— Осторожнее, госпожа герцогиня, — сказал он с заметной хрипотцой в голосе, — я ведь могу привыкнуть к таким соблазнительным картинам по утрам.
Наверное, она должна была смутиться. Взгляд Астора с жадным вниманием скользил по ее плечам, растрепавшимся волосам, по обнаженной груди и едва прикрытым сбившимся одеялом бедрам — и то, прикрытым только потому, что она просто не сбросила его с себя целиком, когда поднималась. Но все в ней отзывалось и на его взгляд, и на голос совсем не смущением. А кровь приливала к щекам вовсе не от глупого стыда, как должна была. Но почему «должна»? Почему нужно обязательно стыдиться собственных желаний и смущенно краснеть от внимания собственного мужа? Она испытывала не стыд, а волнующую гордость. Ей хотелось, чтобы он смотрел на нее так всегда. Утром, вечером, под завистливыми и ненавидящими взглядами толпы. Она ведь тоже хочет смотреть на него, как никогда не смотрела ни на кого другого. Хочет дарить ему наслаждение и с благодарностью и нетерпением принимать то, что готов отдать ей он.
— Я хочу, чтобы ты привык. Это плохо?
— Нет.
Он протянул руку, коснулся груди, обвел самое чувствительное место, так что Рена закусила губу, растворяясь в этой возбуждающей ласке, из-под ресниц наблюдая, как завороженно Астор разглядывает твердеющий на глазах сосок.
— Хорошо. Настолько хорошо, что даже…
— Слишком? — она перевела дыхание, слегка качнувшись навстречу его руке.
— Слишком, — согласился Астор, переключая внимание на вторую грудь. — Или нет, — добавил задумчиво, убедившись, что здесь его прикосновения вызывают тот же самый эффект.
— Ты сейчас немного похож на безумного ученого, — усмехнулась Рена. — И как, ваше сиятельство, опыт удался?
— Кажется, я на пороге величайшего открытия.
— Оно радует?
— Очень. А еще безумно возбуждает.
Он обхватил ладонями ее талию, провел большими пальцами по животу, пристально следя за реакцией и, конечно, уловив легкую дрожь нетерпения.
— О чем ты думала, когда я проснулся? С таким… интригующим выражением лица?
— О том, что мне нравится на тебя смотреть, — она улыбнулась, укладывая руки поверх его рук. — И о том, почему тебя прозвали Черным Ястребом. С ястребом-то все понятно. Имя. Меня тоже кое-кто в детстве звал Земляничкой, — она поморщилась с легким раздражением, припомнив насмешки старшего конюха Морли. — Но Черный? Почему?
Астор неожиданно фыркнул. И вдруг одним быстрым движением опрокинул ее на кровать, перекатился, нависая сверху.
— Я стремителен и смертоносен?
— И кровожаден, — кивнула Рена, обхватывая его за шею.
— Моя душа черна, как чаща Чернолесья? — он подался ниже, и Рена качнулась навстречу, обхватывая его бедрами.
— И пугающа, как мороки Черногорья.
— Я очень страшный темный маг?
— Ужасающий. Но все-таки…
— Я брюнет, Рена. Еще немного — и ты увидишь Черного Ястреба во всей красе. Цвет вернется, когда восстановится магия.
Эрдбирен удивленно вздохнула, пытаясь представить. Астор смотрел на нее с пытливым ожиданием, сдерживался, растягивая это горячее, вязкое мгновение предвкушения. Она провела ладонями по его напряженным плечам, спине, коснулась бедер. Услышала резкий прерывистый выдох и потянула Астора на себя, раскрывая губы для поцелуя.
Ладонь удобно лежала на груди Астора. Под ладонью билось сердце. Сейчас его толчки были уже спокойными, равномерными. Они убаюкивали, словно покачивая на волнах стихающего удовольствия. Потяжелевшие веки так и норовили опуститься, но рука Астора на ее пояснице, легкие, слегка щекочущие прикосновения помогали упорно сопротивляться подступающей дремоте.
— Я вчера так и не успел спросить, как ты съездила.
— И почему же, интересно, не успел? — спросила Рена, пряча улыбку. Потерлась щекой о его плечо и почувствовала, как пальцы Астора вплетаются в волосы.
