Единственная

Длинные, струящиеся одеяния цвета ночи без единой звезды. Бледные, почти прозрачные руки с длинными пальцами. И, наконец, лицо. Вернее, его отсутствие. Гладкая, фарфоровая маска без рта, носа и глаз. Но я чувствовала на себе его взгляд. Он был повсюду.
       «Не бойся»,— прозвучало в моём разуме. Его «голос» был не звуком, а всепроникающим ощущением, холодным и влажным, как пещера. «Страх — это инструмент слабых. А ты... ты рождена для силы».
       Я пыталась что-то сказать, крикнуть, но у меня не было рта. Не было голоса. Я могла только мыслить.
       Зачем ты привёл меня сюда?
       «Привёл?» — в его «голосе» прозвучала лёгкая, ледяная усмешка. «Я не привёл тебя, дитя. Я вернул тебя. Домой. Ты всегда принадлежала этой пустоте. Свет в тебе — лишь временная аномалия. Красивая, но... ошибочная».
       Его бестелесная рука поднялась, и один из тех длинных пальцев прикоснулся к... чему-то, что должно было быть моей душой. Холод пронзил меня насквозь.
       «Ты чувствуешь это? Хаос. Изначальная, чистая энергия бытия. Не обременённая формами, правилами, моралью. Ты можешь быть её хозяйкой. Вместо того чтобы быть её рабой, как тебя учили те... Стражи».
       Он произнёс это слово с таким презрением, что оно обожгло сильнее любого пламени.
       Они пытались меня защитить.
       «Они пытались тебя ограничить!» — его мысленный голос впервые прозвучал с нотой... страсти. Почти что одержимости. «Они видели в тебе лишь ключ. Инструмент для починки их хрупкого мирка. Но ты... ты можешь быть не ключом. Ты можешь быть архитектором. Представь... мир, перестроенный по нашей воле. Где нет боли, которую причинил тебе тот мальчик. Где нет страха, что гложет тебя сейчас. Только... совершенная, безмолвная гармония пустоты».
       Его образ приблизился. Безликая маска оказалась в сантиметрах от моего несуществующего лица. Холод исходил от него волнами, но в нём была странная, извращённая нежность. Как у коллекционера, нашедшего редчайший алмаз.
       «Он не достоин тебя, — прошептал он, и его «шёпот» был лаской изо льда. — Его сердце разрывается между долгом и желанием. Он слаб. Я же... я предлагаю тебе не выбор. Я предлагаю тебе судьбу. Стань моей парой. Моей королевой в этом новом мире. Вместе мы сможем всё».
       Это было не предложение. Это было искушение. Опасное, сладкое и смертоносное. Он играл на моих самых тёмных страхах и самых потаённых желаниях. На боли от отвержения Александра, на усталости от борьбы, на одиночестве быть «избранной».
       А если я откажусь?
       Безликая маска склонилась набок.
       «Тогда ты будешь уничтожена. Как и всё, что ты любишь. Начиная с того мальчика-Стража. Я заставлю его смотреть, как ты угасаешь, и сотру его разум в прах от бессилия. А затем я найду другое Дитя Луны. Рано или поздно одно из них окажется мудрее».
       В его словах не было злобы. Была лишь холодная, неумолимая логика. Он давал мне выбор между вечной властью в его объятиях и вечным страданием для всех, кого я знала.
       Я висела в пустоте, разрываемая между ужасом и странным, гипнотическим притяжением этого древнего, бесстрастного существа. Он не был чудовищем. Он был концом и началом. И он хотел меня. Не как воина, не как ключ. Как партнёра. И в этом была самая страшная ловушка из всех.
       Я висела в пустоте, и её холод проникал всё глубже, становясь почти успокаивающим. Его слова — не звуки, а отпечатки в сознании — висели передо мной, как единственная реальность в небытии. Власть. Освобождение от боли. Конец борьбе. И вечность с этим... существом. В его бесстрастной силе была своя, извращённая красота.
       «Не сопротивляйся», — его мысль обвила моё сознание, как шёлковая петля. «Твой свет так ярок. Позволь ему слиться с моей тьмой. Мы будем совершенны».
       И я почувствовала, как что-то во мне откликается. Не сила, не дар Милославы. Что-то более древнее, тёмное и одинокое. Тоска по покою. По концу.
