А еще в ней отлично получалось прятать трупы. След сынули Пузана вел именно туда, в пещеру под водопадом, провонявшую помойкой и мертвечиной.
Лин видела в этом некую высшую справедливость, но Пузану и особенно Каюму нужно было предъявить нечто посущественней, чем доклад о следе и рассуждения о справедливости. Пришлось вбивать в гранит страховочные крюки, крепить веревку и лезть вниз, туда, где вполне мог зацепиться за камни раздетый и обобранный труп.
Легкие беговые туфли скользили по мокрым камням, веревка впивалась в ладони даже сквозь перчатки. Шум водопада, вроде бы и не слишком громкий, глушил остальные звуки. Неудивительно, что Лин узнала о слежке лишь в тот момент, когда наверху перерезали веревку.
Она пролетела сквозь тонкую, казавшуюся сверху стеклянной завесу воды, уверенная, что живет последние мгновения. Подумала даже о том, что мерзко будет лежать и гнить рядом с идиотом-кродахом, сынулей говнюка-Пузана. Но за водой в лицо ударил свет. Лин на инстинкте сгруппировалась, подошвы врезались в неровную брусчатку, и она поднялась на ноги на незнакомой улице, совершенно точно не в Утесе, потому что, хотя халупы вокруг и заслуживали звания трущоб, над головой сияло чистой синевой небо.
Не успела осмотреться толком, как навстречу вышла компания агрессивных кродахов. Не зная, где оказалась и что происходит, Лин предпочла уклониться от драки, и отчаянный забег по крышам привел ее во дворец.
Все это она и рассказала в деталях, глядя в черные, как бездна, глаза здешнего правителя и гадая, отчего тот мгновенно поверил в иной мир.
Правитель ей нравился. Иррационально. Вопреки острому чувству опасности. Он действительно был правителем, это ощущалось в каждом слове, жесте, взгляде. Статус показывала не одежда, пусть и невероятно роскошная — шелковые белые шаровары, тонкая рубаха, нечто длинное и широкое поверх, без рукавов и застежек, зато густо покрытое вышивкой — белой по белому, с серебром и жемчугом. Всю эту сияющую и сверкающую белизну разбавлял лишь алый широкий пояс, из-под которого торчала рукоять кинжала — с рубином в навершии, но оплетенная удобной для хвата кожей.
Да ладно, их Пузан еще и не так мог вырядиться, особенно если на горизонте появлялась пресса! Но разве можно сравнить кродаха заевшегося, привыкшего ездить и сидеть, позировать и разглагольствовать на публику — с мужчиной, который мгновенно принял решение и отдал разумный приказ при минимуме непроверенных данных? Достойный командир, достойный правитель. Возможно, жесткий, но мягкий кродах — жалкое зрелище.
— Сколько было пропавших, тех, о ком ты знаешь?
— За последний год около полусотни. — Лин восстановила в памяти цифры отчетов. — Три кродаха, четырнадцать клиб, тридцать две анхи.
Она не стала уточнять, что наверняка не все из пропавших окончили свой путь в Кипящих камнях, что в Трущобах хватает и других опасных мест. Это понятно, к тому же исходить всегда нужно из худшего варианта.
— Значит, даже если половина из них сдохла в других местах, здесь ты не первая. — Это не было вопросом, но Лин кивнула, соглашаясь с выводами.
— Владыка. — Из увитой розами ажурной арки появился клиба. Выглядел он странно. Аккуратно уложенные каштановые волосы и спокойные черты лица создавали ощущение уверенной деловитости, разве что полные чувственные губы выбивались из образа. Но одежда! Шелковый, явно дорогой наряд был одновременно продуманным и невообразимым. Такого абсурдного сочетания цветов Лин еще в жизни не видела. Зеленый, желтый, ярко-алый, фиолетовый, розовый, синий. Но во всем этом великолепии он не выглядел смешно. Возможно, потому что совсем не походил на глупца. Светло-карие глаза смотрели пристально и испытующе. Впрочем, на себе его взгляд Лин чувствовала недолго. Пришедший склонился в почтительном поклоне чуть не до земли. Сказал мягко:
— Ты звал.
