедра, прижался лицом к животу. Она невольно вздрогнула, когда поздний гость, возвышавшийся над ней, вдруг оказался у ее ног и крепко обхватил своими большими руками.
Маша неуверенно положила ладонь на его темные спутанные волосы.
– Хорошо, что ты пришел. Я тебя ждала… каждый день ждала.
Она смутно понимала, что следует как-то поделикатней отстраниться от него, ведь совершенно неприлично, когда почти незнакомый мужчина вот так запросто прижимается лицом к ее телу. Но в то же время боялась отпугнуть его, разрушить тонкую интимную связь доверия между ними. И потом... ей вдруг стало спокойно и хорошо. Оказывается, для нее была очень важна эта встреча.
– Тебе холодно? - спросил Брок, вскидывая к ней голову, - да ты вся дрожишь!
Он стремительно поднялся и снова оказался на голову выше.
– Середина лета на дворе, а она тут мерзнет. Пошли-ка в кровать!
Маша едва обратила внимание на некую двусмысленность его последней фразы. Брок уверенно завел ее в комнату и, откинув одеяло с постели, скомандовал:
– А ну, живо! Допивай молоко и ложись.
Послушно сделав пару глотков, Маша передала ему кружку:
– Все! Остальное тебе, чтобы сам не заболел. Ты сильно вымок, кажется, надо бы одежду сменить, правда, у меня ничего на тебя не найдется. Если только завернуться в простыню.
Ей вдруг стало забавно представить "медведя" в простыне, но она благоразумно сдержала смешок, вспомнив, чем это закончилось в первый раз.
– Я уж не заболею, покрепче некоторых, - проворчал Брок, снова отчего-то хмурясь.
Маша юркнула в кровать, поскорее натягивая на себя одеяло. Глаза предательски начали закрываться - ванна, горячее питье и таблетка средства от воспаления в комплексе явно способствовали скорейшему засыпанию. Присутствие Брока успокаивало, казалось обычным делом, будто они испокон веков делили это жилище вдвоем.
– Там ведь дождь и гроза. Ты не уходи, пожалуйста, я немного подремлю и поговорим с тобой, еще приготовлю поесть, у меня сгущенка припасена, тебе понравится. Наверху есть еще кровать, только не застеленная. Можешь спать там, если хочешь. Ты ведь не уйдешь? - бормотала Маша с закрытыми глазами.
– Я останусь здесь, - мрачно заверил ее Брок.
– Это хорошо, - прошептала она, проваливаясь в тяжелый сон.
А Брок отнес к порогу промокшую куртку, разулся и, вернувшись к Маше, сел на ворсистый коврик у ее кровати. Он допил оставшееся теплое молоко и стал прислушиваться к неровному дыханью девушки. Наконец-то он по настоящему был дома… рядом с ней.
* * *
Прошло не более получаса, когда Маша очнулась от ощущения озноба во всем теле. Она заворочалась, пытаясь плотнее закутаться в одеяло.
– Тебе плохо? - с тревогой спросил Брок, наклоняясь.
– Х-холодно, - стуча зубами, пожаловалась Маша и, видимо, пытаясь неловко отшутиться, припомнила дурацкую студенческую присказку, - согреть некому...
– Так уж некому, - вдруг хмыкнул Брок, расстегивая ремень на брюках.
Через минуту Маша почувствовала, как кровать скрипнула и прогнулась под его весом.
– Подвинься, я с тобой лягу!
– Это зачем еще? - попыталась протестовать Маша, отползая к стене.
– Греть тебя буду, дите малое.
Он решительно откинул одеяло и, прижавшись голой грудью к ее спине, снова накрыл уже их обоих. Брок был горячим, и его было так много, что Маше невольно пришло на ум еще одно забавное выражение о пользе «грелки во весь рост» во время болезни. На роль такой «грелки» Брок сейчас подходил идеально. Его левая рука лежала у изголовья, а правой он осторожно обнял ее, опустив ладонь на краешек кровати.
Несколько минут Маша лежала натянутая, как струна, не зная, как правильно реагировать на происходящее. Брок тоже не шевелился, поэтому вскоре она расслабилась и пригрелась возле него, честно пытаясь задремать. И ей даже почти удалось забыться, а потом она почувствовала, как его ладонь переместилась на ее плечо, соскользнула на талию и задержалась там, после чего медленно двинулась по крутому изгибу бедра.
Замирая сердцем, Маша услышала, как Брок порывисто вздохнул и прошептал невнятно:
– Ты меня останови, если не хочешь.
Она снова закрыла глаза, притворяясь спящей, и лишь когда рука Брока легла на ее голое колено, решительно повернулась, чтобы одернуть задравшуюся рубашку и отодвинуться, насколько это будет возможно.
Вот только ее движение произвело на Брока неожиданный эффект. Он немедленно приподнялся, уложил Машу на спину перед собой и прижался губами к ее раскрывшемуся рту. И когда их губы соприкоснулись, понял, что уже не сможет остановиться.
Сначала он касался быстрыми легкими поцелуями ее лица, потом опустился к шее и долго целовал впадинку у горла и тонкие ключицы. Его большая ладонь осторожно сжала мягкую грудь, едва прикрытую тканью, а потом отодвинула с плеча бретели сорочки.
