Но если столкнуться с ними в столичных залах, — он усмехнулся, — ни за что не догадаешься, что вот этот огромный тролль в любой непонятной ситуации может огреть дубиной вдоль хребта, а вон тот громкий недоумок — лучший фехтовальщик герцогства, если не всего королевства. Отменные важные господа, знатоки манер и придворного этикета.
— И я рядом с ними покажусь деревенской простушкой, — продолжила Изольда. Кивнула: — Гантрам держал себя настоящим придворным кавалером.
— У Гантрама не сложилось с оружием. Боевой магией владеет, но… Скажем так, боевые маги не могут полагаться только на магию. Так что залы и приемы — его удел. И, конечно, архивы и исследования.
— Не знаю, как насчет архивов, а девиц очаровывать он умеет, — наверное, резче, чем следовало, сказала Изольда. Отчего-то вспомнилась искренняя любезность мага, и горько было понимать, что та самая подкупившая ее искренность была всего лишь слишком умелым притворством.
— Неужто успел очаровать тебя? — вдруг развеселился Эберт. — Стремительная тактика — это не в духе Гантрама. Не злись на него, мы все выполняем высочайшее распоряжение. Даже ты.
— Буду злиться, — честно сказала Изольда. — Не люблю обмана. Можно было объяснить как есть. Кто бы пошел против воли герцога?
Возможно, Эберт снова возразил бы, нашел слова, которые убедили ее и даже пристыдили, но тут в зал ввалился кто-то из этой то ли четверки, то ли десятки, уже в плаще и капюшоне, доложил торопливо:
— Все готово, — и Эберт вскочил, приказав коротко и резко:
— Едем.
И вот уже второй, а может, третий час она тряслась в седле, кусала губы, стараясь не показать, как с непривычки устали ноги и болит почему-то поясница и спина. Впереди покачивалась, закрывая обзор, укутанная плащом спина мага, который держал в руке повод ее лошади — конечно, ей самой поводья не доверили! А вдруг ускачет из плена страшных магов, словно какой-нибудь отчаянный лесной разбойник! А вокруг — заснеженные снизу доверху высоченные ели, склоны, поросшие опять же елями и каким-то ползучим кустарником, пустые, но тоже заметенные глубоким снегом прогалины — возможно, летом здесь ручьи? Или все-таки какие-то дороги, хотя бы тропинки? Коренастые сильные лошадки глубоко вязли в снегу, но шли вперед и вперед, а парни Эберта и он сам молчали, и оттого казалось, что она здесь совсем одна. Даже тот единственный, спину которого видела, после такой долгой тишины стал казаться частью леса, а не живым человеком. Поэтому даже вздрогнула от его неожиданного негромкого вопроса:
— Не замерзла?
Он придержал лошадь, дождался ее и поехал рядом. Протянул тугую кожаную флягу.
— Пей. Скоро начнется подъем. Магия там шалит, так что горячего нам не видать до сумерек.
Сняла варежки, и пальцы сразу закоченели. Маг, понаблюдав за ее попытками открыть, выдернул пробку сам. Во фляге оказалось вино, душистое, горячее, пахнущее гвоздикой и корицей, лимонными корками и перцем. Такое согреет до самых костей! Изольда осторожно глотнула раз, другой. Словно горячее жидкое солнце пробежало по телу. Вернула флягу, маг тоже глотнул, спросил, резким тычком загнав пробку на место:
— Что так мало? Опьянеть боишься?
Она кивнула. Даже с этих двух глотков повело, голова стала легкой, и тянуло глупо хихикать. Но с двух глотков это совсем скоро пройдет, уже через несколько минут, наверное. И хорошо.
— Если мне вдруг придется отпустить поводья, крепко держись за гриву. Брюква смирная, не понесет, разве что немного попрыгает. Поняла?
— Д-да, — на самом деле Изольда совсем не понимала, что делать, если эта “смирная” вдруг запрыгает, но спорить с незнакомым магом было страшней. И вдруг словно само на язык прыгнуло донельзя глупое: — Но почему Брюква?!
— Любит, — даже так, не видя лица, можно было почувствовать улыбку в голосе. — Хрумкает всем зайцам на зависть, только дай.
