— Ты и с Леонорой успел обсудить?
— Разумеется. Вопрос-то серьезный. Пойми, ради наследника тебя можно окрутить с кем угодно, на худой конец, всегда остается вариант с бастардом. Найти подходящую девушку для восполнения и стабилизации магии — тоже не проблема, да и не так уж необходимо, твоя магия восстановится и сама по себе. Но я хочу, чтобы ты был счастлив. А для счастья весьма вредно, когда дочь ненавидит мачеху… или наоборот.
— Я вполне, абсолютно и невероятно счастлив без всяких Земляник, будь они сколь угодно умны и красивы. Для того, чтобы распробовать все эти глупости с любовью, страстью и женским характером, мне с избытком хватило матери Леоноры.
— Сравнил! Приличную девушку с ведьмой.
— Все они ведьмы в глубине души. Не спорю, исключения случаются, но не так часто, как хотелось бы. Кстати, позволь тебе напомнить, что у Леоноры есть жених, тоже сильный маг и, в отличие от всяких остолопов, достойный подданный. Чем тебе плохи ее сыновья в качестве наследников?
— Тем, что наследование через женскую ветвь можно оспорить, и ты сам прекрасно это знаешь. Прошу тебя, не ищи глупых отговорок. Это недостойно тебя.
— Хорошо, давай я прямо скажу, что просто не желаю связывать себя узами брака?
— Я и с ней тоже говорил. С Эрдбирен.
Астор картинно застонал, приложив ладонь к лицу. Как будто у него внезапно и сразу разнылись все зубы от одной мысли о прекрасной девушке, которая действительно могла бы составить его счастье!
— Хотя бы познакомься с ней для начала. Поговори, присмотрись. Уверен, вы друг другу понравитесь. Возможно, не сразу, не с первого взгляда, но, согласись, прежде чем судить о человеке, нужно узнать его. Вспомни, мы с Ирминой и вовсе впервые друг друга увидели на церемонии в храме.
Астор встал, оперся ладонями о столешницу и выдохнул с явным отвращением:
— Хорошо, я познакомлюсь с твоей Земляникой. И даже не стану вести себя так, чтобы сознательно вызвать у нее отвращение к своей и без того не слишком приятной особе. Но только потому, что иначе ты выклюешь мне весь мозг! Кстати! ты назвал только имя. Что насчет фамилии? Аристократка? Кто же наверняка ненавидящий меня папаша?
— Лунан Мьёль.
— Боги! — Астор выпрямился и несколько секунд молча смотрел брату в глаза. И выдержать этот взгляд оказалось не очень легко. — Я тебя ненавижу. Нет, ты меня ненавидишь! — махнул рукой и вышел.
— Ничего, — пробормотал себе под нос его величество Арнольд Второй. — Ты еще скажешь мне спасибо.
Под обрывом ярилось море. Перекатывалось темными, громоздкими валунами волн, вспучивалось шапками желтоватой пены, шквалистый ветер срывал ее клочки с гребней и швырял в берег. В лицо летели ледяные соленые брызги, обжигали кожу, разъедали глаза. Но Лунан только щурился, пристально вглядываясь в неторопливо надвигающиеся от горизонта черные громады торосов. Горбатые ледяные глыбы, угольно-черные, неповоротливые, стонали, трещали, наползая друг на друга, и с темного неба, будто пытаясь дотянуться до них, то здесь, то там проблескивали редкие росчерки молний.
Черный лед, драгоценный дар природы и магии, дарованный предкам северного народа, в этом году шел к берегам раньше, чем обычно, и Лунан видел в этом доброе предзнаменование. Как подтверждение словам его величества и всему, что случилось с ним за последние дни. А ведь еще совсем недавно казалось, что придется жить изгнанником по меньшей мере до пробуждения магии у Брегана. Только тогда Лунан сумел бы, не рискуя навлечь на себя гнев злопыхателей, обратиться к королю напрямую. Но Брегану, старшему сыну, едва сравнялось девять весен, и его сиятельство герцог Мьёль ничем не мог утешить жену, так надолго оторванную от родных и жизни в столице. Королевская немилость должна была выглядеть именно так — высылкой в родное герцогство на самых северных рубежах Стормберга, без права выезда в центральные земли до особого высочайшего распоряжения.