— А ты не торопился, Ладуш. Вот эту мокрую — забери, приведи в человеческий вид, проверь. Она расскажет тебе, откуда взялась. Но только ему, — владыка выразительно глянул на Лин и снова обернулся к Ладушу. — А ты будешь держать язык за зубами, иначе я его вырву. Для остальных она — обычная новая анха в серале. Никаких слухов, это ясно? Легенду придумаешь сам.
— Да, Асир, — Ладуш склонил голову.
— На все тебе полчаса. Потом вы нужны мне оба. Если к тому моменту Сардара не будет во дворце, приведи Вагана с докладом.
Ладуш снова поклонился, повернулся к Лин:
— Пойдем.
Лин торопливо и неловко повторила поклон. Больше всего хотела сейчас спросить, зачем легенда, зачем «новая анха в серале», и не будет ли почтенный владыка так добр, чтобы вместо всего этого просто вернуть ее домой. Хотя бы попытаться. Но старший агент Линтариена вовсе не была дурой. Окажись она сама правителем в такой ситуации — не отпустила бы. Во-первых, кто, кроме нее, сможет опознать других чужаков? Во-вторых, отпустить такого вот случайного пришельца — все равно что пригласить в свой мир завоевателей. Разумно будет, наоборот, расспросить и прикинуть, нельзя ли самому стать завоевателем, или хотя бы почерпнуть что-нибудь полезное из рассказов о другом мире — это в третьих.
Адреналин, бушевавший в крови весь день, постепенно отпускал, и Лин начинала осознавать весь ужас происходящего. Домой она вернется разве что при очень большом, запредельном везении. Она во власти этого… Асира, как там его дальше? В полной, абсолютной власти. Правда, тот кажется весьма разумным правителем, но не факт, что участь чужачки станет от этого легче.
Ладуш вел быстро, Лин не успевала как следует осмотреться. Они миновали галерею с мраморной балюстрадой, за которой открывался потрясающий вид на огромный цветущий сад, вошли во дворец: снова мрамор, позолота, витражи, росписи и очень много стражи. У каждой двери — мрачные кродахи и клибы, вооруженные до зубов кто кривыми саблями, кто мечами. Широкие, убегающие вверх лестницы, огромные окна, благодаря которым во дворце было светло, как на улице. Мягкие яркие ковры приглушали шаги. Тяжелые ароматы благовоний кружили голову.
— Входи, — сказал Ладуш и отступил, пропуская Лин вперед. Они оказались в большой светлой комнате, при одном взгляде на которую можно было догадаться, кому она принадлежит. Лин даже усмехнулась — то же невообразимое смешение цветов. От ткани на стенах до легких ширм с дикими орнаментами и откровенными сценами. Сплетались тела, изгибались в недвусмысленных позах фигуры на резных подлокотниках мягкого дивана, даже витражи на окнах, и те рассказывали трогательную историю страстной любви кродаха и анхи. К щекам прилил жар, Лин опустила глаза. Захотелось сказать что-нибудь едкое, например, что она впервые встречает настолько озабоченного клибу, но язвить приближенным владыки было не лучшей идеей.
— Итак, откуда же ты взялась? Выкладывай, здесь никто не услышит, а я пока подберу тебе наряд, — Ладуш скрылся за ширмой и, судя по стуку дерева и шороху тканей, углубился в подбор «наряда». Оставалось лишь надеяться, что не такого же пестрого, как у него.
В этот раз Лин обошлась без подробностей: помнила, что у них лишь полчаса, и рассказала самое основное. Ладуш не перебил ни разу, а взглянув в его лицо, когда тот появился из-за ширм с ворохом тканей в руках, Лин и вовсе засомневалась, что он слушал. И первые слова сомнений не развеяли:
— Теперь в ту дверь. Как следует вымыться не успеешь, но хотя бы быстрое омовение.
За дверью оказалась купальня. С мраморных бортиков, из раскрытых пастей зубастых чешуйчатых тварей били струи воды.
— Раздевайся, — сказал Ладуш. — Я не знаю, как принято в вашем мире, но в нашем к владыке допускаются только здоровые, чистые во всех смыслах анхи. Необходимые процедуры проведем позже, пока только беглый поверхностный осмотр. Судя по тому, что меток на тебе нет, в постоянном контакте с кродахом ты не состоишь. Сколько было партнеров в последние три месяца, сколько вязок за это время пережила и насколько активна твоя постельная жизнь вообще? Во избежание печальных последствий врать не советую.
