Что-то привлекло её внимание. Померещилось ли едва заметное серебристое свечение, исходящее от зеркальной глади? Конечно, померещилось… А жаль. Жаль, что сказка — это только сказка. И надо жить дальше в этом прагматичном суровом мире, где нет ничего сказочного, где волшебство недоступно, а жизнь тяжела и одинока.
"Значит, ты согласилась бы стать Снежной Королевой?" — прошелестело в сознании. Таня тряхнула головой, списав этот вопрос на игры собственного разума. И всерьёз задумалась. Согласилась бы? Или всё-таки нет?
Она смотрела на своё отражение. Обычное лицо, обычная фигура. Серость какая-то невзрачная! Стать такой красавицей, как та актриса? Обрести сверхъестественные способности? Править удивительной страной Зимы? Да! Да, она согласилась бы!
Зеркальная гладь подёрнулась рябью, а следом в её глубине закружились снежинки. Из-за них проступило безупречное лицо Снежной Королевы.
— Согласна? Решила? — хрустальными переливами прозвучал уже знакомый Тане голос.
— Согласна… — прошелестела Таня враз занемевшими губами.
Сейчас её волновала не столько новая "работа" с её плюсами и минусами, сколько перспективы возможного лечения у психиатра. Ведь уже до галлюцинаций дело дошло! Наверное…
— Ты уверена? — ещё раз уточнила зазеркальная красавица.
— Уверена, — кивнула Таня, внезапно решившись.
В следующий миг у неё сильно закружилась голова, а ещё через секунду она перестала ощущать своё тело, осталось только восприятие полёта — её куда-то тянуло с огромной скоростью.
Скоро она пришла в себя в новом теле, в новом мире и с новыми возможностями, но это уже совершенно другая история.
А в маленькой Таниной квартире, в прихожей, перед зеркалом, стояла… Вроде бы всё та же Таня. Только взгляд изменился. Был он весёлым и очень уверенным — Таня так никогда не смотрела.
— Вот и отлично! — женщина потянулась, покружилась на месте, осмотрелась. — Тепло! — она обняла себя за плечи и широко улыбнулась. — И вся жизнь впереди! Люди, работа, увлечения, дружба, любовь! У меня всё это будет, обязательно! Тут не столько красота нужна или какие-то особые способности, сколько уверенность в себе. Когда-нибудь и милая девочка Таня это поймёт, и тогда сумеет вернуться. Надеюсь, у неё всё будет хорошо. Как прекрасна обычная жизнь! — и она поспешила на кухню, где бодро шумел и булькал на плите вскипевший чайник.
— Ай, горячо! — вскрикнула женщина, коснувшись горячего белого бока в крупных незабудках. Она рассмеялась и, открыв кран, подставила руку под холодную воду.
— Шарик! Где ты там, Шарик? — высокий бородатый старик в расшитой звёздами и снежинками шубе выглянул в окно терема.
Снеговик, получивший столь странное имя от Снегурочки, — баловалась девчонка, что с неё взять? — уже спешил на зов.
— Что прикажете, начальник? — весело спросил снеговик, вваливаясь в просторную горницу и привычным движением поправляя слегка покосившийся на сторону морковный нос.
— Вот, полюбуйся, снежная душа! — Дед Мороз пребывал в ворчливом настроении, что, впрочем, частенько случалось со стариком с приближением Нового года — очень уж много работы наваливалось!
И далеко не все просьбы, с которыми к нему обращались, он был в силах исполнить, а это хорошего настроения не прибавляло.
— Зря мы согласились от сказочных жителей письма принимать, ох зря!
— Ну-такась, — хохотнул снеговик, подмигнув глазом-пуговицей, — ваша зимность никогда не могла отказать красивой женщине! Снежная Королева вам глазки строила, а расхлёбывать теперь… — он хотел прибавить — "нам", но Дед Мороз цыкнул и снеговик замолчал, привычно приняв "вид лихой и придурковатый", а то ещё рассердится сейчас старик не на шутку да устроит вьюгу дней на пять, не пролезть потом нигде…
Или раскатает Шарика на шарики, как в прошлом году. Потом, конечно, снова соберёт — куда он без помощника? Да и Снегурочка заступится за старого друга. Однако — неприятно. Привык как-то быть всегда собранным.
