Секреты из писательского блокнота

"если Франсуа по наивности полагал, что его побег останется незамеченным, так в ту же минуту снаружи под карнизом показалось опровержение в лице его друга.

- О, маркиз! Собрались сбежать? - как ни в чём не бывало, спросил Данжюс и протянул руку. - Прыгайте! Тут невысоко.

- Граф? А вы что здесь делаете? - Виллеруа спрыгнул на газон, высаженный вдоль стены, и огляделся. - Окно не закрывай, Люк! Я вернусь. Скоро!

- Ага, как же! Не закрывай, - Люк недоверчиво посмотрел на потемневшее небо, в котором собирались свинцовые тучи не то нового дождя, не то и вовсе града. - А ну как стекла побьёт? Вы уж поторопитесь по делам. А я, так и быть, дождусь вас в комнате.

Глянув в небо, друзья подумали об одном и том же - куда бы ни вело их желание воспользоваться свободными от надзора часами, следовало бежать, пока не разверзлись хляби небесные.

- Ну, и куда же вы собрались? - уже на бегу спросил Данжюс, когда они опрометью пронеслись под низенькой аркой калитки, выходившей из внутреннего двора на улицу.

- В Тюильри, - коротко ответил Франсуа и похлопал по книге, спрятанной за пазухой. - Я обещал кое-кому.

- Ага! Дайте-ка угадаю, - ухмыльнулся Данжюс. - Это же та самая! Та особа, ради которой вы вымокли до нитки вчера?

- Ну да. Только, чур, ни слова! Никому!

- Я нем как могила, - пообещал Данжюс. - А я собрался к друзьям. Они у мадам Дианы собираются. Хотите, заглядывайте к нам позже. Это на улице Рено, недалеко отсюда. Не пожалеете!

- Да я, как-то не собирался, - отказался маркиз.

- Бросьте! Лучше меня вам никто не растолкует сочинения Горация. А мне это в охоту. Мои друзья тоже будут не прочь послушать. Заглядывайте к мадам Диане. Улица Рено.

Тряхнув рыже-каштановой густой шевелюрой, Данжюс стянул правую перчатку и с чувством протянул руку маркизу.

- Кстати, я нисколько не прочь, если вы будете звать меня по имени - Леон. А так - Жан Леон Элиассен де Сигонь Данжюс.

- Франсуа, - потрясая руку, протянутую ему в дружественном жесте, ответил маркиз. - Де Виллеруа де Невиль д'Аленкур.

- Я знаю. Кто же вас не знает, маркиз! - улыбнулся Данжюс. - Ну, бывайте! Удачи вам и вдохновения в придачу.

Франсуа вопросительно приподнял брови, на что его друг коротко усмехнулся.

- Я слышал, что её высочество, принцесса Генриетта больна. Чтобы приободрить её, вам понадобится кое-что кроме простой книги со сказками. Вдохновение вам не помешает, уж точно!" © "Золотая клетка Тюильри" - Робин Каэри - https://prodaman.ru/Robin_Caeri/books/Zolotaya-kletka-Tyuilri

«- Вы вернули мне то, что для меня очень важно. Я не могу больше сердиться на вас. Мир? - стоя к нему вполоборота, Генриетта посмотрела на него и подставила свой локоть, чтобы он мог поддержать её на подъёме.
- Мир! - улыбнулся он в ответ и протянул руку.
- И вы не спросите, что именно важно для меня? - чуточку с обидой спросила она, но улыбнулась и ободряюще подмигнула, заметив, как он нахмурил брови, и над переносицей тотчас же появилась глубокая бороздка.
- Это не просто перстень. Ведь я правильно это понимаю? Это нечто большее, - терпеливо ответил он, понимая, что подвох был именно в этом.
- Всё верно. Кольцо мне дорого. Да. Но ещё дороже для меня то, что есть друг, которому я важна как человек, а не как красивая игрушка или способ сблизиться с моим братом. Вы понимаете?
- Да, Ваше высочество. Я понимал это и раньше. Поэтому я не хотел передавать вам ничего через третье лицо. Я ждал встречи с вами, чтобы лично передать этот перстень. И то, что я сказал вам.
- Спасибо. За это спасибо вам, - наконец-то почувствовав прежнюю лёгкость в общении с де Руже, она улыбнулась ему и со счастливым видом устроила свою руку поверх его руки. - Теперь всё хорошо». © "Перстень принцессы" - Робин Каэри - https://prodaman.ru/Robin_Caeri/books/Persten-princessy

«- Мы первые! - раздался звонкий мальчишеский голос, который тут же привлёк внимание всех придворных, столпившихся у дверей в Обеденный зал. И получилось так, что из-за этого крика никто не заметил появления самого короля.

Из соседней галереи с весёлым и вызывающе громким смехом выскочила целая компания молодых людей. Все они были одеты в костюмы самого модного фасона, изобиловавшие причудливыми узорами, вышитыми золотыми и серебряными нитями, кружевами и лентами. Кричаще пёстрые, огромные банты из атласных лент красовались у них на талиях и предплечьях в дополнение к пышным воланам из кружев, которые украшали манжеты рубашек, манишки под воротниками, пряжки туфель и укороченные до колен панталоны. Во главе этой примечательной ватаги модных щёголей торопливой походкой, едва ли не вприпрыжку, шагал мальчик лет тринадцати. На вид он был самым младшим из них, к тому же почти на целую голову ниже ростом. Однако это вовсе не мешало ему отдавать приказы, сопровождая свои громкие команды властными жестами.

Вся компания с шумом и толкотнёй продвигалась со стороны Парадной галереи и беспорядочной толпой пересекала просторный коридор, устремляясь к дверям Обеденного зала наперерез гвардейцам из почётного эскорта его величества, его спутникам и даже ему самому.

- Филипп! - грозно выкрикнул Людовик.

Весь его вид, суровое выражение лица и властная поза демонстрировали то, что он был оскорблён очередной выходкой младшего брата.

Но тот не остановил свой бег, а наоборот лихо проскользил по гладко начищенному паркету последние несколько шагов в сторону дверей и круто развернулся у самого порога. Бежавшие следом за ним молодые люди попытались притормозить, едва не врезавшись в стоящих у распахнутых настежь дверей гвардейцев, и с громким смехом навалились друг другу на плечи.

- Луи! - Филипп Анжуйский с улыбкой отвесил короткий поклон, адресуя его старшему брату, и демонстративно взмахнул маленькой шапочкой из тёмно-синего бархата изящного фасона, который напоминал береты пажей времён Франциска Первого.

- Его величество король!

Громкое объявление церемониймейстера двора прервало это нелицеприятное столкновение между братьями, так что те успели всего лишь обменяться вызывающе дерзкими, испепеляющими взглядами».
© Робин Каэри «Купидон на вишне»

«- Синьоры! Господа! Нас пригласили исполнять музыку для постановки королевского балета!

- Берите выше, мой дорогой, - поправил его де Сент-Эньян. - Его величество задумал приготовить необычное представление для святочного вечера. Новый балет! Это постановка «Триумфа богов Олимпа». Она будет представлена как танцевальное шествие. Вам предстоит написать марши и музыку к танцам и самому шествию, а в дополнение к ним несколько гимнов для хора. Ведь вы справитесь, не так ли? Даже, несмотря на нехватку времени? Во всём остальном - средства, музыканты и танцоры - его величество просил вас не ограничивать себя ни в чём ради грандиозного воплощения этого замысла.

- Время, месье граф, не имеет значения! О нет! Если сам король дарует нам своё благоволение!

Пафос, с которым была произнесена эта фраза, несколько обескуражил музыкантов, которые уже предвидели настоящий кошмар ежедневных и еженощных изматывающих репетиций. По их лицам было видно, что готовность Люлли, скорее, пугала их, а никак не воодушевляла. И только продолжавший стоять в углу Мандолини разразился громкими аплодисментами, выкрикнув во всю глотку:

- Браво, маэстро! Воистину мы создадим самый красивый и блистательный балет! Мы сыграем музыку, которую не слышали ещё ни при одном дворе! Нигде во всей Европе!

Люлли посмотрел на смельчака, сурово хмуря тонкие брови.

- Кажется, это ваш новый музыкант. Он прибыл из Милана…, - представил виолончелиста граф де Сент-Эньян, а сам лёгкой походкой, почти пританцовывая на ходу, направился к выходу. - И я рекомендую его вам! - добавил он, остановившись на секунду в дверях, - у него необычайное рвение. Возможно, что оно подкреплено и недюжинным музыкальным талантом. И не забудьте, дорогой Люлли! Король будет ждать вас и мэтра Бошана в садах Тюильри. Прошу вас не опаздывать, мой дорогой маэстро!

И уже выйдя из зала, де Сент-Эньян вполголоса проговорил, обращаясь и к самому себе, и к дожидающемуся в коридоре пажу:

- Хм, маэстро! А ведь недурно звучит, а? Почему бы и нет!»

© Робин Каэри «Купидон на вишне»

«- Ещё немного! Поднажмём, ребята! - послышался зычный бас герцога де Грамона, подбодривший гребцов, так что те удвоили усилия.

Виконт с завистью и восхищением посмотрел на пышущего энергией человека, который, несмотря на высокое положение, не соизволил сесть на приготовленное для него почётное место в носовой части шлюпки.

- Удивительный человек, - не удержался от похвалы Роули, но в ответ де Гиш только хмыкнул:

- Чего тут удивительного? Когда стоишь в шлюпке, то и качку перенести легче.

- И всё-таки я не уверен, что сумел бы выстоять и не упасть. Не на таких волнах, - признался Лауделл.
Как же он обрадовался, когда нос шлюпки с глухим стуком уткнулся в борт корабля.

А вот и швартовые сбросили! Растрёпанный конец тяжёлого крученого каната едва не упал виконту на голову, но он успел увернуться, резко придвинувшись к де Гишу. Не ожидая ничего подобного, граф, вместо того чтобы поддержать, оттолкнул виконта в сторону от себя так резко, что тот едва не упал за борт.

- Господа! Да не спешите вы так! Зачем же лезть на абордаж, когда для нас спускают лестницы? - пожурил молодых торопыг герцог де Грамон, по старой военной привычке отмечавший всё происходящее вокруг себя. - Граф, а кто это с вами? Представьте же мне этого молодого человека! Кто вы, сударь?

Стушевавшись под внимательным взглядом маршала, за которым он сам украдкой следил всё то время, Лауделл промычал нечленораздельное: "Приветствую!".

- Это мой новый друг! Роланд Лауделл, виконт, - ничуть не смутившись, ответил де Гиш. – Он состоит при генерале де Руже.

- Лауделл... Лауделл... - повторил герцог, запоминая новое для себя имя. - Ну что же, господа, вперёд! Точнее, наверх и вперёд! Вы готовы удивить и впечатлить свиту королевы Англии настоящей французской галантностью и галльским шармом?

Вместо ответа де Гиш состроил отчаянную мину лица, будто собирался на абордаж вражеского судна, отчего виконт прыснул со смеху. Вот уж чего он пока не успел сделать за время, которое он провёл во Франции, так это сделаться настоящим французским кавалером и научиться этому самому галльскому шарму…

…От волнения у него перехватило дыхание и сдавило в груди. Крепко ухватившись за верёвочные перекладины и стиснув зубы, Роланд подтянулся на руках, когда слабость едва не сыграла с ним опасную шутку. От падения его спасло только чувство страха, от которого пальцы безотчётно сжались и намертво приклеились к лестнице. Повиснув на верёвочной перекладине, он беспомощно болтал ногами, пытаясь зацепиться за лестницу, тогда как всё усиливающиеся порывы ветра сильнее и сильнее раскачивали его, угрожая сбросить вниз во вспенившиеся волны.

- Давайте руку, виконт! Ну же! - послышался властный голос сверху, и в тот же момент кто-то внизу схватил его за ногу и с силой прижал к борту, чтобы поставить ступню на перекладину.

- Руку! Чёрт побери, обойдёмся без церемоний, мальчик мой! - снова раздался голос сверху, и протянутая к нему рука, затянутая в перчатку из плотной кожи, которые носят кавалеристы, с силой сжала запястье его руки и подтянула вверх.

- Спасибо... Сударь... - пыхтя и отдуваясь, бормотал Лауделл, из последних сил перекинув ногу через высокий борт.

- Да ничего особенного. Пустяки, - встряхивая руки, ответил герцог де Грамон. - Волнение на море - дело привычки, - добавил он, не то, имея в виду волнение самого виконта, не то высокие валы, на которых шлюпки то взлетали едва ли не до середины высоких бортов корабля, то стремительно падали вниз, грозя опрокинуться в воду со всеми находящимися в них людьми».

© «Шкатулка королевы» Робин Каэри

""Три шага вперёд и подскок, ещё два шага и разворот" - не заметив, как он успел доскакать до противоположного конца коридора, Франсуа оказался возле занавесей, за которыми скрывались распахнутые настежь двери. Заглянув вовнутрь, он понял, что это и был выход для актёров на арьерсцену, - то самое настоящее закулисье!

Любопытство заставило Франсуа переступить порог, пройти к самым кулисам и осторожно выглянуть на сцену. И вот там, в свете догорающих свечей рампы, на широкой сцене он увидел одну из актрис.
Одетая в лёгкую тунику - костюм исполнительницы роли в греческой трагедии, она репетировала замысловатые движения с подскоками на самых кончиках пальцев и с последующими троекратными разворотами. Не замечая мальчика, который с восторженным лицом следил за ней из-за кулис, танцовщица снова и снова повторяла эти сложные движения. Она оттачивала их до совершенства, танцуя так, словно парила над сценой на невидимых крыльях.

Франсуа замер в восхищении, шёпотом отсчитывая такт и число оборотов, которые проделывала танцовщица, глядя на неё с таким благоговением, словно перед ним танцевала сама Терпсихора - муза танца. Неизвестно сколько ещё времени он простоял бы там, наблюдая за волшебством рождающегося прямо у него на глазах рисунка нового танца, если бы из глубины коридора не послышались шаги и громкие мужские голоса.

Оказавшись меж двух огней, Франсуа выбрал меньшую из двух напастей, проскользнув вглубь арьерсцены. Там ему посчастливилось отыскать временное убежище, и он спрятался в складках задрапированных занавесей. Это было как раз вовремя, поскольку в следующий миг эхо семенящих шагов и уверенной твёрдой поступи раздавались уже у самых дверей. Замерев на месте, ни жив ни мёртв Франсуа затаил дыхание, но в следующий миг едва не вскрикнул от испуга, стоило ему услышать у себя за спиной голос одного из вошедших за кулисы мужчин.

Этот голос и надменная манера речи были настолько хорошо знакомы юному маркизу, что его щёки, затылок и уши вспыхнули жарким огнём, едва не воспламенив занавес, в складках которого он притаился.

- Мой дорогой герцог! Но вы же знаете, что мы являемся вашими наипреданнейшими слугами. Всегда! Даже в самых невероятных обстоятельствах, - второй голос, по-видимому, принадлежал директору театра. - Очень прискорбно, что вы не успели хотя бы к финалу сегодняшнего представления. Крайне жаль, монсеньор герцог!

- Мне тоже несказанно жаль, мой дорогой месье Вителли. Очень жаль! Но меня задержали дела во дворце, в Совете. Вы же понимаете, скольким приходится жертвовать ради настоящего королевского праздника.

От звука этого голоса, который звучал с неподражаемой уверенностью в собственной значимости, у Франсуа зашлось дыхание. Никогда ещё он не был настолько близок к катастрофе, всего на волосок от обнаружения в месте, где ему не следовало быть! Причём на этот раз катастрофа грозила не только ему, но и его друзьям, и даже самому Людовику. Увлёкшись беспечными разговорами в гостеприимном обществе хорошенькой актрисы, они и не подозревали о надвигающейся буре в лице строгого воспитателя его величества и по совместительству главного устроителя святочных празднеств при дворе. Светлейший герцог Никола де Невиль де Виллеруа д’Аленкур изволил пожаловать в театр Итальянской комедии собственной персоной!"

© «Купидон на вишне» Робин Каэри

Глава 4. Королевские планы
30 марта, 1661. Париж
«Сердце гулко билось под прижатой к груди ладонью. Ей безумно хотелось сбежать, скрыться, запереться на самой верхней площадке башни Астролога и не показываться на глаза никому. Но прежде всего ему! Не видеть его, не слышать его голос, не чувствовать на себе его взгляд, не ощутить тепло дыхания и мягкое прикосновение губ на своей коже. Нет, ничего из этого она не хотела и вместе с тем всё это желала всем сердцем сейчас же и сразу, и одновременно, хотя бы всего на один миг! Как же нелегко было признаться даже самой себе в том, что больше всего на свете в ту самую минуту она хотела обернуться легкокрылой голубкой для того лишь, чтобы выпорхнуть из окна и слететь вниз, к нему, укрыться от всего мира на его плече под мягкими локонами его прекрасных каштановых волос.

- Но... Как же так? - не веря своим глазам, прошептала она, видя, как карета, которая минуту назад ещё стояла у ступенек парадного крыльца, отъехала, а вслед за ней и четыре верховых гвардейца из сопровождения.

- Как же так? Он уехал? Но почему? - спрашивала она, теперь не в силах даже оторвать бессмысленный взгляд от темного силуэта удаляющейся кареты.

Минуты или секунды, какая в том разница, сколько бы их не пронеслось до того момента, когда двери ее покоев с громким шумом распахнулись, пропуская в гостиную толпу щебечущих сестёр, кузин, подруг, случайно оказавшихся в гостях у принцессы де Кариньян именитых гостей, и наконец саму принцессу, величественной поступью шагающую под руку...

- Постойте, но как же так? - не уверенная в том, что глаза не обманывали её, Олимпия машинально присела в глубоком реверансе, глядя во все глаза на высокого мужчину, который вошёл в её гостиную под руку с гостеприимной хозяйкой вечера.

- Моя дорогая, - принцесса де Кариньян первой заговорила, обращаясь к невестке с теплом и нежностью, которые редкая мать не обратила бы к своему любимому чаду. - А я и подумала, как же так, ваш карточный вечер сегодня собрал столько гостей, но где же самый желанный и дорогой из них! И вот же, вы только посмотрите, кто пожаловал!

- Сир, - выдавила из себя Олимпия, с удовольствием отметив про себя, что на этот раз не одна она была ошеломлена и счастливо обманута в худших предчувствиях.

- Моя дорогая принцесса, - глядя в глаза Олимпии, Людовик заговорил с мадам де Кариньян с той хорошо знакомой всем обезоруживающей вежливостью, против которой не были властны даже самые суровые блюстители правил этикета. - Я не мог завершить этот день, не почтив ваш прекрасный и гостеприимный дворец визитом. Завтрашний день, как вы все уже знаете, будет полон суеты и совершенно непредсказуем. Но сегодня я всецело принадлежу себе и моим дорогим друзьям.

Он повернулся лицом к пожилой даме и с чувством приложил её руку к своим губам. Глядя на это, Олимпия чуть заметно усмехнулась, но только ещё ниже наклонила голову, чтобы никто не заметил её нетерпеливый взгляд.

- Вы же позволите, мадам? - Людовик галантно подвёл принцессу к ближайшему креслу и подождал, пока та устроится со всем возможным удобством, так как видно было, что принцессе де Кариньян было страшно любопытно узнать, с чем именно пожаловал молодой король, и она чувствовала себя даже в любимом кресле так, как будто бы на горячих углях.

- Ах, как же вы всех заинтриговали вашим сюрпризом, сир! - заговорила самая младшая из сестёр Манчини Гортензия, она присела в коротком реверансе и стрельнула в Людовика озорной улыбкой. Тот сдержанно кивнул ей, но не сумел удержаться от улыбки и даже тихо рассмеялся.

- Не сказал бы, что я очень уж рассчитывал на то, чтобы всех удивить, мадам, - он обвёл всех присутствующих взглядом, и Олимпия, поняв его желание, похлопала в ладоши со словами:

- Так что же, дамы и господа! Все в сборе. Я как раз хотела пригласить музыкантов, - в дверях уже появились скрипачи, приглашённые на вечер специально в надежде на то, что во дворец графов де Суассон прибудет сам король со своей свитой.

- О, сам маэстро Лангорио! - проявив личный интерес к музыкальной жизни светского парижского мира, Людовик благосклонным кивком принял глубокие поклоны музыкантов и выбрал для себя кресло, рядом с которым стояла приземистая, обитая тёмно-синим бархатом банкетка. Король улыбнулся и приглашающим жестом рукой предложил Олимпии занять место на банкетке рядом с ним и незаметно для всех положил ладонь на её руку, покоящуюся на резном подлокотнике банкетки.

- Я весь вечер сгорал от нетерпения увидеться с вами, сердце моё, - заговорил он, как только музыканты начали играть пьесу для двух скрипок и виолончели.

- Но сир, как же так? - в глазах и улыбке графини блеснули лукавые огоньки. - Разве же у вас не полно дел в связи с грядущим переездом двора?

- Все это не столь важно, - возразил Людовик и с серьезным выражением лица посмотрел в ее глаза. - Самое важное для меня то, что ответите мне вы.

- Но разве вашему величеству не известно, что я отвечу? - лукавый блеск в глазах Олимпии едва не сменился торжеством, но она потупила взор и тихо спросила. - Отчего же вы волнуетесь о том, что я могла бы отказать вам? Что такое вы собираетесь сказать мне, сир? - коварная мысль о том, что она вот-вот услышит приказ покинуть Париж, или нет, хуже того, не приезжать в Фонтенбло, жестоко уколола в самое сердце, и вот она уже почувствовала, как начинает задыхаться от невыразимой тоски.

- Пока ещё всё это большой секрет, моя дорогая. Можем ли мы увидеться наедине? - Людовик смотрел вопросительно, и его взгляд даже несколько посуровел.

- Вы же знаете, мой дорогой, что я никогда не откажу вам, - прошептала Олимпия по-итальянски.

- Тогда, встретимся в саду принцессы, - также по-итальянски предложил Людовик. - Только как мы уйдём на этот раз? Со мной нет даже де Вивонна. Некому отвлечь мадам де Кариньян.

- А в этом вы можете положиться на меня, сир, - улыбнулась графиня и поднялась.

Она быстро подошла к Гортензии и что-то тихо прошептала той на ухо, после чего повернулась ко всем гостям и похлопала в ладоши, привлекая всеобщее внимание к юной герцогине.

- Ах да! Фанты! Непременно же! Это моя любимая игра, - воскликнула Гортензия и тоже захлопала в ладоши. - И раз это моё предложение, то я буду водить первой. Ну же, дамы и господа! Прошу вас, предъявить мне ваши фанты!

Он порхнула в центр зала и, звонко смеясь, перехватила за локоть собравшегося ретироваться Филиппа де Невера:

- Вашу шляпу, братец! Не отлынивайте!

Схватив щегольской головной убор, украшенный роскошным плюмажем из белых и синих перьев, Гортензия мило улыбнулась брату и вытянула из-за его рукава большой кружевной платок:

- А вот и первый фант! Кто следующий? Смелее, дамы и господа!

Улыбка Олимпии слегка померкла при виде выражения скуки на помрачневшем лице Людовика. Она вернулась к нему и присела на краешек банкетки.

- Так нужно, мой дорогой, - шепнула она и проникновенно посмотрела в его глаза. - Отдайте что-нибудь незначительное в качестве фанта. Гортензия знает, что делать. Мы сумеем улизнуть так, что никто не заподозрит, будто бы это было намерено.

- Я полностью доверяюсь вам, - со смехом ответил Людовик, и так совпало, что именно в ту секунду перед ним оказалась герцогиня де Мазарен со шляпой в руках. - Вверяю вам мою судьбу, прекрасная одалиска!

Галантным шуткам и веселому настроению короля, казалось, не было конца. Все собравшиеся тут же принялись предсказывать их друг другу, сопровождая собственными инсинуациями насчёт истинного их смысла.

- А теперь и мой фант, - посмотрев на опущенный Людовиком перстень, Олимпия вынула из первого уха серьгу с жемчужной капелькой и опустила в шляпу. - Я тоже вверяю свою судьбу вам, синьора, - с многозначительной улыбкой произнесла она.

Пока все гости складывали свои фанты в шляпу, с которой их обходила Гортензия, оба они, и Людовик, и Олимпия сидели, не проронив ни слова. В то время как все остальные веселились и обсуждали между собой прошлые игры в фанты и каверзные задания, которыми озадачивал их маршал дю Плесси-Бельер, Людовик уже в сотый раз переживал внутренний монолог с объяснениями своих планов и надежд, а Олимпия в очередной раз проигрывала воображаемую сцену их драматического разговора, с тревогой на сердце ожидая, когда всё свершится. Значение взглядов, которыми Людовик и Генриетта смотрели друг на друга во время церемонии представления, было преувеличено ею. Но, даже понимая это в глубине души, она не могла найти покоя.

- Итак, начнём же! - объявила Гортензия и встряхнула шляпу, заставив всех обратить внимание к себе одной.

Не заметив, как это произошло, Людовик снова положил ладонь на подлокотник банкетки и осторожно пожал пальцы Олимпии. Она чуть склонила голову набок и посмотрела на него исподлобья, стараясь не показать, насколько глубоко задело её это невинное прикосновение.

Гортензия оглядела всех собравшихся и весело кивнула Олимпии, жестом приглашая её присоединиться к ней.

- Итак, вытягивайте фанты один за другим, сестрица! Я буду называть задания вслепую!

Под всеобщие аплодисменты зрителей графиня де Суассон взяла у герцогини де Мазарен шляпу и начала вынимать один за другим предметы.

- Что должен сделать этот фант? - спрашивала она и только самые чуткие уши удивили бы скрытый в этом вопросе акцент на личности владельца фанта.

- Этому фанту предстоит пройтись в буфетную и принести лично целый поднос с бокалами с игристым вином! - объявляла шутница, при этом прислушиваясь к малейшим изменениям в тоне голоса сестры, когда та задавала вопрос о следующем фанте.

- А вот этот вот фант?

После очередного вопроса воцарилась неожиданная пауза, после чего Гортензия со смехом выпалила:

- А этому факту я объявляю перерыв! Спуститься в сад и сорвать веточку с куста розы, что растёт у самого фонтана!

- И кому же отдать её? - хихикнул Филипп, подбоченившись.

- Сохранить для себя, - Гортензия обернулась и показала ему язык.

- В таком случае, я должен откланяться, дамы и господа! Пока не отыщу фонтан и ту самую веточку с розового куста.

С этими словами Людовик поднялся и, едва скрывая счастливое предвкушение в глазах, поклонился принцессе де Кариньян, после чего стремительными шагами направился к выходу. Польщённая его вниманием и тем, что король на равных со всеми гостями принял своё задание в шутливой игре, мадам де Кариньян и бровью не повела, когда король покинул гостиную. У неё в запасе уже накопилось достаточно историй о визите его величества для того, чтобы со всеми подробностями расписывать события этого вечера на недели вперёд.

