Лин раз десять напомнила себе, что она здесь, можно сказать, по работе. На опознании. Да, именно так, и ничего больше. Есть задача — найти среди нелегалов из трущоб таких же, как она сама, пришельцев из Красного Утеса. И наряд анхи, роскошный, вызывающе нефункциональный и отвратительно непотребный, можно рассматривать как… маскировку? Элемент работы под прикрытием? Такой же, как приказ прикоснуться, привлекая внимание, если увидит «своих». «А потом не шарахаться и не обороняться», — напомнила себе Лин. Ей не нравилось это предупреждение, обещающее нечто малоприятное. Но владыка прав: нельзя даже случайно раскрыть, кто она и откуда. Значит, придется держать себя в руках, что бы ни происходило. Она — анха повелителя, элитная, бездна ее забери, будто ищейка-медалист из питомника, щенки от которой стоят больше, чем весь месячный бюджет их управления, включая зарплату Каюма. Она любому здесь может нахамить, и ничего ей за это не будет. Может демонстративно спросить, почему здесь такая вонь, и эти кродахи кинутся мыть и чистить свои гнилые отстойники. И мыться сами.
Но есть и цена — беспрекословное повиновение владыке. Свобода, любимая работа, смысл жизни. Шагу не ступи без спроса и без охраны. Одевайся в то, что тебе дадут, а не в то, что нравится и удобно. Даже обувь… особенно обувь! Лин уже ненавидела эти тапки без задников, ограничивающие свободу передвижения не хуже кандалов. В них чувствовала себя неловкой и неуклюжей, приходилось постоянно смотреть под ноги, хотя здесь, в полной кродахов казарме, это только к лучшему. Именно среди кродахов самый большой процент агрессивных недоумков, которых легко спровоцировать даже взглядом, а в здешнюю стражу, похоже, как раз таких и набирают.
Начальник стражи, высоченный плечистый детина в черном балахоне с золотым поясом и черных же шароварах, с двумя кривыми саблями и тремя кинжалами, производил устрашающее впечатление. Злые темные глаза смотрели с одинаковой угрозой на всех без разбору, от стражников до Лин, и только при взгляде на владыку выражение некрасивого крупного лица с неправильными чертами разительно менялось — разглаживались хмурые складки на лбу, а в глазах читались неподдельный восторг и почти рабская привязанность.
Он шел слева от Асира, на полшага позади и, кажется, изо всех сил старался понять, доволен ли тот, не гневается ли, что у него на уме, погладит ли по голове, как послушного пса, или пнет в брюхо, чтобы не путался под ногами.
Внутри длинного здания пахло немного лучше — все тот же пот разгоряченных постоянной муштрой тел, но хотя бы помойкой не воняло, и Лин отважилась дышать полной грудью. Они шли по живому коридору — стражники стояли густо вдоль обеих стен, склоняли головы при приближении владыки, от них разило почтением и страхом, но за страхом угадывалось вожделение к полуголой анхе. Было так тихо, что отчетливо слышался шелест одежды и шаги Сардара, который, единственный из всех здесь, был одет, по мнению Лин, подходящим образом: в плотные кожаные штаны, отлично годившиеся как для скачки, так и для драки, и мягкие, удобные сапоги.
В огромном помещении их ждали. Засуетились, почтительно кланяясь, невзрачные клибы в сером, разбегаясь от приземистого кресла, в которое и опустился Асир. Рядом с креслом, у ног владыки, с такими же почтительными поклонами положили большую подушку с крупными золотыми кистями. Лин почему-то сразу поняла, что это для нее. А в следующее мгновение в едва уловимом жесте дрогнули на подлокотнике пальцы Асира. Тот, кажется, был уверен, что она очень внимательно наблюдает.
— Выводите, — сказал, когда Лин, отчаянно давя в себе раздражение, устроилась у его ног. — Медленно, по одному.