— Чего изволите, ваше благородие? — вытянулся Шарик.
— Какое я тебе ещё благородие, — проворчал Дед Мороз, но усмехнулся уже по-доброму. — Вот, садись… то есть — вставай здесь и читай письма от этих… из сказок которые. А я пока буду подарки для людей комплектовать. А то времени на всё про всё не хватит. Вишь, сколько они наслали! А Королева-то говорила, что никто, небось, и не станет мне писать. Ага, как же… Дорвались!
— Слушаюсь, вашбродь! — Шарик подцепил мешок с письмами, выудил одно и начал читать:
— "Здравствуй, Дедушка Мороз! Ты прости, что я к тебе обращаюсь… Ты, небось, моего письмеца и не заметишь… а заметишь, так не прочитаешь… а прочитаешь, так…" — Шарик свёл глаза пуговицы поближе один к другому, всматриваясь в бисерные буковки.
— Ну, чего там мямлишь? — поторопил Дед Мороз, стоявший посреди горницы и лёгкими взмахами посоха творивший своё зимнее чародейство.
— Неразборчиво тут… плакали, что ли, или, может, рыбу заворачивали, не пойму, — объяснил снеговик. — Да и почерк уж больно мелкий…
— Ладно, читай, как можешь, только всё же поскорей, а то так мы и до лета не разберёмся!
— Где это… а — вот, — Шарик поднёс листок поближе к глазам. — "Сами-то мы не местные…" Зачёркнуто. Сверху подписано: "Испокон веков здесь живём".
Дед Мороз усмехнулся в бороду.
— "Прозывают меня Мышка, по батюшке Мышковна, а фамилиё моё — Норушкина", — с облегчением осилил снеговик.
Дальше дело пошло бодрее:
— "Дорогой Дедушка Мороз, совсем я замучилась от такой жизни! Кажинный год наш дед сеет репу. Но всходит только одна. Такенная репа, что вытащить её никак не могут — ни дед, ни бабка, ни внучка, ни Жучка, ни Мурка, а всенепременно им надо, чтобы и я ту репу тащила — без меня ни в какую не справляются!
Я замучилась энтую репу таскать! Я же махонькая мышка, а не трактор! Говорят, бывают такие машины… А потом, дорогой Дедушка Мороз, — это же смотреть сердце кровью обливается! Легко ли деду да бабке ту репу разделать?! Она ж как камень. Уж они её пилят-пилят, рубят-рубят. Это не урожай, а наказание. И уварить её не могут потом никак. Но мало того…
Кажинный раз как наша кура Ряба снесётся, получается у неё, у горемычной, "яичко не простое, а золотое". Дед да баба его "бьют-бьют — не разобьют"! Зовут меня — хвостиком махать. Ну ладно — машу. Дело не особо тяжкое, хотя на хвосте у меня уже мозоль от энтого махания и по яйцу стучания. Так после они берутся рыдать в три ручья. А есть-то и нечего! Одна скорлупа.
Так и ту в ломбард не берут, говорят: неправильное какое-то у нас золото, молот его не берёт, а мышиным хвостом бьётся! И вот этакая котовасия у нас кажинный день! Это так дед наш почему-то говорит, хотя никакого кота Васия у нас отродясь не бывало. Такая вот, значит, кошкомуркия — у нас постоянно!
Наскребла было баба муки по сусекам, испекла колобок — ужо, думали, хоть поедим! Так и тот в лес укатился. Песенки петь. Говорят, его лиса съела. Но мне родичи, лесные мыши, сказывали, что он и по сию пору по лесу колобродит-кувыркается, честнЫх мышей пугает, песни горланит!
Дедушка Мороз, на тебя вся надёжа! Подари ты нашему деду нормальные семена! И сделай такую божескую милость: чтобы наша Ряба обыкновенные яйца несла! Или уж пусть у неё Золотой Петушок вылупляется, раз яйцо — золотое. Будем золотых петушков царям продавать, чтобы служили, значит, заместо пограничников."
Снеговик замолчал, Дед Мороз в задумчивости дёрнул себя за бороду, отпустив посох. Тот замер в вертикальном положении.