— Но я, — Лин потянула рубашку через голову, чтобы не возиться с пуговицами и заодно скрыть лицо, — я не собираюсь быть допущенной к владыке!
— Ты уже сама себя к нему допустила, — бесстрастно ответил Ладуш. — Влезла в сад и разговаривала с ним в возмутительной близости. Неважно, как далеко зайдет владыка, но он планирует общаться с тобой, и я должен принять меры. Тем более, совсем скоро ты окажешься в серале. Я жду ответов.
— Логично, — пробормотала Лин. С другой стороны, никаких интимных тайн она не выдаст, за полным неимением таковых. — Хорошо, мой ответ: нисколько, нисколько и снова нисколько. Я на подавителях.
— На чем? — удивленно спросил Ладуш.
— На гормональных препаратах, подавляющих естественный цикл анхи. Один укол, и ты на полгода свободна от зова плоти и прочих мешающих работе глупостей, — Лин стащила брюки вместе с бельем и погрузилась в горячую, исходящую душистым паром воду. После вони Кипящих камней, купания в водопаде и беготни по крышам это было настоящее блаженство.
— Какой ужас, — сказал Ладуш. Лицо у него при этом оставалось абсолютно невозмутимым, но, кажется, он и правда был потрясен. — Лишить анху смысла жизни, попытаться восстать против природы. Ты пришла из поистине безумного мира. И что же, у тебя никогда не было связи с кродахом? Ни разу? Вообще? Но почему? И как насчет остальных — клибы, анхи? Такие союзы считаются у нас неприемлемыми, но исключения случаются.
— У меня есть смысл жизни! — возмутилась Лин. — Я люблю свою работу, она нужна людям, приносит ощутимую пользу городу. Старший агент в двадцать пять лет, да еще в столичном управлении, — это, знаете, не каждому удается!
Ладуш молчал, и Лин, вздохнув и отвернувшись, все-таки ответила на его вопрос:
— Мы пробовали с другом ласки ртом, давно, еще когда учились. Как-то после вечеринки, напились, расслабились. Друг клиба, если это важно. Не понравилось совсем, если честно, ни мне, ни ему. Вот говорят, звезды в глазах, дух захватывает, то-се. Да я вам скажу, куда больше дух захватывает, когда бежишь по крышам за очередным гадом или смотришь в глаза убийце, когда у тебя в рукаве остался единственный дротик. Или вот как сегодня, когда вниз летела и думала, что разобьюсь. А это… бррр, гадость! — она передернулась. — Что люди в этом находят, вообще после того раза не понимаю. Если только родить решишь, можно как-то вытерпеть, — она пожала плечами и окунулась с головой, крепко зажмурившись и заткнув уши. Вынырнула, отжала ладонями волосы. — Хорошая у вас купальня, жаль вылезать, но пора, наверное?
— Да, пора. Иди сюда. Я должен тебя осмотреть. Работающая анха. Безумие, чистое безумие. Но владыку все это заинтересует, я уверен. Он любит…— Ладуш улыбнулся, мягко и в то же время как-то очень коварно. — Любит все нескучное.
На бортике ждало огромное махровое полотенце, Лин вытерлась, довольно вздохнула: ощущение было, будто заново родилась. Что, интересно, в воду добавили? Повернулась к Ладушу:
— Осмотреть? Со мной вроде все в порядке.
— Предоставь судить об этом профессионалу, — Ладуш придвинулся ближе, обнял ладонями лицо, рассматривая его со всех сторон. Что он там искал, Лин не поняла, но никаких неприятных ощущений не было до тех пор, пока ей не приподняли губы.
— Зубы хорошие. Открой рот.
Лин открыла, даже подвигала языком — мало ли что Ладуш там искал. Тот хмыкнул и продолжил, провел руками от плеч до запястий, осторожно прощупал груди, живот. Сместился ниже, так что Лин дернулась — нет, ничего неприятного не происходило, но уже одно то, что ее ощупывали со всех сторон, вызывало дискомфорт и внутренний протест. Никогда не любила медосмотры.