В следующий час она убедилась, что жители трущоб одинаковы во всех мирах. Оборванные, истощенные, опустившиеся. Нагло или трусливо заискивающие. Готовые умолять или вцепиться в глотку. Лица, лица, лица. Пальцы владыки отстукивали рваный ритм по подлокотнику. Иногда что-то спрашивал у очередного нелегала первый советник, выслушивал ответ и бросал почтительно ожидающему стражнику: «К остальным». Или: «Этого отдельно».
Лин уже почти поверила, что из Утеса здесь никого больше нет. Или погибли, или ее одну угораздило вместо склизких камней на дне водопада приземлиться в ином мире. Но очередной вошедший доказал: нет, не только она такая «везучая». А еще — что старший агент Линтариена не ошибается, беря след, и что есть в мире справедливость, хотя бы иногда. Узкое длинное лицо сынка Пузана украшал огромный, налившийся до густо-фиолетового цвета фингал, губы были разбиты, и самомнение, похоже, тоже разлетелось вдребезги. По крайней мере, он молчал и смотрел… с подобострастием? Недоумением? Скорее, просто жалобно, как побитый щенок.
Лин потянулась, повела плечами, слегка повернула голову, поймав взгляд владыки. Казалось, тот ждал любого знака, достаточно просто посмотреть. Но все-таки — приказ есть приказ — коснулась его руки самыми кончиками пальцев. Почти как ласка. Ну да, все правильно: анха заскучала и решила привлечь внимание.
Владыка склонился к ней, опустил ладонь на голову, прошелся пальцами по щеке — вот это была и правда ласка, спросил едва слышно, почти касаясь губами губ:
— Этот?
— Да, — выдохнула Лин — прямо в эти губы, и полыхнула смущением, отметив вдруг, насколько... не так это прозвучало. Не по-рабочему. Совсем не как «да, вон тот, который третий слева»...
Лицо владыки не изменилось, только едва заметно, на долю секунды сжались челюсти.
— Смотрим дальше, — сказал он и коснулся лба невесомым, почти отеческим поцелуем.
— Понял, — донеслось тоже тихое и отрывистое от Сардара.
Дальше прошло несколько незнакомых лиц, а потом Лин едва не упустила еще одного «своего». Сутулого полуседого клибу уже уводили, когда почудилось что-то в походке, фигуре, движении. Точно так же приволакивал ногу и дергал плечом Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине, преуспевающий бизнесмен и содержатель подпольной арены и игорного дома в Верхнем городе, арестованный год назад за неуплату налогов и сбежавший из-под охраны. Точнее, сбежавший вместе с охраной — чего только не сделает хороший куш. Тогда, правда, был он роскошным и холеным, любимцем скучающих анх и кродахов с деловой хваткой. Узнать его в оборванце с пустым взглядом и в самом деле было сложно.
Лин прикусила губу, потянулась рукой назад, за голову, нашла пальцы владыки на подлокотнике и сжала — кажется, сильнее, чем требовалось.
Асир мягко погладил по плечу, задевая кончиками пальцев шею, осознанным, привычным жестом. Сказал, на этот раз громко:
— Потерпи, осталось немного. Если совсем соскучилась, можешь погулять.
— В свинарниках не гуляю, — Лин постаралась вложить в голос презрение «элитной» к грязи и вони. — Я потерплю, владыка.
Асир тихо, одобрительно рассмеялся.
— Слышал, Ваган, почисти свой свинарник, воротит.
— Да, владыка, сию секунду, — хрипло ответил начальник стражи. Лин не видела его лица и не собиралась оборачиваться, но почему-то казалось, что выглядит оно сейчас выразительно пристыженным и скорбным. — Я не думал, что вы приедете с…
— Нет, позже, — резко отозвался Асир. — Вводите следующего.