— Это всё?
— Всё, ваша чудесатость, — отрапортовал Шарик проводя по мятому листу морковным носом. — Дальше она слёзно просит выполнить её просьбы и прощается.
— Ну и что ты по этому поводу думаешь?
— Думаю, отчего бы и не исполнить, ваша премудрость? Желания хорошие, добрые. Никому вреда не будет, если у деда нормальная репа вырастет и у курицы яйценоскость повысится… то есть — наладится. Насчёт Золотых Петушков сомневаюсь. Ежели эти "пограничники" начнут царей в темя клевать, то тут и до беспорядков недалеко! А нас могут обвинить в нагнетании политической обстановки. Или — в усугублении… или в раскачивании… или… Ну, в общем, найдут в чём! Так что пусть нормальные яйца несёт. Яичные. Куриные. Такое моё мнение, ваша волшебность! А решать, конечно, вам!
— Да это уж само собой… — проворчал дед, оглаживая бороду. — А со сказками-то что станется, ежели мы им куриные яйца вместо золотых организуем, и репу… измельчим?!
— Тю! Да что им сделается? Сказки эти тыщщу лет назад написаны! Так и останутся — для потомков. Чтобы им было, над чем призадуматься, ежели вдруг будет чем.
— Призадуматься? — нахмурился Мороз. — О чём там призадумываться?
— Как же… Например, откуда такая репа, отчего бы старику не подрыть её лопатой, вместо того чтобы выстраивать в ряд мышек и Жучек, в чём варить этот корнеплод и сколько в нём нитратов? Хватит убить лошадь одним куском или нет? Почему у Рябы такие яйца, кто, собственно, отец? Отчего они только мышиным хвостом бьются, об чём дед и баба плачут, и так далее. Там вопросов больше, чем слов в сказках! Но обычно никто этим не интересуется.
Короче… — сказки давно напечатаны, там и останутся. Ну, может, новые какие истории появятся после внесения изменений, так это не страшно! Сказок много не бывает. А бестолковее, чем было, всё равно не выйдет.
— Пожалуй… — раздумчиво произнёс Дед. — Ну, читай следующее.
Снеговик запустил руку-ветку в мешок и достал другое послание.
— "Здравствуй, Дедушка Мороз! — начал он. — Долгие тебе лета, а особливо желаю тебе здоровья, коего я, сирота горемычный, напрочь лишён от самого своего рождения! А родился я, бедняга разнесчастный, круглым… инвалидом. Ни рук у меня нет, ни ног, у бедолаги подзаборного…" Тут зачёркнуто, — пояснил снеговик. — Приписано сбоку: "безнадзорного". Снова зачёркнуто и приписано: "бесприютного".
— Читай дальше, Шарик, — попросил Дед Мороз сдавленным голосом.
— "Ни ушек нет, ни хвостика, ни носика, — продолжил снеговик и тяжело вздохнул. — Катаюсь я по лесу прямо вот головой одной своей разнесчастной! И все только съесть меня норовят." Никак это Колобок, — вставил Шарик. — А ведь и верно… Вот уж кому не повезло кругОм… КрУгом. Вообще совсем не повезло... Со всех сторон, короче!
Дед Мороз даже не стал торопить помощника, пытаясь представить такую круговую невезуху.
— Что тут дальше-то… — вернулся к письму Шарик. — Ага, вот: "Я никогда не роптал на судьбу и всегда старался сохранять позитивный настрой! И окружающих воодушевлять, поднимать им настроение и всё такое прочее. Но должен же быть предел моим тяжким испытаниям! Ведь земля, снег да грязь в рот то и дело набиваются, когда по лесу катишься, глаза приходится зажмурить, так что и не видишь, куда тебя несёт нелёгкая. А как не катиться, ведь ежели остановишься — сразу же находятся охотники до моего белого тела… Хотя оно, конечно, уже давно не белое, а совершенно напротив — чем только не облеплено по причине слякотной погоды нынешней зимой.
Я и жив до сих пор только благодаря Лисе Патрикеевне, каковая прекрасная и душой, и телом великодушная особа и пишет сейчас это письмо с моих слов тебе, дорогой Дедушка Мороз! Тут на неё многие возводят напраслину, говорят, что она меня съела, но это не так, Дедушка Мороз!