- А вот этому вот фанту что нужно сделать? - смеясь, спросила Олимпия и вынула из шляпы собственную серёжку.

- А вот этому вот... - Гортензия задумалась на секунду, а потом, подняв указательный палец вверх, ответила. - А вот этот фант должен обойти все залы дворца и принести то, не знаю что! Главное, чтобы это можно было вручить в качестве памятного подарка обладателю следующего фанта! Выкуп!

Чуть покраснев, Олимпия посмотрела в глаза сестры, когда та обернулась в её сторону. Та явно намекала на своеобразную плату за свою помощь, хотя, и не претендовала на то, чтобы получить её лично для себя.

- Хорошо! Я сделаю это, - сказала Олимпия и протянула шляпу Филиппу. - А теперь ваш черёд играть, де Невер! Ведь это был мой фант, так что, это я отправляюсь на поиски памятного подарка.

***

"Предрассветную тишину резко нарушил пронзительный рёв осла, и громкое эхо прокатилось по окрестностям королевского дворца от внутреннего двора до дальних ворот Оранжереи. Никто не смог бы сказать, был ли причиной тому суровый рок или же нелепый случай, но повторилась в точности та же история, что и за несколько недель до этого. В проезде под широкой дворцовой аркой застряла тяжёлая телега, доверху нагруженная ветошью и мусором, предназначенным к выбросу. Понукаемый хозяином на все лады, заупрямившийся осёл ни в какую не соглашался сделать хотя бы ещё один шаг и вытянуть телегу прочь со двора.

На помощь незадачливому вознице сбежались гвардейцы, стоявшие на посту у ворот. Ослиный рёв успел поднять на ноги обитателей дворца и грозил обернуться громким скандалом, так что единственной целью всех, кто оказался во внутреннем дворе, было сдвинуть упрямое животное с места и вывести из-под арки прочь к воротам, а лучше и вовсе за пределы дворца.

При этом никто не обратил внимания на распахнутые настежь зарешеченные створки окна на третьем этаже как раз над самой аркой. На карнизе стоял человек в смешном лоскутном костюме, с пришитым к спине горбом. Он завязал тесёмки наброшенного на плечи чёрного плаща и скрыл лицо под капюшоном. Примерившись к высоте и оценив шансы на возможность попасть точно в самую гущу беспорядочно сваленных в повозке тюков, он наскоро перекрестился и сорвался с карниза. Следом за ним в окне показался ещё один человек. Ни секунды не мешкая, он, так же как и первый, вылез на карниз, примерился к высоте и, рассчитав траекторию полёта, прыгнул вниз, успев попасть в телегу прежде, чем она сдвинулась с места и проехала под аркой к воротам.

- Ну, наконец-то! - проворчал Бонтан, прикрывая ставни окна королевской спальни, чтобы утренние лучи не разбудили спавшего короля.

- Наконец-то, - тихо повторил Людовик.

- Как? Вы уже не спите, сир? - Бонтан оглянулся и поднял взгляд на стоявшего у него за спиной короля. - Вы тоже видели это? - он хотел было открыть ставни, чтобы дать ему посмотреть, как телега с беглецами выехала за ворота, но Людовик вернулся в постель.

- Я только хотел убедиться, что кузен воспользуется данным ему шансом. Пусть бежит! Может грозить из Испании, сколько пожелает - теперь он не опасен.

- И то верно, - прошептал себе под нос Бонтан, задёргивая полог постели. - Нехорошо свою родню под замком держать. Из этого никогда ничего путного не выходило, кроме новых интриг. Значит, теперь это дело окончательно закрыто?

- Какое дело? - с широким зевком спросил Людовик, кутаясь в одеяло.

- Дело о часах, сир. Час Купидона, - напомнил Бонтан и с улыбкой похлопал по широкому карману своего камзола. - На днях у меня пропала связка ключей. А потом я обнаружил их в своей комнате. Всё бы ничего, мало ли по рассеянности забыл, куда клал. Да только на одном из ключей я нашёл след от воска. Не удивлюсь, если это дело рук месье маркиза де Виллеруа. Знать бы, что на этот раз затеял этот неугомонный Купидон? Может, опять какую-нибудь шалость? Или пир для всех своих приятелей в дворцовом буфете?

- Берите выше, Бонтан, - тихо смеясь, ответил Людовик. - Этажом выше! Франсуа уже вторую неделю сбегает по утрам в фехтовальный зал. После того, как Конде продемонстрировал ему возможности владения кинжалом в ближнем бою, маркиз решил заняться фехтованием. Он берёт уроки у шевалье де Безнара. Мне кажется, теперь он всерьёз нацелился на военную карьеру.

- Это дело, - пробормотал про себя Бонтан. - Всё одно, от наследства и от карьеры не сбежать. А так хоть по собственному почину взрослеть начал.

Он вернулся к окну, чтобы плотнее закрыть ставни, и невольно засмотрелся на то, как лучи солнца прорезали насквозь окна Часовой башни над Центральным дворцовым крылом.

- Ух ты! Настоящий побег! - звонкий мальчишеский голос раздался с верхнего этажа, и господин Бонтан немедленно открыл ставни и высунулся в окно, подняв строгий взгляд в сторону кричавшего.

- А! Вы снова шумите ни свет ни заря, Ваше высочество! Что-то рано вы поднялись нынче.

- Или не ложились вовсе! - хихикнул ещё один голос, и в соседнем окне показались взъерошенные головы мальчишек, наблюдавших за сценой удачного побега.

- И вы тут, господин Данжюс! И вы, господин д’Эффиа! - Бонтан погрозил пальцем озорникам. - Вот я скажу господину де Ла Порту, чтобы он следил за вами, господа!

Эта беззлобная угроза вызывала громкий заливистый смех, и шутники поспешили скрыться из виду. Как раз вовремя, так как во дворе появились люди, и среди них ни кто иной, как сам кардинал Мазарини в сопровождении герцога де Грамона и гвардейцев из роты Швейцарской гвардии во главе с сержантом Дезушем.

Они говорили тихо, но в утренней тишине эхо несло их голоса прямиком к окнам королевской спальни. Стоя за чуть приоткрытыми ставнями, Бонтан мог слышать всё почти слово в слово.

- Вы уверены в том, что не опасно выпускать его на свободу, монсеньор? - спросил герцог де Грамон, поглядывая в сторону дворцовых ворот, которые стражники как раз запирали после того, как телега, груженная мусором, выехала за пределы второго внутреннего двора Лувра и выкатилась на улицу Клошар.

- Гораздо опаснее держать такого человека под замком, - произнёс кардинал и посмотрел на дворцовые окна. - Мы и без того слишком долго медлили, оставляя его в Лувре. Арестовать принца крови и пытаться сохранить это в тайне практически невозможно и сопряжено с риском вызвать вмешательство извне. Если бы мы не посодействовали побегу принца, то это сделали бы за нашей спиной. Я не люблю перекладывать заботы на чужие плечи, мой дорогой маршал, - с тонкой усмешкой в голосе произнёс Мазарини. - И кроме того, не забывайте, Конде сбежал не один. Вместе с ним сбежал и наш славный молодой полковник. Дю Плесси-Бельер будет сопровождать принца вплоть до испанской границы. Он проследит за тем, чтобы Конде не вернулся в Париж. И главное, за тем, чтобы его высочество переправили через границу целым и невредимым.

- Но, чёрт побери! Принц - не барышня! - возразил на это де Грамон. - Он не согласится, чтобы его охраняли! Не какой-нибудь простой полковник!

- Уже не простой и не полковник, - таинственные нотки сквозили в голосе Мазарини. - По возвращении в Париж маркиз Франсуа-Анри дю Плесси-Бельер официально примет на себя обязанности маршала королевского двора.

- Вот как? - спросили в один голос де Грамон и Дезуш.

- Да! Так получилось. Представьте себе, господа, герцог де Субиз, занимавший должность маршала двора вот уже двадцать лет, подал в отставку. На прошлой неделе. Он решил, что подагра и остатки какого ни есть здоровья требуют безотлагательного внимания. Мы прочили полковника ему в помощники, а тут, - тихий смешок кардинала повторился, но это было не эхо, а вздох удивления нескольких человек, услышавших это. - С соизволения его величества и королевы, я заполнил эту вакансию.

- До заседания Королевского совета? - с сомнением спросил де Грамон, предвидя жаркие споры вокруг назначения на одну из самых почётных и сулящих множество выгод должностей при королевском дворе.

- А вы полагаете, что кто-то посмеет выступить против уже вынесенного решения королевы? И против воли самого короля? - приподняв брови, спросил кардинал.

- Ну, пожалуй, что нет, - проговорил де Грамон. - Но не кажется ли Вашему высокопреосвященству, что маркиз чертовски молод для такой ответственной должности?

- Наш король тоже, как вы изволили выразиться, чертовски молод, - парировал Мазарини и с довольной улыбкой прошёл обратно ко дворцу. - И да, снаряжайте погоню, дорогой маршал! Лейтенант д'Артаньян знает в точности куда ехать. Его люди уже готовы. Они сумеют проследить за тем, чтобы сбежавшему из-под стражи принцу не вздумалось избавиться от своего спутника или ненароком остаться во Франции.

- А король? Его величество знает об этом побеге?

- Я обо всём рассказал его величеству. Он даже дополнил этот план кое-какими идеями со своей стороны, - с лёгкой иронией проговорил кардинал и посмотрел наверх в сторону окон королевской спальни, - Скажу прямо, что не совсем свежие идеи, но с огоньком и толикой перчинки. Из памяти принца этот побег ещё долго не выветрится. У него будет о чём поразмыслить в пути: сладкая ли то победа или плохо пахнущее бегство?

- Это какие же идеи? - спросил де Грамон и тут же с гримасой отвращения прикрыл нос ладонью. - Неужели то, о чём я подумал? Следовало ожидать, что телегу нагрузили не набитыми соломой и лавандовыми саше тюфяками. Бедняга дю Плесси-Бельер!

- Ничего, на утреннем ветерке запах скоро выветрится, - тихо посмеиваясь, ответил на это Мазарини.

- Но почему не поставили в известность меня? И гвардию? И саму королеву? Я не слышал никаких распоряжений! - возмутился Дезуш, считавшей личной прерогативой все вопросы, которые касались охраны порядка во дворце, а, следовательно, и охраны узников, если таковые были.

- Потому что я твёрдо уверен в том, что у Конде остались не только романтически настроенные воздыхательницы в салонах и при дворе. Но и шпионы! Преданные ему люди, которые обладают очень чуткими ушами и зоркими глазами. И острыми кинжалами! Я хочу, чтобы маркиз дю Плесси-Бельер не только довёз принца невредимым до границы с Испанией, но и вернулся обратно. При этом невозможно предупредить стольких людей: саму королеву; вас, уважаемый сержант Дезуш; охранников и гвардейцев, и ещё с дюжину заинтересованных лиц, и при этом не вызвать никаких подозрений или пересудов. И тем более сплетен! Нет, пусть все думают, что дю Плесси-Бельер сейчас, как и неделю назад, находится на пути в Италию, а Конде воспользовался первым же подвернувшимся шансом на побег. Или ему позволили сбежать. Эта разница не имеет никакого значения для нас!

- Да уж! Суровую расплату пришлось понести господину полковнику за честь получить звание маршала двора, - хмыкнул де Грамон. - Вы ведь, по сути, сделали и его пленником в Лувре, заставив оставаться под стражей вместе с принцем.

- Не надо недооценивать молодёжь, господин герцог, - покачав головой, ответил Мазарини. - На что только не пойдёт амбициозный молодой человек ради продвижения по карьерной лестнице! Это, кстати, была целиком и полностью его идея. Людовик добавил несколько особенных деталей, но стратегом, который спланировал этот побег, является ни кто иной, как новый маршал королевского двора.

- Вот как?

- Да, представьте себе! Маркизу рассказали про историю с ослом, которая имела место быть как раз в это же время утра, но несколькими неделями раньше. Надеюсь, вы помните, господа?

- Помню, помню! - рассмеялся герцог и даже похлопал в ладоши. - В то утро в Королевском совете подняли вопрос о часах!

- Вот именно! - Мазарини подхватил подол мантии, чтобы подняться по ступенькам крыльца. - И дю Плесси-Бельер сделал важный вывод из той истории.

- Это какой же? - поинтересовался Дезуш.

- Он понял, что от ревущего осла захотят избавиться как можно скорее. Для этого даже ворота распахнут настежь, только бы спровадить его подальше от дворца. И при этом никому и в голову не придёт досмотреть телегу, в которую был запряжён упрямый осёл. Вот так, господа! Молодежь ещё заткнёт всех нас за пояс своей смекалкой. А вы о них такого низкого мнения - танцы да театры! Вот нет же, они не так легкомысленны, как нам кажется. Уж поверьте моему слову!"

(с)Робин Каэри "Час Купидона. Часть III. Момент Истины" Эпилог 2. О пользе ослиного упрямства
Читать онлайн: https://prodaman.ru/Robin_Caeri/books/Chas-Kupidona-Chast-I-Sekret-Kupidona

Глава 7. Купидон на крыше
30 марта, 1661. Фонтенбло. Центральная часть дворца

Карета лихо вкатилась в широкий двор Белой лошади и, сделав полукруг, остановилась напротив знаменитого крыльца, выстроенного в форме подковы.

- Полагаю, ваш кучер позволил себе такую вольность только потому, что королевский двор ещё не прибыл в Фонтенбло, - хмыкнул д'Эстен, глядя на возвышающиеся над крыльцом этажи центральной части дворца. При этом он смешно вытянул шею, став похожим на задиристого гуся.

- Вовсе нет, - глядя на него из-под полуприкрытых век, ответил Леон. - У маркиза де Салюста есть некоторые привилегии. В том числе и право въезда в собственном экипаже к парадному крыльцу королевской резиденции.

- Вот как? - удивлённо протянул д'Эстен, приняв свою неосведомлённость за досадный промах.

- Да. Такие вот мелочи. На самом деле мне что от ворот прогуляться пешком, что от каретного двора - разницы нет. Но поскольку дядюшка был почётным посланником короля при нескольких восточных дворах, это правило распространяется на него и его семью. Как-то так.

Выскочив из душной кареты, Леон прошёлся по усыпанной новой гранитной крошкой аллее, с наслаждением почувствовав земную твердь у себя под ногами. Острые камешки ощутимо впивались в мягкие подошвы новых туфель, и это могло стать, пожалуй, значительным неудобством во время прогулок по парку. Но кроме того, они оставляли заметный красноватый налёт пыли на нежно-голубом бархате на носках туфель, который бросался в глаза в контрасте с ярко-синими атласными бантами.

- Эгей! Добро пожаловать в замок нимф Прекрасного источника! - крикнули сверху, и молодые люди запрокинули свои головы для того, чтобы увидеть в проёме круглого слухового окна под самой крышей голову со светло-каштановой копной волос и отчаянно машущую им руку.

- Франсуа! Неужели это вы? - крикнул что было мочи Данжюс, и эхо, пока ещё царившее в своём полном праве во внутреннем дворе почти пустого дворца, трижды повторило его вопрос, разнося его по всему периметру двора Белой Лошади.

- Да! Это я! Леон, а кто это с вами? - отозвался де Виллеруа, высунувшись по пояс из тесного окошка.

- Осторожно! - почти в один голос вскрикнули Данжюс и д'Эстен, на что беспечный маркиз с ещё большей энергией замахал им рукой и позвал их наверх:

- Поднимайтесь ко мне! Моя комната на третьем этаже. Спросите у Люка, он покажет вам, как подняться сюда.

- Да он отчаянный малый, - проговорил д'Эстен. - Это же чердак. Как он умудрился туда забраться?

- Ну, - усмехнулся Данжюс. - Это же Виллеруа - перед ним все двери открываются, так или иначе.

- Ну да, даже в потолке, как я посмотрю, - заметил д'Эстен, прикидывая в уме планировку третьего этажа Центральной части дворца. - Не припоминаю я что-то, чтобы там прямой выход был.

- Вот я и говорю, это же де Виллеруа! Знаете, это ведь он каким-то чудом обнаружил потайные коридоры в Лувре? С этим была связана одна мрачная история лет семь тому назад. Возможно, что вы и не слышали о том.

- Возможно, - уклончиво ответил на это д'Эстен, избегая упоминаний о том, что он являлся непосредственным участником тех далёких событий, и более того, сам неплохо ориентировался в запутанном лабиринте потайных переходов Лувра.

Взбежав наперегонки по ступенькам с двух сторон лестницы-подковы, они почти нос к носу столкнулись с угрюмого вида стражником, который стоял у дверей в вестибюль. Он смерил Данжюса критическим взглядом с головы до ног и указал всей пятернёй на ворота.

- Не велено впускать! Через подъезд для служб, ступайте, - прогудел он низким басом, на что Леон с ноткой высокомерия, к которому он прибегал в таких случаях, громко представился сам и назвал имя своего друга:

- Граф Данжюс, племянник маркиза де Салюста, а это виконт д'Эстен, личный секретарь графа де Сент-Эньяна. Наши комнаты уже подписаны. Потрудитесь вызвать дворцовых лакеев, чтобы они помогли моим слугам занести багаж.

Эти слова он выбрал не случайно, ведь в королевских резиденциях наличие собственной комнаты с надписью на двери, указывающей имя расквартированного счастливчика, было редкой привилегией, которой удостаивались немногие из числа самого близкого окружения короля и членов королевской семьи. Угрюмое выражение на лице стражника сменилось на недоверие. Он приоткрыл дверь в вестибюль и жестом подозвал к себе старшего лакея. Тот мигом оказался на пороге и тоже для начала окинул вновь прибывших молодых людей оценивающим взором. После того как стражник шепнул ему на ухо имена, он проворно раскрыл толстый фолиант со списком придворных, для которых были подписаны личные комнаты в Центральной части дворца.

- Данжюс и д'Эстен, - повторил низким басом охранник, пока лакей мусолил палец и судорожно перелистывал страницы.

- Не вижу, - бесцветным тоном заявил тот и поднял взгляд на юношей.

- Ищите маркиза де Салюста, сударь, - подсказал Данжюс и незаметно толкнул под локоть д'Эстена. - Моё предложение всё ещё в силе. Селитесь вместе со мной, дружище. Скучно не будет!

- Да, но у меня место в комнатах при службе Канцелярии, - шёпотом ответил ему д'Эстен, и, услышав это, лакей тут же оторвался от изучения своего фолианта:

- Господа из Канцелярии размещаются в Восточном крыле. Третий этаж. Прямо над Канцелярией и кабинетами интендантов. Вам необходимо обойти здание по левой стороне и там, слева от ворот вы увидите дорожку. Она ведёт к входу в Восточное крыло.

- Чушь! - грубо возразил ему Данжюс и с высокомерным видом подбоченился, глядя сверху вниз на зарвавшегося лакея. - Если нам понадобится попасть в Восточное крыло, сударь, то мы найдем путь покороче. Виконт д'Эстен прибыл со мной. Моё имя, надеюсь, не испарилось из этого реестра? Я племянник маркиза де Салюста.

- Подождите минутку... Салюст, ага! А вот, нашёл! Это вы - Леон Элиассен... Граф Данжюс... И прочая?

- Ну конечно же, это я! - Леон продвинулся вперёд, вынудив лакея отступить назад. - Идёмте же! А не то де Виллеруа кинется к нам навстречу прямо в окно. С него станется.

- Господа... Господа, позвольте, я провожу вас! - суетливый тон старшего лакея как нельзя лучше выражал его стремление выслужиться перед знатными господами, чьи имена значились в списках реестра Королевского дома и Канцелярии.

- Нет, сударь, - холодно отстранившись от предложенной помощи, отрезал Данжюс. - Распорядитесь, чтобы моим слугам показали дорогу к моей комнате. И вызовите носильщиков! Я хочу, чтобы наш багаж перенесли наверх до того, как тут начнётся Вавилонское столпотворение.

- Всё будет исполнено в кратчайший срок, господа! - проглотив обидную пилюлю, ответил старший лакей, но к его удивлению, прежде чем уйти, молодой человек протянул ему несколько серебряных монет.

- Это за ваши старания, - всё с такой же прохладцей в тоне, произнёс он и подмигнул. - Я рассчитываю на вас и впредь.

- Хм, вы так разорите остальных придворных, - тихо пожурил его д'Эстен, когда они поднимались вверх по парадной лестнице. - Эти дармоеды теперь будут ждать от каждого столь же щедрой платы.

- И не получат её, разумеется, - ответил Леон. - А потому, зная цену моих распоряжений, они тем охотнее будут оказывать для меня или для вас всякие мелкие полезности.

- Вы так думаете? - скептично усмехнулся д'Эстен.

- Я в этом уверен. В Лувре и в Сен-Жермене всё работает именно так. Хотя, здесь в Фонтенбло...

- А чем Фонтенбло отличается? - уловив странную паузу в речи Данжюса, д'Эстен по привычке насторожился.

- Эти лакеи, - Леон коротко кивнул в сторону суетящихся внизу людей в камзолах синего и голубого цветов - форме слуг, состоящих на службе в Королевском доме. - Я не встречал их здесь раньше. Все они новички.

- А, - отметив этот факт про себя, отозвался д'Эстен. - Может, в честь празднеств расширили штат слуг. А может, вы просто не всех помните?

- О нет, у меня отличная память на лица. Старшего лакея я бы точно узнал, - возразил Леон. - Но, возможно, вы правы, и это новички, которых наняли специально ради празднеств. Ведь сюда прикатит много народу из Парижа, не говоря уже о провинциалах.

***

Из неопубликованного: Глава 15. Пикник с огоньком
31 марта, 1661. Фонтенбло. Большая лужайка

Ничего нового о спектакле он не услышал. То, что Людовик рассказал о своём последнем видении финального акта балета и смене ролей, не затрагивало хореографию отдельных партий или постановки в целом. И всё бы ничего, но отчего-то Франсуа чувствовал себя по странности неуютно в кабинете короля, где продолжалась увлечённая дискуссия о параде участников балета в финале, быстрой смене декораций, освещении и возведении амфитеатра с овальной сценой и зрительскими трибунами прямо посреди Большой лужайки. Зная Людовика, Франсуа нисколько не сомневался в том, что он сумеет настоять на том, что уже решил сам. Так что, споры о целесообразности проведения премьеры балетной постановки под открытым небом не имели решающего значения и наскучили маркизу. В его-то воображении всё уже было давно подготовлено и отыграно, как и в воображении Людовика, так что аргументы господина Мольера и даже пылкие возражения маэстро Люлли о том, что апрельская погода крайне непредсказуема и нельзя полагаться всего лишь на предчувствия и вдохновение, не сыграли бы никакой роли. Воспользовавшись тем, что все в королевском кабинете были увлечены спором и не обращали на него внимания, маркиз захватил из вазочки горсть цукатов и поспешил скрыться за дверью.

Царившая в приёмной с самого полудня сутолока нисколько не утихла, и Франсуа пришлось испытать на себе всю прелесть тесного соприкосновения с толпой придворных, ожидающих аудиенции. На него смотрели и с удивлением, и с завистью, но вместе с тем и с уважением, которое, несомненно, добавлял тот факт, что маркиз вышел не откуда-нибудь, а из кабинета короля, причем, сам, а, не сопровождая кого-нибудь из важных вельмож. Даже те, кто могли не знать его по имени и в лицо, догадывались, что высокий худощавый юноша состоит в личной свите короля, а, следовательно, является важной персоной, и знакомство с ним может оказаться весьма полезным для придворной карьеры. Сам маркиз тоже осознавал важность своей дружбы с Людовиком, а потому постарался пройти сквозь толпу как можно скорее и при этом, не задерживаясь для вежливых поклонов или разговоров, чтобы не оказаться связанным ни с чьими надеждами.

В парадном вестибюле было отчасти спокойнее, чем в приёмной, но и там с нескрываемым ожиданием и любопытством смотрели на юного маркиза, слух о близости которого к королю успел распространиться ещё до того, как он показался в дверях. Оставалось спасаться бегством, а точнее стремительным шагом выйти из дворца и отправиться в сторону Большой лужайки, где собирались все придворные из числа тех, кто были обычными завсегдатаями приёмных в Лувре или в Сен-Жермене и в этот день не искали особых милостей или личной аудиенции у короля.

- Эй, маркиз, сюда! Идите к нам! Дорогой мой, да вы только посмотрите на себя! На вас лица нет! - шутливо заметил Данжюс, которого Франсуа увидел в компании друзей возле столиков с угощениями под высоким навесом из полупрозрачной полосатой ткани, скрывающей аппетитные яства и кремовые десерты от солнечных лучей и грозивших пролиться освежающим ливнем низко стелящихся синебрюхих туч.

- Данжюс! - обрадовался Франсуа и стремительно подался вперёд, не заметив стоящий у него на пути табурет, который вознамерилась занять дама с весьма суровым выражением лица.

- Сударь! - возмущённый возглас заставил его остановиться.

Франсуа обернулся и поспешно отвесил вежливый поклон, кляня себя, что по рассеянности не заметил на своём пути первую статс-даму герцогини Орлеанской, тогда как та обратила в его сторону испепеляющий взор.

- Я прошу прощения, мадам, - для пущей верности, чтобы не показаться невеждой в глазах одной из самых придирчивых и острых на язык дам при дворе, графини Франсуазы де Лафайет, маркиз сорвал шляпу с головы и помахал ею перед собой.

- Юный маркиз де Виллеруа! - суровый взор графини немного смягчился при виде его галантности, но она не переменила своего намерения вынести ему строгий выговор, который должен был послужить наглядным примером и для остальных молодых людей, веселившихся у столов в импровизированной буфетной.

- Мадам, я весь к вашим услугам, - произнёс дежурную фразу маркиз, ища глазами хотя бы кого-нибудь, кто мог бы избавить его от внимания графини.

Из всех, кто оказались поблизости, он заметил яркую брюнетку, украдкой подмигнувшую ему, тогда как стоящая рядом с ней блондинка смотрела на него с улыбкой полной сочувствия.

- Будьте вежливы, молодой человек. Здесь вы не в корпусе пажей! И это не манеж для верховой езды, где можно носиться сломя голову, - продолжала показательную выволочку графиня, не замечая солидарного внимания к маркизу со стороны своих подопечных - юных фрейлин из свиты герцогини Орлеанской.

- Да, мадам, - кивнул с уже более уверенным видом Франсуа и зажал шляпу под мышкой.

- Ступайте, молодой человек! Я искренне надеюсь, что из вас вырастет достойный наследник вашего отца. Передайте мои сердечные приветствия господину маршалу.

- Непременно, мадам, - с облегчением произнёс Франсуа и поспешил воспользоваться разрешением идти своей дорогой.