Почему-то Лин была уверена, что следующий окажется местным — после всего двух человек за час с лишним не могут же вдруг земляки косяком пойти? Как там называется теория равномерного распределения?.. И мысли старшего агента занимало сейчас не опознание, а внезапно настигший вопрос: когда она колола подавитель? Три месяца назад или уже четыре? Или больше? Вести точный учет не было нужды, достаточно забить дату в календарь, чтобы вовремя получить напоминание. Но календарь с датой остался дома. А здесь… здесь она слишком неправильно, ярко, стыдно реагирует на прикосновения кродаха. Так и до течки недалеко!
Тут Лин вспомнила разговор с Ладушем, из которого ясно было: о подавителях в этом мире и слыхом не слыхали. Значит, течки в любом случае не миновать, месяцем раньше, месяцем позже, какая разница!
Медленно, но верно ее охватывала самая настоящая паника. Даже то, что запах владыки казался «вкусным», теперь наводило ужас. Она станет озабоченной течной анхой, на уме у которой только…
— Что происходит? — на этот раз владыка склонился сам. Обе ладони легли на плечи, и Лин, не сдержавшись, вздрогнула, понадеялась только, что не слишком заметно для всех. — От тебя фонит страхом на все казармы. Остановить опознание?
Заставить себя обернуться она не смогла: казалось, любое движение сделает ощущение чужих ладоней на плечах — ладоней кродаха, запах которого ей нравится! — невыносимо острым. Волнующим. Возбуждающим, бездна все забери! Но владыка ждал ответа от своей анхи, молчать было нельзя. Лин задрала голову и чуть не рассмеялась при виде опрокинутого лица повелителя.
— Все в порядке, владыка, это… личное. Не вовремя подумалось. Прошу прощения.
Опустила голову и замерла, уткнувшись взглядом в очередного оборванца. Тот смотрел в упор, бесстрастное бледное лицо ничего не выражало, только уголок губ дергался. Но Лин вспыхнула жаром вся, сразу — от двух, нет, трех одновременно взорвавших мозг мыслей. Этот человек увидел ее в совершенно неподобающей ситуации. Этот человек узнал старшего агента Линтариену, еще бы он не узнал! И… если кто здесь и может решить проблему с подавителями, то именно он. Трижды лауреат всемирной премии фармацевтов «Полноценная жизнь», разработчик корректирующих половую активность препаратов для анх и кродахов. Та еще скользкая сволочь, конечно, но именно сейчас старшему агенту Линтариене было плевать с вершины Красного Утеса на моральные качества профессора Суфьяна Саада, который, кстати, уже три года считался мертвым.
— Это последний, — сказал Сардар.
— Оставить здесь, — отозвался Асир, с такой отчетливой угрозой в голосе, что у Лин даже немного прояснилось в голове, хотя взять себя в руки она сумела не сразу. Слишком много эмоций, слишком сложно остаться бесстрастной в такой ситуации. Но владыка больше не касался ее, так было гораздо легче. — Остальные — вон отсюда. Сардар, ты знаешь, что делать.
Скупые приказы Вагана, звучные распоряжения Сардара — все слилось в один нестройный гул. Помещение очистилось так быстро, как это вообще возможно при таком количестве охраны. А Лин упорно смотрела в пол, стараясь восстановить дыхание, успокоить взбудораженные мысли. Она, бездна бы все это побрала, профессионал. Всегда знала, что делать, и отлично справлялась со своей работой. Ей просто нужна передышка, чтобы снова стать собой, а не безмозглой анхой, у которой, кроме течки и кродахов, нет за душой ничего.
Когда наконец выпрямилась, рядом были только Сардар, владыка и те, кого Лин опознала, как «своих».
— Хочешь сначала говорить с ними сама? — спросил Асир.
Особого смысла в разговорах не было: прежние дела остались в прежнем мире, не имело никакого значения, как мертвый профессор Саад вдруг оказался живым, куда делись неправедно нажитые деньги господина Два-к-Дюжине, и даже, кто именно столкнул в Кипящие камни вот этого ублюдочного кродаха с фингалом на половину морды. Но кое о чем стоило спросить.