Лиса Патрикеевна отчего раньше такой злой была? Оттого, что ни одного подходящего для неё мужчины в округе не было! Один только Волк — и тот дурак дураком! Но потом появился в наших лесах Котофей Иванович, вот они вместе с Лисой и зажили счастливо. Теперь Волк и Медведь их провизией обеспечивают, а я им досуг скрашиваю — песенки пою и стихи докла… дела… деламирую! Так что жизнь моя стала уже не настолько беспросветной, как раньше.
Но всё же, Дедушка Мороз, очень тебя прошу: сделай для меня… что-нибудь. Хоть бы ноги, что ли? Котофей Иванович надо мной смеётся и говорит, что Колобок с ногами — это нонсенс! Он у нас очень образованный. Я не знаю, что такое нонсенс, но кататься мордой лица по земле очень уж надоело…
Остаюсь с надеждой на твою волшебную помощь, Колобок, он же — говорящий хлеб, он же выпечка мыслящая, он же брат по разуму, он же жертва жестоких родителей, он же странник бесприютный, он же — певец, поэт и композитор. А также первый лесной жырналист. Что бы это последнее ни значило. Так меня Котофей Иванович прозывает.
Благодарю Котофея Ивановича за помощь в составлении текста письма, а Лису Патрикеевну за то, что записала. С моих слов записано верно. Собственноличная (а также и собственнозатылочная) подпись на следующем листе." Тут это… — Шарик развернул ещё один лист послания.
— Во! — Снеговик продемонстрировал Деду Морозу круглое грязное пятно во весь лист. К пятну кое-где пристала еловая хвоя, прошлогодние травинки, почему-то крошки, рыбная косточка и неопознанная лесная грязь.
Дед Мороз утёр бородой скупую слезу и шмыгнул красным носом.
— Что предлагаешь? — спросил хрипло.
Снеговик почесал морковку, поправил салатовое ведёрко в розовый цветочек, которое носил вместо шляпы, и вздохнул.
— Где-то, конечно, Котофей Иванович прав: Колобок с ногами — это и правда нонсенс. Но что-то определённо надо с этим делать. Нельзя его так оставить. Будем думать…
— Вот и думай! — рассердился Дед Мороз. — Тебе всё равно больше делать нечего. А у меня работы непочатый край! — он снова схватился за позабытый посох.
Снеговик вздохнул, поинтересовался осторожно:
— Дальше читать, ваше добрейшество?
— Читай, — буркнул Дед.
Снеговик снова полез в мешок и извлёк из него длиннющий свиток.
— "Мы, нижеподписавшиеся, жители лесного жилкооператива, далее именуемого Теремок, Деду Морозу челом бьём!
От лиц и морд всех жильцов нашего Теремка пишу тебе, Дедушка Мороз, я — Мышка Норковна Погрызухина, самовыдвинутый, самоизбранный и самоназначенный председатель нашей жилищной организации.
Дорогой и уважаемый Дед Мороз, на дворе у нас двадцать первый век, всяческие инновации и модернизации семимильными шагами входят в жизнь наравне с реконструкциями и оптимизациями! В это непростое, но судьбоносное время мы, жильцы и руководство жилкооператива Теремок, вынуждены по-прежнему обитать в тяжёлых условиях коммунальной жилплощади со всеми вытекающими последствиями, о каковых последствиях я, как ответственное лицо, сообщаю тебе, Дедушка Мороз, потому что больше некому!
Житие наше проистекает следующим образом: жилец Петушок, чтоб ему… собственным гребешком подавиться… просыпается как по часам — ещё до свету. И горланит на всю жилплощадь не своим голосом.
Говорит, что это сильнее его. Натура, говорит, у него такая от природы.
От этих воплей недорезанного (а жаль) петуха немедленно просыпаются все. Медведь, правда, сразу встать не может — тяжёл на подъём. Зато все прочие жильцы начинают носиться, как наскипидаренные. Говорят… как бы это тебе приличными словами изложить, Дедушка Мороз… Говорят, что не оставляют надежд встретиться с жильцом Петушком и выразить всё, что думают о его вокальных талантах, не только при помощи слов и звуков, но и действием!