Однако, уже через пару шагов он обернулся к брюнетке, чтобы послать ей ответную улыбку, и весело помахал шляпой в благодарность за молчаливую, но такую ободряющую поддержку.

- И как вы только умудряетесь попасть под раздачу медалей, маркиз? - рассмеялся Данжюс, когда Франсуа протиснулся к нему. - Так, не говорите ни слова! Сначала попробуйте вот этого вина. Рекомендую!

- Ого, оно кажется прокисшее, вон и пузырьки поднимаются, - скривил недовольную гримасу Франсуа, но граф уже разливал вино из графина в высокие стеклянные бокалы, которые стояли особняком от остальной посуды.

- Эти пузырьки и должны быть в этом вине. Чем дольше они сохраняются, тем лучше само вино. Попробуйте! Его прислали в качестве подарка к свадьбе из Шампани. Граф де Суассон как-то рекомендовал его моему дядюшке. А граф вообще-то знает толк в хороших винах. У него свои угодья в Суассоне, да и из Турина ему каждый год присылают отменные вина.

- Всё-то вы знаете, Данжюс! - усмехнулся Франсуа и залпом выпил изрядный глоток игристого напитка золотого цвета. - Фу-х! Ничего себе!

- Радует? - поинтересовался Леон.

Прищурив глаза, он наблюдал за реакцией друга и, судя по улыбке, был доволен эффектом, произведённым на Виллеруа новым вином.

- Да, как будто бы, - согласился маркиз и отпил ещё немного. - Хочется встряхнуться и смеяться.

- Это хорошо. Вот видите, вам оно даже полезно сейчас. А то я заметил, что вы были мрачнее тучи, когда шли сюда.

- Да, есть такое, - Франсуа на миг обернулся, чтобы отыскать в толпе ту брюнеточку, с которой он уже заочно познакомился, обменявшись улыбками.

- Что случилось? Вы были у короля?

- Да. Так, пустяки. Но…

- И что же? - Данжюс подхватил едва не выпавший из руки Франсуа пустой бокал.

- Я больше не танцую партию Купидона, - со вздохом сообщил Франсуа, ещё не решив окончательно, принесла ли эта перемена облегчение или наоборот огорчила его.

- Это значит, что вы взрослеете! - похвалил Леон. - Это было вашим решением? Вы уже рассказали о нём королю?

- Вообще-то, это Людовик решил за меня, - признался Франсуа. - Наверное, поэтому я и чувствую себя обескураженным. Не ожидал я такой перемены. А у меня, оказывается, новая роль.

- Эй, маркиз! Да вы, как будто недовольны чем-то? - пожурил его граф, наливая ещё вина в бокалы. - Подумайте об этом в другом ключе. Вот та блондинка, на которую вы смотрели, когда вас отчитывала графиня де Лафайет. Хотите представиться ей?

- Вообще-то, не ей, а её подруге, - возразил Франсуа. - Той брюнетке рядом с ней, - и он снова обернулся в сторону, где до того стояли девушки. - Но, видимо, не судьба. Они уже уходят.

- Не беда! Мы все надолго застрянем в Фонтенбло, и мы, и они тоже. Главное, маркиз, что вам теперь не придётся краснеть всякий раз при упоминании о вашей роли в балете. Кстати, а какую роль вам дали взамен партии Купидона? Кто вы теперь?

- Дракон...

- Ну вот! - Данжюс поднял свой бокал вверх. - За вашу новую роль! И за...

- Огонь... - рассеянно проговорил маркиз, глядя на тлеющую солому, сброшенную возле телеги с ящиками, которую растяпа возница за каким-то чёртом подвёз близко к шатру.

- Точно! Выпьем за огонь! - Данжюс залпом выпил вино и вопросительно посмотрел на Виллеруа.

Тот стоял, опустив бокал вниз, и, не обращая внимания на льющееся на землю вино, во все глаза смотрел на что-то поверх плеча Данжюса.

- Что такое... Вы что же живого дракона у меня за спиной увидели? - спросил тот и обернулся. - Мама дорогая! Это ведь не ящики с зарядами для фейерверка?

- Это они и есть, - сглотнул Франсуа, придя в себя от этого громкого восклицания.

- Скорее, маркиз! Гоните всех прочь, а я попробую что-нибудь сделать!

Швырнув бокал на землю, Данжюс побежал к телеге. Огонь стремительно пожирал сухую солому, вывалившуюся из ящиков, в которых была доставлена стеклянная посуда. Будто бы нарочно кто-то оставил без присмотра телегу, нагруженную ящиками с зарядами для фейерверка, и первые искры от занявшейся ярким пламенем соломы выстреливали в пожухлую ветошь и сено, которым было устлано дно телеги. В считанные минуты огонь мог перекинуться на ящики, а тогда и до взрыва недалеко!

- Поберегись! - прокричал Данжюс, на бегу срывая с себя камзол, чтобы прибить им ещё не разгоревшееся пламя.

- Дамы и господа! - присоединился к нему Франсуа, но от волнения голос изменил ему, и вместо грозного предупреждения он выкрикнул это срывающимся мальчишеским фальцетом, что вызвало смех и улыбки собравшихся под навесом гостей.

Никто не обратил внимания на огонь, а вид прыгающего возле телеги Данжюса доставил всем ещё больше веселья, будто бы это было заранее спланированное шутовское представление.

- Скорее! Все прочь отсюда! Пожар! - прокричал Франсуа и попробовал схватить за руку стоящую ближе всех к нему особу.

Та самая брюнетка, которая приглянулась ему, взвизгнула и не нашла ничего лучшего, как залепить нахалу пощёчину.

Звук этого хлёсткого удара привлёк к себе общее внимание и заставил замереть стоящих вокруг фрейлин и кавалеров, которые ещё секунду назад вслух насмехались над тем, что показалось им неуклюжими попытками неопытного юнца произвести впечатление на не успевшую освоиться при дворе дебютантку.

- На землю! - громко скомандовал Данжюс, а сам запрыгнул в телегу, задняя стенка которой занялась огнём от тлеющей сухой соломы, поднимая в воздух целые снопы искр.

- Увозите телегу! И выходите отсюда! Все прочь! - прогремел басовитый голос.

Это был сержант Швейцарской гвардии Жоашен Дезуш. Он издали заметил опасность, угрожающую тем, кто собрались у столов под навесом, и поспешил на помощь.

Данжюс с силой дёрнул длинный повод, побуждая лошадей дать шаг, и те медленно подались вперёд, сдвинув нагруженную ящиками телегу в сторону широкой аллеи, ведущей к восточному выезду из парка. Впереди он увидел пустующее пространство, которое Людовик приказал расчистить для устройства открытого манежа для конной карусели - ещё одной его задумки, с помощью которой король хотел впечатлить гостей.

Подпрыгивая на частых кочках, оставшихся после того, как с той лужайки были выкорчеваны кусты и фигурно стриженые деревца, телега неслась всё быстрее прочь от шатра и Большой лужайки. Подгоняя лошадей, Данжюс неистово кричал и щёлкал поводьями, то и дело с опаской оглядываясь назад, на горящую солому, от огня которой вот-вот вспыхнут и ящики.

Достигнув края широкого пустыря, он натянул что было сил поводья, стараясь остановить лошадей, которых пугал запах гари и истошные крики людей. Оставалось лишь бежать, спрятаться от взрывов за массивом из высаженных по краю пустыря кустов.

- Нет, этого я не могу... - пробормотал самому себе Леон и, выпрыгнув из телеги, кубарем прокатился по земле, быстро вскочил на ноги и побежал вдогонку за лошадьми, чтобы удержать их под уздцы и заставить остановиться.

Подаренный дядюшкой кинжал из дамасской стали, оказался как нельзя кстати. С его помощью Данжюс перерезал толстые ремни упряжи, чтобы высвободить лошадей. Они остановились, громко фыркая и готовые сорваться в бега, но Леон железной хваткой ухватил сначала одну под удила и отвёл в сторону от телеги, а затем и вторую.

- Ну же, вперёд!

Он изо всей силы ударил одну лошадь по крупу, прогоняя прочь, а сам, взобравшись на спину второй, погнал её, с силой ударяя по бокам каблуками туфель.

Едва не оказавшись сброшенным наземь, он вцепился в гриву перепуганной лошади и направил её отчаянный бег к Старому парку.

Ещё минута и раздался сухой треск поддавшейся огню стенки деревянного ящика, а вслед за тем всю округу сотрясло от серии мощных взрывов. В воздух взвился высокий сноп искр и белёсый огонь от фейерверков. Рвануло ещё раз! Это загорелись запалы, хранившиеся во втором ящике. А вслед за тем ещё и ещё!

Неловко оглянувшись через плечо, Данжюс ослабил хватку и расцепил ослабевшие пальцы. Не удержавшись на скользкой спине взмыленной от бешенной скачки лошади, в следующий миг Леон вылетел в сторону можжевельника, принявшего его падение в свои пахучие ветви.

***

***

"В тени Солнца": глава 10. Ужин в «Трёх шишках»
30 марта, 1661. Фонтенбло. Постоялый двор «Три шишки»

Ужин в задымлённом общем зале трактира уже не казался верхом ожиданий. И, хотя ни один из троицы, оккупировавшей стол у запылённого окошка, не высказал ни слова жалобы, было понятно, что никого из них не радовали ни вино, принесённое из особых запасов хозяина трактира, ни ароматное жаркое из бараньей туши, ни даже приготовленный специально для них десерт из запечённых в тесте груш, вымоченных в вине и мёде для придания особого аромата и мягкого вкуса.

- Как же так, - со вздохом проговорил Франсуа, вяло ковыряя затупленным кончиком ножа и мягкий и податливый бок груши, не испытывая желания съесть хотя бы кусочек.

- А что такое? - отозвался д'Эстен, по большей мере ради того, чтобы поддержать видимость застольной беседы, нежели из настоящего интереса.

На самом деле мысли юного помощника префекта были заняты предстоящим отчётом, который следовало отправить своему патрону. Господин Ла Рейни не любил пространных и обтекаемых выражений, принятых при дворе, а потому, для Жан-Люка каждый раз, когда он принимался за написание отчёта, наступало своеобразное философское переосмысление происходящего от точки зрения придворного, ставшей для него привычной к позиции стороннего наблюдателя.

- Да ведь всё это в голове не укладывается, - ответил Франсуа. - Убийство в королевском парке! И ведь это не где-то на задворках Люксембургских садов. А там чего только не случается. И даже не в Париже! Подумать только, в заброшенном парке, в таком тихом местечке, где если что и услышишь, так это шум от взмахов крыльев какой-нибудь бабочки, порхающей над цветами!

- Как вы поэтично сказали, Франсуа, - одобрительно кивнул Данжюс и помахал рукой высоко над головой, стараясь привлечь внимание трактирного слуги.

- Тут не до поэзии, - буркнул де Виллеруа, не видя в том, что с ними произошло, ничего достойного шуток или хотя бы иронии.

- Мне тоже, - вздохнул д'Эстен.

Однако, вовремя поймав себя на едва не слетевшей с языка непрошеной фразе об отчёте для Ла Рейни, виконт поднял кружку и продолжил выпить, словно ему нечего добавить к сказанному.

Глядя на куски недоеденного мяса, утопающие в густом соусе посреди огромного блюда, и десерт, к которому он едва лишь притронулся, по примеру виконта Франсуа поднял свою кружку. Он уже собрался сделать изрядный глоток, когда рассеянно выцепил взглядом силуэт вкатившегося на трактирный двор экипажа, запряжённого четвёркой вороных красавцев, под стать если не королевским, то конюшням кого-нибудь из принцев крови или герцогов.

- Надо же, кто-то из высоких господ пожаловал в Фонтенбло вперёд всего двора, - сказал де Виллеруа и указал друзьям на окно. - Гербов не разглядеть из-под грязи. Но этих вороных я почему-то узнаю. Чей бы это мог быть выезд? Как вы думаете?

- Хм... Лопни мои глаза, если я не видел эту же четверку на днях во дворе одного особняка на улице Турнель! - воскликнул Данжюс и с хитрой ухмылкой посмотрел на д'Эстена.

Внимание виконта, судя по заинтересованному взгляду, молниеносно обращённому в сторону окна, зацепило упоминание улицы, известной, прежде всего тем, что на ней проживали самые неординарные и скандально известные поэты, меценаты, а также хозяйки литературных салонов.

- И у кого же вы видели этих лошадей? - спросил д'Эстен, про себя надеясь, что граф не преминет похвастаться своим близким знакомством с одной из цариц парижского литературного мира, если не с самой мадемуазель де Ланкло! Всем известно, что этой знаменитой куртизанке и владелице салона, сделавшегося своеобразной Меккой для парижан из высшего света, было предписано покинуть Париж и поселиться в монастыре без права покидать его стены вплоть до снятия наложенного на неё наказания. Однако же, несмотря на всю строгость распоряжения королевы-матери, Париж полнился слухами о том, что на днях прекрасная Нинон вернулась в особняк на улице Турнель и возобновила приёмы в своём салоне. Мало того, утверждали, что среди гостей мадемуазель де Ланкло были не только известные вольнодумцы из числа приближённых герцога Орлеанского, но и родственники недавно почившего кардинала Мазарини. Не имея возможности проверить достоверность этих слухов самолично, префект не раз писал об этом своему помощнику, настоятельно напоминая ему о важности и пользе знакомства с влиятельными лицами. Разумеется, имелись в виду те, кто могут ввести юного виконта в парижский свет и рекомендовать его в литературных кругах, открыв тем самым доступ в таинственный мир салонов, а если повезёт, то и в салон самой Нинон де Ланкло.

- Да вот никак не вспомню, не то у мадам Дианы... Хотя нет, она давно уже не устраивает большие собрания в своём особняке на улице Турнель, - силясь припомнить нечто, что не являлось для него самого чем-то важным и значимым, Данжюс поморщился и даже зажмурил глаза, но не прошло и секунды, как он распахнул их и, подскочив, будто его ужалили, воскликнул:

- Да это же он! Ох, ничего ж себе!

- Кто он? - едва не поперхнувшись, спросил де Виллеруа, а д'Эстен тут же перевёл взгляд от Данжюса в сторону окна в попытке разглядеть лицо высокого мужчины, в ту самую минуту выходящего из привлёкшей их внимание кареты.

- Да, но как странно, - проговорил Данжюс, вновь усаживаясь на скамью с довольным видом человека, который предвкушает приятную беседу. - Это никто иной как дю Плесси-Бельер! Однако, я готов поспорить, что приехал он не в своём экипаже.

- Как так? - спросил д'Эстен, для которого появление маршала двора на подступах к королевской резиденции не оказалось новостью. Гораздо больше он удивился бы при виде кого-нибудь из тех, чьё прибытие в Фонтенбло загодя было менее вероятным и необходимым.

- Да не его это экипаж! - Данжюс посмотрел на де Виллеруа, а тот только закивал в ответ, не имея возможности говорить из-за огромного куска груши у него во рту.

- Вспомнил! - воскликнул Данжюс. - Это лошади из конюшен герцога де Невера! Этих вороных красавцев ему и его сестре, графине де Суассон, прислали из Турина в качестве подарка.

- Ах, вот оно что! - радуясь полученным сведениям, д'Эстен тоже закивал головой.

Тот факт, что одним из гостей в салоне известной красавицы Нинон де Ланкло оказался никто иной, как племянник покойного кардинала Филипп Манчини герцог де Невер, мог быть полезным и существенным дополнением к общему обзору событий в его отчёте для господина префекта.

Пока друзья рассуждали о качествах лошадей, владельцы которых порой не скупились отдать за них сумму равную годовому доходу небольшого провинциального городка, в трактирный зал вошёл маркиз дю Плесси-Бельер собственной персоной.

На одно мгновение он задержался на пороге и намётанным взглядом окинул лица сидящих за столами посетителей, после чего направился к столу, за которым увидел обедающих друзей.

- Маркиз! - де Виллеруа приветствовал его, произведя при этом неуклюжую попытку подняться.

- Франсуа! Дорогой друг, я рад видеть вас! Какими судьбами? Почему вы здесь?

Заметив характерное покраснение щёк и слабость в коленях, дю Плесси-Бельер похлопал друга по плечу, заставив его сесть.

- Да вот, меня отправили в Фонтенбло для рекогносцировки, - с трудом произнося слова по слогам, ответил де Виллеруа.

Дю Плесси-Бельер кивнул ему и продолжил расспросы:

- Данжюс! И вы здесь! Надо полагать, что и наш генерал тоже где-то поблизости?

- А вот и нет! - улыбнулся ординарец герцога де Руже и ответил на крепкое рукопожатие. - Его светлость получил письмо из Бельера и решил заехать туда на денёк, прежде чем явиться в Фонтенбло. Так что, я, как и маркиз, - он кивнул в сторону тихо икнувшего Франсуа. - Прибыл первым. Для рекогносцировки.

- Так, - чуть приподняв левую бровь, проговорил дю Плесси-Бельер и протянул руку д'Эстену. - И вы, виконт, надо полагать, тоже приехали в Фонтенбло для рекогносцировки? По поручению графа де Сент-Эньяна, конечно же? Дела обер-камергера двора?

- Да, надо полагать, - с особенным акцентом ответил на этот вопрос Жан-Люк так, чтобы это было воспринято, как просьба не упоминать о его службе у префекта парижской полиции.

Быстрый взгляд в сторону Франсуа де Виллеруа объяснял все недосказанности, и дю Плесси-Бельер понял, что кроме Данжюса никто из знакомых с д'Эстеном придворных не знал о его двойной жизни.

- Что здесь подают? - спросил дю Плесси-Бельер, усаживаясь спиной к окну. - Всё также? Пироги со страшно переперченными потрохами истлевших тушек давно почивших вьючных мулов?

- Нет! Сегодня у них, видимо, праздник, - смеясь, ответил де Виллеруа и демонстративно нацепил на кончик ножа кусок мяса из общего блюда. - Жаркое. Правда, из баранины. Но нисколечко не пережаренное. И его вкус не перебит специями. В самый раз для того, чтобы заморить червячка. Пообедайте с нами, маркиз!

- Да, не отказывайтесь! - присоединился к нему Данжюс. - В Фонтенбло вам подадут ужин разве что в казармах у мушкетёров.

При упоминании о мушкетёрах выражения лиц всей троицы одновременно помрачнели. Рука Франсуа, так и не достигла рта и замерла с нацепленным на кончик ножа куском мяса, а д'Эстен отставил в сторону от себя кружку с вином и отвёл взгляд в сторону.

- Казармы? - переспросил дю Плесси-Бельер, высвобождая из ножен короткий кинжал, который обычно носил под отворотом камзола. - А что, на этот раз они заняты мушкетёрами господина д'Артаньяна? Вот это новость!

- Да. Новость, - поддакнул Франсуа и положил нож с так и недоеденным кусочком мяса на тарелку перед собой. - Ещё какая.

- И что же случилось? - поинтересовался дю Плесси-Бельер, отрезая себе солидный ломоть хлеба.

- Да так, - Франсуа зацепил кончиком ножа кусочек мяса и поводил им в лужице из соуса в его тарелке.

- И всё же? - догадавшись по тону голоса самого младшего в компании приятелей, что тот был изрядно расстроен, дю Плесси-Бельер решил не отступать, не выяснив всё до конца.

- Мы просто гуляли в парке, - де Виллеруа начал издалека, но д'Эстен перебил его, решив изложить всё и сразу:

- Мы нашли труп. Судя по всему, это было убийство. Похоже, что убитый был пожилой мужчина. Дорогой костюм указывает на то, что это мог быть кто-то из служащих во дворце, а мог быть и придворный.

- Так! - в синих глазах дю Плесси-Бельера загорелись огоньки, он быстро отрезал солидный кусок жаркого и запустил в рот целиком, приготовившись выслушать подробный рассказ.

- Мы нашли его случайно, - продолжал д'Эстен. - В глубине старого парка есть заброшенный старинный грот. Де Виллеруа повёл нас туда, чтобы показать укромное местечко, - он с иронией скосил взгляд на густо покрасневшего маркиза, - для свиданий.

- Весьма необходимые сведения, - одобрительно кивнул дю Плесси-Бельер, ничуть не насмехаясь над тактическим планом юного маркиза. - Дам необходимо впечатлить. Особенно юных барышень. Это, прежде всего. А вот уже потом можно увлекаться и влюбляться в них самому.

- Ну да, - скептично хмыкнул д'Эстен и, сдержав смешок, продолжал. - Вот там-то мы и нашли труп. Случайно, ещё раз повторюсь! Он лежал внизу, куда его, по-видимому, сбросили для того, чтобы спрятать. Там даже листву прошлогоднюю навалили. Сверху. Чтобы прикрыть тело.

- Постарались, стало быть, - раздумывая вслух, проговорил дю Плесси-Бельер. - Или, может быть, наоборот, не постарались, а воспользовались тем, что оказалось под рукой. Времени не было закапывать тело или вывезти его куда подальше от резиденции короля.

- Да. Я тоже об этом подумал, - согласился д'Эстен.

- Думаю, что это было непродуманным, а скорее спонтанным поступком, - присоединился к разговору Данжюс. - Как-то странно прятать тело в таком месте, вы не находите? Даже если это и заброшенный грот.

- Да. Но, с другой стороны, - немного помолчав, заговорил дю Плесси-Бельер. - Именно в таких местах легче всего оставить что-то вне поля зрения. Кто станет обыскивать королевский парк специально, если не знает наверняка, что нужно искать? Пройдёт время, двор покинет Фонтенбло, и можно будет без помех избавиться от останков...

- Или прикопать их там же. Но гораздо глубже, - договорил за него Данжюс, и за столом воцарилось неловкое молчание.

- Да. Неприятная история, - подытожил дю Плесси-Бельер, покончив с едой. - Кто-нибудь кроме вас знает об этой находке?

- Граф д’Артаньян, - тихо ответил на это де Виллеруа и допил вино из своей кружки. - Мы ему обо всём рассказали.

- Так, - дю Плесси-Бельер жестом подозвал слугу, обходящего зал с кувшином вина в руках. - Плесните-ка и мне, любезный!

- Вы лучше вот это вино попробуйте, маркиз! - предложил Данжюс, но тот с улыбкой подмигнул ему в ответ и залпом выпил полкружки, прежде чем заговорить:

- Здесь всё вино хорошее. Это я уже по опыту знаю. Но хозяин тот ещё пройдоха, - дю Плесси-Бельер с прищуром оглянулся в сторону трактирщика, который с подобострастным выражением на лице кланялся им, стоя возле огромного очага. - Он предлагает господам, прибывающим из Парижа в дорогих камзолах и с толстыми кошельками, вино из особенного погребка. Ага! Как бы ни так! Всё, что хорошего есть в том вине, так это только то, что его доставляют сюда в бутылках, а не в бочках, как вот это вино. Но это всё то же самое вино. С одного виноградника.

- Вот же... - удивлённо протянул Франсуа и покосился на початую бутылку из зелёного стекла.

- Вот это проныра! - весело рассмеялся Данжюс и от звука его заливистого смеха у всех, сидящих за тем столом, сделалось чуть светлее на душе.

- Значит, никто кроме графа д'Артаньяна? - тихо спросил дю Плесси-Бельер у д'Эстена, и тот кивнул в ответ, все ещё улыбаясь шутке Данжюса, и также тихо ответил:

- Да. И господин лейтенант сказал, что пошлёт гонцов. Одного за префектом. Другого - за вами.

- Ну, я-то сам собой там объявлюсь. А то, что и префекта вызвали - это правильно. Сдаётся мне, всякое может случиться здесь, в Фонтенбло. В том числе и то, чего мы ждём.

- Так вы поэтому приехали загодя? - спросил д’Эстен.

- И не остался в Париже ради чести поприсутствовать на церемонии венчания Брата короля? - кивнул дю Плесси-Бельер. - Конечно же! Пусть герцог де Креки продолжает думать, что он уже разоблачил заговор. Но я уверен, что всё только готовится, и произойдёт здесь. Возможно, что ваша находка в гроте далеко не единственный след, который оставили заговорщики.

- Так вы думаете, что это связано с... - едва не произнёс вслух д’Эстен, но маркиз вовремя прервал его:

- Ну что же, господа! Ужин был отменным. Даже, несмотря на отсутствие моего любимого пирога с почками, - громко заговорил дю Плесси-Бельер. - Данжюс! Помнится мне, ваш дядюшка снимал здесь комнаты для своих нужд. Они всё ещё за вами?

- Комнаты? Ах да, комнаты на втором этаже! Конечно! Они в моём распоряжении! - подтвердил Леон и с укоризной посмотрел на клюющего носом Франсуа. - Да, кажется, наш ужин и впрямь не задался. Некоторые не проявили своего обычного энтузиазма.

- Это ничего! - дю Плесси-Бельер с пониманием посмотрел на юного маркиза. - Для человека, который впервые в жизни столкнулся с подобной находкой, Франсуа держится вполне достойно, - он серьёзно посмотрел в глаза Данжюса. - Останьтесь на эту ночь здесь, Леон. Я сам распоряжусь, чтобы ваших лошадей разместили в конюшне. А мы с д'Эстеном вернёмся в Фонтенбло. Вы ведь покажете мне дорогу к новому расположению роты королевских мушкетёров, виконт?

Услыхав сквозь дрёму прощальные нотки в голосе своего старшего товарища, Франсуа встрепенулся и выпрямился, быстро моргая глазами:

- Я могу показать! Поедемте вместе, маркиз! Мне в Фонтенбло каждый кустик знаком!

- О, в этом я нисколько не сомневаюсь, друг мой! - ободряюще улыбнулся дю Плесси-Бельер. - Однако, вы изрядно устали. А завтра вам предстоит встречать короля и весь двор. И возможно, что именно потому, что вам знаком здесь каждый кустик, вам поручат представить красоты садов Фонтенбло фрейлинам юной принцессы Генриетты. Так что, не подведите реноме всего французского дворянства, дорогой маркиз!

- Скажете тоже, - улыбаясь, пробурчал Виллеруа, но оставил попытки напроситься в компанию к маркизу и виконту, которые уже поднялись из-за стола и поспешно надевали перевязи со шпагами, плащи и шляпы.

- Друзья мои, я полагаю, что нет нужды говорить о том, что всё, произошедшее с вами, должно остаться в строжайшей тайне? - напомнил дю Плесси-Бельер и посмотрел сначала в глаза Леону, а потом Франсуа. - Не так ли?

- Точно так, маркиз! - согласился Данжюс и хлопнул ладонью по столу, будто бы запечатал этот договор между ними.

- Да, конечно! - ответил Франсуа и по примеру Леона стукнул по столу кулаком, так что пустые бутылки из-под вина с глухим стуком ударились друг о друга.