— Да, — Лин встала с раздражавшей до зубовного скрежета подушки, выпрямилась и резко выдохнула. Отбросить все лишнее. Только работа. — В порядке обратной очередности. Ты, — она ткнула пальцем в сынка Пузана. — Молодой идиот, который решил, что он круче всех, только потому что его папаша имеет кое-какую власть. Или власть имеет его. Твои похождения в наших трущобах я знаю. Что было здесь?
— Что? — Кажется, ему не только подбили глаз, но и выбили пару зубов, потому что вырвалось это «что» с присвистом и шипением. — Я не… Откуда ты… — А потом включился кродах. Такое иногда случалось с особенно наглыми подонками. Анх они воспринимали как низшую касту, как вещь, о которую при желании можно вытереть ноги.
— Ты знаешь, кто я! — обрадовался золотой мальчик. — Верни меня немедленно домой! И сними это! — он потряс связанными руками. — Дебилка, что ты смотришь! Ты знаешь, кто я! За что вы деньги получаете, куда идут налоги, почему тебе потребовалась неделя, целая проклятая неделя, чтобы меня найти?!
Сардар оказался рядом раньше, чем Лин успела поставить на место эту пакость. Быстро рубанул ребром ладони по шее сзади, так что подонок с воем повалился на пол.
— Помни свое место, отребье! И разевай пасть, только отвечая на вопросы.
Под омерзительное всхлипывание и уверения, что да, он ответит, на все ответит, Сардар отступил.
— Я провалился в проклятый водопад. Мне пробили голову, я чуть не сдох в этой вонючей дыре, прямо на камнях. Потом пополз, полз, полз и выполз. А тут эти. Стая, так они себя называют. Рыжий, тупая скотина, сказал, что я… я… — он задохнулся, закашлялся, выплевывая на пол слюну и кровь.
— Что ты псих и подстилка для настоящих кродахов? Он тебе польстил. Вернуться пробовал?
— Я не знал… не помнил, где…
— Ясно. Ты, — Лин повернулась к следующему. — Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине. Побег из-под охраны год назад. Как здесь оказался?
— Простите, с кем имею высокую честь беседовать?
— Неважно. Отвечай.
Бывший делец вздохнул, слегка развел руками и склонил голову в точно выверенном поклоне. Изысканные манеры возвращались к нему со скоростью идущего с моря торнадо, но в сочетании с драной, заскорузлой от пота рубахой и грязными босыми ногами смотрелось это убого. Образ лощеного светского повесы не выдержал испытания трущобами, а вот былая склонность к темным делишкам должна была здесь расцвести пышным цветом.
— Я, видите ли, имел несчастье довериться не тем людям. Мне пообещали убежище, транспорт в безопасное место… Вынудили перевести деньги… К слову сказать, могу ли я надеяться?..
— Вернуться пробовал? Чем здесь год занимался, почему к властям не обратился?
— Куда мне было возвращаться! — Кадим театрально всплеснул руками. — В тюрьму? А после — стать нищим? Побираться в Нижнем?
— А здесь — не побирался?
— Нашлись люди, сумевшие оценить мои скромные таланты, — обтекаемо ответил тот.
— Ясно. Ваш клиент, видимо, — Лин бросила быстрый взгляд на первого советника. — О талантах господина Кадима могу рассказать во всех подробностях, если пожелаете — материалы дела помню.
Сардар отрывисто кивнул.
— И последний, — Лин внимательно осмотрела стоявшего чуть в стороне профессора. — Вы-то как здесь очутились, достоуважаемый господин Саад? И кого, позвольте узнать, похоронили вместо вас?
— Кого похоронили, тот уже ни о чем не расскажет. А вы, я вижу, неплохо устроились, — черные умные глаза профессора откровенно смеялись. Его, похоже, абсолютно не волновало, что он в ближайшее время может отправиться на плаху или в тюрьму. А вся ситуация забавляла. — Шаровары вам идут, агент, или, вернее сказать, личная анха достопочтенного владыки. — Он вдруг поклонился Асиру, без заискивания, спокойно, будто и впрямь выражал уважение.