— Кожные покровы чистые, волос на теле почти нет. Наружные половые органы в порядке, — бормотал Ладуш, не ей, сам себе. — Что с тобой не так, интересно. Как можно лишить себя естественных радостей? Жизненно необходимых для анхи радостей?
Ладуш оказался сзади, положил ладонь на спину, велел:
— Нагнись немного. Ничего страшного не происходит, расслабься
Наклонилась, чужие пальцы раздвинули ягодицы, надавили, коротко стриженый ноготь слегка царапнул анус, кончик пальца продавился внутрь, совсем неглубоко, но Лин дернулась.
— Все-все, — успокаивающе сказал Ладуш. — Здесь ты девственна, вижу.
И…
От ануса его пальцы двинулись вниз, бесцеремонно раздвигая мягкие складки в промежности, пока не толкнулись во влагалище.
— Эй! — Лин отскочила вперед и выпрямилась. Вот уж чего она позволять не хотела. Не какому-то пестрому хмырю в другом мире, пусть он хоть сто раз безопасный в этом плане клиба и вообще приближенный местного владыки.
— Надо же, совсем сухая. Все, все, не бойся, — Ладуш погладил ее по плечу, словно успокаивая.
— Я не боюсь, — Лин развернулась, поймала удивленный взгляд. — Мне неприятно. Очень, — добавила с нажимом.
— Это бывает. Одевайся. — Ладуш отошел вымыть руки. Одежда, приготовленная им, лежала на низкой скамье. Шаровары из легкой, незнакомой Лин ткани, к счастью, не прозрачные и не пестрые, вполне сдержанного бледно-синего цвета. Тончайшая рубашка, на тон светлее, с тугими, расшитыми серебром манжетами. Какой-то странно перекрученный, в мелкую складку, кусок ткани, тоже бледно-синий. Повертев его в руках, Лин спросила:
— Что это?
— Поддерживать грудь, — пояснил Ладуш. — У тебя совсем небольшая, можно не надевать.
— Никогда не носила лифы, — кивнула Лин. Надела шаровары, рубашку. Осмотрела себя, спросила растерянно: — И все? Вот так? Я же в этом как будто голая!
Даже шаровары, на первый взгляд показавшиеся вполне приличными, без белья смотрелись слишком откровенно. А уж рубашка… в ней же не то что соски или пупок, каждая родинка видна будет!
— В этом и смысл, — заявил Ладуш. — Кродахи любят смотреть на анх. Но это не для других, это — для владыки. Теперь пояс.
Протянул ей… нечто. Больше похожее на косынку, чем на пояс, тоже тонкое, белое, полупрозрачное, сплошь ушитое звенящими серебряными... монетками, что ли? Это мало того что она тут будет сиськами светить, так еще и звенеть при каждом шаге?!
— Послушайте, — Лин старалась говорить твердо и убедительно, но голос предательски подрагивал. — Я не привыкла демонстрировать свои прелести перед всем городом! У вас точно нет чего-нибудь поплотнее?
— Ты не в городе. Ты во дворце владыки Асира.
— Перед всем дворцом — тоже! — уже почти в панике отрезала Лин.
— Подними руки и стой смирно, помогу с поясом, — голос Ладуша потяжелел, ясно давая понять, что не в поясе дело, а… в чем? Ну да, у них мало времени, владыка ждет, и некогда уговаривать капризную анху из другого мира или искать ей другую одежду? Лин подняла руки и крепко зажмурилась. Она не в том положении, чтобы бунтовать. Пока что ее встретили… не так уж плохо, наверное? Выслушали, поверили, не бросили в тюрьму или в допросную. Ладно. Выдержит как-нибудь этот прозрачный ужас, который местные анхи считают одеждой.
— Белый — цвет владыки, — зачем-то пояснил Ладуш, крепко затягивая узел на ее бедре, чуть ниже талии. — Все его анхи носят что-нибудь белое. Синий тебе не идет, но эту проблему мы решим позже
.— Мне все равно, — пробормотала Лин. Она еще не успокоилась после бесцеремонного осмотра, прозрачная одежда нервировала, и всплывшее вдруг в памяти «неважно, как далеко зайдет владыка» заставило сжаться и задрожать.