       Но затем, сквозь ледяной соблазн, прорвалась другая боль. Острая, живая, человеческая. Воспоминание. Рука Александра, сжимающая мою. Его голос, срывающийся от ярости и страха: «ДИАНА!». Его глаза, полные не тьмы, а отчаяния. Не идеальной, холодной пустоты, а жаркой, беспорядочной, болезненной жизни.
       Это воспоминание стало трещиной в ледяной скорлупе, что пытался надеть на меня Источник. Оно было маленьким, хрупким, но настоящим.
       Нет, — подумала я. И это была не просто мысль. Это был акт сопротивления. Вспышка.
       Мой внутренний свет, который он называл аномалией, дрогнул. Он не погас. Он сжался в крошечную, раскалённую точку в самой глубине моего существа.
       «Глупое дитя», — разочарованно прошипел Источник. «Ты цепляешься за иллюзии. За боль, которая лишь ослабит тебя».
       Его присутствие сжалось вокруг меня, пытаясь раздавить эту последнюю искру. Холод стал огнём, выжигающим душу. Это была пытка. Не физическая — моё тело было нигде, — а экзистенциальная. Он стирал саму мою суть, чтобы переплавить в нечто новое. В своё.
       Я кричала беззвучно, чувствуя, как распадаюсь. Но в самом центре этого хаоса, та самая точка света держалась. Она была не силой Милославы. Она была мной. Дианой. Девушкой, которая любила запах книг, смеялась с подругами и... и чьё сердце билось чаще от прикосновения человека по имени Александр.
       Это было мало. Смехотворно мало против бесконечности, что давила на меня. Но этого хватило, чтобы прошептать в никуда, в пустоту, в надежде, что он услышит:
       Лекс...
       Сознание вернулось ко мне не резко, а как волна, накатывающая на берег. Я открыла глаза, и меня ослепил свет. Не тот, что исходил от меня, а свет тысяч хрустальных люстр, отражающихся в позолоте и полированном мраморе.
       Я стояла в центре огромного бального зала, поражающего своим величием. Высокие сводчатые потолки были расписаны фресками, изображавшими звёзды и туманности, но эти созвездия были незнакомы, чужды. Вокруг, плавно кружась в танце или беседуя у столиков, двигались люди — если их можно было назвать людьми. Они были прекрасны. Слишком прекрасны. Их черты были идеальны, движения — изящны и отточены, а платья и костюмы словно были сотканы из самого мрака и звёздной пыли. Их смех был мелодичным, но пустым, как звон хрустального бокала.
       Я посмотрела на себя. На мне было платье из чёрного бархата, такого глубокого, что он, казалось, поглощал свет. Оно было усыпано крошечными серебристыми бусинами, выложенными в те самые узоры, что горели на моей коже. А на голове я ощущала лёгкий, но ощутимый вес — небольшая, изящная корона из чёрного металла, инкрустированного тёмным сапфиром.
       Паника, острая и животная, сжала мне горло. Где я? Что это за место?
       — Прошу прощения за столь... резкое приглашение, — раздался рядом бархатный, глубокий голос.
       Я обернулась. Рядом со мной стоял мужчина. Высокий, с идеальной осанкой, в безупречном фраке, который сидел на нём так, словно был частью его самого. Его волосы были цвета воронова крыла, гладко зачёсаны назад, открывая высокий лоб и безупречные черты лица. Но больше всего поражали его глаза — цвета жидкого золота, без зрачков, тёплые и гипнотические. Он был невероятно красив, и эта красота была опасной, как лезвие бритвы.
       — Кто вы? — прошептала я, отступая на шаг. — Где я?
       — Это место не имеет имени, которое можно было бы выговорить на вашем языке, — он улыбнулся, и его улыбка была ослепительной. В ней не было ни капли злобы или высокомерия, лишь лёгкая, очаровательная снисходительность. — А что до меня... вы можете звать меня Азраэль. — Он сделал изящный жест рукой, оглядывая зал. — И это... мой скромный дом.
       Азраэль. Имя обожгло моё сознание. Это был он. Источник. Но здесь, в этом обличье, он был не чудовищем из кошмаров, а... искушением. Воплощением всего, о чём можно мечтать.