Кровь бросилась в лицо. Лин глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
— Я уже и забыла, как мастерски вы умеете выводить из себя. Что ж, раз так потрудились, обустраивая собственную смерть, можно даже не спрашивать, пытались ли вернуться. А зря, профессор, — Лин не смогла отказать себе в удовольствии хотя бы в малом уесть ядовитую сволочь. — Ведь проходили только свидетелем. Вряд ли этот мир предложит вам четвертую премию, господин трижды лауреат. А вы успели поизноситься.
Но есть и цена — беспрекословное повиновение владыке. Свобода, любимая работа, смысл жизни. Шагу не ступи без спроса и без охраны. Одевайся в то, что тебе дадут, а не в то, что нравится и удобно. Даже обувь… особенно обувь! Лин уже ненавидела эти тапки без задников, ограничивающие свободу передвижения не хуже кандалов. В них чувствовала себя неловкой и неуклюжей, приходилось постоянно смотреть под ноги, хотя здесь, в полной кродахов казарме, это только к лучшему. Именно среди кродахов самый большой процент агрессивных недоумков, которых легко спровоцировать даже взглядом, а в здешнюю стражу, похоже, как раз таких и набирают.
Начальник стражи, высоченный плечистый детина в черном балахоне с золотым поясом и черных же шароварах, с двумя кривыми саблями и тремя кинжалами, производил устрашающее впечатление. Злые темные глаза смотрели с одинаковой угрозой на всех без разбору, от стражников до Лин, и только при взгляде на владыку выражение некрасивого крупного лица с неправильными чертами разительно менялось — разглаживались хмурые складки на лбу, а в глазах читались неподдельный восторг и почти рабская привязанность.
Он шел слева от Асира, на полшага позади и, кажется, изо всех сил старался понять, доволен ли тот, не гневается ли, что у него на уме, погладит ли по голове, как послушного пса, или пнет в брюхо, чтобы не путался под ногами.
Внутри длинного здания пахло немного лучше — все тот же пот разгоряченных постоянной муштрой тел, но хотя бы помойкой не воняло, и Лин отважилась дышать полной грудью. Они шли по живому коридору — стражники стояли густо вдоль обеих стен, склоняли головы при приближении владыки, от них разило почтением и страхом, но за страхом угадывалось вожделение к полуголой анхе. Было так тихо, что отчетливо слышался шелест одежды и шаги Сардара, который, единственный из всех здесь, был одет, по мнению Лин, подходящим образом: в плотные кожаные штаны, отлично годившиеся как для скачки, так и для драки, и мягкие, удобные сапоги.
В огромном помещении их ждали. Засуетились, почтительно кланяясь, невзрачные клибы в сером, разбегаясь от приземистого кресла, в которое и опустился Асир. Рядом с креслом, у ног владыки, с такими же почтительными поклонами положили большую подушку с крупными золотыми кистями. Лин почему-то сразу поняла, что это для нее. А в следующее мгновение в едва уловимом жесте дрогнули на подлокотнике пальцы Асира. Тот, кажется, был уверен, что она очень внимательно наблюдает.
— Выводите, — сказал, когда Лин, отчаянно давя в себе раздражение, устроилась у его ног. — Медленно, по одному.
В следующий час она убедилась, что жители трущоб одинаковы во всех мирах. Оборванные, истощенные, опустившиеся. Нагло или трусливо заискивающие. Готовые умолять или вцепиться в глотку. Лица, лица, лица. Пальцы владыки отстукивали рваный ритм по подлокотнику. Иногда что-то спрашивал у очередного нелегала первый советник, выслушивал ответ и бросал почтительно ожидающему стражнику: «К остальным». Или: «Этого отдельно».