Лин видела в этом некую высшую справедливость, но Пузану и особенно Каюму нужно было предъявить нечто посущественней, чем доклад о следе и рассуждения о справедливости. Пришлось вбивать в гранит страховочные крюки, крепить веревку и лезть вниз, туда, где вполне мог зацепиться за камни раздетый и обобранный труп.
Легкие беговые туфли скользили по мокрым камням, веревка впивалась в ладони даже сквозь перчатки. Шум водопада, вроде бы и не слишком громкий, глушил остальные звуки. Неудивительно, что Лин узнала о слежке лишь в тот момент, когда наверху перерезали веревку.
Она пролетела сквозь тонкую, казавшуюся сверху стеклянной завесу воды, уверенная, что живет последние мгновения. Подумала даже о том, что мерзко будет лежать и гнить рядом с идиотом-кродахом, сынулей говнюка-Пузана. Но за водой в лицо ударил свет. Лин на инстинкте сгруппировалась, подошвы врезались в неровную брусчатку, и она поднялась на ноги на незнакомой улице, совершенно точно не в Утесе, потому что, хотя халупы вокруг и заслуживали звания трущоб, над головой сияло чистой синевой небо.
Не успела осмотреться толком, как навстречу вышла компания агрессивных кродахов. Не зная, где оказалась и что происходит, Лин предпочла уклониться от драки, и отчаянный забег по крышам привел ее во дворец.
Все это она и рассказала в деталях, глядя в черные, как бездна, глаза здешнего правителя и гадая, отчего тот мгновенно поверил в иной мир.
Правитель ей нравился. Иррационально. Вопреки острому чувству опасности. Он действительно был правителем, это ощущалось в каждом слове, жесте, взгляде. Статус показывала не одежда, пусть и невероятно роскошная — шелковые белые шаровары, тонкая рубаха, нечто длинное и широкое поверх, без рукавов и застежек, зато густо покрытое вышивкой — белой по белому, с серебром и жемчугом. Всю эту сияющую и сверкающую белизну разбавлял лишь алый широкий пояс, из-под которого торчала рукоять кинжала — с рубином в навершии, но оплетенная удобной для хвата кожей.
Да ладно, их Пузан еще и не так мог вырядиться, особенно если на горизонте появлялась пресса! Но разве можно сравнить кродаха заевшегося, привыкшего ездить и сидеть, позировать и разглагольствовать на публику — с мужчиной, который мгновенно принял решение и отдал разумный приказ при минимуме непроверенных данных? Достойный командир, достойный правитель. Возможно, жесткий, но мягкий кродах — жалкое зрелище.
— Сколько было пропавших, тех, о ком ты знаешь?
— За последний год около полусотни. — Лин восстановила в памяти цифры отчетов. — Три кродаха, четырнадцать клиб, тридцать две анхи.
Она не стала уточнять, что наверняка не все из пропавших окончили свой путь в Кипящих камнях, что в Трущобах хватает и других опасных мест. Это понятно, к тому же исходить всегда нужно из худшего варианта.
— Значит, даже если половина из них сдохла в других местах, здесь ты не первая. — Это не было вопросом, но Лин кивнула, соглашаясь с выводами.
— Владыка. — Из увитой розами ажурной арки появился клиба. Выглядел он странно. Аккуратно уложенные каштановые волосы и спокойные черты лица создавали ощущение уверенной деловитости, разве что полные чувственные губы выбивались из образа. Но одежда! Шелковый, явно дорогой наряд был одновременно продуманным и невообразимым. Такого абсурдного сочетания цветов Лин еще в жизни не видела. Зеленый, желтый, ярко-алый, фиолетовый, розовый, синий. Но во всем этом великолепии он не выглядел смешно. Возможно, потому что совсем не походил на глупца. Светло-карие глаза смотрели пристально и испытующе. Впрочем, на себе его взгляд Лин чувствовала недолго. Пришедший склонился в почтительном поклоне чуть не до земли. Сказал мягко:
— Ты звал.