- Ну-с! Тогда, увидимся завтра утром, господа! - улыбнулся напоследок дю Плесси-Бельер. - Леон, этот ужин за мной! Если пожелаете, то я охотно явлюсь на ответный ужин в Фонтенбло.

(с) Робин Каэри "В тени Солнца"

Глава 29. Опоздавшие красавицы
31 марта, 1661. Парижская дорога

Большая карета с золотыми гербами на дверцах стояла посреди широкого двора трактира, расположенного аккурат в полпути между Парижем и Фонтенбло. Суматоха из-за приезда высокородных путешественниц, воспринималась ими самими как должное, а вот заминка со сменой лошадей на тех, что были присланы загодя из личных конюшен графа де Суассона, вызвала огромное неудовольствие его супруги и невестки.

- Сколько ещё ждать? Симонетта, пойди и спроси, когда уже мы сможем уехать из этой дыры?

Тонкая рука, затянутая в перчатку из полупрозрачного шёлка, легла на дверцу кареты, чтобы открыть её для служанки, не считавшей необходимым прятать своё недовольство. Графиня могла сколько угодно ругать её и подгонять, используя наряду с любезными напутствиями на французском цветистые обороты на родном итальянском, но синьорина ди Стефано изволила выйти из кареты в обычной неторопливой манере. Оправив оборки и подобрав тяжёлые юбки, чтобы не замарать подолы брызгами от вездесущей грязи из луж, которые развезли сотни проехавших через постоялый двор карет, она направилась в сторону конюшен.

- Поторопись! Живее! - крикнула вдогонку спутница графини, её младшая сестра Гортензия, новоиспечённая герцогиня де Мазарен. Ей не терпелось прибыть в Фонтенбло, пожалуй, только чуточку меньше, чем старшей сестрице.

- Гортензия!

Олимпия метнула в насупленное личико младшей сестры полыхающий молниями взгляд, но стоило ей снова повернуться к окну, и вместо молний в её глазах загорелись янтарные всполохи радостной улыбки. Подавшись вперёд, графиня положила локоть на раму дверцы, и милостиво кивнула подошедшему к карете рослому мужчине, одетому в скромный дорожный костюм, давно вышедший из моды и утративший былую элегантность. В руках он держал шляпу без плюмажа и с полями, загнутыми волнами не то по причине сильной влажности, не то от чрезмерной старости.

- Маркиз, наконец-то вы возвращаетесь ко двору!

- Пока нет, моя дорогая графиня, - де Вард отвесил поклон и приложился губами к протянутой из каретного окошка руке. - Однако же, за мной прислали, и это обнадёживает!

- Но приказ о вашем аресте всё-таки отменён?

Де Вард улыбнулся, услышав нотки искренней радости в этом вопросе, и не ошибся. Графиня действительно переживала за судьбу капитана Дворянской сотни, и на это у неё были причины. Приказ об аресте маркиза был подписан её личным недругом - министром Лувуа, а причиной тому послужила ссора де Варда с другим недругом Олимпии де Суассон - маркизом дю Плесси-Бельером, маршалом Королевского двора. И это при том, что сам маршал нисколько не пострадал ни вследствие дуэли, ни из-за неё, как таковой. Якобы его участие не являлось доказанным фактом! И это несмотря на то, что только ленивый не помянул забавный анекдотец о ссоре двух маркизов на узком мосту у набережной богадельни Кармелиток.

- Нет, моя очаровательнейшая, - блеснув улыбкой, покачал головой де Вард и тут же встретил обжигающий до самого нутра взгляд младшей сестры графини, которой была не по нраву его нарочитая фамильярность.

- Так вы решили взять Фонтенбло штурмом? - восхитилась Олимпия, не замечая недовольства сестры, которая со злобным шипением откинулась на мягкую спинку сиденья:

- Лучше бы он и остался там, где прятался.

- Ну что ты говоришь? - обернулась к ней Олимпия. - Наш бравый капитан не виноват во всех тех прегрешениях, которые ему приписывают кумушки в салоне вдовствующей принцессы де Кариньян. Уж тебе-то не следует верить их сплетням.

- Как же! - в голос рассмеялась Гортензия, нисколько не заботясь о том, что де Вард мог расслышать слово в слово всё, что она говорила. - Что-то ты не спешишь защищать того же дю Плесси-Бельера. А уж о нём сколько небылиц насочиняли!

- Замолчи! - взорвалась Олимпия, слишком быстро и резко, чтобы можно было обмануться о её отношении к маршалу двора - вот уж кого она не жалует и в чью невиновность не поверит никогда, даже если бы сам папа Римский решил стать адвокатом его добродетелей.

- Синьоры, лошадей перезапрягут не раньше, чем через час! - послышался голос Симонетты, а через мгновение она показалась за широкой спиной капитана Дворянской сотни. - Доброго вечера, синьор марчезе! А вас уж и не чаяли увидеть при дворе!

- Да, собственно, я покуда ещё не там, - де Вард шутливо взмахнул шляпой в ответ на реверанс кокетливой субретки и отвесил галантный поклон графине, недовольство которой было красноречиво написано у неё на лице. - К сожалению, не в моей власти заставить поторопиться этих ленивых болванов. Зато я могу предложить вам отдых в комнате, которую мне удалось снять в этом убогом заведении.

- Не нужно нам никаких комнат! - выкрикнула из глубины кареты младшая из сестёр Манчини, но графиня тут же погрозила ей указательным пальцем, и вновь повернулась к окошку, чтобы ответить капитану с самой обворожительной улыбкой из своего арсенала:

- Вы не представляете, как вы обяжете нас, дорогой капитан! Пусть распрягают лошадей и меняют на свежих. А мы с радостью воспользуемся вашим предложением и подождём наверху!

- Что? - возмутилась Гортензия, едва обратив внимание на то, как Симонетта влезла в карету и уселась рядом с нею, заставив её подвинуться. Герцогиню де Мазарен злила перспектива остаться в долгу перед напыщенным фанфароном, которому, помимо всем известных грехов лично она прежде всего вменяла солидный по её меркам возраст - сорок один год - это же настоящий старикан!

- Можешь и дальше сидеть здесь, голубушка, - с лёгкой издёвкой ответила ей Олимпия, - а мы с Симонеттой поднимемся в комнату маркиза. Полагаю, что часа будет достаточно для того, чтобы причесать и переодеть меня к балу? Уж если опаздывать, так с блеском!

- Что? Как? Нет! Ты не успеешь! - сообразив, что из-за собственного упрямства она теряет возможность с триумфом появиться на балу в честь свадьбы Месье и Мадам, Гортензия едва не задохнулась от волнения.

- Ну, уж не знаю, что умеет твоя Марцела, но моя Симонетта и за полчаса способна сотворить с моими волосами настоящее чудо, - легонько пожав коленку служанки, улыбнулась Олимпия и тут же повернулась к ожидающему решения сестёр де Варду. - Мой дорогой маркиз, я буду признательна вам, если вы соблаговолите отдать приказ поднять в комнату один из сундуков из нашего багажа. Моя камеристка укажет им, который из всех.

- И мой! И мой тоже! - выкрикнула Гортензия, согласившись на время проглотить гордость и предубеждения против капитана.

Шумное общество молодых женщин, говорящих на смеси французского с итальянским, привлекало внимание трактирных слуг и других путешественников, также опаздывающих на бал в Фонтенбло. Яркая внешность вкупе с прирождённой гордостью потомков истинных римских патрициев делали сестёр Манчини узнаваемыми повсюду. Равно как и слухи об унаследованных ими несметных богатствах покойного кардинала Мазарини, которые, по слухам, уступали лишь состоянию Великой Мадемуазель, Анны Марии Луизы же Монпансье, кузины короля, которая в свои тридцать четыре года являлась самой богатой и знатной невестой в Европе.

- Эй, любезный, а ну-ка, подойди сюда! - молодой человек, одетый с иголочки и с лицом, гладким и не тронутым ещё растительностью, подозвал мальчишку, заглядывающего в окно кухни.

- Чего надо?

- Невежда! - прикрикнул на босоногого сорванца парижанин, но, решив дать ему второй шанс, демонстративно подбросил на ладони серебряную монетку и поманил мальчишку.

- Чего изволите? - блеск благородного металла на ладони молодого господина напомнил тракторному слуге о хороших манерах, и тот приблизился, не позабыв отвесить неуклюжий поклон.

- Сходи наверх и посмотри, куда отнесут сундуки из той кареты. И спроси у той рыженькой девушки, которая слугам приказы раздаёт, не пожелает ли её госпожа встретиться со старинным другом. Пусть передаст своей госпоже слово в слово: маска Коломбины была лучшим украшением на празднике на улице Турнель. Ну, беги! Вернёшься с доброй вестью, награжу!

- А ежели взашей прогонят? - недоверчиво поинтересовался мальчишка, видимо имевший горький опыт, когда обещанные су сами собой превращались в тумаки.

- Всё равно возвращайся! Я заплачу!

- Да ну... - протянул сорванец и, запустив ладони за пояс, удерживающий непомерно широкие штаны, неторопливо побрёл прочь.

- Дам пять су сейчас, и десять, когда вернёшься! - пообещал парижанин и швырнул монетку в пять су, которую мальчуган поймал налету.

- Бегу! - крикнул он и побежал следом за рыжеволосой субреткой, которая только что скрылась в дверях трактира.

Выдохнув, молодой человек с облегчением обратил взгляд к небесам, словно там, в вышине кто-то и впрямь наблюдает за тем, что творится в мире и на широком трактирном подворье на полпути к Фонтенбло. Подняв щегольскую шляпу над густыми русыми волосами, собранными в нехитрый хвостик, обвязанный шёлковой чёрной лентой, он помахал ею перед собой, чтобы остудить зардевшиеся от жарких лучей весеннего солнца щёки. Внезапно шляпа дрогнула в холёной руке с тонким запястьем и была поспешно водружена на голову.

Вид шагающего к нему на встречу капитана Дворянской сотни был пугающе решительным.

- Чёрт бы вас побрал, маркиз... - грубое ругательство не вязалось с миловидным обликом и нежным тенорком юноши.

- А я вот тоже смотрю и думаю, что за чёрт! Нинон! - смеясь заговорил с ним де Вард и остановился в двух шагах, чтобы отвесить поклон. - Какими судьбами? Вы уже не в монастыре?

- Де Вард! Вы не в Эг-Море? Как вы здесь оказались? - с такой же усмешкой спросила переодетая в мужское платье Нинон де Ланкло, самая одиозная и дерзкая законодательница моды среди парижских красавиц.

- Право слово, я сражён! В этом костюме вам нет равных, Нинон! Но неужели вы рискнёте приехать в Фонтенбло в таком виде? Осмелюсь предположить, что это лишь подтвердит правоту Её величества в суждениях о вас в глазах многих, и в том числе, короля.

- Маркиз, я и не рассчитываю на вашу скромность в вопросе оценок, - смеясь ответила Нинон. - Но ведь вы останетесь верным себе, как человек слова и чести, не так ли?

- И я могу даже проявить скромность, когда того требует честь женщины, - с поклоном ответил де Вард. - Чем я могу быть полезен прекрасной Шахерезаде?

- О нет, титул восточной сказительницы оставьте для мадам Дианы, мой дорогой маркиз. Я довольствуюсь своим собственным именем! Или можете называть меня Нико, пока я путешествую в таком обличье, - мелодичный смех Нинон разжёг искры так и не угасшей страсти в душе капитана, и он с пылким взором перехватил её руку и поднёс к своим губам.

- Я и не мечтал о такой удаче, но, кажется, я могу оказаться полезным двум самым ярким бриллиантам французской короны.

- Вы льстите мне, маркиз, - упрекнула его Нинон, забирая руку из его ладони, чтобы не привлекать любопытство зевак. - Но в отношении графини де Суассон вы как нельзя более правы. Я буду очень признательна вам, если никто пока что не узнает меня в этом маскарадном костюме.

- Включая и саму мадам де Суассон? - уточнил де Вард, давая понять, что сумел расслышать поручение, которое Нинон отдала трактирному мальчишке.

- О нет, зачем же? - лицо Нинон просияло в лукавой улыбке. - Я как раз намереваюсь просить Фортуну в лице графини взять меня под своё покровительство.

- Вы делаете ставку на положение графини? - приподнял брови де Вард. - Ну что же, в этом мы с вами согласны. Что-то мне подсказывает, что несмотря на своё опоздание, блистательная Мазаринетка вернёт расположение и благосклонность короля.

- Мне не кажется, что она теряла его, - с серьёзным лицом возразила мадемуазель де Ланкло.

- Вы давно не были в Париже, дорогая Нинон.

- Но вы забываете, что у меня остались глаза и уши как в самом Париже, так и при дворе, милый капитан. Однако же, вот и мой вестник!

Нинон помахала рукой своему гонцу, и тот подбежал к ней с протянутой рукой, требуя получить обещанную награду.

- Ну что? Что тебе сказали?

- Пожалуйте монету вперёд, сударь! - потребовал сорванец и получил чувствительный подзатыльник от маркиза. - Ай! А вот это вы, сударь, зря! У нас уговор был.

- Был, конечно же! - успокоила его Нинон и подбросила на ладони серебряную монетку. - Ну, что тебе сказали?

- Они ждут вас. Та дама и её компаньонка, не то сестра, не то подруга. Они в комнате, которая четвёртая с правой стороны, от лестницы, - ответил мальчишка, сгрёб монетку с ладони Нинон, стоило той всего на миг отвести взгляд в сторону смеющегося де Варда, и тут же умчался прочь, не желая испытывать удачу.

- О, я предвкушаю новые розыгрыши! - смеясь воскликнул маркиз. - Вы и Олимпия - это самый взрывной дуэт, какой только можно себе представить! Первые красавицы Парижа, и каждая по-своему обворожительна и предприимчива.

- Берегитесь, капитан, ваши шутки могут вернуться на вашу же голову, - улыбнулась Нинон и направилась к трактиру, чтобы подняться на второй этаж и заглянуть к Олимпии де Суассон, с которой её связывала дружба не столь же тесная, как с Анной Марией де Монпансье, но достаточно крепкая для того, чтобы рассчитывать на содействие графини в вопросе о милости короля к ней. Не зря же Нинон согласилась воспользоваться свадебным переполохом в Фонтенбло для возвращения из ссылки, в которую её отправила Анна Австрийская ещё в то время, когда она могла управлять двором и государственными делами руками Мазарини и подчинённых ему министров.

Де Вард спрятал улыбку и бросил молниеносный взгляд в сторону хохочущих слуг.

Те, видимо, нашли забавным для себя то, как заехавшие на постоялый двор провинциалы искали замену своим двум клячам, с тощих боков которых сыпались хлопья пены. Решительно, не только двор и парижское общество устремились в Фонтенбло! Туда съезжалось всё французское дворянство от живущих в опале герцогов и принцев крови до владельцев полуразрушенных замков, чьи дворянские грамоты почти истлели вместе с регалиями давно почивших предков.

- Посторонись! - рыкнул капитан на зазевавшегося провинциала, который во все глаза пялился на стройного юношу с лицом утомлённого херувима.

Нинон всё же привлекала к себе внимание даже исподволь, а что же будет, когда эта сумасбродная женщина объявится в королевском замке? Неужели она настолько не боится скандала, что решит показаться в мужском костюме прямо на глазах у всего двора? Впрочем, де Вард не слишком опасался возможной шумихи и скандала хотя бы потому, что несмотря на одиозную репутацию, мадемуазель де Ланкло обладала тонким чутьём на настроения сильных мира сего. Если она решилась покинуть монастырь, значит, у неё появился заступник, готовый встать на её защиту перед гневом Анны Австрийской.

- Интересно бы узнать, кто на этот раз пожалован вашим вниманием, очаровательная Нинон? - пробормотал про себя де Вард, провожая взглядом привлекательную фигуру переодетой куртизанки.

Ждать смены лошадей для кареты Великой графини де Суассон пришлось чуть менее часа, однако же сама Олимпия спустилась в двор только спустя полчаса после того, как измученный ожиданиями же Вард послал наверх служанку с напоминанием о том, что до открытия бала оставалось времени ровно столько, сколько требуется на дорогу до Фонтенбло.

- Тысяча чертей! Мы приедем под фанфары!

- О, не уж то я слышу признаки вашего нетерпения, дорогой капитан?

С этими словами в дверях трактира показалась смеющаяся Олимпия. Плотный дорожный плащ закрывал её всю от плеч до пят, и де Вард уже задался вопросом, на что были потрачены те полтора часа, которые графиня провела в снятой им комнате? Но тут полы плаща приподнялись под дуновением ветра, и взору маркиза открылось роскошное платье из тёмно-зелёной парчи со вставками из нежно-охрового атласа с вышитыми на них узорами из золотой нити. Всего лишь одного мгновения было достаточно, чтобы опытный глаз убедился, что время не было потрачено зря, и графиня де Суассон готова появиться на королевском балу во всём своём великолепии.

- Звёзды, неужели я выгляжу настолько плохо? - насмешливо приподняв брови, спросила графиня, видя ошеломлённый взгляд капитана.

- Настолько восхитительно, насколько и внезапно, - сглотнув, ответил де Вард и с уже меньшим восхищением взглянул на юную герцогиню де Мазарен, которая вышла вслед за старшей сестрой.

- Да, - усмехнулась Олимпия. - Вы немногословны, как и положено военному. Посмотрим, что скажут словоохотливые кавалеры в Большом зале Фонтенбло.

- Могу заверить вас, дорогая графиня, в первые четверть часа вы не услышите в свой адрес ничего связного - все они будут ошеломлены! - де Вард с поклоном предложил ей руку и повёл к ожидающей их карете.

- Вот как? - на этот раз соболиные брови сошлись над тонкой переносицей отнюдь не в наигранном удивлении.

Олимпия недовольно качнула головой и переглянулась с шагавшим по левую руку от неё пажом - к удивлению де Варда Нинон де Ланкло не только не рассталась со своим маскарадом, но добавила несколько штрихов в незримом для неискушенного взора макияже, привела в художественный беспорядок густые локоны, разметавшиеся по плечам. Теперь она была ещё больше похожа на неоперившегося юнца, едва успевшего покинуть стены пажеского корпуса.

- Я же говорила, - мелодичный голос Нинон, прервал её негромкий смех, - вы так обворожительны в этом нарочито скромном платье, что даже у капитана, никогда не страдающего немотой, не нашлось и пары связных фраз. При вашем появлении в Фонтенбло все будут настолько поражены, что вряд ли сумеют связать и пару слов. Этот ваш, так называемый дорожный всполох в причёске и изящная небрежность в выборе драгоценностей, восхитительны. Вряд ли кому-нибудь ещё удастся повторить ваш успех.

- Вашими бы устами, дорогая Нинон, - проговорила Олимпия, довольная комплиментами подруги и непроизнесённым вслух, но столь очевидным восторгом капитана.

И всё же маленький червячок сомнений не переставал грызть её изнутри, напоминая о том, что вопреки высказанным вслух намерениям, Людовик так и не послал за ней. Никого! Даже противного дю Плесси-Бельера, который наверняка успел уже воспользоваться её отсутствием, чтобы влить очередную порцию яда в уши короля.

- Едем уже! - позвала Гортензия и первой забралась в карету, не дожидаясь, когда Олимпия потребует от неё уступить место присоединившейся к ним мадемуазель де Ланкло.

Дудки! Герцогиня де Мазарен приедет в Фонтенбло пусть и одна, не в сопровождении супруга, но всё же в карете, на дверцах которой красовались не менее значимые гербы савойских принцев. А уж, что скажет на это новоиспечённый герцог де Мазарен, оставивший её днём раннее ради того, чтобы прибыть в Фонтенбло в королевском кортеже, ей совершенно неинтересно. Ну разве что чуточку - чтобы потом повеселиться, пересказывая всё это своим подругам.

- Капитан, - в глазах графини де Суассон загорелись искорки веселья, она игриво улыбнулась де Варду и взглядом указала на статного жеребца, громко всхрапывающего и роющего копытом рыхлую после недавних дождей землю.

- Да, моя дорогая, я буду вынужден отказаться от вашего щедрого предложения, - поняв её взгляд, де Вард ответил на него с лёгкой грустью, которую ему не потребовалось разыгрывать - ведь он рассчитывал на приглашение проехать оставшийся путь до Фонтенбло в роскошной карете графини. - Мой скакун получил достаточно корма и времени для роздыха.

- Но маркиз, вы можете воспользоваться моей каретой, если пожелаете! - тонкие пальцы Нинон указали в сторону экипажа, всё то время скромно ютившегося в дальнем конце трактирного двора.

Сощурив глаза, Олимпия попыталась разглядеть герб на замызганной грязью дверце, но тщетно. Проследив за её взглядом, Нинон легонько тронула графиню за локоть и прошептала, впрочем, не настолько тихо, чтобы её не могли не расслышать чуткие ушки герцогини де Мазарен:

- Франсуа-Анри прислал за мной экипаж, и вручил матери-настоятельнице какое-то письмо, благодаря которому она, пусть и с сомнениями, но всё же согласилась на мой отъезд.

- Вот как? Так это было письмо, подписанное самим королём? - спросила Олимпия, когда обе они сели в карету.

- По-видимому, да, раз меня отпустили, - ответила Нинон, усаживаясь на сиденье напротив Гортензии.

- Я не знаю никого другого во Франции, у кого был бы столь высокий авторитет, чтобы отменить приказ королевы-матери.

- Как странно… - совсем тихо произнесла Олимпия, - что ему могло понадобиться от вас? Или Людовику?

- Его величеству скорее всего ничего, - ободряюще улыбнулась ей Нинон, - а вот маршалу сердец… как знать?

Озадаченная скрытой во всём этом интригой, Олимпия рассеянно кивнула де Варду. Тот вскочил в седло и отдал приказ об отъезде. И вот кортеж из двух карет и нескольких верховых вооружённого эскорта с шумом, который привлёк внимание всех обитателей и постояльцев трактира, выехал на дорогу в сторону Фонтенбло.

Глава 15. Королевская стратегия
31 марта, 1661. Фонтенбло. Королевские покои

- Куда же вы, Франсуа? Выход к Большой приёмной справа! - крикнул ему вслед Лауделл.

Маркиз обернулся и с широкой улыбкой помахал другу шляпой:

- Я загляну кое-куда ещё!

- Неужели вы намереваетесь пробиться к королю в обход? - с долей любопытства спросил Лауделл. - Да тут целая армия из страждущих попасть на аудиенцию к Его величеству. Вам не прорваться.

Окинув оценивающим взглядом огромный вестибюль, до отказа заполненный народом, Франсуа отступил на несколько шагов вглубь и с таинственной улыбкой кивнул на неказистую дверцу в углу:

- Вы правы, виконт! Но на то и нужны обходные пути - чтобы с наименьшими потерями попадать туда куда нужно и как можно быстрее.

- Я бы высказался точнее - в менее помятом состоянии. А как на счёт гвардейских караулов? - не унимался Лауделл, скорее подтрунивая над другом, чем из недоверия к его возможностям.

- Да я же знаком со всеми при дворе! - без тени бахвальства ответил Франсуа. - Вот уж я посмеюсь, если мне встретится хотя бы один гвардеец или мушкетёр, кто не знал бы меня в лицо. Увы, не очень-то это полезно иногда, но я привык.

- Ладно, я верю вам, друг мой. Тогда до встречи!

- Встретимся на Большой лужайке! - предложение маркиза было принято решительным кивком и рукопожатием.

На том друзья и расстались. Франсуа направился к скромной дверце, расположенной в самом углу просторного вестибюля и ничем не выделяющейся среди множества таких же подобных ей. Такие двери вели в коридоры, которыми пользовались слуги и гвардейские караулы, для экономии времени, тогда как все парадные залы и галереи были до отказа заполнены всё прибывающими в Фонтенбло новыми гостями.

- Месье де Виллеруа! Подождите! Помогите мне, я прошу вас! Месье маркиз!

Этот призыв донёсся до ушей Франсуа, когда он открыл уже заветную дверь. Обернувшись, он увидел, как через толпу, двигающуюся в направлении Большой приёмной, пытается прорваться широкоплечий коренастый человек. Одет он был немного смешно и даже нелепо по придворным меркам - в изрядно поношенный камзол из добротной, но местами потёртой ткани с печально свисающими на плечах некогда яркими бантами из атласных лент. Камзол дополняли кожаные панталоны, резко контрастирующие с шёлковыми чулками, подвязанными под коленями шнурками с импозантными подвязками. Растоптанные коричневые башмаки, на которых выделялся красный налёт от гравийной пыли, довершали облик, который любой обитатель королевского дворца, будь то придворный щёголь и же простой слуга, назвал бы плачевным.

- Господин Мольер! Добрый день!

Франсуа вежливо поклонился, приветствуя драматурга, который хоть и пользовался сомнительной репутацией среди любителей классической трагедии в исполнении актёров труппы Бургундского отеля, но, тем не менее, заслужил для своей труппы право выступать на подмостках придворного театра в Лувре.

- Помогите мне, господин маркиз! Я не могу прорваться ближе, чем на шесть шагов к дверям королевских покоев. Это настоящая катастрофа! Мне назначено в этот самый час явиться с докладом. К Его величеству! Лично! Мой театр, моя труппа... Мы все попадём в опалу, если я не сумею получить аудиенцию у короля.

- Это да, там народу тьма, - с сожалением вздохнул Франсуа.

Он и сам едва не оказался смятым в тисках толпы в вестибюле. В приёмную он так и не решился заглянуть, а сразу же избрал для себя обходной путь.

- Я прошу вас, господин маркиз!

На выразительном лице Мольера читалась такая отчаянная мольба, что и даже самый чёрствый человек не смог бы отказать, не дрогнув. Франсуа ни о чём подобном и думать не стал - как можно отказать в помощи лучшему комедианту в Париже, который подарил столько веселья и радости ему и его друзьям при дворе?

- Идёмте, господин Мольер, - приглушённым голосом ответил маркиз и приоткрыл перед ним неказистую выбеленную дверь. - Я как раз собираюсь явиться к королю.

Комедиант не заставил себя ждать, проявив чудеса ловкости, он лавировал в невозможно узком пространстве между людьми, теснящимися друг к другу, и вскоре оказался рядом с Франсуа.

Выйдя из тесноты, царящей в вестибюле, в коридор для слуг, оба выдохнули с радостным облегчением, чувствуя себя почти на свободе - не было ни давки, ни толкотни, ни шума и угрожающих выкриков - в полутёмном пространстве царил чинный порядок, хоть и не без своеобразной суеты. Туда-сюда сновали лакеи и служанки Королевского дома, которые разносили в покои свежее бельё, корзины со столовой утварью, доставленной прямиком из Лувра, свёртками ткани, ящиками разных форм и тяжести, иные лакеи вдвоём тащили на заплечных лямках огромные дорожные сундуки.