Жена так и не поняла правды, отказалась поверить тогда, почти десять лет назад, что не его величество, а Арнольд, именно Арнольд, лучший друг, по мановению судьбы и чужой воли вдруг ставший королем, не выслал якобы мятежного герцога Мьёля на северные рубежи, а спас и его, и весь его род от гнева сторонников Астора. Не поняла. А Лунан, если уж честно, не слишком старался объяснять. Листерис тогда была еще совсем молода, и суровые северные пустоши, ледяные ветра, почти нетающий снег и вездесущие сквозняки старого замка она могла счесть только возмездием, до королевской спасительной милости им было так же далеко, как северным землям до страстно любимого женой Кронбурга.
Теперь все изменится. Его сыновья, выросшие на вольных просторах севера, будут представлены при дворе его величества. А Листерис сможет вернуться домой. Но не сразу. Спешить и торопиться в столицу он больше не станет. Его старшая и единственная дочь, истинное солнце этого хмурого края, справится и без помощи отца.
Лунан облизал горько-соленые от морских брызг губы, понимая, что улыбается, а ведь успел почти позабыть, как это бывает. Любимая дочь от лучшей женщины на земле — его настоящего счастья, однажды дарованного древними богами и землей предков. Счастья такого короткого, но такого яркого, что даже сейчас, через столько лет, от одного воспоминания теплеет на сердце.
— Йоле, ты видишь меня?
Лунан запрокинул голову. Ветер разъяренно трепал волосы, хлестал по лицу. Когда боль от потери была еще так велика, что казалось, будто вместо сердца — зияющая, кровоточащая рана, он приходил сюда, на обрыв за родовым замком, и до слепых пятен перед глазами вглядывался в горизонт.
Истинных дочерей севера всегда забирает море. Йоле умерла родами, под вой служанок и скулеж повитухи, и море приняло ее, укрыло ледяными черными волнами опустевшее тело в белых прощальных одеждах и унесло навсегда. Раньше на обрыве Лунану казалось, что он слышит ее смех, звонкий и счастливый, слышит ее голос в голосе ветра. А потом он услышал смех Йоле наяву. Эрдбирен было едва ли три, но смеялась она так звонко и заразительно, что Лунан вдруг понял: его сердце все еще бьется, а его любовь к Йоле, невозможная, истинная, такая, что дается только счастливчикам, лишь однажды, но на всю жизнь, живет в этой крошечной девочке. Их дочери.
— Она выросла, Йоле. Она уже невеста, слышишь? Я верю, у нее получится лучше, чем у нас. Ее счастье будет долгим. Из своей вечности ты ведь присмотришь за ней, правда?
Ветер вдруг дохнул в лицо запахом влажной весенней травы. Всего мгновение, но его хватило, чтобы Лунан почти поверил. Чтобы от узнавания и потрясения пережало горло. Ведь так легко обмануться и поверить в несбыточное, когда жаждешь его всем сердцем. Показалось, конечно.
— Ваше сиятельство! — гаркнуло позади, и Лунан порывисто обернулся. Тревожить его в этом месте не смел никто, кроме Мартина и Эрдбирен. Но Мартин должен был руководить погрузкой черного льда у южного причала, и если он внезапно оказался здесь…
— Не гневайтесь! — Мартин, судя по растрепанному виду, гнал от причала во весь опор, а сюда взобрался на своих двоих одним духом, пожалев копыта обожаемого Огонька. — Вдовствующая герцогиня… внезапно пожелала…
— Отдышись и говори внятно, — велел Лунан, шагая навстречу. Какое отношение мать, покидавшая свои покои в восточном флигеле только по великим праздникам, имела к южному причалу, он даже предположить бы не взялся.
— Внезапно пожелала руководить погрузкой, — без запинки выдал Мартин и согнулся в поклоне. — Простите, ваше сиятельство. Я не мог ей отказать. Но сразу к вам…
— Погрузкой льда? — переспросил Лунан, вдруг почувствовав себя непроходимым тупицей. — Матушка?