Изольда хихикнула, наверное, те два глотка все-таки сделали свое дело.
— А я пироженки люблю, с марципаном. Здравствуйте, меня зовут Пироженка?
— Будь ты резвой кобылкой, может, так и назвали бы, — усмехнулся маг. — Я Руди, кстати. Будем знакомы, госпожа Пироженка.
— Будем, — согласилась Изольда. — Только не обижайтесь, если я вас не узнаю без капюшона. Ну, то есть, пока не заговорите.
— Узнаешь. Меня сложно спутать с остальными. Но давай я представлю и их. Того, что похож на горного тролля, зовут Юханом. Громче всех орет Венделин. Больше всех брюзжит и вечно всем недоволен — Лукаш. Его лучше не злить — потом не отцепится. Ну а его светлость графа Тессарда ты и без меня знаешь.
— Он правда граф? Но как?! Хотя, — сникла она, — это нужно у него и спрашивать, наверное. Простите.
— Да не за что. Я знаю Эба почти пять лет. Графом он стал прошлым летом. Милостью его сиятельства. Только светлостью его лучше не называй. Не привык еще. Не любит.
Изольда покачала головой:
— Как странно.
Хмель выветрился — даже быстрее, чем она думала, — и стало грустно. Любит или нет зваться по титулу, но титул у него самый что ни на есть настоящий. Вон — милостью герцога! Неслыханный взлет для городского мальчишки. Теперь он — не ее полета птица.
— Мы все здесь — не из дворцовых гостиных, — будто угадав ее мысли, заметил маг. — Герцог редко приближает кого-то из знати. Считает, что титул мало получить при рождении, нужно еще и заслужить.
— А вы все с титулами? — удивилась Изольда. Как-то не вязались у нее титулованные особы с опасными путешествиями по запретным горам. Не говоря уж о похищении девиц с балов в провинциальных городишках, пусть это даже не совсем похищения.
— Почти. Но граф у нас пока один. Юхан, вон, уже барон, глядишь и графом станет однажды.
— Не стану, — глухо пробасили сзади. — Оно мне надо?
Изольда вздрогнула. Сейчас этот голос звучал добродушно, но она слишком хорошо запомнила угрожающее: “Идешь, куда ведут”.
— Тише вы! — зашипели откуда-то спереди. — Завеса!
— Молчим, молчим, — покладисто согласился Руди. И шепотом пояснил: — Полоса магической метели. Слушай и держись крепче. — И снова уехал вперед, туда, где один за одним другие маги отряда скрылись в белой метельной пелене.
“Что слушать?” — хотела спросить Изольда. Но тут и ее Брюква дошла до этой самой метельной занавеси, и Изольда услышала…
Метель пела.
Метель радовалась. Приветствовала избранницу, рассказывала, как долго ее ждала, и как ждут там, высоко, другие метели, те, кто старше и сильнее. Звала поплясать вместе хоть немного, отметить встречу. Изольда вскинула руки, широкие рукава шубы съехали к плечам, а на руке под варежкой вспыхнул, обжег холодом цветок. Сейчас Изольде не нужно было видеть его, она ощущала каждый лепесток. Зазвенели колокольцы, взвизгнули скрипки. “Танцуем, да, танцуем!”
— Спятила?! — вдруг заорали прямо в лицо. Изольду тряхнуло, дернуло вперед, щеку обожгло, будто кто-то бил, чтобы привести ее в чувство. — Сказали же! Слушай! Не доорешься! — Прямо на нее смотрел разозленный парень, капюшон свалился, и сам он выглядел так, будто его валяли головой в снегу. А глаза, яркие и зеленые, как у кошки, сужались от бешенства.
И это бешенство словно передалось Изольде! Засвистела, взвихрилась вокруг метель, а она прошипела, глядя прямо в эти глаза и ощущая, как сама щерится и щурится:
— Не смей меня бить. Сам спятил. Я слушала, а ты помешал!
Он вдруг разом успокоился, нахмурился, замерев, будто тоже что-то слышал, кроме ее шипения. Потом, ухватив ее за руку, а лошадь за поводья, молча потянул вперед.