Лин уже почти поверила, что из Утеса здесь никого больше нет. Или погибли, или ее одну угораздило вместо склизких камней на дне водопада приземлиться в ином мире. Но очередной вошедший доказал: нет, не только она такая «везучая». А еще — что старший агент Линтариена не ошибается, беря след, и что есть в мире справедливость, хотя бы иногда. Узкое длинное лицо сынка Пузана украшал огромный, налившийся до густо-фиолетового цвета фингал, губы были разбиты, и самомнение, похоже, тоже разлетелось вдребезги. По крайней мере, он молчал и смотрел… с подобострастием? Недоумением? Скорее, просто жалобно, как побитый щенок.
Лин потянулась, повела плечами, слегка повернула голову, поймав взгляд владыки. Казалось, тот ждал любого знака, достаточно просто посмотреть. Но все-таки — приказ есть приказ — коснулась его руки самыми кончиками пальцев. Почти как ласка. Ну да, все правильно: анха заскучала и решила привлечь внимание.
Владыка склонился к ней, опустил ладонь на голову, прошелся пальцами по щеке — вот это была и правда ласка, спросил едва слышно, почти касаясь губами губ:
— Этот?
— Да, — выдохнула Лин — прямо в эти губы, и полыхнула смущением, отметив вдруг, насколько... не так это прозвучало. Не по-рабочему. Совсем не как «да, вон тот, который третий слева»...
Лицо владыки не изменилось, только едва заметно, на долю секунды сжались челюсти.
— Смотрим дальше, — сказал он и коснулся лба невесомым, почти отеческим поцелуем.
— Понял, — донеслось тоже тихое и отрывистое от Сардара.
Дальше прошло несколько незнакомых лиц, а потом Лин едва не упустила еще одного «своего». Сутулого полуседого клибу уже уводили, когда почудилось что-то в походке, фигуре, движении. Точно так же приволакивал ногу и дергал плечом Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине, преуспевающий бизнесмен и содержатель подпольной арены и игорного дома в Верхнем городе, арестованный год назад за неуплату налогов и сбежавший из-под охраны. Точнее, сбежавший вместе с охраной — чего только не сделает хороший куш. Тогда, правда, был он роскошным и холеным, любимцем скучающих анх и кродахов с деловой хваткой. Узнать его в оборванце с пустым взглядом и в самом деле было сложно.
Лин прикусила губу, потянулась рукой назад, за голову, нашла пальцы владыки на подлокотнике и сжала — кажется, сильнее, чем требовалось.
Асир мягко погладил по плечу, задевая кончиками пальцев шею, осознанным, привычным жестом. Сказал, на этот раз громко:
— Потерпи, осталось немного. Если совсем соскучилась, можешь погулять.
— В свинарниках не гуляю, — Лин постаралась вложить в голос презрение «элитной» к грязи и вони. — Я потерплю, владыка.
Асир тихо, одобрительно рассмеялся.
— Слышал, Ваган, почисти свой свинарник, воротит.
— Да, владыка, сию секунду, — хрипло ответил начальник стражи. Лин не видела его лица и не собиралась оборачиваться, но почему-то казалось, что выглядит оно сейчас выразительно пристыженным и скорбным. — Я не думал, что вы приедете с…
— Нет, позже, — резко отозвался Асир. — Вводите следующего.
Почему-то Лин была уверена, что следующий окажется местным — после всего двух человек за час с лишним не могут же вдруг земляки косяком пойти? Как там называется теория равномерного распределения?.. И мысли старшего агента занимало сейчас не опознание, а внезапно настигший вопрос: когда она колола подавитель? Три месяца назад или уже четыре? Или больше? Вести точный учет не было нужды, достаточно забить дату в календарь, чтобы вовремя получить напоминание. Но календарь с датой остался дома. А здесь… здесь она слишком неправильно, ярко, стыдно реагирует на прикосновения кродаха. Так и до течки недалеко!
Тут Лин вспомнила разговор с Ладушем, из которого ясно было: о подавителях в этом мире и слыхом не слыхали. Значит, течки в любом случае не миновать, месяцем раньше, месяцем позже, какая разница!