— А ты не торопился, Ладуш. Вот эту мокрую — забери, приведи в человеческий вид, проверь. Она расскажет тебе, откуда взялась. Но только ему, — владыка выразительно глянул на Лин и снова обернулся к Ладушу. — А ты будешь держать язык за зубами, иначе я его вырву. Для остальных она — обычная новая анха в серале. Никаких слухов, это ясно? Легенду придумаешь сам.
— Да, Асир, — Ладуш склонил голову.
— На все тебе полчаса. Потом вы нужны мне оба. Если к тому моменту Сардара не будет во дворце, приведи Вагана с докладом.
Ладуш снова поклонился, повернулся к Лин:
— Пойдем.
Лин торопливо и неловко повторила поклон. Больше всего хотела сейчас спросить, зачем легенда, зачем «новая анха в серале», и не будет ли почтенный владыка так добр, чтобы вместо всего этого просто вернуть ее домой. Хотя бы попытаться. Но старший агент Линтариена вовсе не была дурой. Окажись она сама правителем в такой ситуации — не отпустила бы. Во-первых, кто, кроме нее, сможет опознать других чужаков? Во-вторых, отпустить такого вот случайного пришельца — все равно что пригласить в свой мир завоевателей. Разумно будет, наоборот, расспросить и прикинуть, нельзя ли самому стать завоевателем, или хотя бы почерпнуть что-нибудь полезное из рассказов о другом мире — это в третьих.
Адреналин, бушевавший в крови весь день, постепенно отпускал, и Лин начинала осознавать весь ужас происходящего. Домой она вернется разве что при очень большом, запредельном везении. Она во власти этого… Асира, как там его дальше? В полной, абсолютной власти. Правда, тот кажется весьма разумным правителем, но не факт, что участь чужачки станет от этого легче.
Ладуш вел быстро, Лин не успевала как следует осмотреться. Они миновали галерею с мраморной балюстрадой, за которой открывался потрясающий вид на огромный цветущий сад, вошли во дворец: снова мрамор, позолота, витражи, росписи и очень много стражи. У каждой двери — мрачные кродахи и клибы, вооруженные до зубов кто кривыми саблями, кто мечами. Широкие, убегающие вверх лестницы, огромные окна, благодаря которым во дворце было светло, как на улице. Мягкие яркие ковры приглушали шаги. Тяжелые ароматы благовоний кружили голову.
— Входи, — сказал Ладуш и отступил, пропуская Лин вперед. Они оказались в большой светлой комнате, при одном взгляде на которую можно было догадаться, кому она принадлежит. Лин даже усмехнулась — то же невообразимое смешение цветов. От ткани на стенах до легких ширм с дикими орнаментами и откровенными сценами. Сплетались тела, изгибались в недвусмысленных позах фигуры на резных подлокотниках мягкого дивана, даже витражи на окнах, и те рассказывали трогательную историю страстной любви кродаха и анхи. К щекам прилил жар, Лин опустила глаза. Захотелось сказать что-нибудь едкое, например, что она впервые встречает настолько озабоченного клибу, но язвить приближенным владыки было не лучшей идеей.
— Итак, откуда же ты взялась? Выкладывай, здесь никто не услышит, а я пока подберу тебе наряд, — Ладуш скрылся за ширмой и, судя по стуку дерева и шороху тканей, углубился в подбор «наряда». Оставалось лишь надеяться, что не такого же пестрого, как у него.
В этот раз Лин обошлась без подробностей: помнила, что у них лишь полчаса, и рассказала самое основное. Ладуш не перебил ни разу, а взглянув в его лицо, когда тот появился из-за ширм с ворохом тканей в руках, Лин и вовсе засомневалась, что он слушал. И первые слова сомнений не развеяли:
— Теперь в ту дверь. Как следует вымыться не успеешь, но хотя бы быстрое омовение.
За дверью оказалась купальня. С мраморных бортиков, из раскрытых пастей зубастых чешуйчатых тварей били струи воды.
— Раздевайся, — сказал Ладуш. — Я не знаю, как принято в вашем мире, но в нашем к владыке допускаются только здоровые, чистые во всех смыслах анхи. Необходимые процедуры проведем позже, пока только беглый поверхностный осмотр. Судя по тому, что меток на тебе нет, в постоянном контакте с кродахом ты не состоишь. Сколько было партнеров в последние три месяца, сколько вязок за это время пережила и насколько активна твоя постельная жизнь вообще? Во избежание печальных последствий врать не советую.