Метель взвыла резко и пронзительно и выпустила их на свет. Не ласкали лицо снежинки, не звала танцевать вьюжная круговерть. Стояли неподвижно, в полном безветрии, заснеженные елки, сверкали на солнце нетронутые сугробы. А засыпанные снегом маги смотрели на Изольду почти с одинаковыми выражениями лиц, сумрачными и тревожными.
— Ее зовут, — сказал этот “спятивший” зеленоглазый. Наверное, он и есть тот, кто “громче всех орет”? Венделин? — Она их слышит. Не ушла бы в пропасть. Руками махала как безумная, не реагирует, не отвечает. Бормочет и шипит.
— Сам ты безумный! — вспыхнула Изольда. — Каких таких “их”?
— Снежных ведьм, — объяснил Эберт. Он рассматривал ее так же, как и прочие, но во взгляде было что-то еще, кроме тревоги. Сомнение? Грусть?
— Не слышала я никаких ведьм, что за глупости! Метель пела. Красиво. Танцевать звала. И всё, какие ведьмы, какая пропасть?
— Метель часто тебя танцевать звала, Пироженка? — вдруг усмехнулся еще один, рыжий, как морковка, с россыпью ярких веснушек и светло-голубыми глазами.
— Всю жизнь, — пожала плечами Изольда. Сердиться после “Пироженки” не получалось. — Так вот ты какой, Руди? И правда, не спутаешь.
— И что будем делать? — спросил предположительный Венделин. — Если она не соображает, когда надо за лошадь держаться, а не руками махать, и утанцует с метелями куда-нибудь в пропасть… Не к седлу же привязывать?
— Привязывать пока не будем, — покачал головой Эберт. — Изольда, ты почему не держалась и не слышала нас? Метель пела громче?
— Метель пела красиво, — задумчиво, пытаясь припомнить все до мелочей, сказала Изольда. — Не громко, нет. Но кроме нее, никто не… — Она осеклась, вдруг осознав, что говорит о метели, как о живом и разумном существе. — Нет, вас я не слышала. А она радовалась встрече и звала танцевать.
— И повод у меня из рук вырвала, — кивнул Руди.
— Чем выше, тем громче будут петь ведьмы, — заметил еще один маг, до этого молчавший. С темным колючим взглядом и скуластым сухощавым лицом. — И завести могут, и увести. Ей, может, ничего и не будет, раз избранница. А может, и будет. Окончательно обезумеет и пойдет танцевать на вершину. Да там и останется.
— Выше — те, кто старше, — вспомнила Изольда вдруг еще из песни метели. — Они тоже ждут.
Она хотела добавить, что танцевать — совсем не значит обезуметь, но не успела.
— Вот-вот. Уже ждут. Ковры расстелили, столы накрыли, — неприятно усмехнулся этот темный. — Только обратно после их пиров никто из избранниц не возвращался.
— Хватит, — резко сказал Эберт. — Поедем, пока не стемнело. Руди, ты знаешь, что делать.
Изольда не могла бы сказать, что ее больше взбудоражило — волшебная метель или обидные высказывания магов, все эти “как безумная” и “окончательно обезумеет”. Пожалуй, все-таки второе: с метелью танцевать ей приходилось и прежде, пусть тогда она и не теряла связи с окружающим миром, а вот безумной Изольду никто еще не называл! Наоборот, все считали ее на редкость здравомыслящей, а некоторые даже занудной.
А теперь то и дело ловила на себе пристальные взгляды, и чудилось — от нее ждут, что вот-вот дико захохочет и умчится к ближайшей пропасти. Или что еще должны делать, по их мнению, безумные девицы? Даже Руди — он снова вел Брюкву — больше не болтал, а, кажется, готовился в любой миг хватать ее и не пускать. В конце концов она не выдержала:
— Если я и обезумею, то от вашего ожидания!
— Попробуй представить себя на нашем месте, — миролюбиво предложил тот. — Ты сопровождаешь крайне ценную госпожу, за жизнь и сохранность которой отвечаешь головой. А она норовит потеряться в пурге и свалиться с лошади. Как думаешь, пристально будешь за ней присматривать?
Изольда фыркнула — впрочем, уже остывая.