Медленно, но верно ее охватывала самая настоящая паника. Даже то, что запах владыки казался «вкусным», теперь наводило ужас. Она станет озабоченной течной анхой, на уме у которой только…
— Что происходит? — на этот раз владыка склонился сам. Обе ладони легли на плечи, и Лин, не сдержавшись, вздрогнула, понадеялась только, что не слишком заметно для всех. — От тебя фонит страхом на все казармы. Остановить опознание?
Заставить себя обернуться она не смогла: казалось, любое движение сделает ощущение чужих ладоней на плечах — ладоней кродаха, запах которого ей нравится! — невыносимо острым. Волнующим. Возбуждающим, бездна все забери! Но владыка ждал ответа от своей анхи, молчать было нельзя. Лин задрала голову и чуть не рассмеялась при виде опрокинутого лица повелителя.
— Все в порядке, владыка, это… личное. Не вовремя подумалось. Прошу прощения.
Опустила голову и замерла, уткнувшись взглядом в очередного оборванца. Тот смотрел в упор, бесстрастное бледное лицо ничего не выражало, только уголок губ дергался. Но Лин вспыхнула жаром вся, сразу — от двух, нет, трех одновременно взорвавших мозг мыслей. Этот человек увидел ее в совершенно неподобающей ситуации. Этот человек узнал старшего агента Линтариену, еще бы он не узнал! И… если кто здесь и может решить проблему с подавителями, то именно он. Трижды лауреат всемирной премии фармацевтов «Полноценная жизнь», разработчик корректирующих половую активность препаратов для анх и кродахов. Та еще скользкая сволочь, конечно, но именно сейчас старшему агенту Линтариене было плевать с вершины Красного Утеса на моральные качества профессора Суфьяна Саада, который, кстати, уже три года считался мертвым.
— Это последний, — сказал Сардар.
— Оставить здесь, — отозвался Асир, с такой отчетливой угрозой в голосе, что у Лин даже немного прояснилось в голове, хотя взять себя в руки она сумела не сразу. Слишком много эмоций, слишком сложно остаться бесстрастной в такой ситуации. Но владыка больше не касался ее, так было гораздо легче. — Остальные — вон отсюда. Сардар, ты знаешь, что делать.
Скупые приказы Вагана, звучные распоряжения Сардара — все слилось в один нестройный гул. Помещение очистилось так быстро, как это вообще возможно при таком количестве охраны. А Лин упорно смотрела в пол, стараясь восстановить дыхание, успокоить взбудораженные мысли. Она, бездна бы все это побрала, профессионал. Всегда знала, что делать, и отлично справлялась со своей работой. Ей просто нужна передышка, чтобы снова стать собой, а не безмозглой анхой, у которой, кроме течки и кродахов, нет за душой ничего.
Когда наконец выпрямилась, рядом были только Сардар, владыка и те, кого Лин опознала, как «своих».
— Хочешь сначала говорить с ними сама? — спросил Асир.
Особого смысла в разговорах не было: прежние дела остались в прежнем мире, не имело никакого значения, как мертвый профессор Саад вдруг оказался живым, куда делись неправедно нажитые деньги господина Два-к-Дюжине, и даже, кто именно столкнул в Кипящие камни вот этого ублюдочного кродаха с фингалом на половину морды. Но кое о чем стоило спросить.
— Да, — Лин встала с раздражавшей до зубовного скрежета подушки, выпрямилась и резко выдохнула. Отбросить все лишнее. Только работа. — В порядке обратной очередности. Ты, — она ткнула пальцем в сынка Пузана. — Молодой идиот, который решил, что он круче всех, только потому что его папаша имеет кое-какую власть. Или власть имеет его. Твои похождения в наших трущобах я знаю. Что было здесь?
— Что? — Кажется, ему не только подбили глаз, но и выбили пару зубов, потому что вырвалось это «что» с присвистом и шипением. — Я не… Откуда ты… — А потом включился кродах. Такое иногда случалось с особенно наглыми подонками. Анх они воспринимали как низшую касту, как вещь, о которую при желании можно вытереть ноги.