— Почему? — задумчиво переспросил он, будто и впрямь пытался вспомнить. — Сначала я был занят. Чем-то очень важным. Но ты тогда еще не вернулась. Потом меня кто-то отвлек. Потом мне пришлось уйти…
— Потом ты пропустил появление гостей.
— Пропустил, — покаялся Астор. — Но совсем немного. Я ведь успел на ужин.
— К первой перемене блюд, — фыркнула Рена. — И очень удивился.
— Я не думал, что так задержусь.
— Знаю, что календарь ты игнорируешь. Но что насчет часов? Хочешь, я подарю тебе будильник? И даже сама буду заводить его на самые важные мероприятия?
— Я подумаю об этом, — серьезно заявил он. — Так вот. Потом гости.
— И три бутылки “Слезы Арасса” в курительной. А Пенелопа уверяла меня, что Терес ненавидит “Слезу”, потому что она слишком терпкая. — Рена обвинительно потыкала пальцем Астору в грудь. — Пенелопа чего-то не знает? Или все три выпил ты?
— Это были какие-то очень маленькие бутылки. А беседа оказалась довольно увлекательной. И Терес… немного помог.
— Что ж. Мы добрались до самого интересного. Почему ты не успел спросить о Дорне после ухода гостей?
— Потому что… Появились неотложные дела.
— Настолько неотложные, что ты чуть было не обеспечил Арне сердечный приступ, а Керту — безвременную смерть от смущения и раскаяния.
Рена едва сдерживала смех. Уж слишком выразительной была бледность бедного дворецкого, который застал своего господина в несколько… разоблаченном виде. Но хуже всего было Керту, которого, воодушевленный после «Слезы Арасса» сверх всякой меры, его сиятельство герцог Гросс выставил едва ли не за шкирку сначала из портального зала, где после ухода Пенелопы и Тереса он внезапно осознал, что страшно соскучился по собственной жене. А потом и вовсе чуть не довел до обморока, прижимая к стене и требуя ответить, сколько раз тот нагло портил семейную жизнь своего господина. И сколько раз еще собирается испортить, до тех пор, пока его не вышвырнут отсюда со свистом на все четыре стороны.
— Им пора научиться стучать, прежде чем войти. И ждать за дверью до тех пор, пока позволят, — спокойно ответил Астор. — Уразуметь наконец, что я женат. И что моя жена может быть со мной где угодно, когда угодно, сколько угодно и в каком угодно виде.
Рена отчетливо угадала под этим спокойствием веселое удовлетворение. Она и вчера понимала, что Астор прекрасно осознает, что делает, и реакция слуг его от души забавляет. Ее саму все случившееся тоже позабавило. А когда Астор наконец выпустил оглушенного, помятого и слегка придушенного Керта и стиснул ее в объятиях, продолжив начатое в портальном зале, стало и вовсе не до недовольства, пусть даже и показного.
— А потом я не успел спросить, потому что…
— Торжественно нес меня через весь дом в спальню, — фыркнула Рена. — Как отвоеванный трофей. Странно, что не через кухню. После того, что ты устроил, это было бы вполне логично. Еще бы и там всех напугал.
— Я думал об этом.
Она удивленно приподняла голову и наткнулась на смеющийся взгляд.
— Шутишь?
— Абсолютно серьезен. Первоначальный план был именно такой. Нести через кухню. Там как раз наверняка толклась вся оставшаяся прислуга. Но мой коварный трофей слишком отвлекал от логичных поступков. Когда я взял тебя на руки… Последнее, о чем мог думать — устрашение слуг. Я и до спальни дошел на чистом упрямстве — мало ли в этом доме вполне подходящих удобных мест.
— В самом деле, — улыбнулась Рена, соглашаясь со всем сразу. И с тем, что подходящих мест очень много и не мешает их все как-нибудь… учесть. И с тем, что его сиятельство герцог Гросс вчера был слишком занят, чтобы успеть все на свете. — У Дорны все в порядке. Насколько может быть в порядке при ее обстоятельствах.