— Ничего я не норовлю. И… да, я бы присматривала, но не так, чтобы мой присмотр выводил ее из равновесия. Знаешь, мне трудно судить, но вот мой дядюшка О говорит, что нет ничего хуже женщины, которую намеренно или даже случайно вывели из себя. — Она помолчала, прежде чем продолжать: так явственно вспомнился дядюшкин голос, спокойный и слегка насмешливый, каким он говорил только дома, для самых близких, что сердце сжала тоска. — Он говорит, что предпочел бы оказаться в шторм и ураган напротив дикого зверя, чем рядом с такой женщиной.
— Надо подсказать ребятам, чтобы заранее присматривали себе безопасный сугроб, — рассмеялся Руди. — Я-то уж как-нибудь выдержу приход урагана в наши края. Пять младших сестер, это вам не какие-то шторма и звери.
Теперь уже рассмеялась Изольда. И спросила хитро:
— А может, ты сбежал в маги от них?
— Не просто сбежал, — со смешком подтвердил он. — Улепетывал так, что вся деревня таращилась. За конем господина мага было сложно угнаться. Но я не привык сдаваться. Он и взял-то меня скорее за упорство, чем за таланты. Зато теперь мои девчонки не считают, сколько медяков им нужно отложить на пряник к празднику.
На слове “пряник” Изольда невольно сглотнула: время, наверное, давно перевалило за полдень, и есть хотелось так, будто плотный завтрак давным-давно провалился в тартарары.
Руди заметил.
— Голодная? Потерпи, скоро приедем. Еда с собой есть, но грызть заледеневшие куски на морозе так себе удовольствие. Не всякие зубы выдержат.
Изольда кивнула, и дальше ехали молча. Путь шел в гору, пока не слишком круто, но заметно. Лес поредел, чаще стали попадаться отвесные скалы. А в небе, хотя еще и не стемнело, чудились отблески зеленых и лиловых всполохов. Но сумерки сгущались все быстрее, а вместе с сумерками крепчал и мороз. Похоже, ночь в этих краях приходила так же резко и внезапно, как осенние шторма в Дортбурге. Изольда начала тревожиться: где же то самое обещанное “скоро приедем”? Никаких признаков жилья, ни тропинки, пусть даже занесенной снегом, ни дымом не пахнет…
Она уже собралась спросить у Руди, когда, по его мнению, должно настать “скоро”, но тут отряд остановился у одной из отвесных желтоватых скал, и маги один за одним начали спешиваться. Руди помог Изольде, она пошатнулась, ощутив — наконец-то! — землю под ногами, но тут увидела, где предполагается отдыхать, и оторопело замерла.
Пещера?! Нет, серьезно? Они проведут ночь в какой-то, о боги, норе?! Как дикие звери?
Но выбирать не приходилось, не в лесу же оставаться, под открытым небом. К тому же Руди, спустив ее со спины лошади, и не подумал отпускать, держал за руку — и так, за руку, провел в узкий лаз.
Внутри кто-то уже развел костер. Дым утягивался вверх, в темноту — что ж, по крайней мере, не придется цеплять головой потолок и ходить согнувшись! Вход в пещеру плотно закрыли кожаным пологом, а поверх еще и деревянным крепко сбитым щитом наподобие двери. Шум леса отдалился, стал слышнее треск костра, Изольда вынула руку из ладони Руди и подошла туда, к костру. В нескольких шагах от огня тепло совсем не ощущалось, но рядом — другое дело. Можно и варежки снять, и расстегнуть шубу. Наверное, еще немного, и воздух прогреется. Хотя при пяти мужчинах спать она все равно будет в одежде.
Но как же приятно протянуть руки к огню, согреть! Только цветок… он сиял ярко, так же ярко, как огонь, и еще вчера она, наверное, любовалась бы этим волшебным сиянием. Но после всех треволнений ночи, после тяжелого дня, да и вообще от одной только мысли о навязанном ей путешествии становилось так себя жаль, что глаза бы на этот цветок не смотрели!
— Ничего себе светится! — воскликнул спешивший куда-то все еще предположительный Венделин и даже остановился. Он обеими руками прижимал к груди объемный меховой сверток и с интересом разглядывал метку. — С самого начала так?