Брок трогал Машу торопливо и жадно, но в то же время очень бережно, с неким благоговением, словно изголодавшийся человек, который получил добрый ломоть свежего хлеба и теперь дорожит каждой его крошкой. Пальцами, языком и губами он исследовал трепещущее под ним женское тело одновременно как полноправный хозяин и смиренный слуга. И Маша в каком-то странном оцепенении безропотно позволяла ему делать все, что он хотел, сама испытывая при этом возрастающее желание близости.
Очень смутившись, она вздрогнула, когда Брок, проведя щекой по внутренней стороне ее бедра, опустил лицо между разведенных ног. Маша считала такую ласку слишком интимной и даже запретной. В душе она не верила, что мужчина искренне хочет целовать женщину там и поэтому всегда отстранялась, если Вадим пытался проделать с ней что-то подобное. При этом она привыкла тщательно удалять волоски внизу живота, ей было комфортней чувствовать себя гладенькой.
– Не надо, - шепотом попросила Маша, пытаясь опустить задравшуюся сорочку.
– Почему? Мне хочется и тебе тоже. Я же слышу.
Наверно, он хотел сказать, чувствую... Брок мягко отвел ее руку и лизнул нежные складочки внизу живота, слегка раздвигая их языком. Маша внутренне сжалась, закрыв глаза, пытаясь разобраться в своих новых ощущениях. А он не таясь, пояснил:
– Губки у тебя сладенькие, и там, и здесь. Сладенькие, словно мед.
Он глухо заворчал от удовольствия, а потом приподнялся и горячо поцеловал ее чуть ниже пупка.
– А животик у тебя белый - белый и пахнет, как теплое молочко. Ты вся как мед и молоко для меня.
Маша впервые услышала его тихий счастливый смех, и в это же мгновение стремительная волна нежности и острой потребности в нем полностью затопила ее существо, оставаясь горячо плескаться в самой глубине тела.
– Иди ко мне, - попросила Маша, протягивая к нему обе руки, робко касаясь его теплых плеч, - иди ко мне сам... весь…
Брок тяжело вздохнул, поднимаясь над ней. Теперь его хрипловатый голос почему-то зазвучал неуверенно:
– Ты же маленькая такая, у тебя, наверно, там тоже все маленькое… Я-то большой…
Он облизал свои пальцы и осторожно скользнул ими в тесноту между ее бедер.
– Хорошо, что ты мокрая, не хочу тебе больно сделать. Если скажешь, остановлюсь… хотя мне трудно будет.
Маша едва успела осмыслить его слова и по-настоящему испугаться, как Брок медленно вошел в нее одним плавным движением.
Чувствуя некоторый дискомфорт, она попыталась расслабиться и принять его, подаваясь навстречу. Отрывисто дыша через стиснутые зубы, Брок продолжал двигаться, испытывая невероятное наслаждение, почти граничащее с болью от желания соединиться с ней резко и сильно, заполнить до предела, сделать полностью своей.
Тихое постанывание Маши сводило с ума, будя звериную страсть, с которой он едва мог сейчас совладать. Он с трудом сдерживался, чтобы не взять ее грубо и в несколько быстрых движений достичь вершины радости, к которой уже был так близок, но запретил себе это порыв. Маша лежала раскрытая для него, такая доверчивая и беззащитная, что он сам готов был задохнуться от нахлынувшей нежности.
А потом Брок почувствовал, как она содрогнулась под ним и приподняла бедра, охватывая ими, прижимаясь крепче к его телу, впуская глубже в себя. И сейчас же частая горячая пульсация вокруг его плоти заволокла сознание алой пеленой. Крепко зажмурившись, он наконец ощутил себя целым, готовым жить заново, снова бороться и любить.
* * *
Рассеянный свет пробивался через неплотно закрытые шторы, когда Маша проснулась на груди у Брока. Сначала она не поняла, почему лежит на нем голышом и этот факт, кажется ничуть ее не смущает. Постепенно события прошедшей ночи отчетливо прояснились в голове. А еще Маша поняла, что не чувствует себя больше простуженной, голова ясная, а настроение обещало быть великолепным.
Она попыталась потихоньку сбежать в ванную, но от ее легкого движения Брок тотчас проснулся и повернулся на бок, крепко прижимая ее к себе.
– Не отпущу, - пробормотал он, даже не открывая глаз.
– Да я только хотела лечь поудобнее, - слабо запротестовала Маша, напрасно пытаясь высвободиться из его медвежьих объятий.
Брок неохотно расслабил кольцо рук и Маша, приподнявшись на локте, запустила пальцы в его густую растрепанную гриву.
– Можно, я тебя подстригу хоть немного?
– Угу… потом, - проворчал Брок. Его лицо сейчас было напротив Машиной груди, и так же с закрытыми глазами, он по очереди начал посасывать ее торчащие розовые соски, захватывая в рот то один, то другой.
– Мед и молоко… только для меня.
Маша тихо засмеялась, поглаживая кончиком пальца его лохматые брови и маленькую поперечную складочку между ними. Брока вряд ли можно было назвать красивым в классическом смысле, его черты были слишком грубоваты, а обычное хмуро-настороженное выражение иногда даже отталкивало и пугало.