— Но я, — Лин потянула рубашку через голову, чтобы не возиться с пуговицами и заодно скрыть лицо, — я не собираюсь быть допущенной к владыке!
— Ты уже сама себя к нему допустила, — бесстрастно ответил Ладуш. — Влезла в сад и разговаривала с ним в возмутительной близости. Неважно, как далеко зайдет владыка, но он планирует общаться с тобой, и я должен принять меры. Тем более, совсем скоро ты окажешься в серале. Я жду ответов.
— Логично, — пробормотала Лин. С другой стороны, никаких интимных тайн она не выдаст, за полным неимением таковых. — Хорошо, мой ответ: нисколько, нисколько и снова нисколько. Я на подавителях.
— На чем? — удивленно спросил Ладуш.
— На гормональных препаратах, подавляющих естественный цикл анхи. Один укол, и ты на полгода свободна от зова плоти и прочих мешающих работе глупостей, — Лин стащила брюки вместе с бельем и погрузилась в горячую, исходящую душистым паром воду. После вони Кипящих камней, купания в водопаде и беготни по крышам это было настоящее блаженство.
— Какой ужас, — сказал Ладуш. Лицо у него при этом оставалось абсолютно невозмутимым, но, кажется, он и правда был потрясен. — Лишить анху смысла жизни, попытаться восстать против природы. Ты пришла из поистине безумного мира. И что же, у тебя никогда не было связи с кродахом? Ни разу? Вообще? Но почему? И как насчет остальных — клибы, анхи? Такие союзы считаются у нас неприемлемыми, но исключения случаются.
— У меня есть смысл жизни! — возмутилась Лин. — Я люблю свою работу, она нужна людям, приносит ощутимую пользу городу. Старший агент в двадцать пять лет, да еще в столичном управлении, — это, знаете, не каждому удается!
Ладуш молчал, и Лин, вздохнув и отвернувшись, все-таки ответила на его вопрос:
— Мы пробовали с другом ласки ртом, давно, еще когда учились. Как-то после вечеринки, напились, расслабились. Друг клиба, если это важно. Не понравилось совсем, если честно, ни мне, ни ему. Вот говорят, звезды в глазах, дух захватывает, то-се. Да я вам скажу, куда больше дух захватывает, когда бежишь по крышам за очередным гадом или смотришь в глаза убийце, когда у тебя в рукаве остался единственный дротик. Или вот как сегодня, когда вниз летела и думала, что разобьюсь. А это… бррр, гадость! — она передернулась. — Что люди в этом находят, вообще после того раза не понимаю. Если только родить решишь, можно как-то вытерпеть, — она пожала плечами и окунулась с головой, крепко зажмурившись и заткнув уши. Вынырнула, отжала ладонями волосы. — Хорошая у вас купальня, жаль вылезать, но пора, наверное?
— Да, пора. Иди сюда. Я должен тебя осмотреть. Работающая анха. Безумие, чистое безумие. Но владыку все это заинтересует, я уверен. Он любит…— Ладуш улыбнулся, мягко и в то же время как-то очень коварно. — Любит все нескучное.
На бортике ждало огромное махровое полотенце, Лин вытерлась, довольно вздохнула: ощущение было, будто заново родилась. Что, интересно, в воду добавили? Повернулась к Ладушу:
— Осмотреть? Со мной вроде все в порядке.
— Предоставь судить об этом профессионалу, — Ладуш придвинулся ближе, обнял ладонями лицо, рассматривая его со всех сторон. Что он там искал, Лин не поняла, но никаких неприятных ощущений не было до тех пор, пока ей не приподняли губы.
— Зубы хорошие. Открой рот.
Лин открыла, даже подвигала языком — мало ли что Ладуш там искал. Тот хмыкнул и продолжил, провел руками от плеч до запястий, осторожно прощупал груди, живот. Сместился ниже, так что Лин дернулась — нет, ничего неприятного не происходило, но уже одно то, что ее ощупывали со всех сторон, вызывало дискомфорт и внутренний протест. Никогда не любила медосмотры.