— Нет, — мрачно ответила Изольда. — Так еще не было.
— И я рядом с ними покажусь деревенской простушкой, — продолжила Изольда. Кивнула: — Гантрам держал себя настоящим придворным кавалером.
— У Гантрама не сложилось с оружием. Боевой магией владеет, но… Скажем так, боевые маги не могут полагаться только на магию. Так что залы и приемы — его удел. И, конечно, архивы и исследования.
— Не знаю, как насчет архивов, а девиц очаровывать он умеет, — наверное, резче, чем следовало, сказала Изольда. Отчего-то вспомнилась искренняя любезность мага, и горько было понимать, что та самая подкупившая ее искренность была всего лишь слишком умелым притворством.
— Неужто успел очаровать тебя? — вдруг развеселился Эберт. — Стремительная тактика — это не в духе Гантрама. Не злись на него, мы все выполняем высочайшее распоряжение. Даже ты.
— Буду злиться, — честно сказала Изольда. — Не люблю обмана. Можно было объяснить как есть. Кто бы пошел против воли герцога?
Возможно, Эберт снова возразил бы, нашел слова, которые убедили ее и даже пристыдили, но тут в зал ввалился кто-то из этой то ли четверки, то ли десятки, уже в плаще и капюшоне, доложил торопливо:
— Все готово, — и Эберт вскочил, приказав коротко и резко:
— Едем.
Прода от 12.11.2022, 11:02
И вот уже второй, а может, третий час она тряслась в седле, кусала губы, стараясь не показать, как с непривычки устали ноги и болит почему-то поясница и спина. Впереди покачивалась, закрывая обзор, укутанная плащом спина мага, который держал в руке повод ее лошади — конечно, ей самой поводья не доверили! А вдруг ускачет из плена страшных магов, словно какой-нибудь отчаянный лесной разбойник! А вокруг — заснеженные снизу доверху высоченные ели, склоны, поросшие опять же елями и каким-то ползучим кустарником, пустые, но тоже заметенные глубоким снегом прогалины — возможно, летом здесь ручьи? Или все-таки какие-то дороги, хотя бы тропинки? Коренастые сильные лошадки глубоко вязли в снегу, но шли вперед и вперед, а парни Эберта и он сам молчали, и оттого казалось, что она здесь совсем одна. Даже тот единственный, спину которого видела, после такой долгой тишины стал казаться частью леса, а не живым человеком. Поэтому даже вздрогнула от его неожиданного негромкого вопроса:
— Не замерзла?
Он придержал лошадь, дождался ее и поехал рядом. Протянул тугую кожаную флягу.
— Пей. Скоро начнется подъем. Магия там шалит, так что горячего нам не видать до сумерек.
Сняла варежки, и пальцы сразу закоченели. Маг, понаблюдав за ее попытками открыть, выдернул пробку сам. Во фляге оказалось вино, душистое, горячее, пахнущее гвоздикой и корицей, лимонными корками и перцем. Такое согреет до самых костей! Изольда осторожно глотнула раз, другой. Словно горячее жидкое солнце пробежало по телу. Вернула флягу, маг тоже глотнул, спросил, резким тычком загнав пробку на место:
— Что так мало? Опьянеть боишься?
Она кивнула. Даже с этих двух глотков повело, голова стала легкой, и тянуло глупо хихикать. Но с двух глотков это совсем скоро пройдет, уже через несколько минут, наверное. И хорошо.
— Если мне вдруг придется отпустить поводья, крепко держись за гриву. Брюква смирная, не понесет, разве что немного попрыгает. Поняла?
— Д-да, — на самом деле Изольда совсем не понимала, что делать, если эта “смирная” вдруг запрыгает, но спорить с незнакомым магом было страшней. И вдруг словно само на язык прыгнуло донельзя глупое: — Но почему Брюква?!
— Любит, — даже так, не видя лица, можно было почувствовать улыбку в голосе. — Хрумкает всем зайцам на зависть, только дай.
Изольда хихикнула, наверное, те два глотка все-таки сделали свое дело.
— А я пироженки люблю, с марципаном. Здравствуйте, меня зовут Пироженка?