Дорна снимала несколько комнат над шляпной лавочкой в самой глубине торгового квартала. По соседству ютилась сапожная мастерская, а через два дома извилистый переулок с говорящим названием Пьянчужник уводил всех желающих в Кронбургские трущобы. Правда, оба крайних дома принадлежали торговой гильдии, там сдавались внаем комнаты для небогатых приезжих, явившихся в столицу по торговым делам или с прошениями. Так что мало-мальскую охрану не слишком спокойному месту гильдия обеспечивала.
У входа в шляпную лавочку дремал на крыльце мощный старик с обвисшими седыми усами, трубкой в зубах и огромными кулачищами, будто осознанно выставленными на всеобщее обозрение. Рена перехватила внимательный цепкий взгляд из-под обвисших полей мягкой вылинявшей шляпы и улыбнулась. Судя по всем этим выразительным мелочам и еще по реакции следовавшего за ней Вима, нарочито оглядывавшего все, что угодно, кроме колоритного старика, тот был не случайным прохожим, присевшим передохнуть после блужданий по торговому кварталу.
Дорна, к счастью, оказалась дома. Выслушав новости, зажала рукой рот, выскочила из комнаты и не появлялась до тех пор, пока немного не справилась с эмоциями. Пока ее не было, а издали доносились только приглушенные всхлипы, Рена успела как следует осмотреться. Хотя осматривать было почти нечего. Комната, служившая Дорне, видимо, одновременно гостиной и столовой, была крошечной, судя по всему, выгороженной из другой комнаты, побольше. Из окна открывался чудесный вид на огромную лужу прямо у выхода в Пьянчужник и два скрюченных дерева.
— Мы с Гленом собирались… переехать поближе к Ивовой роще, — тихо сказала вернувшаяся Дорна. — Как только устроимся. Там недалеко пруд и… И голубятни. Глен так любил… — У нее тряслись губы, пальцы теребили уже вымокший платок. — Говорил, они курлычут, как в детстве. Там есть домик. Совсем неподалеку. Мы договорились с хозяином. И он… Он обещал подождать… — Дорна судорожно вздохнула, и Рена, подойдя, прижала ее к себе, крепко обнимая.
Дорне не нужны были слова утешения. Да и чем тут утешишь? Какие слова могут приглушить такую боль? Какое сочувствие может помочь забыть о будущем, которое никогда не станет реальностью?
От боли и отчаяния Дорны у Рены перехватывало горло. Она привычно закрывалась, отгораживалась. Но чужая тоска находила самые крошечные зазоры в защите, затекала в них, разъедая напускное спокойствие, и становилась совсем не чужой, переплетаясь с сожалениями и страхами самой Эрдбирен.
Она молча гладила Дорну по спине, пережидая судорожные, сухие рыдания, и думала, что даже публичное четвертование виновных не вернет Дорне несбывшегося домика у Ивовой рощи и открытой, ласковой улыбки Глена.
— Прости. — Когда Дорна немного успокоилась, в ней родилось почти такое же отчаянное, как горе, чувство вины. Она прятала его под показной сухостью, отводила глаза и старалась держаться на почтительном расстоянии. — Я так благодарна тебе и его величеству!
— Не стоит. Я думаю, с родителями Глена свяжутся, но ты можешь немного успокоить их первой.
— Рена… — она вдруг осеклась и присела в глубоком реверансе, почтительно склонив голову. — Ваше сиятельство… я прошу прощения за все… За то что явилась вот так и… И за то что устроила тут. Я сделаю все, что угодно, чтобы отплатить…
— Боги! Дорна, ты с ума сошла?! — Рена, которую этот порыв напугал и удивил, схватила ее за плечи, заставляя подняться. Встряхнула, заглядывая в глаза: — Прекрати немедленно! Ты ничего мне не должна! Поняла?
— Должна. — Та упрямо покачала головой. — Должна и никогда не забуду об этом.
— Сделай-ка нам лучше чаю, — устало вздохнула Эрдбирен, вручая Дорне мешочек с новым сбором, который так удачно захватила с собой.
За чаем она не то, чтобы успокоилась, да этого и не стоило ждать, но как будто немного оттаяла. Спрашивать о чем-то было рискованно. Рена не настолько хорошо знала Дорну, чтобы понимать, какое неосторожное слово может причинить ей боль, особенно сейчас, когда и так везде болит. Они обе молчали, и это молчание ощущалось спокойным, хоть и слегка напряженным. А потом Дорна осторожно спросила:
— Скажи… Твой брак. Он ведь был договорным? — И тут же испугалась собственной вольности. Сказала быстро: — Прости. Это было бестактно. Просто… Забудь. Я не подумала.