Зная наверняка, куда им следует идти, Франсуа уверенно шагал по коридору, отвечая улыбками и изредка короткими кивками на приветствия, обращённые к нему теми из слуг, кто знали его в лицо. Мольер не без удивления отметил для себя, что этот юноша, будучи сыном герцога и губернатора второго по значимости города во Франции, несмотря на своё положение, не считал необходимым воспользоваться привилегиями своей семьи и не требовал ни от кого особенного отношения к себе. Более того, в обращении как с молодыми дворянами, состоящими на службе в гвардейской роте, так и с прислугой, он проявлял одинаковое уважение и доброжелательство, вне зависимости от их положения.

- Маркиз! А куда это вы направляетесь? - шутливо окликнули его гвардейцы, стоящие на карауле у входа в королевские покои. - Вы что же, не знаете, что апартаменты фрейлин королевы теперь располагаются в другом крыле?

- Да знаю! Знаю я всё! - весело отозвался на это шутливое напоминание Франсуа. - А буфетные, между прочим, теперь на втором этаже, - поделился он важными сведениями с приятелями из гвардейской роты. - Вход прямо с лестницы для прислуги, с той, возле которой выход во внутренний двор.

- Так, то же буфетная для барышень из свиты Её высочества! - рассмеялся один из гвардейцев. - Им вина не подают. Разве что розовое, - он весело подмигнул молчаливо наблюдающему за из разговором Мольеру. - Розовое - разбавленное.

- Зато, там подают самые вкусные булочки! - со знанием дела парировал Франсуа и шагнул к двери в королевские покои. - Это - господин Мольер, - представил он скромно держащегося за его спиной комедианта. - Ему приказано явиться к королю с отчётом.

- Господин Мольер! Надо же, а я вот, хоть убейте, не признал бы вас в такой темнотище. На сцене вы кажетесь совсем другим, сударь, - с долей уважения сказал второй гвардеец.

- Так на сцене я в окружении хорошеньких актрис, а рядом с ними любой, даже самый мелкий карлик Римским императором покажется, - с улыбкой ответил Мольер.

- Да-да. Ваши актрисы! - подхватил разговор второй гвардеец, как видно, завсегдатай партера. - Надеюсь, вы привезли всю вашу труппу в Фонтенбло, господин Мольер? Увидим ли мы последние комедии? Ах, тот момент в "Шалом"! Никогда не забуду, как там во втором акте...

- Господа, раз господин Мольер здесь, значит, мы наверняка увидим его труппу на сцене! - проявил неожиданную для него суровость Франсуа, перехватив умоляющий взгляд драматурга.

Он решительно распахнул дверь в королевские покои и пропустил Мольера вперёд себя.

Тот с некоторым недоверием переступил порог и огляделся, осматриваясь в полутёмной комнате, заставленной сундуками, кожаными и деревянными кофрами и манекенами, на которых были надеты самые разные костюмы от парадных и бальных до охотничьих.

- Не беспокойтесь, месье! Мы там, где нам и нужно быть, - Франсуа тронул его за рукав и указал на дверь в дальнем углу. - Вон там вход в банные покои Его величества. А здесь гардеробная. В Фонтенбло не так просторно, как в Сен-Жермене или в Лувре. Даже в королевских покоях очень тесно.

- Да. Я это заметил, - согласился с ним Мольер и зашагал следом, старательно обходя острые кованые углы сундуков, так и норовящих зацепиться за его чулки.

- Да. А моя комната так и вовсе под самым чердаком, - охотно поделился с ним Франсуа. - Не то, чтобы это было неудобно. Но очень уж непривычно. Зато, оттуда вид открывается прямо на парадный дворик перед дворцом. А из королевских покоев можно увидеть только внутренний дворик. Но там очень красивый сад.

Не зная, чем могли быть полезны для него все эти детали, Мольер отвечал односложно и кратко, пока Франсуа не упомянул о том, что в тот же внутренний дворик выходят венецианские окна из покоев маршала королевского двора, а также из мастерской садовника, а кроме того окна апартаментов дам свиты королевы. Примечательным оказался и тот факт, что окна личных покоев принцессы Генриетты, которые располагались на втором этаже, также выходят в этот дворик, а прямо напротив них располагаются окна галереи Франциска Первого, которая соединяет Большой зал с одной стороны и личные покои Марии-Терезии с другой.

- Воистину это Королевский сад, - проговорил Мольер, про себя подумав о том, как просто было обитателям покоев, окна которых выходили во внутренний дворик, заглядывать друг к другу, пользуясь садом для прогулок или свиданий, при этом, даже не сталкиваясь с необходимостью штурмовать запруженные толпами народа коридоры и парадные залы дворца.

- А вот тут осторожнее, - предупредил Франсуа и хихикнул. - Кажется, Его величество уже изволил принять ванну по приезду.

Войдя вслед за ним в следующую комнату, более просторную и светлую, благодаря свечам, горящим в нескольких канделябрах, Мольер с удивлением воззрился на мраморную купальню. Её бортики возвышались над выложенным мозаичной плиткой полом, залитым лужицами воды, в которой местами высились белоснежные холмики пены.

- Сюда! - позвал Франсуа, не заметив выражения лица своего спутника, который с любопытством человека, искушённого в притираниях для лица и секретах наложения грима, разглядывал столик с трёхстворчатым зеркалом, заставленный баночками и стеклянными пузырьками всевозможных форм и расцветок.

Наконец-то последний рубеж был пройден, и они вошли в королевскую опочивальню. В отличие от двух предыдущих комнат, она была не только просторной, но в ней царил яркий свет, который проникал сквозь распахнутые венецианские окна. Молодая зелень высаженных вдоль дворцовых стен лиственниц вместе с набирающими цвет кустами роз и самшита, создавали особенное очарование и переменчивый свет. В комнате царила свежесть весеннего ветра и влажность, которую оставил недавно пролившийся над Фонтенбло дождь.

Маркиз уверенной походкой прошёл к двери, бросив по ходу короткий взгляд на костюм, состоящий из короткой курточки с обрезанными до локтей рукавами и панталон одного цвета, да пары шёлковых чулок в тон к ним, которые были разложены на огромной постели поверх покрывала из плотной парчи золотого цвета. Всё убранство комнаты, включая двери, оконные рамы и панели зеркал, было украшено замысловатыми узорами, которые покрывал плотный слой позолоты.

- Ну, вот мы и пришли, - объявил Франсуа, прежде чем Мольер успел оправить камзол после того, как, к своему вящему ужасу, заметил в отражении огромного напольного зеркала то, насколько неопрятно он выглядел.

- Это я! - заявил маркиз с порога, вошёл в кабинет короля и, встав вполоборота, указал на дверь. - Я привёл господина Мольера.

- О, Франсуа! Наконец-то! - воскликнул король тоном, словно только что спрашивал о нём. - Вы привели господина Мольера? Как хорошо! Месье, я рад видеть вас!

Опешив от стремительной смены обстановки, интимной и тихой в опочивальне Людовика, к официальной, чем-то похожей на мизансцену в театральной постановке, которая царила в кабинете, Мольер низко поклонился королю, и из-за упавших прядей волос никто из тех, кто находился в кабинете, не смог разглядеть его лица. Он замер у двери королевской опочивальни, не решаясь сделать ни шагу дальше.

- Проходите же, дорогой Мольер! Мы с графом и маэстро как раз обсуждаем финальную сцену нашего нового балета, - не обращая внимания на огоньки ревности, вспыхнувшие в чёрных глазах Люлли, заговорил Людовик, стоя в этот момент на подиуме напротив высокого напольного зеркала. - Мнение признанного драматурга крайне полезно для нас! Ну? Как я выгляжу?

Подбоченившись, он горделиво вскинул голову и скосил взгляд в сторону маркиза.

- Ну...

Первое, что бросилось в глаза Франсуа, это огромные банты на туфлях короля - пышные розаны из атласных лент золотого цвета, скреплённые золотыми пряжками с вправленными в них бриллиантами, в которых сверкали искорки всех цветов радуги.

- Ну как? - проявляя нетерпение, повторил Людовик.

- Да, - Виллеруа поднял глаза, с интересом изучая линию кроя коротких панталон и рисунок на чулках из прозрачного шелка, которые облегали стройные ноги короля. - Но… У меня такое впечатление, будто бы на вас ничего нет...

- Ага! Мне не хватает хитона и доспехов, - Людовик метнул недовольный взгляд в сторону двери в опочивальню. - Бонтан обещал, что лично проследит за доставкой моего костюма.

- Там такое столпотворение на дороге, - понимающе кивнул Франсуа. - Мы с трудом выбрались из Барбизона этим утром.

- Из Барбизона? Но что вы там делали, Франсуа? - Людовик картинно покружился на подиуме, красиво взмахнул руками и соскочил на пол. - Кстати, вы ещё не видели мой головной убор!

Тут вперёд выступил Люлли. В вытянутых руках он держал серебряный обруч, на котором полукругом крепился венец из пышных страусовых перьев, покрытых золотой пылью.

- Смотрите, Франсуа! - Людовик встал напротив зеркала, и Люлли увенчал его венцом с таким торжественным выражением лица, словно в то самое мгновение стоящий перед ним молодой человек преобразился в живое подобие божества.

- Ого! Впечатляет! - со словами похвалы Франсуа отошёл к столику у окна, на котором были расставлены вазочки с сыром, фруктами и бисквитами, графин с вином и серебряные бокалы. Маркиз взял один из бисквитов и с аппетитным хрустом надкусил его, щедро рассыпая крошки на волны из кружев белоснежного шарфа, красующегося у него на шее.

- Да! Это и должно впечатлять! - оживился Людовик и снова поднялся на подиум, демонстрируя лёгкие движения на кончиках туфель. Издали он был похож на настоящее светило, воспарившее ввысь, сверкая золотыми искорками и всполохами на гранях целой россыпи бриллиантов, которые украшали одежды и венец, венчающий его голову.

- Значит, вместо героя Артея вы всё-таки возьмёте для себя роль Солнца? - спросил Франсуа, догадавшись об этом по виду костюма.

- Да. Это и будет грандиозным сюрпризом для всех! - не без самодовольства ответил Людовик. - Я выйду в последнем акте вместе... - тут его улыбка несколько померкла, он опустил голову и неуверенно произнёс:

- Мы выйдем вместе. Я - Солнце, и под руку со мной Победа. Это она увенчает героя Артея венцом героя, лаврами или что там у вас в эскизах, Люлли?

- Лавровый венок, Сир, - склоняясь перед ним в исполненном одновременно и восхищения, и подобострастия поклоне, ответил Люлли.

Он отошёл к огромному овальному столу и изящным взмахом руки указал на беспорядочно разложенные рисунки и чертежи с эскизами костюмов и декораций будущей постановки.

- А кто же будет представлять Победу? - поинтересовался Франсуа, запивая вином сухой бисквит.

- Олимпия, - с тихим вздохом ответил Людовик и отвернулся к зеркалу, чтобы поправить обруч на голове. - Если, она успеет прибыть в Фонтенбло к вечеру представления.

- Как? - глаза Франсуа распахнулись от удивления. - Но разве не ей вы отдали роль Прекрасной принцессы?

- Я решил, что раз роль Артея не моя, то и роль принцессы… - Людовик изменился в лице, с горечью вспомнив тот разговор с Олимпией, в саду принцессы де Кариньян накануне вечером. - Я решил отдать роль Прекрасной принцессы Генриетте.

- Ага, - маркиз надкусил очередной бисквит, одновременно стряхивая с шарфа сухие крошки. - А принцесса уже знает о вашем решении, Сир? Нам понадобится репетировать... Когда же успеть разучить роли?

- Всего лишь одна роль, - пожал плечами Людовик. - Маэстро обещал провести репетицию специально для Её высочества.

- Ну да, - жуя, проговорил Франсуа. - А что же с ролью Артея?

- Я изменил план. Де Гиш будет танцевать партию героя. Он справится. Я видел его на репетиции. И к тому же, он дублировал меня на репетициях и знает рисунок танца. А вы прорепетируете дуэт с Генриеттой. Завтра.

- Я? - поперхнувшись бисквитом, Франсуа закашлялся и плеснул в бокал неразбавленное вино. - Я? - переспросил он, и его щёки мгновенно окрасились в пунцовый цвет.

- Ну да, вы! Вы же все роли в этом балете знаете, как если бы сами танцевали их, - невозмутимо ответил ему Людовик, снимая солнечный венец с головы.

- А как же роль Дракона? Если де Гиш будет танцевать Артея, то, кто же будет танцевать партию Дракона?

- Не беспокойтесь, Франсуа, роль Дракона я оставил за вами!

- А? - снова поперхнувшись, Франсуа побагровел.

Он с шумом отхлебнул воды из первой же кружки, которая попала ему под руку и резко поднялся. Стряхивая с себя крошки бисквита, он отошёл от столика с угощениями и посмотрел в своё отражение в зеркале.

- А как же моя роль Купидона? - неуверенно спросил он, не решив ещё, радоваться ли этой внезапной перемене в его амплуа.

- Месье маркиз, - Люлли подошёл к нему танцующей походкой. - Вы справитесь с завтрашней репетицией. Поверьте, это будет прекрасно. А Её высочество легко выучит свою роль, танцуя с вами. Там совсем немного, ведь вся основная часть спасения Прекрасной принцессы - это танец Артея и Дракона. И если на репетиции будете вы и ещё несколько актеров и актрис из труппы господина Мольера, - тут маэстро впервые за всё время обратил внимание на драматурга, безмолвно дожидающегося у двери в спальню. - Ведь ваши актёры помогут нам с репетицией? И я думаю, Сир, что из труппы господина Мольера можно выбрать танцоров и для финального шествия в самом конце представления.

- Вы полагаете? - в выражении подвижного лица комедианта блеснула ирония. - Вы действительно так полагаете, маэстро?

- Ну, конечно же, - Людовик ответил вместо Люлли и жестом указал на листы с рисунками и чертежами, разложенными на огромном овальном столе. - Вот! Мы тут с графом де Сент-Эньяном распределили роли в финальном шествии. Нам понадобится всего лишь дюжина танцоров в дополнение основным участникам представления. Все выйдут в финале. После общего шествия.

- Артей и принцесса, - подхватил его мысль де Сент-Эньян, но Людовик строго посмотрел на него и поправил:

- Последними выйдут Солнце и Победа.

- Да, Сир! - поспешил исправиться де Сент-Эньян, нисколько не опасаясь того, что мог вызвать недовольство короля. - Эта ваша новая идея настолько свежая, что я не успел ещё привыкнуть к ней.

- Грандиозно! - выдохнул Франсуа, оценив масштаб задумки по наброскам, нарисованным углем и грифельным карандашом на большом листе бумаги. - И значит, костюм Дракона - мой?

- Вот и я тоже так считаю, - с облегчением произнёс Людовик и улыбнулся своему другу. - Костюм Дракона - ваш, Франсуа! Всё должно получиться великолепно. При условии, что все участники соберутся вовремя.

- Хотите, я вернусь в Париж и привезу графиню? - предложил Франсуа, уловив сомнение в последней реплике короля. - Мой приятель Данжюс показал мне Объездную дорогу из Фонтенбло. Можно добраться до Парижа едва ли не вдвое быстрее обычного.

- Это существенно, но… - медленно проговорил Людовик, задумчиво расстёгивая пуговицы на украшенном кружевной вставкой воротнике рубашки.

- Так в чём же дело? - спросил Франсуа, готовый пуститься в дорогу хоть в ту же минуту.

- Я... Мы поссорились. Не совсем поняли друг друга, перед тем как расстаться, - тихо проговорил Людовик и похлопал друга по плечу. - Её огорчила моя затея. И я не уверен, согласится ли она теперь принять новую роль. В общем, пусть это будет её личный выбор.

Не осмеливаясь произнести вслух то, чего он опасался больше всего, король сглотнул и прошептал, так что его услышал только стоящий рядом Франсуа:

- Если она согласится приехать, значит, любит меня. А если ей нужны вы или кто-то ещё, и официальное приглашение, значит...

- Да ну! Вот ещё! - громко оборвал его де Виллеруа и резко обернулся к остальным собеседникам, на лицах которых читалось благоразумное недопонимание.

Не отвечая на прямой взгляд маркиза, каждый отвёл глаза в сторону, делая вид, что ничего не слышал и вообще не имел ни малейшего представления о сердечных переживаниях короля.

- Франсуа, я не готов обсуждать это теперь, - заявил Людовик сквозь сжатые зубы и кивнул Люлли, приглашая его рассказать об остальных новшествах, внесённых в план новой постановки.

«- Ну что? Она его приняла?

- Кого?

- Да не кого, а что, - Людовик резко откинул пряди волос со лба и встряхнул головой. - Моё письмо. Она приняла его?

Не дождавшись ответа, он развернулся и тут же громко вскрикнул, увидев высунувшегося в окно де Виллеруа.

- Чёрт, Франсуа! Не смейте! Лезьте назад сейчас же!

- Смотрите, сир, смотрите! - беззаботная улыбка на лице маркиза, когда тот повернулся к подбежавшему к нему королю, заставила бы рассмеяться до икоты любого на его месте.

Однако вовсе не это успокоило опасения Людовика, который успел не на шутку перепугаться за друга. В голубых глазах короля сверкнули огоньки, а сам он радостно улыбался, глядя вниз на тех, кто прогуливались во внутреннем дворе.

Встав у подоконника рядом с де Виллеруа, Людовик принялся энергично махать рукой. Этот приветственный жест был обращён к одной из девушек, проходящих мимо дворцовых окон по запорошенной снегом после недавней метели аллее. После этого он крепко ухватил маркиза за плечо и втянул его в комнату.

- Я всё поняла! - донёсся с улицы голос Олимпии, и Людовик снова и уже с удвоенной силой помахал ей в ответ.

- Вы справитесь? - выкрикнул он сквозь порыв ветра, и весело подпрыгнул, когда мадемуазель Манчини присела в коротком реверансе, послав воздушный поцелуй, и помахала в ответ белоснежным платком:

- Да!

Будь это слово произнесено кем-то ещё, Людовик воспринял бы его как должное. Но из уст Олимпии Манчини оно прозвучало совсем иначе. В её тоне он не слышал обычной среди придворных наигранной любезности или подобострастия, но было нечто, что заставляло зардеться щёки и даже кончики ушей.

- Сир! - в комнату вошёл господин Бонтан.

В тот же миг звякнули и задребезжали стёкла в резко захлопнутых оконных рамах, протяжно скрипнула железная щеколда, запирая створки утепленных ставней. Людовик и Франсуа спрыгнули с подоконника и проворно отскочили в разные стороны, на ходу смахивая снежинки с рукавов камзолов и разглаживая вытянувшиеся на коленях панталоны.

- Бонтан? - стараясь не подать и виду, что был застигнут врасплох, Людовик с надменным видом смотрел на камердинера.

Тот выразительно поднял вверх густые брови и вытянул пятерню, указывая на часы, которые украшали каминную полку. При этом он многозначительно посмотрел сначала на Людовика, а потом и на притихшего возле книжной полки Франсуа.

- Время выхода к обеду, сир! Вас ждут. Сегодня на парадный обед были приглашены маршал де Невиль, маршал де Грамон, герцог де Креки, маршал Тюренн...

- Не обед, а военный совет, ей-богу! - пошутил король и весело подмигнул улыбающемуся маркизу. - Что ж, пригласим и маршала де Виллеруа за компанию! Идёмте со мной, маркиз!

- Как знать! Как знать! Всё может статься, - на полном серьёзе проговорил Бонтан и распахнул перед ними дверь.

- А, как же письмо? - вскрикнул будущий маршал и потянул Людовика за рукав. - Она ведь его написала специально для вас. Пока я ждал.

Остановившись в дверях на виду у всех, кто собрался в приёмной, король и виду не подал, что в письме могло быть нечто важное и заслуживавшее немедленного прочтения. Вот только голубые глаза горели от нетерпения, а на щеках вспыхнул яркий румянец. Он нетерпеливо выхватил письмо у Франсуа из рук и поднёс его близко к глазам, будто бы его заинтересовали всего-навсего аккуратные завитки в подписи. На самом же деле это была неловкая попытка скрыть охватившее его волнение. Влюблённый впервые в жизни юноша получил ответ на свою первую, несмелую и, что скрывать, неумелую просьбу выслушать его признания. Впрочем, то длинное письмо, которое Людовик написал для мадемуазель Манчини, на самом деле было целиком посвящено изложению планов его замысла поставить балетное представление в виде танцевального шествия, которое он хотел устроить в канун святочных праздников. И только в самом конце письма, в приписке под размашистой подписью, он умудрился уместить несколько слов о том, что на самом деле было для него важнее всего. Это и была просьба уделить ему несколько минут для личной беседы во время прогулки в садах Тюильри. Именно тогда Людовик намеревался признаться Олимпии в том, что он не решался высказать вслух на протяжении уже нескольких недель, всякий раз тушуясь под весёлым взглядом чёрных с янтарными всполохами глаз.

В отличие от пространного стиля, которым было написано послание Людовика, записка от Олимпии была и лаконичной, а почтительное согласие было выражено всего лишь в нескольких сдержанных фразах. И всё же этого короткого послания было достаточно для того, чтобы разжечь настоящее пламя в сердце влюблённого юноши.

- Осторожно, сир, не споткнитесь! И вообще, лучше бы вам спрятать записку ещё до того, как вы войдёте в Обеденный зал, - предусмотрительно посоветовал господин Бонтан, так как пока Людовик был поглощён чтением, они оказались уже в пяти шагах от входа.

- Да, конечно! Спасибо, Бонтан, - Людовик поспешно сложил пахнущий фиалковой водой листок и спрятал его на груди за отворотом камзола. - Франсуа, не отставайте! - он обернулся к де Виллеруа, которому из-за его малого роста пришлось всю дорогу бежать вприпрыжку, поспевая следом за ним и Бонтаном».

©Робин Каэри «Купидон на вишне»

Глава 27. Дайте мне роль, мэтр!
31 марта, 1661. Фонтенбло. Парк
Какая лёгкость в ногах! Бежать бы, лететь с простёртыми, как крылья руками! Но, пока они шли по Большой лужайке, легко просматриваемой из дворцовых окон, приходилось сдерживать свои порывы. Приближаясь к стихийному лагерю актёров из нескольких шатров, разбитых полукругом вперемежку с телегами, Филипп чувствовал в своей душе растущее желание смеяться и декламировать пафосный монолог из героической драмы, воспевающий свободу от оков долга и угодничества перед ложными кумирами.

- Что же это, Ваше высочество? У вас как будто ноги выросли вдвое? - пошутил Данжюс, едва поспевая за принцем, который, не разбирая дороги стремительно шагал к дальнему краю лужайки.

- Не городите чепуху, Леон! Монсеньор таков, как и всегда. Это вам после контузии всё на свете кажется гигантским, - осадил шутника де Гиш, который в угоду дворцовому этикету старался сохранять дистанцию между собой и принцем в два шага.

- Сейчас вы увидите, что это! Не отставайте, господа!

Обернувшись к друзьям, Филипп многообещающе улыбнулся и пробежал последние несколько шагов до условной границы актёрского табора, который скрывался за непроницаемой стеной из парусины, натянутой между двух высоких шестов.

- Кто? Зачем? За что? - раздалось сверху, и, задрав головы, друзья увидели сидящего на нижней ветке двухсотлетнего дуба мужчину в ярких лоскутных панталонах и расхристанной рубахе.

Из-под телеги с выскочила мелкая псина, метнулась под ноги незваных гостей, повертелась вокруг них, подобно рыжему вихрю и скрылась под сценой, принявшись лаять на них с безопасного расстояния.

- К кому? - спросил актёр, спрыгивая с ветки, но тут же сгрёб в охапку цветастый колпак и поклонился:
- Монсеньор? За что?

- Не «за что?», милейший, а «зачем?», - от души посмеявшись над разыгравшейся сценкой «не ждали сбиров в таборе», Филипп смотрел по сторонам, пытаясь отыскать кого-то среди вышедшей к ним навстречу актёрской братии. - Господин Дюкруази, если я не ошибаюсь?

- Он самый, - польщённый тем, что сам Месье помнит его по имени, актёр отвесил ещё один, отнюдь не шутовской поклон, и взмахнул своим колпаком, приветствуя покровителя их труппы.

- Мне бы с господином Мольером переговорить…

Неуверенно и как-то по-воровски Филипп неловко повёл плечом и в поисках поддержки обернулся к стоящему рядом с ним Данжюсу.

- Здесь я!

Со сцены из-за парусиновой стены раздался поставленный, драматичный бас, который тут же сменился кашлем. Через некоторое время он зазвучал вновь, но без властных ноток, хоть и с примесью драматичного пафоса:

- Мольер здесь, Ваше высочество! Чему обязан?

Перед великосветской троицей, которая выделялась на фоне кричащей, по-театральному яркой роскоши подлинным изяществом и пышностью придворного лоска, возникла фигура директора труппы. Одетый в белую рубаху и наспех накинутую на плечи потёртую на спине и плечах весту, Мольер взмахнул руками и, очертя ими полукруг, почтительно склонился в пояс.

- Мне хочется, - под вопросительным взглядами собравшихся в кружок верных служителей Мельпомены Филипп вдруг сник, растеряв половину запала, которым он горел с той самой минуты, когда их свадебный кортеж покинул Париж, чтобы отправиться в Фонтенбло.

- Мы готовы исполнить всё, что угодно нашему дорогому принцу! - воскликнул Дюкруази и, повернувшись к товарищам по цеху, взмахнул и ударил о землю воображаемым жезлом - этот властный жест он подсмотрел у королевского композитора и дирижёра оркестра сорока скрипок Жана-Батиста Люлли.

- Всё да не всё, - вдруг осипшим голосом проговорил Филипп и жестом пригласил Мольера на тет-а-тет.

Видя по настроению принца переживаемую в душе борьбу между вдохновенным порывом и страхом перед последствиями, комедиант молча кивнул ему и властно простёр руку, будто бы рассекая надвое плотные ряды собравшейся в кружок актёрской братии.

- Что угодно Вашему высочеству?

Теперь Мольер был серьёзен и не разыгрывал и трагическую роль. Он спросил напрямик, не тратя драгоценного времени Брата короля и своего, не менее дорогостоящего, коль скоро постой и еда актёров его труппы, репетиции и, само собой разумеется, игра на сцене оплачивались из бюджета королевского двора.

- Я... Мы тут явились... Я загорелся идеей... И мои друзья со мной…

С трудом выдавливая слова, Филипп задавал самому себе вопрос, а была ли у него хоть малая толика таланта, способностей к лицедейству, необходимые для воплощения задуманного?