— Будь ты резвой кобылкой, может, так и назвали бы, — усмехнулся маг. — Я Руди, кстати. Будем знакомы, госпожа Пироженка.
— Будем, — согласилась Изольда. — Только не обижайтесь, если я вас не узнаю без капюшона. Ну, то есть, пока не заговорите.
— Узнаешь. Меня сложно спутать с остальными. Но давай я представлю и их. Того, что похож на горного тролля, зовут Юханом. Громче всех орет Венделин. Больше всех брюзжит и вечно всем недоволен — Лукаш. Его лучше не злить — потом не отцепится. Ну а его светлость графа Тессарда ты и без меня знаешь.
— Он правда граф? Но как?! Хотя, — сникла она, — это нужно у него и спрашивать, наверное. Простите.
— Да не за что. Я знаю Эба почти пять лет. Графом он стал прошлым летом. Милостью его сиятельства. Только светлостью его лучше не называй. Не привык еще. Не любит.
Изольда покачала головой:
— Как странно.
Хмель выветрился — даже быстрее, чем она думала, — и стало грустно. Любит или нет зваться по титулу, но титул у него самый что ни на есть настоящий. Вон — милостью герцога! Неслыханный взлет для городского мальчишки. Теперь он — не ее полета птица.
— Мы все здесь — не из дворцовых гостиных, — будто угадав ее мысли, заметил маг. — Герцог редко приближает кого-то из знати. Считает, что титул мало получить при рождении, нужно еще и заслужить.
— А вы все с титулами? — удивилась Изольда. Как-то не вязались у нее титулованные особы с опасными путешествиями по запретным горам. Не говоря уж о похищении девиц с балов в провинциальных городишках, пусть это даже не совсем похищения.
— Почти. Но граф у нас пока один. Юхан, вон, уже барон, глядишь и графом станет однажды.
— Не стану, — глухо пробасили сзади. — Оно мне надо?
Изольда вздрогнула. Сейчас этот голос звучал добродушно, но она слишком хорошо запомнила угрожающее: “Идешь, куда ведут”.
Прода от 14.11.2022, 10:38
— Тише вы! — зашипели откуда-то спереди. — Завеса!
— Молчим, молчим, — покладисто согласился Руди. И шепотом пояснил: — Полоса магической метели. Слушай и держись крепче. — И снова уехал вперед, туда, где один за одним другие маги отряда скрылись в белой метельной пелене.
“Что слушать?” — хотела спросить Изольда. Но тут и ее Брюква дошла до этой самой метельной занавеси, и Изольда услышала…
Метель пела.
Метель радовалась. Приветствовала избранницу, рассказывала, как долго ее ждала, и как ждут там, высоко, другие метели, те, кто старше и сильнее. Звала поплясать вместе хоть немного, отметить встречу. Изольда вскинула руки, широкие рукава шубы съехали к плечам, а на руке под варежкой вспыхнул, обжег холодом цветок. Сейчас Изольде не нужно было видеть его, она ощущала каждый лепесток. Зазвенели колокольцы, взвизгнули скрипки. “Танцуем, да, танцуем!”
— Спятила?! — вдруг заорали прямо в лицо. Изольду тряхнуло, дернуло вперед, щеку обожгло, будто кто-то бил, чтобы привести ее в чувство. — Сказали же! Слушай! Не доорешься! — Прямо на нее смотрел разозленный парень, капюшон свалился, и сам он выглядел так, будто его валяли головой в снегу. А глаза, яркие и зеленые, как у кошки, сужались от бешенства.
И это бешенство словно передалось Изольде! Засвистела, взвихрилась вокруг метель, а она прошипела, глядя прямо в эти глаза и ощущая, как сама щерится и щурится:
— Не смей меня бить. Сам спятил. Я слушала, а ты помешал!
Он вдруг разом успокоился, нахмурился, замерев, будто тоже что-то слышал, кроме ее шипения. Потом, ухватив ее за руку, а лошадь за поводья, молча потянул вперед.
Метель взвыла резко и пронзительно и выпустила их на свет. Не ласкали лицо снежинки, не звала танцевать вьюжная круговерть. Стояли неподвижно, в полном безветрии, заснеженные елки, сверкали на солнце нетронутые сугробы. А засыпанные снегом маги смотрели на Изольду почти с одинаковыми выражениями лиц, сумрачными и тревожными.