"Значит, ты согласилась бы стать Снежной Королевой?" — прошелестело в сознании. Таня тряхнула головой, списав этот вопрос на игры собственного разума. И всерьёз задумалась. Согласилась бы? Или всё-таки нет?
Она смотрела на своё отражение. Обычное лицо, обычная фигура. Серость какая-то невзрачная! Стать такой красавицей, как та актриса? Обрести сверхъестественные способности? Править удивительной страной Зимы? Да! Да, она согласилась бы!
Зеркальная гладь подёрнулась рябью, а следом в её глубине закружились снежинки. Из-за них проступило безупречное лицо Снежной Королевы.
— Согласна? Решила? — хрустальными переливами прозвучал уже знакомый Тане голос.
— Согласна… — прошелестела Таня враз занемевшими губами.
Сейчас её волновала не столько новая "работа" с её плюсами и минусами, сколько перспективы возможного лечения у психиатра. Ведь уже до галлюцинаций дело дошло! Наверное…
— Ты уверена? — ещё раз уточнила зазеркальная красавица.
— Уверена, — кивнула Таня, внезапно решившись.
В следующий миг у неё сильно закружилась голова, а ещё через секунду она перестала ощущать своё тело, осталось только восприятие полёта — её куда-то тянуло с огромной скоростью.
Скоро она пришла в себя в новом теле, в новом мире и с новыми возможностями, но это уже совершенно другая история.
А в маленькой Таниной квартире, в прихожей, перед зеркалом, стояла… Вроде бы всё та же Таня. Только взгляд изменился. Был он весёлым и очень уверенным — Таня так никогда не смотрела.
— Вот и отлично! — женщина потянулась, покружилась на месте, осмотрелась. — Тепло! — она обняла себя за плечи и широко улыбнулась. — И вся жизнь впереди! Люди, работа, увлечения, дружба, любовь! У меня всё это будет, обязательно! Тут не столько красота нужна или какие-то особые способности, сколько уверенность в себе. Когда-нибудь и милая девочка Таня это поймёт, и тогда сумеет вернуться. Надеюсь, у неё всё будет хорошо. Как прекрасна обычная жизнь! — и она поспешила на кухню, где бодро шумел и булькал на плите вскипевший чайник.
— Ай, горячо! — вскрикнула женщина, коснувшись горячего белого бока в крупных незабудках. Она рассмеялась и, открыв кран, подставила руку под холодную воду.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ: Рассказ "Здравствуй, Дедушка Мороз!"
Аннотация: У сказочных героев тоже есть желания, и почему бы им не написать Деду Морозу? Вдруг поможет.
— Шарик! Где ты там, Шарик? — высокий бородатый старик в расшитой звёздами и снежинками шубе выглянул в окно терема.
Снеговик, получивший столь странное имя от Снегурочки, — баловалась девчонка, что с неё взять? — уже спешил на зов.
— Что прикажете, начальник? — весело спросил снеговик, вваливаясь в просторную горницу и привычным движением поправляя слегка покосившийся на сторону морковный нос.
— Вот, полюбуйся, снежная душа! — Дед Мороз пребывал в ворчливом настроении, что, впрочем, частенько случалось со стариком с приближением Нового года — очень уж много работы наваливалось!
И далеко не все просьбы, с которыми к нему обращались, он был в силах исполнить, а это хорошего настроения не прибавляло.
— Зря мы согласились от сказочных жителей письма принимать, ох зря!
— Ну-такась, — хохотнул снеговик, подмигнув глазом-пуговицей, — ваша зимность никогда не могла отказать красивой женщине! Снежная Королева вам глазки строила, а расхлёбывать теперь… — он хотел прибавить — "нам", но Дед Мороз цыкнул и снеговик замолчал, привычно приняв "вид лихой и придурковатый", а то ещё рассердится сейчас старик не на шутку да устроит вьюгу дней на пять, не пролезть потом нигде…
Или раскатает Шарика на шарики, как в прошлом году. Потом, конечно, снова соберёт — куда он без помощника? Да и Снегурочка заступится за старого друга. Однако — неприятно. Привык как-то быть всегда собранным.