Или думала слишком часто. Особенно перед тем, как решиться прийти за помощью к новоявленной герцогине Гросс. Эмоции Дорны, как и ее интерес, опасливый и в то же время острый, были объяснимыми. Хотелось, правда, выяснить, откуда она вообще узнала о ее свадьбе. Из газет? Или от кого-то из знакомых, входящих в высшее общество Кронбурга? Уж не Энида ли Мольен ей об этом рассказала? Та, в отличие от Дорны и Глена, обожала посплетничать.
— Ничего бестактного. В этом нет никакой тайны, — ровно ответила Рена, хотя задавать вопросы хотелось гораздо больше, чем отвечать. — Разумеется, договорным. Мой брак с герцогом Гроссом устроил его величество.
— Значит, Глен был прав, — она тяжело вздохнула. И объяснила, пряча глаза: — Мы встречались несколько недель назад. Кое с кем с курса. Глен случайно столкнулся с Рихардом, а тот как раз собирался устраивать маленький прием в честь покупки нового коня. Он совсем сошел с ума с этими своими скачками, — Дорна неодобрительно поджала губы.
Рена понимающе хмыкнула. Если Рихарда Гольдера и волновало что-нибудь в этой жизни, то только чистокровные скакуны. Девушки и веселые кутежи тоже занимали маленький кусочек его сердца, но с любовью к лошадям всех пород и окрасов состязаться, конечно, не могли. Внезапно вспомнилась «Вдова Лико» с ее страстью к скачкам и чистопородным жеребцам, и Рена с трудом сдержала улыбку.
— Там был кое-кто из наших.
— И вместо грядущих скачек вы обсуждали мою свадьбу?
— Не то чтобы обсуждали, — замялась Дорна, уже, кажется, жалея, что вообще затронула эту тему. — Просто там были Конрад и Аглая. Ты же понимаешь, что эти двое не могли пропустить такую горячую тему.
— Боги! Ну и компания! — Аглая Лодер была сплетницей пострашнее Эниды. А Конрад…
— Конрад, по-моему, все еще влюблен в тебя. Все это понимают, но, как обычно, пытаются сделать вид, что ничего не происходит. Так вот Аглая пыталась всем доказать, что все дело в дочери герцога Гросса. Она вас познакомила, между вами вспыхнула мгновенная и душераздирающая страсть, и даже его величество не смог… — Дорна осеклась, стремительно краснея. Сказала быстро: — Прости, я просто хочу объяснить.
— Нет-нет, продолжай, — фыркнула Рена. — Мне очень интересно узнать, что там вспыхнуло и насколько ярко возгорелось.
— Ты же знаешь Аглаю, — виновато потупилась Дорна. — У нее все вокруг вспыхивает и искрит. Думаю, Конрад, будь Аглая мужчиной, не раздумывая вызвал бы ее на дуэль. На него даже смотреть было боязно. Тогда-то Глен и не выдержал. Сказал, что только полоумные сплетницы могут нести такую чушь. И он готов поставить единственный камзол на то, что Леонора здесь вообще ни при чем, а ваш брак исключительно договорной. В этом нет ничего страшного. И ничего необычного.
— Глен не любил сплетни, — грустно улыбнулась Рена.
— И сочувствовал Конраду. Они были хорошими приятелями. — Дорна с силой сцепила пальцы в замок. Медленно выдохнула. — Мне кажется, это все было только вчера. Глупые разговоры. Вино. Хороший вечер.
Она тряхнула головой, будто отгоняя воспоминания, и прямо взглянула на Эрдбирен.
— Я мало что смыслю в политике. Но я точно знаю, что никакой навязанный брак не сравнится с настоящими чувствами. Понимаю, что лезу не в свое дело. Но Рена. Я не знаю герцога Гросса, но он ведь настолько старше тебя, и если верить хоть чему-то из того, что о нем говорят, он такой… — она неловко замялось, стараясь подобрать слово, — сложный человек. Ты… У тебя все в порядке?