— Ты знаешь, кто я! — обрадовался золотой мальчик. — Верни меня немедленно домой! И сними это! — он потряс связанными руками. — Дебилка, что ты смотришь! Ты знаешь, кто я! За что вы деньги получаете, куда идут налоги, почему тебе потребовалась неделя, целая проклятая неделя, чтобы меня найти?!
Сардар оказался рядом раньше, чем Лин успела поставить на место эту пакость. Быстро рубанул ребром ладони по шее сзади, так что подонок с воем повалился на пол.
— Помни свое место, отребье! И разевай пасть, только отвечая на вопросы.
Под омерзительное всхлипывание и уверения, что да, он ответит, на все ответит, Сардар отступил.
— Я провалился в проклятый водопад. Мне пробили голову, я чуть не сдох в этой вонючей дыре, прямо на камнях. Потом пополз, полз, полз и выполз. А тут эти. Стая, так они себя называют. Рыжий, тупая скотина, сказал, что я… я… — он задохнулся, закашлялся, выплевывая на пол слюну и кровь.
— Что ты псих и подстилка для настоящих кродахов? Он тебе польстил. Вернуться пробовал?
— Я не знал… не помнил, где…
— Ясно. Ты, — Лин повернулась к следующему. — Заир Кадим, он же Два-к-Дюжине. Побег из-под охраны год назад. Как здесь оказался?
— Простите, с кем имею высокую честь беседовать?
— Неважно. Отвечай.
Бывший делец вздохнул, слегка развел руками и склонил голову в точно выверенном поклоне. Изысканные манеры возвращались к нему со скоростью идущего с моря торнадо, но в сочетании с драной, заскорузлой от пота рубахой и грязными босыми ногами смотрелось это убого. Образ лощеного светского повесы не выдержал испытания трущобами, а вот былая склонность к темным делишкам должна была здесь расцвести пышным цветом.
— Я, видите ли, имел несчастье довериться не тем людям. Мне пообещали убежище, транспорт в безопасное место… Вынудили перевести деньги… К слову сказать, могу ли я надеяться?..
— Вернуться пробовал? Чем здесь год занимался, почему к властям не обратился?
— Куда мне было возвращаться! — Кадим театрально всплеснул руками. — В тюрьму? А после — стать нищим? Побираться в Нижнем?
— А здесь — не побирался?
— Нашлись люди, сумевшие оценить мои скромные таланты, — обтекаемо ответил тот.
— Ясно. Ваш клиент, видимо, — Лин бросила быстрый взгляд на первого советника. — О талантах господина Кадима могу рассказать во всех подробностях, если пожелаете — материалы дела помню.
Сардар отрывисто кивнул.
— И последний, — Лин внимательно осмотрела стоявшего чуть в стороне профессора. — Вы-то как здесь очутились, достоуважаемый господин Саад? И кого, позвольте узнать, похоронили вместо вас?
— Кого похоронили, тот уже ни о чем не расскажет. А вы, я вижу, неплохо устроились, — черные умные глаза профессора откровенно смеялись. Его, похоже, абсолютно не волновало, что он в ближайшее время может отправиться на плаху или в тюрьму. А вся ситуация забавляла. — Шаровары вам идут, агент, или, вернее сказать, личная анха достопочтенного владыки. — Он вдруг поклонился Асиру, без заискивания, спокойно, будто и впрямь выражал уважение.
Кровь бросилась в лицо. Лин глубоко вдохнула и медленно выдохнула.
— Я уже и забыла, как мастерски вы умеете выводить из себя. Что ж, раз так потрудились, обустраивая собственную смерть, можно даже не спрашивать, пытались ли вернуться. А зря, профессор, — Лин не смогла отказать себе в удовольствии хотя бы в малом уесть ядовитую сволочь. — Ведь проходили только свидетелем. Вряд ли этот мир предложит вам четвертую премию, господин трижды лауреат. А вы успели поизноситься.