       — Вам не стоит бояться, — он протянул руку, и его пальцы мягко коснулись моей, снимая её с холодного поручня кресла, о которое я, сама не заметив, опёрлась. Его прикосновение было тёплым. Человеческим. — Я привёл вас сюда не для того, чтобы причинить вред. Напротив. Я хочу подарить вам всё.
       Он повёл меня по залу, и пары расступались перед нами, склоняя головы в почтительном поклоне. Его рука лежала на моей с лёгкостью, но я чувствовала исходящую от него силу — бездонную и спокойную.
       — Смотрите, — он кивнул на танцующих. — Они свободны. У них нет страданий, нет сомнений, нет той раздирающей боли, что пожирает ваш мир. Они нашли покой. А вы... — его золотые глаза остановились на мне, и в них вспыхнул искренний, пылающий интерес, — ...вы можете быть их королевой.
       — Я не хочу быть королевой, — выдохнула я, пытаясь вырвать руку, но его хватка была незаметной, но несокрушимой. — Я хочу домой.
       — Дом? — он мягко рассмеялся. — Мир, где за вами охотятся? Где тот, кто должен был вас защищать, разрывается между долгом и страстью? Разве это дом? Это тюрьма. А здесь... здесь вы можете всё. Властвовать. Творить. И вам не придётся делать это в одиночку.
       Он остановился и повернулся ко мне, взяв обе мои руки в свои. Его золотые глаза смотрели прямо в душу.
       — Я предлагаю вам не просто убежище. Я предлагаю вам партнёрство. Ваш свет... и моя тьма. Вместе мы можем создать нечто новое. Нечто совершенное. Забудьте о нём. Он — прошлое. Я — ваше будущее.
       Его слова лились, как мёд, обволакивая разум, туманя сознание. Он был красив, могущественен и предлагал всё, чего можно было желать. И самое ужасное было то, что часть меня... откликалась на это. Усталая, израненная часть, которая так хотела покоя.
       Я смотрела в его золотые глаза, и мне казалось, что я тону. Это была не битва. Это было соблазнение. И я не знала, сколько ещё смогу сопротивляться.
       Я стояла в его объятиях, и мир вокруг казался идеальным сном. Музыка, красота, сила, что исходила от Азраэля... всё это давило на мою волю, заставляя забыть о боли, о борьбе, о том мире, что остался за пределами этого сияющего зала.
       — Танцуй со мной, — его голос был ласковым, но в нём слышалась стальная воля. Это был не вопрос.
       Его рука скользнула на мою талию, и мы закружились. Он вёл безупречно. Каждое движение было выверено, плавно и неотразимо. Я была куклой в руках мастера. Моё тело подчинялось его ритму, а разум плыл в золотистом тумане его глаз.
       — Ты видишь? — он прошептал у моего уха, его дыхание было тёплым. — Как просто. Никакой борьбы. Только гармония. Ваш свет и моя тьма... они созданы, чтобы дополнять друг друга.
       Он был прав. В его объятиях не было того мучительного напряжения, что было с Александром. Не было борьбы двух противоположностей. Была лишь... лёгкость. Смертоносная лёгкость.
       — Оставь их, Диана, — он произнёс моё имя, и оно прозвучало на его устах как заклинание. — Оставь его. Он принесёт тебе только боль. Я же... я могу дать тебе вечность.
       Он наклонился ближе, и его губы почти коснулись моей кожи. Я замерла, парализованная его близостью и той странной, тёплой пустотой, что исходила от него.
       И в этот миг из кармана его фрака, прижатого ко мне, выскользнул маленький предмет и с лёгким стуком упал на пол.
       Это был чёрный камень с дыркой. Мой камень. Тот самый, что я уронила в лесу, когда меня похитил.
       Увидев его, что-то внутри меня щёлкнуло. Это был крошечный, ничтожный кусочек моего мира. Моего настоящего. Воспоминание хлынуло лавиной: не поцелуй в библиотеке, не объятия, а простые, человеческие моменты. Смех Лики. Заботливый взгляд тёти Вики. Яростная, неуклюжая защита Леши. И Александр... не идеальный Страж, а человек с болью в глазах, который, стиснув зубы, шёл против собственной природы, чтобы быть рядом.
       Это не была большая, яркая любовь из романов. Это была жизнь. Настоящая, колючая, сложная и бесконечно дорогая.