— Да, господин, — так и не распрямился Мартин. — Ее сиятельство приехала лично, в коляске, с одноглазым Ральфом на козлах и старой Ярвой.
Ярва прислуживала матери, кажется, с детства. И юность была у них одна на двоих, и молодость, и теперь — старость. К мудрой старухе Лунан иногда и сам обращался за советом. Она, в отличие от вдовствующей герцогини, не винила его во всех грехах этого мира.
Временами Лунану казалось, что мать давно повредилась рассудком. Порой ее уносило в странное, полубредовое состояние. И в нем она могла нести такую околомагическую околесицу, что не только верить, даже просто слушать было невыносимо. В ее сознании перемешивались обрывки старых пророчеств, выдержки из древних книг, отголоски легенд или собственных несбывшихся надежд. Ярва рассказывала, что когда-то, еще до его рождения, Гюда Мьёль была сильной колдуньей с пророческим даром. Гибель отца едва не свела ее в могилу, а от дара не осталось ничего, кроме памяти. Отца Лунан не помнил, а мать такой и знал всю жизнь — замкнутой, отчужденной, погруженной то в собственные страхи, то в бесплодные попытки вернуть утраченный дар. Мать вдруг стала для него матерью всего на несколько лет, когда в его жизни появилась Йоле. Вдовствующая герцогиня будто ожила, оттаяла и, кажется, впервые назвала его сыном. После смерти Йоле все стало еще хуже, чем было раньше, и они с матерью потеряли друг друга окончательно.
От ее флигеля, мрачного, с вечно закрытыми ставнями, шарахалась даже бесстрашная дворовая ребятня. Листерис мать за десять лет не удостоила даже знакомством, но ее сыновей призывала к себе раз в месяц, и после этих «счастливых встреч» младшему, Колману, снились кошмары, а Бреган замыкался в себе, пугая Листерис до слез. И только Эрдбирен удавалось как-то ладить с бабушкой. Иногда Лунану казалось, что мать тоже узнает в ней Йоле, и это их как будто сближает. Хоть что-то, усмехался он после очередной безрадостной встречи.
Однако две недели назад, когда пришел рассказать новости о милости короля и грядущей свадьбе Эрдбирен, а в ответ получил захлопнувшуюся перед носом дверь, он всерьез готов был вызвать к матери целителя-ментальщика, хоть из самой столицы, потому что ее странности перешли все мыслимые пределы. Но Ярва отговорила. Видно, зря, раз теперь матери взбрело в голову вмешиваться в его дела, а верная наперсница не сумела удержать ее от такого сумасбродства.
— Идем, — коротко приказал Лунан, устремляясь вниз по каменистому склону.
Родовой замок Мьёлей выходил на обрыв глухой северной стеной и двумя башнями — Надежды и Чайки. На вершине башни Надежды испокон веков каждую ночь и в хмурые штормовые дни зажигали магический огонь, чтобы сбившиеся с курса корабли не вынесло на скальную гряду, отделявшую Северный гребень — оконечность северных земель Стормберга — от открытого моря.
Горел он и сейчас, поддерживаемый старым мастером Фулем. Фуль, учивший Лунана основам магии, уже тогда казался ветхим, выбеленным временем стариком, сейчас же и вовсе напоминал восставшего из мертвых — в чем только душа держалась. Учить юных наследников он уже не мог, а вот присматривать за башней Надежды, проводя спокойную старость за книгами в тепле и сытости, было, кажется, пределом его мечтаний. Лунан по привычке посмотрел вверх. Золотое пламя сильным мощным потоком устремлялось к небу. Этот вид, привычный глазу с детства, почему-то всегда вселял уверенность. Как будто, несмотря ни на какие сложности, тревоги и трагедии, пока над башней Надежды горит золотой огонь, жизнь продолжается. И в ней есть место вере в лучшее.
На башню Чайки он так и не взглянул. После смерти Йоле в ней больше никто не зажигал огня, и за заколоченной лично Лунаном дверью уже почти двадцать лет жили только тени воспоминаний и отголоски пережитой боли.