- О какой идее вы говорите, Монсеньор? - за терпеливым почтением Мольер скрывал охвативший его страх перед ещё непроизнесённым, но прозвучавшем в намёке решением, которое могло в одночасье погубить и оплаченный вдесятеро ангажемент, и самое будущее его труппы на сотни миль от столицы. Ведь если Месье потребует от них сыграть что-то из попавших под запрет вещиц, вроде того же «Шалого» или невымаранный цензурой вариант «Жеманниц» опять же, то неминуемо и сам Мольер, и его труппа попадут под карающий молот. Церковные служители и их приспешники при королевском дворе бдительно следили за всем, что ставилось не только в парижских театрах, но особенно же на сцене так называемой труппы Месье.

- Идея, собственно, в том, чтобы мы... - Филипп сглотнул, прочистил горло и выдал как на духу:

- Я желаю играть на сцене вместе с вашими актёрами нынче же вечером.

Отпрянув от принца с лицом, словно его застрелили в упор, Мольер не сдержал удивленное восклицание:

- Как?

- Ну как? Как все - в гриме и в костюме!

Испуг, смешанный с благоговением перед сумасбродством их высокого покровителя, написанный на лице комедианта, как это ни странно, придал смелости, и Филипп заговорил, чётко и без запинки излагая свой план:

- Я появлюсь на сцене, как актёр вместе со всеми, кто занят в пьесе. Я буду исполнять роль, которую вы готовы мне доверить. Мэтр, я могу выучить слова любой роли! Поверьте, я способен запомнить даже скучные тексты на древнегреческом, а тем паче на родной французской речи.

- Да-да, в этом я нисколько не сомневаюсь, Ваше высочество, - бормоча полагающиеся во всякое время комплименты блестящим способностям принца, Мольер с сомнением смотрел в его чистое с юношескими гладкими ещё щеками лицо, чуть тронутое слоем белил для защиты от апрельского солнца.

- Если вы только дадите мне урок, как держать себя в нужной роли, мэтр! Я научусь, поверьте! Дайте мне роль, какую вы сами выберете. Я готов на всё!

Сочтя, что Мольера терзали сомнения в его способностях к игре на сцене, Филипп оглянулся в сторону своих приятелей.

- Да вот же и граф Данжюс подтвердит, что я могу! А с ним и де Гиш. Уж он-то никогда не польстит мне, даже, если я верёвку ему на шею накину, - с блестящими от энтузиазма глазами Филипп заговорил на стихотворный лад:

- Гордец, но честный и упрямый!

- Ага, видать издалека - он тот, кого неблагородным именем зовут, упрямец из поэмы Буридана, - усмехнулся Мольер и тут же осёкся на сорвавшейся с языка непочтительной реплике в адрес дворянина, к тому же шталмейстера двора Его высочества.

- Вот точно так, он самый! - расхохотался принц и махнул рукой, подзывая своих приятелей:

- Сюда, господа!

Не смея произнести вопрос, ответ на который отрезал бы все пути к отступлению, Жан-Батист дожидался, пока юные господа подошли к ним, стоя с побледневшим лицом и широко разинув рот, будто это была маска актёра из древнегреческого театра.

- Вы звали нас, Монсеньор? - жизнерадостный голос Данжюса вернул мысли Жана-Батиста к действительности, а вместе с тем, и краски на его лице.

- Да, Леон. У меня есть предложение к мэтру. Да и к вам тоже, ежели вы захотите поучаствовать со мной в одном дельце.

- Я завсегда готов к любой затее, но предпочту участвовать в безделии, - ответил каламбуром Данжюс, подхватив настроение фарса, которое занимало практически всю сознательную жизнь актёрского мира.

- А вы, граф? - Филипп вопросительно посмотрел на де Гиша.

Выдержав этот взгляд без единой эмоции на лице, граф чётко и уверенно ответил:

- Моя шпага и моя жизнь - ваши, Монсеньор!

- Нас трое, - подытожил принц.

Мольер, видя суровое выражение лица молодого полковника, мягко, но убедительным тоном высказался на этот счёт:

- У меня есть предположение, что я могу выделить две роли, но для третьей... - он обречённо развёл руками, - не говоря уже о том, что после этого представления вам понадобится кто-то, на кого не падёт гнев Его величества, чтобы заявить, что всё это было подстроено всего лишь как шутка и не более того.

Высказав это, Мольер замолчал, глядя на троицу молодых людей. Вот тот, с огненной рыжинкой в волосах, на вид чувствовал себя вполне спокойно под изучающими взглядами актёрской братии. А второй, темноволосый, с лицом утомлённого ратными подвигами и тяжкими думами героя, казалось не нашёл ещё, какой выход был бы ему более к лицу - застыть ли каменным изваянием, или же ретироваться прочь, прихватив с собой обоих приятелей? Но принц-то, принц каков! Он что же, и впрямь не шутил о роли в пьесе?

На лице Жана-Батиста, не скрытом под густыми белилами актёрского грима, в эти минуты нашли отражение все гаммы чувств из классической трагедии - от страданий и ужаса под ударами судьбы до отчаяния и обречённости перед лицом неотвратимого рока.

Нет, катастрофу сулило не само по себе участие принца в их представлении, а то, что неминуемо последовало бы после - гнев короля обрушится и на голову неразумного брата, и на головы актёров. «Как смели вы!...» Впрочем, на этой фразе воображение драматурга застопорилось, далее перед его глазами возникла немая сцена с участием гвардейцев и церковных служек.

Хотя, постойте, какие же гвардейцы? По душу мэтра Поклена по прозвищу Мольер явятся комиссары полиции, а скорее всего вызовут солдат, чтобы те сгрузили и актёров, и весь нехитрый театральный скарб на телеги и вывезли в Консьержери.

Церковь преследовала актёров во все времена, и то, что несколько театральных трупп получили королевское разрешение ставить свои пьесы в Париже, не освобождало их от вечного проклятия. Все актёры оставались отлучёнными от церкви, и, случись кому-то из них умереть, не успев отказаться от своего ремесла и не получив отпущения грехов, несчастных хоронили за пределами кладбищ на неосвященной земле, как обречённых на вечные муки грешников. В этом их положение было хуже, чем у тех же гугенотов и еретиков, которые хотя бы могли найти место среди своих единоверцев. Религиозные догмы в те времена имели неоспоримый вес, и моральные нормы, которые диктовала церковь, не мог оспаривать даже король. Что же будет, когда на сцене вместе с актёрами появится и сам брат короля? Уж лучше не представлять себе степень возможного скандала и обрушившейся на их головы кары как со стороны церкви, так и со стороны двора.

- Мэтр?

Почтительное обращение вернуло его к действительности, и Мольер улыбнулся, отгоняя от себя мрачные мысли. Нет, пока ещё судьба ему благоволит. Покровитель их труппы - Месье, а его желания не закон ли для облагодетельствованных им актёров? А значит - будь что будет! Что случится опосля, случится уже с комедиантом, чья труппа войдёт в историю, сыграв самое нашумевшее представление, какое только ставили во Франции и тем более при королевском дворе. Кто дерзнёт на большее? Будет ли у них такой же смелый, отрешившийся от всех естественных страхов и условностей, могущественный покровитель?

- Монсеньор?

Мольер отбросил назад упавшие на взмокший от волнения лоб волосы и подобно старому боевому коню вскинул голову: он готов, и он не подведёт - и врага копытами затопчет, и всадника из сражения вынесет на себе.

- Вы сказали, что у вас есть две роли? - Филипп метнул быстрый взгляд на де Гиша, а тот даже не потрудился изобразить сожаление. - Только две роли?

- Ваше высочество, - проследив за взглядом принца, Мольер отметил полное отсутствие энтузиазма в выражении лица его спутника, и со всей твёрдостью ответил, как отрезал:

- Только две, Монсеньор!

- Ну что же, придётся нам сойтись на этом, - с видимым сожалением кивнул Филипп. - Данжюс, вы-то хоть согласны?

Он посмотрел в глаза друга, будто не спрашивая того, а прося поддержки.

- А что будет нужно сыграть, мэтр? - вместо ответа выпалил Данжюс и весело подмигнул де Гишу, обратившему к нему взгляд, в котором читалось уничижительное: - «Болван, не та реплика!»

- Есть у меня на примете две роли для Вашего высочества и для вашей милости.

Мольер внимательно следил за мимикой второго спутника принца, спрашивая про себя всех богов, покровительствующих театру, правильно ли определил роль для этого живчика с лицом древнеримского пастушка из тех, кто, по преданиям, носили за пазухой и длинный нож, чтобы отбивать стадо от медведя, и звонкую дудочку, чтобы играть весёлые песенки, соревнуясь с пересмешниками?

- Две - так две!

Приняв долгий взгляд мэтра за старания подыскать самые незначительные роли для новичков, Филипп был согласен даже на немую роль или ту, в которой реплика всего одна - «Обед уж на столе, извольте же откушать, господа!»

- Но постойте, Ваше высочество! Пока ещё это только подбор роли... Обычно всё происходит наоборот - не актёру подбирают роль, но на эту роль ищут лучшего актёра, - слетело с языка директора труппы, о чём он пожалел, увидев изменившееся лицо молодого принца.

- То есть, мы... Я могу не подойти? - покраснев, спросил Филипп и обратил печальный взгляд на толпящихся в отдалении актёров - ждут небось, когда по одному их станут вызывать на состязание за самую маленькую роль в самой великой пьесе, написанной их мэтром.

- Это не то, что я хотел сказать, Монсеньор, - поспешил исправиться Мольер.

Он уже жалел, что упустит актёра - а ведь этот рыжеволосый приятель принца с такими фактурными чертами лица известен не только своими шутками да выкрутасами. Ох ты ж, пень-колода старая! Как же он мог не разглядеть вблизи лицо младшего из семейства Салюстов? Это же племянник маркиза де Сент-Амана и любимчик одной из самых известных салоньерок Парижа, мадам Дианы! Да кто же лучше этого сорванца-балагура знает всё о великосветских жеманницах, об их повадках и речах?!

Неожиданно для всех именно Данжюс и пришёл на помощь оконфузившемуся Мольеру, взявшись объяснить высокородному новичку премудрости начальных шагов в участии в постановке.

- Мэтр хотел сказать, что мало определиться с ролью, вам надобно ещё всю пьесу изучить, чтобы знать, как вжиться в свои роли, да и в атмосферу всего действа.

- Так, - по лицу Филиппа пронеслось облачко нетерпения, но он подавил в себе желание высказаться о том, что его готовность на всё и подразумевает то, что он ждал, когда их наконец-то познакомят с пьесой.

- Базиль! - рявкнул Мольер, срывая накатившее напряжение и страх перед неизбежной теперь уже грозой на актёре, всегда готовом подставить свою плешивую голову под хлесткие удары бутафорских палок или яростных речей в амплуа «отвергнутого любовника», по совместительству исполняющего обязанности его секретаря и сметчика труппы.

- Здесь я, мэтр! - выросший словно из-под земли коротышка оказался аккурат между принцем и мэтром, готовый, если что, принять удар, хоть артистичный от комедианта, хоть самый что ни на есть болючий от Брата короля.

- Текст неси, чего стоишь?! Тот, что с пометками... Да нет, не этот жеваный и драный, - Мольер брезгливо хлопнул по руке, доставшей из-за пазухи пропахшую потом, засаленную бумаженцию с прогонными репликами самого Базиля.

- А! Так что ли ту, которую для вычитки перед их милостью обер-камергером королевского двора приготовили? Первую?

Эта догадка заслужила одобрительный кивок, и сметчик стрелой метнулся к одной из кибиток, где хранился тяжёлый кованный сундук с сокровищницей труппы, ключи от которого носил только он и сам Мольер.

Уже через минуту Базиль вернулся с тонкой брошюрой и с поклоном передал её мэтру.

Волнуясь из-за неожиданной заминки, Филипп переглянулся с Леоном, а тот ободряюще улыбнулся ему, дескать, это же театр, каков он есть на самом деле!

- Вот, Ваше высочество, - Мольер стёр несуществующую пыль с брошюры и подал её принцу. - Это изначальный текст пьесы. Вам и его милости графу предстоит прежде познакомиться с ней, чтобы восстановить в памяти, в чём там сыр бор. Играли мы её однажды, но всего один раз, в декабре прошлом. Хм, - он пожевал губами, с запоздалым сомнением подумав о том, что первый вариант пьесы был запрещён к показу. - От меня потребовали изменить текст в некоторых местах, да ещё парочку персонажей подправить... Дворянские звания на мещанские переделать, да из слуг проходимцев сделать. В общем, правок множество, надо бы по всем пройтись после…

- А, так это те самые "Жеманницы"? - лицо принца просияло в счастливой улыбке. - Так что ж вы сразу не сказали, мэтр? Да я же помню ту пьесу! Ох, как мы тогда похохотали! Данжюс, вы же помните? Весь зал сотрясался от хохота, как будто по Лувру из всей королевской артиллерии ударили.

- Да, точно! - подхватил Данжюс. - Мне сразу захотелось выучить парочку реплик того персонажа… Как там его звали? Отвергнутого любовника? Того, что плавать умеет? - и он весело хлопнул по плечу де Гиша, который не подавал признаков осознанного участия в разговоре.

- Я не знаю, о чём речь, - лениво растягивая слова, нехотя отозвался тот, нарушая весёлый ритм общего разговора.

- Зато я помню всю пьесу, почти наизусть! - заявил Данжюс, не обращая внимания на мрачный пессимизм приятеля.

- Вот только мне пришлось слегка переделать её, - счастье от того, что его любимое детище пришлось по сердцу принцу и его другу быстро стёрлось с лица Мольера, стоило ему вспомнить тот громоподобный разнос, устроенный ему и актёрам его труппы распорядителем королевского двора, ни лица, ни имени которого он вспомнить не смог - был и нет палач искусства, а резолюция, которую он наложил на всё представление, осталась подобно клейму на имени и репутации труппы, тогда ещё не имевшей официального статуса "актёров Месье".

- Так мы со всем разберёмся! - пообещал Данжюс и со знанием дела заговорил, обращаясь и к толпе актёров, будто по команде шагнувших в их сторону, и к принцу:

- Господа, мы присоединимся к репетиции, как только вы будете готовы начать. Кстати, нам понадобится кто-нибудь для подсказки реплик, - он посмотрел в удивлённое лицо Филиппа, - тут новый текст, а значит его нужно выучить наново, мой принц. Мы можем не успеть, даже если у нас будут всего по две реплики.

- Кстати, о ваших ролях, - Мольер выжидательно посмотрел на новичков, - а вы сможете сыграть роли отвергнутых женихов, господа?

- Отчего же нет! - быстро ответил Филипп, опередив друга в готовности примерить на себя маску неудачника, сорвавшего все удары судьбы в виду отвергнутой любви.

- Что же, тогда дело за малым, совсем пустячное дело-то, - пожевав губами, произнёс Мольер, побледнев от мысли, что он прославится как величайший комедиант и вместе с тем директор погорелого театра.

- Репетиция будет перед игрой, - счёл необходимым пояснить Базиль, - я, кстати, первого отвергнутого жениха роль исполнял, а вот Дюкруази, тот долговязый в лоскутных панталонах, он играл роль второго отвергнутого жениха, - тут он подмигнул Леону, - роль того, что плавать умеет, вот он и исполнял. Мы вам реплики подскажем на репетиции. А во время спектакля я из-за кулис буду начитывать вам текст.

- Как? - Мольер сдвинул тонкие, уже седеющие брови, не тронутые ещё бутафорской краской. - А где Зидан? Он что же, снова не проспался, выпивоха старый?

- Нет, мэтр! - вступился за собрата долговязый актёр, смешно жестикулируя, подобно известному персонажу Иль Капитано, которого он исполнял в фарсовых интермедиях. - Нет, Зидан не успел ещё приложится к бутылке, хоть время-то как раз к тому располагает. Простыл он, когда вечером мы под дождём сцену сооружали и парусину треклятую на шестах натягивали.

- Ай! - в сердцах махнул рукой директор. - Увольте меня от подробностей! Мадлена, будь ангелом, подай страдальцу твоего отвара на настойке, спаси нас всех! А вы, господа, в таком случае, извольте быть на репетиции.

«А ежели спасуют, не явятся, так не лучше ли будет для всех нас?» - мелькнуло в его голове.

Словно прочитав эти сомнения во взгляде Мольера, Филипп гордо вздёрнул подбородок, высоко поднял шляпу и, отсалютовав ею, уверенно заявил:

- Мы будем здесь, через два часа! Дождитесь нас, мэтр!

(с) "В тени Солнца" Робин Каэри

Глава 18. Строго между братьями

- Итак?

Пройдя по затерянной в пожухлой траве и прошлогодней листве тропинке, братья отошли далеко от того места, где мушкетёры разбирали почерневший остов телеги, и грузили на подводу оставшиеся невредимыми ящики с запалами.

- Итак? - вопросительно поднял левую бровь дю Плесси-Бельер.

- Вы хотите узнать о новостях, которые я привёз, или о том, что я думаю об этом событии? - спросил де Руже и обратил взор через плечо маркиза, разглядывая сквозь редкую молодую листву синие кафтаны мушкетёров.

- И то, и другое, - пояснил Франсуа-Анри. - Но, пожалуй, мне интереснее узнать о том, что вам удалось выяснить за это время. Верны ли наши предположения?

- В них нет никаких сомнений, - де Руже ещё раз обернулся, взглядом указывая на подтверждение самых мрачных прогнозов, сделанных ещё в Кале.

- Значит, они действительно готовы пойти на всё?

- Да. Но теперь у них другие цели, - ответил Арман.

- Вот как? - в синих глазах Франсуа-Анри блеснули огоньки.

После разговора с крёстной, мадам де Ланнуа, он ни с кем не обсуждал смерть доктора Дериона, а тем более возможную связь между этими событиями и пропажей шкатулки Марии Медичи.

- Мне кажется, что вам известно кое-что ещё, - произнёс в ответ де Руже. - Но, давайте поступим так - я расскажу вам о том, что мне удалось выяснить, а вы добавите то, что вам известно о произошедшем здесь, в Фонтенбло. Сопоставим известные нам факты и посмотрим, какие выводы можно сделать.

- И всё равно мы останемся слепыми, как котята, - с иронией произнёс дю Плесси-Бельер. - Но я согласен, давайте! Начинайте же, герцог! Или что-то ещё занимает ваши мысли?

Вопрос застал Армана врасплох, и он с удивлением посмотрел на брата. Чисто интуитивно Франсуа-Анри умудрился затронуть самую суть проблемы, ведь именно неразбериха, воцарившаяся в чувствах, могла подвести их в самый ответственный момент.

- Вот что! - не дав времени подумать над ответом, Франсуа-Анри продолжил свою мысль:

- Во-первых, я хочу напомнить вам, что не всегда возможно предугадать намерения противника, даже видя его перед собой. Да и относиться ко всякому событию как к личному вызову - это ребячество. Равно как и взваливать на себя ответственность за все прегрешения этого мира.

- Вам легко говорить! - усмехнулся Арман. - Ведь вы не давали обещания отвести любую угрозу от...

- А вот тут вы до крайности не правы, мой дорогой… - вздохнул маркиз, так и не признавшись в том, что уравняло бы их положение, - в его любви к той, о чьей безопасности он обещал позаботиться в тайне ото всех. Подобную откровенность дю Плесси-Бельер не мог позволить себе даже с тем, кому доверил бы жизнь и саму честь.

- Эх, Анрио, - в тон ему вздохнул Арман.

Оба подняли головы вверх, глядя в ярко-голубые просветы в бегущих по небу облаках, которые виднелись сквозь листву.

- И всё же, не следует брать на себя ответственность за всё на свете, - сказал Франсуа-Анри, - туман надуманной вины может застить истинную причину неудач.

- Вы это называете неудачей? - взмахом руки Арман указал в сторону Большой лужайки, скрытой за порослью молодняка, разросшегося в Старом парке, давно нуждающегося во внимании королевских смотрителей лесов и парков.

- И это в том числе, - подтвердил Франсуа-Анри и прочистил горло, намереваясь вернуться к изначальной теме разговора.

- Интересно бы узнать, а что вы оставили на «во-вторых»? - с долей сарказма, спросил Арман.

- Я всего лишь хотел напомнить вам о том, что в этом деле смешаны разные цели и причины. Лишь о некоторых из них нам известно наверняка. А до многого ещё предстоит докопаться.

- Как, есть что-то ещё помимо того, о чём вы рассказали мне в Кале? - Арман смотрел в глаза брата.
На этот раз он не увидел и тени легкомыслия или попытки свести разговор на шутку, как это было всякий раз, когда Франсуа-Анри хотел скрыть какой-нибудь секрет.

- Но прежде, чем посвятить всё наше внимание этим гнусным событиям, не хотите ли облегчить душу? - спросил маркиз безо всякой усмешки. Напротив, он смотрел на брата вполне серьёзно, а тепло в его глазах напомнило Арману о схожей черте Франсуа-Анри и их матери - умении прислушиваться к своему сердцу, а кроме того, угадывать настроение и чувства собеседника.

- Думаю, что нам не следует ходить вокруг да около, - мягко произнёс маркиз и, не оборачиваясь, пошёл вперёд.

Можно было поблагодарить его за эту деликатность, но в ту минуту мысли Армана были далеки от признательности. Он взвешивал про себя решение: принять ли предложение брата разделить с ним свою боль, или же умолчать обо всём, похоронив раз и навсегда все переживания в глубине души?

- Разве не об этом вы хотели поговорить? - словно услышав этот внутренний диалог с самим собой, Франсуа-Анри указал на это, как на очевидный для него факт.

- Да, это так. Но я не хотел ставить этот вопрос во главе угла. Есть вопросы более важные, чем мои личные переживания.

- Вот тут вы ошибаетесь, мой дорогой, - назидательный тон младшего брата возмутил бы Армана в другой ситуации, если бы дело не касалось самой важной для него особы. Но сейчас он был готов простить Франсуа-Анри любой, даже самый бестактный и жестокий вопрос, как прощают докторам самые суровые упрёки и злые насмешки, уповая на их совет и хоть какую-то помощь.

- Дело в том, что по дороге сюда я обдумывал решение подать прошение Егу величеству. Я хотел просить о приказе вернуться в Кремону. Пьемонтский полк ждёт.

- Вы так полагаете? - не оборачиваясь к нему, спросил маркиз. - И ждёт именно вас?

- Да, - сглотнув тяжёлый ком, Арман ответил на сарказм в этом вопросе, - я так полагал. Но я передумал.

- И причиной тому явился пожар на пикнике?

- И да, и нет, - пожал плечами Арман. - Он напомнил мне о том, что моя служба королю и Франции важна не только в Италии, но и здесь.

- Значит вы здесь ради короля и Франции? Или всё-таки ради Её Высочества? - уточнил маркиз, по-прежнему шагая вперёд.

Арман шёл позади, не видя его лица, и не догадывался о том, насколько созвучны были их внутренние сомнения. Разница была лишь в том, что дю Плесси-Бельера привязывали к придворным обязанностям преданность королю и обещание покойному кардиналу оберегать вверенную его опеке семью, особенно же ту особу, чьё имя он старался не произносить даже в собственных мыслях.

- Вы всё понимаете, - согласился Арман.

- И всё же, я хочу услышать это от вас, а не полагаться на собственные догадки. Знаете ли, дорогой Арман, наши догадки могут сыграть с нами злую шутку, - маркиз остановился и обернулся к брату с невесёлой улыбкой:

- Особенно в тех случаях, когда наши беды начинают казаться похожими. Итак, верно ли я полагаю, что это долг любви?

- Да. Причина в этом.

Де Руже смотрел в лицо брата, замечая разницу между всем известным дю Плесси-Бельером и тем Анрио, который крайне редко открывал себя настоящего даже перед близкими людьми. Собственно, таким его знали только сам герцог и та женщина, с которой маркиза связывала дружба и доверие, как к сообщников в опасном заговоре.

- Что ж, это значит прежде всего, что вы живы, мой дорогой. И нет, я не иронизирую над вами и нисколько не умаляю значения того, в чём вы не смеете признаться даже самому себе.

Песнь соловья, свившего гнездо высоко в ветвях огромного раскидистого вяза, отвлекла Армана от терзавшего его вопроса. А ответ меж тем прозвучал в последних словах брата - тот не ждал от него откровенности, но из горстки скупых объяснений уяснил для себя самое главное.

Оба замолчали на какое-то время, продолжая думать об одном и том же, а когда Франсуа-Анри открыл рот, намереваясь заговорить, Арман положил руку ему на плечо и тихо произнёс:

- Позвольте, я сам закончу эту мысль.

Во взгляде серых глаз сквозила просьба, в ответ на которую его брат кивнул и понимающе улыбнулся.

- Да, вы правы в том, что причина моего желания вернуться в Кремону была в долге любви. И это же чувство подтолкнуло меня к тому, чтобы пересмотреть моё решение. То, что произошло на Большой лужайке, не показалось мне серьёзным покушением на чью-то жизнь, вовсе нет.

- Вот как? - Франсуа-Анри заинтересовано посмотрел на него.

- Вы можете не согласиться со мной, но я не считаю, что это было покушением на убийство. Вы всё видели своими глазами, не так ли? Огонь вспыхнул рядом с телегой? - маркиз быстро кивнул в ответ, а герцог продолжал:

- Всё было подстроено так, чтобы те, кто находились вблизи от огня, успели отойти на безопасное расстояние. И к тому же, как я понял, там находились мушкетёры или гвардейцы. Они сумели погасить огонь в считанные минуты. Ну а те взрывы фейерверков напугали бы разве что комнатных собачек.

- Вы так полагаете? - ещё раз уточнил дю Плесси-Бельер.

- Именно так. Телегу с остававшимися в ней ящиками успели отогнать в сторону. Всё произошло очень эффектно и, заметьте, при максимальном количестве зрителей.

- Среди которых были и придворные, и Швейцарская гвардия, а также мушкетёры Его величества. Это представление произвело немалый фурор, - дю Плесси-Бельер с иронией в голосе подхватил эту мысль. - Блестяще!

- Вот именно! Всё выглядит так, будто кто-то и в самом деле захотел привлечь максимальное внимание к Большой лужайке.

- В этом мы с вами согласны, - снова кивнул Франсуа-Анри, и его глаза загорелись пробудившимся азартом.

- И вот поэтому я пришёл к выводу, что моё место здесь. Что-то здесь происходит, Анрио. Кто-то, подобно ловкому кукловоду, остаётся в тени и дёргает за ниточки, заставляя нас танцевать по его указке. И ему удаётся отвлечь наше внимание. Может, в эту самую минуту происходит или произошло нечто более страшное и важное. Вот только, чёрт возьми, я не знаю, что это! У меня нет ответов на ваш второй вопрос, Анрио. Увы! Я не получил никаких ответов от матушки о павильоне Гонди. Ничего значимого, кроме того, что павильон снова продали.

- Как? А вот это настоящая новость! - глаза маркиза блеснули ещё ярче.