Наверное, она должна была смутиться. Взгляд Астора с жадным вниманием скользил по ее плечам, растрепавшимся волосам, по обнаженной груди и едва прикрытым сбившимся одеялом бедрам — и то, прикрытым только потому, что она просто не сбросила его с себя целиком, когда поднималась. Но все в ней отзывалось и на его взгляд, и на голос совсем не смущением. А кровь приливала к щекам вовсе не от глупого стыда, как должна была. Но почему «должна»? Почему нужно обязательно стыдиться собственных желаний и смущенно краснеть от внимания собственного мужа? Она испытывала не стыд, а волнующую гордость. Ей хотелось, чтобы он смотрел на нее так всегда. Утром, вечером, под завистливыми и ненавидящими взглядами толпы. Она ведь тоже хочет смотреть на него, как никогда не смотрела ни на кого другого. Хочет дарить ему наслаждение и с благодарностью и нетерпением принимать то, что готов отдать ей он.
— Я хочу, чтобы ты привык. Это плохо?
— Нет.
Он протянул руку, коснулся груди, обвел самое чувствительное место, так что Рена закусила губу, растворяясь в этой возбуждающей ласке, из-под ресниц наблюдая, как завороженно Астор разглядывает твердеющий на глазах сосок.
— Хорошо. Настолько хорошо, что даже…
— Слишком? — она перевела дыхание, слегка качнувшись навстречу его руке.
— Слишком, — согласился Астор, переключая внимание на вторую грудь. — Или нет, — добавил задумчиво, убедившись, что здесь его прикосновения вызывают тот же самый эффект.
— Ты сейчас немного похож на безумного ученого, — усмехнулась Рена. — И как, ваше сиятельство, опыт удался?
— Кажется, я на пороге величайшего открытия.
— Оно радует?
— Очень. А еще безумно возбуждает.
Он обхватил ладонями ее талию, провел большими пальцами по животу, пристально следя за реакцией и, конечно, уловив легкую дрожь нетерпения.
— О чем ты думала, когда я проснулся? С таким… интригующим выражением лица?
— О том, что мне нравится на тебя смотреть, — она улыбнулась, укладывая руки поверх его рук. — И о том, почему тебя прозвали Черным Ястребом. С ястребом-то все понятно. Имя. Меня тоже кое-кто в детстве звал Земляничкой, — она поморщилась с легким раздражением, припомнив насмешки старшего конюха Морли. — Но Черный? Почему?
Астор неожиданно фыркнул. И вдруг одним быстрым движением опрокинул ее на кровать, перекатился, нависая сверху.
— Я стремителен и смертоносен?
— И кровожаден, — кивнула Рена, обхватывая его за шею.
— Моя душа черна, как чаща Чернолесья? — он подался ниже, и Рена качнулась навстречу, обхватывая его бедрами.
— И пугающа, как мороки Черногорья.
— Я очень страшный темный маг?
— Ужасающий. Но все-таки…
— Я брюнет, Рена. Еще немного — и ты увидишь Черного Ястреба во всей красе. Цвет вернется, когда восстановится магия.
Эрдбирен удивленно вздохнула, пытаясь представить. Астор смотрел на нее с пытливым ожиданием, сдерживался, растягивая это горячее, вязкое мгновение предвкушения. Она провела ладонями по его напряженным плечам, спине, коснулась бедер. Услышала резкий прерывистый выдох и потянула Астора на себя, раскрывая губы для поцелуя.
Прода от 25.11.2024, 12:50
***
Ладонь удобно лежала на груди Астора. Под ладонью билось сердце. Сейчас его толчки были уже спокойными, равномерными. Они убаюкивали, словно покачивая на волнах стихающего удовольствия. Потяжелевшие веки так и норовили опуститься, но рука Астора на ее пояснице, легкие, слегка щекочущие прикосновения помогали упорно сопротивляться подступающей дремоте.
— Я вчера так и не успел спросить, как ты съездила.
— И почему же, интересно, не успел? — спросила Рена, пряча улыбку. Потерлась щекой о его плечо и почувствовала, как пальцы Астора вплетаются в волосы.