— Эрдбирен вернулась? — спросил Лунан, ступая на ровную землю. После неверного каменистого спуска она всегда казалась особенно надежной.
— Я послал за ней Альма, — Мартин подвел ему заседланную Бурю. Кобылица норовисто всхрапнула — не любила чужие руки. Огонек, смирно ждавший рядом, потянулся мордой к хозяину. — Если кто и успеет домчаться до Ржавого распадка быстрее ветра, то только он. И если нам немного повезет, молодая госпожа будет у южного причала одновременно с нами.
— Думаешь, мне понадобится ее помощь в усмирении вдовствующей герцогини? — усмехнулся Лунан.
— Нет, ваше сиятельство. Конечно, нет! Просто…
Лунан вскочил в седло и махнул рукой.
— Неважно. Едем.
Мартин порой умел опережать его желания. Такая расторопность и проницательность заслуживали поощрения, однако именно сегодня он, пожалуй, слишком поторопился. Вмешивать Эрдбирен не стоило — ей и без того было чем заняться до вечера. С другой стороны, дочь все равно не отправилась бы в Вальдхольм, не попрощавшись с бабушкой, вот заодно и попрощаются. Зато ее присутствие может помешать матери устроить ненужную сцену на глазах у рабочих и местных зевак. Что ж, эта идея ему, определенно, нравилась.
Дорога петляла вниз по замковому холму, неслась под копыта застоявшейся в деннике Бури. Ветер налетал ледяными солеными порывами, свистел в ушах. Темные тучи висели так низко, что впереди сливались с бурыми равнинами, прижимались к ним клочковатыми подбрюшьями, оседали на облетевших кустах и жухлой траве комьями густого осеннего тумана.
Листерис ненавидела северную осень, да что там, она ненавидела весь север целиком, вместе с его обитателями. Когда-то Лунан думал, что тоже ненавидит, рвался из родного замка в столицу — в настоящую жизнь, подальше от «замшелых северных дикарей». Но сейчас ему казалось, что и эти низкие тучи, переполненные непролитым ливнем, и эти бурые безрадостные просторы, и обросшие солевыми наростами прибрежные валуны проросли в нем так глубоко и так крепко, что никакая столица с ее соблазнами, интригами и возможностями их не выдерет. Лунан Мьёль навсегда останется сыном северных земель, и это правильно.
— Отец! — Принес откуда-то издали ветер, и Лунан придержал на развилке рвущуюся вперед Бурю, прищурился, вглядываясь в уводящую направо вниз лесистую дорогу. Налево начинался спуск к причалам, значит, Мартин не ошибся с расчетами, и им и впрямь повезло.
Эрдбирен на взмыленном жеребце ловчего Альма — самом резвом в герцогских конюшнях, не считая Бури, вылетела из пролеска, и Лунан не сдержал улыбки. Их с Йоле девочка выросла в настоящую красавицу. А от нее такой, взволнованной, раскрасневшейся, с выбившимися из толстых кос непокорными кудряшками, никто в здравом уме не смог бы отвести взгляда. Сердце болезненно сжалось от одной мысли, что Астор может причинить ей боль. Нет, резко одернул себя Лунан, откровенно любуясь подъезжающей дочерью. Нет. Что бы ни говорили о Ястребе завистники и идиоты, он всегда был человеком чести. Но если он все же посмеет не разглядеть в Эрдбирен настоящее сокровище, посмеет сделать ее несчастной, герцог Мьёль лично свернет ему шею. И плевать на последствия!
— Что случилось? — Эрдбирен остановила жеребца, тот недовольно загарцевал под ней, но дочь с детства отменно держалась в седле, такими финтами ее было не пронять. — Альм ничего не объяснил. Сунул поводья, крикнул: «Скачите во весь дух, госпожа!», и все!
— Ее сиятельство вдовствующая герцогиня пожаловали на причал, — торопливо объяснил только что подскакавший Мартин. — Я подумал, ваше присутствие будет нелишним.