— Чего изволите, ваше благородие? — вытянулся Шарик.
— Какое я тебе ещё благородие, — проворчал Дед Мороз, но усмехнулся уже по-доброму. — Вот, садись… то есть — вставай здесь и читай письма от этих… из сказок которые. А я пока буду подарки для людей комплектовать. А то времени на всё про всё не хватит. Вишь, сколько они наслали! А Королева-то говорила, что никто, небось, и не станет мне писать. Ага, как же… Дорвались!
— Слушаюсь, вашбродь! — Шарик подцепил мешок с письмами, выудил одно и начал читать:
— "Здравствуй, Дедушка Мороз! Ты прости, что я к тебе обращаюсь… Ты, небось, моего письмеца и не заметишь… а заметишь, так не прочитаешь… а прочитаешь, так…" — Шарик свёл глаза пуговицы поближе один к другому, всматриваясь в бисерные буковки.
— Ну, чего там мямлишь? — поторопил Дед Мороз, стоявший посреди горницы и лёгкими взмахами посоха творивший своё зимнее чародейство.
— Неразборчиво тут… плакали, что ли, или, может, рыбу заворачивали, не пойму, — объяснил снеговик. — Да и почерк уж больно мелкий…
— Ладно, читай, как можешь, только всё же поскорей, а то так мы и до лета не разберёмся!
— Где это… а — вот, — Шарик поднёс листок поближе к глазам. — "Сами-то мы не местные…" Зачёркнуто. Сверху подписано: "Испокон веков здесь живём".
Дед Мороз усмехнулся в бороду.
— "Прозывают меня Мышка, по батюшке Мышковна, а фамилиё моё — Норушкина", — с облегчением осилил снеговик.
Дальше дело пошло бодрее:
— "Дорогой Дедушка Мороз, совсем я замучилась от такой жизни! Кажинный год наш дед сеет репу. Но всходит только одна. Такенная репа, что вытащить её никак не могут — ни дед, ни бабка, ни внучка, ни Жучка, ни Мурка, а всенепременно им надо, чтобы и я ту репу тащила — без меня ни в какую не справляются!
Я замучилась энтую репу таскать! Я же махонькая мышка, а не трактор! Говорят, бывают такие машины… А потом, дорогой Дедушка Мороз, — это же смотреть сердце кровью обливается! Легко ли деду да бабке ту репу разделать?! Она ж как камень. Уж они её пилят-пилят, рубят-рубят. Это не урожай, а наказание. И уварить её не могут потом никак. Но мало того…
Кажинный раз как наша кура Ряба снесётся, получается у неё, у горемычной, "яичко не простое, а золотое". Дед да баба его "бьют-бьют — не разобьют"! Зовут меня — хвостиком махать. Ну ладно — машу. Дело не особо тяжкое, хотя на хвосте у меня уже мозоль от энтого махания и по яйцу стучания. Так после они берутся рыдать в три ручья. А есть-то и нечего! Одна скорлупа.
Так и ту в ломбард не берут, говорят: неправильное какое-то у нас золото, молот его не берёт, а мышиным хвостом бьётся! И вот этакая котовасия у нас кажинный день! Это так дед наш почему-то говорит, хотя никакого кота Васия у нас отродясь не бывало. Такая вот, значит, кошкомуркия — у нас постоянно!
Наскребла было баба муки по сусекам, испекла колобок — ужо, думали, хоть поедим! Так и тот в лес укатился. Песенки петь. Говорят, его лиса съела. Но мне родичи, лесные мыши, сказывали, что он и по сию пору по лесу колобродит-кувыркается, честнЫх мышей пугает, песни горланит!
Дедушка Мороз, на тебя вся надёжа! Подари ты нашему деду нормальные семена! И сделай такую божескую милость: чтобы наша Ряба обыкновенные яйца несла! Или уж пусть у неё Золотой Петушок вылупляется, раз яйцо — золотое. Будем золотых петушков царям продавать, чтобы служили, значит, заместо пограничников."
Снеговик замолчал, Дед Мороз в задумчивости дёрнул себя за бороду, отпустив посох. Тот замер в вертикальном положении.
— Это всё?