- Да? Вам так кажется? Матушка не придала этому особенного значения. Она сказала, что Фуке поделился с ней этой новостью всего две недели назад.

- Как интересно... - пробормотал Франсуа-Анри, перебирая в уме известные ему события двухнедельной давности. - Нет, право же, это интересно... А произошло ли это до смерти кардинала или после?

- Этого я не знаю, - ответил Арман. - К чему вы клоните?

- А кто новый владелец павильона?

- Как, разве я не сказал об этом? Павильон выкупил от имени короны господин Ленотр. Купчая подписана им и неким Годаром, королевским егерем и смотрителем охотничьего замка в Версале.

- А вот это ещё интереснее! - с этими словами маркиз обратил взор на видневшееся сквозь листву здание мушкетёрских казарм. - Вы помните имя кастелянши павильона Гонди? Той женщины, которая управляла хозяйством в павильоне во время праздника, который вызвал столько шума семь лет назад?

- Семь лет назад? - Арман наморщил лоб. - Ах да, я помню! Это была мадам Годар... Постойте! Так выходит, что купчую подписал её муж? Выходит, что это он назначен управляющим в павильоне?

- Формально, как я понимаю. Хозяйничать там по-прежнему будет мадам Годар. Если только у Его величества не возникнет другая идея на этот счёт.

Ускорив шаг, братья вышли на широкую аллею, ведущую от дворца к казармам. Мушкетёры, которым было поручено доставить оставшиеся невредимыми ящики с фейерверками, уже разгружали их во внутреннем дворе. Остановившись у ворот, дю Плесси-Бельер тронул брата за рукав и тихо произнёс:

- Я так понял, что вы поделились со мной причиной, почему вы решили остаться. А какова была причина для побега?

- Побег? - в глазах Армана блеснули молнии. - Это не бегство! Если вам необходимо знать, это...

- Хорошо, назовём это тактическим отступлением. Но почему же? Я спрашиваю вовсе не из праздного любопытства, поверьте. Если я могу чем-то помочь вам, я готов. Но мне нужно знать, в чём именно нужна моя помощь. Ну же, Арман! Можно скрывать свои чувства и таиться перед юными барышнями, чтобы выглядеть в их глазах романтичнее. Но мне вы можете сказать всё начистоту. Что мешало вам оставаться при дворе?

- Но я уже обо всём рассказал!

- Вы намекнули на кое-что, - качнул головой Франсуа-Анри, - но самое важное утаили. Вы же не считаете, что ваша проблема вдруг сделалась ничтожной после неудачно разыгранной драмы со взрывом на пикнике?

- Нет, - глухо проговорил де Руже, - тогда я по большей мере думал о себе, нежели о ней.

- Ах вот оно что! Так значит, вам не по плечу эта миссия!

- О чём вы толкуете? - нахмурился де Руже и с подозрением посмотрел в глаза брата.

- Да так, ничего серьёзного, - пошёл на попятный Франсуа-Анри, осознав, что едва не выдал, что ему известно о Перстне принцессы.

- Просто я опасаюсь, что могу навредить ей. Понимаете, если не дай бог... Если вдруг... - де Руже ударил себя по бедру крепко сжатым кулаком и стиснул зубы, чтобы не высказать вслух то, что давило на сердце. По своей натуре он был ещё более замкнутым человеком, чем его брат, а до некоторых пор все нежные чувства и привязанности казались ему чем-то надуманным.

- Боги, да что вы себе возомнили? - неожиданно для герцога его брат принял объяснения с неподобающим ситуации весельем. - Вы опасаетесь, что ваше отношение к Её высочеству может навредить ей? Клянусь вам, на самом деле вы далеки от истины. Поймите, Арман, ваша любовь к Генриетте, - Франсуа-Анри сжал поднятую в протестующем жесте руку брата, - нисколько не навредит ей. Напротив, ваши чувства - это оправа, достойная такой драгоценности, какой она предстаёт в глазах всех, кто знает её хоть немного. Именно такое отношение к ней и подчеркивает её красоту, обаяние и очарование. Нет ничего предосудительного в том, чтобы любить женщину, одаривать своим вниманием и поклоняться ей. Чем, по-вашему, принцесса хуже той же княгини де Монако или самой королевы, вокруг которой вьётся хоровод испанских грандов и французских дворян, которые не скрывают своего обожания, и для кого увидеть хотя бы краешек её платья - небесная благодать? Вспомните королеву-мать! Её величество до сих пор не утратила свою былую красоту, а ведь когда-то самые знаменитые и влиятельные дворяне теряли способность здраво мыслить и были готовы на всё ради всего лишь одной улыбки в её глазах…

- Господа!

На крыльце их ждал человек, одетый в форменный камзол слуги Королевского дома, такой же, который был недавно введён по приказу первого камердинера короля, господина Бонтана.

- Господин маршал, - слуга протянул дю Плесси-Бельеру лист бумаги с королевской печатью на нём, - Его величество ожидает вас у себя в кабинете.

- От меня ждут доклада по поводу произошедшего? - спросил маркиз, не раскрывая письмо.

Он понял, что в нём ничего не было написано, так как увидел печать, скрепляющую голубую ленту - это был знак того, что это Людовик посылал за ним, а не кто-то из царедворцев, считающих своё положение и титул достаточно высокими для того, чтобы отдавать распоряжения маршалу королевского двора.

- Именно так, ваше превосходительство.

- Передайте Его величеству, что я в казармах мушкетёров. Как только я выслушаю доклад лейтенанта и человека, который увёз телегу с остатками фейерверков, и взгляну на то, что удалось найти на месте пожара, я доложу обо всём лично.

- Его величество пожелал, чтобы кроме вас, генерала де Руже, а также графа д'Артарьяна к этому делу не привлекали никого.

- И кроме господина Ла Рейни, я полагаю?

- Этого имени я не слышал, ваше превосходительство.

- Прекрасно. Тогда и говорить не о чем, - кивнул маркиз. - Отправляйтесь к Его величеству... Впрочем, подождите. Пройдите со мной. Этот знак, - он показал на лист с королевской печатью, - требует соответствующего ответа.

Все трое прошли мимо отсалютовавших им караульных через вестибюль и поднялись по лестнице на второй этаж.

- Сюда! - маркиз указал на неказистую дверь, одну из многих в плохо освещённом коридоре.

Удивлённый тому, с какой лёгкостью его брат умудряется обосноваться в любом месте, де Руже осматривался в небольшой комнате, спартанская обстановка которой резко контрастировала с уютным интерьером комнаты, соседствующей с королевскими покоями во дворце.

- Пройдите и вы, сударь, - Франсуа-Анри пригласил слугу, и тот вошёл, озираясь на выбеленные стены комнаты, похожей на монастырскую келью, лишённую каких-либо украшений и уюта.

Дю Плесси-Бельер жестом указал брату на табурет у окна, а сам сел за большой стол, заставленный письменными приборами, выгруженными из стоявшего там же походного канцелярского саквояжа. Он выбрал лист бумаги, сложил его втрое и капнул на него сургуч из красноватой палочки, конец которой он расплавил над свечой. Придавив расплавленный сургуч перстнем с печаткой в виде трёх бегущих ног, он подул на и после того, как сургуч застыл, передал бумагу лакею.

- Передайте это Его величеству. Я прибуду с отчётом в ближайшее время. На данный момент я могу лишь сказать, что не вижу опасности. Празднования могут продолжаться.

- Как... Но... - Арман поднялся со своего места и протестующе посмотрел на брата, но, уловив в приподнятых над переносицей бровях скрытую просьбу, молча сел на табурет и отвернулся к окну, сделав вид, что любуется видом за окном.

А там было, на что посмотреть: по алле, усыпанной свежим гравием, бодро шагали две девушки, одетые небогато, но со вкусом, что говорило об их статусе при дворе. И именно поэтому их появление в этой части парка казалось удивительным. А кроме того, на локте одной из девушек висела внушительная корзинка, прикрыта холстом, из-под которого виднелись краешек длинной булки, зелень и горлышко бутылки.

- О, а вот и сёстры ордена Милосердия! - со смехом отметил их появление Франсуа-Анри. - Как вы думаете, Арман, которая из них представится кузиной нашего героя? Надеюсь, что он пострадал не настолько, чтобы не воздать должное вкусной снеди, которую собрали для него эти прелестницы.

- Может быть, это и впрямь его кузины? - предположил Арман, про себя пытаясь вспомнить имена многочисленных родственников Данжюса, о которых тот рассказывал.

- У нашего графа и кузины должны быть огнеподобными под стать ему, - усмехнулся Франсуа-Анри, - а у этих крошек волосы явно не той породы - одна белокурая, а вторая - брюнеточка.

- Как скажете, Анрио. Я не знаток канонов девичьей красоты, - попробовал отшутиться де Руже.

- Хорошо, что хотя бы в этом вопросе вы доверяете моему скромному опыту, дорогой мой! А теперь садитесь и пишите, - указав брату на письменный стол, Франсуа-Анри недовольно нахмурил брови при виде недоумения, написанного на его лице. - Вы что же, забыли, зачем мы здесь? Ну так, знайте, влюблённым благоволят и сами небеса, и все земные силы. Смотрите! Вот, уже и помощь подоспела! Очаровательные посланницы, не правда ли?

- Как? Но... Разве же...

- Это фрейлины Её высочества! - кивнул маркиз. - И вам несказанно повезло, мой дорогой. Они провинциалки, и явно не успели освоиться при дворе. Так что, они горят желанием завести полезные связи.

- Вы полагаете...

- Да! Они с радостью согласятся исполнить мою просьбу!

- Я не о том, - краснея, Арман сглотнул, - я не уверен, стоит ли мне писать... Да кто я вообще в её глазах? Очередной напыщенный дворянчик! Один из многих, кто ищет её внимания в надежде на повышение при дворе. Будь она простой девушкой, не связанной условностями положения, то я бы...

- Вы бы в таком случае предложили ей герцогскую корону и вашу руку в придачу, - серьёзно сказал Франсуа-Анри.

- Да! И если бы она отвергла мою любовь, - его голос дрогнул на этом слове, и Арман глухо произнёс:

- Тогда я бы преследовал её тайно, незримый, как тень. Как ангел-хранитель оберегал бы её, почитал и превозносил превыше всех остальных...

- И уподобились бы когорте тех молчаливых почитателей, которые опасаются выказать вслух свои чувства? Вы?!

- Если вы намекаете на то, что я опасаюсь соперников, брат мой, то вы ошибаетесь! - краснея от гнева и робости, которые с одинаковой силой одолевали его, Арман вскочил с табурета и вплотную приблизился к брату. - Согласитесь вы или нет быть моим секундантом - неважно! Но я вызову на дуэль любого, кто посмеет приписывать мне амбиции, вожделение к богатству или положению Её высочества!

- Нисколько в этом не сомневаюсь! - холодно ответил на эту пылкую тираду дю Плесси-Бельер.
Ледяной тон подействовал отрезвляюще, и, успокоившись, Арман подошёл к столу.

- Простите меня, Анрио. Порой на меня накатывает волна чувств, несвойственных мне, и я склонен видеть вещи в мрачных тонах. Вы правы в том, что, не зная ничего наверняка, глупо строить предположения. Совсем как девица, гадающая о своём счастье. Мне уже известно всё, что мне необходимо.

- Вот как? - приподнял левую бровь Франсуа-Анри. - Не знаю, что опаснее - ваш мрачный пессимизм или вот эта излишняя самонадеянность?

- Нет. Я знаю...

- Хорошо! Я верю вам, - примирительно улыбнулся Франсуа-Анри, - но всё-таки советую написать ей. Пошлём записку с одной из этих девиц. Они с радостью передадут Её высочеству, что о ней думает некий дворянин, высокий и суровый, прямо как генерал на старинном портрете...

- Анрио! - вскрикнул доведённый до отчаянья де Руже. - Вы забываетесь!

- Простите мне эту шутку, Арман! Но порой вы забываете о том, какой вы есть на самом деле. Кто как ни я, должен напомнить вам о том, что вы - выдающийся дворянин и блестящий офицер, каких поискать?

Раскрыв оконные рамы во всю ширь, дю Плесси-Бельер высунулся наружу и, ничуть не таясь, проследил за девушками, которые, звонко смеясь над чем-то, свернули с парковой аллеи и скрылись в воротах внутреннего двора казармы.

- Пишите скорее! Я перехвачу их до того, как их проводят в комнату вашего ординарца.

- Но я не хочу, чтобы Леон узнал об этом!

- Наш славный Данжюс ничего не узнает, - ободрил его маркиз, - доверьтесь мне! Пишите письмо и запечатайте его моей печаткой. А чтобы только Её высочество поняла, от кого это послание добавьте что-нибудь своё... Что-то знакомое вам обоим.

- Я знаю, - кивнул Арман, вспомнив о прогулке к берегу пруда, скованного крепким зимним льдом, где в узкой полынье плавал белоснежный лебедь - верный друг и хранитель секретов, как представила его Генриетта. - Я вспомнил…

- О звёздах и соловьях? - лукаво улыбнулся Франсуа-Анри. - Хотя, это вряд ли... Кстати, вы можете заручиться согласием Её высочества на один или даже на два тура танцев на сегодняшнем балу. Не то, чтобы во время танца вам будет удобно обмениваться с ней хотя бы несколькими словами признаний, - заметив сдвинувшиеся к переносице брови и грозный взгляд, Франсуа-Анри рассмеялся и развёл руки. - И я снова прошу прощения! Поверьте, я давно не испытывал такого удовольствия. Сейчас вы закончите своё послание, я вручу его нашей посланнице, и мы вернёмся к нашему делу. И поверьте, это не доставит нам никакой радости.

Де Руже кивнул ему с серьёзным видом, приняв извинения и соглашаясь с тем, что главная цель их пребывания в Фонтенбло была далека от наслаждений. Даже если ему и удастся явиться на бал, там его будет занимать вопрос безопасности и покоя, а вовсе не желание Генриетты танцевать с ним. Об танцах на балу он не обмолвился в письме, в котором было всего лишь несколько слов лаконичного заверения в озвученном уже намерении оберегать её покой и счастье. Сложив лист, де Руже запечатал его сургучом, приложив свой перстень с квадратным крестом на щите, а рядом с печатью пририсовал крохотный силуэт лебедя.

- Вы не воспользовались моей печатью? - покачал головой Франсуа-Анри. - Зря! Во дворце моя печать откроет перед гонцом все двери... - пробормотал он чуть слышно, - и в прочих местах.

- Ваша вездесущность может пригодиться в других вопросах, - герцог отрицательно покачал головой.

- Что ж... Тогда я отдам письмо той брюнеточке. Кажется, её имя - де Монтале, - сказал дю Плесси-Бельер и скрылся за дверью.

- Может быть. Это вы - маршал двора, - улыбнулся ему во след де Руже, - тот, кто знает всех девиц при дворе поимённо."
(с) Робин Каэри "В тени Солнца"

Глава 32. Королевский обед
31 марта, 1661. Фонтенбло. Большая лужайка

«Если бы можно было силой королевского приказа заставить часы официальных приёмов мчаться со скоростью пролетающей мимо него мухи! Но нет же, время тянулось тем дольше, чем чаще он оборачивался в сторону напольных часов, стрелки на которых двигались с медлительностью садовых улиток.

В очередной раз подавив одолевавшее его желание зевнуть, Людовик смотрел на лица собравшихся за столом сотрапезников. Никто среди них особенно не выделялся - у всех было одинаково безучастное выражение на лицах, а за вежливыми улыбками, застывшими в уголках губ, были надёжно скрыты самые разные эмоции. Вспомнив детскую забаву во время скучных придворных ритуалов угадывать по лицам собравшихся, кто о чём думает, Людовик скосил взгляд, посмотрев на сидящую справа от него королеву.

Сохраняя скромное молчание, Мария-Терезия не проронила ни слова за всё время обеда, лишь в самом начале обратившись к супругу с дежурной фразой: «Ваше внимание доставляет нам удовольствие, супруг мой!» Вопреки произнесённым на ломанном французском словам, её лицо отражало отсутствие интереса к происходящему вокруг, да и к самому Людовику также. Никто и не догадался бы, что в эти минуты все мысли молодой женщины с головой, едва не клонившейся от тяжести пышной прически, украшенной немыслимым количеством заколок с жемчужными капельками в них и бантиков с бриллиантами, были всецело поглощены фантазиями, навеянными историями из рыцарских романов, которые по вечерам читала вслух её преданная наперсница, донья Молина.

Стул с высокой спинкой справа от королевы занимала её свекровь, Анна Австрийская. Людовик моментально отвёл взгляд в противоположную сторону, стоило ему заметить дрогнувший в руке матери веер. Это мог быть и случайный жест, не имевший никакого значения, но мог быть и сигнал о том, что королева-мать пожелала обратить на себя внимание сына. Нет, Людовик не захотел даже попытаться представить себе, что могло занимать мысли его матери. Ни одна из беспокоящих её забот не могла бы стать предметом ни к чему не обязывающей застольной беседы, без того, чтобы не превратиться в назидательную беседу или жалобы на очередной проступок кого-нибудь из его друзей.

Сидящий по правую руку от королевы-матери Никола Фуке не казался человеком, который рад обретённому им, благодаря огромным усилиям и немалым финансовым тратам завидному положению. Он уже давно метил занять место доверенного лица и советника Анны Австрийской, и последние два года только того и ждал, когда Мазарини наконец-то решит отправиться в Рим, чтобы вершить там новые проекты по укреплению своей власти внутри церкви. Но после кончины кардинала, холод и открытое пренебрежение со стороны молодого короля, которого Фуке привык считать лишь пешкой в игре опытных политиков, пусть и занимающей главенствующее положение в Королевском совете, начали беспокоить амбициозного финансиста по мере того, как сокращалось число его друзей и зависящих от его милостей лиц. Заискивающий взгляд цепко ухватился за обращённый к нему взгляд, и Людовик успел уже пожалеть о затеянной им игре в чтение мыслей. Казалось, будто бы вовсе не он развлекал себя наблюдениями, а это за ним следил каждый из обедающих и только того и ждал, чтобы сцепиться взглядами и прочесть всю его душу.

- Не желаете ли попробовать крем с десертом из запечённых в ореховом соусе груш?

При виде стоящего у него за спиной главного проказника двора Людовик едва не рассмеялся во весь голос - форменный камзол слуги Королевского дома и поднос с вазочкой, заботливо накрытой салфеткой, маскировали его, но не до неузнаваемости.

- Виллеруа!

- Особый крем, Сир! - маркиз даже не пытался говорить тише, его легко узнаваемый тенорок привлёк внимание Генриетты, сидящей слева от короля.

- Давайте ваш крем, Франсуа, и, бога ради, не пытайтесь продолжать этот маскарад, - шепнул Людовик и переглянулся с Генриеттой, тихо прыснувшей в белоснежный платочек. - Боюсь, что вы уже разоблачили себя, друг мой.

- Ну что же, пойду готовиться к новой роли в своей карьере, - без тени уныния согласился разоблачённый слуга и отступил на шаг назад, не преминув подмигнуть принцессе, наблюдающей за их разговором.

- Пожалуй, роль королевского танцмейстера вам больше к лицу, - проговорил король, с любопытством разглядывая бисквитную трубочку, торчавшую из горки взбитого крема.

- Может быть роль королевского кравчего больше подойдёт нашему Очаровательному маркизу, - тихо произнесла Генриетта, ответив лукавой улыбкой на поклон де Виллеруа.

- Что там происходит, Луи? - громко поинтересовалась Анна Австрийская, близоруко всматриваясь в лица сына и невестки, но строгий взгляд тут же смягчился, стоило Людовику улыбнуться и наклонить голову с готовностью почтительно внять суровому реприманду. - Что это? Очередная проказа маркиза де Виллеруа? - теперь королева-мать с иронией посмотрела на покрасневшего маршала де Невиля, который склонил голову над своей тарелкой, стушевавшись под насмешливыми взглядами сотрапезников.

По залу тут же пронёсся оживлённый гул голосов, шёпотом обсуждающих шутливую выходку одного из друзей короля.

- Вам нет нужды выговаривать маркизу за эту шутку, герцог, - вступился за де своего друга Людовик и помахал перед собой запиской. - Напротив, нам всем следует оценить стратегию и предприимчивость будущего полковника Лионского пехотного полка. Маркиз, я благодарю вас за изящество, с каким вы подали мне эти известия!

И тут Филипп, которому, видимо, надоело скрывать то, что его крайне заинтриговали перемигивания между де Виллеруа и его супругой, вскинул голову и, повернувшись к Людовику, громко переспросил:

- Какие это известия?

- Нас ждёт приятный сюрприз, дорогой братец, - лаконично ответил Людовик, не скрывая предвкушения радостного для него события.

- Вряд ли кто-то посмеет приготовить нечто обратное, - молвил Филипп и тут же резко отодвинулся от стола, едва успев спасти свой камзол и панталоны от капель красного вина, которое расплескал стоящий у него за спиной Арман де Гиш.

Генриетта заметила недовольную ухмылку, мелькнувшую во взгляде графа, и в очередной раз мысленно удивилась тому, что этот мрачный тип привлекал к себе внимание и любовь дам. Неужели никто не замечает, насколько скучно и обыденно выглядит шталмейстер Его высочества рядом с полными жизни и энергии дворянами принца? Да взять хотя бы де Шатийона, д’Эффиа, Данжюса, наконец! Не говоря уже о милом и таком привлекательном даже в кафтане королевского слуги Франсуа де Виллеруа! Но, пожалуй, из всех молодых мужчин, которых она видела в Обеденном зале, больше всего де Гиш уступал королю. Обратив робкий взгляд на Людовика, Генриетта тут же зарделась ярким румянцем, а, встретив обращённый к ней взгляд его серо-голубых глаз, почувствовала нестерпимый жар внутри.

- Должно быть, это что-то радостное? - осмелилась спросить Генриетта и опустила тёмно-каштановые ресницы, чтобы никому со стороны не показалось, будто она ищет внимания со стороны короля.

- Очень, дорогая кузина!

От того, как пылко и в то же время тихо, почти шёпотом, была произнесена эта фраза, Генриетта почувствовала, как ей хотелось бы узнать побольше о своём кузене и теперь уже девере, и о той, кто прислал эту записку, которую так бережно и любовно разглаживали пальцы Людовика. А от шальной мысли о нежном прикосновении этих пальцев к её собственной руке, Генриетту бросило в холод, вслед за которым её захлестнула волна безотчётного смущения.

Отвернувшись от короля, Генриетта встретилась взглядом с Филиппом, который всё это время наблюдал за нею. Какие мысли царили в его голове, скрытые за видимым безразличием в этих огромных ореховых глазах?

А вот от принца не укрылось то, как загорелись румянцем щеки его супруги после того, как Людовик что-то шепнул ей в ответ. Филипп нарочно изводил себя раздумьями о возможной связи между этими их перешептываниями и ловко переданной де Виллеруа запиской, стараясь не думать о непрестанно терзавших его сомнениях о предстоящем выходе на сцену в разгар вечернего представления у Мольера. Вот это будет сюрприз для всех!

Очередная перемена блюд предвещала скорое окончание обеда, вернее торжественной части, когда вся королевская семья одаривала вниманием избранных гостей из числа приближенных и дворян, которые представляли провинции. Ещё четверть часа и наконец-то можно подняться из-за стола и со снисходительной улыбкой попросить гостей не спешить и продолжать обед в своё удовольствие. После ухода короля и королевы вместе со всей их свитой за обеденным столом остаются только его брат с супругой, обе королевы-матери и принцы крови. Но и они вскоре покинут Обеденный зал, и тогда гости, в большинстве своём провинциалы и не состоящие в свите кого-либо из членов королевской семьи придворные смогут по-настоящему отдать должное всем яствам и тонким винам, поданным к королевскому столу, от души и с восторгом наслаждаясь трапезой. Им достанутся остатки всех тех блюд, которыми до того момента потчевали только сидевших во главе стола членов королевской семьи и самых почетных гостей. Их ухода-то и ждали все те, кто были вынуждены в течение всего того времени только наблюдать за тем, как немногие избранные счастливчики и сам король с аппетитом поглощали изысканные яства.

Людовик был достаточно наслышан о том, что происходит в зале после его ухода. А однажды, ещё в детстве ему и Филиппу удалось незамеченными строгим месье Ла Портом, который исполнял обязанности их надзирателя, пробраться на балкончик для музыкантов, располагающимся под потолком в Обеденном зале. Вот тогда-то братья убедились воочию в том, что голод лишает людей не только щепетильности, но чувства такта и даже гордости. Ещё четверть часа тому назад стоявшие со каменными лицами стоики, после ухода королевской семьи толкались и спорили, стремясь занять освободившиеся места за столом и наесться оставшимися после королевской трапезы блюдами. Так вот почему им всегда подавали еду на огромных блюдах и в таком огромном количестве, что её требовалось перекладывать на отдельные тарелки!

- Сир, мне доставить ответ? - спросил де Виллеруа, заметив, как уже на ходу Людовик вновь достал спрятанную за рукавом записку и развернул её для прочтения.

- А? - Людовик обернулся и задумчиво посмотрел на друга. - Пожалуй, нет. Маршал знает, что делать. Дождёмся её приезда!

Несмотря на внешнее спокойствие, Людовик чувствовал себя взволнованным и перечитывая записку, с первой же строчки ощутил, как в груди разлилась жаркая волна предвкушения. Он прекрасно знал, что ожидает от него всё блистательное общество, собравшееся в Фонтенбло. По его приказу готовили особенный сюрприз, и в своей записке дю Плесси-Бельер сообщал о том, что им с де Вивонном удастся провернуть грандиозный розыгрыш. Но нечто совершенно особенное, невыразимое ни вслух, ни даже в мыслях, ожидало в этот вечер только двоих - его и Олимпию, в скором прибытии которой более не оставалось сомнений.»
© «В тени Солнца» Робин Каэри.

Глава 43. В свете огней всё кажется ярче
Огни мелькали тут и там, вспыхивали в разожженных слугами факельных корзинах, в гирляндах, развешанных на шестах по всей лужайке между дворцом и озером. Искры рассыпались целыми букетами подобно огромным огненным цветам и взлетали в полуночное небо. Грохот от разрывающихся фейерверков и свист запускаемых в небо петард смешался с восторженными криками ликующей толпы. Трудно разобрать, кто есть кто среди собравшихся на лужайке перед дворцом зрителей. Обе королевы-матери, Анна Австрийская и Генриетта-Мария, а также супруга короля, Мария-Терезия, в окружении дам и кавалеров стояли на берегу озера на деревянной платформе, которую построили специально для наблюдения за вечерним огненным представлением.

Лодка, в которой Данжюс переправил Олимпию к дворцовому берегу, пристала к причалу, скрытому в зарослях камышей чуть поодаль от платформы, где стояли королевы и их свита. Данжюс выпрыгнул в воду и подтянул лодку за канат, после чего поднялся на мостки и помог своей пассажирке выйти.