— Кожные покровы чистые, волос на теле почти нет. Наружные половые органы в порядке, — бормотал Ладуш, не ей, сам себе. — Что с тобой не так, интересно. Как можно лишить себя естественных радостей? Жизненно необходимых для анхи радостей?
Ладуш оказался сзади, положил ладонь на спину, велел:
— Нагнись немного. Ничего страшного не происходит, расслабься
Наклонилась, чужие пальцы раздвинули ягодицы, надавили, коротко стриженый ноготь слегка царапнул анус, кончик пальца продавился внутрь, совсем неглубоко, но Лин дернулась.
— Все-все, — успокаивающе сказал Ладуш. — Здесь ты девственна, вижу.
И…
От ануса его пальцы двинулись вниз, бесцеремонно раздвигая мягкие складки в промежности, пока не толкнулись во влагалище.
— Эй! — Лин отскочила вперед и выпрямилась. Вот уж чего она позволять не хотела. Не какому-то пестрому хмырю в другом мире, пусть он хоть сто раз безопасный в этом плане клиба и вообще приближенный местного владыки.
— Надо же, совсем сухая. Все, все, не бойся, — Ладуш погладил ее по плечу, словно успокаивая.
— Я не боюсь, — Лин развернулась, поймала удивленный взгляд. — Мне неприятно. Очень, — добавила с нажимом.
— Это бывает. Одевайся. — Ладуш отошел вымыть руки. Одежда, приготовленная им, лежала на низкой скамье. Шаровары из легкой, незнакомой Лин ткани, к счастью, не прозрачные и не пестрые, вполне сдержанного бледно-синего цвета. Тончайшая рубашка, на тон светлее, с тугими, расшитыми серебром манжетами. Какой-то странно перекрученный, в мелкую складку, кусок ткани, тоже бледно-синий. Повертев его в руках, Лин спросила:
— Что это?
— Поддерживать грудь, — пояснил Ладуш. — У тебя совсем небольшая, можно не надевать.
— Никогда не носила лифы, — кивнула Лин. Надела шаровары, рубашку. Осмотрела себя, спросила растерянно: — И все? Вот так? Я же в этом как будто голая!
Даже шаровары, на первый взгляд показавшиеся вполне приличными, без белья смотрелись слишком откровенно. А уж рубашка… в ней же не то что соски или пупок, каждая родинка видна будет!
— В этом и смысл, — заявил Ладуш. — Кродахи любят смотреть на анх. Но это не для других, это — для владыки. Теперь пояс.
Протянул ей… нечто. Больше похожее на косынку, чем на пояс, тоже тонкое, белое, полупрозрачное, сплошь ушитое звенящими серебряными... монетками, что ли? Это мало того что она тут будет сиськами светить, так еще и звенеть при каждом шаге?!
— Послушайте, — Лин старалась говорить твердо и убедительно, но голос предательски подрагивал. — Я не привыкла демонстрировать свои прелести перед всем городом! У вас точно нет чего-нибудь поплотнее?
— Ты не в городе. Ты во дворце владыки Асира.
— Перед всем дворцом — тоже! — уже почти в панике отрезала Лин.
— Подними руки и стой смирно, помогу с поясом, — голос Ладуша потяжелел, ясно давая понять, что не в поясе дело, а… в чем? Ну да, у них мало времени, владыка ждет, и некогда уговаривать капризную анху из другого мира или искать ей другую одежду? Лин подняла руки и крепко зажмурилась. Она не в том положении, чтобы бунтовать. Пока что ее встретили… не так уж плохо, наверное? Выслушали, поверили, не бросили в тюрьму или в допросную. Ладно. Выдержит как-нибудь этот прозрачный ужас, который местные анхи считают одеждой.
— Белый — цвет владыки, — зачем-то пояснил Ладуш, крепко затягивая узел на ее бедре, чуть ниже талии. — Все его анхи носят что-нибудь белое. Синий тебе не идет, но эту проблему мы решим позже
.— Мне все равно, — пробормотала Лин. Она еще не успокоилась после бесцеремонного осмотра, прозрачная одежда нервировала, и всплывшее вдруг в памяти «неважно, как далеко зайдет владыка» заставило сжаться и задрожать.