— Всё, ваша чудесатость, — отрапортовал Шарик проводя по мятому листу морковным носом. — Дальше она слёзно просит выполнить её просьбы и прощается.
— Ну и что ты по этому поводу думаешь?
— Думаю, отчего бы и не исполнить, ваша премудрость? Желания хорошие, добрые. Никому вреда не будет, если у деда нормальная репа вырастет и у курицы яйценоскость повысится… то есть — наладится. Насчёт Золотых Петушков сомневаюсь. Ежели эти "пограничники" начнут царей в темя клевать, то тут и до беспорядков недалеко! А нас могут обвинить в нагнетании политической обстановки. Или — в усугублении… или в раскачивании… или… Ну, в общем, найдут в чём! Так что пусть нормальные яйца несёт. Яичные. Куриные. Такое моё мнение, ваша волшебность! А решать, конечно, вам!
— Да это уж само собой… — проворчал дед, оглаживая бороду. — А со сказками-то что станется, ежели мы им куриные яйца вместо золотых организуем, и репу… измельчим?!
— Тю! Да что им сделается? Сказки эти тыщщу лет назад написаны! Так и останутся — для потомков. Чтобы им было, над чем призадуматься, ежели вдруг будет чем.
— Призадуматься? — нахмурился Мороз. — О чём там призадумываться?
— Как же… Например, откуда такая репа, отчего бы старику не подрыть её лопатой, вместо того чтобы выстраивать в ряд мышек и Жучек, в чём варить этот корнеплод и сколько в нём нитратов? Хватит убить лошадь одним куском или нет? Почему у Рябы такие яйца, кто, собственно, отец? Отчего они только мышиным хвостом бьются, об чём дед и баба плачут, и так далее. Там вопросов больше, чем слов в сказках! Но обычно никто этим не интересуется.
Короче… — сказки давно напечатаны, там и останутся. Ну, может, новые какие истории появятся после внесения изменений, так это не страшно! Сказок много не бывает. А бестолковее, чем было, всё равно не выйдет.
— Пожалуй… — раздумчиво произнёс Дед. — Ну, читай следующее.
Снеговик запустил руку-ветку в мешок и достал другое послание.
— "Здравствуй, Дедушка Мороз! — начал он. — Долгие тебе лета, а особливо желаю тебе здоровья, коего я, сирота горемычный, напрочь лишён от самого своего рождения! А родился я, бедняга разнесчастный, круглым… инвалидом. Ни рук у меня нет, ни ног, у бедолаги подзаборного…" Тут зачёркнуто, — пояснил снеговик. — Приписано сбоку: "безнадзорного". Снова зачёркнуто и приписано: "бесприютного".
— Читай дальше, Шарик, — попросил Дед Мороз сдавленным голосом.
— "Ни ушек нет, ни хвостика, ни носика, — продолжил снеговик и тяжело вздохнул. — Катаюсь я по лесу прямо вот головой одной своей разнесчастной! И все только съесть меня норовят." Никак это Колобок, — вставил Шарик. — А ведь и верно… Вот уж кому не повезло кругОм… КрУгом. Вообще совсем не повезло... Со всех сторон, короче!
Дед Мороз даже не стал торопить помощника, пытаясь представить такую круговую невезуху.
— Что тут дальше-то… — вернулся к письму Шарик. — Ага, вот: "Я никогда не роптал на судьбу и всегда старался сохранять позитивный настрой! И окружающих воодушевлять, поднимать им настроение и всё такое прочее. Но должен же быть предел моим тяжким испытаниям! Ведь земля, снег да грязь в рот то и дело набиваются, когда по лесу катишься, глаза приходится зажмурить, так что и не видишь, куда тебя несёт нелёгкая. А как не катиться, ведь ежели остановишься — сразу же находятся охотники до моего белого тела… Хотя оно, конечно, уже давно не белое, а совершенно напротив — чем только не облеплено по причине слякотной погоды нынешней зимой.
Я и жив до сих пор только благодаря Лисе Патрикеевне, каковая прекрасная и душой, и телом великодушная особа и пишет сейчас это письмо с моих слов тебе, дорогой Дедушка Мороз! Тут на неё многие возводят напраслину, говорят, что она меня съела, но это не так, Дедушка Мороз!