- Осторожнее, ваша светлость! После качки на воде, вам может показаться, что земля уходит из-под ног, - предупредил он, поддерживая графиню под локоть.

- Мой милый друг, я уже давно живу с таким чувством, будто бы земля уходит у меня из-под ног.

Это конечно же прозвучало как шутка, и Олимпия благодарно улыбнулась Данжюсу за весёлый смех, настолько заразительный, что на какое-то время она смогла забыть о причине солёных слёз, обжигающих щеки и шею. Пусть бы всё так и было - просто большим розыгрышем, в котором нет ни капли серьёзного, одно только веселье и желание позабавить зрителей большим представлением, разыгравшимся на этот раз не на сцене, а в зрительском зале. И она бы легко согласилась с этой мыслью, если бы не страх, что следующая их встреча с Людовиком покажет, насколько они стали далёкими друг от друга.

- Вашу руку, дорогая графиня!

Кто был тот мужчина, стоящий перед ней на одном колене? В темноте было трудно разглядеть его лицо, но голос - этот бархатный баритон с нотками усмешки - его не спутать ни с кем другим, как и дерзость в, казалось бы, смиренной позе. Не имея возможности обойти наглеца на узкой дорожке между зарослями камыша с одной стороны и кустами шиповника с другой, Олимпия была вынуждена остановиться, невольно отпустив руку Данжюса.

- Явились за платой, месье маршал?

- Оставлю этот долг за вами, дорогая графиня, - ответил тот сквозь смех, - пока что.

- Увы и ах! Ваша шляпа канула в воду, о чём я нисколько не сожалению.

- О, представьте себе, я тоже! - парировал дю Плесси-Бельер, поднимаясь с колена. - Мне не слишком-то нравился её фасон. Однако же, дорогая графиня, позвольте мне предложить вам ещё одну услугу!

- Что? Ещё одну? И что же вы намерены предложить мне на этот раз, сударь? Ваш разбойничий шарф? - приподняв брови спросила Олимпия, тщетно ища за спиной у маркиза кого-нибудь из друзей короля, если не его самого.

- Я предлагаю вам себя в качестве сопровождающего, мадам!

- Благодарствую, но у меня уже есть спутник на этот вечер, - Олимпия обернулась к Данжюсу, смотревшему на них с интересом художника, наблюдающего за стремительной переменой погоды.

- Но я предлагаю вам себя вовсе не в качестве спутника, моя дорогая, - Франсуа-Анри смотрел на неё с той дерзкой улыбкой, за которую Олимпии захотелось выцарапать его смеющиеся глаза.

- Так что же вы предлагаете мне, месье маршал?

И вновь она ощутила тот мерзкий холодок от волны мурашек и то, как предательски слабеют колени при виде победной ухмылки на лице дю Плесси-Бельера! Глядя в его глаза с видимой холодностью, Олимпия гадала, хватит ли ему чести сразу же передать ей жестокий приказ Людовика покинуть двор или же для начала этот негодяй развлечется, предоставив ей самой догадаться, кому из придворных дам, жаждущих занять её место гофмейстерины двора королевы, ей прикажут продать патент на должность?

- Для начала я предложу вам мою руку, мадам! - ответил дю Плесси-Бельер. - И заметьте, я не предлагаю вам моё сердце. Я прагматик и прекрасно знаю, что на взаимность претендовать бесполезно.

- А что же, касательно моей руки у вас есть другие идеи? - насмешливо фыркнула Олимпия и без дальнейших колебаний подала зарвавшемуся дерзецу руку, затянутую в тонкую перчатку.

- О, только на ближайшие двадцать шагов, моя дорогая!

В ответ она гневно сверкнула глазами. Это его привычное обращение: "Моя дорогая!" всякий раз цепляло её за живое своей интонацией, намекая на якобы особые отношения между ними, каковых никогда не было и быть не могло!

- Если я более не могу быть полезным вашей светлости, то позвольте мне откланяться! - деликатно кашлянув, напомнил о своём присутствии Данжюс.

Наблюдения за романтичной пикировкой между этими двумя были бы забавным развлечением для графа, если бы не беспокойство за отсутствующего друга.

- Ах, милый Леон! Я безмерно благодарна вам за помощь, - всего секунду назад метавший молнии взгляд графини де Суассон мгновенно потеплел.

Обернувшись к Данжюсу, Олимпия приложила кончики пальцев к своим губам и одарила юношу воздушным поцелуем, который был принят с почтительным поклоном.

- Куда же вы собрались, граф? - поинтересовался дю Плесси-Бельер и с плохо скрываемым удовольствием подставил локоть, чтобы графиня могла опереться на него.

- Отправлюсь обратно к павильону. Сдаётся мне, что Франсуа потерялся где-то в той части парка...
- Виллеруа? Как, разве и он участвовал в гонках?

- А разве нет? - с недоумением спросил Данжюс.

- Нет! Неужели и наш маркиз? - в голосе Олимпии прозвучало разочарование, но дю Плесси-Бельер поспешил уверить её в обратном:

- О нет, моя дорогая, вам незачем расстраиваться! Маркиз не был замешан в этом розыгрыше. Отнюдь!

- Но он не участвовал в открытии бала. Так, где же он тогда? Данжюс, вы что-то знаете об этом?

- Нет, ваша светлость! - Леон озадаченно смотрел на маршала, а тот повёл графиню под руку, и, когда она, зацепившись носком туфельки за корягу, оступилась, обнял её за талию, удержав от падения.

- Здесь очень коварная тропинка, моя дорогая! С вашего позволения, - не дожидаясь ответа, дю Плесси-Бельер подхватил Олимпию на руки и перенёс через заросли камыша на ярко освещенную лужайку ближе к деревянному настилу, на котором были расставлены скамейки для зрителей.

- Я благодарю вас, но это было слишком, - не решаясь привлекать к себе внимание публики, графиня заговорила с ним шёпотом, но из-за недовольства её голос прозвучал, скорее, как шипение рассерженной кошки.

Они оказались в гуще толпы, приветствовавшей возвращение короля, который, на радость восхищённой публики, оказывал знаки внимания королеве, как и ожидалось от примерного супруга.

- Вы хотели продемонстрировать мне эту идиллию, сударь? - с улыбкой, обращённой вослед удаляющемуся Данжюсу, спросила Олимпия, не поворачиваясь лицом к дю Плесси-Бельеру.

- А что в том такого? Всё, как всегда, - Франсуа-Анри пожал плечами, пожалуй, чуть более безразлично, чем это требовалось, - Его величество послал меня за вами, опасаясь, что вы снова не дождетесь его.

- Что?

Если бы дю Плесси-Бельер мог читать мысли, то понял бы, что на этот раз его шпилька угодила глубоко в цель, заставив Олимпию вспомнить о пережитом ею отчаянии и вновь вернуться к мыслям о приказе покинуть двор.

- Его величество просил меня...

- Он не пожелал сказать это мне… Лично? - качнувшись от охватившей её слабости, Олимпия отвернулась, чтобы не удостоить ненавистного маршала зрелищем слёз её отчаяния.

- Пожелал. Ещё как пожелал!

Куда подевался насмешливый тон этого чёрствого до костей человека? Не удержавшись, Олимпия взглянула в его лицо, с удивлением встретив взгляд, полный горечи, на который не могло не откликнуться её страдающее сердце - всё-таки даже этот прожжённый циник не сумел довести порученную ему гнусную роль до конца, не утратив при этом своего легкомыслия.

- О, Луи! За что? - прошептала она упавшим голосом, уже не чувствуя того, как сильные руки обхватили её тело, удерживая от падения.

- Вы не можете упасть в обморок на глазах у всего двора, моя дорогая! Не сейчас, - прошептал он. - Ведь при дворе даже ваше счастье может быть истолковано превратно.

- Счастье? - всхлипнула она, не имея сил уничтожить испепеляющим взором этого неисправимого лжеца.

- Разве вы не счастливы от того, что вы желанны? - теряя терпение, спросил Франсуа-Анри, пользуясь шумом от взрыва очередной серии петард, запущенных над озером.

- Он? Желает меня?

В эту минуту Олимпия была готова искусать себе руки, кляня себя за недогадливость и за то, что позволила ненавистному маршалу увидеть себя в слезах.

- Вы же прекрасно знаете, сударыня, что наш король человек правил и этикета, - тоном упрёка напомнил ей дю Плесси-Бельер. - Будь я на его месте, то ни минуты не раздумывая, отыскал бы вас. И не думал бы ни о чём другом, кроме того, чтобы взыскать с вас долг! Ах, простите, нет, - он улыбался ей, - чтобы высказать вам всё, что у меня на сердце.

- Вы - не он!

- Увы... - голос Франсуа-Анри сделался глухим и хриплым, - он играет свою роль примерного супруга и великодушного короля на радость публике. Он - там. А здесь, рядом с вами, всего лишь я.

- Что вы делаете? - прошипела Олимпия, внезапно осознав, что всё ещё оставалась в его объятиях.

- Спасаю вас от опрометчивого шага, моя дорогая. И взимаю с вас обещанную плату, - долгий поцелуй лишил её возможности ответить, но как только дю Плесси-Бельер отпустил её, Олимпия отвернула от него лицо и горделиво вскинула голову:

- Мы в расчете, сударь! Научитесь уже называть вещи своими именами, месье ростовщик. Или я не отплатила за вашу шляпу с процентами?

Как ни странно, отчаяние и грусть уступили радости, и оба, смеясь, смотрели друг на друга.

- Вы улыбаетесь, и это больше чем самый высокий процент, на который я мог рассчитывать, моя дорогая. Но, не будете ли вы любезны выслушать вторую часть возложенной на меня миссии?

- И что же это? - спросила Олимпия, в ту минуту уловив обращённый к ней взгляд Людовика. - Если эта часть такая же счастливая, то я соглашусь простить вам вашу невыносимую навязчивость.

- О, ваш кредит прощения мне был бы куда щедрее, моя дорогая, если бы вы знали обо всём, что готовится для вас.

- Позвольте мне самой судить об этом, несносный вы интриган! - улыбаясь в ответ на короткий поклон короля, ответила Олимпия.

- Меня просили провести с вами всё время, пока будут запускать фейерверки. А после, когда король и королева решат удалиться, мне поручено сопровождать вас во дворец. Великая графиня де Суассон будет следовать за королевой под руку с маршалом двора! Это положит конец злословиям относительно перемен в вашей судьбе.

- А эти перемены, они грядут? - вдруг посерьёзнев, спросила Олимпия.

- Нет, - ответил Франсуа-Анри, - разве я не сказал вам только что, что Его величество желает, чтобы вы остались?

- Но желает ли он видеть меня?

- А разве вы сами не видите это? - аккуратно кладя её руку поверх своего локтя, спросил Франсуа-Анри. - Всё время, сколько вы здесь стоите, король не сводит с вас своих глаз.

- Так он видел? - невольно покраснев, чуть не вскрикнула Олимпия, - Вы целовали меня у него на глазах? Чудовище!

- Вовсе нет, - невозмутимо отвечал маркиз, - мы были в тени, и никто не заметил этого хотя бы потому, что огненное светопреставление в небе гораздо интереснее перебранки между старинными врагами.

- А мы враги? - в глубине души Олимпия не могла отрицать, что на этот раз всем сердцем хотела услышать от дю Плесси-Бельера обратное.

- Нет. Не с моей стороны.

Обычный для маршала шутливый тон, как ни странно, прозвучал не только убедительно, но и отнюдь не раздражающе.

- Тогда я согласна. Ведь вы останетесь со мной?

Он утвердительно кивнул, и она спросила:

- А когда королева решит вернуться в свои покои, вы будете сопровождать меня?

Ответом был молчаливый кивок в сопровождении улыбки в синих глазах, и впервые Олимпия не ощутила желания уколоть королевского любимца ответной шпилькой.

© «В тени Солнца» Робин Каэри.

Глава 44. Фонтенбло в огнях фейерверков
Ночь на 1 апреля, 1661. Фонтенбло. Озеро

- Осторожнее, Ора! Здесь легко оступиться, - предупредила подругу Луиза де Лавальер и нерешительно ступила на шаткий мостик из связанных между собой брёвен, который служил временной пристанью.

- Смотри, вон там, в лодке кто-то есть!

Подобрав юбки, де Монтале смело шагнула вперёд и прошла несколько шагов по мосту в сторону лодки, привязанной к самому дальнему столбику.

- Но там кто-то есть!

- Конечно же! Иди за мной! - Ора нетерпеливо махнула чересчур опасливой подруге, чтобы та следовала за ней.

- Но ты же сказала, что мы можем взять любую лодку. Почему бы нам не взять вон ту, что рядом с ней?

Упёрши руки в пояс, Лавальер упрямо стояла на середине мостков, не желая подчиняться выбранным подругой правилам.

- Но, дорогая моя, тогда нам придется грести самим, неужели ты не понимаешь? - воззвала к её разуму Ора и прошла ещё пару шагов, теперь широко расставив руки, чтобы удержать баланс на покачивающимся под ней мосту.

- Но как же так? - взмолилась Луиза. - Ты же сказала, что сама сядешь на вёсла?

- Я просто хотела сбежать оттуда поскорее, пока эту идею не подхватили де Рошешуар и де Креки, - ответила де Монтале. - Как ты думаешь, можно ли грести на вёслах в переполненной народом лодке? А тут, - она обернулась к лодке. - Нам даже грести не придётся.

- Да. Если ты разбудишь этого соню. Смотри, как крепко он спит!

- Иди сюда!

Дверь павильона распахнулась, и наружу вырвался гул веселого застолья вместе со звоном скрестившихся клинков - это кому-то из кавалеров наскучило чинное сидение за столом и они решили размяться. Трое молодых людей по очереди перескочили через порог, словно это была какая-то игра, и побежали к берегу, на бегу избавляясь от камзолов и вест.

- Ой мамочки! Что это они собираются делать? - взвизгнула Ора, с любопытством глядя на них.

- Известное дело - нырнут с головой в воду, - послышался ответ из-за спины, и, громко ойкнув, девушка едва не упала в лодку, где её подхватил за плечи тот, кого она разбудила своим криком.

- Ой! - балансируя в раскачивающейся лодке, Ора повернула голову и увидела смеющееся лицо своего новоиспечённого кузена. - Месье Данжюс! Какое счастье, что это вы!

- Да уж, наверное, это счастье, хотя, я не очень-то понимаю в чём оно, - рассмеялся он и, отпустив де Монтале, протянул руку её подруге, нерешительно ожидавшей, когда её заметят.

- Вы же помните Луизу? - уточнила де Монтале, усаживаясь на обитую бархатом скамеечку на корме.

- Я не мог забыть вас, сударыни, - вежливо ответил Данжюс и помог Луизе занять место на носу лодки. - Если я правильно понимаю, вы намеревались переправиться на берег со стороны Большой лужайки?

- Да, - оживилась де Монтале и взялась за рулевое весло. - Мы с Луизой как раз подумывали о том, чтобы вернуться во дворец по озеру, и вот же - тут и вы собрались туда же! Почему бы нам не отправиться вместе, милый граф?

- Леон, - кивнул Данжюс и, сев лицом к ней, взялся за вёсла, - значит, вы решили, что я тоже собирался плыть к тому берегу?

- Вообще-то, мы ничего такого не решали, - вмешалась Луиза, которой претило любое враньё, даже самое безобидное или, как говорила де Монтале, полезное.

Раздался громкий всплеск воды, будто бы от падения чего-то тяжёлого, и по воде пошла крупная рябь, заставившая лодку качнуться и перевалиться с боку на бок. Девушки дружно вскрикнули и ухватились руками за борта. Рулевое весло, отпущенное Орой, едва не выскочило из уключины.

- Ой, они и правда нырнули! - воскликнула она, в последний момент ухватившись за почти ускользнувшее от неё рулевое весло.

- Боже мой, они же простудятся!

- Сударыни, не бойтесь! Всё с ними будет в порядке, - хохоча над наивным испугом девушек, Данжюс не сразу заметил, что полуночные купальщики вознамерились позабавиться, всерьёз напугав его пассажирок.

- Леон, что это за сокровища у вас в лодке? - голова д’Эффиа показалась из воды так близко от лодки, что его можно было узнать в серебристом сиянии луны.

Дружный девичий визг привлёк внимание остальных купальщиков, и вот уже в сторону лодки плыли все трое.

- Сударыни, я прошу вас занять ваши места и не раскачивать лодку! - скомандовал Данжюс.

Разгадав намерения приятелей, Леон решил не полагаться на то, что холодная вода остудит их пыл, и налег на вёсла, чтобы отвести лодку подальше от берега. Направляясь к середине озера, он не только грёб вёслами, но был вынужден править лодкой, так как мадемуазель де Монтале в весёлом возбуждении забыла про взятую на себя роль и отпустила рулевое весло, отчего лодка шла хаотичным курсом, сворачивая то вправо, то влево.

- Ора, осторожнее! - крикнула Луиза, первой заметив, что нос их лодки стремительно приближался к пловцу.

Теперь и д'Эффиа стало не до смеха.

И не известно, чем бы всё это окончилось, если бы над озером не начали зажигать фейерверки. Снопы искр разрывались прямо над головами у девушек, и испуганные вскрики сливались в общий гул вместе со свистом запускаемых петард и взрывом фейерверков. Двери павильона распахнулись, и веселая толпа гостей гурьбой поспешила наружу, чтобы увидеть это великолепное зрелище.

- Ух, как хорошо, что мы первые, - выдохнула Ора, когда, обернувшись, увидела, как несколько человек вышли на мостки и выбирали для себя лодки, чтобы вернуться ко дворцу.

- Может, нам не следовало оставлять Её высочество, - робко предположила Луиза, которой и оборачиваться не пришлось, чтобы наблюдать за тем, как от мостков отчаливали одна за другой лодки с дамами и кавалерами из свиты Месье и Мадам, а также и те придворные, кто решили участвовать в погоне за похищенной невестой.

Данжюс налег на вёсла с удвоенной силой, спеша привести лодку к удобному месту на берегу со стороны Большой лужайки, туда же, где он высадил до этого графиню де Суассон. От прилагаемых усилий у него на лбу проступили бисеринки пота, а на щеках появился румянец, заметный даже в рассеянном свете луны.

- Ой, смотрите! Прямо как Ночной похититель времени! - воскликнула Она, указав на черный силуэт, двигавшийся возле часов на дворцовой башне. - Час Купидона, помните?

Обернувшись, Леон не сразу сумел разглядеть эту фигуру, так как теперь она двигалась не на фоне освещенных факелами часов, а в темноте.

- Ничего себе! - Леон даже присвистнул, когда увидел, как черная фигура ловко перескочила по карнизам, обрамляющим стену на третьем этаже, и продолжила свой путь у окон гостевых покоев, пока не достигла центрального окна.

- Ой! Неужели бедняга забыл ключ от своей комнаты? - сочувственно вскрикнула Ора

- Нет, не похоже, - проговорил Леон, извернувшись так, чтобы продолжать грести и одновременно наблюдать за происходящим. - Странное дело, это окно комнаты маркиза де Виллеруа, но я готов поклясться всеми богами, что это не он!

- Так это комната маркиза? - не понимая сама, отчего это у неё так загорелись щёки при упоминании о смешливом юноше, который приглянулся всем фрейлинам Её высочества и ей в том числе, де Монтале с особенным усердием ухватилась за рулевое весло, словно это её усилия, а не Данжюса вели лодку к цели.

- Да. А моя вон там рядом, в трёх окнах, - неизвестно зачем, сказал Данжюс и снова повернулся, чтобы посмотреть, что делает тот Часовой вор.

Странная ассоциация с похитителем времени в Лувре, казалось бы, но это была первая мысль, которая пришла ему в голову. Правда, этот вор, кто бы он ни был, вряд ли интересовался часами, да и окнами гостевых покоев так же. Воспользовавшись декоративными выступами в стене, он забрался наверх и подтянулся к чердачному окну, а вскоре и вовсе скрылся в нём, оказавшись на том самом чердаке, куда их пригласил Франсуа, когда они с д’Эстеном прибыли в Фонтенбло.

Луиза слушала их разговор, сгорая от любопытства увидеть своими глазами такое чудо - человека, карабкающегося по стене. Но она и виду не подала, что хотела хотя бы раз обернуться и посмотреть на него. Воспитанная при дворе ныне вдовствующей герцогини Орлеанской, она во всём старалась подражать великосветским дамам, подругам старой герцогини, которые время от времени навещали двор Гастона Орлеанского в Блуа. Главным правилом этих приверженок старых традиций было всегда и везде сохранять видимость отрешённости и безразличия ко всему. Слыша за спиной разговоры о её провинциальном происхождении, Луиза с тоской вспоминала сонный двор вдовствующей герцогини, где никому и в голову не пришло бы задаваться вопросом о происхождении приёмной дочери барона де Сен-Реми, управляющего делами двора герцогини.

- Сударыни, вот мы и прибыли! - объявил Леон, и их лодка ударилась носом о гранитную набережную рядом со ступеньками, уходящими под воду. - Я высажу вас тут, если вы не возражаете, но отведу лодку подальше, к мосткам, чтобы закрепить её канатом.

- Ах, вы такой милый... - Ора не сразу решилась назвать его по имени, но видя улыбку Данжюса и протянутую к ней руку, отбросила сомнения. - Милый кузен!

- Ни в коем случае, дорогая кузиночка, - в тон ей ответил Леон, перехватив её за талию, чтобы поддержать, когда Ора поднималась из лодки на гранитные ступеньки.

В шаге от них стояла Луиза, не получившая такого внимания от нового знакомого. Она смотрела на смеющуюся подругу с неодобрением и упрёком - как можно! Что теперь будут говорить у них за спиной придворные, которые, несомненно, наблюдают в эти минуты именно за ними, а вовсе не за запускаемыми в небо фейерверками.

- Благодарю вас, Леон!

Легко, словно фея на невидимых крылышках, де Монтале спорхнула со ступеньки наверх.

- Большое спасибо, граф, - Луиза произнесла это так назидательно, словно обращалась не к молодому человеку, а к легкомысленно посылающий ему воздушный поцелуй подруге.

- Желаю вам доброго вечера, мадемуазели! - взмахнув на прощание шляпой, ответил Данжюс и веслом оттолкнул лодку от берега.

- Он такой славный, - проговорила Ора, провожая взглядом уплывающую лодку, и приобняла подругу за талию. - Нет, на моих братьев он совсем не похож. А вот кузен из него славный получился.

- Скажешь тоже! - мягко улыбнулась ей Луиза. - И не мечтай, дорогая. Племянник маркиза де Салюста...

- А что? - нисколько не обидевшись на её пессимистичный тон, вскинула бровь Ора. - Племянник маркиза де Салюста... да хоть бы даже крестник самого принца Конде! А я, между прочим, племянница барона де Монтале, первого капитан-лейтенанта роты королевских мушкетёров!

- Да, дорогая, - смутилась Луиза, которую задело легкомыслие подруги, не видевшей разницы между бесприданницей с провинциальным происхождением и наследником одного из самых известных завсегдатаев литературных салонов Парижа. Куда дальше? Сегодня она флиртует с графом, называя его своим кузеном, а завтра что же - с самим маркизом или герцогом будет заигрывать?

- Ох, не доведет всё это до добра, моя дорогая, - не удержалась Луиза, и Ора с сочувствием посмотрела на неё:

- Это ты потому так грустишь, что влюблена в человека, недосягаемого для тебя даже во сне. А мне грустить пока не о чем. И не о ком. Я, к счастью, не люблю никого! Вот уж нетушки!

- Не говори глупостей, - сдалась Луиза и обратила взор на букет ярких огней, рассыпавшихся в небе над озером.

К берегу приставали одна за другой лодки, с вернувшимися из павильона Дианы придворными дамами и кавалерами. Шумная молодёжь слилась с толпой, наблюдающей за фейерверками. Громкие голоса юношей и звонкий смех девушек добавили ноток веселья в общий хор голосов на пристани.

- Как хорошо, что я нашла вас обеих здесь! - всплеснув руками, обрадовалась Габриэль де Тианж, увидев подруг, любовавшихся всполохами огней в небе.

- А что, что-то случилось? - широко распахнув глаза, спросила Луиза, ожидая услышать град упрёков за самовольный побег.

- Случилось? Ещё как! - заговорила вперёд старшей сестры Франсуаза де Рошешуар и указала рукой на павильон. - Там трое человек в воду ныряли! И между прочим, они вас там искали!

- Как это, нас? - не веря, что хитрющая Франсуаза не говорит им очередную ложь под видом розыгрыша, Ора посмотрела на мадам де Тианж.

- Вас, вас, - подтвердила Габриэль и кивнула без тени улыбки на лице. - Кто-то пустил слух, будто бы одна из вас кинулась в воду за упавшей серёжкой, а вторая бросилась следом, и вы обе пропали, зацепившись за камыши или водоросли.

- Ой, мамочки! - прошептала Луиза.

- Ну и чушь! - рассмеялась Ора. - Это не тот рыжий маркиз сказал, случаем? Маркиз д'Эффиа?

- Да. А де Беврон и де Шатийон подтвердили его слова. Ну правда же, я тогда поверила им на слово, - расстроенно глядя на подруг, сказала мадам де Тианж. - Надо было понять, что они зло подшутили надо мной в отместку за то, что я не позволила им напоить Филиппа до бесчувствия.

- Ой... - прошептала Ора, с трудом сдерживая смех, а Луиза с расстроенным видом тронула её за руку:

- Что же будет с Мадам? Нам нужно было остаться.

- Ой нет, не стоит переживать, - поспешила успокоить её Габриэль. - Месье и Мадам вернутся во дворец в паланкине, который для них отправил Его величество. Просто церемония их отхода ко сну будет несколько менее шумной, чем ожидалось. Её величество настояла на том, чтобы число присутствующих было ограничено двумя статс-дамами для герцогини и двумя камергерами для герцога.

- Им повезло, - насмешливо фыркнула Франсуаза и помахала рукой княгине де Монако, которая только что высадилась из самой большой из прибывших лодок и шла к ним под руку с графом де Сент-Эньяном.

Взгляд улыбающейся княгини был обращён вдаль, и, проследив за ним, любопытная Ора заметила стоящую особняком ото всех целующуюся пару.

- Вот это да! - не удержалась девушка и тут же почувствовала, как Луиза сжала её руку.

- Не смотри так, солнышко моё, - зашептала де Лавальер. - При дворе такие вещи не в диковинку, и всё-таки лучше не замечать подобное.

- А что такого? Если мужчина любит женщину, а она его, - констатировала увиденное Ора, даже не подозревая, насколько она оказалась одновременно и правой, и неправой.

© «В тени Солнца» Робин Каэри.