— Почему? — задумчиво переспросил он, будто и впрямь пытался вспомнить. — Сначала я был занят. Чем-то очень важным. Но ты тогда еще не вернулась. Потом меня кто-то отвлек. Потом мне пришлось уйти…
— Потом ты пропустил появление гостей.
— Пропустил, — покаялся Астор. — Но совсем немного. Я ведь успел на ужин.
— К первой перемене блюд, — фыркнула Рена. — И очень удивился.
— Я не думал, что так задержусь.
— Знаю, что календарь ты игнорируешь. Но что насчет часов? Хочешь, я подарю тебе будильник? И даже сама буду заводить его на самые важные мероприятия?
— Я подумаю об этом, — серьезно заявил он. — Так вот. Потом гости.
— И три бутылки “Слезы Арасса” в курительной. А Пенелопа уверяла меня, что Терес ненавидит “Слезу”, потому что она слишком терпкая. — Рена обвинительно потыкала пальцем Астору в грудь. — Пенелопа чего-то не знает? Или все три выпил ты?
— Это были какие-то очень маленькие бутылки. А беседа оказалась довольно увлекательной. И Терес… немного помог.
— Что ж. Мы добрались до самого интересного. Почему ты не успел спросить о Дорне после ухода гостей?
— Потому что… Появились неотложные дела.
— Настолько неотложные, что ты чуть было не обеспечил Арне сердечный приступ, а Керту — безвременную смерть от смущения и раскаяния.
Рена едва сдерживала смех. Уж слишком выразительной была бледность бедного дворецкого, который застал своего господина в несколько… разоблаченном виде. Но хуже всего было Керту, которого, воодушевленный после «Слезы Арасса» сверх всякой меры, его сиятельство герцог Гросс выставил едва ли не за шкирку сначала из портального зала, где после ухода Пенелопы и Тереса он внезапно осознал, что страшно соскучился по собственной жене. А потом и вовсе чуть не довел до обморока, прижимая к стене и требуя ответить, сколько раз тот нагло портил семейную жизнь своего господина. И сколько раз еще собирается испортить, до тех пор, пока его не вышвырнут отсюда со свистом на все четыре стороны.
— Им пора научиться стучать, прежде чем войти. И ждать за дверью до тех пор, пока позволят, — спокойно ответил Астор. — Уразуметь наконец, что я женат. И что моя жена может быть со мной где угодно, когда угодно, сколько угодно и в каком угодно виде.
Рена отчетливо угадала под этим спокойствием веселое удовлетворение. Она и вчера понимала, что Астор прекрасно осознает, что делает, и реакция слуг его от души забавляет. Ее саму все случившееся тоже позабавило. А когда Астор наконец выпустил оглушенного, помятого и слегка придушенного Керта и стиснул ее в объятиях, продолжив начатое в портальном зале, стало и вовсе не до недовольства, пусть даже и показного.
— А потом я не успел спросить, потому что…
— Торжественно нес меня через весь дом в спальню, — фыркнула Рена. — Как отвоеванный трофей. Странно, что не через кухню. После того, что ты устроил, это было бы вполне логично. Еще бы и там всех напугал.
— Я думал об этом.
Она удивленно приподняла голову и наткнулась на смеющийся взгляд.
— Шутишь?
— Абсолютно серьезен. Первоначальный план был именно такой. Нести через кухню. Там как раз наверняка толклась вся оставшаяся прислуга. Но мой коварный трофей слишком отвлекал от логичных поступков. Когда я взял тебя на руки… Последнее, о чем мог думать — устрашение слуг. Я и до спальни дошел на чистом упрямстве — мало ли в этом доме вполне подходящих удобных мест.
— В самом деле, — улыбнулась Рена, соглашаясь со всем сразу. И с тем, что подходящих мест очень много и не мешает их все как-нибудь… учесть. И с тем, что его сиятельство герцог Гросс вчера был слишком занят, чтобы успеть все на свете. — У Дорны все в порядке. Насколько может быть в порядке при ее обстоятельствах.
Прода от 28.11.2024, 12:09
***
Дорна снимала несколько комнат над шляпной лавочкой в самой глубине торгового квартала. По соседству ютилась сапожная мастерская, а через два дома извилистый переулок с говорящим названием Пьянчужник уводил всех желающих в Кронбургские трущобы. Правда, оба крайних дома принадлежали торговой гильдии, там сдавались внаем комнаты для небогатых приезжих, явившихся в столицу по торговым делам или с прошениями. Так что мало-мальскую охрану не слишком спокойному месту гильдия обеспечивала.