— Ее зовут, — сказал этот “спятивший” зеленоглазый. Наверное, он и есть тот, кто “громче всех орет”? Венделин? — Она их слышит. Не ушла бы в пропасть. Руками махала как безумная, не реагирует, не отвечает. Бормочет и шипит.
— Сам ты безумный! — вспыхнула Изольда. — Каких таких “их”?
— Снежных ведьм, — объяснил Эберт. Он рассматривал ее так же, как и прочие, но во взгляде было что-то еще, кроме тревоги. Сомнение? Грусть?
— Не слышала я никаких ведьм, что за глупости! Метель пела. Красиво. Танцевать звала. И всё, какие ведьмы, какая пропасть?
— Метель часто тебя танцевать звала, Пироженка? — вдруг усмехнулся еще один, рыжий, как морковка, с россыпью ярких веснушек и светло-голубыми глазами.
— Всю жизнь, — пожала плечами Изольда. Сердиться после “Пироженки” не получалось. — Так вот ты какой, Руди? И правда, не спутаешь.
— И что будем делать? — спросил предположительный Венделин. — Если она не соображает, когда надо за лошадь держаться, а не руками махать, и утанцует с метелями куда-нибудь в пропасть… Не к седлу же привязывать?
— Привязывать пока не будем, — покачал головой Эберт. — Изольда, ты почему не держалась и не слышала нас? Метель пела громче?
— Метель пела красиво, — задумчиво, пытаясь припомнить все до мелочей, сказала Изольда. — Не громко, нет. Но кроме нее, никто не… — Она осеклась, вдруг осознав, что говорит о метели, как о живом и разумном существе. — Нет, вас я не слышала. А она радовалась встрече и звала танцевать.
— И повод у меня из рук вырвала, — кивнул Руди.
— Чем выше, тем громче будут петь ведьмы, — заметил еще один маг, до этого молчавший. С темным колючим взглядом и скуластым сухощавым лицом. — И завести могут, и увести. Ей, может, ничего и не будет, раз избранница. А может, и будет. Окончательно обезумеет и пойдет танцевать на вершину. Да там и останется.
— Выше — те, кто старше, — вспомнила Изольда вдруг еще из песни метели. — Они тоже ждут.
Она хотела добавить, что танцевать — совсем не значит обезуметь, но не успела.
— Вот-вот. Уже ждут. Ковры расстелили, столы накрыли, — неприятно усмехнулся этот темный. — Только обратно после их пиров никто из избранниц не возвращался.
— Хватит, — резко сказал Эберт. — Поедем, пока не стемнело. Руди, ты знаешь, что делать.
Прода от 15.11.2022, 11:26
ГЛАВА 5
Изольда не могла бы сказать, что ее больше взбудоражило — волшебная метель или обидные высказывания магов, все эти “как безумная” и “окончательно обезумеет”. Пожалуй, все-таки второе: с метелью танцевать ей приходилось и прежде, пусть тогда она и не теряла связи с окружающим миром, а вот безумной Изольду никто еще не называл! Наоборот, все считали ее на редкость здравомыслящей, а некоторые даже занудной.
А теперь то и дело ловила на себе пристальные взгляды, и чудилось — от нее ждут, что вот-вот дико захохочет и умчится к ближайшей пропасти. Или что еще должны делать, по их мнению, безумные девицы? Даже Руди — он снова вел Брюкву — больше не болтал, а, кажется, готовился в любой миг хватать ее и не пускать. В конце концов она не выдержала:
— Если я и обезумею, то от вашего ожидания!
— Попробуй представить себя на нашем месте, — миролюбиво предложил тот. — Ты сопровождаешь крайне ценную госпожу, за жизнь и сохранность которой отвечаешь головой. А она норовит потеряться в пурге и свалиться с лошади. Как думаешь, пристально будешь за ней присматривать?
Изольда фыркнула — впрочем, уже остывая.