— Разумеется. Вопрос-то серьезный. Пойми, ради наследника тебя можно окрутить с кем угодно, на худой конец, всегда остается вариант с бастардом. Найти подходящую девушку для восполнения и стабилизации магии — тоже не проблема, да и не так уж необходимо, твоя магия восстановится и сама по себе. Но я хочу, чтобы ты был счастлив. А для счастья весьма вредно, когда дочь ненавидит мачеху… или наоборот.
— Я вполне, абсолютно и невероятно счастлив без всяких Земляник, будь они сколь угодно умны и красивы. Для того, чтобы распробовать все эти глупости с любовью, страстью и женским характером, мне с избытком хватило матери Леоноры.
— Сравнил! Приличную девушку с ведьмой.
— Все они ведьмы в глубине души. Не спорю, исключения случаются, но не так часто, как хотелось бы. Кстати, позволь тебе напомнить, что у Леоноры есть жених, тоже сильный маг и, в отличие от всяких остолопов, достойный подданный. Чем тебе плохи ее сыновья в качестве наследников?
— Тем, что наследование через женскую ветвь можно оспорить, и ты сам прекрасно это знаешь. Прошу тебя, не ищи глупых отговорок. Это недостойно тебя.
— Хорошо, давай я прямо скажу, что просто не желаю связывать себя узами брака?
— Я и с ней тоже говорил. С Эрдбирен.
Астор картинно застонал, приложив ладонь к лицу. Как будто у него внезапно и сразу разнылись все зубы от одной мысли о прекрасной девушке, которая действительно могла бы составить его счастье!
— Хотя бы познакомься с ней для начала. Поговори, присмотрись. Уверен, вы друг другу понравитесь. Возможно, не сразу, не с первого взгляда, но, согласись, прежде чем судить о человеке, нужно узнать его. Вспомни, мы с Ирминой и вовсе впервые друг друга увидели на церемонии в храме.
Астор встал, оперся ладонями о столешницу и выдохнул с явным отвращением:
— Хорошо, я познакомлюсь с твоей Земляникой. И даже не стану вести себя так, чтобы сознательно вызвать у нее отвращение к своей и без того не слишком приятной особе. Но только потому, что иначе ты выклюешь мне весь мозг! Кстати! ты назвал только имя. Что насчет фамилии? Аристократка? Кто же наверняка ненавидящий меня папаша?
— Лунан Мьёль.
— Боги! — Астор выпрямился и несколько секунд молча смотрел брату в глаза. И выдержать этот взгляд оказалось не очень легко. — Я тебя ненавижу. Нет, ты меня ненавидишь! — махнул рукой и вышел.
— Ничего, — пробормотал себе под нос его величество Арнольд Второй. — Ты еще скажешь мне спасибо.
Прода от 14.04.2023, 11:39
ПРОЛОГ 2. Лунан Мьёль, герцог Северных земель
Под обрывом ярилось море. Перекатывалось темными, громоздкими валунами волн, вспучивалось шапками желтоватой пены, шквалистый ветер срывал ее клочки с гребней и швырял в берег. В лицо летели ледяные соленые брызги, обжигали кожу, разъедали глаза. Но Лунан только щурился, пристально вглядываясь в неторопливо надвигающиеся от горизонта черные громады торосов. Горбатые ледяные глыбы, угольно-черные, неповоротливые, стонали, трещали, наползая друг на друга, и с темного неба, будто пытаясь дотянуться до них, то здесь, то там проблескивали редкие росчерки молний.
Черный лед, драгоценный дар природы и магии, дарованный предкам северного народа, в этом году шел к берегам раньше, чем обычно, и Лунан видел в этом доброе предзнаменование. Как подтверждение словам его величества и всему, что случилось с ним за последние дни. А ведь еще совсем недавно казалось, что придется жить изгнанником по меньшей мере до пробуждения магии у Брегана. Только тогда Лунан сумел бы, не рискуя навлечь на себя гнев злопыхателей, обратиться к королю напрямую. Но Брегану, старшему сыну, едва сравнялось девять весен, и его сиятельство герцог Мьёль ничем не мог утешить жену, так надолго оторванную от родных и жизни в столице. Королевская немилость должна была выглядеть именно так — высылкой в родное герцогство на самых северных рубежах Стормберга, без права выезда в центральные земли до особого высочайшего распоряжения.