У входа в шляпную лавочку дремал на крыльце мощный старик с обвисшими седыми усами, трубкой в зубах и огромными кулачищами, будто осознанно выставленными на всеобщее обозрение. Рена перехватила внимательный цепкий взгляд из-под обвисших полей мягкой вылинявшей шляпы и улыбнулась. Судя по всем этим выразительным мелочам и еще по реакции следовавшего за ней Вима, нарочито оглядывавшего все, что угодно, кроме колоритного старика, тот был не случайным прохожим, присевшим передохнуть после блужданий по торговому кварталу.
Дорна, к счастью, оказалась дома. Выслушав новости, зажала рукой рот, выскочила из комнаты и не появлялась до тех пор, пока немного не справилась с эмоциями. Пока ее не было, а издали доносились только приглушенные всхлипы, Рена успела как следует осмотреться. Хотя осматривать было почти нечего. Комната, служившая Дорне, видимо, одновременно гостиной и столовой, была крошечной, судя по всему, выгороженной из другой комнаты, побольше. Из окна открывался чудесный вид на огромную лужу прямо у выхода в Пьянчужник и два скрюченных дерева.
— Мы с Гленом собирались… переехать поближе к Ивовой роще, — тихо сказала вернувшаяся Дорна. — Как только устроимся. Там недалеко пруд и… И голубятни. Глен так любил… — У нее тряслись губы, пальцы теребили уже вымокший платок. — Говорил, они курлычут, как в детстве. Там есть домик. Совсем неподалеку. Мы договорились с хозяином. И он… Он обещал подождать… — Дорна судорожно вздохнула, и Рена, подойдя, прижала ее к себе, крепко обнимая.
Дорне не нужны были слова утешения. Да и чем тут утешишь? Какие слова могут приглушить такую боль? Какое сочувствие может помочь забыть о будущем, которое никогда не станет реальностью?
От боли и отчаяния Дорны у Рены перехватывало горло. Она привычно закрывалась, отгораживалась. Но чужая тоска находила самые крошечные зазоры в защите, затекала в них, разъедая напускное спокойствие, и становилась совсем не чужой, переплетаясь с сожалениями и страхами самой Эрдбирен.
Она молча гладила Дорну по спине, пережидая судорожные, сухие рыдания, и думала, что даже публичное четвертование виновных не вернет Дорне несбывшегося домика у Ивовой рощи и открытой, ласковой улыбки Глена.
— Прости. — Когда Дорна немного успокоилась, в ней родилось почти такое же отчаянное, как горе, чувство вины. Она прятала его под показной сухостью, отводила глаза и старалась держаться на почтительном расстоянии. — Я так благодарна тебе и его величеству!
— Не стоит. Я думаю, с родителями Глена свяжутся, но ты можешь немного успокоить их первой.
— Рена… — она вдруг осеклась и присела в глубоком реверансе, почтительно склонив голову. — Ваше сиятельство… я прошу прощения за все… За то что явилась вот так и… И за то что устроила тут. Я сделаю все, что угодно, чтобы отплатить…
— Боги! Дорна, ты с ума сошла?! — Рена, которую этот порыв напугал и удивил, схватила ее за плечи, заставляя подняться. Встряхнула, заглядывая в глаза: — Прекрати немедленно! Ты ничего мне не должна! Поняла?
— Должна. — Та упрямо покачала головой. — Должна и никогда не забуду об этом.
— Сделай-ка нам лучше чаю, — устало вздохнула Эрдбирен, вручая Дорне мешочек с новым сбором, который так удачно захватила с собой.
Прода от 05.12.2024, 15:00
За чаем она не то, чтобы успокоилась, да этого и не стоило ждать, но как будто немного оттаяла. Спрашивать о чем-то было рискованно. Рена не настолько хорошо знала Дорну, чтобы понимать, какое неосторожное слово может причинить ей боль, особенно сейчас, когда и так везде болит. Они обе молчали, и это молчание ощущалось спокойным, хоть и слегка напряженным. А потом Дорна осторожно спросила:
— Скажи… Твой брак. Он ведь был договорным? — И тут же испугалась собственной вольности. Сказала быстро: — Прости. Это было бестактно. Просто… Забудь. Я не подумала.