Лиса Патрикеевна отчего раньше такой злой была? Оттого, что ни одного подходящего для неё мужчины в округе не было! Один только Волк — и тот дурак дураком! Но потом появился в наших лесах Котофей Иванович, вот они вместе с Лисой и зажили счастливо. Теперь Волк и Медведь их провизией обеспечивают, а я им досуг скрашиваю — песенки пою и стихи докла… дела… деламирую! Так что жизнь моя стала уже не настолько беспросветной, как раньше.
Но всё же, Дедушка Мороз, очень тебя прошу: сделай для меня… что-нибудь. Хоть бы ноги, что ли? Котофей Иванович надо мной смеётся и говорит, что Колобок с ногами — это нонсенс! Он у нас очень образованный. Я не знаю, что такое нонсенс, но кататься мордой лица по земле очень уж надоело…
Остаюсь с надеждой на твою волшебную помощь, Колобок, он же — говорящий хлеб, он же выпечка мыслящая, он же брат по разуму, он же жертва жестоких родителей, он же странник бесприютный, он же — певец, поэт и композитор. А также первый лесной жырналист. Что бы это последнее ни значило. Так меня Котофей Иванович прозывает.
Благодарю Котофея Ивановича за помощь в составлении текста письма, а Лису Патрикеевну за то, что записала. С моих слов записано верно. Собственноличная (а также и собственнозатылочная) подпись на следующем листе." Тут это… — Шарик развернул ещё один лист послания.
— Во! — Снеговик продемонстрировал Деду Морозу круглое грязное пятно во весь лист. К пятну кое-где пристала еловая хвоя, прошлогодние травинки, почему-то крошки, рыбная косточка и неопознанная лесная грязь.
Дед Мороз утёр бородой скупую слезу и шмыгнул красным носом.
— Что предлагаешь? — спросил хрипло.
Снеговик почесал морковку, поправил салатовое ведёрко в розовый цветочек, которое носил вместо шляпы, и вздохнул.
— Где-то, конечно, Котофей Иванович прав: Колобок с ногами — это и правда нонсенс. Но что-то определённо надо с этим делать. Нельзя его так оставить. Будем думать…
— Вот и думай! — рассердился Дед Мороз. — Тебе всё равно больше делать нечего. А у меня работы непочатый край! — он снова схватился за позабытый посох.
Снеговик вздохнул, поинтересовался осторожно:
— Дальше читать, ваше добрейшество?
— Читай, — буркнул Дед.
Снеговик снова полез в мешок и извлёк из него длиннющий свиток.
— "Мы, нижеподписавшиеся, жители лесного жилкооператива, далее именуемого Теремок, Деду Морозу челом бьём!
От лиц и морд всех жильцов нашего Теремка пишу тебе, Дедушка Мороз, я — Мышка Норковна Погрызухина, самовыдвинутый, самоизбранный и самоназначенный председатель нашей жилищной организации.
Дорогой и уважаемый Дед Мороз, на дворе у нас двадцать первый век, всяческие инновации и модернизации семимильными шагами входят в жизнь наравне с реконструкциями и оптимизациями! В это непростое, но судьбоносное время мы, жильцы и руководство жилкооператива Теремок, вынуждены по-прежнему обитать в тяжёлых условиях коммунальной жилплощади со всеми вытекающими последствиями, о каковых последствиях я, как ответственное лицо, сообщаю тебе, Дедушка Мороз, потому что больше некому!
Житие наше проистекает следующим образом: жилец Петушок, чтоб ему… собственным гребешком подавиться… просыпается как по часам — ещё до свету. И горланит на всю жилплощадь не своим голосом.
Говорит, что это сильнее его. Натура, говорит, у него такая от природы.
От этих воплей недорезанного (а жаль) петуха немедленно просыпаются все. Медведь, правда, сразу встать не может — тяжёл на подъём. Зато все прочие жильцы начинают носиться, как наскипидаренные. Говорят… как бы это тебе приличными словами изложить, Дедушка Мороз… Говорят, что не оставляют надежд встретиться с жильцом Петушком и выразить всё, что думают о его вокальных талантах, не только при помощи слов и звуков, но и действием!