Жена так и не поняла правды, отказалась поверить тогда, почти десять лет назад, что не его величество, а Арнольд, именно Арнольд, лучший друг, по мановению судьбы и чужой воли вдруг ставший королем, не выслал якобы мятежного герцога Мьёля на северные рубежи, а спас и его, и весь его род от гнева сторонников Астора. Не поняла. А Лунан, если уж честно, не слишком старался объяснять. Листерис тогда была еще совсем молода, и суровые северные пустоши, ледяные ветра, почти нетающий снег и вездесущие сквозняки старого замка она могла счесть только возмездием, до королевской спасительной милости им было так же далеко, как северным землям до страстно любимого женой Кронбурга.
Теперь все изменится. Его сыновья, выросшие на вольных просторах севера, будут представлены при дворе его величества. А Листерис сможет вернуться домой. Но не сразу. Спешить и торопиться в столицу он больше не станет. Его старшая и единственная дочь, истинное солнце этого хмурого края, справится и без помощи отца.
Лунан облизал горько-соленые от морских брызг губы, понимая, что улыбается, а ведь успел почти позабыть, как это бывает. Любимая дочь от лучшей женщины на земле — его настоящего счастья, однажды дарованного древними богами и землей предков. Счастья такого короткого, но такого яркого, что даже сейчас, через столько лет, от одного воспоминания теплеет на сердце.
— Йоле, ты видишь меня?
Лунан запрокинул голову. Ветер разъяренно трепал волосы, хлестал по лицу. Когда боль от потери была еще так велика, что казалось, будто вместо сердца — зияющая, кровоточащая рана, он приходил сюда, на обрыв за родовым замком, и до слепых пятен перед глазами вглядывался в горизонт.
Истинных дочерей севера всегда забирает море. Йоле умерла родами, под вой служанок и скулеж повитухи, и море приняло ее, укрыло ледяными черными волнами опустевшее тело в белых прощальных одеждах и унесло навсегда. Раньше на обрыве Лунану казалось, что он слышит ее смех, звонкий и счастливый, слышит ее голос в голосе ветра. А потом он услышал смех Йоле наяву. Эрдбирен было едва ли три, но смеялась она так звонко и заразительно, что Лунан вдруг понял: его сердце все еще бьется, а его любовь к Йоле, невозможная, истинная, такая, что дается только счастливчикам, лишь однажды, но на всю жизнь, живет в этой крошечной девочке. Их дочери.
— Она выросла, Йоле. Она уже невеста, слышишь? Я верю, у нее получится лучше, чем у нас. Ее счастье будет долгим. Из своей вечности ты ведь присмотришь за ней, правда?
Прода от 17.04.2023, 11:43
Ветер вдруг дохнул в лицо запахом влажной весенней травы. Всего мгновение, но его хватило, чтобы Лунан почти поверил. Чтобы от узнавания и потрясения пережало горло. Ведь так легко обмануться и поверить в несбыточное, когда жаждешь его всем сердцем. Показалось, конечно.
— Ваше сиятельство! — гаркнуло позади, и Лунан порывисто обернулся. Тревожить его в этом месте не смел никто, кроме Мартина и Эрдбирен. Но Мартин должен был руководить погрузкой черного льда у южного причала, и если он внезапно оказался здесь…
— Не гневайтесь! — Мартин, судя по растрепанному виду, гнал от причала во весь опор, а сюда взобрался на своих двоих одним духом, пожалев копыта обожаемого Огонька. — Вдовствующая герцогиня… внезапно пожелала…
— Отдышись и говори внятно, — велел Лунан, шагая навстречу. Какое отношение мать, покидавшая свои покои в восточном флигеле только по великим праздникам, имела к южному причалу, он даже предположить бы не взялся.
— Внезапно пожелала руководить погрузкой, — без запинки выдал Мартин и согнулся в поклоне. — Простите, ваше сиятельство. Я не мог ей отказать. Но сразу к вам…
— Погрузкой льда? — переспросил Лунан, вдруг почувствовав себя непроходимым тупицей. — Матушка?