Или думала слишком часто. Особенно перед тем, как решиться прийти за помощью к новоявленной герцогине Гросс. Эмоции Дорны, как и ее интерес, опасливый и в то же время острый, были объяснимыми. Хотелось, правда, выяснить, откуда она вообще узнала о ее свадьбе. Из газет? Или от кого-то из знакомых, входящих в высшее общество Кронбурга? Уж не Энида ли Мольен ей об этом рассказала? Та, в отличие от Дорны и Глена, обожала посплетничать.
— Ничего бестактного. В этом нет никакой тайны, — ровно ответила Рена, хотя задавать вопросы хотелось гораздо больше, чем отвечать. — Разумеется, договорным. Мой брак с герцогом Гроссом устроил его величество.
— Значит, Глен был прав, — она тяжело вздохнула. И объяснила, пряча глаза: — Мы встречались несколько недель назад. Кое с кем с курса. Глен случайно столкнулся с Рихардом, а тот как раз собирался устраивать маленький прием в честь покупки нового коня. Он совсем сошел с ума с этими своими скачками, — Дорна неодобрительно поджала губы.
Рена понимающе хмыкнула. Если Рихарда Гольдера и волновало что-нибудь в этой жизни, то только чистокровные скакуны. Девушки и веселые кутежи тоже занимали маленький кусочек его сердца, но с любовью к лошадям всех пород и окрасов состязаться, конечно, не могли. Внезапно вспомнилась «Вдова Лико» с ее страстью к скачкам и чистопородным жеребцам, и Рена с трудом сдержала улыбку.
— Там был кое-кто из наших.
— И вместо грядущих скачек вы обсуждали мою свадьбу?
— Не то чтобы обсуждали, — замялась Дорна, уже, кажется, жалея, что вообще затронула эту тему. — Просто там были Конрад и Аглая. Ты же понимаешь, что эти двое не могли пропустить такую горячую тему.
— Боги! Ну и компания! — Аглая Лодер была сплетницей пострашнее Эниды. А Конрад…
— Конрад, по-моему, все еще влюблен в тебя. Все это понимают, но, как обычно, пытаются сделать вид, что ничего не происходит. Так вот Аглая пыталась всем доказать, что все дело в дочери герцога Гросса. Она вас познакомила, между вами вспыхнула мгновенная и душераздирающая страсть, и даже его величество не смог… — Дорна осеклась, стремительно краснея. Сказала быстро: — Прости, я просто хочу объяснить.
— Нет-нет, продолжай, — фыркнула Рена. — Мне очень интересно узнать, что там вспыхнуло и насколько ярко возгорелось.
— Ты же знаешь Аглаю, — виновато потупилась Дорна. — У нее все вокруг вспыхивает и искрит. Думаю, Конрад, будь Аглая мужчиной, не раздумывая вызвал бы ее на дуэль. На него даже смотреть было боязно. Тогда-то Глен и не выдержал. Сказал, что только полоумные сплетницы могут нести такую чушь. И он готов поставить единственный камзол на то, что Леонора здесь вообще ни при чем, а ваш брак исключительно договорной. В этом нет ничего страшного. И ничего необычного.
— Глен не любил сплетни, — грустно улыбнулась Рена.
— И сочувствовал Конраду. Они были хорошими приятелями. — Дорна с силой сцепила пальцы в замок. Медленно выдохнула. — Мне кажется, это все было только вчера. Глупые разговоры. Вино. Хороший вечер.
Она тряхнула головой, будто отгоняя воспоминания, и прямо взглянула на Эрдбирен.
— Я мало что смыслю в политике. Но я точно знаю, что никакой навязанный брак не сравнится с настоящими чувствами. Понимаю, что лезу не в свое дело. Но Рена. Я не знаю герцога Гросса, но он ведь настолько старше тебя, и если верить хоть чему-то из того, что о нем говорят, он такой… — она неловко замялось, стараясь подобрать слово, — сложный человек. Ты… У тебя все в порядке?