— Ничего я не норовлю. И… да, я бы присматривала, но не так, чтобы мой присмотр выводил ее из равновесия. Знаешь, мне трудно судить, но вот мой дядюшка О говорит, что нет ничего хуже женщины, которую намеренно или даже случайно вывели из себя. — Она помолчала, прежде чем продолжать: так явственно вспомнился дядюшкин голос, спокойный и слегка насмешливый, каким он говорил только дома, для самых близких, что сердце сжала тоска. — Он говорит, что предпочел бы оказаться в шторм и ураган напротив дикого зверя, чем рядом с такой женщиной.
— Надо подсказать ребятам, чтобы заранее присматривали себе безопасный сугроб, — рассмеялся Руди. — Я-то уж как-нибудь выдержу приход урагана в наши края. Пять младших сестер, это вам не какие-то шторма и звери.
Теперь уже рассмеялась Изольда. И спросила хитро:
— А может, ты сбежал в маги от них?
— Не просто сбежал, — со смешком подтвердил он. — Улепетывал так, что вся деревня таращилась. За конем господина мага было сложно угнаться. Но я не привык сдаваться. Он и взял-то меня скорее за упорство, чем за таланты. Зато теперь мои девчонки не считают, сколько медяков им нужно отложить на пряник к празднику.
На слове “пряник” Изольда невольно сглотнула: время, наверное, давно перевалило за полдень, и есть хотелось так, будто плотный завтрак давным-давно провалился в тартарары.
Руди заметил.
— Голодная? Потерпи, скоро приедем. Еда с собой есть, но грызть заледеневшие куски на морозе так себе удовольствие. Не всякие зубы выдержат.
Изольда кивнула, и дальше ехали молча. Путь шел в гору, пока не слишком круто, но заметно. Лес поредел, чаще стали попадаться отвесные скалы. А в небе, хотя еще и не стемнело, чудились отблески зеленых и лиловых всполохов. Но сумерки сгущались все быстрее, а вместе с сумерками крепчал и мороз. Похоже, ночь в этих краях приходила так же резко и внезапно, как осенние шторма в Дортбурге. Изольда начала тревожиться: где же то самое обещанное “скоро приедем”? Никаких признаков жилья, ни тропинки, пусть даже занесенной снегом, ни дымом не пахнет…
Она уже собралась спросить у Руди, когда, по его мнению, должно настать “скоро”, но тут отряд остановился у одной из отвесных желтоватых скал, и маги один за одним начали спешиваться. Руди помог Изольде, она пошатнулась, ощутив — наконец-то! — землю под ногами, но тут увидела, где предполагается отдыхать, и оторопело замерла.
Пещера?! Нет, серьезно? Они проведут ночь в какой-то, о боги, норе?! Как дикие звери?
Но выбирать не приходилось, не в лесу же оставаться, под открытым небом. К тому же Руди, спустив ее со спины лошади, и не подумал отпускать, держал за руку — и так, за руку, провел в узкий лаз.
Внутри кто-то уже развел костер. Дым утягивался вверх, в темноту — что ж, по крайней мере, не придется цеплять головой потолок и ходить согнувшись! Вход в пещеру плотно закрыли кожаным пологом, а поверх еще и деревянным крепко сбитым щитом наподобие двери. Шум леса отдалился, стал слышнее треск костра, Изольда вынула руку из ладони Руди и подошла туда, к костру. В нескольких шагах от огня тепло совсем не ощущалось, но рядом — другое дело. Можно и варежки снять, и расстегнуть шубу. Наверное, еще немного, и воздух прогреется. Хотя при пяти мужчинах спать она все равно будет в одежде.
Но как же приятно протянуть руки к огню, согреть! Только цветок… он сиял ярко, так же ярко, как огонь, и еще вчера она, наверное, любовалась бы этим волшебным сиянием. Но после всех треволнений ночи, после тяжелого дня, да и вообще от одной только мысли о навязанном ей путешествии становилось так себя жаль, что глаза бы на этот цветок не смотрели!
Прода от 16.11.2022, 10:38
— Ничего себе светится! — воскликнул спешивший куда-то все еще предположительный Венделин и даже остановился. Он обеими руками прижимал к груди объемный меховой сверток и с интересом разглядывал метку. — С самого начала так?
— Нет, — мрачно ответила Изольда. — Так еще не было.