— Да, господин, — так и не распрямился Мартин. — Ее сиятельство приехала лично, в коляске, с одноглазым Ральфом на козлах и старой Ярвой.
Ярва прислуживала матери, кажется, с детства. И юность была у них одна на двоих, и молодость, и теперь — старость. К мудрой старухе Лунан иногда и сам обращался за советом. Она, в отличие от вдовствующей герцогини, не винила его во всех грехах этого мира.
Временами Лунану казалось, что мать давно повредилась рассудком. Порой ее уносило в странное, полубредовое состояние. И в нем она могла нести такую околомагическую околесицу, что не только верить, даже просто слушать было невыносимо. В ее сознании перемешивались обрывки старых пророчеств, выдержки из древних книг, отголоски легенд или собственных несбывшихся надежд. Ярва рассказывала, что когда-то, еще до его рождения, Гюда Мьёль была сильной колдуньей с пророческим даром. Гибель отца едва не свела ее в могилу, а от дара не осталось ничего, кроме памяти. Отца Лунан не помнил, а мать такой и знал всю жизнь — замкнутой, отчужденной, погруженной то в собственные страхи, то в бесплодные попытки вернуть утраченный дар. Мать вдруг стала для него матерью всего на несколько лет, когда в его жизни появилась Йоле. Вдовствующая герцогиня будто ожила, оттаяла и, кажется, впервые назвала его сыном. После смерти Йоле все стало еще хуже, чем было раньше, и они с матерью потеряли друг друга окончательно.
От ее флигеля, мрачного, с вечно закрытыми ставнями, шарахалась даже бесстрашная дворовая ребятня. Листерис мать за десять лет не удостоила даже знакомством, но ее сыновей призывала к себе раз в месяц, и после этих «счастливых встреч» младшему, Колману, снились кошмары, а Бреган замыкался в себе, пугая Листерис до слез. И только Эрдбирен удавалось как-то ладить с бабушкой. Иногда Лунану казалось, что мать тоже узнает в ней Йоле, и это их как будто сближает. Хоть что-то, усмехался он после очередной безрадостной встречи.
Однако две недели назад, когда пришел рассказать новости о милости короля и грядущей свадьбе Эрдбирен, а в ответ получил захлопнувшуюся перед носом дверь, он всерьез готов был вызвать к матери целителя-ментальщика, хоть из самой столицы, потому что ее странности перешли все мыслимые пределы. Но Ярва отговорила. Видно, зря, раз теперь матери взбрело в голову вмешиваться в его дела, а верная наперсница не сумела удержать ее от такого сумасбродства.
Прода от 19.04.2023, 11:19
— Идем, — коротко приказал Лунан, устремляясь вниз по каменистому склону.
Родовой замок Мьёлей выходил на обрыв глухой северной стеной и двумя башнями — Надежды и Чайки. На вершине башни Надежды испокон веков каждую ночь и в хмурые штормовые дни зажигали магический огонь, чтобы сбившиеся с курса корабли не вынесло на скальную гряду, отделявшую Северный гребень — оконечность северных земель Стормберга — от открытого моря.
Горел он и сейчас, поддерживаемый старым мастером Фулем. Фуль, учивший Лунана основам магии, уже тогда казался ветхим, выбеленным временем стариком, сейчас же и вовсе напоминал восставшего из мертвых — в чем только душа держалась. Учить юных наследников он уже не мог, а вот присматривать за башней Надежды, проводя спокойную старость за книгами в тепле и сытости, было, кажется, пределом его мечтаний. Лунан по привычке посмотрел вверх. Золотое пламя сильным мощным потоком устремлялось к небу. Этот вид, привычный глазу с детства, почему-то всегда вселял уверенность. Как будто, несмотря ни на какие сложности, тревоги и трагедии, пока над башней Надежды горит золотой огонь, жизнь продолжается. И в ней есть место вере в лучшее.
На башню Чайки он так и не взглянул. После смерти Йоле в ней больше никто не зажигал огня, и за заколоченной лично Лунаном дверью уже почти двадцать лет жили только тени воспоминаний и отголоски пережитой боли.