       Я остановилась посреди танца. Музыка умолкла. Все взгляды устремились на нас.
       Азраэль почувствовал перемену. Его золотые глаза сузились.
       — Что случилось, моя звезда? — его голос сохранял ласковость, но в нём появилась стальная нотка.
       Я посмотрела на камень на полу, затем подняла взгляд на него.
       — Нет, — сказала я тихо, но так, чтобы услышали все. Мой голос прозвучал хрипло, но уверенно. — Это не гармония. Это капитуляция.
       Я отступила от него, разрывая объятия. Сияние моего платья вдруг показалось мне уродливым, корона на голове — тяжелой, как гиря.
       — Мой мир не идеален. Он полон боли и борьбы. Но он настоящий. И он мой. И я не променяю его на вашу прекрасную тюрьму.
       Лицо Азраэля не исказилось злобой. Оно стало... холодным. Бесстрастным. Идеальная маска снова скрыла все эмоции.
       — Очень жаль, — произнёс он, и его голос снова стал тем самым, что звучал в пустоте — безразличным и всепроникающим. — Ты выбираешь страдание.
       Золотой свет в его глазах погас, сменившись бездонной чёрной пустотой. Иллюзия рассыпалась. Прекрасный зал, изящные гости, его соблазнительный образ — всё это начало таять, как мираж, обнажая ту самую, леденяющую пустоту, из которой я ненадолго вырвалась.
       Я стояла одна, в своём чёрном платье, лицом к лицу с истинным обликом Источника. И на этот раз бежать было некуда.
       

       Глава 20

       Иллюзия рассыпалась с тихим, похожим на бьющееся стекло, хрустом. Роскошный зал, танцующие пары, хрустальные люстры — всё это поплыло и растворилось, как клубы дыма. Вместо мраморного пола под ногами снова оказалась бесконечная, беззвучная пустота. Тяжёлое бархатное платье исчезло, сменившись простой тренировочной формой. Корона испарилась, но я всё ещё чувствовала её призрачный вес на висках.
       Азраэль больше не был прекрасным незнакомцем. Его форма колыхалась, теряя чёткость, превращаясь обратно в тот самый высокий, безликий силуэт в струящихся одеждах. Но теперь в его «лице», в той идеальной бледной маске, я увидела нечто новое — не разочарование, а холодную, безжалостную ярость.
       «Ты отказываешься от дара», — его мысленный голос врезался в моё сознание, и это больше не было соблазном. Это был приговор. «Ты выбираешь тлен и забвение. Очень хорошо».
       Пустота вокруг нас сгустилась, превратившись в воронку, в центре которой стояли мы. Я почувствовала, как реальность начала сжиматься, давя на меня со всех сторон. Он не просто выгонял меня. Он пытался раздавить. Стереть.
       — НЕТ! — я крикнула, и на этот раз это был не беззвучный вопль разума, а настоящий, оглушительный рёв, сорвавшийся с губ.
       Я не стала пытаться сиять. Я не стала искать резонанс, как учил Денис. Я просто... вспомнила. Вспомнила всё. Боль укола иголки в детстве, когда я шила с мамой. Запах яблочного пирога у тёти Вики. Глупый смех Лики. Тёплое, твёрдое прикосновение руки Александра. Каждую мелочь, каждую секунду своей короткой, такой хрупкой человеческой жизни.
       И моя сила ответила. Но это был не свет Милославы. Это была моя сила. Рождённая не из долга или пророчества, а из любви к этому несовершенному, такому дорогому миру. Она вырвалась из меня не ослепительной вспышкой, а тёплым, яростным, живым золотом. Оно не боролось с пустотой. Оно заполняло её.
       Пустота взревела. Азраэль отшатнулся, его бесформенная тень задрожала. Мой свет не обжигал его. Он... отрицал его. Он был всем, чем не был Азраэль — жизнью, памятью, чувством.
       «Что ты делаешь?» — его мысленный голос впервые прозвучал с нотой настоящего, животного ужаса.
       — УХОЖУ! — крикнула я, вкладывая в эти слова всю свою волю.
       Я представила не алтарь, не особняк Вороновых. Я представила свою комнату. Старую, с потёртым ковром и плакатами на стенах. Я почувствовала шершавую ткань дивана, запах пыли и книг. Я вспомнила, как солнечный луч падает на пол утром.