— Эрдбирен вернулась? — спросил Лунан, ступая на ровную землю. После неверного каменистого спуска она всегда казалась особенно надежной.
— Я послал за ней Альма, — Мартин подвел ему заседланную Бурю. Кобылица норовисто всхрапнула — не любила чужие руки. Огонек, смирно ждавший рядом, потянулся мордой к хозяину. — Если кто и успеет домчаться до Ржавого распадка быстрее ветра, то только он. И если нам немного повезет, молодая госпожа будет у южного причала одновременно с нами.
— Думаешь, мне понадобится ее помощь в усмирении вдовствующей герцогини? — усмехнулся Лунан.
— Нет, ваше сиятельство. Конечно, нет! Просто…
Лунан вскочил в седло и махнул рукой.
— Неважно. Едем.
Мартин порой умел опережать его желания. Такая расторопность и проницательность заслуживали поощрения, однако именно сегодня он, пожалуй, слишком поторопился. Вмешивать Эрдбирен не стоило — ей и без того было чем заняться до вечера. С другой стороны, дочь все равно не отправилась бы в Вальдхольм, не попрощавшись с бабушкой, вот заодно и попрощаются. Зато ее присутствие может помешать матери устроить ненужную сцену на глазах у рабочих и местных зевак. Что ж, эта идея ему, определенно, нравилась.
Дорога петляла вниз по замковому холму, неслась под копыта застоявшейся в деннике Бури. Ветер налетал ледяными солеными порывами, свистел в ушах. Темные тучи висели так низко, что впереди сливались с бурыми равнинами, прижимались к ним клочковатыми подбрюшьями, оседали на облетевших кустах и жухлой траве комьями густого осеннего тумана.
Листерис ненавидела северную осень, да что там, она ненавидела весь север целиком, вместе с его обитателями. Когда-то Лунан думал, что тоже ненавидит, рвался из родного замка в столицу — в настоящую жизнь, подальше от «замшелых северных дикарей». Но сейчас ему казалось, что и эти низкие тучи, переполненные непролитым ливнем, и эти бурые безрадостные просторы, и обросшие солевыми наростами прибрежные валуны проросли в нем так глубоко и так крепко, что никакая столица с ее соблазнами, интригами и возможностями их не выдерет. Лунан Мьёль навсегда останется сыном северных земель, и это правильно.
— Отец! — Принес откуда-то издали ветер, и Лунан придержал на развилке рвущуюся вперед Бурю, прищурился, вглядываясь в уводящую направо вниз лесистую дорогу. Налево начинался спуск к причалам, значит, Мартин не ошибся с расчетами, и им и впрямь повезло.
Эрдбирен на взмыленном жеребце ловчего Альма — самом резвом в герцогских конюшнях, не считая Бури, вылетела из пролеска, и Лунан не сдержал улыбки. Их с Йоле девочка выросла в настоящую красавицу. А от нее такой, взволнованной, раскрасневшейся, с выбившимися из толстых кос непокорными кудряшками, никто в здравом уме не смог бы отвести взгляда. Сердце болезненно сжалось от одной мысли, что Астор может причинить ей боль. Нет, резко одернул себя Лунан, откровенно любуясь подъезжающей дочерью. Нет. Что бы ни говорили о Ястребе завистники и идиоты, он всегда был человеком чести. Но если он все же посмеет не разглядеть в Эрдбирен настоящее сокровище, посмеет сделать ее несчастной, герцог Мьёль лично свернет ему шею. И плевать на последствия!
Прода от 21.04.2023, 11:33
— Что случилось? — Эрдбирен остановила жеребца, тот недовольно загарцевал под ней, но дочь с детства отменно держалась в седле, такими финтами ее было не пронять. — Альм ничего не объяснил. Сунул поводья, крикнул: «Скачите во весь дух, госпожа!», и все!
— Ее сиятельство вдовствующая герцогиня пожаловали на причал, — торопливо объяснил только что подскакавший Мартин. — Я подумал, ваше присутствие будет нелишним.
